Ханна
В тот же день, 4 января, четверг, 16 часов 14 минут
Пошел мерзкий снег с дождем, все покрывалось ледяной коркой, но Ханна продолжала сидеть на лавке у моста Кругкоппель. Она сжимала в руке последнее объявление. Его она сохранила, чтобы показывать прохожим.
Только из-за такой погоды прохожих не было. Листок, который она могла спрятать лишь под пальто, выглядел уже довольно потрепанным. Ей следовало бы развешивать объявления в прозрачных файлах, но в спешке она об этом, конечно, не подумала.
Завтра Ханна развесит новые, защищенные от непогоды объявления, ей ведь все равно больше нечего делать. Остаток сегодняшнего дня она проведет на этой лавке. Она будет сидеть здесь, пока не найдет человека, который сможет ей помочь. Он расскажет, что видел. А возможно, Ханна будет сидеть, пока не замерзнет.
В этот миг в голове мелькнула мысль, что второе случится гораздо быстрее.
Она обошла вокруг Альстера, пришпиливая объявления. И вот в руках осталось последнее. За это время она дважды встречала полицейских, которые занимались розыском Симона. Значит, все-таки это происходило!
Конечно, защитники правопорядка уговаривали Ханну пойти домой. Взглянув на распечатки, они заявили, что разыскивать свидетеля – это их работа, словно девушке совершенно не о чем было беспокоиться, и Ханне стало немного обидно.
Но Ханна Маркс не была бы Ханной Маркс… если бы не была Ханной Маркс.
Зазвонил телефон, она лихорадочно нащупала его в кармане пальто и вытащила оттуда.
– Скажи, ты все еще возле озера? – Это была Лиза, которая уже три раза звонила.
Она нашла идею Ханны насчет объявлений хорошей, но тоже считала, что подруге следует отправиться домой, потому что «по такой говенной погоде скорее замерзнешь насмерть, чем найдешь Симона».
– Я хочу подождать, пока стемнеет.
– Ты посмотри вокруг! Уже стемнело.
– Здесь много фонарей, все нормально.
– Ханна!
– Пожалуйста, Лиза, прекрати. Я на самом деле знаю, что делаю.
– Мне очень жаль, но я уже в этом не уверена. Если ты подхватишь воспаление легких, то Симону это не поможет.
– Вдруг я уйду отсюда, а через две минуты тут будет прогуливаться человек, который его видел?
– Кто, скажи на милость, станет прогуливаться вдоль Альстера по морозу под ледяным дождем?
– Я побуду здесь еще всего полчаса. Обещаю!
– Где ты сейчас точно находишься?
– У моста Кругкоппель.
– Тогда хотя бы зайди в какое-нибудь здание. Там на углу есть «Рэд Дог», где ты наверняка сможешь выпить горячего чаю.
– Не знаю, открыты ли они.
– Так пойди и посмотри! – В голосе Лизы слышались и забота, и нетерпение. Таким тоном девушка убеждала ребенка ни в коем случае не снимать перчатки и шапку.
– Но я же оттуда ничего не увижу… – капризничала Ханна. – Ни одного сумасшедшего прохожего, это уж точно.
Она вздохнула.
– Зайка, ты действительно сделала все, что только было возможно. Ты должна хоть немного довериться судьбе, как ты любишь говорить. Все зависит не только от тебя.
– Это я и сама знаю.
Ханна всхлипнула, сама того не желая. Она не представляла, сколько слез уже пролила за последние дни, но их точно было намного больше, чем пролитых за всю предыдущую жизнь.
– Я бы к тебе пришла, но, к сожалению, не получится. Здесь вокруг меня буянят около двадцати детишек, которых я не могу оставить ни на свою, ни на твою мать.
– Понятно, – отозвалась Ханна.
Ее стали мучить угрызения совести. Ведь она могла заниматься более полезными вещами, чем беспомощное сидение на лавке под ледяным дождем. А если и не более полезным, то, по крайней мере, чем-то другим.
– Следи за ними, – ответила она. – Я точно пробуду здесь еще полчаса, а потом приеду к вам в «Шумную компанию» и помогу тебе хотя бы с уборкой, хорошо?
– Было бы чудесно! Потом мы могли бы вместе поужинать.
– Мм…
– Или поедем на квартиру Симона и закажем пиццу? И бутылку хорошего вина?
– Я тебя люблю! – улыбнулась Ханна.
– Я тебя тоже.
Ханна поднялась с лавки без четверти пять, как и обещала, и за последние тридцать минут действительно мимо нее не прошел ни один человек. Ее конечности окоченели от холода, и она, переставляя ноги, ощущала мышечную боль, словно после марафона.
Ханна на минуту задумалась, не вызвать ли такси, чтобы подъехать на Эппендорфервег. Но утром она не только не подумала о файлах для объявлений, но и денег с собой не взяла. Поэтому в кафе «Рэд Дог» смысла заходить не было.
Но раз уж нельзя было поехать на такси, по дороге она сможет показать объявление еще нескольким прохожим.
– Во всем надо искать положительные стороны! – воскликнула она громко и неожиданно для себя самой энергично пошла в направлении Харвестерхудевег.
Если она будет идти не останавливаясь, то доберется до «Шумной компании» за двадцать минут, если будет отвлекаться на прохожих – за тридцать и, может быть, не подхватит воспаление легких.
Она кашлянула.
Спустя девять минут Ханна уже преодолела добрую половину пути, потому что почти бежала, пока не встретила несколько велосипедистов и мужчину, который лишь с удивлением посмотрел на объявление и молча пошел дальше. Больше на улице не было ни души.
Что же случилось с жителями Гамбурга? Какой-то небольшой ледяной дождь не мог загнать их в кафе или домой, на уютный диван! Настоящие ганзейцы закалены в бурях и держат наготове в шкафу минимум три штормовки и одну зюйдвестку.
Вдоль парка Инноцентия Ханна неслась по заснеженной мостовой под защитой домов.
Она уже так замерзла, что опасность заболеть воспалением легких казалась ей вполне реальной. Она могла бы вызвать такси, доехать до «Шумной компании» и одолжить денег у Лизы, но ее башка растеряла последние остатки разума. А теперь уже не было смысла вызывать машину по телефону.
Ханна заметила в свете фонаря, что метрах в тридцати впереди на тротуар вышла маленькая фигурка. Ребенок? Она ускорила шаг: ребенок это или нет, но, по крайней мере, Ханна хоть кому-то покажет объявление. Может, путешествие под ледяным дождем не будет напрасным.
Подойдя ближе, она увидела, что это не ребенок, а маленькая старушка, которая вела на поводке пуделя. На ней были дождевик и клеенчатая шапка. Собака тоже была в костюмчике.
– Эй! – крикнула Ханна и бросилась к даме, отчего та вздрогнула. – Не бойтесь, я просто хочу вас кое о чем спросить!
Старушка вместо ответа с поразительной скоростью бросилась к своему дому. Бедную собаку она буквально волокла за собой на поводке.
– Эй! – окликнула ее еще раз Ханна и, подняв зажатый в руке совершенно промокший листок, ринулась к собачнице и положила ей другую руку сзади на плечо. – Подождите же!
– Отпустите меня сейчас же!
Старушка оказалась не только удивительно шустрой, но и обладала очень странным голосом, от которого Ханну пробрало до мозга костей. Она в испуге отдернула руку. Старушка обернулась и сердито посмотрела на нее. Сердито и опасливо, отчего Ханне стало совсем не по себе.
– Что вам от меня нужно? – возмущалась та. – Оставьте меня в покое!
– Простите, я только хотела…
Ханна шагнула к ней, протягивая руку с листком, и ей казалось, что выглядела она при этом вполне миролюбиво.
– Помогите! – завизжала теперь старуха. И тут же забавно скомандовала собаке: – Дафна, фас!
Пуделиха не оскалила зубы, не зарычала. Она стала заливисто лаять. Ханна всполошилась – злобная моська могла вцепиться ей в ногу под коленом – и из предосторожности отпрыгнула назад.
– Вы меня совершенно неправильно поняли! – воскликнула девушка, стараясь говорить как можно спокойнее и одновременно поднимая обе руки. – Я… я…
– Что здесь происходит?
Они одновременно повернулись влево, откуда прозвучал мужской голос. В темном проеме двери стояли рядышком две фигуры.
– С вами все в порядке, госпожа Фаренкрог? – поинтересовался мужчина.
– Все как нельзя лучше! – крикнула Ханна, пока дама вновь не завопила «караул». – Я просто обозналась!
После этого инцидента Ханна направилась в сторону Брамсаллее как можно быстрее, но так, чтобы не вызвать подозрений. Позади все еще слышался лай Дафны. Но старушка больше не кричала, и мужчины, похоже, не преследовали Ханну.
Ханна чуть не рассмеялась. Еще немного – и на нее подали бы заявление в полицию с обвинением в нападении с применением физического насилия. А она всего лишь хотела расспросить старушку о Симоне! Чем же Ханна могла так напугать женщину? Та решила, что ей хотят впарить подписку на журнал? Теперь Ханна не могла не рассмеяться, хотя ситуация была совсем не радостная.