Глава 4. Разрушение государственного единства СССР. «Юридический механизм разрушения СССР»

Рассмотрение вопроса о разрушении СССР выводит в конечном счете к главной проблеме – необходимости исследования процесса превращения единого государства в конгломерат его «осколков». В этой связи становится необходимым проанализировать процесс сведения «на нет» соотношения государства в целом с его частями, то есть, иными словами, исследовать разрушение государственного единства СССР.

Анализ юридической базы разрушения СССР, в особенности периода 1988–1991 гг., показывает, что в Советском Союзе был издан целый массив правовых актов, в которых так или иначе затрагивается вопрос разрушения государственного единства Союза ССР.

Подобные акты можно условно разделить на две группы.

Одна из них – это акты союзных республик, среди которых выделяются те, которые имели целью заявить притязания союзных республик на их независимость (например, декларации о суверенитете союзных республик), и те, с помощью которых предъявлялись территориальные претензии одной союзной республики к другой (например, принятые Армянской ССР и Азербайджанской ССР правовые акты в отношении статуса Нагорного Карабаха).

Выделяется также особая подгруппа правовых актов союзных республик, которые издавались не столько в интересах союзной республики (для неё подобные акты не вызывали никаких правовых последствий), сколько с целью подрыва государственного единства СССР (например, указы Президента РСФСР о признании государственной независимости Эстонии и Латвии, принятые ещё в период нахождения этих республик в составе СССР).

Следующая группа актов представляет собой правовые акты общесоюзного уровня, которые также можно подразделить на три подгруппы.

Первая – это правовые акты, представляющие чаще всего реакцию союзных органов государственной власти на республиканские претензии. Такие акты издавались обычно в форме «обращений», «заявлений», «деклараций», иногда «постановлений» (например, Обращение Президиума Верховного Совета СССР от 14.12.1990 № 1837-I «К Верховному Совету Грузинской ССР и областному Совету Юго-Осетинской автономной области»). И хотя данные акты имели юридическую силу, каких-либо политических, да и правовых последствий не вызывали. А при анализе данных актов, а также тех действенных правовых средств, которые имелись у союзных органов власти и которыми они не воспользовались, можно прийти к выводу, что и цели – достижения соответствующих политических и правовых последствий – данные акты не преследовали. Они издавались лишь как реакция, как игра, чаще – для вида.

Были среди общесоюзных актов такие, которые вроде бы имели цель сохранить союзную федерацию путем ликвидации сепаратистских тенденций в союзных республиках, однако на политическую ситуацию в стране эти акты также соответствующим образом не повлияли, но вместе с тем в них делались серьезные уступки сепаратистам, что повлекло расшатывание организации государственного единства СССР. Ярким примером подобных актов является Закон СССР от 26 апреля 1990 г. № 1457-I «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации».

И наконец, выделяются в правовой базе общесоюзного уровня такие правовые акты, которые оказали основательное влияние на разрушение государственного единства СССР, а чаще всего разрушали его «прямой наводкой». Примером подобных актов могут служить постановления Государственного Совета СССР о признании независимости прибалтийских республик.

Представляется, что для понимания первоистоков, а также последующих процессов разрушения союзного государства целесообразно рассмотреть соответствующие и республиканские, и общесоюзные правовые акты, а также установить их роль в разрушении территориальной целостности СССР.

§ 1. Правовые акты союзных республик, разрушавшие государственное единство СССР

Рассмотрим правовые акты, принятые союзными республиками в период перестройки, и попытаемся определить их роль в разрушении государственного единства СССР.

Как уже отмечалось, республиканские правовые акты, затрагивавшие вопрос государственного единства СССР, по своей направленности были нескольких разновидностей. Одна из них – правовые акты, с помощью которых осуществлялась «суверенизация» союзных республик, а попросту – отмежевание их от Союза ССР и прежде всего от власти союзного «центра».

Ещё летом 1988 г., на XIX конференции КПСС, делегация Эстонской республиканской партийной организации передала в Президиум конференции «основные предложения», которые по праву можно назвать революционными. В частности, в них содержались следующие требования:

«– функции управления экономикой (кроме сферы обороны)… передать из союзной компетенции и из совместной компетенции СССР и союзных республик в компетенцию республик. К ведению республик необходимо отнести решение вопросов регулирования цен, тарифов и оплаты труда, финансовой и кредитной политики в пределах произведённого национального дохода;

– конкретизировать понятие государственной собственности в СССР, установив в Конституции СССР, что государственная собственность страны (за исключением сферы обороны) состоит из государственной собственности всех союзных республик, которые являются полноправными распорядителями этой собственности, национального дохода на своих территориях. Межреспубликанский обмен осуществляется на взаимовыгодной эквивалентной основе. Одновременно союзные республики с учётом их ресурсов вносят свой вклад в решение важнейших общесоюзных программ;

…

– осудить массовые репрессии периода культа личности (в Эстонии в 1941 и 1949 годах) как преступления против человечности;

…

– признать высшей формой проявления воли народа общественный референдум. Выработать механизм проведения референдума по важнейшим вопросам общественно-политической и экономической жизни страны;

– создать при Президиуме Верховного Совета СССР с участием представителей всех союзных и автономных республик комиссию по пересмотру существующей Конституции СССР и выработке союзного договора как основополагающего документа союза равноправных советских республик. Подготовить и обсудить союзный договор в условиях широкой гласности при активном участии общественности;

…

– …считать, что к компетенции Верховного Совета СССР относится установление общих принципов (основ) законодательства, а разработку и принятие конкретных законов отнести к компетенции союзных республик. Общесоюзные акты не должны противоречить конституциям союзных республик;

– установить, что при расхождении союзного и республиканского законодательства окончательную оценку законности оспариваемых нормативных актов СССР и союзной республики мог бы давать специальный Конституционный суд СССР при Верховном Совете СССР, в состав которого на паритетных началах должны войти представители всех союзных республик;

…

– предоставить союзным республикам реальные возможности активно участвовать в международной жизни, свободно общаться с зарубежными странами, быть представленными в международных организациях, иметь при необходимости свои представительства в соседних странах и государствах с многочисленной эмиграцией (имея в виду эмигрантов этой национальности);

…

– рассмотреть вопрос о статусе ЦК компартий союзных республик (во всех случаях выделено мной. – Д. Л.), определив их права и обязанности, а также права и обязанности их членов».

Таким образом, уже летом 1988 г. прибалтийские республики требовали основательной децентрализации СССР, передачи госсобственности, находящейся на территории союзных республик самим республикам, осуждения массовых репрессий как повод для дальнейшего выхода из состава СССР; пересмотра Конституции СССР и союзного договора, а также предоставления возможности проведения «общественного референдума» с дальнейшем представлением его результатов как «святой воли народа» для реализации выхода из состава СССР.

Эти тезисы в Президиум Конференции от имени делегации Эстонской ССР передал первый секретарь ЦК Компартии Эстонии Вяляс В. И. Бывают ли такие совпадения или нет, но первым секретарём ЦК Вяляс В. И. был назначен за 12 дней до XIX Конференции КПСС…

Однако пока что это были лишь требования.

Юридически процесс отмежевания начался в 1988 г., когда 16 ноября Верховный Совет Эстонской ССР принял три важных документа: Закон ЭССР «О внесении изменений и дополнений в Конституцию (Основной Закон) Эстонской ССР», Декларацию Верховного Совета ЭССР «О суверенитете Эстонской ССР» и Резолюцию Верховного Совета Эстонской ЭССР «О союзном договоре».

В принятом законе содержались изменения, вносимые в Конституцию ЭССР. Часть этих изменений носила по тем временам поистине смелый и даже провокационный характер. Новая редакция ст. 74 Основного закона Эстонской ССР устанавливала, что «законы и нормативные акты СССР вступают в силу на территории Эстонской ССР после их регистрации (выделено мной. – Д. Л.) в порядке, установленном Президиумом Верховного Совета Эстонской ССР. Верховный Совет Эстонской ССР имеет право приостанавливать или устанавливать пределы применения законодательного или иного нормативного акта СССР, если этим актом нарушен суверенитет Эстонской ССР или урегулированы вопросы, которые по Конституции Эстонской ССР относятся к ведению Эстонской ССР, либо если в них не учтена специфика республики».

Таким образом, был установлен приоритет республиканского законодательства над союзным, и Эстонская ССР, по существу, оставляла за собой безграничный простор для законотворческой деятельности независимо от Союза ССР.

Кардинально изменялась законом и основа экономической системы ЭССР, поскольку было предусмотрено, что в неё входят помимо государственной, кооперативной собственности и собственности общественных организаций и движений также личная, частная и смешанная собственность.

Декларация «О суверенитете Эстонской ССР» гласила: «В 1940 году гомогенное в национальном отношении, суверенное Эстонское государство стало составной частью Советского Союза, при этом было предусмотрено сохранение гарантий суверенитета и расцвет нации. Однако внутренняя политика сталинизма и периоды застоя игнорировала эти гарантии и принципы…

Верховный Совет Эстонской ССР видит лишь один выход из трудного положения – дальнейшее развитие Эстонии должно происходить в условиях суверенитета. Суверенитет Эстонской ССР означает, что ей в лице ее высших органов власти, управления и судебных органов принадлежит высшая власть на своей территории… В соответствии с этим дальнейший статус республики в составе СССР должен быть определен союзным договором».

Резолюция, посвященная союзному договору, предусматривала, что «Верховный Совет Эстонской ССР, основываясь на декларации о суверенитете Эстонской ССР, входит в Президиум Верховного Совета СССР с предложением разработать Союзный договор и уполномочивает Президиум Верховного Совета Эстонской ССР представлять интересы республики при разработке текста договора».

Как видно, на законодательном уровне впервые был поднят вопрос о пересмотре Договора об образовании СССР 1922 г. Кроме того, Эстонская ССР провозглашала суверенитет, но всё же пока ещё оставалась в составе СССР. При этом провозглашенный республикой «суверенитет» кардинально отличался от «суверенитета», признаваемого за союзной республикой действовавшей Конституцией СССР.

О проблемах соотношения суверенитета Союза ССР и союзных республик написано немало научной литературы. Главный вывод, который можно сделать в данном вопросе, – это различный подход к решению проблемы, который дается в двух «сталинских» Конституциях СССР – 1924 и 1936 гг., – с одной стороны, и в Конституции СССР 1977 г. – с другой. Первые две общесоюзные конституции предусматривали положение об ограниченном суверенитете союзных республик – он ограничен пределами компетенции Союза ССР (ст. 3 Конституции СССР 1924 г. и ст. 15 Конституции СССР 1936 г.). Данные положения базировались на сталинском постулате «потенциального суверенитета» союзных республик, – говоря о независимости последних, И. В. Сталин утверждал: «Элементы независимости остаются, безусловно, за каждой республикой, ибо каждая республика имеет право одностороннего выхода из состава Союза. Вот где элементы независимости, вот максимум независимости в потенции, который у каждой из республик, входящих в Союз, остается и который она может всегда осуществить». Принципиально по-другому говорил о суверенитете союзных республик последний общесоюзный Основной закон. Как известно, Конституция СССР 1977 г. предусматривала, что союзная республика является «суверенным советским социалистическим государством» (ст. 76), которое, помимо прочего, «имеет право вступать в отношения с иностранными государствами, заключать с ними договоры и обмениваться дипломатическими и консульскими представителями, участвовать в деятельности международных организаций» (ст. 80). Из норм Конституции видно, что суверенитет союзных республик прямо не ограничивается и, более того, подчеркивается дважды: во-первых, прямым указанием, что республики суверенны; во-вторых, указанием на то, что республики являются государствами, а стержневым признаком государства, как известно, является суверенитет. Причем Конституция устанавливала, что «суверенные права союзных республик охраняются Союзом ССР». В научной литературе справедливо отмечалось, что «только в результате объединения республик в одно федеративное государство… возможно сохранение суверенитета этих республик, а следовательно, и сочетание его с суверенитетом СССР».

Таким образом, суверенитет, независимость не появляются автоматически при географически отдельном существовании образования, именуемого государством и формально имеющего внешние атрибуты государственности. Подлинная независимость проявляется в действиях государства.

Как представляется, ярким примером этого являются все три прибалтийские республики. Именно в составе СССР они обрели подлинный суверенитет: развивалась их культура, национальное самосознание, сохранилась территориальная целостность в годы Великой Отечественной войны, был достигнут такой высокий экономический уровень и такое качество жизни, которые позволили советским гражданам называть Прибалтику «нашей заграницей». Возможно ли было, чтобы какое-либо государство, включая США, поставило какой-нибудь ультиматум, например, советской Литве? Нет, невозможно. Зато абсолютно иная ситуация сложилась в Прибалтике позднее, после разрушения СССР. Обладая формальными атрибутами и признаками государства, на деле три республики независимыми не являются: в странах воцарились нищета, развал экономики, деградация и вырождение культуры, а внешняя и внутренняя политика характерны для колониального «государства».

Поэтому в составе Советского Союза Эстонская ССР была суверенной. Однако провозглашенный Декларацией ЭССР суверенитет Эстонии закладывал основу для установления верховенства республиканской власти над союзной властью, то есть был начат процесс выхода республики из федеративных связей, а значит, и из государства. Позднее в некоторых аналогичных декларациях, которые были приняты союзными республиками, появилось даже положение о том, что акты союзных органов власти приобретают юридическую силу для союзной республики лишь только после их ратификации (утверждения) соответствующими компетентными органами республики. Используемый термин «ратификация» свидетельствует о том, что Союз ССР рассматривался уже не как союзное государство, а как союз государств, как конфедерация.

Каковы же причины принятия данных актов Эстонской ССР?

Один из их инициаторов – первый секретарь Тартуского горкома КП Эстонии Тын Лаак, – выступая на заседании Верховного Совета ЭССР, на котором обсуждались проекты данных актов, так обосновывал целесообразность их принятия: «Внесением соответствующих изменений и дополнений в Конституцию Эстонской ССР мы опровергаем утверждение о том, что, мол, вообще не существует юридического механизма, который смог бы воспрепятствовать содержащейся в дополнениях и поправках к Конституции СССР идеологии, умаляющей суверенитет союзной республики. Те, кто отрицает возможность внесения изменений и дополнений в Конституцию Эстонской ССР, ставят нас перед объективным выбором: или согласиться с предложенным высшими органами путем т. н. демократического голосования, при котором мы на вершине очередного триумфа демократии – сессии Верховного Совета СССР – вновь окажемся в меньшинстве, или выход из состава СССР, который некоторые юридически образованные, но политически наивные деятели пытаются предложить на полном серьезе. Считаю, что депутат, имеющий чувство ответственности, ответит “нет” на обе крайности. “Нет” – как практически сидящему сложа руки негативизму, так и политически чрезмерно опасному экстремизму. Остается решить, как создать конституционные гарантии политической стабильности, суверенитета Эстонской ССР (выделено мной. – Д. Л.). Исходя именно из такой логики мы… внесли предложение изменить Конституцию Эстонской ССР таким образом, чтобы она обеспечивала действие на территории Эстонской ССР законов СССР, в том числе и поправки к Конституции, только после их одобрения Верховным Советом Эстонской ССР».

Таким образом, как видно, инициаторы расшатывания единства союзного государства, совершая своё дело, всё же заверяли о необходимости сохранения СССР при «создании конституционных гарантий политической стабильности, суверенитета». Однако для чего тогда нужен был такой юридико-политический демарш со стороны Эстонской ССР и чем именно в данный исторический момент Союз ССР стал ущемлять права Эстонской ССР – так и осталось неясным. Зато был создан привлекательный прецедент для других союзных республик, и уже в скором времени аналогичные правовые акты были приняты Литовской ССР и Латвийской ССР.

Немаловажную роль в инициировании данного процесса, как ни странно, сыграл сам союзный «центр». Как уже рассматривалось ранее, практически весь советский период, предшествовавший перестройке, стал активно шельмоваться: эпоху В. И. Ленина первоначально старались не критиковать, так как В. И. Ленин пока ещё оставался «священной фигурой» и «замахиваться» на него было политически опасно; эпоха Н. С. Хрущева в целом также осталась нетронутой благодаря своей антисталинской окраске, а вот «сталинский», а также «брежневский» периоды оказались в центре повальной критики. Период середины 20-х – начала 50-х гг. XX в. получил ярлык эпохи «тоталитаризма и массовых репрессий», а стабильное время середины 60 – первой половины 80-х гг. выставили как эпоху «застоя». Политические деятели, журналисты, представители интеллигенции, казалось, соревновались в очернении истории своей страны, эпидемия национально-исторического самобичевания приобрела массовый характер. Причём чем очевиднее становился провал перестроечных реформ, тем агрессивнее становились нападки на советское прошлое. Так, видимо, не имея других жизненно важных задач государственного масштаба, руководство страны в декабре 1988 г. приняло решение о переименовании объектов, носящих имя Л. И. Брежнева и К. У. Черненко. Само за себя говорит и восстановление в 1991 г. в воинском звании известного предателя О. Д. Калугина с возвратом ему всех государственных наград. Однако замарывание истории имело и другие далеко идущие последствия. Так, активные старания союзной власти по проведению очередной кампании по «развенчанию культа личности Сталина» не заставили долго ждать последствий в сфере государственного единства СССР. Руководство прибалтийских республик стало, в том числе и на законодательном уровне, в глазах общественности создавать из СССР образ государства-«тирана», государства-«диктатора», причинившего в 1940–1950-х гг. «невосполнимый ущерб и страдания народу» и «растоптавшего» государственность этих республик. Красноречивым доказательством этого является, к примеру, введение в Латвийской Республике «Дня памяти жертв коммунистического террора», причём данный «день» отмечался дважды – 25 марта и 14 июня…

Одновременно с лёгкой подачи всё той же союзной власти в прибалтийских республиках стала культивироваться точка зрения, что Латвия, Литва и Эстония в 1940 г. потеряли свою государственность, став жертвой «политических игр» между СССР и фашистской Германией. На официальном уровне в этих республиках стали издаваться правовые акты, осуждающие пакт Молотова – Риббентропа и заявляющие о незаконности власти СССР на своей территории.

В частности, в одном из актов Эстонской ССР заявлялось: «Внешнеполитические и военные акции, предпринятые сталинским руководством Советского Союза против Эстонской Республики в 1940 году, квалифицируются как агрессия, военная оккупация и аннексия Эстонской Республики… включение Эстонии в 1940 году в состав Советского Союза не было правомерным.

Исходя из вышесказанного и опираясь на неоднократное волеизъявление народа восстановить государственный суверенитет Эстонии парламентским путем, Верховный Совет Эстонской Советской Социалистической Республики постановляет:

Признать решение Государственной Думы Эстонии от 22 июля 1940 года – “Декларацию о вступлении Эстонии в Союз Советских Социалистических Республик” – юридически недействительным, поскольку оно не основывалось на свободном волеизъявлении эстонского народа».

То есть осуждение союзным «центром» пакта Молотова – Риббентропа с якобы подписанным секретным протоколом к нему стало отличным поводом для выхода прибалтийских республик из состава СССР.

Одновременно принимаются акты, направленные на формирование независимой от Союза ССР государственности прибалтийских республик. Так, законодательно закрепляется:

– государственный статус национального языка;

– новая государственная символика и новое официальное наименование республик, исключающее употребление слов «советский» и «социалистический»;

– создание собственных вооруженных сил;

– независимый бюджет и самостоятельная система налогообложения;

– собственная правовая система, в том числе новый Основной закон, отказ в признании юрисдикции высших законодательных органов Союза ССР;

– переподчинение органов государственной власти и управления, органов суда и прокуратуры от соответствующих органов СССР органам республики;

– собственная денежная система.

Вместе с политической была заявлена и экономическая самостоятельность прибалтийских республик.

Не ограничиваясь только этими мерами, прибалтийские республики, впервые заявив о необходимости заключения нового союзного договора (т. е., по сути, поставив под сомнение верховенство Конституции СССР), сами же в дальнейшем отказались от участия в разработке этого договора и его подписании.

Любые попытки союзной власти донести до прибалтийских республик простую истину, что многолетние тесные хозяйственные и политические связи невозможно разорвать в одночасье, представлялись ими как шантаж, запугивание, угрозы и блокада. «Восстановление» же независимости прибалтийских республик расценивалось ими как национальный праздник, ради которого объявлялась даже амнистия.

Следует отметить, что сначала процесс «суверенизации» шёл достаточно мирно – старт, как уже упоминалось выше, был дан решениями о придании национальному языку статуса государственного. Обосновывались данные действия сбережением языка как средства «сохранения национального генофонда и культуры», что отвечает «принципам ленинской национальной политики». К примеру, Бюро ЦК Компартии Эстонии так определило соотношение русского языка и эстонского: «русский язык – язык межнационального общения народов СССР… а эстонский язык должен быть государственным в Эстонской ССР, и в Эстонии должна быть возможность вести все дела на эстонском языке». Иными словами, «и волки сыты, и овцы целы». Как справедливо отмечалось в научной литературе, «нельзя не согласиться с мнением о том, что если нация имеет свою государственность, то она вправе на конституционном уровне, законодательно осуществлять заботу о всемерном развитии национального языка как своей неотъемлемой социально-культурной ценности… Вместе с тем принятие в республиках актов о языке, объявление языка союзной республики… государственным языком должны иметь одной из необходимых целей укрепление дружбы народов и ни в коем случае не приводить к вспышкам национализма». Однако на практике было совершенно иначе – акты, придающие национальному языку статус государственного, являлись политическим средством на пути к достижению государственной независимости союзной республики, поскольку обсуждались и принимались одновременно с актами о суверенитете республик. В этой связи становится совершенно понятным и объяснимым тот факт, что национальному языку придавался статус государственного не наряду с русским языком, а вместо него.

Однако «языковые» реформы на этом не остановились, а продолжились и в других направлениях. В частности, изменения вносились в официальные наименования – была переименована столица Эстонской ССР, и с 1 января 1989 г. вместо прежнего написания – «Таллин» – вводится новое: «Таллинн». В свою очередь, Молдавия даже изменила официальное наименование республики с «Молдавской ССР» на «ССР Молдавия». Ещё ранее Молдавская ССР решилась на рискованный шаг и приняла эпохальный закон «О функционировании языков на территории Молдавской ССР», который переводил молдавский язык с кириллицы на латиницу. Данный закон напрямую подрывал общественное согласие и национальную государственность Молдавии, поскольку осуществлял её «румынизацию». Еще весной 1988 г. в Молдавской ССР возникло «литературно-музыкальное объединение молодежи им. А. Матеевича», которое призывало для спасения молдавского языка придать ему статус государственного, а также перевести на латиницу. Также лоббировалась мысль об идентичности молдавского и румынского языка, предлагалось даже для преодоления путаницы называть молдавский язык румынским.

Аналогичный процесс – подмены «государственного» «национальным» – происходил и в отношении государственной символики.

Начало было положено Эстонской ССР, когда 23.06.1988 в этой союзной республике принимается достаточно интересный указ, одно название которого не может не привлечь к себе внимание – «О государственной и национальной символике в Эстонской ССР». В данном акте предусматривалось: «Государственная символика Эстонской ССР установлена Конституцией (Основным Законом) Эстонской ССР…

С учетом многочисленных обращений граждан, общественных организаций и трудовых коллективов республики предлагается признать вне государственной символики Эстонской ССР национальными символами традиционное сочетание сине-черно-белого цветов, василек и деревенскую ласточку.

…Президиум Верховного Совета Эстонской ССР постановляет:

1. Признать исторически сложившееся сочетание цветов синего, черного и белого в качестве эстонских национальных цветов.

2. Признать эстонскими национальными символами василек и деревенскую ласточку.

3. Считать необходимым установить порядок применения и защиты национальной символики».

Через несколько месяцев принимается положение, определяющее порядок использования национальных символов. В частности, было предусмотрено, что «национальный флаг может быть поднят и применен на всех общественных и семейных мероприятиях»; что «в случае поднятия рядом Государственного флага СССР, Государственного флага Эстонской ССР и национального флага Эстонии размеры полотнищ флагов являются равными»; что «к национальному флагу и символам Эстонии следует относиться с почетом и уважением. Преднамеренное уничтожение, осквернение, порча и пренебрежительное отношение к ним караются по закону».

На первый взгляд, возрождение национальных символов – шаг вроде бы правильный: народ вспоминает о своих исторических корнях, поднимается национальное самосознание населения. Однако опасность проявлялась в том, что в рассматриваемом историческом контексте явление «национальное» как исконное стало противопоставляться явлению «государственному» (причем «советскому государственному»), якобы навязанному грубой силой извне. Интересно заметить, что в период «суверенизации» республик в нормативных актах всё чаще говорится о приверженности международным пактам о правах человека, тем самым как бы противопоставляется «новая», демократическая эра старой эре – эре «угнетения». Если учесть такое особое внимание к национальной символике и международным актам о правах человека, то нетрудно увидеть достаточно интересную складывающуюся конструкцию:

национальный флаг (народ республики свободен, в том числе от государства, следовательно, он сам волен определить свою судьбу) – международные пакты о правах человека народ защищают (так как «коммунистическое государство-тиран» угнетает) – необходимо наконец освободиться от государства-«угнетателя»… Нетрудно догадаться, что в скором времени «национальная символика» стала «государственной». А собственная символика, как известно, выделяется в качестве самостоятельного признака государства.

Важным условием независимости прибалтийских республик являлось переподчинение республиканских органов от органов государственной власти и управления Союза ССР соответствующим органам союзной республики. Для этого, к примеру, закон Эстонской ССР «Об основах временного порядка управления Эстонией» напрямую содержал норму, предписывающую «прекратить подчиненность органов государственной власти, государственного управления, органов суда и прокуратуры Эстонской Республики соответствующим органам Союза ССР и отделить их от соответствующей системы СССР (выделено мной. – Д. Л.). Отношения между Эстонской Республикой и Союзом ССР строить на основе Тартуского мирного договора, заключенного между Эстонской Республикой и РСФСР 2 февраля 1920 года». В свою очередь, Основной закон прибалтийскими республиками брался за основу тот, который действовал до включения республики в состав СССР.

Таким образом, видно, что формирование национальной государственности, которая уже тогда виделась вне состава Союза ССР, шло постепенно, поначалу как будто даже незаметно, но всегда целенаправленно и неуклонно. Республики превращались в государства.

Заявления прибалтийскими республиками во всеуслышание о своем суверенитете воспринимались остальными союзными республиками осторожно. Белорусская ССР, к примеру, приняла постановление, в котором призывала «трудящихся и Президиумы Верховных Советов Литовской, Латвийской и Эстонской Советских Социалистических Республик принять конструктивные меры по стабилизации общественно-экономической обстановки, укреплению дружбы народов, чувства патриотизма и интернационализма… Только общими усилиями, – говорилось в постановлении, – мы можем сохранить и укрепить наше великое завоевание и достояние – Союз Советских Социалистических Республик». Более того, Белорусская ССР напомнила одной из прибалтийских республик, что та за время существования в составе Союза ССР не только «многое» потеряла, но и кое-что приобрела: «Президиум Верховного Совета Белорусской Советской Социалистической Республики считает необходимым заявить Верховному Совету Литовской Советской Социалистической Республики следующее.

Тем, кто предпринимает в Литве попытки по введению в действие Конституции Литвы от 12 мая 1938 года, следует учитывать, что в 1938 году территория Литовской Республики была совершенно иной, и только в результате решений высших органов Союза Советских Социалистических Республик Литовской Республике и Литовской Советской Социалистической Республике были переданы исконно белорусские территории. При выходе Литовской ССР из Союза ССР Белорусская ССР не будет считать себя связанной всеми Законами, Указами и иными актами относительно передачи Литве части белорусских земель».

Таким образом, заявления о суверенитете Эстонской ССР, Литовской ССР и Латвийской ССР повальной суверенизации не вызвали.

«Цепная реакция» принятия союзными республиками деклараций о суверенитете началась только после того, как соответствующий шаг 12 июня 1990 г. сделала РСФСР. После процесс стал неуправляемым: 20 июня декларация о суверенитете принимается Узбекской ССР, 23 июня – Молдавской ССР, 16 июля – Украинской ССР, 27 июля – Белорусской ССР, 22 августа – Туркменской ССР, 23 августа – Армянской ССР, 24 августа – Таджикской ССР, 10 октября – Казахской ССР, 14 ноября – Грузинской ССР.

Декларация о суверенитете РСФСР была принята 12 июня 1990 г. на I Съезде народных депутатов РСФСР.

Полагаю, что никаких объективных предпосылок для принятия Декларации о государственном суверенитете РСФСР не было.

Из доклада В. И. Воротникова, сделанного на Первом Съезде народных депутатов РСФСР и посвященного вопросу принятия данной декларации, абсолютно неясно, что же предлагалось понимать под суверенитетом: полную государственную независимость или же получение дополнительной самостоятельности в рамках Советского Союза. Делались взаимоисключающие заявления.

С одной стороны, заявлялась приверженность Союзу, его целостности: «… Попытки сыграть на беспамятстве, разрушить наш Союз, растащить по кускам его ядро – Россию – не пройдут» [657]Первый Съезд народных депутатов РСФСР. 16 мая – 22 июня 1990. Стенографический отчет. Т. 1. М., 1992. С. 561.
. «Концепция нашего суверенитета, предусматривая расширение прав России, не предполагает ослабления связей с Союзом и другими республиками ».

С другой стороны, делались заявления о том, что «у нас (у РСФСР. – Д. Л.) должны быть все реальные атрибуты независимости, свои экономические, политические, культурные структуры, не только свой флаг, герб, гимн, но и своя твердая самостоятельная политика», что «суверенитет России, как и любой республики, – это обладание всеми формальными и реальными правами и возможностями, для того чтобы самостоятельно распоряжаться своим материальным и духовным достоянием в интересах населяющих её людей, выбирая при этом те формы своего внутреннего устройства и внешних сношений (выделено мной – Д. Л.), которые в наибольшей степени соответствуют традициям, потребностям и желаниям народа».

Об укреплении Союза говорил и выступавший с альтернативным докладом по вопросу о суверенитете РСФСР Б. Н. Ельцин.

То есть, с одной стороны, заявлялось, что РСФСР остается в составе Советского Союза и не мыслит себя иначе, с другой стороны – РСФСР в составе Союза должна была получить столько прав и «свободы», что смысла в существовании СССР уже не оставалась.

Тем не менее главное не то, о чём говорили, а главное то, какие положения закрепляла принятая Декларация о государственном суверенитете РСФСР. А она в ст. 5 закрепляла верховенство законов РСФСР над законами СССР: «Для обеспечения политических, экономических и правовых гарантий суверенитета РСФСР устанавливается:

полнота власти РСФСР при решении всех вопросов государственной и общественной жизни, за исключением тех, которые ею добровольно передаются в ведение Союза ССР;

верховенство Конституции РСФСР и Законов РСФСР на всей территории РСФСР; действие актов Союза ССР, вступающих в противоречие с суверенными правами РСФСР, приостанавливается Республикой на своей территории…».

И именно, основываясь на Декларации о государственном суверенитете РСФСР, в октябре 1990 г. был принят Закон РСФСР «О действии актов органов Союза ССР на территории РСФСР», которым акты Союза ССР, принятые в пределах союзного ведения, могли быть приостановлены Верховным Советом РСФСР или Советом Министров РСФСР (абз. 2, ст. 1 Закона). Что касается актов, относящихся к иному ведению, то вступали в силу на территории РСФСР лишь после их ратификации Верховным Советом РСФСР либо в отношении актов с меньшей юридической силой – после их утверждения Советом Министров РСФСР или другими соответствующими органами (ст. 2 Закона).

Таким образом, принятая РСФСР декларация о государственном суверенитете стала одним из решающих факторов дестабилизации союзных отношений в СССР.

Проблема усугубилась ещё и тем, что соответствующие декларации издали автономные республики. По меткому замечанию проф. Д. Л. Златопольского, «идея о суверенитете автономий распространилась со скоростью лесного пожара». Причём, как справедливо отмечено, «в декларациях автономных республик о государственном суверенитете провозглашались идеи, которые могли быть осуществлены только в случае полного разрыва государственных связей данной автономии с Россией, а равно и с Союзом ССР…». Вероятно, не последнюю роль в провоцировании такого хода событий сыграл Закон СССР от 26 апреля 1990 г. «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации», который называл, в отличие от Конституции СССР, государствами и субъектами СССР не только союзные республики, но и автономные республики.

В развитие положений, закреплённых декларациями о суверенитете, союзными республиками, подобно прибалтийским, стали издаваться соответствующие нормативные акты. При этом следует отметить, что если прибалтийские республики были охвачены сепаратизмом, закавказские республики – межнациональной бойней, то, к примеру, республики Средней Азии в целом проявили спокойствие и выдержку – не только не разрушали СССР, но и постоянно призывали к его сохранению как великого достояния. Среднеазиатские республики с тревогой и волнением наблюдали за процессами, происходившими как в Прибалтике, так и в Закавказье. Участие среднеазиатских республик в общем процессе «суверенизации» было скорее вынужденным, дабы не остаться после раздела всеобщего достояния ни с чем.

Таким образом, можно сделать вывод, что одним из направлений законодательной деятельности, осуществлявшейся союзными республиками в рассматриваемый период, является формирование полноправной государственности субъектов СССР, то есть превращение их из «союзных республик» в полнокровные государства.

Выше были рассмотрены правовые акты, изданные некоторыми союзными республиками с целью утверждения своей независимости от Союза ССР и защиты своих национально-территориальных интересов. Эти акты наносили серьёзный удар по государственному единству СССР и находились в прямом противоречии с положениями союзной Конституции.

Но, к сожалению, среди изданных союзными республиками юридических актов были такие, которые имели целью не столько отстаивание своих, республиканских, интересов, сколько подрыв стабильности союзных отношений.

Ярким подтверждением сказанного являются действия РСФСР.

Ещё за год до декабрьских событий 1991 г. РСФСР, находясь в составе СССР, заключила ряд межгосударственных соглашений с частью союзных республик, также формально остававшихся в составе СССР.

Одним из первых соглашений стал подписанный в Москве 22 сентября 1990 г. «Договор о принципах межгосударственных отношений Российской Советской Федеративной Социалистической Республики и Советской Социалистической Республики Молдова».

Также последовали договоры РСФСР с Украинской ССР, Казахской ССР, Белорусской ССР, Эстонской ССР, Латвийской ССР, Кыргызской ССР, Литовской ССР.

Исходя из содержания данных договоров, а они включали достаточно общие, «размытые» формулировки, несложно сделать вывод, что их заключение происходило не столько для регулирования каких-либо конкретных отношений и принятия сторонами определённых обязательств, сколько для показного проявления сторонами договоров своей независимости, для демонстрации того, что они уже не «республики», а полнокровные «государства». Этими договорами республики как бы признавали друг друга, а сами договоры как по форме, так и по содержанию представлялись как международно-правовые.

Подписание РСФСР договора-«признания» открывало путь к регулированию теперь уже конкретных отношений.

Пожалуй, завершающим актом, которым РСФСР выталкивала республики, в первую очередь прибалтийские из состава СССР, стали Указ Президента РСФСР от 24 августа 1991 г. № 81 «О признании государственной независимости Эстонской Республики» и Указ Президента РСФСР от 24 августа 1991 г. № 84 «О признании государственной независимости Латвийской Республики».

Идентичные по содержанию указы содержали также призыв к мировому сообществу признать государственную независимость Эстонской и Латвийской республик.

Аналогичные акты принимались и некоторыми другими республиками. К примеру, в Молдавской ССР ещё 31 мая 1990 г. принимается постановление Верховного Совета «О признании независимой Литовской Республики». В постановлении говорилось: «11 марта с. г. новый Верховный Совет Литовской республики принял акт о восстановлении независимости Литовского государства. Верховный Совет Молдавской ССР безоговорочно признает право литовского народа, как и любого другого народа, на самоопределение и создание независимого государства… заявляет, что Молдавская ССР не имеет экономических, финансовых или иного рода претензий к Литовской республике. В случае возникновения подобного рода проблем последние должны быть разрешены путем переговоров; подтверждает желание Молдавской ССР поддерживать прямые дипломатические, политические, экономические и культурные связи с Литовской республикой и предлагает Верховному Совету Литовской республики обмениваться постоянными представительствами; выступает за прекращение экономической блокады Литвы и призывает правительства СССР и Литовской республики к конструктивному диалогу».

Однако иногда доходило до курьезов: к примеру, Республика Грузия заключила договор «о торгово-экономическом, социально-культурном и правовом сотрудничестве между правительством республики Грузия и Ленинградским городским советом народных депутатов». В постановлении Президиума Верховного Совета Республики Грузия, утвердившим перед подписанием текст договора, было сказано даже о назначении представителя Грузии в г. Ленинграде.

Договоры о межгосударственных отношениях, дружбе и сотрудничестве активно заключались и другими республиками.

Как видно, многие союзные республики, и в первую очередь РСФСР, всеми силами пытались подорвать единство Союза ССР, не считаясь ни с требованиями общесоюзного законодательства, ни с возможными последствиями разрушения СССР.

Среди правовых актов союзных республик конца 80-х – начала 90-х гг. выделяется большая группа актов, с помощью которых республики пытались в одностороннем порядке разрешить имевшиеся между ними национально-территориальные противоречия. Разумеется, издание подобных актов вносило раздор в дружественные отношения между республиками, подрывало общественное согласие, а значит, серьёзно расшатывало единство союзного государства.

Пожалуй, первым клином, который был вбит в единство союзных республик, стал Нагорно-Карабахский конфликт, разразившийся между Армянской ССР и Азербайджанской ССР. Как известно, Нагорно-Карабахская автономная область входила в состав Азербайджанской ССР, но была преимущественно населена армянами. Это и вызвало острый спор между республиками по вопросу того, кому из них должна принадлежать НКАО.

По воспоминаниям Е. К. Лигачёва, ситуация с Нагорным Карабахом неоднократно обсуждалась на заседаниях Политбюро уже в начале 1988 г. И было принято принципиальное решение, что «перекройка национально-территориальных границ недопустима». В мае 1988 г. были приняты решения о смене партийного руководства в Армянской ССР и Азербайджанской ССР. Для проведения соответствующих Пленумов ЦК в республики были направлены члены Политбюро: в Азербайджан – Е. К. Лигачёв в сопровождении Г. П. Разумовского, а в инициировавшую конфликт Армению – А. Н. Яковлев в сопровождении В. И. Долгих. Случаен ли был такой выбор или нет, но если Е. К. Лигачёв в Азербайджане выступил и довёл до сведения партийного руководства, что Политбюро приняло решение не изменять границы между республиками, иначе начнутся кровавые конфликты, то А. Н. Яковлев ни разу о решении Политбюро не упомянул, а лишь говорил об опасности «консерватизма» и «засевших в обществе консерваторах».

Очевидно, что нужный посыл партийное руководство Армянской ССР хорошо уловило, и конфликт не только не затих, но, наоборот, с новой стал силой разгораться, и уже 15.06.1988 Верховный Совет Армянской ССР принял обращение в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой о передаче Нагорно-Карабахской автономной области в состав Армянской ССР в связи с наличием ходатайства Совета народных депутатов НКАО. В ответ на это обращение Азербайджанская ССР решением своего Верховного Совета 17 июня 1988 г. заявила «о неприемлемости передачи Нагорно-Карабахской автономной области из состава Азербайджанской ССР в Армянскую ССР». Так разгорался длительный межнациональный конфликт и, как видно, происходило это не без деятельного участия союзного «центра».

В соответствии со ст. 78 Конституции СССР 1977 г. «территория союзной республики не может быть изменена без ее согласия. Границы между союзными республиками могут изменяться по взаимному соглашению соответствующих республик, которое подлежит утверждению Союзом ССР». Поскольку Азербайджанская ССР выступила против изменения своих границ, юридически правомерно, что со своей стороны Президиум Верховного Совета СССР 18.07.1988 также признал «невозможным изменение границ и установленного на конституционной основе национально-территориального деления Азербайджанской ССР и Армянской ССР». В постановлении содержались призыв «сделать всё, для того чтобы были восстановлены добрые, братские отношения между азербайджанским и армянским населением»; поручение Совету Министров СССР и органам государственной власти обеих республик «принять необходимые меры, для того чтобы нормализовать обстановку в Армении, Нагорном Карабахе и других регионах Азербайджана, обеспечить укрепление дисциплины труда, неукоснительное соблюдение Конституции СССР и советских законов, решительно пресекая всякую деятельность, направленную на разжигание национальной вражды, попытки использовать демократические права в антидемократических целях»; и даже точка зрения «что… когда XIX Всесоюзная конференция КПСС поставила новые задачи по углублению процессов революционных преобразований нашего общества, в том числе и по дальнейшему укреплению и развитию межнациональных отношений, особенно важно, чтобы Президиумы Верховных Советов всех союзных и автономных республик, местные Советы народных депутатов постоянно держали в поле зрения вопросы укрепления дружбы и равноправного сотрудничества советских людей на основе принципов интернационализма. Необходимо заботиться о том, чтобы каждый советский человек, независимо от национальности, чувствовал себя полноправным гражданином в любой стране. Возникающие вопросы межнациональных отношений следует решать своевременно, с максимальным учетом как интересов каждой нации и народности, так и всего нашего социалистического Отечества».

Как видно, в приведённом постановлении текста много, однако реальных шагов со стороны союзной власти по преодолению конфликтной ситуации сделано не было. Правда, в то же время Президиум Верховного Совета СССР счёл «целесообразным поручить изучение связанных с этим вопросов… специально создаваемой комиссии Совета Национальностей», и постановлением Президиума Верховного Совета СССР от 25 июля 1988 г. такая комиссия была создана.

Однако действенность призывов оказалось малоэффективной, равно как и работа комиссии с неопределёнными целями, поэтому 23 ноября 1988 г. последовал Указ Президиума Верховного Совета СССР «О неотложных мерах по наведению общественного порядка в Азербайджанской ССР и Армянской ССР», которым «должностным лицам органов внутренних дел и внутренних войск, уполномоченным Министерством внутренних дел СССР» предоставлялось право «в местностях или населённых пунктах, в которых введен комендантский час, задерживать в административном порядке на срок до 30 суток лиц, виновных в разжигании национальной розни, провоцирующих и понуждающих к антиобщественным действиям, а также препятствующих осуществлению гражданами и должностными лицами их законных прав и обязанностей».

12 января 1989 г. последовал новый Указ Президиума Верховного Совета СССР, которым в Нагорном Карабахе вводилась «особая форма управления»: вместо Совета народных депутатов и его исполнительного комитета, чьи полномочия были приостановлены, начал действовать комитет особого управления под председательством А. И. Вольского. Комитету подчинялись расположенные на территории НКАО предприятия, учреждения и организации союзного и республиканского подчинения по кругу вопросов, определяемому Советом Министров СССР с учётом мнения Совета Министров Азербайджанской ССР. Сам комитет подчинялся непосредственно высшим органам государственной власти и управления Союза ССР.

По справедливому мнению некоторых исследователей проблемы карабахского конфликта, наделение комитета особого управления полномочиями – это «пустая формальность: возжелай того “верховный вождь рабочего класса” – Генсек ЦК КПСС, и в НКАО могли быть, например, распущены областной профсоюз, комсомол, ДОСААФ или даже ВДОАМ (добровольное общество автомотолюбителей)».

Безрезультатность предпринятых мер привела к ещё большему обострению обстановки в районе Нагорного Карабаха. В связи с этим 15.01.1990 Указом Президиума Верховного Совета СССР «на территории Нагорно-Карабахской автономной области, прилегающих к ней районов Азербайджанской ССР, Горисского района Армянской ССР, а также в пограничной зоне вдоль государственной границы СССР на территории Азербайджанской ССР» объявлено чрезвычайное положение. В постановлении также содержалось требование «предпринять самые решительные шаги по пресечению подстрекательских действий с территории этой республики, разжигающих межнациональные страсти и национальную вражду между двумя народами».

Однако введенное чрезвычайное положение на практике привело к кровавым «разборкам» и вооруженным провокациям, в результате чего межнациональная трагедия только усугублялась.

Завершающим аккордом в попытке урегулирования возникшего конфликта стало обращение Президента СССР «К народу Азербайджана, жителям Нагорного Карабаха!», которое, как и следовало ожидать, также оказалось безрезультатным. Обращения, заявления, призывы и другие проявления словесного творчества оказались своего рода ширмой, прикрывающей нежелание высшей государственной власти СССР принять действенные политические и правовые меры для защиты межнационального мира в стране.

Другой драматической ситуацией, выявившей национально-территориальные противоречия, явился конфликт в Абхазской АССР. Реакцией союзного «центра» стало постановление-«призыв» со стороны Верховного совета СССР «О событиях в Абхазской АССР». Хотя в нём и предусматривалось поручение Совету Министров Грузинской ССР, Совету Министров Абхазской АССР, Министру внутренних дел СССР «принимать оперативные и решительные меры по наведению порядка, обеспечению социалистической законности, надежной безопасности населения», однако оно, исходя из формулировки, было в целом бессодержательным, а следовательно, никого ни к чему не обязывающим.

Наконец, упомянем возникший на национальной почве грузино-осетинский конфликт и на его примере также определим роль правовых актов союзной республики в дестабилизации государственного единства СССР.

Начало конфликту было положено принятым 20 сентября 1990 г. Советом народных депутатов Юго-Осетинской автономной области решением о провозглашении Юго-Осетинской Советской Демократической республики в составе СССР.

В ответ 21 сентября 1990 г. Президиум Верховного Совета Грузинской ССР признал данное решение недействительным.

Ещё более усугубило ситуацию принятое 11 декабря 1990 г. решение Грузии об упразднении Юго-Осетинской автономии. В ответ Южная Осетия провела референдум, на котором «более 98 % населения заявило о желании объединиться с Северной Осетией в составе России».

14 декабря 1990 г. последовало обращение Президиума Верховного Совета СССР «К Верховному Совету Грузинской ССР и областному Совету Юго-Осетинской автономной области». В нём содержалось выражение обеспокоенности сложившейся ситуацией и призыв «Верховному Совету Грузинской ССР и Юго-Осетинскому областному Совету народных депутатов проявить благоразумие и отменить свои антиконституционные решения».

В декабре Грузия начала блокаду Южной Осетии, а «в ночь с 5 на 6 января 1991 года в Цхинвал были введены подразделения милиции и национальной гвардии Грузии, которые учинили жестокую расправу над населением якобы в поисках оружия… 7 января была проведена сессия представителей депутатов советов всех уровней… На сессии было выражено согласие отменить принятые ранее постановления, в случае если и Грузия отменит свои решения, которые противоречат Конституции СССР и Конституции Грузинской ССР. Соответствующие телеграммы были посланы в Москву на имя Горбачева и Лукьянова…». И хотя утверждается, что «ответ от них так и не пришел», однако в тот же день Президентом СССР был подписан Указ «О некоторых законодательных актах, принятых в декабре 1990 года в Грузинской ССР», в котором принятые Грузией и Южной Осетией акты объявлялись «не имеющими юридической силы с момента принятия и не подлежащими исполнению». Одновременно было постановлено вывести с территории Южной Осетии все, кроме внутренних войск МВД СССР вооруженные формирования, привлеченные Грузией в связи с объявлением 12 декабря 1990 г. на территории Цхинвали и Джавского района Южной Осетии чрезвычайного положения.

Однако предпринятые союзным руководством меры по стабилизации обстановки в регионе оказались малоэффективными.

Обеспокоенность конфликтом стала выражаться союзными республиками и в первую очередь РСФСР.

РСФСР призвала конфликтующие стороны «проявить сдержанность, взаимную доброжелательность, сесть за стол переговоров и вместе выйти на ту дорогу, которая приведет к Храму Примирения и согласованному решению назревших национальных проблем», а Президенту СССР «принять срочные меры, обеспечивающие стабилизацию обстановки в данном регионе Грузии».

Требование принятия срочных мер было продублировано в постановлении Съезда народных депутатов РСФСР от 31 марта 1991 г. В нем, помимо прочего, содержалась «просьба» Съезда народных депутатов РСФСР к «Верховному Совету Республики Грузия принять решение о восстановлении статуса Юго-Осетинской автономной области и всех структур государственной власти… снять блокаду, возвратить беженцев на прежние места жительства, восстановить нормальное функционирование народно-хозяйственного комплекса Южной Осетии, стабилизировать общественно-политическую обстановку в регионе».

Однако действенных мер по урегулированию межнационального конфликта со стороны Президента СССР в очередной раз принято не было, в связи с чем на общесоюзном уровне обстановка в Южной Осетии была оценена как критическая, а Президенту СССР даже было рекомендовано ввести на территории Юго-Осетинской автономной области чрезвычайное положение.

Анализ союзных и республиканских актов, затрагивающих национально-территориальные вопросы, позволяет сделать вывод, что межнациональные конфликты разгорались на почве «активной» пассивности, бездействия союзной власти. Москва как будто демонстрировала, что решение национального вопроса – дело самих республик, а участвующие в национальном конфликте республики осознавали, что необходимости в существовании единого государства, которое никак не защищает их интересы, да ещё и включает в свой состав противоборствующую республику, попросту нет.

Таким образом, влияние законодательства союзных республик на разрушение СССР складывалось главным образом из принятия актов, обеспечивающих «суверенизацию» союзных республик; актов, провоцирующих другие республики на выход из состава СССР и, наконец, актов, с помощью которых республики пытались самоуправно разрешить межнациональные конфликты, несмотря на предписания общесоюзной Конституции.

Однако иногда органы государственной власти Союза ССР не просто проявляли бездействие, следя за разрушением союзной федерации, но и с помощью законодательства сами активно содействовали данному процессу, изо всех сил разрушая государственное единство СССР.

Рассмотрим этот вопрос более подробно.

§ 2. Союзные правовые акты, разрушавшие государственное единство СССР

Рассмотрим основные правовые акты общесоюзного уровня, которые оказали свое действенное влияние на разрушение единства союзного государства.

«Предисловием» к непосредственному уничтожению СССР как единого государства стало рассмотренное выше разрушение правовыми средствами высших органов государственной власти и управления СССР как своего рода защитных элементов союзного государства.

Кроме того, как уже отмечалось, одной из главных причин крушения СССР стало разрушение КПСС.

Исторически сложилось так, что управление государством осуществлялось общественной организацией – Коммунистической партией Советского Союза. Она была движущей силой при создании СССР и впоследствии стала главной скрепой для сохранения его единства. И если верить словам одного из ветеранов литовской компартии, то ему Сталин на вопрос, зачем в Конституциях СССР записано право республик на выход из Союза, ведь это может привести к крушению государства, ответил: «А вот чтобы этого не произошло, и существует единая партия». Поэтому КПСС представляла собой и фундамент, и несущие конструкции союзного государства. Членство в партии руководителей союзных республик являлось своего рода гарантией, что республики не воспользуются правом свободного выхода из СССР.

Как известно, в СССР сложился и до конца перестройки действовал такой порядок, при котором управление союзными республиками осуществлялось соответствующими ЦК союзных республик. Первые секретари республиканских комитетов КПСС входили в Центральный комитет партии, который возглавлял Генеральный секретарь ЦК КПСС. Поэтому посредством ЦК генсек осуществлял руководство всеми союзными республиками, а значит, и Союзом ССР в целом. Следовательно, разрушение КПСС привело к разрушению главного канала управления страной и в конечном счете поставило под угрозу единство Советского Союза.

Передача управления государством от КПСС государственным органам и в первую очередь Президенту СССР в условиях возрастающего сепаратизма ещё более дестабилизировало единство союзного государства. Провозглашенные перестройкой «свобода» и «гласность» стали умело использоваться руководителями республиканских партийных комитетов с целью удовлетворения своих политических амбиций. Страну пропитывали сепаратистские настроения. Введение на союзном уровне института президентства стало блестящей возможностью для руководителей республиканских комитетов партии легализовать свою власть, поэтому после введения поста Президента СССР, как цепная реакция, стали создаваться посты президентов союзных республик. И хотя на союзном уровне существовал возглавляемый Президентом СССР Совет Федерации, в состав которого входили «высшие государственные должностные лица союзных республик», управление страной посредством ЦК и посредством Совета Федерации кардинально различалось: первому секретарю республиканского комитета КПСС власть принадлежала лишь фактически, а президенту союзной республики – юридически, со всеми вытекающими отсюда правовыми последствиями. Первый секретарь напрямую подчинялся Генеральному секретарю как руководителю ЦК, а президент союзной республики Президенту СССР уже не подчинялся, поскольку первого секретаря избирал Пленум ЦК, а президента избирало население республики и никакой «должностной лестницы» уже не существовало. И наконец, в ЦК не было первого секретаря КП РСФСР (поскольку до 1990 г. в РСФСР не существовало самого республиканского комитета КПСС), а в Совет Федерации по должности входил Президент РСФСР…

Поэтому попытка навести в стране порядок, централизовать государство путем введения поста Президента СССР привела к обратному результату – «разрыхлению» государственного единства СССР.

Руководство КПСС и СССР само предпринимало все возможные усилия для децентрализации СССР.

Уже на XIX конференции КПСС в середине 1988 г. принимается резолюция «О межнациональных отношениях», в которой прямо говорится о необходимости «расширения прав союзных республик и автономных образований путем разграничения компетенции Союза ССР и советских республик, децентрализации, передачи на места ряда управленческих функций, усиления самостоятельности и ответственности в сфере экономики, социального и культурного развития, охраны природы… Надо поставить дело так, чтобы трудящиеся хорошо знали, сколько республика или область производит, каков её вклад в экономику страны и сколько она получает… Глубокой правовой проработки и практических решений требуют вопросы развития прямых связей между союзными республиками». То есть сам союзный «центр» в лице руководящей партии, КПСС, признавал необходимость децентрализации СССР, усиления самостоятельности союзных и автономных (!) республик, в том числе самостоятельности экономической, разграничения компетенции между Союзом и республиками, разумеется в пользу республик, установления в обход центра непосредственных, прямых связей между республиками, и даже подчёркивалась важность, чтобы каждый житель республики знал о её вкладе в экономику страны, что неминуемо бы привело к республиканскому «зазнайству» и требованию жить самостоятельно, вне Союза ССР, дабы «не кормить» другие республики.

Складывается впечатление, что главу КПСС и государства М. С. Горбачёва вопрос о сохранении целостности СССР абсолютно не волновал. Даже во время Внеочередного III Съезда народных депутатов СССР в марте 1990 г., когда учреждался пост Президента СССР, одновременно со Съездом проходила сессия Верховного Совета Литовской ССР, на которой были приняты акты о государственной независимости Литвы, М. С. Горбачёв даже не посчитал нужным сразу же включить в повестку дня как первоочередный вопрос о событиях в Литве и о сохранении СССР. Более того, затем в ходе Съезда М. С. Горбачёв наотрез отказался открывать по этому вопросу прения. Даже когда депутат от Литвы выступил на съезде с заявлением о выходе Литвы из состава СССР, в ответ последовали только журение и добрый смех Михаила Сергеевича. Для него было главным решить вопрос, ради которого и был созван Внеочередной Съезд, – это учреждение создаваемого для Михаила Сергеевича поста Президента СССР. Вот, что беспокоило Горбачёва – его политическая целостность, а не целостность государства.

Стоит отметить, что процесс превращения союзных и автономных республик в полнокровные государства и подготовка их к выходу из состава СССР не только не беспокоили Президента СССР, но и всячески им поощрялись. После избрания М. С. Горбачёва Президентом СССР в докладе к III Съезду народных депутатов СССР в марте 1990 г. он недвусмысленно заявил: «…Предметом особой заботы президентской власти должно стать принятие мер по укреплению суверенитета союзных республик, их экономической и политической самостоятельности, повышение статуса автономных республик, других национально-территориальных образований». Получается, что не только союзные и автономные республики приглашались к выходу из состава СССР, но и «другие национально-территориальные образования», то есть автономные области и автономные округа (глава 11 Конституции СССР 1977 г.), для чего было решено повышать их статус.

Но и на этом в своей речи Президент не остановился. Далее он отметил: «В целях подтверждения суверенитета республик и их права на самоопределение вплоть до отделения, что зафиксировано в Конституции, в ближайшее время должен быть также рассмотрен Верховным Советом и определён законом механизм выхода из Союза (выделено мной. – Д. Л.). Всеми этими вопросами в сотрудничестве с Верховным Советом будет заниматься Президент вместе с Советом Федерации».

Таким образом, инициатором закона о порядке выхода союзной республики из состава СССР явился сам глава государства – М. С. Горбачёв. Причём он подчеркнул, что этим вопросом будет заниматься он и возглавляемый им и находящийся под его опекой Совет Федерации, а Верховный Совет будет приглашаться лишь к сотрудничеству.

Отрицательно на единстве СССР сказалось учреждение Совета Федерации СССР, в состав которого входили высшие государственные должностные лица союзных республик (ст. 127.4 Конституции СССР 1977 г. в ред. от 14 марта 1990 г.). С учреждением этого органа Президент СССР садился за один стол с главами союзных республик, преимущественно президентами, подчёркивая тем самым равенство с ними, что полностью разрушало существовавшую ранее иерархию в системе управления государством, подстёгивало политическое самолюбие республиканских «князей» и неминуемо вело СССР к расчленению.

Другой важнейшей акцией общесоюзного масштаба стало инициирование заключения нового союзного договора. О союзном договоре «вспомнили» в конце 80-х гг., когда стал назревать кризис государственного единства СССР и в этой связи всё настойчивее стал лоббироваться вопрос о «реформировании» советской федерации.

Одним из главных правовых актов, с которым связывают разрушение организации государственного единства СССР, является Постановление Верховного Совета РСФСР от 12.12.1991 «О денонсации Договора об образовании СССР».

То есть государство было ликвидировано путём денонсации договора о его создании.

И тут сразу возникает проблема: а можно ли прекратить существование государства путём прекращения действия договора его образовавшего вообще и «прекратить» Советский Союз путем «денонсации» Договора об образовании СССР в частности? Для того чтобы определить, насколько корректной является сама постановка вопроса, необходимо выявить правовую природу Договора об образовании СССР 1922 г.

Анализируя данную проблему, можно сделать вывод, что договор об образовании СССР 1922 г. являлся не международно-правовым, а учредительным актом, имеющим внутригосударственную природу. Функция этого договора лишь учредить государство, а не легитимировать его существование. Так же как невозможно ликвидировать юридическое лицо путём прекращения договора о его учреждении или «прекратить» жизнь человека, отправив его обратно в утробу матери, также невозможно ликвидировать целое государство, просто денонсировав договор о его учреждении. Вместе с тем договор не являлся, в собственном смысле, договором о создании государства, а был лишь частью будущей Конституции, и, наконец, Договор об образовании СССР 1922 г. изначально задумывался как часть этой разрабатываемой Конституции, а следовательно, «денонсировать» или иным способом прекратить его действие в декабре 1991 г. было просто невозможно. Основным законом государства является Конституция, и никаких «самых основных законов» в виде договоров об образовании государства или чего-то ещё не существует.

Однако, как уже упоминалось в предыдущем параграфе, в ноябре 1988 г. вопрос о пересмотре союзного договора 1922 г. и заключении в результате этого нового договора был поставлен. Так начиналась длительная политическая эпопея словесных попыток «реформирования» союзной федерации, возможность которого почему-то связывалась исключительно с выработкой и подписанием нового союзного договора. Ещё одна странность проявляется в том, что первый проект нового договора появился лишь в ноябре 1990 г., когда во многих союзных республиках уже появились единоличные главы государств, которые по понятным причинам отстаивали как можно больше суверенных прав для своих республик. Ещё больше вопросов возникает по поводу сроков выработки и согласования текста нового союзного договора: для таких кардинальных изменений на высшем государственном уровне страны, как введение поста Президента СССР и изменение ст. 6 Конституции СССР, понадобился всего месяц, а вопрос о заключении нового союзного договора (а в контексте конкретной политической и исторической ситуации – по сути, вопрос о сохранении государства) почему-то растянулся на 3,5 года и снят был с повестки дня только фактом крушения государства. Да и в случае подписания договора дело бы в лучшую сторону для союзного государства не изменилось, поскольку «подготавливавшийся Президентом СССР совместно с президентами и иными руководителями союзных республик так называемый новый союзный договор должен был на деле фактически привести к ликвидации федеративного государства Союза ССР. Вместо него, согласно указанному договору, предполагалось образовать международное объединение суверенных государств – бывших союзных республик – в виде конфедерации». Данная точка зрения лишний раз подтверждается сложившейся к 1991 г. практикой отношений между «центром» и «союзными республиками»: к примеру, 20 марта 1991 г. в «Правде» публикуется «Соглашение Союза ССР и республик по вопросам реформы розничных цен и социальной защиты населения», подписанное Президентом СССР и руководителями 12 союзных республик. Из соглашения вытекает, что договоренность была достигнута не между республиками, а между республиками и Союзом.

Каждый из представляемых М. С. Горбачёвым очередных вариантов нового «союзного договора» содержал все меньше признаков единого государства. Собственно, соглашения, подписанные в Вискулях 08.12.1991, мало чем отличались от последнего варианта «союзного договора» М. С. Горбачёва. А последний проект договора был опубликован в «Правде» 27 ноября 1991 г. и содержал норму, согласно которой «Союз Суверенных Государств (ССГ) – конфедеративное демократическое государство, осуществляющее власть в пределах полномочий, которыми его добровольно наделяют участники договора».

Очень часто можно встретить тезис о том, что Президент СССР не понимал, что такое «конфедерация». Однако данный тезис легко опровергается многими фактами, в том числе справкой, которую представил II Съезду народных депутатов СССР НИИ советского государственного строительства и законодательства, которая так и называлась «О понятиях федерации и конфедерации». В ней, в соответствии с теорией государства, в частности, указывалось, что «федерация – это союзное государство…», а «конфедерация …форма объединения государств… Её рассматривают скорее как международно-правовое объединение».

Интересно отметить, что Съезду народных депутатов СССР председательствующим А. И. Лукьяновым было заявлено, что Съезд утверждать новый «союзный договор» не имеет права: «…Речь идёт не о принятии Договора и даже не об утверждении его проекта – Съезд на это просто не имеет полномочий. Договор будет подписываться республиками, субъектами федерации. Что же касается Съезда, то он, видимо, призван выразить своё отношение к концепции в целом и к порядку заключения Союзного Договора».

Почему А. И. Лукьянов решил, что Съезд не имеет права утверждать новый «союзный договор», неясно. Видимо (я выражаю своё мнение), он передал волю М. С. Горбачёва, поскольку Съезд утвердить новый договор имел право. Во-первых, Съезд был высшим органом государственной власти в стране и был «правомочен принять к своему рассмотрению и решить любой вопрос, отнесённый к ведению Союза ССР» (ст. 108 Конституции СССР 1977 г. в ред. от 01.12.1988). Прямо о ведении Союза в части утверждения союзного договора в Конституции не говорилось, поскольку союзный договор давно был заменён Конституцией СССР. Но раз данный вопрос был поставлен и он затрагивал целостность государства, значит, безусловно, он относился к ведению Союза ССР, а значит, к компетенции Съезда народных депутатов СССР. Ограничить Съезд в чём-то – значит девальвировать его статус как «высшего». Во-вторых, на Съезде представлены все субъекты СССР и РСФСР, а значит, Съезд отражал мнение всех сторон договора. В-третьих, был исторический прецедент: Договор об образовании СССР 1922 г. утверждал именно Съезд, и «отцы-основатели» СССР не видели в этом ничего преступного.

Тем не менее, поскольку было очевидно, что Съезд народных депутатов СССР сразу бы утвердил новый союзный договор и СССР был бы сохранён, подписание союзного договора под разными предлогами откладывалось, а разгул сепаратизма нарастал.

Интересно отметить ещё одну деталь, которую обычно стараются не замечать.

Ликвидацию СССР руководители союзных республик очень часто оправдывают тем, что якобы ГКЧП сорвал подписание нового союзного договора. Однако уже в этом утверждении кроется противоречие.

Во-первых, как известно, сам ГКЧП выступал против подписания нового союзного договора, который «конфедерализовывал» СССР. Следовательно, если «демократические силы» взяли верх в борьбе с ГКЧП, то они в первую очередь должны были заявить о своем скорейшем желании заключить новый союзный договор.

Во-вторых, Б. Н. Ельцин, категорически осудив ГКЧП, выступил в защиту «законного Президента М. С. Горбачёва», а значит, в его лице и в защиту СССР, его единства и целостности. Если бы между Ельциным и Горбачёвым действительно имело место реальное, а не показное противостояние, то, как только официально было заявлено об отстранении от власти Горбачёва, Ельцин, по логике ситуации, должен был бы сразу выступить с горячей поддержкой такого шага и призвать к всенародным, а не «съездовским» выборам Президента СССР с выставлением своей кандидатуры на них. Однако в реальности было иначе: Ельцин защищал Горбачёва и углублял децентрализацию СССР, вводя её в стадию полного развала. Защищал Горбачёва, но отказывался от подписания нового договора между республиками.

В-третьих, если даже республики не смогли договориться об условиях нового союзного договора и подписать его, то юридически это означало, что продолжал действовать прежний союзный договор – договор об образовании СССР 1922 г., который к тому же не имел срока действия. То есть если не удается новация договора, значит, продолжает действовать прежний договор в прежней редакции.

Незамеченным остался и тот факт, что в период перестройки осуществили подмену понятий: договор об образовании СССР (таково его официальное название) упорно называли «союзным договором». С какой целью это было сделано? На мой взгляд, чтобы заретушировать свои истинные цели по уничтожению целостности государства. Поскольку если утверждать, что необходимо пересмотреть Договор об образовании СССР, то сразу становится очевидной абсурдность этой затеи: что значит пересмотреть договор об образовании государства? То есть ликвидировать государство? А когда говорили, что нужно пересмотреть «союзный договор», то создавалась иллюзия, что этот договор легитимирует всё и вся, что договор вроде «иглы Кощея», на нём всё держится. И именно в таком виде представили договор об образовании СССР, чтобы затем в процессе его 4-летнего (1988–1991 гг.) обсуждения-забалтывания настолько расширить права союзных и автономных республик, выйдя за рамки федерации, и дать договору такое содержание, что это юридически бы означало легальную ликвидацию СССР и создание на его базе аморфного образования типа нынешнего СНГ. Поэтому, как уже упоминалось, неслучайно, а вполне закономерно, что подписанные в Вискулях и Алма-Ате в декабре 1991 г. соглашения о ликвидации СССР и образовании СНГ мало чем отличались от последнего проекта «союзного договора» Горбачёва.

Таким образом, «союзный договор» выступил одним из инструментов ликвидации СССР.

Как уже указывалось ранее, существенное влияние на разрушение организации государственного единства СССР оказали законодательные акты союзных республик.

В прибалтийских республиках ярким вдохновителем зародившегося там «махрового» национализма и сепаратизма стал некогда заключенный так называемый «пакт Молотова – Риббентропа» с якобы прилагаемым к нему «секретным протоколом». На официальном уровне в этих республиках стали издаваться правовые акты, осуждающие данные соглашения и заявляющие о незаконности власти СССР на своей территории.

В частности, как уже указывалось ранее, в одном из актов Эстонской ССР заявлялось: «Внешнеполитические и военные акции, предпринятые сталинским руководством Советского Союза против Эстонской Республики в 1940 году, квалифицируются как агрессия, военная оккупация и аннексия Эстонской Республики… включение Эстонии в 1940 году в состав Советского Союза не было правомерным.

…Верховный Совет Эстонской Советской Социалистической Республики постановляет:

Что же способствовало принятию таких решений вышеуказанными союзными республиками? Как ни странно, опять же активная антисоюзная политика самого союзного «центра».

Известный факт, что в конце 80-х гг., в период крушения «социалистического лагеря», разгара межнациональных конфликтов в СССР и дестабилизации общественных отношений, некоторые представители руководства СССР, среди которых немаловажное место занимал академик А. Н. Яковлев, стали с удивительным рвением вспоминать событие, произошедшее более полувека назад – подписание договора о ненападении между Германией и Советским Союзом (так называемого «пакта Молотова – Риббентропа»). Причём заинтересованные круги привлекал не столько сам договор, сколько «секретный дополнительный протокол» к нему.

В 1988 г. данный вопрос был поднят на государственном уровне: на I Съезде народных депутатов СССР депутаты от прибалтийских республик настойчиво требовали обсуждения и осуждения данного договора и секретного протокола.

Не скрывал своей заинтересованности в «раскручивании» данного вопроса и М. С. Горбачёв, который вне очереди взял на I Съезде слово и заявил следующее: «…Все попытки найти этот подлинник секретного договора не увенчались успехом… Мы давно занимаемся этим вопросом. Подлинников нет, есть копии, с чего – неизвестно, за подписями, особенно у нас вызывает сомнение то, что подпись Молотова сделана немецкими буквами (выделено мной. – Д. Л.). Когда был здесь канцлер Колль… были вопросы, которые носили сугубо конфиденциальный характер, один на один. И я, в частности, его спросил: есть ли у вас подлинники этих договоров, приложение? Он ответил, что у них есть. И мы на основе этой договорённости направляли представителей МИДа. Так, Эдуард Амвросиевич? Да. Но не обнаружилось и там подлинников (выделено мной. – Д. Л.)».

То есть, как видно из выступления Генерального секретаря ЦК КПСС и главы советского государства М. С. Горбачёва, подлинника секретного протокола к «пакту Молотова – Риббентропа» нет не только в СССР, но и в самой Германии. Попытки отыскать успехом не увенчались. Имеется только копия протокола, снятая, по выражению выступавшего, «неизвестно с чего» и с подписью Молотова на немецком языке. Очевидно, что ни о какой достоверности данного протокола речи быть не может в принципе и вопрос должен был быть снят с политической повестки дня. Однако на деле было совсем иначе: М. С. Горбачёв твёрдо заявил о необходимости создания комиссии, которая бы дала политическую и правовую оценку пакту «Молотова – Риббентропа» и секретному протоколу к нему: «Вопрос серьёзный, требует научного и политического анализа. Я не хочу его упрощать, надо его обсудить и оценить, как предлагают товарищи. Поэтому я высказался бы за создание комиссии, поскольку это просьба нескольких делегаций… Я думаю, вообще комиссия такая должна быть, с этим я действительно согласился бы… Не будем уклоняться, давайте браться и изучать… Комиссию такую создать – правильно… (выделено мной. – Д. Л.)».

Зачем же нужна была генсеку эта комиссия? Зачем нужно было поднимать вопрос о событии полувековой давности? Понимал ли глава государства возможные последствия для единства СССР обсуждения данного вопроса на официальном уровне? Да, понимал: «…Бурлит Прибалтика, обсуждая эти вопросы, и в связи с этим подвергается сомнению, что при вхождении в Советский Союз вообще была воля народа. Вряд ли это так…». Последнее «сглаживающее» личное мнение генсека никакого значения не имело, поскольку говорил он одно, а делал совершенно иное: прекрасно понимая, что национал-сепаратисты в прибалтийских республиках связывают возможность выхода трёх республик из состава СССР с секретным протоколом, М. С. Горбачёв, заявляя, что никаких подлинников протокола не обнаружено, всё же инициировал создание комиссии по оценке данного исторического события, а значит, инициировал ещё более широкое его обсуждение, теперь уже на официальном уровне. Очевидно, что тем самым руководством СССР и лично М. С. Горбачёвым был предпринят сознательный шаг на пути к разрушению СССР как единого государства.

24 декабря 1989 г., лишь со второго раза, после проведённой среди депутатов «разъяснительной работы», II Съезд народных депутатов СССР принял постановление «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года». В постановлении Съезд указал, что «содержание этого договора не расходилось с нормами международного права и договорной практикой государств, принятыми для подобного рода урегулирований. Однако как при заключении договора, так и в процессе его ратификации скрывался тот факт, что одновременно с договором был подписан “секретный дополнительный протокол”, которым размежевывались “сферы интересов” договаривавшихся сторон от Балтийского до Чёрного моря, от Финляндии до Бессарабии.

Подлинники протокола не обнаружены ни в советских, ни в зарубежных архивах. Однако графологическая [722]Любопытно было бы узнать, кто писал текст заключения комиссии, основные выводы которого были положены в основу данного постановления, поскольку, как известно, графология – это наука, изучающая отнюдь не сам текст с целью установления его автора, а характер человека по почерку. Видимо, авторы заключения имели в виду графическую экспертизу. Впрочем, каким образом и графическая экспертиза может установить, что секретный протокол был, также остается загадкой…
, фототехническая и лексическая экспертизы копий, карт и других документов, соответствие последующих событий содержанию протокола подтверждают факт его подписания и существования ».

Удивительно, но, несмотря на отсутствие секретного дополнительного протокола в архивах, и это признавал сам Съезд, всё-таки им безапелляционно сделан вывод, что протокол всё равно был, поскольку это косвенно подтверждают документы и дальнейший ход событий. В таком случае остается радоваться, что Съезд не сделал вывод о наличии между СССР и Германией подписанного секретного протокола по поводу проведения в будущем войны с последующим разгромом Третьего рейха. Ведь последующее развитие событий это тоже подтверждает…

В скором времени в продаже начинают появляться сборники документов, касающиеся отношений СССР и Германии в предвоенный период, и в этих сборниках появляется и «секретный дополнительный протокол», причём не только к договору о ненападении.

Интриги по поводу секретного дополнительного протокола и определения «сфер влияния» в Европе привели в конечном счете к подрыву легитимности союзной власти в СССР, поскольку были поставлены под сомнение составляющие элементы легитимности – законность (протокол не соответствует нормам международного права) и поддержка населением (протокол подписан втайне от народа СССР).

Именно новая трактовка известных исторических фактов, данная на высшем государственном уровне СССР, подхлестнула некоторые союзные республики – Латвию, Литву, Эстонию и Молдавию – пересмотреть вопрос о добровольности своего вхождения в состав СССР.

В результате, помимо упоминавшегося выше акта Верховного Совета Эстонской ССР, 7 февраля 1990 г. Верховный Совет теперь уже Литовской ССР принимает постановление «О советско-германских договорах от 1939 года и ликвидации их последствий для Литвы», в котором указывает, что «Закон СССР “О принятии Литовской Советской Социалистической Республики в Союз Советских Социалистических Республик” от 3 августа 1940 года, основанный на Декларации Народного сейма Литвы от 21 июля 1940 года, является незаконным и юридически Литву не связывающим. Предложить Союзу Советских Социалистических Республик приступить к двусторонним переговорам о восстановлении независимости Литовского государства».

В свою очередь, в Молдавии 23 июня 1990 г. было принято постановление «О заключении Комиссии Верховного Совета ССР Молдова по политико-юридической оценке Советско-Германского договора о ненападении и Дополнительного секретного протокола от 23 августа 1939 года, а также их последствий для Бессарабии и Северной Буковины».

В конечном счёте прибалтийские республики и Молдавия упорно стремились выйти из состава Советского Союза (а Латвия, Литва и Эстония в итоге это осуществили) под предлогом восстановления государственности, «растоптанной» сталинско-гитлеровским «сговором».

Собственно, признание независимости и выход из состава СССР прибалтийских республик, осуществленные в сентябре 1991 г. Государственным Советом СССР под председательством М. С. Горбачёва, обосновывались «конкретной исторической и политической обстановкой, предшествовавшей вхождению Литвы, Латвии и Эстонии в СССР».

Предвидело ли руководство СССР последствия, к которым приведёт осуждение пакта Молотова – Риббентропа? Да, предвидело. Горбачёв вспоминал: «С политической и практической точек зрения и раньше было ясно, что дело идёт к уходу трёх республик из Союза». Откровенничал и А. Н. Яковлев: «Я понимал, что принятое постановление (постановление II Съезда народных депутатов СССР об осуждении пакта Молотова – Риббентропа. – Д. Л.) является решающим этапом на пути Прибалтики к независимости».

Аналогичный импульс был дан теме так называемых «сталинских репрессий», которая начала активно муссироваться в конце 80-х гг. XX в. Как будто получая от неё несказанное удовольствие, некоторые представители высшего руководства СССР фанатично включились в восстановление «исторической справедливости». Однако была ли в этом такая насущная потребность по прошествии почти полувека после данных событий? Очевидно, что нет, поскольку «историческая справедливость» уже была восстановлена во второй половине 50-х – начале 60-х гг., а кампания по «десталинизации», начатая в период перестройки, следовательно, в действительности могла иметь только одну цель – сугубо политическую, выражающуюся в сознательном подрыве легитимности единого государства, в подмене понятия «дружба народов» понятием «авторитарный режим», понятия «плановая экономика» понятием «командно-административная система» и т. д. Самим руководством СССР из государства создавался образ «тюрьмы», «империи зла», история которой знает только тоталитаризм, застой, репрессии, голодомор, преступные сговоры, авантюризм, железный занавес и которая в целом может существовать только за счет насилия и обмана. Поэтому единственным и логичным выходом, который активно внушался, представлялось признание, как все цивилизованные страны, естественных прав человека и разрушение тоталитарной системы (то есть, на деле, государства), которые дадут истинное освобождение человека и гармонию, права и демократию.

Итог данной кампании для ее организаторов оказался довольно успешным – «тоталитарной системы» в лице СССР не стало.

Теперь остановимся на рассмотрении нормативных правовых актов союзного уровня, которые напрямую затрагивали вопрос разрушения организации государственного единства СССР.

Пожалуй, первым таким актом явился Закон СССР «Об экономической самостоятельности Литовской ССР, Латвийской ССР и Эстонской ССР». В принципе, данный закон был принят после издания аналогичных законов в прибалтийских республиках. Однако непонятно, почему Союз ССР стал потворствовать сепаратистам Прибалтики вместо защиты имеющихся федеративных связей и территориальной целостности государства.

Рассматриваемый закон предусмотрел беспрецедентную норму: «Законодательные акты СССР, регулирующие хозяйственные отношения, действуют на территориях указанных республик постольку, поскольку они не препятствуют их переходу на экономическую самостоятельность». То есть в федеративном государстве центральная власть добровольно передает решение, в сущности, всех экономических вопросов части республик. При этом устанавливался, хотя и в определённых пределах, приоритет республиканского правового регулирования над союзным и в то же время создавался заманчивый прецедент для остальных республик, входящих в состав СССР.

Надо откровенно признать, что руководство СССР в лице М. С. Горбачёва активно лоббировало идею экономической самостоятельности всех союзных республик. И проект этого решения был бы внесен на рассмотрение II Съезда народных депутатов СССР, если бы оказался к этому времени готов. А поскольку экономика является базисом, очевидно, что за экономической самостоятельностью неизбежно бы последовала самостоятельность политическая, то есть государственная независимость всех союзных республик и, следовательно, ликвидация СССР.

Ещё одним нормативным правовым актом, подрывающим государственное единство Советского Союза, стал Закон СССР от 3 апреля 1990 г. № 1409-I «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР». Данный закон предусматривал достаточно сложную (но обоснованно сложную) процедуру выхода союзной республики из состава СССР. Используя данную процедуру, осуществить выход республики из состава Советского Союза было практически невозможно, поскольку республиканское «желание» независимости на пути к своему воплощению должно было пройти два препятствия – республиканский референдум, на котором за реализацию права на выход из СССР избиратели должны проголосовать квалифицированным большинством голосов не менее двух третей от общего числа граждан СССР, постоянно проживающих на территории союзной республики и имеющих право голоса, и переходный период не более пяти лет, причём в последний год периода мог быть проведен повторный референдум с целью подтверждения желания республики выйти из СССР. И в случае, если на последнем референдуме не получено квалифицированное большинство голосов в поддержку независимости республики, процедура выхода республики из состава СССР прекращалась, а новый референдум мог быть проведен не ранее чем через 10 лет после проведения последнего референдума.

Вместе с тем следует учитывать, что принятием закона, регулирующего порядок выхода союзной республики из СССР, союзный «центр» впервые на законодательном уровне признавал возможность реального выхода республик из состава СССР, поскольку отсутствие детального регламентирования данного процесса в предшествующий период, думается, объясняется не законодательным пробелом, а отсутствием прямой необходимости в данном законе, а также неверием в возможность отделения какой-либо республики от Советского Союза. Принятие же данного закона подрывало монолитность и спаянность Советского Союза. Причем подрывало в любой редакции закона, в какой бы он ни вышел: упрощенной процедурой выхода непременно бы воспользовались заинтересованные сепаратистски настроенные круги союзных республик; любую другую процедуру, так или иначе содержащую усложняющие элементы, просто бы обошли, как это и было сделано впоследствии.

Следует отметить, что инициатором принятия данного закона был лично М. С. Горбачёв. 29 января 1990 г. на заседании Политбюро ЦК КПСС, на котором рассматривался в том числе национальный вопрос, будущий Президент СССР заявил: «Нужен закон о механизме выхода из СССР. Так и назвать его… Уходите из СССР – ладно…».

Союзным нормативным актом, затрагивающим вопрос организации государственного единства СССР, стал и Закон СССР от 26 апреля 1990 г. «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации». Надо сказать, что активно настаивал на принятии данного закона опять же лично М. С. Горбачёв: «Что касается вопросов о собственности, о земле, о разделении функций, полномочий между республиками и центром (выделено мной. – Д. Л.), они настолько важны, что если мы будем затягивать их решение, то это будет тормозить перестройку. Да уже тормозит, товарищи». Вот так, ни больше ни меньше. Если в том числе рассматриваемый закон не будет принят, то это затормозит перестройку и бросит вызов лично М. С. Горбачёву.

Так почему же понадобился данный закон? Неужели Конституция СССР в статьях 73 и 76 не разграничивала полномочия между республиками и «центром»? Разумеется, разграничивала. Но раз понадобился новый закон, значит, закрепленное ранее Конституцией разграничение «прорабов» перестройки уже не устраивало.

Из закона, так же как и из Конституции СССР, следовало, что СССР – это единое государство (причём, в отличие от Конституции СССР, в которой говорится, что СССР – это «союзное государство», в рассматриваемом законе указывалось, что СССР – это «федеративное государство»); союзная республика имела право свободного выхода из СССР, а также право вступления в дипломатические отношения с иностранными государствами, участия в деятельности международных организаций; устанавливалось разграничение полномочий между Союзом ССР и союзными республиками путём определения исключительного ведения СССР, совместного ведения Союза и союзных республик и ведения только союзных республик; определялся приоритет союзных нормативно-правовых актов в установленной сфере ведения над республиканскими.

Однако всё же закон имел существенные расхождения с Конституцией СССР, связанные с правовым статусом союзных и автономных республик. В рассматриваемом законе автономные республики наравне с союзными определялись как государства, причём являющиеся «субъектами федерации – Союза ССР». Думается, именно поэтому и возник «парад суверенитетов» не только союзных, но и автономных республик. Видимо, по замыслу «архитекторов перестройки» должно было не стать не только Советского Союза, но и России.

Закон существенно сужал предметы ведения Союза ССР в лице его высших государственных органов. В законе содержался «закрытый» перечень предметов ведения СССР, хотя в союзной Конституции, как известно, содержалась формулировка – «решение других вопросов общесоюзного значения», что было новеллой Конституции СССР 1977 г. по сравнению с предшествующими общесоюзными Основными Законами.

Таким образом, Закон СССР от 26 апреля 1990 г. «О разграничении полномочий между Союзом ССР и субъектами федерации» на официальном уровне «разрушал» организацию государственного единства СССР, запускал «парад суверенитетов» как на уровне союзных, так и на уровне автономных республик.

Однако на этом запуск «парада суверенитетов» не был остановлен. Несколько ранее был принят аналогичный закон, разграничивающий регулирование в экономической сфере между Союзом и союзными и автономными республиками, с явным перевесом в сторону последних. Затем на Внеочередном III Съезде народных депутатов СССР была принята поправка к Конституции, по которой в Президиум Верховного Совета СССР наряду с представителями союзных республик входили представители от автономных республик, автономных областей и автономных округов.

Следует отметить ещё одну инициативу союзных властей. В конце 1990 г. по инициативе Президента СССР было принято решение о проведении референдума с целью определения дальнейшей судьбы Союза ССР. Выступая на IV Съезде народных депутатов СССР, М. С. Горбачёв заявил следующее: «…Я вношу на рассмотрение Съезда предложение – провести по всей стране референдум, чтобы каждый гражданин высказался “за” и “против” Союза суверенных государств на федеративной основе. Результат референдума в каждой республике и явится окончательным вердиктом». Следует отметить, что, поскольку вопрос о сохранении целостности государства для большинства депутатов не стоял, то отклика в выступлениях народных избранников на это предложение не последовало, что вызвало крайнее раздражение М. С. Горбачёва, который вне очереди выступил со специальным заявлением: «Хочу привлечь внимание Съезда вот к чему. Вынужден поставить перед Съездом вновь ряд вопросов, вернуть вас к тем вопросам, которые я ставил. А именно: в докладе о положении в стране мною в порядке законодательной инициативы (согласно статье 114 Конституции СССР) внесено предложение о проведении референдума СССР по выяснению отношения населения страны к частной собственности на землю и сохранению обновленного Союза как федерации равноправных Суверенных Советских Республик.

Прошу поставить эти предложения на голосование, иначе я просто буду удивлён невниманием Съезда к этому (выделено мной. – Д. Л.). Президент в порядке законодательной инициативы вносит на рассмотрение вопросы, они не рассмотрены, их пытаются попутно где-то в постановлениях реализовать… И в то же время голосуется много предложений частного характера.

Я внёс Съезду на рассмотрение эти два предложения в порядке законодательной инициативы и на основе Конституции СССР. Прошу рассмотреть это отдельно и принять, а в постановлениях эти темы закрыть, исключив оттуда эти положения».

Выразил своё недовольство М. С. Горбачёв и в отношении А. И. Лукьянова за «какие-то манёвры, в том числе со стороны председательствующего».

Стоит сказать, что такая раздражительная реакция Президента СССР как минимум странна. Съезд народных депутатов СССР – высший орган государственной власти в стране, который может принять к своему рассмотрению любой вопрос, отнесённый к ведению Союза ССР. IV Съезд народных депутатов СССР принял твёрдое решение сохранить единое государство и его историческое название – Союз Советских Социалистических Республик. Казалось бы, Президент этой сохранённой страны должен был бы в радостном расположении духа выйти за трибуну и поблагодарить Съезд за мудрость и мужество. Однако всё оказалось иначе: не скрывая своего негодования, Президент заявляет, что этот вопрос должен решать не Съезд, а народ на референдуме. Почему же так Президент поступил? Его не устроил результат голосования?..

Таким образом, инициатором референдума по вопросу, быть или не быть Союзу ССР, вновь выступил лично М. С. Горбачёв. Надо сказать, что это признавал и он сам.

Следует отметить, что при всей неоднозначности формулировки вопроса, которая была включена в бюллетень для голосования и которую можно было трактовать по-разному, сам факт инициирования высшим эшелоном власти СССР проведения референдума о сохранении государства справедливо было бы рассматривать как государственную измену. Трудно себе представить, чтобы, к примеру, ректор университета вынес на рассмотрение ученого совета вопрос о сохранении университета. Тем более абсурдным выглядит определение на референдуме судьбы государства. Вопрос о том, необходимо ли сохранять СССР или нет, не стоял перед советскими гражданами, как не стоит сегодня перед российскими гражданами вопрос о сохранении России. Не стоял данный вопрос и юридически, поскольку он давно уже был решен: во-первых, в ст. 70 Конституции СССР 1977 г., которая устанавливала, что «Союз Советских Социалистических Республик – единое союзное многонациональное государство, образованное на основе принципа социалистического федерализма (выделено мной. – Д. Л.)…»; во-вторых, в уголовном законодательстве, в частности в УК РСФСР 1960 г., ст. 64 которого квалифицировала деяния, совершенные «в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности» как «Измена Родине». К тому же гарантии того, что избиратели выскажутся именно за «сохранение обновленной федерации», не было. На это же справедливо указывал И. Я. Фроянов: «Задуманное предприятие как по сути своей, так и по обстоятельствам являлось двусмысленной и даже опасной затеей. Существование Советского Союза становилось предметом обсуждения, что само по себе означало признание проблематичности данного вопроса». Далее, как и проф. И. Я. Фроянову, представляется справедливым привести оценку референдума В. А. Крючковым: «Сама постановка вопроса о Союзе носила провокационный характер, в нем не было никакой нужды, для широких масс этот вопрос не существовал, они не выступали против Союза, более того, у людей вызывало удивление, а то и возмущение, когда кто-либо высказывал сомнение в необходимости сохранения Союза. Союзное государство устраивало подавляющее большинство граждан, и его существование воспринималось как естественное состояние. Разрушители Союза готовили его развал со всех сторон, им было важно обозначить хотя бы сам вопрос (выделено мной. – Д. Л.)». И далее бывший Председатель КГБ добавил: «Особой агитации с призывом дать положительный ответ на поставленный вопрос не было… Обращала на себя внимание удивительная пассивность властей, и в частности Президента Горбачёва. Тогда у меня закралась мысль, а в последующем она еще более утвердилась, что Горбачёв или не верил в положительные результаты референдума, или, более того, опасался их (выделено мной. – Д. Л.)».

Однако как бы там ни было, но 16 января 1991 г. Верховный Совет СССР принял постановление о проведении референдума по вопросу о сохранении СССР. На референдум был вынесен вопрос следующего содержания: «Считаете ли вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновленной федерации равноправных суверенных республик, в которой будут в полной мере гарантироваться права и свободы человека любой национальности?». «Да» или «Нет». Как видно, вопрос достаточно двусмысленный: непонятно, что хотят напрямую спросить у избирателей – то ли согласны ли они на сохранение государства, то ли согласны ли на «гарантии прав и свобод человека любой национальности». Если последнее, то неясно, для чего вообще проводить референдум: если, во-первых, ответ – положительный – и так очевиден, во-вторых, права и свободы гарантируются законом безо всякого референдума. Кроме того, странно, зачем указывается форма государственного единства «федерация» – очевидно, что другой формы быть и не может: унитарное государство отметалось в принципе, так как СССР и без того называли «чрезмерно унитарным», конфедерация означала бы легальный юридический развал единого государства и превращение его в конгломерат независимых государств, хотя и некоторым образом связанных друг с другом. То есть в конечном счете вопрос сводился к одному – быть или не быть государству. Именно так воспринимался данный референдум в союзных республиках и именно таким образом нашел свое отражение в периодической печати. И печален тот факт, что первый в истории нашей страны референдум был посвящен не вопросу укрепления и развития государства, а вопросу существования вообще этого государства.

Как известно, референдум прошел только в 9 союзных республиках, 6 республик референдум о сохранении Союза ССР бойкотировали – это республики Прибалтики, Армения, Грузия и Молдавия. Однако в результате голосования более 76 % избирателей, принявших участие в голосовании, высказались за сохранение СССР, причем в республиках Средней Азии, Казахстане и Азербайджане число сторонников единого государства оказалось свыше 90 %, принявших участие в голосовании. А среди жителей РСФСР, Белорусской ССР и Украинской ССР за сохранение СССР высказалось более 70 % пришедших на избирательные участки. То есть юридические, политические и моральные основания для сохранения и укрепления единого государства были колоссальны. Однако в отличие от республиканских референдумов, на которых избиратели высказались за дальнейшее развитие республик вне СССР (Эстония, Грузия – март 1991 г. и Украина – декабрь 1991 г.) и которые представлялись как «священная воля» народа, результаты общесоюзного референдума решили как бы не заметить. И это понятно: результата ждали иного.

Следующим важным этапом союзного правового регулирования демонтажа государственного единства СССР стало нормотворчество созданного в сентябре 1991 г. Государственного Совета СССР.

Вновь созданный орган первым делом издал три постановления, которыми признавалась государственная независимость прибалтийских республик. Данные постановления «прямой наводкой» разрушали СССР, а Государственный Совет выступил в роли «ликвидационной комиссии» Советского Союза. То есть, как видно, территориальное расчленение СССР началось отнюдь не в Беловежской Пуще, а за 3 месяца до этого – 6 сентября 1991 г. за личной подписью Президента СССР М. С. Горбачёва.

Таким образом, анализ нормативных актов общесоюзного уровня свидетельствует о том, что при всём негативном влиянии, которое оказали на государственное единство СССР законодательные акты союзных республик, всё же активным двигателем и инициатором разрушения СССР стал сам союзный «центр».

И данный фактор стал решающим в процессе, который в итоге привел к тому, что в декабре 1991 г. Союз Советских Социалистических Республик прекратил свое существование.

§ 3. Правовое оформление разрушения СССР

Представляется необходимым отдельно рассмотреть правовые акты, с которыми обычно связывают официальное прекращение существования Союза Советских Социалистических Республик.

Как известно, 8 декабря 1991 г. в Беловежской пуще состоялось судьбоносное для СССР событие. Президентом РСФСР Б. Ельциным, председателем Верховного Совета Республики Беларусь С. Шушкевичем и Президентом Украины Л. Кравчуком были подписаны «Заявление глав государств Республики Беларусь, РСФСР, Украины» и «Соглашение о Создании Содружества Независимых Государств». В Заявлении указывалось: «Мы, руководители Республики Беларусь, РСФСР, Украины, отмечая, что переговоры о подготовке нового Союзного Договора зашли в тупик, объективный процесс выхода республик из состава Союза ССР и образования независимых государств стал реальным фактом… осознавая ответственность перед своими народами и мировым сообществом и назревшую потребность в практическом осуществлении политических и экономических реформ, заявляем об образовании Содружества Независимых Государств, о чём сторонами 8 декабря 1991 года подписано Соглашение».

Соглашение резюмировало: «…Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование».

По воспоминаниям Е. Т. Гайдара идею «денонсации» Договора об образовании СССР предложил С. М. Шахрай: «…Сергей Шахрай предложил юридический механизм выхода из политического тупика – ситуации, при которой Союз как бы легально существует, хотя ничем не управляет и управлять уже не может: формулу Беловежского соглашения, роспуска СССР тремя государствами, которые в 1922 году были его учредителями». Говоря же об авторстве «Беловежского соглашения», Е. Т. Гайдар откровенно признавал: «…Если кто-то захочет выяснить, на ком лежит ответственность за Беловежское соглашение, отпираться не буду – оно от начала до конца написано моей рукой».

Идея проведения «встречи четырёх» – руководителей России, Белоруссии, Украины и Казахстана – не нова. По свидетельству Б. Н. Ельцина, С. С. Шушкевича, А. И. Лукьянова и других лиц, ещё в феврале 1991 г. до референдума по вопросу о сохранении СССР руководители четырёх республик провели встречу в Минске и рассматривали проект заявления «Об основах Союза суверенных государств». Но по каким-то причинам документ подписан не был, поэтому в Беловежской Пуще попытка была повторена и теперь уже успешно реализована.

Достаточно любопытно проходила и сама «беловежская встреча». Накануне подписания известных документов, 7 декабря 1991 г., до самой ночи обсуждалась концепция будущего соглашения. Разумеется, обсуждение происходило не на голодный желудок и не «всухую», что вызывало и определённые курьёзы. По словам бывшего министра иностранных дел Белоруссии П. К. Кравченко, присутствовавшего на «беловежской встрече», «после ужина Ельцин поднимался на второй этаж, где располагались его апартаменты. И вдруг на середине лестницы споткнулся и стал падать спиной назад. С учётом его солидного телосложения такое падение могло закончиться трагично. Охрана замешкалась, все оцепенели, но ситуацию спас Шушкевич, который поднимался вслед за Ельциным и ловко подхватил Бориса Николаевича. На следующий день, выйдя к завтраку, Ельцин по-царски достал из кармана часы и сказал: “Станислав Станиславович, это – за поддержку Президента России в трудную минуту”».

По воспоминаниям Е. Т. Гайдара, в 4 часа утра 08.12.1991 проект беловежского соглашения, написанный им, был подготовлен и почему-то положен под дверь, но по ошибке «не под ту». В итоге проект оказался под дверью охраны Б. Н. Ельцина. «Обнаружив утром у себя какую-то бумажку и исходя из наличия в номере туалетной бумаги, охранники выбросили исторический документ в урну. Только после того, как была поднята тревога, черновой вариант исторического беловежского соглашения был извлечён из туалетной урны и передан его авторам».

Думаю, комментарии к приведённым цитатам излишни.

Тем не менее Беловежские соглашения были подписаны, и они впервые официально фиксировали юридическую ликвидацию СССР.

Следует отметить, что беловежские соглашения нисколько не удивили и не расстроили Президента СССР М. С. Горбачёва, а, наоборот, обрадовали его, поскольку полностью соответствовали его чаяниям. Правда, 13 декабря 1991 г. в телефонном разговоре с Президентом США Дж. Бушем М. С. Горбачёв заявил, что ликвидировать СССР (!) надо было несколько иначе: «…С участием всех республик разработать все необходимые документы, обсудить их в парламентах, в общем представительном законодательном органе, который и примет решение о том, что Советский Союз прекращает своё существование, а Содружество начинает свою жизнь». На беловежские соглашения Президент СССР официально реагировал не как глава государства, обязанный защищать территориальную целостность страны, а как сторонний наблюдатель, как эксперт: «…Возник реальный процесс. И если республики заняли позицию, то я должен принять это как реальность и содействовать процессу. Таков был мой вывод для самого себя».

Знал ли М. С. Горбачёв о том, что происходит в Беловежской пуще? Безусловно, знал. Это очевидно из самого факта, что глава государства всегда является самым информированным человеком в стране, а также подтверждается свидетельскими показаниями.

Один из участников встречи в Вискулях Беловежской Пущи, бывший председатель Совета Министров Республики Беларусь Вячеслав Кебич, вспоминает: «…Ко мне подошёл (после подписания Беловежских соглашений. – Д. Л.) председатель КГБ Белоруссии Эдуард Ширковский. Отведя в сторонку, шепнул:

– Вячеслав Францевич, это же самый настоящий государственный переворот! Я доложил обо всём в Москву, в Комитет… Жду команды Горбачёва…

Я вроде бы не из робкого десятка. Но от этого сообщения забегали по спинке мурашки, руки похолодели.

– Ты думаешь, команда последует?

– А как же! Ведь налицо факт государственной измены, предательства, если называть вещи своими именами. Поймите меня правильно, я не мог не реагировать. Давал присягу.

…

Увы, Москва молчала. И это ещё одна загадка».

То есть Президент СССР непосредственно от руководителя белорусского КГБ узнал, что в Беловежской Пуще совершается измена Родине, но никаких действий, направленных на предотвращение развала СССР, не предпринял.

О том, что совершается государственная измена, прекрасно понимали и участники беловежской встречи, которые для этой встречи выбрали не столицу Белоруссии, Минск, и не крупный город Брест, а более подходящее место: Беловежскую пущу – территорию, по которой проходит белорусско-польская граница, что в случае «неожиданностей» со стороны руководства СССР давало иллюзию возможности для «манёвра» в виде экстренной эмиграции за границу. И хотя сами участники беловежской встречи категорически отрицают такую трактовку причин выбора Беловежской Пущи, убедительных контрдоводов они не приводят. Более того, Пётр Кравченко, присутствовавший на судьбоносной встрече в ранге министра иностранных дел Белоруссии, свидетельствует: «…Несмотря на всю историческую важность этого события, лидеры России, Украины и Беларуси не скрывали друг от друга охватившей их тревоги.

Ельцин откровенно озвучил то, что волновало всех остальных:

– Нужно скорее разлетаться! Нас не должны накрыть здесь всех вместе.

…

Тревога ощущалась в репликах буквально каждого участника встречи. Все чувствовали себя неуютно. Время от времени звучал довольно мрачный юмор:

– Ну что, собрались все вместе?! Вот тут можно сразу всех и накрыть одной ракетой».

Однако, по свидетельству В. Ф. Кебича, Горбачёв не только был информирован о том, что происходило в Беловежской Пуще по сообщениям из самой Пущи, но знал обо всём, что там намечается, ещё задолго до самой встречи: «О реакции Горбачёва на звонок Шушкевича я знаю по рассказу тогдашнего министра обороны СССР Евгения Шапошникова. В это позднее время (была уже глубокая ночь) он находился в Кремле в кабинете президента, готовый исполнить любой его приказ…

Ждали сообщений из Вискулей.

– Не могут они не позвонить! Потерпи! – убеждал Горбачёв министра обороны, который предлагал арестовать всех участников встречи. – После этого у нас, по крайней мере, будет официальный повод для таких действий.

– Михаил Сергеевич, может быть поздно!

– Да ты что, не знаешь Бориса! Напьётся в стельку и всё. Уверяю тебя: ничего они не подпишут. Ничего у этих мерзавцев не получится!

С большой неохотой, почти дрожью в руках, Станислав Шушкевич связался с Михаилом Горбачёвым.

– Ну что вы там натворили, докладывай! Мы тут с министром обороны давно уже ждём вашего звонка, – с нетерпением потребовал президент.

Упоминание о присутствии в президентском кабинете министра обороны вконец испортило Станиславу Шушкевичу настроение. Прерывающимся от волнения голосом он стал рассказывать:

– Михаил Сергеевич, мы тут… Обсудили сложившуюся внутриполитическую ситуацию, экономическое положение страны… В общем, Советского Союза больше не существует…

Последние слова буквально застряли у Шушкевича в горле.

На это сенсационное сообщение Михаил Горбачёв отреагировал на удивление спокойно (выделено мной. – Д. Л.)».

Из приведённого свидетельства следует несколько интересных выводов.

Во-первых, Президент СССР ждал звонка из Беловежской Пущи («не могут они не позвонить»). Кроме того, его требование сказать, что «там натворили», говорит о том, что М. С. Горбачёв изначально знал о готовящейся встрече в Беловежской пуще лидеров трёх республик и об их планах подписать определённое соглашение.

Во-вторых, у Президента СССР оставался в подчинении не только КГБ СССР, но оставалось и Министерство обороны, руководители которых были готовы в любой момент арестовать «пущистов».

В-третьих, М. С. Горбачёв указанными возможностями не воспользовался и встретил весть о ликвидации СССР «на удивление спокойно», что явно свидетельствует об измене Родине со стороны самого Президента СССР.

Зато обеспокоены ликвидацией СССР были лидеры среднеазиатских республик и в первую очередь Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, который в телефонном разговоре известие о юридической ликвидации СССР встретил словами: «Ну, мужики, и натворили вы делов!..».

Однако на этом процесс «расчленения» Советского Союза не завершился.

12 декабря со стороны РСФСР последовало Постановление Верховного Совета «О денонсации Договора об образовании СССР», содержащее всего одно предложение: «Руководствуясь Декларацией о государственном суверенитете РСФСР и в соответствии с пунктом 15 статьи 109 Конституции (Основного Закона) РСФСР, Верховный Совет РСФСР постановляет: денонсировать Договор об образовании Союза Советских Социалистических Республик, утвержденный I Съездом Советов СССР 30 декабря 1922 года в городе Москве».

И в этот же день принимается Заявление Верховного Совета РСФСР, которое разъясняет, что Содружество Независимых Государств не следует рассматривать как «славянский союз», направленный против среднеазиатских или мусульманских государств, как это пытаются представить некоторые СМИ. СНГ открыто для присоединения к нему всех бывших республик Союза ССР.

Также Верховный Совет РСФСР издал постановление, которым ратифицировалось соглашение о создании СНГ.

Со стороны союзной власти никаких ответных мер, направленных на отмену актов, разрушавших государство, и привлечению к ответственности виновных лиц, не последовало. Верховный Совет СССР, со своей стороны, лишь принял два заявления, в которых давались оценки прекращению существования СССР и созданию СНГ. Причём оценки, содержащиеся в заявлениях, диаметрально противоположны.

Так, в Заявлении народных депутатов СССР от 17 декабря 1991 г. указывается: «Вся ответственность за неуправляемое развитие событий и за вероятное осложнение положения внутри страны и международной обстановки в процессе создания Содружества Независимых Государств ложится на глав государств и парламенты членов Содружества.

В случае дальнейшего осложнения обстановки в стране народные депутаты СССР оставляют за собой право созыва в будущем Съезда народных депутатов СССР».

В свою очередь, Заявление Совета Республик Верховного Совета СССР, принятое 18 декабря 1991 г., содержало, в частности, следующее положение: «Совет Республик воспринимает с пониманием Соглашение Республики Беларусь, РСФСР и Украины о создании Содружества Независимых Государств и считает его реальной гарантией выхода из острейшего политического и экономического кризиса».

21 декабря 1991 г. в г. Алма-Ате был принят протокол к Соглашению о создании Содружества Независимых Государств, подписанному 8 декабря 1991 года в г. Минске Республикой Беларусь, Российской Федерацией (РСФСР), Украиной, а также Алма-Атинская Декларация.

В соответствии с Протоколом к соглашению о создании СНГ, «Азербайджанская Республика, Республика Армения, Республика Беларусь, Республика Казахстан, Республика Кыргызстан, Республика Молдова, Российская Федерация (РСФСР), Республика Таджикистан, Туркменистан, Республика Узбекистан и Украина на равноправных началах и как Высокие Договаривающиеся Стороны образуют Содружество Независимых Государств».

А декларация, помимо прочего, провозглашала, что «взаимодействие участников Содружества будет осуществляться на принципе равноправия через координирующие институты, формируемые на паритетной основе и действующие в порядке, определяемом соглашениями между участниками Содружества, которое не является ни государством, ни надгосударственным образованием… С образованием Содружества Независимых Государств Союз Советских Социалистических Республик прекращает своё существование».

Таким образом, исходя из приведенных выше правовых актов, следует, что «существование СССР прекратили»: Соглашение о создании Содружества Независимых Государств, Постановление Верховного Совета РСФСР от 12.12.1991 «О денонсации Договора об образовании СССР», Постановление Верховного Совета РСФСР от 12.12.1991 «О ратификации Соглашения о создании Содружества Независимых Государств», Протокол к Соглашению о создании Содружества Независимых Государств, подписанному 8 декабря 1991 г. в г. Минске Республикой Беларусь, Российской Федерацией (РСФСР), Украиной; Алма-Атинская Декларация.

С точки зрения права, данные акты ничтожны, поскольку, как уже говорилось ранее, договор об образовании СССР 1922 г. был актом учредительным, функция которого заключалась только лишь в создании нового государства, а не в поддержании его жизнеспособности, а значит, и денонсировать данный договор невозможно; ничтожны ещё и потому, что на всесоюзном референдуме 17 марта 1991 г. было принято решение о сохранении СССР, причём не как Союза Суверенных Государств или чего-то подобного, а именно как федерации; и, наконец, ничтожны, поскольку не была соблюдена процедура выхода республик (пусть и сразу трёх, как было заявлено 8 декабря 1991 г.), установленная Законом СССР «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», а следовательно, помимо прочего, лица, подписавшие соглашение о создании СНГ и алма-атинские документы, были неуправомоченными субъектами.

Однако «прекращающие» правовые акты нарушают и установленную ими же логику проведения процедур ликвидации Советского Союза. Из содержания Соглашения о создании СНГ не следует необходимость его ратификации со стороны представительных органов субъектов договора. К тому же в соглашении есть положение, что «с момента подписания настоящего Соглашения на территориях подписавших его государств не допускается применение норм третьих государств, в том числе бывшего Союза ССР», то есть презюмируется, что договор вступает в силу с момента его подписания. Однако 12 декабря 1991 г. Верховным Советом РСФСР издается постановление «О ратификации Соглашения о создании Содружества Независимых Государств»…

Верховный Совет РСФСР, возможно, не задумываясь над сутью соглашения о создании СНГ 12 декабря 1991 г., своими постановлениями продублировал согласие на вступление соглашения в силу: ратифицировал юридически уже действующее соглашение и вдобавок ещё от своего имени денонсировал союзный договор 1922 г., действие которого было прекращено соглашением о создании СНГ.

Таким образом, анализ «ликвидирующих» СССР правовых актов свидетельствует о том, что прекращение существования СССР даже внешне не было юридически грамотно оформлено, не говоря уже о соблюдении установленных на союзном уровне процедур. Складывается впечатление, что разрушение государства необходимо было осуществить любым путем, лишь бы только осуществить. Обращает внимание ещё и то обстоятельство, что со стороны органов власти СССР не последовало абсолютно никаких мер, отменяющих антисоюзные и антиконституционные Беловежские и Алма-Атинские соглашения. А это в очередной раз красноречиво свидетельствует о том, что в разрушении Советского Союза были заинтересованы руководящие круги не только союзных республик, но и самого СССР.

В итоге в декабре 1991 г. Союз Советских Социалистических Республик прекратил свое существование.

Название книги

Юридический механизм разрушения СССР

Лукашевич Дмитрий Александрович

Глава 4. Разрушение государственного единства СССР