Было совсем темно. Подеялся ветер. Он нес со стеши мелкие песчинки и пахнул нагретой полынью. Очутившись на улице, Алексей с неожиданным облегчением вдохнул этот горький диковатый запах степного простора.

Шагая к штабу, он старался разобраться в событиях сегодняшнего вечера. Его вовлекают в подпольную организацию! Это значит, что если ему удастся внушить доверие тем, для кого старается Дина, то в самом скором времени он будет знать всех заговорщиков., Его будут испытывать. Как?

А Марков? Какую роль он играет в этом деле? По-видимому, не малую. «Интересный человек»… Ого, до чего интересный!

Настороженное недоумение и еще какое-то сложное чувство, в котором было трудно разобраться, вызывала в Михалеве Дина. Удивляла быстрота, с которой она решилась «воздействовать» на него.

«Рисковая, - думал Алексей. - И, небось, знает себе цену…»

Тут мысли спотыкались, и перед глазами всплывала девушка в белом платье, с косами вокруг головы и крутыми, будто нарочно сломленными посередине, бровями. Как она посмотрела на прощание! Ух ты, бестия!…

Алексей тряхнул головой, сказал вслух:

- Не пройдет! - И с каким-то даже сочувствием подумал о Соловых - о несчастном телеграфисте, которому, конечно, не под силу было выдержать такой натиск.

Теперь следовало решить, что делать дальше. До трех часов завтрашнего дня Дина должна с кем-то встретиться и получить инструкцию. Может быть, предупредить Илларионова: пусть поставит у почты людей? Нет, малейшая неосторожность - и все лопнет. Надо ждать…

Через город, по центральной улице, шла кавалерия. Слитно цокали. копыта по мощеной дороге, постукивая, катились тачанки. Проплывали огоньки цигарок, вспышками вырывая из тьмы усатые лица всадников в остроконечных буденовках. Улучив просвет в лошадином потоке, Алексей перебежал через улицу к штабу. Возле штаба горели костры. Когда Алексей проходил мимо, его окликнули. Маленькая девичья фигурка очутилась рядом.

- Маруся? - Почему-то вдруг обрадовался Алексей.

- Где ты бродишь? - сердито сказала Маруся. - Полчаса дожидаюсь. Пошли скорее.

- Куда?

- Ко мне. Там Илларионов и еще какой-то из Херсона приехал. Велели привести.

- На кой я им сдался? Сказано ведь: не встречаться.

- Ничего, у меня можно.

Они быстро пошли от штаба.

- Что там случилось? - спросил Алексей.

- Трех человек убили.

- Когда?

- Нынче вечером. Один вестовой с пакетом, пакет взяли, а двое просто красноармейцы.

Так… Значит, пока он был у Дины, ее сообщники не сидели «сложа руки». Кто это сделал? Марков?

При мысли о Маркове Алексей невольно оглянулся. Где-то здесь, в одном из домишек засыпающего городка, скрывается этот зверь. И не просто скрывается. Действует… Ну, ничего, теперь уже недолго. Важно, что он здесь!…

Пройдя немного, Маруся спросила:

- Динку видел?

- Видел.

- Разговаривал?

- Разговаривал.

- Ну как она?

- Как! Нормально… Постой, для тебя гостинец имеется. Держи-ка.

И рассыпчатое печенье с маком перешло в жесткие Марусины ладошки.

- Ой, где ты взял?

- Ешь и все! Вкусно?

- Слаще сахара!

- То-то же!

Маруся спросила подозрительно:

- Ты никак дома у нее был?

- Ага.

- И коржики оттуда?

- Оттуда.

Помолчав с минуту, она сказала:

- Смотри, окрутит тебя Динка. У нее похлеще бывали…

- Поглядим, - Алексей самоуверенно подмигнул Марусе, - таких она еще не окручивала!

В низенькой, пахнущей травами Марусиной хатенке ожидали Илларионов и приехавший из Херсона Володя Храмзов, которого Величко прислал в помощь Алексею.

Храмзов, как и Алексей, недавно начал работать в Херсонской ЧК, но уже успел стяжать себе репутацию надежного оперативника. Была в Володиной биографии одна подробность, которая сразу поставила его на особое положение среди других сотрудников, хотя сам он никогда о ней не распространялся: в Москве, откуда он приехал, Володя некоторое время состоял в личной охране товарища Ленина. Однако вытянуть хоть что-нибудь об этом периоде его жизни было невозможно: Володя отличался необыкновенной замкнутостью, слова цедил, по выражению Воронько, «как дурную самогонку, по три капли в час». Роста чуть выше среднего, курносый, с неприметной внешностью обыкновенного крестьянского парня, он с десяти шагов пробивал из, нагана серебряный гривенник, а силой уступал разве только Никите Боденко. В первые же дни работы в Херсонской ЧК Володя попал в бандитскую засаду. Собственно, засада предназначалась не для него, нового и еще неизвестного тогда сотрудника, а для уполномоченного Адамчука, возле квартиры которого она и устраивалась. Володя угодил в нее случайно, идя к Адамчуку с каким-то поручением. Бандитам, как говорится, крупно не повезло. Володя пристрелил двоих, а третьего скрутил и привел к Адамчуку на квартиру. Там задержанному был учинен допрос, и он тут же с перепугу выдал большую «малину» в Сухарном (на следующую ночь во время облавы на той «малине» был ранен Брокман). Этот эпизод стал известен от Адамчука: сам Володя не обмолвился о нем ни словом.

И еще было известно, что по приезде в Херсон Володя влюбился в делопроизводительницу опер- отдела Соню Агинскую, разбитную девицу, принимавшую ухаживания многих его товарищей. В короткий срок Володя отвадил всех ее ухажеров, а самого нахального Шурку Коробкова - форсилу и сердцееда, - который допустил непочтительное замечание по адресу Сони, так притиснул в общежитии, что навсегда отбил у него охоту распространяться о своих любовных победах и еще заставил плакаться по поводу разорванной рубахи.

Таков был Володя Храмзов. И хотя его приезд означал, что Величко не слишком уверен в том, что Алексей способен самостоятельно справиться с возложенным на него заданием, Алексей, тем не менее, был доволен: Володя не подведет, на такого можно положиться.

Вот про Илларионова этого нельзя было сказать.

Мужчина он был видный: бледный, с лихим зачесом вьющихся желтоватых волос, с горящими маленькими глазами, задвинутыми глубоко и куда-то вверх, отчего всегда казалось, что смотрит он исподлобья. Выражаться Илларионов любил учено, пышными, многословными фразами, имел маузер с серебряной насечкой и даже во время операции не выпускал изо рта прямой трубки с золотым ободком. Человек, без сомнения, смелый, но резкий и самоуверенный, Илларионов вносил в работу ненужную нервозность, был склонен к скороспелым и не всегда оправданным решениям. В работе он любил размах, шум, широкую гласность в отношении каждой проведенной операции. «Чтоб знали, - говорил он, - не дремлет Чека!…» Кое-кому из товарищей это нравилось. Но у Алексея начальник группы вызывал глухое чувство недоверия, и не потому, что он сомневался в его честности, а, скорее, из-за собственной врожденной сдержанности. Илларионов тоже недолюбливал Алексея: как и все люди подобного рода, он чутко улавливал отношение к нему окружающих.

Не без ехидства сообщив, что по указанию Величко Володя Храмзов должен помочь Алексею своей проверенной на серьезных делах опытностью, Илларионов потребовал отчета: чем Алексей занимался три дня?

- Кое-что сделал, - уклончиво ответил Алексей. Пока не прояснилась обстановка, он не хотел посвящать Илларионова в историю с Диной.

- Кое-что - мало! - заявил Илларионов и постучал чубуком трубки по столу. - Мне надо не «кое-что», а шпионский центр! Три дня сидим здесь, хватит баклуши бить! Вот какую я замыслил комбинацию. Возле церкви живет бывший учитель местной гимназии Дугин, эсер. Если меня не обманывает профессиональное чутье, а я не припомню случая, чтобы оно меня обмануло, этот тип с кем-то связан. Тебя здесь никто не знает. Определим к нему на квартиру. Будешь следить и держать меня в курсе происходящего в его доме.

- И все? - спросил Алексей.

- Пока все.

- А Володя? Его тоже на квартиру? Ведь он помогать мне должен.

- Для Храмзова временно найдется другое дело. В дальнейшем, вероятно, тебе удастся что-нибудь обнаружить у Дугина, тогда будете действовать совместно.

- Тебе Величко говорил, что у нас не такой план? - с плохо скрываемым раздражением спросил Алексей.

- Это насчет какой-то бабы, любовницы того сигнальщика? Говорил! - Илларионов вздохнул, показывая, что ему скучно объяснять всем известные вещи. - Михалев, не будь дитей! Отвыкни от ученического следования тому, что тебе велели старшие. Величко указал на одну из многих возможностей оперативного подхода к заданию, примерную и, если так можно выразиться, оптимальную, гм… возможность. Но он не знал местной ситуации. А я знаю. И я говорю: поиски той бабенки отнимут драгоценное время, а пользы не принесут. Придется тебе работать в одном направлении с нами.

- Придется… - Алексей, хмурясь, достал кисет, подержал его в руках и, не закурив, сунул обратно в карман. - А если я тебе скажу., что уже нашел ту «бабенку» и что час назад меня завербовали в шпионы?

- Тебя?!

- Вот именно, меня.

Маруся загремела чугунком, который ставила в печь, и вода, шипя, плеснулась на угли. Храмзов приоткрыл рот.

Настороженно глянув на Алексея: не врет ли? - и убедившись, что не врет, Илларионов отрывисто приказал:

- Рассказывай!

Алексей рассказал все, начиная со встречи с Вандой и ее мужем и кончая свиданием с Диной у нее на квартире.

Илларионов вскочил. Быстрыми шагами прошелся от стены до стены, волоча за собой кудрявые завитки дыма. На щеках его играли желваки.

- Так! - сказал он, останавливаясь посреди хаты. - За Федосовой немедленно установить слежку. Перехватим тех, кто к ней явится. Завтра, вместо тебя, я сам пойду к ней с людьми. Что касается родственников сигнальщика, то их ночью же возьмем!

Теперь вскочил Алексей.

- Ты соображаешь, что говоришь?! - чуть не закричал он. - Угробить все хочешь? Да я!… Слушай, Илларионов: операция только начинается! Если ты не будешь мне мешать, я через три-четыре дня дам тебе полный список всего подполья!

- Четыре дня! - Илларионов прыгнул к столу. - Завтра! Завтра же вечером я буду знать! Девка всех выдаст!

- Не выдаст! Не сразу, во всяком случае!

- Вы-ыдаст!

- А я говорю - нет! Да пока ты будешь ее допрашивать, они все разбегутся!

- Плохо ты меня знаешь! - Илларионов выдернул трубку изо рта, мундштуком ткнул себя в грудь: - За один вечер всех переловлю! Ни одна гадина не уйдет!… Словом, чего размазывать: сказано - и конец!

От сознания совершенной ошибки Алексей готов был откусить себе язык. Ведь не хотел же говорить, так нет - брякнул! Этот Илларионов одним махом все погубит!

Начальник опергруппы уже надевал кавалерийскую фуражку с оттянутой назад тульей и коротким круглым козырьком.

- Подожди, Илларионов, послушай, как я хочу…

- Незачем! Все ясно! Собирайся, покажешь дом этих… Соловьевых, что ли?

- Соловых? А их-то за что?

Об этом, по-видимому, Илларионов не думал. Он проговорил не так уверенно:

- Как, за что! - Но тут же, не давая себя обить с толку, закричал: - Не понимаешь? Контру на свободе оставлять?!

- Ладно, начальник, - сказал Алексей. - Поступай, как хочешь… Но только я с тобой не пойду, а сейчас сяду и напишу рапорт Брокману, и Маруся доставит его в Херсон еще до утра. Опишу, какое положение, и свой план, который ты даже слушать не желаешь, ребята подтвердят! А там шуруй на полную свою ответственность!

Угроза привлечь в качестве судьи председателя ЧК подействовала на Илларионова. К тому же молчавший в течение всего разговора Володя миролюбиво пробасил:

- Чего ты горячку порешь! Дай человеку сказать.

Илларионов сорвал фуражку, в сердцах шмякнул ею об стол, опустился на лавку. С минуту смотрел в угол, подрыгивая худым коленом, а потом заговорил неожиданно спокойным голосом:

- Поработаешь тут! Тоже мне оперативники, за смертью с вами ходить! Послушаем, что ты надумал!

- Никаких арестов и никаких слежек пока не устраивать, - сказал Алексей.

Илларионов сильнее дрыгнул коленом, но сдержался.

- Я войду в организацию, - продолжал Алексей, - заслужу доверие. Много времени это не займет: они и сами, наверно, торопятся. Будут меня испытывать, как - не знаю, но тут уж вместе что-нибудь придумаем. Если получится, возьмем всю шайку разом и еще установим, какие у них связи, нет - арестовать Федосову всегда успеем. В любом случае я и без допросов узнаю, кто на них работает.

- Мазня! - загорячился Илларионов. - С такими вариантами еще неделю проваландаемся! А если шлепнут тебя?

- Ты обо мне заботишься?

- Что, если тебя уберут до того, как мы что-нибудь получим?

- Тогда делай по-своему. А сейчас надо воспользоваться случаем - другого такого не будет. Я считаю так: пусть Храмзов следит за мной. Не за Федосовой, а за мной, понимаешь? Он сумеет незаметно.

- Для охраны, что ли? - презрительно подымая бровь, спросил Илларионов.

- Чтобы быть в курсе и помочь, если понадобится, - оказал Алексей.

Илларионов бросил руки на колени, хотел возразить, но его перебил Храмзов.

- Михалев толково предлагает, - сказал он негромко. - Лучше все равно не придумаешь.

Поняв, что соотношение сил не в его пользу, Илларионов круто изменил тактику.

- Чудаки вы, люди! - сказал он. - Как будто я хуже хочу… Пожалуйста: план Михалева по разведывательной терминологии гм… называется «двойная игра». У меня своя точка зрения на методы разведки, но я не настаиваю, пожалуйста. Все это можно было бы проверить быстрей, но…- он приподнял плечи и сделал рукой жест, который означал: «было б с кем».

- Значит, никакой слежки устанавливать не будешь? - еще раз спросил Алексей.

- Пожалуйста, не буду.

- Ой, как хорошо! - воскликнула Маруся. Она с волнением следила за их спором. - Вот и договорились.

- Но рапорт я все-таки пошлю, - предупредил Алексей. - И напишу, что ты согласился с моим планом.

- Пиши, сделай милость…

- Сможешь доставить сегодня же? - спросил Алексей у Маруси.

- Я дядю Селемчука пошлю, до утра успеет! - ответила девушка, глядя на Алексея так, будто впервые видела.

- Да, Илларионов, сегодня убили вестового с пакетом?

- Убили.

- А что в пакете?

- Ничего особенного: уведомление в штаб фронта, что получена оперативная карта… Учти, Михалев, я должен знать о всех твоих действиях!

- Само собой разумеется! - сказал Алексей.

Потом они, уже вполне мирно, договорились обо всех подробностях. Илларионов стал прежним - говорил солидно и энергично сосал трубку. Затем он ушел, а Володя с Алексеем остались: один - ночевать на Марусином сеновале, другой - писать рапорт.