Инокентьев умер в больнице как раз в тот день и час, когда завершилась эта нелегкая операция.

Именно завершение ее оказалось наименее сложным делом, хотя подготовка доставила немало волнений и чекистам, и… Шаворскому. Причем волновались они по одной и той же причине: соберутся или не соберутся на совещание атаманы.

Атаманы собрались — пятеро из шести приглашенных. Не приехал один Заболотный. У «лесного зверя» было поистине звериное чутье…

Из-под Бирзулы заявился атаман Гулий, бывший сподвижник самого пана Петлюры. Среди бандитов украинского националистского толка он считался одним из самых ярых.

Крупной фигурой среди самостийников был и гость из Подолии атаман Палий, служивший когда-то в армии гетмана Скоропадского. В Одессу он приехал по железной дороге с документами уездного землемера.

Вообще надо сказать, документы у всех приехавших были отменные, настоящие документы, не «липа» какая-нибудь: на подлинных бланках, с печатями. Поставлял документы Лежин, и это было последнее, что он успел сделать для Шаворского…

Рядом с двумя «столпами украинского национализма» скромнее выглядели атаманы Солтыс из Ольгополья, краснолицый низколобый бородач, и щеголеватый, сравнительно молодой еще Панас Киршуло, чья банда моталась в Приднестровских степях. Ища сочувствия у населения, оба ратовали за самостийную Украину, но на самом деле никаких таких особых убеждений не имели.

За Солтысом укрепилась почему-то насмешливая кличка «Хабарник», а Панас Киршуло был известен главным образом тем, что имел жен почти в каждой деревне, которую посещал. Время от времени какая-нибудь из жен наведывалась к другой в гости, била стекла в хате соперницы, и, выдрав друг у друга по клоку волос, они расставались, так и не поделив любвеобильного атамана. А слухи об этих сражениях потом долго ходили по округе, потешая местных жителей.

Наконец, пятым был Гуляй-Беда. Этого устраивала любая власть: за годы гражданской войны он ухитрился побывать в армии Петлюры, в бандах Махно и Григорьева и в деникинских добровольцах. Его, сифилитика и пропойцу, презирали даже сами атаманы.

Всех этих людей объединяло одно: лютая, непримиримая ненависть к Советам.

Вот какая компания собралась однажды в тихом флигельке Елисея Резничука.

А за сутки до съезда на том самом дубке, на котором прошлой и о чью было доставлено оружие, прибыл в Одессу специальный представитель «Союаа освобождения России» полковник Максимов. Шаворский сам поехал встречать его на четырнадцатую станцию Большого Фонтана.

Все повторилось сначала: вспыхнули фонари на берегу, им отмигнулся огонек в море, затем с подошедшего дубка спросили про «скумбрию и камбалу» — и Максимов сошел на землю. Это был высокого роста, крепко сбитый мужчина лет пятидесяти, седой, с короткими, недавно, видимо, отпущенными усами. Его широкие, очень густые брови почти срослись на переносице и были слегка подстрижены…

Доставили его на квартиру Баташова-Сиевича, где он и пробыл до следующего вечера, совещаясь с руководящей тройкой.

Первым делом специальный представитель потребовал, чтобы одновременно со съездом атаманов вооруженные силы подполья произвели вылазку в районе села Нерубайского. На возражения Дяглова о нехватке боеприпасов Максимов ответил, что вблизи границы стоят наготове несколько шаланд с оружием, которое будет доставлено сюда накануне решительного выступления. Походя он намекнул, что ему как раз и поручено самому проверить, достаточно ли велики силы Шаворского и стоит ли рисковать таким количеством оружия, ведь средства, на которые оно куплено, было не так-то просто вытянуть у западных союзников. Сейчас и решается, кому его отдать — одесскому белому подполью или украинским националистам…

— Проще спуститься в катакомбы и посмотреть, сколько у пас народу, — предложил Шаворский.

— Меня интересует не количество людей, а их боеспособность, — заявил Максимов. — И спорить по этому поводу бессмысленно: таково непременное условие, поставленное за кордоном.

Дяглов осторожно опросил:

— Вы сами примете участие в вылазке?

— Вопрос мне кажется неуместным, господа! — отрезал Максимов. — Скажу честно: если бы мы были уверены в ваших возможностях, то оружие давно уже было бы здесь. Требуется доказать, что вы его заслуживаете. Произведите вылазку— посмотрим, на что вы способны! К тому же прошу иметь в виду, что, помимо всего прочего, это отвлечет внимание чека от совещания атаманов, на котором я должен присутствовать, кстати, вместе с вами, полковник Шаворский, — добавил он многозначительно.

Члены тройки переглянулись между собой. Было ясно, что специального представителя более всего другого заботит собственная безопасность.

Однако спорить действительно не приходилось. Было решено, что завтра ровно в семь часов вечера Дяглов выведет из катакомб всех имеющих оружие повстанцев, захватит Нерубайское, постарается удержать его в течение полутора — двух часов и уже в темноте с боем отступит обратно в катакомбы.

— Этого, я думаю, достаточно, — сказал Максимов.

На следующее утро один из чекистов, проходя мимо квартиры Баташова, увидел на окне прилепленный к стеклу с внутренней стороны крохотный обрывок бумаги. И к Нерубайскому были скрытно подтянуты войска…

Замысел Оловянникова полностью оправдал себя: Шаворский узнал из каких-то источников, что Арканов уехал в командировку, и это его ничуть не встревожило: так уже случалось.

Днем он сообщил по явкам, где до поры до времени скрывались атаманы, что обстановка для совещания благоприятная, и велел сойтись у Резничука между девятью и половиной десятого вечера, рассчитывая, что как раз к этому времени в ЧК начнется переполох из-за провокации в Нерубайском.

Атаманы и на сей раз проявили редкостную дисциплинированность: все пришли точно к назначенному часу, Теперь оставалось только захлопнуть мышеловку.

В анналах истории Одесской губернской чрезвычайной комиссии много есть более сложных и трудно осуществимых операций, но ни одна из них, пожалуй, не была такой результативной, как эта. Пять известных атаманов, два главных руководителя одесского белогвардейского подполья и восемь более или менее значительных бандитов — таков был урожай, собранный в тот вечер одесскими чекистами.

Их задача особенно упростилась, потому что охрану совещания Шаворский поручил своему испытанному «помощнику… Седому. Все восемь бандитов, приехавших с атаманами в качестве телохранителей, были переданы в его распоряжение.

Алексей расставил их на порядочном расстоянии друг от друга: одного у ворот, троих вдоль каменной ограды, окружавшей графский участок, еще троих распихал по саду и лишь одного, помельче, отвел к забору, выходившему на Ланжерон.

Шаворский лично осмотрел посты.

— Почему с моря только один человек? — спросил он. — Здесь опаснее всего.

— Я сам тут буду, — успокоил его Алексей.

Шаворский ушел во флигель. Совещание атаманов началось.

Чекисты аккуратно сняли часовых. Одного за другим Алексей подводил бандитов к заборчику и говорил:

— Спускайся вниз, будешь за берегом следить. Здесь невысоко, метра два…

Едва бандит слезал по стене в кусты, там начиналась короткая отчаянная возня, и вновь наступала безмятежная тишина, лишь волны ровно шумели на Ланжероне.

Заминка получилась только, когда из флигеля неожиданно вышел Резничук. Алексей как раз направлялся за последним часовым, дежурившим у ворот. Резничук, который вообще вел себя неспокойно весь день (видимо, чувствовал что-то), увязался за ним. Алексею пришлось пристукнуть его в кустах — ничего иного ему не оставалось.

Через несколько минут графский приусадебный участок был оцеплен чоновцами. Чекисты заполнили поляну перед флигелем, встали возле окон. В саду появились Оловянников, Демидов и сам председатель губчека Немцов.

Оловянников велел Алексею вызвать Шаворского.

— Возможно, компанию глушить придется, а этот мне нужен живым и невредимым, — пояснил он.

…В комнате с запертыми и плотно завешенными окнами было нечем дышать. Разопревшие от духоты атаманы слушали «заграничного делегата». У толстого Гуляй-Беды сонно слипались глаза. Солтыс ковырял пальцем в бороде, а черноусый самодовольный Панас Киршуло раскачивался на стуле и скептически морщил рот.

Стоя спиной к двери, Максимов говорил, взмахивая кулаком:

— …назрела жгучая необходимость до конца уничтожить все враждебные нам силы и создать условия для построения крепкого государства, с которым будут вынуждены считаться западные державы. Такова наша ближайшая цель. В дальнейшем мы ставим перед собой еще более высокие задачи…

Алексей даже подумал: «Здорово излагает, по существу!»

На осторожный скрип двери все подняли головы.

Шаворский, сидевший рядом с Максимовым, обеспокоенно спросил:

— Что там?

Алексей знаком показал: все, мол, в порядке — и поманил его пальцем.

— Продолжайте, — бросил Шаворский Максимову, — я на мгновение. Ну, в чем дело? — спросил он, выйдя в сени.

— Из Нерубайского человек! Что-то срочное…

— Где?

— Здесь, в саду.

Шаворский быстро пошел к двери.

Едва он ступил на порог, как чьи-то руки, обхватив сзади, зажали ему рот, подняли, понесли… И вскоре, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, он извивался в кустах, толкая ботинками еще не пришедшего в себя Резничука.

К одному из окон чекисты подтащили пулемет.

— Приступаем! — скомандовал Немцов.

Держа за пазухой «лимонку», Алексей снова вошел в комнату и сказал замолчавшему при его появлении Кулешову (как нетрудно догадаться, это был именно он):

— Готово!

Кулешов-«Максимов» слегка наклонил голову и обернулся к атаманам.

— Вот, в сущности, и все, — проговорил он. — Общая картина вам ясна, остальное поймете после. Время у вас еще будет… А теперь, панове атаманы, предлагаю без шума поднять руки: вы арестованы, дом оцеплен!

Взорвись посреди стола бомба, это, наверно, меньше потрясло бы сидевших в комнате людей, чем слова «специального представителя», произнесенные негромким, спокойным тоном.

Пальцы завязли у Солтыса в бороде. Киршуло, потеряв равновесие, едва не упал на пол. У грузного Палия непроизвольно раскрылся рот. И только Гуляй-Беда, очнувшись, бессмысленно моргал глазами, ничего еще не понимая.

Первым вскочил Гулий, огромного роста усатый мужик в армяке. Сбычась, опрокидывая стулья, он отпрыгнул к стене, ладонь его слепо шарила на поясе, по привычке нащупывая там револьвер, потом скользнула вниз, в карман.

— Руки! — крикнул Алексей, поднимая гранату, и пяткой распахнул дверь в сени.

Напротив Гулия зазвенело стекло, упала сорванная кем-то тяжелая портьера, и в окно просунулось остроносое рыльце «максима». Посыпались стекла и в двух других окнах флигелька. Всюду были чекисты.

В комнату с браунингом в руке вошел Немцов.

— Именем революции, — сказал он, — вы арестованы. Я председатель Одесской губернской чрезвычайной комиссии Немцов!

Не было сделано ни одного выстрела…

Зато вблизи Нерубайского пальбы было достаточно. То, что там произошло, даже не назовешь боем. Ровно в семь часов вечера Дяглов вывел из катакомб вооруженных бандитов. Шли они весело. Вылазка казалась им почти безопасной прогулкой, небольшим развлечением, скрасившим беспросветную, вконец осточертевшую жизнь в катакомбах.

У самой околицы села из придорожных кустов вышел человек в красноармейской форме. Он встал посреди дороги и поднял руку.

Был он невысокого роста. На светлой гимнастерке пылала красная розетка боевого ордена. Расставленные ноги крепко упирались в землю.

И так неожиданно было его появление, так уверенно и бесстрашно поджидал он приближавшихся бандитов, что банда остановилась в тревожном недоумении.

— Кто такой?! — крикнул Дяглов. — Что надо?

Неуместно и странно прозвучал его вопрос, обращенный к одинокому человеку, преградившему путь огромной банде.

— Слушать меня внимательно! — приказал этот человек, не находя нужным даже особенно повышать голос. — Район окружен Красной Армией. Я— военком полка пятьдесят первой Перекопской дивизии — приказываю вам сложить оружие и сдаться! Только это и оставляет вам надежду сохранить жизнь: безоговорочная немедленная сдача…

Резко, точно раскрошилось что-то, хрустнул голос Дяглова:

— Впере-ед!…

И, будто освободившись от наваждения, бандиты ринулись на комиссара.

Военком плашмя упал на землю. Падая, крикнул:

— Огонь!

Из палисадников, из канав, из-за заборов, с дистанции в пятьдесят шагов прямо в лоб банде ударил слитный винтовочный залп. За ним сразу второй и третий…

Одними из первых были убиты шедшие во главе колонны Дяглов и начальник штаба поручик Вокульский: красноармейцы выцеливали их особенно тщательно. И все сразу решилось…

Давно уже утратившие боевые навыки, бандиты, потеряв командование, в несколько минут превратились в дикую, обезумевшую, бестолковую мечущуюся толпу. Даже не помышляя о сопротивлении, они тут же повернули вспять. Но сзади, отрезая дорогу к каменоломне, уже хлестали жестким фланкирующим огнем красноармейские пулеметы. Бандиты бросились в единственном направлении, оставленном им красноармейцами, — в открытую степь. И тогда из-за села выметнулась конная засада. Заработали клинки…

Все было кончено еще до того, как на растревоженную степь опустилась ночь. Белогвардейской заразы больше не существовало в Нерубайских катакомбах.

В этом бою и погиб отважный комсомолец Александр Грошев, веселый харьковский друг Галины Литвиненко.

Во время вылазки он ни на шаг не отходил от Дяглова, чтобы в нужный момент обезглавить бандитское войско. В перестрелке он был убит…