У загона, возле старого засыпанного колодца, Алексей положил Воронько на траву.
Воронько не стонал. Он только всхлипывал тихонько, вздрагивая головой, да еще в горле у него что-то дрожало низко и хлюпко. Из-под усов к шее тянулась черная полоса. Алексей попробовал пальцем - кровь. Он присел, рукавом отер щеку, шепнул:
- Подожди, Иван Петрович, я ненадолго…
Воронько не ответил. Алексей оглянулся, нащупал в темноте какой-то чурбан, подсунул его Воронько под голову и встал.
- Так я сейчас, пять минут…
Он вытащил наган и, придерживаясь за изгородь, пошел по обочине.
Впереди белели хаты. Колодезный журавль, казалось, торчал из рябого, светло-серого неба. Ветер с Днепра трепал и мял жесткую листву.
У дороги валялась сломанная бесколесная телега. Алексей остановился возле нее, обдумывая, куда идти, и свернул к стоявшей да отлете хатенке.
Заплетаясь ногами в огородной ботве, он добрался до забора, нашел калитку. Собаки во дворе не было.
В хате, видимо, прислушивались. Как только Алексей постучал, раздался тонкий, настоенный страхом девчоночий голос:
- Маманя, ты?
- Откройте…
- Дядя Степан?
Стукнула о доски тяжелая заставка. Алексей надавил и, едва запор был снят, он отодвинул тугую, трущуюся об пол дверь и протиснулся в сени. Натыкаясь на рухлядь, пробрался в комнату.
На столе горела коптилка. От ветерка, влетевшего в дверь, огонек заколебался, удлиняясь, и Алексей успел мельком окинуть взглядом старую, давно не беленую хату. В углу на кровати, под лоскутным одеялом, кто-то лежал.
Девочка, заложив запоры, вошла следом за Алексеем, плаксиво говоря:
- Чего долго, дядя Степан? Мамани-то все нет. Как уехала вчера, так и не возворачивалась. Чего бы, дядя Степан? А-а!… - закричала она, разглядев его, и зажала рот ладонями.
- Тихо! - попросил он. - Тихо, девочка, не кричи! Кто-нибудь есть дома постарше?
На кровати поднялась женщина. Алексей вгляделся - молодая.
- Вам чего? - спросила она, до подбородка натягивая одеяло.
- Хозяюшка, красноармейцы мы, от бандитов спасаемся. Дорогу потеряли…
Скрывать не имело смысла. Темное исцарапанное лицо Алексея, кровь на распахнутом френче, наган в руке, да и его неожиданное появление в таком виде здесь, ночью, в центре бандитского района, - все это красноречиво говорило о том, кто он такой.
Женщина спустила ноги с кровати и начала шарить на полу обутки. Алексей торопливо продолжал:
- Товарищ у меня тяжело раненный. Помирает. Помогите, хозяюшка, дорогая…
Женщина нашла обутки и, одергивая длинную нижнюю юбку, встала.
- Чего вам? - переспросила она, будто не расслышав.
- Красноармейцы мы… Товарищ умирает у колодца… Ему помочь надо!…
Она заговорила быстро, рассматривая Алексея завалившимися глазами:
- Ой-и нет, не можем мы, не можем, добрый человек! В деревне же зеленые!
- Зеленые?!
- Пять человек у Сафонова, старосты! Давеча их много приезжало, а после, бог дал, уехали, только пять и осталось… Да ведь все равно, узнают - не жить нам. Не возьмем его, ох, не возьмем, добрый человек!…
- Да нет же… - начал Алексей.
Она не дала ему продолжать:
- Что мы, миленький, с им делать будем? Я вот больная да сестренка малая…
Девочка, оправившись от испуга, стала, захлебываясь, выговаривать, что мамка их уехала за мукой в соседнюю деревню к тетке Ефросинье да все нет ее.
- Ты, дяденька, не видал случаем?
- Не видел, - сказал Алексей. Перед этими плачущими женщинами он на минуту забыл, зачем пришел.
А они рассказывали наперебой, что утром приехали бандиты, объявили «нибилизацию», двух мужиков взяли, а третьего, Ивана Лотенко - он идти не хотел, - увели силой, после уехали, а пятеро осталось у старосты Сафонова, который и сам в налеты ходит, а ныне наворовался, так дома сидит.
- Если он у нас красноармейца найдет, лютой смерти предаст, душегуб! - говорила женщина. - Я ведь сама богом только и жива: мой муж второй год в красных воюет…
- Да я его оставлять не собираюсь! Мне лодку нужно, до Херсона доехать!
- Лодку? - переспросила женщина, и по тому, как она вдруг замялась, Алексей понял, что лодка у них есть.
- Хозяйка, выручи! - сказал он, вкладывая в свою просьбу все свое отчаяние, всю боязнь за Воронько. - Помрет товарищ! У тебя у самой муж такой, как мы…
- Миленький, как же без лодки-то? - проговорила женщина и, точно ища поддержки, оглянулась на сестру. - Ведь она одна у нас…
- Вернем лодку! Обязательно вернем! Вот тебе большевистское слово! Веришь? - и, видя, что она все еще колеблется, вытащил из кармана свой чекистский мандат. - Смотри сюда: чекисты мы из Херсона. Хочешь, расписку напишу?
- Да не надо мне! - замахала она руками. - На кой мне твоя расписка!
- Мы тебе вместо лодки шаланду приведем с парусом! И будет тебе вечная благодарность от Советской власти!
- Чего уж, - нерешительно проговорила женщина. - Ежели помирает человек… Рази я не понимаю! - И повернулась к сестре: - Нюрка, сведи его, нехай… Весла в курене.
Девочка вскарабкалась на печку и через минуту спустилась вниз, связывая за спиной концы большого рваного платка. Увидев ее готовой, старшая всхлипнула, притянула к себе и, оправляя платок, зашептала:
- Низом идите, бережком, тихенько, не услышали б у Сафонова.
Опасаясь, как бы она не передумала, Алексей, слегка подтолкнул девочку к двери.
Женщина сняла запоры, и они вышли из хаты. Девочка юркнула в сарай и приволокла по земле два весла. Алексей закинул их на плечо и шепнул женщине, отпиравшей калитку:
- Спасибо тебе, сестренка!
Она, уже, возможно, сожалея о своей доброте напомнила:
- Лодку-то не погуби!
- Не бойся…
Воронько не дышал.
Алексей опустился на землю, подтянул колене и положил на них тяжелую, гудящую голову.
Только теперь он почувствовал, как устал. Болели ноги - до крови, должно быть стер; плечи и спину резко саднило.
Он подумал, что сейчас можно бы лечь возле Воронько и уснуть.
- Дядя, - позвала его девочка, - что ж ты? Пойдем, а, дяденька…
Тогда Алексей встал на колени и начал обшаривать Воронько. Из карманов гимнастерки достал пачку документов, часы, в брюках нащупал наган, вытащил его и сунул за пояс рядом со своим. Потом сложил Воронько ноги, руки вытянул вдоль тела и, совсем разбитый, присел рядом.
Сзади всхлипнула девочка.
- Тише…
Она замолчала, сильно вздрагивая.
Придвинувшись к ней, он зашептал:
- Понимаешь, умер Воронько. Пока я к вам ходил, умер… понимаешь, девочка, я его с прошлой ночи, верст… - он махнул рукой.
Девочку била дрожь.
Он замолчал и некоторое время смотрел на нее, не понимая что с нею? И вдруг почувствовал, что у него горит лицо. И странно - будто смывалась усталость: легче стало голове. В груди будто освобождалось что-то. И совсем неожиданно для себя он издал гор леям какой-то низкий надорваный звук и понял, что плачет…
Он поднялся, взял весла.
- Ну, пойдем, лодку приготовим. Его после…
Девочка живо вскочила и, всхлипывая и шмыгая носом, побежала вперед.
Деревня была большая. Как и многие приднепровские деревни на левобережье, она стояла на небольшой возвышенности, спасавшей ее во время половодья. Слева простирались заливные луга, справа - один из рукавов Днепра. Девочка провела Алексея мимо каких-то амбаров, и они оказались по середине деревни.
- Стой, - сказал Алексей, - куда ты меня завела? На собак нарвемся.
- Собак нет. Которые собак имеют, в хаты забрали. За тем куренем тропка до рички…
Алексей помедлил, прислушался.
Было тихо. Вязкая темень делала деревню широкой и несуразной. Над крышами покачивались купы деревьев. От этого казалось, будто, вся деревня скрытно и боязливо шевелится.
Вдруг что-то звякнуло раз, другой, потом донесся негромкий густой голос, и Алексей увидел, как колодезный журавль, все. еще заметный в небе, качнулся и исчез.
Девочка потянула Алексея в сторону.
- То они… у Сафонова… - от страха она совсем потеряла голос.
- Погоди, - сказал Алексей освобождаясь. - Погоди!
Скрипело дерево, заговорила женщина, и снова ей что-то коротко, басом, ответил мужчина. Опять звякнуло, и стало тихо.
- Ты вот что… - сказал Алексей. - Ты подожди меня здесь, слышишь?
Девочка всплеснула руками:
- Ты куда, дяденька?
- Сейчас я… - Он вытер лоб. Ему стало жарко. - Взгляну. Подожди… Я скоро.
- Ой, дядю, не надо!
Он бросил весла и достал револьвер. Только проверив, все ли патроны на месте, и отойдя на несколько шагов, он вспомнил о девочке, обернулся и сказал:
- Ты не уходи. Сиди здесь. Не бойся, я вернусь…
Девочка, не отвечая, смотрела на него с ужасом, сдвинув локти и прижав кулачки к подбородку.
Дом стоял посреди палисадника, заросшего сиреневыми кустами. Когда Алексей подходил, хлопнула дверь. Он лег на землю и подождал. Часовых не было видно. Алексей перелез через ограду и в два прыжка перебежал к стене.
Окно было отмечено в темноте желтой щелью между ставнями. Ставни были заперты. Алексей потянул одну: скрипнув, она поддалась. Полоска света упала на кусты.
Алексей прижался к стене.
В хате слышалось несколько мужских голосов и один высокий - женский. Алексей приподнялся и заглянул в окно.
В комнате было светло, горели две лампы. Одна - пузатая, под зеленым козырьком - была подвешена к потолку, другая стояла на краю печной лежанки.
Алексей сосчитал бандитов: один у двери, трое за столом, один моет ноги - пять, все. Еще хозяин и женщина…
Он всматривался напряженно, точно стараясь запомнить на всю жизнь. В хате одна комната. Справа дверь, за нею печь. У стены кровать. Стол недавно, по-видимому, выдвинут на середину. В темном углу - иконы, огонек лампадки.
Рыжий бандит, в солдатской папахе и гимнастерке, с карабином и набором гранат у пояса, стоял, привалившись к печи. Когда он улыбался, у него широко раздвигались толстые, поросшие красным волосом щеки
«Часовой, выходит, - подумал Алексей. - Этого раньше…»
Второй, совсем молодой еще, по виду бывший кадет или гимназист старшеклассник, сидя на скамье у кровати, мыл ноги в жестяной шайке. У него были розовые, будто ошпаренные уши. Вымыв одну ногу, он закинул ее на колено, вытер пестро расшитым полотенцем и осторожно поставил на пол круглой пяткой.
Трое ужинали. Двое из них сидели спиной к окну, их лиц Алексей не видел. Третий, должно быть старший, лысый, с калмыцкими скулами, медленно жевал, полузакрыв глаза.
Рослый мужик в жилете поверх выпущенной из штанов рубахи, присев на краешек кровати, что-то быстро говорил. У него часто двигалась черная плоская борода.
Возле двери на табурете были сложены шашки, несколько кобур, стояли прислоненные к стене винтовки.
Алексей смотрел, стискивая наган и скрючив палец на спуске. Он знал, что стоит прижать его - исчезнет тишина и уже не восстановится. И сам он из охватившей его тяжелой расслабленности перенесется в лихорадочную поспешность. Он заранее представил себе, что произойдет. Задергается наган, затопит комнату грохотом… Что будет дальше, он представить не мог, но знал, что как бы ни было, каждый мускул будет действовать безошибочно, опережая сознание.
И все-таки он медлил. Хотелось не шевелиться, чувствовать послушное пока еще тело и смотреть, смотреть, запоминая все до мельчайших подробностей…
Коренастая коротконогая баба поставила на стол глиняную крынку со сметаной. Молодой бандит, тот, что мыл ноги, ущипнул ее за крутую спину. Она взвизгнула и засмеялась.
Бандиты захохотали. Мелко, прикрывая рот, смеялся мужик. Рыжий у печи что-то крикнул, и молодой, обхватив бабу, привлек к себе. Она взвизгивала, отталкивая его.
Судорожно сглотнув, Алексей сунул наган в стекло…
Казалось, будто вихрь врезался, в хату, и, сметенные им, метнулись, нелепо перемещаясь, предметы.
Пронзительно взвился женский крик. Сбитая с печи лампа шлепнулась об пол, и тотчас на половице вспыхнул и пополз низкий лохматый огонек…
Не замечая, что осколки стекол режут ему лицо, Алексей почти до пояса влез в окно. Он стрелял расчетливо, точно - сначала в того, что у печи, потом в тех, кто за столом, потом в молодого.
Рыжий развел руками и стал валиться вперед, описывая головой дугу. Старший бандит, вскакивая, повалил стол на тех, что сидели спиной к окну, - они были убиты, когда поднимались, - а сам, пойманный пулей уже возле табурета с оружием, согнулся и сунулся головой в стену… Молодой перевернул шайку и, будто поскользнувшись в луже, рухнул рядом с ним.
В нагане кончились патроны. Алексей швырнул его, выхватил второй, вороньковский…
…Когда все было кончено, он еще некоторое время не шевелился, всей тяжестью повиснув на подоконнике. Смотрел в хату на разгорающееся пламя и на разлитую сметану, которая тоненькой воронкой стекала в отверстие от сучка в половице…
Спохватившись, он отскочил от дома и быстро пошел назад, к амбарам.
При каждом шаге что-то ударялось в бедро. Алексей сунул руку в карман, и лишь тогда вспомнил о своих двух неиспользованных «лимонках»…
В деревне били в набат. Высокое пламя обшаривало облака, и они воспалялись, багровели, накрывая деревню широким раскаленным куполом. Ржаво-красные отблески плясали на беспокойной поверхности реки, освещали недвижимое лицо Воронько, лежавшего на корме развалистой неуклюжей лодки.
Переправившись ближе к правому берегу, Алексей развернулся поперек течения, опустил весла и долго смотрел на удаляющееся зарево…