ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. Подобно тому, как атлеты и люди, заботящиеся о силе и здоровье своего тела, уделяют внимание не только физическим упражнениям, но и своевременному отдыху, и считают его важнейшим условием правильного образа жизни, так и тем, кто занимается наукой, подобает, по-моему, после долгого напряженного чтения дать уму отдых и укрепить его силы для предстоящих трудов.

2. Лучшим способом отдохновения является такое чтение, которое не только доставит остроумное и приятное развлечение, но также будет заключать в себе не лишенное изящества наставление. Предполагаю, что настоящее мое сочинение и будет представлять собой подобный вид чтения. В нем читателя будут привлекать не только своеобразность содержания и прелесть замысла, не только пестрота выдумок, изложенных убедительным и правдоподобным языком, но и то, что каждый из рассказов содержит тонкий намек на одного из древних поэтов, историков и философов, написавших так много необычайного и неправдоподобного и которых я мог бы назвать по имени, если бы ты при чтении сам не догадался, кого я имею в виду.

3. К ним относится, например, книдиец Ктесий, сын Ктесиоха, писавший о стране индов и их жизни, хотя он сам никогда там не бывал и не слышал о них ни одного правдивого рассказа. Ямбул также написал много удивительного о живущих в великом море; всем было известно, что все это — созданный вымысел, но тем не менее выдумка его была не без приятности. Многие другие, пойдя по тому же пути, якобы свои описывая скитания и странствия, рассказывали про величину зверей, дикость людей и необычайность нравов. Руководителем, научившим описывать подобного рода несообразности, был Одиссей Гомера, который рассказывал у Алкиноя про рабскую службу ветров, про одноглазых, про людоедов и про других подобных диких людей, про многоголовых существ, про превращение спутников, вызванное волшебными чарами, и про многое другое, рассказами о чем Одиссей морочил легковерных феаков.

4. Я не ставлю всем этим рассказчикам вымыслы в особую вину, потому что мне приходилось видеть, как сочинительством занимаются также люди, посвящающие свое время, как они говорят, только философии. Одно всегда удивляло меня: уверенность в том, что вымысел может быть не замечен. Побуждаемый тщеславным желанием оставить и по себе какое-нибудь произведение, хотя истины в нем, увы, будет столько же, сколько у других писателей (в жизни моей не случилось ничего такого, о чем стоило бы поведать другим), я хочу прибегнуть к помощи вымысла более благородным образом, чем это делали остальные. Одно я скажу правдиво: я буду писать лживо. Это мое признание должно, по-моему, снять с меня обвинение, тяготеющее над другими, раз я сам признаю, что ни о чем не буду говорить правду. Итак, я буду писать о том, чего не видел, не испытал и ни от кого не слышал, к тому же о том, чего не только на деле нет, но и быть не может. Вследствие этого не следует верить ни одному из следующих приключений.

5. Пустившись в плавание, я миновал столпы Геракла и выехал, сопутствуемый благоприятным ветром, в западный океан. Причиной и поводом моего путешествия были отчасти любопытство, отчасти страстная любовь ко всему необычайному и желание узнать, где находится конец океана и что за люди живут по ту сторону его. Погрузив поэтому большое количество припасов и соответствующее количество воды, я набрал себе пятьдесят спутников одного со мной образа мыслей, запасся всевозможным оружием, нанял наилучшего кормчего, прельстив его большой платой, и снабдил мой корабль — это была легкая парусная лодка — всем необходимым, как для далекого и опасного плавания.

6. День и ночь мы плыли по ветру и двигались не особенно быстро, пока была видна земля. На следующий день с восходом солнца ветер стал усиливаться, волны возрастать, наступила темнота, и не было никакой возможности подобрать паруса. Брошенные на волю ветров и поручив им свою жизнь, мы провели таким образом семьдесят девять дней, а на восьмидесятый при свете внезапно засиявшего солнца мы увидели невдалеке высокий, поросший лесом остров, вокруг которого не слышно было рева волн. Вскоре сила бури стала умеряться. Приблизившись к острову, мы высадились и после великих своих бедствий пролежали долгое время на земле. Поднявшись, мы выбрали из своей среды тридцать человек, которые в качестве стражи должны были остаться у корабля; двадцать же остальных отправились со мной на разведку острова.

7. Пройдя приблизительно три стадия от моря в лес, мы увидели какой-то медный столб, а на нем греческую надпись, стершуюся и неразборчивую, гласившую: «До этого места дошли Геракл и Дионис». Вблизи на скалах мы увидели два следа, один величиной в плетр, другой поменьше, и я решил, что Дионису принадлежит след, который поменьше, первый же Гераклу. Почтив их падением ниц, мы отправились дальше. Не успели мы немного отойти, как были поражены, увидев реку, текущую вином, очень напоминающим собой хиосское. Течение реки было широко и глубоко, так что местами она могла быть судоходна. При виде столь явного доказательства путешествия Диониса мы еще сильнее уверовали в истинность надписи на столбе. Я решил обследовать исток реки, и мы отправились вверх по течению, но не нашли никакого источника, а вместо него увидели множество больших виноградных лоз, увешанных гроздьями. У корня каждой лозы просачивалась прозрачная капля вина, и от слияния этих капель образовался поток. В нем виднелось много рыб, цветом и вкусом своим напоминавших вино. Мы изловили несколько штук, проглотили их и сразу опьянели; разрезав их, мы действительно нашли, что они были наполнены винным осадком. Впоследствии нам пришла мысль смешать этих рыб с пойманными в воде и таким образом умерили силу виноядения.

8. Перейдя реку в мелком месте, мы натолкнулись на удивительный род виноградных лоз: начиная от земли ствол был свеж и толст, выше же он превращался в женщин, которые приблизительно до бедер были вполне развиты, — вроде того, как у нас рисуют Дафну, превращающуюся в дерево в то мгновение, когда Аполлон собирался ее схватить. Из концов пальцев у них вырастали ветки, сплошь увешанные гроздьями. Головы женщины были украшены вместо волос виноградными усиками, листьями и гроздьями. Когда мы подошли к ним, они встретили нас приветствиями и протянули нам руки; одни из них говорили на лидийском, другие на индийском, большинство же на эллинском языке. И они целовали нас в уста. Кого они целовали, тот сразу пьянел и становился безумным. Плодов однако они не позволяли нам срывать, а если кто-нибудь рвал грозди, то они кричали как от боли. Им страстно хотелось соединиться с нами любовью. Двое из наших товарищей исполнили их желание, но не могли потом освободиться, точно связанные ими. Они, действительно, срослись с ними и пустили корни, а потом стали вырастать ветки из их пальцев, они обвились лозами; не хватало только того, чтобы и они стали производить плоды.

9. Покинув их, мы устремились к нашему судну и, придя к оставшимся на нем товарищам, рассказали им обо всем и о превращении наших спутников в виноградные лозы. Взяв несколько кувшинов, мы наполнили их водой и вином из реки. Ночь мы провели на берегу недалеко от реки, а ранним утром, сопутствуемые не особенно сильным ветром, пустились в дальнейший путь.

Около полудня, когда мы потеряли уже из виду остров, вдруг налетел вихрь, и, закружив наш корабль, поднял его вверх на высоту около трехсот стадий; затем опустил, но не на море, а оставил высоко в воздухе. Ветер ударил в паруса и, раздувая их, погнал нас дальше.

10. Семь дней и столько же ночей мы плыли по воздуху, на восьмой же увидели в пространстве перед нами какую-то огромную землю, которая была похожа на сияющий и шарообразный остров и испускала сильный свет. Подплыв к ней, мы бросили якорь и высадились. Обозревая эту страну, мы убедились в том, что она обитаема, так как земля была всюду обработана. Днем мы не могли хорошенько осмотреть всего, но, когда наступила ночь, вблизи показались многие другие острова, некоторые побольше, другие поменьше, но все огненного вида. Внизу же мы увидали какую-то другую землю, а на ней города и реки, моря, леса и горы. И мы догадались, что внизу перед нами находилась та земля, на которой мы живем.

11. Мы решили отправиться дальше и вскоре встретили конекоршунов, как они здесь называются, и были ими захвачены. Эти конекоршуны не что иное, как мужчины, едущие верхом на грифах и правящие ими как конями. Грифы эти огромных размеров, и почти у всех три головы. Чтобы дать понятие об их величине, достаточно сказать, что каждое из их маховых перьев длиннее и толще мачты на товарном корабле. Конекоршуны были обязаны облетать страну и, завидев чужестранцев, отводить их к царю. Нас они, схватив, тоже повели к нему. Когда он увидел нас, то, судя, должно быть, по нашей одежде, спросил: «Вы эллины, о чужестранцы?» Мы ответили ему утвердительно. «Каким образом, — продолжал он, проложили вы себе дорогу через воздух и явились сюда?» Мы ему рассказали обо всем, после чего и он в свою очередь стал нам рассказывать про себя, про то, что и он человек, по имени Эндимион, который был унесен с нашей земли спящим, и что, явившись сюда, он стал править этой страной. «А земля эта, — сказал он, — не что иное, как то, что кажется нам внизу Луной». Эндимион велел нам ободриться, так как нам не грозила никакая опасность, и обещал снабдить нас всем необходимым.

12. «Если мне посчастливится в войне, — продолжал он, — которую я веду с жителями Солнца, то вы заживете у меня самой блаженной жизнью». На наш вопрос о том, кто враги его и что является причиной раздоров, он рассказал следующее: «Фаэтон, царь Солнца (которое обитаемо так же, как и Луна), уже долгое время враждует с нами. Началось все это вот по какой причине: я как-то задумал, собрав самых бедных из моих подданных, переселить их на Утреннюю Звезду, которая представляет собой необитаемую пустыню. Позавидовавший нам Фаэтон воспротивился этому замыслу и, стоя во главе Муравьеконей, на полдороге преградил переселенцам путь. Ввиду того, что мы не были подготовлены к подобному нападению, мы понесли поражение и должны были отступить. Ныне же я собираюсь нагрянуть на него войной и вновь отправить переселенцев. Если вы желаете, то примкните к нашему войску, я предоставлю каждому из вас по одному из царских грифов и все необходимое вооружение. В поход мы выступаем завтра». — «Если таково твое решение, — ответил я, то пусть будет так».

13. Итак, мы остались у Эндимиона, поужинали, а на другой день поднялись с рассветом и выстроились в боевом порядке, так как наши лазутчики дали нам знать, что неприятель уже приближается. Войско наше, не считая обоза, осадных орудий, пехоты и союзных отрядов, состояло из ста тысяч человек; среди них было восемьдесят тысяч Конекоршунов и двадцать тысяч человек на Капустокрылах, которые представляют собой огромных птиц, вместо перьев сплошь обросших капустой, и с крыльями, очень напоминающими листья этого растения. Рядом с ними выстроились Просометатели и Чеснокоборцы. Кроме того, явились еще союзники с Большой Медведицы, в лице тридцати тысяч Блохострелков и пятидесяти тысяч Ветробежцев. Из них Блохострелки ехали верхом на огромных блохах, от которых и получили свое название. Блохи эти были величиной в двенадцать слонов. Ветробежцы же были пешеходами и мчались по воздуху, хотя у них и не было крыльев. Этого они достигают следующим образом: свои длинные спускающиеся до ног одежды они подпоясывают так, что ветер раздувает их парусом, и они мчатся тогда точно челн. В битвах они большей частью выступают в качестве легковооруженных. Говорили также о том, что со звезд, находящихся над Каппадокией, прибудут семьдесят тысяч Воробьиных Желудей и пять тысяч Журавлеконей. Но мне не удалось повидать их, так как они не явились, поэтому я и не решаюсь дать описание их вида, хотя о нем и рассказывали много чудесного и невероятного.

14. Такова была сила Эндимиона. Вооружение у всех было, впрочем, одинаковое. На головах были шлемы из бобов, а бобы здесь громадной величины и крепости. Броня их представляла собой чешую, сшитую из кожуры волчьих бобов, которая здесь непроницаема, точно рог. Щиты и мечи напоминали собой греческие.

15. Когда наступило время, мы выстроились следующим образом. Правое крыло состояло из Конекоршунов, предводителем которых был царь, окруженнный отборными воинами, — среди них находились и мы. На левом крыле стояли Капустокрылы. Посредине находились союзные войска, выстроившиеся каждое по своему усмотрению. Пехота, которой было около шестидесяти миллионов, расположилась таким же образом. На Луне существует множество огромных пауков, из которых каждый больше Кикладских островов. Им было приказано протянуть паутину через все воздушное пространство от Луны до Утренней Звезды. Приказание было тотчас же исполнено, и таким образом приготовлена равнина, на которой пехота и выстроилась в боевом порядке. Предводителем ее был Ночник, сын Властителя хорошей погоды, вместе с двумя другими.

16. У врагов левое крыло составляли Муравьекони, среди них находился Фаэтон. Муравьекони представляют собой всадников на огромных крылатых животных, отличающихся от наших муравьев только своими размерами. Самый большой из них был величиной в два плетра. Сражаются же не только всадники, но и сами муравьи, преимущественно рогами. Число их определялось в пятьдесят тысяч. На правом крыле выстроились Воздушные Комары, числом также в пятьдесят тысяч, все стрелки верхом на огромных комарах. За ними стояли Воздухоплясуны, лишенные панцирей, но очень воинственная пехота. Они метали издалека громадные репы, и пораженный ими должен был тут же и умереть, а рана его издавала какой-то зловонный запах. Говорят, что они смачивают свое оружие ядом мальвы. За ними выстроились Стеблегрибы — тяжеловооруженное войско, сражавшееся врукопашную, числом в десять тысяч. Стеблегрибами они называются потому, что щитами их служат грибы, а копьями — стебли спарж. Вблизи них стояли Собачьи Желуди, которые были посланы на помощь Фаэтону жителями Сириуса, числом в пять тысяч. Это были мужчины с собачьими лицами, сражавшиеся на крылатах желудях. Говорили, что из союзников не явились еще пращники с Млечного пути и Облачные Кентавры. Эти последние явились тогда, когда исход боя был уже решен, так что могли бы и совсем не приходить. Пращники же вообще не явились, за что Фаэтон, разгневанный, как говорят, этим поступком, истребил впоследствии их страну огнем. Такова была сила, которую Фаэтон выслал против нас.

17. Когда войска встретились, был подан знак; с обеих сторон завыли ослы, — ими здесь пользуются как трубачами, — и битва началась. Левое крыло жителей Солнца сразу же бросилось бежать, не дождавшись даже приближения Конекоршунов, а мы преследовали их убивая. Правое же крыло их стало одолевать наше левое, и Воздушные Комары, наступая на него, дошли до нашей пехоты, которая вступилась за оттесненных так, что неприятелю пришлось отступить и обратиться в бегство, особенно после того, как они заметили, что левый фланг их потерпел поражение. В результате славной победы мы забрали многих в плен живыми, многих убили. Кровь ручьями струилась на облака, так что они как бы омылись в ней и стали багряными, какими мы видим их во время захода солнца. Кровь стала даже обильно просачиваться на землю, и мне пришло в голову, что в древности здесь наверху произошло, должно быть, нечто подобное, на основании чего Гомер и говорит о кровавом дожде, который Зевс пролил на землю по поводу смерти Сарпедонта.

18. Прекратив наконец преследование неприятеля, мы принялись воздвигать два победных трофея: один на паутине в честь пехоты, другой в облаках в честь сражавшихся в воздухе. Только мы занялись этим, как дозорные дали нам знать о приближении Облачных Кентавров, которые до сражения еще должны были явиться к Фаэтону. Вскоре мы увидели, как они надвигались на нас, и зрелище это было более чем удивительное: эти чудовища состоят из крылатых коней и людей, причем человеческая часть их будет величиной в верхнюю половину колосса Родосского, конская же приблизительно в огромное товарное судно. Числа я их называть не буду — оно было настолько велико, что мне все равно никто не поверил бы. Предводителем их был стрелец из Зодиака. Как только Кентавры узнали про поражение друзей, они послали сказать Фаэтону, чтобы он тотчас же вернулся; сами же выстроились в боевом порядке и напали на ошеломленных Селенитов, войско которых во время преследования врагов, захватывая добычу, пришло в полное расстройство. Им удалось поэтому обратить наших в бегство; самого царя они преследовали вплоть до города, перебили большинство его птиц, низвергли наши трофеи, разрушили сотканную пауками поверхность, меня же и двух товарищей взяли в плен живыми. Тогда вновь появился сам Фаэтон, и люди его воздвигли новые трофеи, а нас в этот же день отправили на Солнце, связав нам руки на спине обрывками паутины.

19. Они решили не осаждать нашего города, а вместо этого выстроили вокруг него в воздухе стену, чтобы ни один луч Солнца не мог проникнуть на Луну. Стена эта была двойная и воздвигнута из облаков. Теперь затмение Луны стало неизбежным, и вся она погрузилась в непрерывную ночь. Эндимион, удрученный всем этим, отправил послов к Фаэтону, которые должны были умолить его уничтожить воздвигнутое сооружение и не принуждать их жить во мраке. Сам же он обещал платить Фаэтону дань, сделаться его союзником и в подтверждение этих обещаний дать ему заложников. Фаэтон созвал тогда два народных собрания, из которых первое ничего не могло постановить, так как возмущение было еще очень велико, второе же изменило уже свое мнение, и мир был заключен таким договором:

20. «Гелиоты со своими союзниками порешили заключить мир с Селенитами и их союзниками на следующих условиях. Гелиоты обязуются разрушить выстроенную ими стену, никогда больше не нападать на Луну и выдать пленников, каждого за отдельный выкуп. Селениты же, со своей стороны, обязуются не нарушать автономии других светил, не ходить войной на Гелиотов, и те и другие должны являться на помощь в случае нападения со стороны. Далее, царь Селенитов обязывается платить царю Гелиотов ежегодную дань, состоящую из десяти тысяч кувшинов росы, и выставить от себя десять тысяч заложников. Что касается колонии на Утренней Звезде, то они должны основать ее сообща, и другие желающие могут принять в ней участие. Договор этот должен быть записан на янтарном столбе и поставлен в воздухе на границе обоих государств. Со стороны Гелиотов в правильности изложенного поклялись Огневик, Летник и Пламенный; со стороны Селенитов — Ночник, Луновик и Многосверкатель».

21. Таковы были условия мира. Стена была тотчас разрушена, а нас, военнопленников, освободили. Когда мы вернулись на Луну, товарищи наши и сам Эндимион встретили нас со слезами и радостными приветствиями. Царь просил нас остаться у него, участвовать в новой колонии и обещал даже дать мне в жены своего собственного сына (женщин у них нет). Я не соглашался остаться и, несмотря на все его слова и убеждения, просил его отправить нас опять вниз на море. Убедившись в том, что слова его не могут повлиять на нас, Эндимион угощал нас в продолжение семи дней, а затем отпустил.

22. Теперь я хочу рассказать о всем новом и необычайном, что мы заметили на Луне во время нашего пребывания на ней. Во-первых, жители Луны рождаются не от женщин, а от мужчин. Браки здесь происходят между мужчинами, и слово «женщина» им совершенно незнакомо. До двадцати пяти лет Селенит выходит замуж, после этого он женится сам. Детей они своих вынашивают не в животе, а в икрах. После зачатия одна из икр начинает толстеть; через некоторое время утолщение это разрезают, и из него вынимают детей мертвыми, но если положить их с открытым ртом на ветер, то они начинают дышать. Мне думается, что отсюда и образовалось греческое слово «икры», так как Селениты в них, а не в животе вынашивают плод. Но теперь расскажу еще более странную вещь. Существует у них род людей по имени «древесники», которые происходят следующим образом: у человека вырезается правое яичко и садится в землю. Из него произрастает огромное мясистое дерево, напоминающее собой фалл и покрытое ветвями и листвой. Плодами его являются желуди длиной в локоть. Когда эти желуди созревают, то их срывают, а из них вылупляются люди. Половые органы у них — приставные, причем у некоторых они сделаны из слоновой кости, у бедняков же из дерева, и с их помощью между супругами и происходит сношение и оплодотворение.

23. Когда же человек стареет, то он не умирает, а растворяется, точно дым, становится воздухом. Пища Селенитов одинаковая: разведя огонь, они жарят на углях лягушек, которые в большом количестве летают у них по воздуху. Селениты усаживаются вокруг огня, точно за обеденный стол, глотают поднимающийся от лягушек дым и таким образом насыщаются. В этом заключается все их пропитание. Питьем служит воздух, выжимаемый в чаши, которые при этом наполняются водой, похожей на росу. Селениты не мочатся и не испражнятся. Отверстие у них находится не там, где у нас, и мальчики не подставляют седалище, а в коленной впадине над икрами. Красивыми у них считаются только лысые и вообще безволосые, других же они презирают. На кометах же, напротив, длинноволосые называются прекрасными, — об этом нам рассказывали бывавшие на Луне уроженцы этих светил. Но над коленом у Селенитов все-таки имеется небольшая растительность. На ногах у каждого имеется только по одному пальцу, а ногтей вообще нет. Над задом у каждого из Селенитов находится большой кочан капусты, точно хвост; он постоянно свеж и в случае падения на спину не отламывается.

24. При сморкании из носа у них выделяется очень кислый мед. Когда Селениты работают или занимаются гимнастикой, то покрываются молоком вместо пота; в это молоко они прибавляют немного меду и получают таким образом сыр. Из луковиц они приготовляют жирное масло, которое очень пахуче и напоминает благовонную мазь. Земля Селенитов производит много водянистого винограда; ягоды гроздьев похожи на крупинки града, и мне думается, что если набежавший ветер раскачивает виноградные деревья, то они, оторвавшись от лоз, в виде града падают на нашу землю. Живот служит Селенитам вместо сумки, в которой они прячут все нужное. Он у них открывается и закрывается; внутренностей в нем нет, но зато он внутри оброс густыми волосами, так что их младенцы в холодные дни прячутся в него.

25. Богачи у Селенитов носят одежды из мягкого стекла, у бедняков же платье выткано из меди, которой изобилует их почва; смешивая медь с водой, они выделывают ее точно шерсть. Что же касается глаз их, то я не решаюсь говорить об их совсем невероятном свойстве, чтобы не навлечь на себя названия лжеца. Но, так и быть, расскажу уж и об этом. Глаза у них вставные, так что при желании их можно вынуть и спрятать, а в случае надобности опять вставить и смотреть. Многие, потеряв свои, пользуются глазами, взятыми в долг у других. У богатых людей они имеются в запасе в очень большом количестве. Уши у них сделаны из листьев платана, а у тех людей, которые произошли из желудей, они из дерева.

26. В чертогах царя я увидел еще одно чудо: на не особенно глубоком колодце лежит большое зеркало. Если спуститься в этот колодец, то можно услышать все то, что говорится на нашей земле. Если же заглянуть в это зеркало, то увидишь все города и народы, точно они находятся перед тобой. Заглянув в него, я, действительно, увидел всю свою семью и родину; видели ли они меня, об этом я не берусь сказать что-нибудь определенное. Кто не захочет поверить, тот, придя сюда, может убедиться в истинности моих слов.

27. Простившись с царем и придворными его, мы взошли на корабль и пустились в путь. Эндимион почтил меня еще дарами: двумя стеклянными хитонами, пятью медными и броней из волчьих бобов. Все это я оставил впоследствии в ките. Он отправил с нами вместе тысячу Конекоршунов, которые должны были сопровождать нас пятьсот стадий.

28. Проехав во время нашего плавания еще мимо многих стран, мы высадились на Утренней Звезде, которая с недавних пор заселена колонистами. Отправляясь в дальнейший путь, мы забрали с нее запас воды. Затем мы въехали в Зодиак и, проехав вплотную мимо Солнца, оставили его за собой по левую сторону. Мы не высаживались на нем, хотя многие из товарищей моих сильно желали этого; высадка была невозможна ввиду того, что ветер дул нам навстречу. Мы, однако, успели заметить, что страна Гелиотов цветуща, плодородна, хорошо орошаема и полна всяких благ. Вдруг нас заметили Облачные Кентавры, наемники Фаэтона, и набросились на наше судно, но, узнав, что мы союзники, удалились.

29. Теперь с нами расстались и конекоршуны. Мы проплыли всю следующую ночь и день, а под вечер приехали в город, называемый Светильнеград. Город этот находится в воздухе между Гиадами и Плеядами, но значительно ниже Зодиака. Сойдя на землю, мы не встретили ни одного человека, но видели множество светильников, бегающих по всем сторонам и чем-то занятых на рынке и в гавани. Все они были невелики и казались бедняками; больших и знатных было немного, их можно отличить по яркости и блеску. У каждого из них был свой собственный дом и подсвечник. Подобно человеку, каждый светильник назывался своим именем и был одарен голосом. Хотя они нас ничем не обижали, а, напротив, приглашали к себе в гости, мы все-таки боялись их, и никто из нас не решался ни пообедать, ни переночевать у них. Городское управление находится у них среди города, и там всю ночь напролет восседает городской старшина и вызывает каждого из них по имени. Того, кто не явился на зов, как беглеца присуждают к смертной казни как покинувшего строй — казни, которая состоит в том, что светильник гасят. Мы стояли тут же, глядели на все происходящее и слышали, как светильники оправдывались и излагали причины своего запоздания. При этом я узнал и наш домашний светильник; заговорив с ним, я стал расспрашивать его про домашние дела, и он поведал мне все, что знал. Пробыв всю ночь в Светильнеграде, мы на следующее утро собрались в путь и поплыли уже мимо облаков. Мы были очень удивлены, когда увидели здесь город Тучекукуевск, но, к сожалению, не могли причалить к нему, так как этому мешал ветер. Говорят, что там теперь царствует Корон, сын Коттифиона. При этом случае я вспомнил поэта Аристофана, мудрого и правдивого мужа, рассказам которого напрасно не верят. На третий день мы совсем отчетливо увидели океан, но наша земля все еще не была заметна, только в воздухе виднелись огненные и сверкающие земли. В полдень четвертого дня, с помощью ветра, мягко подталкивавшего и усаживавшего корабль, мы опустились на море.

30. Что за радость, что за восторг охватили нас, когда мы прикоснулись опять к воде. Из оставшихся у нас запасов мы устроили хорошее угощение, а после стали купаться, так как наступило полное затишье, и море стало совсем гладким.

Но оказывается, что переворот к лучшему зачастую бывает началом больших бедствий. Два дня мы плыли благополучно, на третий же, с восходом солнца, мы вдруг увидели множество чудовищ и китов, среди которых один отличался своей величиной: длина его равнялась приблизительно полутора тысячам стадий. Он быстро надвигался на нас, разинув свою пасть, волнуя все море и взметая брызги пены. Обнаженные зубы его были гораздо больше наших фаллов, остры, как колья, и белизной своей напоминали слоновую кость. Мы простились друг с другом навеки и, обнявшись, ожидали конца: кит приблизился и проглотил нас вместе с судном. Он, однако, не успел размозжить нас своими зубами, и корабль наш проскользнул через отверстие в его внутренности.

31. Очутившись внутри, мы сначала ничего не могли рассмотреть, так как господствовал полный мрак; но, когда кит опять разинул пасть, мы увидели, что находимся в темной пещере такой необычайной ширины и высоты, что в ней мог бы уместиться город с десятью тысячами жителей. Всюду были разбросаны большие и маленькие рыбы, раздробленные животные, паруса и якоря кораблей, человеческие кости и корабельный груз. Посреди пещеры я увидел землю, покрытую холмами, образовавшуюся, по моему мнению, из того ила, который был проглочен китом. Земля эта вся поросла лесом, всевозможными деревьями и овощами и вообще производила впечатление обработанной почвы; в окружности она имела двести сорок стадий. Морские птицы, чайки и зимородки вили себе гнезда на деревьях.

32. Сначала мы долго плакали, но потом я ободрил моих товарищей; мы привязали наш корабль, высекли огонь, разложили костер и приготовили себе обед из мяса рыб, валявшихся всюду в изобилии. Вода у нас оставалась еще из запаса, взятого на Утренней Звезде. Проснувшись на следующее утро, мы видели урывками, — когда кит разевал свою пасть, — то горы, то только небо, довольно часто острова, и на основании всего этого заключили, что кит очень быстро передвигается по всему морскому пространству. Когда мы уже стали привыкать к месту нашего пребывания, я взял с собой семерых спутников и отправился с ними в лес, чтобы осмотреться. Не успели мы пройти и пяти стадий, как натолкнулись на храм, судя по надписи, посвященный Посейдону. Неподалеку от него находился целый ряд могил с погребальными плитами, и вблизи протекал источник прозрачной воды. Послышался лай собаки, впереди показался дым, и мы на основании всего этого заключили, что скоро дойдем до какого-нибудь жилья.

33. Мы быстро пошли дальше и вскоре увидели старика и юношу, усердно работавших в огороде и проводивших в него воду из источника. Обрадованные, но вместе с тем испуганные, мы остановились. И они стояли безмолвные, испытывая, должно быть, то же самое, что и мы. Через некоторое время старец произнес: «Кто вы такие, чужестранцы? Божества ли вы морские, или люди, товарищи нам по несчастью? И мы были людьми и жили на земле, теперь же стали жителями моря и плаваем вместе с этим чудовищем, в котором мы заключены. Мы не имеем точного представления о своем состоянии: с одной стороны, кажется, как будто мы умерли, но с другой — нас не покидает уверенность, что мы еще живем». На это я ему ответил: «И мы, отец, люди, только что попавшие сюда; третьего дня мы были проглочены вместе с нашим кораблем. Сюда же мы явились из желания посмотреть, что это за лес; он показался нам большим и очень густым. По-видимому, добрый дух привел нас к тебе; теперь мы видим и знаем, что не мы одни заключены в этом чудовище. Поведай же нам участь свою, кто ты таков и каким образом попал ты сюда». На это старик нам ответил, что не станет ни рассказывать, ни расспрашивать, не угостив нас сначала тем, что имеется у него. Он повел нас с собой в свой дом, который удовлетворял всем потребностям. В нем были устроены сидения из тростника и припасено все нужное. Старик угостил нас овощами, плодами и рыбой, налил нам вина и, когда мы в достаточной мере насытились, попросил рассказать о наших приключениях. Я стал ему рассказывать все по порядку: и про бурю, и про все остальное, случившееся с нами до того, как нас проглотил кит.

34. Выслушав мою повесть, которая повергла его в великое удивление, он в свою очередь рассказал о своей судьбе следующее: «Родом я, гости мои, с Кипра; по торговым делам я отправился из моей родины в Италию вместе с сыном, которого вы видите здесь, и многочисленными слугами. Я вез разнообразные товары на моем большом судне, обломки которого вы, наверное, видели в пасти кита. До Сицилии мы плыли благополучно, но там поднялся ужасный ветер. На третий день нас вынесло в океан, где мы и повстречались с этим китом и были проглочены им вместе с нашим кораблем. Только мы вдвоем спаслись, все остальные погибли. Мы похоронили товарищей наших, построили храм Посейдону и проводим здесь жизнь, разводя овощи и питаясь плодами и рыбой. Огромный лес, который вы видите вокруг, полон виноградных лоз, которые дают нам очень сладкое вино. Вы видели, должно быть, также источник, снабжающий нас прекрасной и прохладной водой. Ложе мы себе приготовляем из листьев; разводим, когда надо, огонь и охотимся за птицами, расставляя сети. Иногда мы отправляемся на жабры чудовища, где ловим живую рыбу; там же мы и купаемся, когда нам захочется. Неподалеку от нас находится озеро, имеющее двадцать стадий в окружности, и в нем имеется всевозможная рыба; в этом озере мы плаваем и катаемся на маленькой лодке, которую я соорудил. Таким-то образом мы прожили с того дня, как были проглочены, двадцать семь лет.

35. Мы могли бы и впредь прожить так, если бы нам не мешали очень неприятные и злостные соседи — дикий и неуживчивый народ». «Как? — воскликнул я, — в ките живут еще и другие люди?» — «Очень даже многие, — ответил он, — все они необычайного вида и очень необщительны. В западной части леса, ближе к хвосту кита, живут Солители, с глазами угря и лицом жука, воинственный, отважный и питающийся мясом народ. На другой стороне, ближе к правому краю, живут Тритономечи, которые верхней частью своего тела напоминают человека, нижней же меч-рыбу. Что касается их нравов, то они менее несправедливы, чем все остальные живущие здесь народы. По левую сторону живут Ракорукие и Тунцеголовые, которые в союзе и дружбе между собой. Середину же занимают Рачники и Камбалоногие, воинственное и быстро передвигающееся племя. Земля, лежащая на восток около пасти кита, по большей части необитаема, так как ее омывает море. Несмотря на это я живу на ней, платя Камбалоногим ежегодную дань, состоящую из пятисот устриц.

36. Такова эта страна. Вы теперь должны решить, как мы сможем сражаться со столькими народами и как будем существовать». — «А сколько их будет всего?» — спросил я. «Больше тысячи», — ответил он. «А какое у них оружие?» — «Никакого, — получил я в ответ, — кроме рыбьих костей». — «Итак, — сказал я, — лучше всего будет, если мы начнем войну с ними, ввиду того что они безоружны, а мы в полном вооружении. Если мы их осилим, то без страха проживем всю остальную жизнь».

Порешив это, мы вернулись на наш корабль и приступили к приготовлениям. Поводом к войне должен был послужить отказ старика от уплаты дани, срок которой уже приближался. Явились послы и потребовали дани, но старик отказал с надменным видом и прогнал их. Тогда рассвирепевшие Камбалоногие, за ними и Рачники с большим криком напали на Скинфара — так звали старика.

37. Мы уже приготовились к нападениям, ожидая их в полном вооружении. Двадцать пять человек я послал в засаду, приказав им напасть на врага, как только они завидят его, что и было исполнено ими. Напав с тыла, они принялись бить их, а я с отрядом в двадцать пять человек, — так как Скинфар и сын его тоже принимали участие в сражении, — пошли им навстречу и вмешались в борьбу, подвергая опасности душу и тело. Мы одержали победу и преследовали врагов до самых их пещер. У врагов было сто семьдесят убитых, у нас же только один — наш кормчий, пронзенный сзади ребром краснорыбицы.

38. День этот и ночь мы провели на поле битвы, предварительно водрузив в виде трофея высушенный позвоночный столб дельфина. На следующее утро явились другие народы, услышавшие о поражении: правое их крыло занимали Солители под предводительством Тунца, левое — Тунцеголовые, середину же — Ракорукие. Что касается Тритономечей, то они, соблюдая мирные отношения, не примкнули ни к той, ни к другой стороне. Мы пошли им навстречу до самого храма Посейдона и вступили с ними в битву со страшным криком, который отдавался внутри кита, точно в пещере. Ввиду того, что они были безоружными, мы обратили их в бегство и преследовали до самого леса. Таким образом мы овладели всей страной. Вскоре они прислали послов, которые должны были похоронить мертвых и вступили с нами в мирные переговоры.

39. Мы же решили не заключать мира, а, отправившись на следующий день опять в поход, уничтожили их всех окончательно, за исключением только Тритономечей, которые при виде всего происходящего бросились бежать и с жабр кита попрыгали все в море. Вслед за этим мы обошли всю страну, нашли ее очищенной от неприятелей и стали с этих пор спокойно жить, занимаясь гимнастическими упражнениями и охотой, разводя виноград и собирая плоды с деревьев — словом, вели приятный и независимый образ жизни в этой огромной темнице, из которой нам не было исхода.

40. Таким образом прожили мы год и восемь месяцев. В пятнадцатый день девятого месяца, во время второго разевания пасти, — которое кит производил через каждый час, так что по нему мы определяли время, вдруг послышался грозный крик и шум, точно приказания гребцам и звук весел. Обеспокоенные этим шумом, мы вылезли на самую пасть чудовища и, стоя между зубов, увидели самое удивительное зрелище, какое я когда-либо видел. На огромных островах, точно на триерах, подплывали громадные люди в полстадия ростом, Я знаю, что рассказ мой покажется невероятным, тем не менее я продолжу его. Острова эти были длинные, но не особенно высокие, и имели около ста стадий в окружности. На каждом из них находилось около ста двадцати человек, которые сидели в два ряда по обеих сторонам острова и гребли, точно веслами, огромными кипарисами, покрытыми ветвями и зеленью. Позади на высоком холме или, как нам показалось, на корме стоял кормчий, держа медный руль длиной в пять стадий. На носу стояло человек сорок, вооруженных, готовых уже к сражению. Во всем они походили на людей, кроме волос, вместо которых голову их окружал пылающий огонь, так что они не нуждались в шлемах. Парусом служил лес, который на каждом острове находился в большом количестве; ветер ударял в него, раздувал и мчал судно в ту сторону, в которую его направлял кормчий. Здесь же находился начальник гребцов, и при такой гребле острова подвигались очень быстро вперед, точно огромные корабли.

41. Сначала мы заметили только два или три таких острова, но затем их показалось около шестисот. Выстроившись в боевом порядке, они начали морское сражение. Многие из них сталкивались носами и с пробитыми бортами шли ко дну; другие же, сцепившись, вступали в отчаянный бой, и нелегко было бы разнять их. Воины, выстроившиеся на носу, обнаруживали необычайную храбрость, взбираясь на чужие суда и уничтожая все на пути. Живым никого в плен не брали. Вместо железных крючков они бросали друг в друга огромных полипов, находящихся на привязи; они своими щупальцами оплетали весь лес и удерживали таким образом остров. Кроме того они метали устриц, из которых каждая заняла бы целую повозку, и губки с плетр величиной и наносили ими раны.

42. По тому, как они перекликались друг с другом и выкрикивали имена царей, мы услышали, что одного предводителя звали Ветряным Кентавром, другого Морским Пьяницей. Битва между ними началась, по-видимому, из-за грабежа: Морской Пьяница увел у Ветряного Кентавра несколько стад дельфинов. Наконец победило войско Ветряного Кентавра, которое потопило сто пятьдесят вражеских островов; три других они захватили вместе с находящимися на них людьми, остальные же, дав задний ход, пустились в бегство. Победители преследовали их некоторое время, а когда настал вечер, вернулись к обломкам морской битвы, захватили большую часть и подобрали свое. В общем ко дну пошли не менее восьмидесяти островов. Они воздвигали также трофей в знак островного сражения, прибив один из неприятельских островов к голове кита. Ночь эту они провели под открытым небом около чудовища, прикрепив к нему причалы и бросив поблизости якоря. Они пользуются якорями большими, стеклянными, прочными. На следующий день они совершили на ките жертвоприношение, похоронили на нем своих и очень довольные уплыли, распевая песнь наподобие пеана. Это все, что я хотел рассказать про островное сражение.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. С этого времени пребывание в ките стало мне казаться невыносимым; все здесь мне до того надоело, что я стал придумывать какое-нибудь средство, с помощью которого мы могли бы освободиться. Сначала мы решили бежать, прокопав правый бок кита, и тотчас же принялись за дело. Прокопав около пяти стадий и убедившись, что конца нашему делу не предвидится, мы прекратили эту работу и порешили зажечь лес. От пожара внутри кит должен был умереть, и освобождение тогда не представило бы никакого затруднения. Мы приступили к делу и зажгли лес, начиная с хвоста. Прошло семь дней и столько же ночей, а кит как будто не замечал пожара, но на восьмой и на девятый день он, видимо, заболел, так как стал медленно разевать свою пасть, а когда открывал ее, то очень скоро захлопывал снова. На десятый и одиннадцатый день можно было заметить, что конец его приближается, так как он стал уже распространять дурной запах. На двенадцатый день мы, к счастью, догадались, что если мы не воткнем при разевании пасти подпорок, то нам угрожает опасность остаться заключенными в мертвом теле кита и таким образом погибнуть. Итак, мы сунули ему в пасть огромные бревна, приготовили наше судно и снабдили его водой и всем необходимым в возможно большем количестве. Скинфар согласился быть нашим кормчим.

2. На следующее утро кит умер. Мы втащили тогда наш корабль наверх, провели его через все отверстия, прикрепили к зубам кита и медленно опустили на море. Затем мы взобрались на спину кита и принесли жертву Посейдону и провели три дня около трофея, — было затишье, — на четвертый же пустились в путь. Мы наткнулись на многочисленные мертвые тела погибших во время морского сражения, подпылыли к ним и, измерив их величину, пришли в большое удивление. Несколько дней мы плыли, сопутствуемые самым благоприятным ветром, но потом вдруг подул ветер с севера, и настал мороз; все море замерзло, и не только на поверхности, но и в глубине на шесть саженей, так что, сойдя с корабля, можно было бегать по льду. Так как ветер все еще продолжался и становился совсем невыносимым, мы решили, — эта мысль была высказана Скинфаром, — выкопать во льду огромную пещеру. Мысль эта была приведена нами в исполнение, и мы провели в пещере тридцать дней, разводя огонь и питаясь рыбой, которую мы нашли, выкапывая яму. Когда же у нас все запасы вышли, мы поднялись наверх, вытащили наш примерзший корабль, распустили паруса, и наша лодка стала ровно и спокойно скользить по ледяной поверхности, точно по воде. На пятый день наступила теплая погода, лед растаял, и всюду опять появилась вода.

3. Проплыв около трехсот стадий, мы приблизились к маленькому и пустынному острову, где мы запаслись водой, так как ее у нас уже не было, застрелили из лука двух диких быков и поплыли дальше. У быков этих рога находились не на голове, а под глазами, как этого желал Мом. Вскоре мы въехали в море, которое состояло не из воды, а из молока, и в нем мы увидели белый остров, поросший виноградом. Остров этот состоял из огромного сыра, как мы узнали об этом впоследствии, отведав его; в окружности он имел двадцать пять стадий. Виноградные лозы были покрыты гроздьями, из которых, выжимая, мы пили не вино, а молоко. Посреди острова был построен храм, посвященный Нереиде Галатее-молочнице, как об этом гласила надпись. Покуда мы оставались на этом острове, пищу и хлеб нам давала земля, питьем же служило молоко из гроздьев. Мы узнали, что на этом острове царит Тиро-сырница, дочь Саломонея, которой эту честь оказал Посейдон после ее ухода из жизни.

4. На этом острове мы пробыли пять дней, на шестой же пустились в дальнейшее плавание, так как ветер был попутный, а море совсем гладкое. На восьмой день, когда мы плыли уже не по молочному морю, а по соленому и синему, мы увидели большое количество людей, бегающих по морю. Телом и величиной они совсем походили на нас, только ноги у них были особенные, из пробки, отчего они, по-моему, и получили название «Пробконогих». Мы были удивлены, когда увидели, что они не тонут, но держатся на волнах и шагают по ним безбоязненно. Они приблизились к нам, приветствовали нас на греческом языке и сказали, что они спешат на Пробку, свою родину. Некоторое время они бежали рядом с нами, сопутствуя нам, но потом свернули в сторону, пожелав доброго плавания.

Вскоре мы увидели целый ряд островов, из них первый налево и был Фелло-Пробка, куда они спешили. Самый город их расположен на огромной и круглой пробке. Вдали же и значительно правее виднелись пять огромных и высоких островов, на которых горели многочисленные огни.

5. Остров, лежавший как раз впереди, был широк и низок и находился от нас на расстоянии не менее пятисот стадий. Когда мы приблизились к нему, на нас подул удивительный ветер, сладкий и благоухающий, какой, по словам историка Геродота, веет в счастливой Аравии. Он был настолько сладок, что казался нам насыщенным запахом роз, нарциссов, гиацинтов, лилий и фиалок, а кроме того мирта, лавра и цветущего винограда. Мы вдыхали это благоухание и, исполненные надеждой на то, что здесь ждет награда за великие наши труды, поравнялись с островом. Мы увидели, что он со всех сторон окружен большими и спокойными гаванями. Прозрачные реки бесшумно вливались в море. Всюду виднелись луга и леса; птицы распевали на берегу и в ветвях. Нежный и благоуханный воздух был разлит по всей стране. Ласковые ветерки тихо раскачивали лес, а с колеблющихся веток струилась чудная и беспрерывная песнь, точно звуки флейт в пустынном месте, слышался смешанный и сливающийся из многих голосов гул, не беспокойный, но такой, как бывает во время пира, когда одни играют на флейте, другие восхищаются, третьи одобряют рукоплесканиями игру на флейте или лире.

6. Очарованные всем этим, мы причалили к берегу, привязали наш корабль и, оставив на нем Скинфара и еще двух товарищей, отправились вперед. Идя по покрытому цветами лугу, мы встретили прислужников и стражников; они схватили нас, связали венками из роз, которые считаются у них самыми крепкими узами, и повели к своему властителю. От них мы по дороге узнали, что остров этот назвается Островом Блаженных и на нем владычествует критянин Радамант. Когда нас привели к нему, мы заняли в числе подсудимых четвертое место.

7. Первое дело касалось Аянта, Теламонова сына; разбирался вопрос, возможно ли принять его в число героев или нет. Обвинялся он в том, что лишился рассудка и кончил жизнь самоубийством. После многих речей Радамант постановил следующее: передать его теперь врачу Гиппократу с Коса с тем, чтобы тот дал ему выпить чемерицы, а когда к нему впоследствии вернется разум, сделать его соучастником пиров.

8. Второй случай был любовного свойства. Дело в том, что между Менелаем и Тезеем поднялся спор по поводу обладания Еленой. Радамант присудил ее Менелаю ввиду тех трудов и опасностей, которые он перенес из-за нее. Что касается Тезея, то у него и без того имелись другие жены, как, например, амазонка и дочери Миноса.

9. Третье дело касалось Александра, сына Филиппа, и карфагенянина Ганнибала, поспоривших из-за первенства, которое в конце концов было присуждено Александру, и кресло его было поставлено рядом с местом Кира старшего, царя персидского.

10. Четвертыми приблизились мы. Радамант спросил нас, каким чудом еще при жизни явились мы в эту священную область. Мы рассказали ему все по порядку. Выслушав нас, Радамант велел нам отойти и, собрав своих советников, стал обсуждать, как ему поступить с нами. Среди многочисленных советников его находился и афинянин Аристид Справедливый. Наконец ими по совету Аристида было вынесено следующее решение: за любопытство наше и за странствия призвать нас к ответу после смерти, теперь же позволить нам пробыть известное время на острове в обществе героев, после чего мы обязаны были удалиться. Срок нашего пребывания здесь был определен ими не более семи месяцев.

11. Венки из роз, связывавшие нас, спали тут сами собой, и мы отправились в город на пир блаженных. Весь город был построен из золота, окружающие его стены из изумруда, каждые из семи ворот сделаны из цельного коричного дерева; земля, на которой стоит город, и лежащая в пределах стен, состоит из слоновой кости. Храмы всех богов воздвигнуты из драгоценного камня берилла, а жертвенники в них представляют собой каждый огромный аметист, на котором они и сжигают гекатомбы. Вокруг города течет из прекраснейшего мирра река шириной в сто царских локтей, глубиной в пять, так что в ней можно очень хорошо плавать. Бани их состоят из огромных стеклянных домов, которые отапливаются коричными дровами; ванны в них наполнены вместо воды теплой росой.

12. Одеждой служит тончайшая пурпуровая паутина. У них нет тела, они совсем прозрачны и являют собой только облик и идею человека. Несмотря на бесплотность свою они двигаются, встречаются, мыслят и говорят, и в общем напоминают собой обнаженную душу, которая бродит, набросив на себя подобие тела. Только прикоснувшись к ним, можно убедиться, что они бестелесны и не что иное, как выпрямившиеся тени; вся разница только в том, что они не черны. Никто из них не старится, но пребывает в том возрасте, в котором явился сюда. У них не бывает ни ночи, ни сияющего дня, а страна их наполнена светом, какой бывает в предрассветные сумерки, перед восходом солнца. Они знают одно только время года, так как у них вечно царит весна, и только один ветер дует у них — зефир.

13. Вся земля их пестрит цветами и покрыта тенистыми садовыми деревьями. Виноград приносит плоды двенадцать раз в год, то есть каждый месяц; гранаты, яблони и другие фруктовые деревья даже тринадцать раз в год, так как в один из месяцев, названный по имени Миноса, они дважды дают урожай. Вместо зерен на верхушках колосьев растут хлеба, как грибы. Вокруг города текут триста шестьдесят пять источников воды и столько же рек меду, пятьдесят речек поменьше текут мирром, семь рек молоком и восемь вином.

14. Пиршества их происходят вне города на так называемых Елисейских полях. Там находится прекраснейший луг, со всех сторон окруженный густым лесом; он осеняет пирующих, ложе которых составляют охапки цветов. Им прислуживают ветры, которые приносят все, чего бы они ни пожелали, за исключением только вина, в котором они не нуждаются: около места пиршества находятся большие деревья из прозрачнейшего стекла, а на них вместо плодов растут кубки всевозможных форм и размеров; отправляясь на пир, они срывают один или два из этих кубков, ставят их перед собою, и они тотчас же наполняются вином. Так они утоляют жажду. На головах у них нет венков; вместо того соловьи и другие певчие птицы с ближайших лугов приносят в клювах цветы и осыпают, как снегом, пирующих, кружась с песнями над ними. Умащаются они следующим образом: густые облака насыщаются мирром из рек и источников и останавливаются над местом пира, где ветры понемногу выжимают облака, и они проливают тогда мирро нежной росой.

15. Во время обеда они развлекаются музыкой и песнями; у них поются главным образом поэмы Гомера, который находится тут же и пирует с ними, возлежа выше Одиссея. У них имеется хор из юношей и девушек, а запевалами выступают Эвном из Локриды, Арион с Лесбоса, Анакреонт и Стесихор, которого я тоже увидел среди блаженных, так как Елена уже помирилась с ним. После этого хора появляется второй, состоящий из лебедей, ласточек и соловьев. Когда же и эти птицы отпоют, то весь лес, колеблемый ветерками, оглашается звуками флейт.

16. Главной причиной их веселья являются два ключа, которые бьют около их места пиршества: один из них — источник радости, другой смеха. Отправляясь на пир, все пьют из каждого из ключей, поэтому-то и царят у них радость и смех.

17. Теперь я хочу рассказать, кого из знаменитых людей я видел у них: там находятся все полубоги и герои, сражавшиеся под Илионом, за исключением Аянта-локрийца, который один из всех, как говорят, несет наказание в стране нечестивых.

Из варваров там находятся оба Кира, скиф Анахарсис, фракиец Замолксис и италиец Нума, а кроме них еще лакедемонянин Ликург, из афинян Фокион и Телл и все мудрецы за исключением Периандра. Видел я там и Сократа, сына Софрониска; он болтал с Нестором и Паламедом, его окружали Гиакинф-лакедемонянин, феспиец Нарцисс, Гилас и другие многие и прекрасные юноши. Мне показалось, что он влюблен в первого из них, по крайней мере он все время выспрашивал его и опровергал его ответы. Я слышал, что Радамант был недоволен Сократом и не раз грозил ему тем, что прогонит с острова, если он не перестанет болтать глупости и не захочет перестать иронизировать во время пиршества. Только Платона не было среди блаженных; о нем говорилось, что он живет в вымышленном им же городе, подчиняясь государственному устройству и законам, которые он сам для него сочинил.

18. Самым большим почетом у них пользовались Аристипп и Эпикур, люди милые и веселые и наилучшие сотрапезники. И фрагиец Эзоп находился среди них, разыгрывая роль скомороха. Что касается синопца Диогена, то он настолько изменил свой образ жизни, что женился на гетере Лаиде, нередко навеселе пускался в пляс и, подвыпивши, вел себя очень нескромно. Из числа стоиков здесь никто не присутствовал; про них рассказывали, что они все еще поднимаются на крутой холм добродетели. Про Хризиппа мы слышали, что ему не позволено явиться на остров прежде, чем он не подвергнется в четвертый раз лечению чемерицей. Что касается академиков, то они собирались прийти, но пока еще медлили и размышляли, так как все еще не могли решить вопроса, существует ли вообще подобный остров. Мне думается, впрочем, что они побаивались приговора Радаманта, так как сами ведь подорвали значение суда. Поговаривали также и о том, что многие последователи тех, кто явился уже сюда, из-за лености своей стали отставать и, не будучи в силах догнать их, с полдороги вернулись обратно.

19. Вот все те замечательные люди, которые находились на этом острове. Самым большим почетом у них пользовался Ахиллес, а после него Тезей. Что же касается любовных наслаждений, то женщины и мужчины предаются им здесь совсем открыто на виду у всех и не находят в этом ничего предосудительного. Сократ только клялся в том, что его отношение к юношам носит непорочный характер, все же однако знали, что он клянется ложно. Гиакинф и Нарцисс, по крайней мере, иногда сознавались в этом, он же продолжал отрекаться. Женщины у них все общие, и никто не ревнует; в этом отношении они в полном смысле слова последователи Платона. Что же касается юношей, то они предоставляют себя каждому желающему без всякого сопротивления.

20. Не прошло еще двух или трех дней, как я направился к поэту Гомеру, и, так как нам обоим нечего было делать, я стал расспрашивать его обо всем и о том, откуда он родом, говоря, что вопрос этот и ныне все еще подвергается у нас подробному исследованию. Он мне ответил на это, что он и сам хорошо знает, что одни считают его хиосцем, другие уроженцем Смирны, а многие колофонцем, однако он родом из Вавилона, граждане которого называют его не Гомером, а Тиграном, и что только впоследствии, находясь в качестве заложника в Элладе, он получил свое имя. Затем я спросил его относительно сомнительных стихов, им ли они написаны, и получил в ответ, что все написано им. Из этого я мог заключить, что грамматики, идущие по стопам Зенодота и Аристарха, многое болтают попусту. Получив на этот вопрос подробный ответ, я снова спросил его, почему он начал свое произведение именно со слова «гнев». Оказывается, что это произошло совершенно случайно и без всякой предвзятой мысли. Затем мне хотелось узнать, правда ли то, что он написал «Одиссею» до «Илиады», как это утверждают многие; на это Гомер ответил отрицательно. Я сразу же заметил, что он вовсе не слеп, как это рассказывается о нем, и это было настолько очевидно, что не надо было даже спрашивать. От поры до времени, видя, что он ничем не занят, — а это бывает довольно часто, — я приближался к нему и расспрашивал. Он очень охотно отвечал на все мои вопросы, особенно же после того, как он выиграл тяжбу: дело в том, что на него возведена была жалоба в оскорблении со стороны Терсита, над которым он издевался в своих произведениях. Гомера защищал Одиссей, и он выиграл это дело.

21. Около этого времени явился и Пифагор с Самоса, душа которого, семь раз менявшая свой облик и в образе разных животных снова возвращавшаяся к жизни, наконец закончила свои странствования. Вся правая сторона его состояла из золота. Было решено принять его в число блаженных; оставалось только некоторое сомнение относительно того, как называть его, Пифагором или Эвфорбом. Вскоре появился и Эмпедокл, все тело которого было обварено и изжарено. Его, однако, не приняли, хотя он очень просил об этом.

22. По истечении некоторого времени на острове состоялись состязания, носящие здесь название «смертные» — Танатусии. Судьями при состязаниях были Ахиллес в пятый и Тезей в седьмой раз. Было бы слишком долго рассказывать обо всем подробно, — я ограничусь поэтому самым главным из происшедшего. Победный венок за борьбу получил Каран, потомок Геракла, осиливший Одиссея. Кулачный бой, происшедший между египтянином Ареем, похороненным в Коринфе, и Эпеем, окончился вничью. Что касается панкратия, то за него у них не присуждаются награды. Не могу сейчас припомнить, кто остался победителем в беге. Среди поэтов первое место бесспорно занимал Гомер, но тем не менее победил Гесиод. Наградой победителям служил венок, сплетенный из павлиньих перьев.

23. Только что успели закончиться игры, как пришла весть о том, что преступники, отбывающие свое наказание в стране нечестивых, порвали свои узы, осилили своих стражей и двинулись на Остров Блаженных под предводительством акрагантийца Фаларида, египтянина Бусирида, фракийца Диомеда, Скирона и Питиокампта. Узнав об этом, Радамант отправил героев на берег, причем во главе их стали Тезей, Ахиллес и Аянт, сын Теламона, к которому тем временем вернулся разум. Встретившись с врагами, они вступили с ними в битву, и герои одержали верх, благодаря главным образом заслугам Ахиллеса. Сократ, бившийся на правом крыле, отличился на этот раз, так как сражался куда лучше, чем при жизни под Делием. При виде наступающих четырех врагов он не побежал, и лицо его не дрогнуло. За храбрость ему потом присудили прекрасную загородную рощу, где он впоследствии собирал своих друзей и беседовал с ними, назвав это место Академией Мертвецов — Некракадемией.

24. Побежденные враги были схвачены, связаны и отосланы обратно, где их ожидало еще большее наказание. Гомер описал это сражение и на прощание подарил мне свои сочинения с тем, чтобы я снес их людям на землю; но я потом потерял их, как и многое другое. Поэма эта начиналась словами:

Затем они стали варить бобы, как этого требует обычай после благополучного окончания войны, и ими угощались во время большого празднества, устроенного в честь победы. Только Пифагор не принимал в нем участия, так как не мог выносить бобов, и, голодный, уселся подальше.

25. Прошло уже шесть месяцев, и около середины седьмого случилось неожиданное происшествие. Кинир, сын Скинфара, рослый и красивый юноша, с некоторого времени полюбил Елену, и было небезызвестно, что и она страстно влюблена в него. Во время пиршеств они, например, часто кивали друг другу, пили за здоровье друг друга и, встав из-за стола, вдвоем уходили бродить по лесу. Влекомый любовью и не видя другого исхода, Кинир, наконец, решил похитить Елену, на что она и согласилась, и бежать с нею на один из соседних островов, либо на Пробку, либо на Сырник. Заблаговременно они подговорили трех моих товарищей, самых отважных, помочь им в этом деле. Отцу своему Кинир ни слова об этом не сказал, так как знал, что тот постарается удержать его от этого предприятия. Когда, по их мнению, настало удобное время, они решили привести в исполнение задуманное. С наступлением ночи — меня при этом не было, так как я заснул во время пира — они, никем не замеченные, захватили Елену и поспешно отплыли.

26. Около полуночи Менелай проснулся и, найдя ложе своей супруги пустым, поднял крик и вместе с братом своим отправился к царю Радаманту. Когда забрезжил день, соглядатаи сообщили, что заметили судно, но уже на очень большом расстоянии. Тогда Радамант отправил пятьдесят героев на корабле, сделанном из цельного асфодела, и приказал им преследовать беглецов. Они принялись грести с таким рвением, что около полудня нагнали их как раз в то время, когда они въезжали в молочную часть океана около Сырника. Немного только не хватало, чтобы они скрылись совсем. Герои привязали их судно к своему цепями из роз и поплыли обратно. Елена плакала от стыда и прятала лицо в покрывало. Радамант сначала обратился к Киниру и его двум товарищам с вопросом, были ли у них и другие сообщники, но получил в ответ, что кроме них никто больше об этом не знал. После этого он связал их за срамные части и, выстегав предварительно мальвой, отправил в страну нечестивых.

27. Постановлено было и нас выслать досрочно с острова, и был назначен предельный срок нашему пребыванию на острове до вечера следующего дня. Услышав о том, что я должен уже покинуть эту прекрасную страну и пуститься в дальнейшие скитания, я стал горевать и плакать. Герои утешали меня тем, что я вскоре опять вернусь к ним, и показали мне теперь уже мои будущие кресло и ложе, которые будут находиться вблизи от лучших. Потом я отправился к Радаманту и очень просил его предсказать мне мою будущность и дать советы относительно дальнейшего плавания. Он мне на это сказал, что я буду еще много странствовать и подвергаться разным опасностям, прежде чем вернусь на родину, но определить точно время моего возвращения он ни за что не захотел. Затем он указал мне на соседние острова, прибавив, что отсюда кажется, как будто их всего только пять, но дальше находится еще шестой, и предупредил меня, что ближайшие, «на которых, — сказал он, — ты видишь множество горящих огней, не что иное, как острова нечестивых. Шестой остров — это город Снов. За ним находится остров Каллипсо, которого отсюда не видно. Миновав все эти острова, ты доедешь до огромного материка, лежащего в противоположной стороне от того, на котором вы живете. Там ты перенесешь много страданий, будешь странствовать среди всевозможных народов и, проживя некоторое время среди диких людей, попадешь наконец на другой материк».

28. Затем он вырвал из земли корень мальвы, подал его мне и посоветовал в минуту величайшей опасности обратиться к нему с мольбой. Он посоветовал мне еще в том случае, если я когда-нибудь попаду в вышеупомянутую страну, никогда не сгребать жара мечом, не есть волчьих бобов и не общаться с юношей старше восемнадцати лет. Соблюдая все это, я могу надеяться, что возвращусь когда-нибудь на Остров Блаженных.

После этого я приготовился к дальнейшему плаванию и в обычное время пировал с героями в последний раз. На следующее утро я отправился к поэту Гомеру и попросил его написать для меня эпиграмму из двух стихов. После того, как он сочинил ее, я воздвиг поминальную доску из берилла, поставил ее лицом к гавани и написал на ней эпиграмму. Она гласила так:

29. Пробыв этот день еще на острове, я на следующее утро пустился в дальнейший путь. Все герои вышли на берег, чтобы проводить нас. Одиссей отвел меня в сторону и тайно от Пенелопы дал мне письмо, которое я на острове Огигии должен был передать Каллипсо. Радамант дал нам на дорогу кормчего Навплия на тот случай, если бы мы попали на соседние острова и нам угрожала опасность быть схваченными, — он мог бы засвидетельствовать, что мы путешествуем по своим делам.

Как только мы отъехали настолько, что благовонный запах острова перестал к нам доноситься, нас охватил ужасный запах сжигаемых одновременно асфальта, серы и дегтя и еще более отвратительный и совсем невыносимый чад, точно от поджариваемых людей. Воздух наполнился мраком и чадом, и на нас закапала дегтярная роса. Мы услышали также удары плетью и крики множества людей.

30. Ко всем островам мы не стали приставать, а высадились только на одном из них. Весь этот остров был окружен отвесной и обветрившейся стеной камней и голых скал, на которых не видно было ни деревца, ни ручья. Мы вскарабкались, однако, по отвесному берегу, прошли по тропинке, поросшей терновником и колючими кустарниками, и прошли в еще более неприглядную область. Но когда мы дошли до места тюрем и пыток, то тогда только стали удивляться природе этой местности. Вместо цветов почва здесь производила мечи и острые колья. Кругом текли реки: одна грязью, другая, — кровью, а третья, огромная река посередине, переправа через которую была делом немыслимым, текла огнем, который переливался в ней, точно вода, и перекатывался волнами, словно море. В реке этой плавало очень много рыб; одни из них были похожи на головни, другие, поменьше, на горящие уголья и назывались «светильниками».

31. Через все эти места вел один только узкий проход, перед которым в качестве привратника стоял афинянин Тимон. Под предводительством Навплия мы решились пойти еще дальше и увидели многочисленных царей, несущих наказание, и простых смертных, среди которых находились и некоторые из наших знакомых, как, например, Кинир, который был повешен за чресла и подвергался медленному копчению. Проводники наши рассказывали нам про жизнь каждого из несчастных и про прегрешения, за которые они несли наказание. Самые ужасные из всех наказаний претерпевали те, которые при жизни лгали и писали неправду; среди этих преступников находились книдиец Ктесий, Геродот и многие другие. Глядя на них, я преисполнился доброй надеждой, так как не знал за собой ни одной произнесенной лжи.

32. Вскоре мы вернулись, однако, на наш корабль, потому что мы не в состоянии были дольше вынести это зрелище, распрощались с Навплием и поплыли дальше. Через некоторое время вблизи показался Остров Снов, но очень неясно и в полумраке. У этого острова было одно общее со снами свойство, а именно: он удалялся от нас по мере того, как мы приближались к нему, убегая все дальше и дальше. Наконец мы его все-таки достигли, въехали в гавань, называемую Сон, и высадились вблизи от ворот из слоновой кости, где находится храм Петуха. Вечерние сумерки стали в это время уже сгущаться. Войдя в город, мы увидели множество самых разнообразных снов. Но прежде всего я хочу рассказать о самом городе, так как о нем никто еще не писал, а Гомер, единственный из писателей, упоминающий о нем, описал его вовсе не тщательно.

33. Город этот кругом обставлен лесом, деревья которого являются не чем иным, как маками необычайной высоты и мандрагорами, в чаще которых живет несметное количество летучих мышей — единственные крылатые этого острова. Вблизи от города протекает река, которую обитатели этого острова называют Ночником, а около ворот бьют два ключа, из которых один называется Непробудным, другой — Всенощным. Город окружен высокой и пестрой стеной, окраска которой очень напоминает цвета радуги. В этой стене находятся не двое ворот, как сообщает Гомер, а целых четверо. Двое из них выходят на равнину Глупости, причем одни из них сделаны из железа, другие из кирпичей; из этих ворот выходят все страшные, кровавые и мучительные сны. Двое других ворот обращены к гавани и к морю; одни сделаны из рога, другие, через которые прошли мы, — из слоновой кости. Как войдешь в город, сразу направо находится храм Ночи; из всех богов здесь больше всего чтят ее и Петуха, которому обитатели воздвигли храм около гавани. По левую руку находятся чертоги Сна, который правит этим городом с помощью двух сатрапов и наместников: Страшителя, сына Напраснорожденного, и Богатея, сына Фантасиона. Посреди площади находится источник по имени Сонник, а поблизости от него — два храма, посвященных Истине и Обману. Тут же находится и главное святилище их и прорицалище, во главе которого стоит вещатель и толкователь снов — Возвеститель; ему эту почетную должность поручил Сон.

34. Что касается самих снов, то все они различаются своим видом и свойством: некоторые из них большого роста и прекрасны собой, другие же малы и невзрачны; одни кажутся совсем золотыми, а другие — обыденны и ничего не стоят. Есть среди них и крылатые сны, и совсем сказочные, и такие, которые, как бы приготовившись к празднеству, нарядились царями, богами и тому подобным образом. Многие из них были нам знакомы, так как мы уже сами видели их. Сны подошли к нам и приветствовали как старых знакомых, затем усыпили и повели к себе, где устроили блестящий и роскошный прием, изготовили великолепное угощение и обещали сделать из нас царей и сатрапов. Некоторые из них отвели нас на родину, где показали нам наших домашних, и в тот же день привели обратно.

35. Тридцать дней и столько же ночей пробыли мы у них, проводя все время во сне за пирами, пока нас внезапно не разбудил оглушительный удар грома; мы тотчас же вскочили и, забрав съестных припасов, отправились в дальнейшее плавание. Через три дня мы приблизились к острову Огигии и высадились на нем. Тут я первоначально вскрыл письмо и познакомился с его содержанием. Оно гласило так: «Одиссей шлет Каллипсо привет. Сообщаю тебе, что вскоре после того, как я отплыл от тебя на сколоченном мною плоте, я потерпел крушение и только с помощью Лейкотеи едва спасся на землю Феаков, которые и отправили меня домой. Здесь я нашел множество женихов моей жены, которые пировали в моем доме. Я их всех убил, но впоследствии погиб от руки Телегона, моего сына от Кирки. Ныне я нахожусь на Острове Блаженных и очень раскаиваюсь в том, что покинул тебя и отказался от предложенного тобой бессмертия. Как только мне представится удобный случай, я убегу отсюда и явлюсь к тебе». Так гласило письмо, в конце которого была прибавлена просьба ласково принять нас.

36. Отойдя немного от берега, я нашел пещеру — совсем такую, как она описана у Гомера, — а в ней Каллипсо за пряжей шерсти. Взяв от меня письмо и прочитав его, она сначала долго плакала, но потом пригласила нас на роскошный обед, во время которого расспрашивала про Одиссея и про Пенелопу, какая она с виду и правда ли, что она отличается большой добродетелью, за которую ее когда-то так восхвалял Одиссей. На эти вопросы мы ей давали такие ответы, которые, по нашему мнению, могли быть ей приятными. Затем мы вернулись на наш корабль и провели ночь недалеко от берега.

37. На следующее утро, когда мы опять выехали в море, дул довольно сильный ветер. Вскоре поднялась буря, которая продолжалась целых два дня. На третий день мы столкнулись с Тыквопиратами — дикими людьми с соседних островов, которые грабят проезжающих. Корабли их состоят из огромных тыкв, длиною в шестьдесят локтей, которые они предварительно высушивают и выдалбливают, удаляя все содержимое; вместо мачт они употребляют тростники, а вместо парусов — листья тыквы. Они напали на нас с двух сторон, и завязалась битва, в продолжение которой они, вместо камней, бросали тыквенные семена и ими ранили многих из наших. Мы сражались довольно долго с одинаковым успехом. Около полудня мы вдруг позади Тыквопиратов увидели суда Орехокорабельщиков. Как выяснилось, они были враждебны друг другу, так как Тыквопираты, заметив их приближение, тотчас же оставили нас, набросились на них и вступили с ними в бой.

38. Увидев это, мы поставили паруса и пустились в бегство. Они же продолжали сражение, но было очевидно, что победа останется на стороне Орехокорабельщиков, так как своей численностью они превосходили Тыквопиратов — у них было целых пять отрядов, — а кроме того они сражались на более прочных судах: корабли их состояли из пустых половин ореховой скорлупы, из которых каждая была длиной в пятьдесят саженей. Скрывшись от врагов, мы принялись лечить наших раненых и решили вообще не снимать впредь оружия, чтобы быть готовыми в случае какого бы то ни было нападения, и не напрасно.

39. Не успело еще зайти солнце, как с одного пустынного острова на нас накинулось около двадцати человек верхом на дельфинах; это тоже были разбойники. Дельфины несли их на себе очень уверенно и иногда вздымались даже на дыбы и ржали точно кони. Приблизившись к нам, они набросились на нас с двух сторон и стали метать в нас высушенных каракатиц и рачьи глаза. Мы в свою очередь закидали их стрелами и дротиками, так что враги не смогли устоять перед нами и обратились в бегство в сторону острова, причем многие из них были ранены.

40. Около полуночи, когда наступило морское затишье, мы нечаянно натолкнулись на огромное гнездо зимородка, имевшее около шестидесяти стадий в окружности. Сам зимородок был не меньше своего гнезда; он сидел как раз на яйцах, а при нашем приближении взлетел, подняв взмахом своих крыльев такой ветер, что наш корабль чуть не пошел ко дну, и, улетая от нас, издавал жалобный крик. Когда наступил следующий день, мы высадились, чтобы осмотреть гнездо, которое очень напоминало большой плот, так как было сооружено из огромных деревьев. В нем лежало около пятисот яиц, из которых каждое было гораздо больше хиосской бочки; внутри них уже были видны и птенцы. С помощью топора мы раскололи одно из этих яиц, и из него вылупился не оперившийся еще птенчик, силой свой превосходивший двадцать грифов.

41. Не успели мы отплыть и двухсот стадий от гнезда, как с нами стали твориться совсем невероятные чудеса: корма наша, имевшая форму гуся, вдруг покрылась перьями и стала гоготать; у кормчего Скинфара, бывшего до сих пор лысым, вдруг выросли волосы, и — что еще более удивительно — на мачте корабля появились почки, выросли ветви, а на верхушке показались даже плоды смоквы и черный виноград, но не совсем еще зрелые. При виде всех этих сверхъестественных явлений нас охватил ужас, и мы стали молиться богам.

42. Не успели мы проплыть пятисот стадий, как увидели огромный и густой лес, состоящий из сосен и кипарисов. Мы сначала решили, что это материк, но потом оказалось, что перед нами находится бездонное море, поросшее деревьями без корней, которые, несмотря на это, стояли неподвижно и прямо и казались плывущими нам навстречу. Приблизившись к этому лесу, мы осмотрели его со всех сторон и были приведены в полное недоумение, потому что не знали, как нам теперь поступить. Проплыть между деревьями не было никакой возможности, так как они были слишком густы, а кроме того переплетались между собой ветвями; возвращаться же назад не имело никакого смысла. Тогда я взобрался на самое высокое дерево и стал обозревать окрестности. Оказалось, что лес этот простирается на протяжении пятидесяти стадий или даже немного больше, и что сразу за ним находится другой океан. Мы порешили тогда втащить наше судно на верхушки деревьев, которые отличались своей густотой, и переправиться по ним до следующего моря, если только это будет возможным. Так мы и сделали: привязали к нашему кораблю толстый канат и втащили его на деревья, — что стоило нам больших усилий, — опустили его на ветви, распустили паруса и, подгоняемые попутным ветром, поплыли точно по морю. При этом мне вспомнились слова поэта Антимаха, гласящие так:

43. С трудом мы перебрались этим путем через лес, спустили потом тем же образом корабль на море и поплыли по чистой и прозрачной воде, пока нам не пришлось внезапно остановиться перед огромным ущельем, образовавшимся от расступившейся воды и напоминавшим собой те расщелины, которые часто образуются в почве после землетрясений. Если бы мы не успели вовремя убрать паруса, то наше судно, наверное, провалилось бы в эту пропасть. Высунувшись за борт, мы заглянули в этот провал, глубиной по крайней мере в тысячу стадий, и ужаснулись его необычайному виду, так как вода, разделившись, стояла совсем неподвижно. Затем мы стали озираться по сторонам и увидели направо не очень далеко водяной мост, перекинутый от одной водной поверхности к другой, так как он вытекал из одного моря и втекал в другое. Принявшись усиленно грести, мы вскоре приблизились к этому мосту и с большим трудом переправились по нему через пропасть, хотя сначала и не думали, что это будет возможно.

44. Отсюда нас приняло очень спокойное море, и мы увидели перед собой остров, небольшой, по виду обитаемый, легко доступный. На этом острове жили быкоголовые дикие люди, по имени Букефалы, с головой и рогами быка, как у нас изображают Минотавра. Пристав к берегу, мы пошли искать воды и съестных припасов, которых у нас больше не было. Воду мы отыскали тут же поблизости, но больше ничего уже найти не могли. Судя по громкому мычанию, раздававшемуся невдалеке, мы решили, что здесь должно находиться стадо быков, и двинулись поэтому дальше, но вскоре натолкнулись на людей, которые тут же набросились на нас и захватили трех из наших товарищей, я же со всеми остальными бросился бежать к морю. Ввиду того что нам совсем не хотелось оставлять у них безнаказанно наших друзей, мы все вооружились и напали в свою очередь на Букефалов, которые только что собрались поделить между собой мясо убитых наших спутников. Устрашенные нашим нападением, они бросились бежать, мы же преследовали их и убили при этом около пятидесяти человек, двух захватили в плен и вместе с ними тотчас же вернулись обратно. Съестных припасов мы так и не нашли. Хотя мне все и советовали убить наших пленников, но я не соглашался на это, а вместо того решил связать их и стеречь до тех пор, пока не явятся послы от Букефалов и не предложат нам за них выкупа. Вскоре они действительно появились, стали кивать нам головой и жалобно мычать, точно умоляя нас о чем-то. Предложенный ими выкуп состоял из большого количества сыра, сушеной рыбы, лука и четырех оленей о трех ногах: две ноги у них были позади, а две передние срослись в одну. Мы приняли этот выкуп, выдали их пленников и, пробыв здесь еще один день, пустились в дальнейший путь.

45. Через некоторое время в воде показалась рыба, вокруг нас стали летать птицы — все признаки, свидетельствующие о близости земли, были налицо. Вскоре мы увидели и людей, которые занимались совсем новым способом мореплавания. Они были одновременно и кораблями, и корабельщиками и достигали этого следующим образом: ложась в воду на спину, они поднимали срамные части, которые отличаются у них своими размерами, затем растягивали их как парус и, держа концы в руках, плыли таким образом по ветру. За этими людьми показались другие, сидя на пробках, запряженных двумя дельфинами, которых они подгоняли или сдерживали, смотря по надобности. Подвигаясь вперед, дельфины везли за собой пробки. Эти люди не причинили нам никакого вреда, и сами нас не испугались, а безбоязненно и самым мирным образом приблизились к нам, стали осматривать наше судно со всех сторон и удивляться его виду.

46. К вечеру мы приблизились к небольшому острову, заселенному женщинами, которые, как нам показалось, говорили на эллинском языке; они подошли к нам, взяли нас за руки и ласково приветствовали. Все они были молоды, красивы и разряжены наподобие гетер: длинные хитоны их тянулись за ними по земле. Остров их назывался Кобалусой, а город — Гидамаргией. Каждая из этих женщин взяла по жребию одного из нас к себе как своего гостя. Я же отстал немного, так как чувствовал, что тут творится нечто неладное, стал тщательно осматриваться по всем сторонам и увидел множество человеческих костей и черепов, лежащих на земле. Поднять теперь крик, созвать товарищей и взяться за оружие показалось мне неуместным. Я взял в руки мальву и обратился к ней с горячей мольбой о том, чтобы она отвратила от нас грозящие нам бедствия. Когда моя хозяйка стала мне через некоторое время прислуживать, я заметил, что у нее вместо женских ног были ослиные копыта. Тут я бросился на нее с обнаженным мечом, связал ее и заставил отвечать на все мои вопросы. Она сообщила мне, хотя и очень неохотно, что они — морские женщины, именуемые Ослоногими, питаются заезжающими на их остров чужестранцами. «Мы их сначала опьяняем, — сказала она, — а потом, усыпив их в наших объятиях, нападаем на них». После того, как я услышал все это, я оставил ее связанной, сам же поднялся на крышу дома и криком созвал своих товарищей. Когда они все сбежались, я сообщил им о том, что узнал, показал им кости и повел их внутрь дома к моей пленнице, которая тут же превратилась в воду и исчезла. Я все-таки сунул меч в эту воду, и она превратилась в кровь.

47. Затем мы изо всех сил бросились бежать на наш корабль и сразу же отплыли. Когда забрезжил следующий день, мы увидели какую-то землю и решили, что это и есть материк, лежащий в противоположной стороне от нашего. При виде его мы пали ниц и стали молиться и обсуждать предстоящее. Некоторые из нас думали, что лучше всего будет, если мы после непродолжительной высадки сразу же отправимся в обратный путь; другим же захотелось покинуть наше судно, пробраться вглубь страны и ознакомиться с нравами туземцев. Пока мы обсуждали этот вопрос, налетела отчаянная буря, разбила вдребезги наше судно о берег. С большим трудом добрались мы вплавь до берега, причем каждый из нас успел еще захватить свое оружие и кое-какие вещи.

Вот все то, что случилось со мной — до прибытия на другой материк — на море, во время плавания среди островов, в воздухе, затем в ките, а после нашего освобождения из него — в стране героев и снов и, наконец, у Быкоголовых и Ослоногих. Что же касается моих приключений на материке, то о них я поведаю в следующих книгах.