Один из застрельщиков стилизации СССР «под Россию» – о чем я писал в №№ 4199 и 4205 «Возрождения» – оказался не кто иной, как Алексей Толстой…

В июле журнал «Молодая гвардия» подобрал выдержки из разных произведений Алексея Толстого. Одни нарочитые, невысокого вкуса «лапотные» толкования России:

– Россия – это штука с подковыркою. Бывает, до того остервенеешь на эту твою Россию, кровью глаза зальет. А, между прочим, за нее помрем все…

– Не угадаешь нашего драного мужика. Он способен и революцию в пользу России повернуть…

И о московской Смуте:

– Самозванцы, воры, казаки прошли саблей и огнем из края в край всю Русскую землю. Голодающие люди ели конский навоз и солонину из человечьего мяса… Все это народ перетерпел, а внуки тех драных мужиков, которые с кольями ходили выручать Москву, разбили Карла ХII, загнали татар в Перекоп… И похаживали в лапотках уже по берегу Тихого океана…

«Молодая гвардия» подобрала такие выдержки, чтобы обосновать новый «русский курс».

Все сводится к попытке отыскания сходства между московской Смутой и… большевистским погромом. Как-де тогда, так и теперь, Москву от всех «интервентов» спас простой лапотник, драный мужик. А теперешние времена советской власти – при Сталине – это примерно времена кануна великого Петра, когда все претерпевший народ – то есть перетерпевший и большевиков? – накануне новых побед над теперешними карлами и татарами, чтобы снова прогуливаться в лапотках по берегам вновь завоеванных океанов.

Стилизация – пустая, полая. Россия с вынутой душой притянута для поддержки советчины и оправдания разгрома ею самой России. Все это – шатучая советская декорация «под Россию». А внутреннее содержание советского «патриотизма» – та же отвратительная, чекистско-большевистская убойщина.

В брошюре «Советский патриотизм» – выпущена и такая – содержание патриотизма только в службе партии и чека, а примерами «патриотических подвигов» почитаются доносы детей на отцов и матерей, мужей на жен и прочее, всем известное…

Так эта русская бутада ни на йоту не переменила советчины, и «курс на Россию» – одно внешнее малевание для сохранения всего. Донесение чекиста, напечатанное в «Антирелигиознике», сочится – по самым именам слышно, какие это самые простые русские женщины, – «которые носили освященную землю в дорожных сумках»…

Мы, русское рассеяние, все годы изгнания верили и хотим еще верить, что этот мир, богатый, сытый, кичащийся своей культурой, цивилизацией, всяческим своим разумом и всяческой мощью, поймет, что творится в нашей стране.

Но мы уже отказываемся понимать, как этот всезнающий мир до сегодняшнего дня не видит и не слышит предельного мучения человека в нашей стране за одну свободу его духа и совести. А ведь только в таком мучительстве человека и заключается смысл коммунистического советовластия.

Этот мир глух, слеп и не понимает. Или притворяется, что не понимает. Этот мир и на новую страшную войну вышел с таким же непониманием. Разные тартюфы и пустозвоны болтают о начавшейся будто бы борьбе сил света и добра против сил тьмы и зла, но ни ползвуком не обмолвятся о воплощенной тьме и воплощенном зле коммунистической власти над русским народом.

До чего доведен накал гонений: люди дошли уже до щепотки земли вместо отпевания, до капли воды вместо крещения… Но этот мир ничего не хочет понимать и теперь.

А судьба человечества, уровень ее, все будущее человеческого духа и достоинства, весь духовный образ человека зависят от того, поймут или не поймут, наконец, что творится над человеком в России. Страшный суд свершится или уже свершается – над всеми, если не поймут

А покуда русские подвижники покинуты этим миром. Свое исповедание они несут там, где все против пришествия царствия Его, воли Его. Разрыв между исповеданием и жизнью в советской стране нами и не представляем.

«Антирелигиозник» признает, что «враги народа, уходящие в подполье, создают всякого рода подпольные церкви и монастыри, создают кадры монашек из фанатически настроенных женщин, постригают их на служение Богу».

Вот в этом и есть, вероятно, новая черта русского христианства, выношенная в мучительных гонениях: это героическое исповедание, подвижничество всей жизни для ее преображения в Христовой свободе.

«Безбожник» № 3 дает подробный отчет о разгроме одного из таких тайных русских монастырей, Петровского монастыря у Петровских ворот в Москве.

Тайная община существовала в Москве с 1926 года. Только через тринадцать лет ее обнаружили. Уже это указывает на многое.

В общине были московские «студенты, студентки и служащие». И это указывает на многое.

До службы, в шесть часов утра, шли к ранней. Вечером к вечерне. Несли послушание, принимали постриг.

Все в общине учились, запасались знаниями. «Безбожник» отмечает – и это тоже знаменательно, – что в общине читали и разбирали русских классиков. И всегда и всюду, на работе, в школе, в казарме, на заводе, молились молча, древней русской Иисусовой молитвой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных»… Совершенная глубина внутреннего ощущения в этой немой и неумолкаемой русской молитве, невидимо повторяемой, может быть, и «знатным советским человеком», и студентом, и красным офицером, и рабочим, и студенткой…

О советских девушках, тайных монахинях, «Безбожник» рассказывает: «девушки продолжают служить, жить в семье, а потом, когда умирают, выясняется, что вместо Марии – умерла инокиня Олимпиада». Так исповедание свободы духа и совести стало подвигом всей жизни, житием…

Советская власть взяла курс на «героическую Россию» и будто бы приняла от былой, отошедшей России все образы ее христианского героизма – другого русского героизма и нет – Александр Невский, защитники Троице-Сергиева, и в них ищет для себя духовной опоры.

Но живых русских подвижников и подвижниц, ту же советскую девушку Марию – инокиню Олимпиаду, – советская власть убивает и сегодня с беспредельной беспощадностью и беспредельным глумлением.

Именно в этом открывается вся пустота нынешнего малевания СССР под лапотную Россию, новая советская ложь, подмена, новый обезьяний обман русского народа.

В советчине заговорили наши русские слова о Суворове, Минине, Петре. Но за одни наши русские слова расстреливают не только верующих, подвижников, избранных, но миллионы русских и миллионы истомляют в концлагерях. Восхваляют былых героев за верность России, а живых убивают и мучают именно и только за их верность России, за одно то, что они желают служить России в ее «величии, доблести, славе» (такие наши слова теперь тоже повторяют большевики).

Стране возвращены Пушкин, Достоевский, Гоголь. Советчики восхваляют былое русское мастерство и талант. Но неисчислимы русские таланты и мастера, замученные советской властью, загнанные живьем в могилу теми, кто расстрелял живой русский гений, кто истомил его на карломарксовой пыточной дыбе.

Нет, советчина – все тот же Мертвый дом. И это не Мертвый дом Достоевского, которым лизоблюды революции запугали едва ли не целое русское поколение. Сравните «Записки из Мертвого дома» с советчиной, и николаевский каторжный острог покажется вам, можно сказать, Берендеевым царством: попивали до одури чаек, приторговывали водочкой, картежничали, наживались, получали от казны хлеба хоть завались и по фунту мяса в день (по фунту! – просто как битюги ели эти страдальцы каторжного дома), работали, ходили в город, пели, толковали без помехи на все человеческие темы и даже развлекались домашними спектаклями с музыкой. И все это в николаевские «палочные» времена. Человеческое добро – пусть и самое простецкое – обтекало тогда и самых каторжных, потому что стояла тогда Российская христианская империя. Именно такое, самое простое человеческое добро – дыхание его в людях – истребляется беспощадно в советской мертвецкой…

Но все же теперешний советский «курс на Россию», несомненно, помог возвращению стране исторической памяти. А это всегда было началом возрождения нации. Карломарксовы пустоты духа уже заполняют живые воды Пушкина и Гоголя.

Но восстают нации только тогда, когда их историческая память – органическое национальное сознание – достигает единства и полноты сознания религиозного.

Вот когда поклонятся советчики вместе с нами живой мученице инокине Олимпиаде или Василисе, вот когда выйдут на волю миллионы живых страдальцев, русских героев Соловков, тогда и сомкнутся былые «слава, величие, доблесть» с живым русским возрождением России.

Будет ли так когда-нибудь? Кто знает. Но как будто именно к полноте такого национального возрождения приближается неминуемо наше великое отечество, наш великий, живой народ.