Сева продолжал ворчать и на улице:

- Отделался! Выгнал, словно собаку…

Ростом Сева был такой же, как Алексей, и в его рыхлой нескладной фигуре угадывалась недюжинная сила, а голосок имел плаксивый, тонкий и говорил нараспев, слегка пришептывая:

- Это же не человек, а эгоист! Отдай за него душу, а он и не покашляет! Тебе хочется побыть с девочкой, что я имею против? Так нет! Ему надо, чтобы я совсем ушел!

- Что ты болтаешь! - перебил его Алексей. - С какой девочкой?

- А ты сам не додумал?

- С Диной?

- С кем же еще!

- С чего ты взял, дурак! - неизвестно почему, вспылил вдруг Алексей. - Что ты языком вертишь!

- Ты в нее врезался, - спокойно сказал Сева, - это видно даже слепому, так тебе не хочется верить. Ой, мальчик, не ты первый, не ты последний!

- Подожди! Почему ты решил, что она с Марковым?

- Смотрите на него: я решил! У них же пламенная любовь! Чувства!… Плевал я на те чувства! Я бы эту Досечку своими руками придушил! Одна только польза от нее, что приманивает таких, как ты. Теперь они тебя возьмут за жилку, все высосут до капелюшечки, а ты дожидайся, может, Досечка не обманет!

- Болван! - проговорил Алексей. - Разве в ради бабы? Чихать мне на вашу Досю!

Они подошли к центральным улицам. Сева замолчал и пропустил Алексея вперед.

…Конечно, Сева мог и приврать, но Алексей почему-то поверил сразу. Он по-новому оценил и те взгляды, которыми обменивались Марков и Дина (в них было больше, чем простое взаимопонимание), и то, что они обращались друг к другу на «ты», а Дина звала Маркова уменьшительно «Витей»… Нет, Сева не врет… Но тогда непонятно, зачем понадобились Дине сегодняшние нежности? Еще вчера это было оправдано: завлекала простодушного парня. Но зачем это ей сегодня, когда карта похищена и Алексей, по их мнению, связан по рукам и по ногам?

Сева приглушенно командовал: «Налево…», «Прямо…», «Сюда».

Они благополучно добрались до окраины, покружили по переулкам и, наконец, пришли.

Это был запущенный постоялый двор: дырявые навесы, загон, покрытый липкой навозной грязью, с поломанными яслями для скота и какой-то несуразный приземистый дом, сложенный из толстенных бревен, в которых прорезаны крохотные оконца. Посреди двора стояли телеги с задранными оглоблями, где-то в темноте жевали лошади.

- Айда со мной, - сказал Сева, - сейчас обратно отведешь.

На условный стук - три двойных удара и, чуть погодя, еще один - дверь отворил босой бородатый мужик в посконной рубахе, свисавшей на солдатские линялые штаны. Он держал в кулаке витую церковную свечу.

Увидев рядом с Севой незнакомого человека, мужик поспешно задул свечу.

- Свой, - успокоил его Сева. - Крученый прислал. Григорий у тебя?

- Туточки… Спыть.

- Буди по-быстрому!

Мужик впустил их в большую, освещенную коптилками комнату с двухэтажными нарами вдоль стен. Горько пахло промокшей одеждой. На нарах спали какие-то люди. Когда стукнула дверь, они зашевелились, приподняли головы.

- Це Сева, - сказал хозяин.

Головы опустились.

Хозяин ушел за занавеску, отделявшую печной угол, и вскоре вернулся с высоким заспанным человеком, вид которого в первый момент изумил Алексея. Он был. в расстегнутой студенческой тужурке с блестящими пуговицами и бархатными петлицами на воротнике. На ногах шевровые сапоги с голенищами, сдавленными в гармошку. Под тужуркой, высовываясь наполовину, висел маузер.

Не только тужурка, но и каждое движение выдавали в этом человеке городского жителя. Лицо, опушенное светлой бородкой, было бы даже красивым, если бы не красные пятна на переносице и отечные мешки на скулах - следы систематического пьянства. Густые брови, срастаясь, сплошной линией тянулись от виска до виска, на них спадали путаные, давно не стриженные волосы.

Он окинул Алексея въедливым подозрительным взглядом и, когда Сева повторил, что это - свой, поздоровался отрывистым кивком.

Они с Севой сели к столу и заговорили вполголоса, сдвигаясь лбами. Сева передал «студенту» (так Алексей окрестил его про себя) присланную Марковым карту и строжайший наказ немедленно переправить ее через Чалбасы, Каланчак, Новотроицкое. Алексей понял - в Крым…

- Доставим, - хрипато, как от перепоя, сказал «студент», растирая на щеке розовую вмятину от подушки. - Сейчас же поеду на хутор» не позже, чем утром, отправлю Мартыненко, так и скажи ему. А как добыли карту?

- Вон тот постарался, - указал Сева на Алексея. - Добрый скачок отмочил!

«Студент» снова, на этот раз с большим расположением, оглянул Алексея. Сева наклонился к нему и что-то долго шептал в самое ухо. Как ни напрягался Алексей, но расслышал только отдельные слова: «Приготовил такую… долбанет к чертовой матери!… тебе… чтобы там и дожидался… может послезавтра… она одна закончит…»

- Ладненько, - громко сказал «студент», - все ясно.

Он начал одеваться. Поверх тужурки натянул длинную, до колен, бекешу, покрылся широкополым брылем и сказал хозяину:

- Хвыля, буди Макарку. А вы, - повернулся он к Севе и Алексею, - поспешайте, я за вами. Скажите Крученому, что все будет в ажуре…

За воротами Алексей спросил:

- Кто он такой?

- Так то же ж Смагин. Григорий Смагин! - словно удивляясь неосведомленности Алексея, сказал Сева. - Неужто не слыхал?

- Бандит? - вырвалось у Алексея.

Сева остановился.

- Сам ты бандит, курья печонка! - зашипел он. - Это твои краснопузые - бандиты! Ан-тили-гент! Таких на всю Россию две бутылочки! Бандит!… Может, и я, по-твоему, бандит? Григорий образованность имеет, на адвоката учился… Что ты можешь о нем понимать, дерьмо ты!

…Слышал ли Алексей про Смагина, вернее, про братьев Смагиных? Их было двое - Григорий и Василий.

С тех пор как он начал работать в Херсонской ЧК, не проходило недели, чтобы о братьях-разбойниках не говорили громко, со скандалами, с упреками в адрес то одного, то другого оперуполномоченного. Особенно доставалось Адамчуку, в обязанности которого входила ликвидация подобных субъектов.

У Смагиных была банда, действовавшая на правом берегу Днепра, где-то в районе Большой Александровки, но засечь место ее основной базы не удавалось, как ни бились. Трижды против нее высылались отряды ЧОНа, и каждый раз они приезжали назад ни с чем да к тому же еще изрядно потрепанные. Подвижная, небольшая - в ней насчитывалось около полутора сотен сабель, - банда налетала внезапно и легко уходила от преследования: следы ее безнадежно терялись среди богатых деревень и хуторов «черного» кулацкого района.

Вначале существовало мнение, что Смагины просто «гулящие», у которых лозунг незатейлив: грабь, пока возможно! Однако в середине августа вблизи Большой Александровки разыгралась трагедия, пролившая свет на их подлинную сущность. Смагинцы захватили проезжавшего в тех краях секретаря Херсонского укома партии и его трех спутников - местных большевиков. С ними расправились зверски, по обыкновению политических бандитов: выкололи, глаза, обрубили уши, а распоротые животы набили пшеницей - нате, мол, жрите, большевики, наш хозяйский хлебушек…

Постепенно собрались кое-какие сведения о Смагиных. Оба из дворян, коренные феодосийцы. Младший, Григорий, юрист-недоучка, по убеждениям эсер, стоит за крепкого хозяйчика. Старший, Василий, в прошлом деникинский доброволец, садист и пропойца, в банде исполняет обязанности палача, уступив руководящую роль Григорию, перед которым, как говорили, благоговеет.

И вот этого неуловимого Григория Смагина только что видел Алексей. Надо вернуться, остановить, не дать уйти! Поздно! Да и не получится в одиночку. К тому еще - Сева…

- Бандит… - бубнил он. - Горло надо рвать за такие слова! Набрался у красных разных слов! Люди за идею страдают, а всякая мразь… бандит!…

- Ну ладно, ладно, - сказал Алексей, - подумаешь, оговорился.

Сева еще долго не мог успокоиться.