Чекисты выехали в восемь часов вечера на старом, заезженном грузовике. Алексей ждал их на окраине города возле горы Чумки. Его посадили на дно кузова, со всех сторон загородив от посторонних глаз, и грузовик, дребезжа всеми своими частями, покатился по булыжной дороге к Люстдорфу.

Инокентьев еще утром побывал в этом пригородном поселке, населенном немецкими колонистами, и наметил место для «приема» заграничных «гостей»: укромную галечную отмель, с двух сторон отгороженную скалами, а с третьей — обрывом. Сюда было трудно добраться и еще трудней — выбраться отсюда.

Чекисты спрятали грузовик в кустах на обрыве и спустились к берегу, наломав по пути по охапке сухого бурьяна. На пляже приготовили три осветительных костра, для которых предусмотрительный Инокентьев захватил бутыль с керосином. Дисковый ручной пулемет системы Шоша установили на скале, круто нависавшей над берегом.

Затем Алексей позаботился о сигнализации, обусловленной в «депеше» от Рахубы. Два чекиста с фонарями устроились в разных концах отмели. Сигналы они должны были давать по очереди, отмечая участок берега, к которому надлежит пристать «гостям».

Когда все было готово, улеглись на берегу и стали ждать.

Ночь выдалась теплая и тихая. Ни ветерка в море, ни шороха на обрывах. Только легкий, стеклянный плеск воды. Большая, шершавая с одного бока луна повисла над морем, расплескав под собой серебристую жирную речушку света.

Алексей и Инокентьев лежали рядом за большим острым обломком скалы и курили в рукав.

— Как там мой Пашка, Василий Сергеевич? — спросил Алексей.

— Пашка? — удивился Инокентьев. — С каких это пор он стал твоим?

— Ну, сказал как пришлось. Как он там?

— Ничего, живет.

— По отцу горюет?

— Сейчас поспокойнее уже.

— А меня помнит?

— Помнит… — ворчливо повторил Инокентьев. — У него других разговоров нет: дядь Леша то, да дядь Леша се. Чем ты его приворожил?

— Рыбу мы с ним ловили, — сказал Алексей, улыбаясь и с нежностью вспоминая своего курносого приятеля. — Ну, в подкидного дурака резались…

— Рассказывал он. Говорит, ты в эту игру вовсе не тянешь…

— Врет! — убежденно сказал Алексей. — Жулил много, потому и выигрывал. — Помолчав, он осторожно спросил: — Может, отдадите мне его, Василий Сергеевич?

Инокентьев приподнялся на локтях:

— Да ты что, парень, рехнулся? Как это я тебе его отдам? Куда ты его денешь?

— Найду куда. Со мной будет жить.

— Где? В Нерубайские катакомбы его потащишь?

— Ну не век же мне так мотаться, остановлюсь когда-нибудь.

— Ишь выдумал! — разволновался Инокентьев. — И придет же такое в голову! Мальчонку ему отдай, тоже воспитатель нашелся. Ты сам-то сперва человеком стань, семью заведи…

— Заведу когда-нибудь. А пока мы бы и с Пашкой неплохо пожили.

— Кончай! — строго сказал Инокентьев. — Пашка мне заместо сына. Моя Вера Фоминишна над ним как наседка, совсем забаловала парня.

— Ну вот видите! А со мной…

— Кончай! — еще строже сказал Инокентьев. — Ишь ведь игрушку нашел! Родня он тебе, что ли?

— Так ведь и вам…

— Дурной ты! — глухо проговорил Инокентьев. — Моего Витьку убили в двадцатом году. У меня в сердце пусто. Не понять тебе этого: молод еще.

Укрывшись за камнем, он в несколько сильных затяжек докурил папиросу. Оранжевые вспышки освещали его крупный нос и белые брови.

— И чтоб при Пашке никаких таких речей не вести! Не мути парня. Конечно, он бы тебя выбрал: ему с тобой вольница! И все! Не люблю глупых разговоров! — Он сунул окурок под камень и отвернулся.

Некоторое время они лежали молча. Потом Инокентьев сказал:

— Погода мне не нравится. Полный штиль да луна. Могут не прийти. — Он встал. — Посмотрю, как ребята…

Положив голову на камень, Алексей думал о том, какой хороший человек Инокентьев и что зря он его «заводил» разговорами о Пашке. Мальчонку ему действительно некуда девать. Живет бобылем. Не таскать же с собой по заданиям! А на спокойную жизнь, по крайней мере в ближайшие несколько лет, Алексей не рассчитывал. Вот если бы…

Тут его мысли неожиданно перекинулись на Галину. Девушка встала у него перед глазами такой, какой он увидал ее в первый раз: бледная, стройненькая, в матерчатых «стуколках» и марлевой блузке, туго обтягивавшей грудь… Вообще в последнее время он заметил, что ему ничего не стоит вызвать ее в памяти. Даже глаз не нужно закрывать: только подумаешь — и вот она, тут. Смотрит карими требовательными глазами… Иногда — и даже чаще — это происходило помимо его желания. Он теперь каждый свой поступок расценивал по тому, как отнеслась бы к нему Галина. И случалось, ловил себя на недобросовестности. О пожаре на элеваторе, о стычке с Микошей, о разоблачении Лежина — об этом он мог бы рассказать девушке, а вот о том, как перетрусил в Нерубайских катакомбах, — пожалуй, нет. Не поймет. Ей, наверно, и вовсе неведомо, что такое страх. С такой всегда будет беспокойно, за каждым своим шагом придется следить. А лучшей не надо. Не бывает. Вот если бы…

Захрустела галька. Подошел Инокентьев.

— Послушай-ка! — сказал он.

Алексей встал, прислушался. С моря доносились глухие, едва слышные, тыркающие звуки. Работал мотор.

— Вроде идут!…

Прошла минута, другая, черный, непроницаемый бархат морской дали три раза прокололи слабые короткие вспышки сигнального огонька.

— Они! — сказал Алексей. — Хлопцы, внимание! — Он уже всех чекистов знал поименно. — Гурченко, иди к кострам. Керосин налей, когда они будут ближе, чтобы не выдохся. Не зажигай до поры… Эй, — крикнул он сигнальщикам, — начинайте! Остальные —сюда! — Подойдя к скале, на которой устроился пулеметчик, он напомнил: — Петров, стрелять не спеши, попробуем взять без шума. Если оторвутся от берега, тогда бей.

— Понятно, — отозвался сверху голос того самого парня, который навел когда-то порядок в Оперном театре.

Трое чекистов подошли к Алексею.

С обеих сторон отмели попеременно замигали фонари.

Пофыркивание мотора участилось. Судно быстро шло к берегу. Потом чекисты услышали, как мотор перевели на холостые обороты, а спустя еще несколько минут лунную дорожку пересекла тень самого судна.

Это была не фелюга, как предполагалось, а большой морской дубок с длинной косой реей на мачте. Тихонько урча, он приблизился к отмели.

Последовал уже известный диалога

— Чего мигаете?

— Фонарь испортился. А вам чего надо?

— Скумбрию купим.

— Скумбрии нет, есть камбала…

С дубка спросили:

— Седой здесь?

— Здесь.

— Пускай подойдет. Остальным стоять дальше. — И негромко предупредили: — У нас пулемет!…

Алексей сделал чекистам знак отойти.

Его осветили фонарем. Какой-то человек всмотрелся в него и сказал:

— Он! Привет, Седой, не узнаешь?

Это был… Рахуба.

— Григорий Павлович? — стараясь не выдать охватившего его волнения, спросил Алексей.

— Я самый! Как там у вас?

— Нормально!

Повернув голову, Рахуба сказал кому-то:

— Причаливайте!

Мотор несколько раз фыркнул посильнее, и тяжело нагруженный дубок, немного не дотянув до берега, уперся днищем в гальку. С него спрыгнул полуголый матрос с канатом.

— Люди с тобой надежные? — спросил Рахуба.

— Полностью! — заверил его Алексей.

— Шаворский, конечно, не пришел?

— Нет. Здесь… Иванов, помощник eros

— Не знаю такого…

— Он в Нерубайских катакомбах жил, — с ходу выдумал Алексей, — офицер.

— Ага, зови! Стой, помоги-ка сойти.

Алексей почти перенес Рахубу на сушу. Он даже не показался ему тяжелым. Случись в том необходимость, он мог бы, пожалуй, на себе волочить его всю дорогу до Маразлиевской — в губчека!

Оставив Рахубу возле суденышка, он подошел к Инокентьеву. Едва шевеля губами, прошептал:

— Сам Рахуба!

— Понял…

— Я сказал, что вы…

Инокентьев не дал ему закончить:

— Слышал, идем…

— Ротмистр Иванов, — представился он Рахубе. — С благополучным прибытием! Вот уж не ждали вас!

Они пожали друг другу руки.

Свесившись с борта, человек в рыбачьей зюйд-вестке что-то гортанно и недовольно сказал по-румынски.

— Начинайте разгружать, — распорядился Рахуба, — капитан торопится. — Понизив голос, он тихо сказал Инокентьеву: — Мы едва уговорили его ехать, не любит, собака, тихую погоду.

Алексей подозвал своих:

— Принимайте товар по-быстрому!

Рахуба, все еще заметно хромая, отошел в сторону.

Чекисты принялись за разгрузку.

Первым делом контрабандисты осторожно спустили на берег четыре густо смазанных маслом станковых пулемета. Затем начали сгружать длинные ящики с винтовками. Все было упаковано на совесть, и лишь гранаты-«лимонки» были уложены в круглые «плетеные корзины для перевозки фруктов.

Выяснилось, что команда дубка состоит из четырех человек: двух матросов, моториста и капитана. Чекистов они на борт не пустили. По-видимому, собирались отвалить сразу, как только освободятся от своего опасного груза. Мотор не глушили, якорь не сбросили. На берегу росла груда ящиков и корзин. Дубок все выше подымался из воды. Босой полуголый матрос удерживал его за канат у берега.

— Схожу помогу им, — сказал Инокентьев Рахубе.

— Не надо, сами управятся.

— Ничего, быстрее будет.

Алексей и приземистый большеголовый уполномоченный Царев принимали с дубка очередной ящик с винтовками. Инокентьев отстранил Царева и сам взялся за край ящика. Пока несли его, он успел шепнуть Алексею:

— Будем брать! Скажи ребятам, пускай начинают, как условились. Я Рахубой займусь.

— Справитесь один?

— Как-нибудь!

Разгрузка заканчивалась. Оставалось выгрузить последние патронные цинки.

Чекисты подошли к дубку. Некоторым пришлось для этого по пояс войти в воду.

— Подсади, — шепнул Алексей Цареву.

Он взялся за борт, подпрыгнул и перевалился в суденышко.

— Ку-уда?! — бросился к нему один из матросов. — Ку-уда лезешь! Назад, назад!

— Погоди! — отстраняясь, сказал Алексей. — Помочь хочу!

— Не надо помочь! Иди, иди назад!… О-о, куда ты?!

Не слушая, Алексей протянул руку Цареву и втащил его в дубок. За Царевым полез рослый широкоплечий чекист, по фамилии Марченко, а с другого борта появилась еще чья-то голова.

— Михай! — крикнул матрос, пятясь к корме, и что-то добавил по-румынски.

К ним пробирался капитан.

— Назад, Иван, назад! — закричал он издали. — Слезай скоро! Назад слезай!

— Что у вас там? — раздался с берега встревоженный голос Рахубы.

— Да вот помочь хотим, — ответил Алексей, — а они шумят…

— Никакой помочь не надо! — подскочил к нему капитан. — Слезай назад! — Он вцепился Алексею в рукав, подталкивая к борту.

Алексей схватил его за руку, дернул к себе и прямым встречным ударом в челюсть сбил с ног. Наваливаясь сверху, крикнул:

— Бери их, хлопцы!

Дубок сильно раскачивался: с обеих сторон в него лезли чекисты. На корме вдруг благим матом завопил моторист. Хлестнули выстрелы по берегу…

Кроме капитана на дубке было всего два контрабандиста (один матрос находился на отмели). Их довольно быстро скрутили. Хуже всех пришлось Алексею. Капитан оказался очень сильным малым. Он сумел вывернуться из-под Алексея и выдернуть нож. Изловчившись, Алексей поймал его за запястье и успел почувствовать на коже только твердое скользящее прикосновение стали. Молча перекатывались они в тесном промежутке между бортом и основанием мачты. Бандит норовил ударить Алексея головой в лицо, а Алексей думал только о том, чтобы не выпустить его руку, сжимавшую нож.

— Берегись, старшой!… — Марченко, наклонившись, хлопнул капитана по темени рукояткой нагана.

У того сразу обмякли руки, нож выпал, стукнув о дно дубка.

— Веревка есть? — задыхаясь, спросил Алексей, не выпуская контрабандиста.

— Есть.

— Давай сюда!

Когда капитан был накрепко связан, Алексей вскочил на ноги… Свалка на дубке началась в полной темноте. Когда она закончилась, на берегу пылали костры, освещая просторную отмель, бурые нагромождения камней и желтый, изрезанный щелями срез обрыва, на котором суетливо дрожали короткие тени.

На отмели, скорчившись, лежал человек в синем бушлате.

— Василий Сергеевич?! — крикнул Алексей.

«Убит! — вспыхнуло в мозгу. — Где Рахуба?!»

Петров, пулеметчик, стоя во весь рост на скале, что-то кричал, махая маузером и указывая в сторону обрыва. Кто-то взбирался по крутой, почти отвесной стене, цепляясь за едва приметные выступы. Это был Рахуба. За ним, изрядно отстав, лез Гурченко — чекист, зажегший костры на берегу.

С носа дубка, который во время свалки раскачался и немного отошел от берега, Алексей прыгнул на отмель.

— Держи его, Гурченко, не дай уйти! — закричал он.

Рахуба был весь на виду, раскоряченный на отвесной стене, ярко освещенный пляшущим светом костров. Держась за куст, свисавший с верхнего края обрыва, он стоял одной ногой на узком каменном выступе, а другой нащупывал опору для толчка.

— Сейчас я его сниму! — крикнул Петров.

Алексей хотел было остановить его: «Не стреляй, живого возьмем!» — «о не успел: грохот тяжелого маузера раскатился по берегу, гулко громыхнул в оползнях.

Рахуба выпустил куст, запрокидывая голову, на мгновение застыл на месте, потом что-то осыпалось у него под ногами, и, выгибая спину, он полетел вниз мимо прижавшегося к стене чекиста.

Когда Алексей подбежал, Рахуба был уже мертв. Он лежал навзничь, с открытыми глазами и судорожно разинутым ртом.

— Эх, перестарался Федька! — проговорил спрыгнувший с обрыва Гурченко. — Готов!

— Обыщи его! — сказал Алексей и бросился назад, к Инокентьеву.

Царев и мокрый до пояса Марченко осторожно переворачивали его на спину. Инокентьев глухо, мучительно стонал.

Алексей опустился на корточки:

— Что, Василий Сергеевич?…

Инокентьев не ответил. Изо рта у него текла кровь.

— В живот он ему стрелял, гад, — проговорил Царев, — прямо в упор через карман. Он и сделать ничего не успел… Наверх надо нести, в машину.

— Растрясет его по дороге, — заметил Марченко. — Не доедет.

Алексей оглянулся. Чекисты подтягивали к берегу дубок, на котором по-прежнему работал мотор. Опять становилось темно: сухой бурьян, политый керосином, быстро догорал. Подошел Гурченко с фонарем.

— Кто в моторе смыслит? — спросил Алексей.

— Я, — сказал Петров. — А что?

— Дубок сможешь довести до Одессы?

— Чего ж мудреного.

— Тогда повезете морем, — сказал Алексей. — Ну-ка, взялись!…

Инокентьева подняли с земли и перенесли на дубок. От боли он потерял сознание.

Оттащив к мачте связанных контрабандистов, уложили Инокентьева на широкую банку в передней части суденышка.

— Можете ехать, — сказал Алексей Петрову. — Марченко, бери Царева и Нилова, останетесь караулить оружие.

— А ты?

— Я на грузовике поеду. Встречу их на Карантинной пристани…

Он слез на берег, подождал товарищей, и они втроем столкнули дубок с отмели.

Затрещал мотор. Суденышко плавно отошло от берега, развернулось и начало отдаляться. Исчезло во мраке. Только два сигнальных фонаря еще долго мерцали вялым, неярким светом.

— Довезут или не довезут? — проговорил Царев.

Никто ему не ответил. Алексей дряхнул головой:

-— Ну все. — Он провел ладонью по лицу. — Пойду. Этого, — он кивком указал на Рахубу, — прикройте чем-нибудь. Никого близко не подпускать

— Понятно!

— Пока…

И, чувствуя внезапную тяжелую усталость во всем теле, медленно пошел к обрыву.