Когда они подъезжали к Тирасполю, вставало солнце. Над Днестром таяла нежная, непрочная пленка тумана. От травы потягивало росистой свежестью.

Спрыгнув с фургона вблизи Крепостной Слободки, Алексей был уверен, что больше никогда не увидит ни Галину, ни ее возницу. Но встретиться им довелось в тот же день.

План у Алексея был такой: в три часа дня найти «своего» в трактире «Днестр», поручить ему съездить в Бычки и любыми средствами выяснить, что сообщит Галине Цигальков, главное — срок мятежа. Затем дать есаулу уехать к Нечипоренко, а девицу сразу же обезвредить.

Что касается Паркан, то ими займется уездная ЧК, где Алексей решил побывать вечером, перед отъездом, когда там будет поменьше народу…

Чтобы зря не болтаться по городу, он пошел к Днестру и в прибрежных кустах проспал до часу дня. Проснулся разбитый, со звоном в ушах: тени почти не осталось, он лежал на самом солнцепеке. Вокруг было тихо, ни живой души. Только неутомимые кузнечики точили что-то в траве да река поплескивала на отмели. Алексей выстирал портянки и рубаху и, пока они сохли, развешанные на кусте, сам залез в воду.

Легкий, взбодренный, шагал он в Тирасполь.

Городок совсем разомлел от жары. Медленная теплилась жизнь на его улицах. Сидели старухи под навесами крылечек. Редко и лениво проползали телеги в бычьих упряжках. Окованные колеса тупо стучали на выбоинах дорог, и пыль подолгу висела в горячем воздухе, покрывая жестяные вывески портняжных, сапожных и часовых мастерских.

Близ вокзала навстречу повалила толпа: прибыл поезд из Одессы. На базарчике шла бойкая торговля. Хитроглазые спекулянтки набивали мешки тряпьем, выменянным на картофель и кукурузные лепешки. Заезжие крестьяне из окрестных деревень подыскивали пассажиров. Стоял гомон, и где-то рядом, за кирпичным зданием вокзала, сердито и мощно отдувался паровоз.

Трактир «Днестр» помещался в низком сводчатом полуподвале. На его двери был намалеван усатый приказчик с пробором по середине головы: в одной руке он держал свиной окорок, в другой — пивную кружку, над которой клубилось кучевое облако пены. В глубине трактира за стойкой, где, закрывая всю стену, возвышался огромный дубовый буфет, хозяйничал благообразный старик в клеенчатом фартуке. На дощатом помосте мордастый парень в грязной сатиновой рубахе фальшиво наигрывал на гармошке. Посетителей обслуживали горбатый половой и тощенький, неряшливо одетый мальчонка в галошах на босу ногу, напомнивший Алексею Пашку Синесвитенко. Деньги брали вперед.

Алексей сел у стены возле входа. Мальчик принес ему поесть. Ни окороками, ни пивом здесь и не пахло. Сушеную рыбу с мамалыгой давали только одну порцию. Зато подслащенный сахарином чай можно было пить сколько влезет — к двум кружкам полагался корж из кукурузной муки, пресный и безвкусный.

Прихлебывая кипяток, Алексей разглядывал сидевших за столиками посетителей. Главным образом это были приезжие. Усталые, изголодавшиеся, они жадно набрасывались на еду, и было видно, что костлявая рыба и жидкая мамалыга были для них признаками царившего в этих краях изобилия. Они заказывали по десять кружек чаю, впрок запасаясь твердыми, как из цемента, коржами.

За широким столом возле помоста сидела компания завсегдатаев: три подозрительных парня, матрос с затекшим глазом и две женщины в цыганских шалях. По шумному веселью за тем столом нетрудно было понять, что для этих клиентов у трактирщика нашлось кое-что покрепче чая. Гармонист перегибал через колено обшарпанные мехи гармошки и, безголосо напрягая глотку, пел «Лимончики» — песенку уголовных дебрей Молдаванки:

Компания вразнобой подхватывала припев:

Матрос на ложках дробно отбивал такт.

Прочие посетители с опаской и любопытством прислушивались к их разухабистому веселью.

Время перевалило за три. «Свой» не появлялся Сколько ни оглядывал Алексей столики, он нигде не видел бумажного пакета, обмотанного цветной ниткой.

В двадцать минут четвертого он решил, что «свой» уже не придет. Это сильно осложняло положение. Теперь не оставалось ничего другого, как, не откладывая до вечера, идти в уездную ЧК и просить помощи.

Сунув недоеденный корж в карман, он вышел из трактира.

На раскаленной привокзальной площади было пусто, толпа разбрелась, лишь под деревьями, в холодке, сидели нищие да у базарных рундуков бродили женщины с кошелками. Алексей двинулся к ним, чтобы узнать адрес ЧК, и тут увидел Галину.

Она появилась из-за кирпичного здания вокзала и быстро шла через площадь. Было похоже, что домой она еще не заходила: при ней был ее дорожный узелок, поддевочка перекинута через локоть.

Лишь дойдя до середины площади, она заметила Алексея, и ему показалось, что первым ее желанием было свернуть в сторону. Но когда он приблизился, она сказала спокойно и неприязненно, как обычно разговаривала с ним:

— Гуляете? Говорила я вам, что поезд вечером…

— Это я и без вас знал. Куда вы собрались?

— В харчевню. Дома ни крошки съестного,

— А это зачем? — Он указал на ее узелок…

Она бегло осмотрела площадь,

— Через полчаса уезжаю,

— Куда?

— В Парканы, подвернулась оказия. Скажите Шаворскому, что оттуда приеду в Одессу. Надеюсь, не с пустыми руками…

— Есть что-нибудь новое?

— Пока нет. Прощайте, здесь не место для разговоров…

Когда девушка скрылась за дверью трактира, Алексей еще с минуту простоял в раздумье и… пошел за нею.

Теперь искать уездную ЧК не имело смысла. Пока найдешь ее, объяснишь, что к чему, и вернешься, Галины и след простынет. Он принял, как ему казалось, единственно правильное решение: ехать с Галиной в Парканы. Дело надо довести до конца. Будет артачиться— заставить: как доверенное лицо Шаворского, он имел на это право…

У входа в трактир Алексей по привычке огляделся и увидел выходивших из вокзала красноармейцев — патруль. Не от них ли спешила укрыться Галина?…

Теперь он не знал, радоваться ему или сожалеть о том, что «свой» не пришел. Явись тот вовремя, он передал бы ему Галину из рук в руки. Но, с другой стороны, ее неожиданный приход в трактир во время их свидания мог все испортить: она наверняка заподозрила бы неладное…

Веселье в «Днестре» шло на полный ход. Около помоста раздвинули столы. Матрос и один из его собутыльников, положив друг другу руки на плечи, яростно молотили пол каблуками.

Галина сидела одна у входа на том самом месте, с которого несколько минут назад встал Алексей.

Когда он появился на пороге, она резко вскинула голову. Испуг, злость, растерянность, досада — все это одновременно отразилось на ее лице.

— Вы?! В чем дело?…

Не отвечая, Алексей смотрел на ее столик. Рядом с глиняной миской, в которой дымилась мамалыга, лежал небольшой пакет из плотной оберточной бумаги, накрест перевязанный синей шерстяной ниткой…

Смутная догадка, родившись в сумятице самых противоречивых мыслей, медленно прошла в мозгу Алексея, но он тотчас отбросил ее. Галина?! Галина имеет какое-то отношение к чека?… Нет, невозможно!…

Он так привык считать ее завзятой контрой, так проникся уверенностью, что она из кожи вон лезет, чтобы выслужиться перед Шаворским, что эта мысль показалась ему в первый момент самой дикой нелепостью.

Но факт оставался фактом: вот он, трактир «Днестр», вот пакет, перевязанный синей ниткой, — знак, по которому должен быть опознан «свой», и рядом сидит Галина, одна, и пакет, видимо, только что вынут из ее дорожного узелка. Не снится же ему все это!

Перехватив его взгляд, Галина подалась вперед и накрыла пакет локтем.

И тогда, чувствуя, что все в нем до дрожи напряглось, Алексей спустился по лестнице.

— Что вы ходите за мной?… — свистящим шепотом произнесла девушка. — Провалить хотите? Кругом шпики!…

— Тихо, — сказал Алексей, — дело есть. — Он придвинул стул и сел напротив нее. — Слушайте, я нашел одного нужного человека. Дайте карандаш адрес записать…

Его слова не сразу дошли до сознания Галины. Она продолжала сидеть неподвижно, привалившись грудью к столу и по-прежнему судорожно накрывая локтем свой бумажный пакет. Потом что-то расслабилось в ней, глаза растерянно мигнули, на лице появилось такое выражение, какое бывает у ребенка, увидевшего, как в руках фокусника, откуда ни возьмись, вспыхнул огонь.

— Что? — переспросила она. — Карандаш? Вам?1

— Ну да, мне.

— Карандаша нет, пишите угольком… — почти беззвучно произнесла она и тряхнула головой, точно отгоняя наваждение. — Нет… Не может быть!

— Может, — уже вполне убежденно сказал Алексей. — Может, как видите!

Облизнув разом пересохшие губы, Галина медленно отстранилась к спинке стула.

— Подождите, — сказала она, — подождите… — и потерла пальцем висок. — А чей это адрес?

Ей нужны были еще доказательства.

— Василия Сергеевича, — сказал Алексей. — Фамилия известна?

— Инокентьев…

— Вот именно.

— А кого вы еще знаете?

— Ну, Оловянникова,

— Как его зовут?

— Геннадий Михайлович.

— Разве они не предупредили вас обо мне?

— Я никого не видел перед отъездом. Получил записку с паролем и местом — трактир «Днестр», в три часа, да вот бумажный пакет… Там было сказано «свой» — я думал, мужчина,,.

С минуту они молчали, разглядывая друг друга, еще боясь верить и уже веря, что все это наяву.

— Вот это да! — Алексей в полном ошеломлении поскреб ногтями затылок. — А я ведь вас ликвидировать собирался!

Галина так и подскочила. Глаза ее стали круглыми, как пятаки.

— Вы — меня?! — чуть не закричала она. — Да знаете ли вы!… — Она испуганно оглянулась по сторонам и зашептала, наклоняясь через стол: — Да знаете ли вы, что я из-за вас целый день потеряла! С утра глаз не свожу. На берегу сидела, пока вы спали, боялась отойти, чтобы не упустить! Как назло, никто не прошел, не проехал, а то вы бы давно уже объяснялись с Недригайло в уездной чека! Подумать только: он меня ликвидировать хотел!…

Алексей вспомнил, как купался в Днестре в чем мать родила, и густо побагровел.

— Шутите!…

— Хороши шутки! Весь день по жаре вещи с собой таскаю! Думаете, я не видела, как вы сюда пришли? Ого! Я потому и задержалась, что побежала за помощью. — Вдруг она нахмурилась: — Кстати, к вам никто не подходил?

— Когда?

— Да вот сейчас на площади?

— Нет, — сказал Алексей.

Галина всплеснула руками:

— Батюшки мои! Они, наверно, там караулят! Сидите, их надо предупредить!

Она вскочила и, легко взлетев по лесенке, выскользнула на улицу.

Алексей видел через полукруглое подвальное окошко, как она подбежала к водоразборной колонке, где в ожидании стояло пятеро красноармейцев. Это был тот самый патруль, который появился из вокзала, когда он открывал дверь трактира…

Били каблуки об пол, взахлеб разливалась гармошка, хмельные голоса орали припевки, и кто-то взвизгивал: «И-их!… И-их!…» — подзадоривал танцующих. Все было так же, как пять минут назад, и все было по-другому. Галина — «своя»! Вот это номер!…

Алексей стал вспоминать, что произошло за последние четыре дня, и почему-то прежде всего вспомнил, как подсаживал девушку в окно вагона и в воздухе беспомощно мелькнули ее маленькие крепкие ноги в сбитых матерчатых «стуколках», как потом она сидела с затвердевшим недобрым лицом, слушая рассказы попутчиков. Теперь все приобретало иной смысл… Еще он вспомнил, как она побледнела, услышав крики истязуемых бандитами продотрядовцев, Алексей, грешным делом, подумал: «Слабонервная контра, тебя бы этак!…» А ведь она в тот момент испытывала то же, что и он. Она была своя, понимаете, своя! Эта девушка с тяжелым узлом волос на затылке и нежным, тонко выточенным лицом была такой же, как другие наши девушки на стройках, в райкомах, в госпиталях. Только чуточку смелее, рискованнее…

— Все в порядке, — сказала Галина, вернувшись. — Можете гулять на свободе. Между прочим, как вас зовут по-человечески?

— Алексеем. А вас?

— Галиной, у меня имя настоящее. Послушайте, вы и в самом деле наш?

— А то чей же!

— Вот так истории! Это что-то невероятное!

— А я что говорю! — сказал Алексей. — Просто даже ерунда какая-то!

Вдруг его осенила неожиданная мысль:

— Галина, вы почему заставили нас в степи ночевать по дороге к Нечипоренке? Боровой еще жаловался…

— А, тогда… Из-за машинки. Не хотела ее целой доставить. Думаете, она сама поломалась? Как же! Это я ее ночью… Что вы смеетесь?

Алексей рассказал об операции над «Ундервудом», которую он произвел еще перед выездом из Тирасполя.

— Ой, не могу! — сказала Галина. — Ой, не могу!… — Она поставила локти на стол и уткнулась лицом в ладони. Потом вскинула на Алексея мокрые карие глаза и тихонько всхлипнула: — Я же только повернула там что-то, а она — трах… и рассыпалась!… — И снова ее узкие худенькие плечи стали часто вздрагивать.

Алексей трясся от смеха, глядя на нее, и чувствовал себя счастливым оттого, что рядом сидит свой человек и можно хоть на короткое время быть самим собой…