Нежиться в настоящей постели после неуютных ночёвок у костра, когда ни укрыться толком, ни улечься, ни согреться, было невыразимо приятно. И пусть вместо матраса под тобой большой лохматый тулуп, а вместо одеяла ещё один, столь же лохматый — всё равно здорово! Потому что не надо следить за костром, не надо бояться, что начнётся вдруг некстати дождь или подкрадётся какой-нибудь хищный зверь. И главное — в этом закутке за большой тёплой печью можно валяться сколько душе угодно, потому как на ближайшую пару дней не предвидится абсолютно никаких забот и хлопот. Имеет же утомлённый приключениями демон право хоть немного отдохнуть от этих самых приключений.

Стёпка выспался, как ему показалось, на месяц вперёд. И, проснувшись, долго лежал, внимательно разглядывая причудливые трещинки на низком потолке. В доме было так тихо, как будто все его многочисленные обитатели куда-то бесследно испарились. А вчера вечером здесь всё шумело и гомонило, носились дети, бренчала посуда, гудел в печи огонь, приходили и уходили родственники, тётки и дядьки, братья с жёнами, сестры с мужьями… А сейчас никого. Наверное, все в поле. Или в лесу. В деревне трудиться приходится с утра до ночи. Особенно летом. Иначе зимой нечего будет есть. Впрочем, вокруг ведь тайга, а в тайге можно охотиться даже и зимой. На лосей, скажем, на оленей, да хотя бы и на зайцев… Стёпка признался себе, что совершенно не разбирается в сельской жизни и понятия не имеет, чем и как живут земляки Смаклы. Ну и ладно. У них свои заботы, у него свои.

Он тронул босой ногой гладкое, потемневшее от времени бревно стены. Этот дом построил прапрадед Смаклы лет сто назад. Хороший дом, основательный. Снаружи кажется мрачным и не слишком удобным для проживания, а внутри очень даже ничего. Уютно и на удивление опрятно. Стёпка, честно говоря, готовился увидеть земляные полы, топящуюся по-чёрному печь, грубую мебель и плохо отмытую деревянную посуду. Готовился мужественно перетерпеть мелкие бытовые неудобства ради Смаклы… Теперь даже стыдно вспоминать. Какие неудобства, какие земляные полы?! В том же Летописном замке кое-кому следовало бы поучиться у гоблинов порядку и чистоте. И без всякой магии, между прочим. Вон как вылизано — ни пылинки, ни паутинки. Чувствуются заботливые женские руки.

Встретили их вчера не слишком приветливо. Отец Смаклы, узрев перед собой «блудного» сына, решил, что тот либо малодушно сбежал, не вынеся тягот служения чародеям, либо, что ничуть не лучше, его вытурили из замка за какую-нибудь серьёзную провинность. И теперь придётся или возвращать долг чародеям (немалый по деревенским меркам), или посылать в замок другого сына. А кого? Сразу и не сообразишь. Старшие парни уже почти все оженились, а младшие — ещё в нужный возраст не вошли. Когда Смаклу в «люди» отправляли, так совпало, что и по годам он подходил, и по характеру, и, оказывается, сам имел желание стать если не чародеем, то уж колдуном точно. Чуть не на коленях умолял в Летописный замок его отпустить… А теперь нате вам — явился. И по лицу сразу видать, что не иначе нашкодничал у чародеев-то. Вот потому отец и не обрадовался нежданным гостям. Слова неприветливые сказал. Стёпка, настроившийся на несколько другой приём, поначалу даже подумал, что их сейчас со двора погонят, уж больно сурово глядел на них гоблин Бракша.

Потом, само собой, всё разъяснилось, на крыльцо выскочила мать, высыпали шумной оравой братья и сёстры, все похожие друг на друга и на Смаклу, все щекастые и черноволосые. Гоблина затискали, зацеловали, умучили расспросами и рассказами, он просто сиял. Стёпку особо не донимали, он всё-таки был чужой, незнакомый отрок, от которого можно было чего угодно ожидать. Мало ли — а вдруг он весь из себя могучий чародей. Вдруг на что-то осерчает и превратит того, кто под руку подвернётся, в упыря болотного лет на сто. Да ещё и одежда его зачарованная на этот раз приняла вид совершенно не деревенский, непонятно для чего выставив Степана чуть ли не купеческим сыном. Вот с ним почти и не заговаривали, только поглядывали с опаской. И обходили стороной. А сам он помалкивал. Смакла тоже по уговору лишнего не болтал, чтобы не пугать родню демонским происхождением нежданного гостя. А вообще встреча получилась бурной и суматошной, весь вечер сидели за столом, много ели, взрослые в меру выпивали, рассказывали деревенские новости, расспрашивали о замковой жизни. У слегка оглушённого гоблинским застольем Степана в памяти остался только щедро заставленный лесными дарами невообразимо длинный стол, сумерки за окном, полная яркая луна над тёмными крышами, бесконечные разговоры, смех и счастливое лицо младшего слуги.

Валяться вдруг расхотелось. Стёпка отыскал на лавке свою одежду (уже заботливо выстиранную и просушенную), сунул ноги в кроссовки и пошёл из комнаты в комнату в надежде отыскать выход на задний двор. В доме вкусно пахло свежим хлебом, смолой и травами. Полы были сплошь застелены узорчатыми плетёными дорожками, вдоль стен стояли широкие лавки, сквозь забавные слюдяные оконца с трудом пробивались солнечные лучи. Попались навстречу две смешливые девчонки с ворохом белья, стрельнули угольными глазками, зашептались за спиной, захихикали. Они, по-видимому, чужого отрока ничуть не боялись, да и с чего бы им его бояться, пусть даже он и чародей, не станет же он превращать таких хорошеньких смугляночек в жутких страхолюдин, они же ему ничего плохого не сделали, пошушукались только, чудную одёжку обсуждая, да посмеялись не по злому, чтобы своё смущение скрыть. Стёпка всё это так примерно и понял и поэтому девчонок пожалел, не стал их ни в кого превращать. Тем более что и не умел он этого делать.

В одной из комнат у окна сидел старый и очень худой гоблин. Положив тяжёлые натруженные руки на колени, он очень строго смотрел на вошедшего Степана. Под нависшими седыми бровями сверкали пронзительные глаза, прокалённое солнцем лицо состояло казалось из одних морщин. Это был тот самый деда Смаклы, который и назвал таким именем своего внука.

— Здрасьте, — сказал Стёпка, почему-то смутившись. Очень уж сурово смотрел на него дед.

Гоблин степенно кивнул, потом похлопал рукой рядом с собой, приглашая Стёпку присесть. Тот послушно опустился рядом, поёрзал на жёсткой лавке.

— Тебя, отрок, Стеславом зовут, — утверждающе произнёс дед скрипучим голосом.

— Да, — сказал Стёпка.

— Смакла баял, тебя чародеи в наш мир призвали. Так ли?

Стёпка кивнул. Дед взял его руку в свою ладонь, подержал. Кожа у него была сухая и прохладная, словно бумага.

— А я решил, что внучок брехать у чародеев выучился, — сказал дед. — А он правду баял. Не нашенский ты, Стеслав. Навовсе не нашенский.

— А как вы это узнали? — спросил Стёпка, не особенно, впрочем, удивившись, потому что и до этого все кому не лень чуть ли не с первого взгляда признавали в нём «приблудного демона».

— Колдун я тутошний, — вздохнул дед. — Мне многое ведомо. Пахнет от тебя незнакомым небом, и кровь под кожей чужая бежит. Смакла подсобить тебе должон, так ли?

— Так. Ему чародей Серафиан, хозяин его прежний, велел мне помогать, — Стёпка замялся, не желая рассказывать о проказах младшего слуги. — Я же сюда не один попал, мы вдвоём. А мой друг потом… потерялся. И мы теперь должны его найти, потому что я без него домой вернуться не могу.

— А внучок мой тут с какого боку? — спросил дед, догадавшись, конечно, что Стёпка поведал далеко не всё. — В чём от него тебе прок?

— Одному мне не справиться, — почти правдиво пояснил Стёпка. — И вообще… вдвоём веселее.

— Он тебе как слуга помогает, али как?

— Как друг, — сказал Стёпка, ничуть не кривя душой. — Мне слуга не нужен, не привык я к слугам. А со Смаклой мы подружились. Я ему помогаю, а он мне.

— Чужемирный демон признал гоблина другом, — покачал дед головой. Стёпка с испугом подумал, что голова у него вот-вот отвалится, с таким скрипом гнулась морщинистая шея. — Дивные дела свершаются ныне. Даже помирать не хочется.

«А вы не умирайте» — чуть было не вырвалось у Стёпки. Слава богу, хватило ума промолчать.

Дед пожевал губами, похмурил густые брови и больше ни о чём спрашивать не стал.

— А вы не можете узнать, как мне найти этого моего друга? — решился на просьбу Стёпка. — Я когда был в Проторе, там один элль-фингский колдун Зарусаха птичьи косточки бросал и сказал, что в степи моего друга точно нет. А вы так не умеете?

— Мы в тайге на кедровых орешках гадаем, — пояснил дед. — Однако ж я для тебя их рассыпать не буду.

— Почему? — с обидой спросил Стёпка. И было отчего обижаться. Он им сына и внука спас от рабства, а они для него даже орешки на стол бросить не хотят.

— Устал я, — пояснил дед. — Силов на гадания уже не осталось. А вот ты, молодой да ранний, рази ж не умаялся по тайге шлындать?

Стёпка честно прислушался к себе и мотнул головой:

— Нет, ещё не умаялся. Мне это… интересно.

Он и в самом деле чувствовал, что приключения ему ещё нисколько не надоели и что он готов хоть сейчас вновь лететь куда-нибудь на драконе. Хоть в Упыреллы, хоть в Горгулен. Потому что это было здорово. Потому что такого с ним никогда ещё не происходило и вряд ли когда-нибудь ещё раз произойдёт. Потому что там, дома — он точно знал — ничего волшебного уже не будет, даже и надеяться нечего, и если он хочет наприключаться до отвала, на всю оставшуюся жизнь, то ему не стоит торопиться домой, а нужно ещё вволю пожить здесь, повсюду полетать и мир посмотреть. Если получится, конечно.

— Ишь ты, — слабо усмехнулся дед. — Я же и говорю: молодой ты ещё. Не напрыгался, ноги не посбивал, шишек с синяками не заработал. С весичами-то не шибко разругался?

«А вы откуда знаете?» чуть не вырвалось у Стёпки, но он вовремя сообразил, что колдун, даже уставший, всё равно кое-что может.

— Не шибко. Они ведь тоже разные, весичи-то. Всякие они бывают: и добрые и злые. Только злых, кажется, больше.

— Добрые, — повторил дед. — Ты это тем мужикам скажи, что от своих бояр к нам убежали да по сию пору боятся, что их силком в неволю возвернут. Вот тогда и услышишь, какие они добрые, весичи-то.

— Так мужики-то эти… они ведь тоже весичи.

Дед хмыкнул, пожевал сухими губами, потом качнул головой:

— Нет, теперича они не весичи. Теперича они тайгари.

— И гоблины?

— И гоблины. Кто тайгу душой принимает, тот и тайгарь. Мы здеся на своих и чужих не делимся, вместях судьбу перемогаем.

У деда, видимо, были свои понятия о таёжной жизни, не во всём совпадающие с тем, что на деле видел Степан. Да, гоблины с тайгарями жили вместе, порой вперемешку, происхождением не считались, ненависти друг к другу не таили, но чтобы считать себя одним народом — до такого, кажется, ещё не дошло.

Молчание затянулось, и Стёпка решился спросить про Смаклу.

— Его отец на острова отправил, — пояснил дед. — Речную траву собирать. Нынче Гриняде дом ставить будем, травы много надобно.

Стёпка подивился про себя, что Смакле даже не дали отдохнуть с дороги. Сразу запрягли, работать заставили. Жёсткие здесь у них порядки, не забалуешь.

— А трава зачем? — всё же спросил он.

Дед протянул руку и заскорузлым пальцем ковырнул торчащий меж брёвен мох:

— Кто же без травы дом ставит? Али у вас по-инакому заведено?

Стёпка вспомнил дедушкину времянку на участке и вздохнул:

— У нас по-всякому делают. И так и этак.

Дед положил руку ему на плечо:

— Не кручинься раньше срока, Стеслав. Всё у тебя будет ладно да складно. Мне ведомо.

* * *

Делать было нечего, да ничего серьёзного пока делать и не хотелось. Хотелось просто устроить себе настоящий отдых. Хотя бы на несколько дней. Стёпка точно знал, что впереди у них со Смаклой долгий полёт в Летописный замок, и там ещё неизвестно как всё обернётся, поэтому неплохо было бы слегка отдышаться и подкопить сил для следующих приключений.

Некоторые крылатые и хвостатые личности, не теряя времени даром, уже занимались как раз тем же самым: подкреплялись и копили силы. Услышав знакомое чавканье, Стёпка заглянул в своём закутке за занавеску и обнаружил дракончика. Маленький обжора с упоением лакал сметану из глиняной чашки.

— Освоился уже? — спросил Стёпка с притворной строгостью. — Смотри, не лопни.

Дрэга тяжело, почти по-человечьи вздохнул и вновь окунул мордочку в сметану.

Степану же после вчерашнего застолья на еду смотреть не хотелось совершенно. Выпив полкружки холодной заварухи, он по уже устоявшейся привычке сунул в карман рукоять своего магического ножа и вышел во двор. Никакой особой цели у него не было, просто захотелось прогуляться, на деревню посмотреть, свежим воздухом подышать и вообще — развеяться. Суетящиеся во дворе женщины вежливо поприветствовали его и поскорее вновь занялись своими делами. Стёпка вздохнул. Всё-таки не очень приятно, когда все вокруг на тебя косятся, как на опасного чужака, от которого неизвестно чего можно ожидать. Неужели Смакла забыл про обещание и наговорил вчера лишнего? Договаривались же не посвящать посторонних в демонские дела.

Лохматые псы (помесь гоблинских волкодавов с северотаёжными лайками) приветливо кинулись ему навстречу. Осторожно потрепав их по пушистым загривкам, он вышел за ворота, огляделся и двинулся вниз по широкой, ухабистой улице. Горелая Кеча, в которой кроме названия не наблюдалось абсолютно ничего горелого, разительно отличалась от всех ранее виденных Степаном деревень. Один раз взглянешь — на всю жизнь запомнишь, как живут гоблины. Приземистые, словно вросшие в землю избы с широкими тесовыми крышами, стояли не в ряд, а по два, по три, а то и по четыре дома зараз, потому как выросшие дети предпочитали строиться рядом с родительским домом, если место позволяло. А в тайге места — на любую семью достанет и ещё в сто раз более останется. Тяжёлые ставни на узких окнах гоблины делали откидывающимися почему-то не вбок, а вниз. У редкого дома эти окна были забраны слюдяными пластинами. Высоких заборов вообще не видно, плетни между соседями стоят чисто символические, зато на задах возвышается настоящая стена для защиты от непрошеных гостей. Оно и понятно: тайга-то, вот она, а в ней и медведи, и волки, и лисы с росомахами.

Совершенно безлюдная в этот час улица вывела Степана на крутой обрыв, под которым неторопливо струила свои воды Нижняя Окаянь. Обычная речка, ничем не отличающаяся от других таёжных рек. Лежали на берегу перевёрнутые вверх дном узкие лодки, сушились распятые на кольях сети. На другом берегу пастух гонял отбившуюся от стада корову. Женщины, подобрав подолы, полоскали на мостках бельё. Солнечные лучи тысячами бликов плясали на мелких волнах. Стремительными росчерками мелькали ласточки-береговушки. Пахло навозом и свежескошенной травой. Несуетливая таёжная жизнь — немного непонятная, слегка странная, жизнь, стать частью которой Стёпке не захотелось бы, наверное, даже в самом страшном сне. Нет, ничего такого пугающего в ней, конечно, не было. Просто… Ну, не для него это, совсем не для него. Жить в таёжной глуши, без телевизора, без компьютера с интернетом, без книг… С ума, наверное, можно сойти от тоски.

И тут некая нехорошая догадка посетила вдруг Степана, и он замер на какое-то время, пытаясь понять, может ли эта догадка оказаться верной. Если Серафиан соврал ему насчёт пребывания Ваньки у элль-фингов, если он вообще не гнушается обманывать доверившихся ему подростков, то где гарантия, что он не соврал и про непременное возвращение домой? Как он тогда сказал — вернётесь в тот же самый миг? Да хоть бы и не в тот же самый — лишь бы точно знать, что вернёшься! Нет, надо поскорее лететь в Летописный замок, потому что слишком много вопросов накопилось к этому приятному на вид, но, как выяснилось, не слишком правдивому чародею. И что прикажете делать, если окажется, что попасть домой им не суждено? Даже и думать о таком не хочется…

За спиной послышались приближающиеся ребячьи голоса. Стёпка оглянулся. Пыля по улице босыми ногами, к нему приближалась шумная компания из восьми или девяти мальчишек. Они оживлённо переговаривались, смеялись, размахивали руками, и Стёпка с удивлением понял, что не понимает ни единого слова. «Мы только промеж себя по-гоблински говорим» вспомнились слова Смаклы.

Гоблины подошли поближе и остановились в нескольких шагах. Одеты они были проще некуда, в обычные домотканые, обтрёпанные со всех сторон штаны и просторные отбеленные рубахи без воротников и пуговиц. Стёпка в своей заколдованной одежде и неуместных здесь и сейчас сапогах-кроссовках на их фоне выглядел чужеродным городским франтом. Ему сразу же припомнились папины рассказы о том, как в далёком детстве они с братом гостили у родственников в деревне под Казанью, и как там местные мальчишки обидно дразнили их стилягами из-за того, что они ходили в обычных спортивных штанах с пузырями на коленях. Тогда и такие штаны в деревне казались чужими и непривычными. Так же и здесь. Оставалось только втихомолку посетовать на упрямую одежду, которая не пожелала на этот раз принять простецкий деревенский вид.

Пацаны молча и оценивающе разглядывали Степана. Он так же молча и слегка насмешливо смотрел на них. Они были похожи друг на друга, словно братья. Все одинаково загорелые, темноволосые, скуластые, с облупленными от загара носами. Двое самых старших оглядывали его особенно задиристо, презрительно щурились, окидывая незнакомца сверху донизу длинными взглядами, цыкали зубами, переглядывались, решая, кто первым начнёт разговор. И Стёпке стало ясно, что заявились они сюда не просто так, а с вполне определённой целью. Выследили чужака и решили сразу показать ему кто здесь, на деревне, хозяин.

Ему стало интересно. Он ждал.

— Не, Тяпша, не одолеешь ты его, — лениво процедил, наконец, один из старших. — Не одолеешь. Вишь какой он из себя… справный да откормленный.

Ребятня захихикала, пихаясь локтями. Стёпка тоже ухмыльнулся, ожидая продолжения.

Тот, которого назвали Тяпшей, тягуче сплюнул себе под ноги, глянул на Стёпку коротко и оценивающе:

— А я говорю, что враз уложу его в пылюку. Да ещё и по грязи мордой поелозю. А то больно она у него белая да отмытая. Смотреть невмочно.

— Зато у тебя, Тяпша, лицо такое, словно ты только что из печной трубы вылез, — решил не остаться в долгу Стёпка. — Гляди, как бы я тебе его не отмыл вон в той луже. Её, видать, как раз для тебя припасли.

Гоблины весело заржали, Тяпша заметно обозлился. Не ожидал, что чужак окажется таким дерзким и бойким на язык. Стёпка их нисколько не боялся, после всех его приключений-то, поэтому держался спокойно и непринуждённо. Да, мелькнуло у него, а ведь ещё неделю назад я бы перепугался до дрожи в коленях и кончилось бы всё тем, что меня в самом деле извозили бы в грязи за милую душу и ничего бы я не смог с этим поделать. А сейчас я точно знаю, что легко могу раскидать всю эту компанию. Только не охота мне с ними ссориться, всё ж таки, это земляки Смаклы и, может быть, даже его родственники. Да и глупо ссориться с гоблинами после того, как рассорился с весичами. Что ж мне, в этом мире только и делать, что драться со всеми встречными? Только потому, что я демон нездешний? Почему-то в Проторе пацаны вообще не хотели со мной драться, вон как я с ними сдружился, до сих пор скучаю.

— Правду ли Смакла сбрехнул, что ты сюды с ним из чародейного замка пришкандыбал? — спросил Тяпша, видимо, для того, чтобы раззадорить себя и противника перед предстоящей сшибкой, которая, он не сомневался, обязательно состоится.

— Нет, — сказал Стёпка. — Не было такого.

— А-а-а, — обрадовался Тяпша. — А я знал. Ну и откедова же ты тогда?

— Да оттедова же. Из замка Летописного. Только я не пришкандыбал, а в гости приехал. Посмотреть, как вы здеся живёте.

— Мы тебя в гости не звали, — отрубил Тяпша с таким видом, словно он, как минимум, местный староста. — Нам таковские гости не надобны. Так что метись к своённым чародеям, покудова жив.

— Ох, Тяпша, какой ты грозный, — засмеялся Стёпка. — Прямо жуть берёт. И почему это я тебе так не понравился?

— Мы здеся таковских не шибко жалуем. Отмытых да разодетых. Мы здеся таковских знаешь как учим?.. Во! — Тяпша сжал кулак и показал его Стёпке.

— А тебя тоже так учили? — спросил Стёпка. — Вон рожа-то вся побитая. Это кто тебя здесь так любит?

Физиономия у Тяпши и в самом деле была вся в ссадинах и царапинах, словно после хорошей драки.

Пацаны засмеялись.

— Энто его Шмыня давеча отъелозил! Знатно выучил! Штаны ему надвое разодрал! Ухо по сю пору пельменем топырится!.. Вот он, Шмыня-то!

Шмыня, оказывается, стоял рядом с Тяпшей. Был он крепко сбит, имел широкие плечи и сильные ухватистые руки, накачанные нелёгкой деревенской работой. Он тоже смотрел на Стёпку без особой приязни.

— А ведь поколотим мы тебя, чародейчик, — сказал он серьёзно, без намёка не улыбку. И сразу стало ясно, что он всерьёз намерен побить Стёпку, просто так, ни за что, за то только, что он чужой и посмел без спроса ходить по их деревне.

— Я не чародейчик, — отрезал Стёпка. — Это раз! И вы меня не поколотите! Это два! Кишка у вас на такое тонка. Это три! И не такие пробовали. До сих пор жалеют.

— Энто каковские же пробовали? Не Волкоплёсовские ли тайгари? Так они супротив наших пацанов — мозгляки ишшо!

Стёпка не выдержал и засмеялся.

— Знать не знаю никаких волкоплёсовских. Мне и своих врагов хватало.

— Энто он тоже про то сбрехнуть хочет, что они в тайге с немороками бились. Смакла давеча баял, — встрял юркий гоблин с потрясающе лохматой головой, по сравнению с которой Смаклины космы казались просто шикарной причёской. — Такого набрехал, даже его батя смеялся. Весичей они, будто, побили и даже… — гоблин хихикнул, — самого чёрного оркимага извели.

Пацаны дружно заржали.

— Вот за то мы тебя и побьём, — серьёзно и почти печально заключил Шмыня. — Брехунов бить надоть крепше, чтобы брехали меньше.

— А ведь Смакла правду говорил, — сказал Стёпка, которому стало обидно, что над младшим слугой, оказывается, даже отец смеялся. — И в оркимага он стрелял, и с немороками мы дрались.

Громкий смех был ему ответом. Он, впрочем, ничего другого и не ожидал. И доказывать не собирался.

— Ты ещё скажи, что вы на драконе летали! — чуть ли не падал в пыль Тяпша. — И что меч у тебя магический из руки выпрыгиват!

— Знатно Смакла брехать у чародеев научился!

— Покажи меч-то, богатырь-победитель!

— Щас он как разозлится, как даст нам всем зараз!

— А посля дракона свово призовёт, и он всю нашу деревню в пыль огнём развеет!

— Дракон у него шибко большой да грозный, на две головы выше нашего кочета!

— Как они его не раздавили, когда сюды летели?

— Да энто дракон на нём сидел, клювом его в темя подгонял!..

— Довольно, галдеть, пацаны, пора проучить гостя дорогого!

— Дай ему, Шмыня, чтобы брехал правдивее!

— Не, не трогайте ево, не трогайте: он мечом щас махать начнёт, куды бечь будем?

— В Оркланд нам одна путя…

Гоблинята раззадорились, распетушились, засверкали глазами, кулаки посжимали, Шмыня с Тяпшей уже подступали к Стёпке, тесня его к обрыву. Может быть, бить его они и не собирались, но уж с обрыва в реку спихнуть — это святое дело. Да, посочувствовал Стёпка младшему слуге, напрасно он про наши приключения рассказывал. Никто ему не поверил, зато сам заработал славу брехуна. Потому что доказать свою правоту нечем было. Ну, ничего, зато у меня доказательства найдутся.

Вытащив из кармана нож, он сдвинул рукоять на два тугих щелчка. Лезвие с торжествующим звоном вырвалось на свободу, под пальцами приятно взбугрилась шершавая рукоять. Сверкающая эклитана описала полукруг, остановилась у Шмыни под носом. У Стёпки, разумеется, и в мыслях не было всерьёз сражаться с гоблинами, тем более что его магический меч людей рубить отказывался (к счастью). Просто ему надоели насмешки, и он решил показать этим задиристым юным землякам Смаклы, что иногда некоторым рассказам своих сверстников неплохо было бы и верить.

Теперь они поверили. Они смотрели круглыми глазами на эклитану и очень-очень верили. Мелкие гоблинята, что толпились за спинами старших, даже попятились, решив с перепугу, что Стёпка сначала порубит Шмыню с Тяпшей, а потом и за них примется. Тяпша звучно сглотнул, и у него в горле что-то булькнуло. Шмыня, смешно скосив глаза, завороженно глядел на острие эклитаны и боялся сделать лишнее движение. Физиономия его сделалась такой глупой, что Стёпка не выдержал и засмеялся.

— Ты и вправду подумал, что я вас сейчас рубить начну? — спросил он, опуская эклитану.

— Да кто тебя знат, — пробормотал Шмыня, не отрываясь от бликующего на солнце лезвия.

— Смакла меня знат, — сказал Стёпка. — Очень хорошо знат. Я его у весичей отбил, когда они его в каменоломни хотели увезти. И ничего он не брехал. Оркимага, правда, мы не извели, он заколдоваться успел, но Смакла в него из самострела стрельнул — это точно. Прямо в грудь попал.

Притихшие гоблины стояли кучкой и, кажется, готовы были без промедления задать стрекача. Одно дело задирать безобидного на вид городского отрока, которого тот же Шмыня одной рукой в грязь макнёт, и совсем другое — стоять вот так перед волшебным мечом.

Стёпка убрал эклитану (пацаны тихонько ахнули, решили, что меч и в самом деле у него из руки выскакивает), потом протянул нож Шмыне.

— Попробуй.

Тот зыркнул на него, проверяя, нет ли здесь какого подвоха, затем решился, взял нож. Остальные столпились вокруг него, не дыша. После долгих безуспешных попыток извлечь лезвие, он уважительно сказал:

— Не слушается меня, меч-то. Не признаёт за хозяина.

— Знамо дело, — сказал Тяпша. — Таковские мечи не каждому даются. Слышь, чужак, а как тебя звать?

— Стеславом меня звать, — сказал Стёпка. Он взял нож у Шмыни и показал, каким образом извлекается лезвие. Он уже знал, что другим не удается даже сдвинуть рукоять, меч в самом деле слушался только своего хозяина.

— А хотите фо… Чудо, хотите, покажу? Смотрите.

Он размахнулся и рубанул себя по запястью левой руки. Пацанята взвизнули, Тапша ойкнул, Шмыня отшатнулся. Потом они с недоверием разглядывали ничуть не пострадавшую руку, сквозь которую меч прошёл совершенно бесследно. Этот фокус Стёпка опробовал ещё вчера и, честно говоря, долго не мог решиться, а когда решился, не стал рубить с плеча, а тихонько так надавил и, только убедившись в том, что членовредительства не произойдёт, ударил смелее. Рука не ощущала ничего, кроме мимолётного укола холодом. Зато со стороны всё выглядело действительно эффектно. Можно даже харакири себе сделать. Ненастоящее.

— Знатный у тебя меч, Стеслав, — заключил уважительно Тяпша. — Токмо врагов рубит, а самого хозяина не трогат.

— Он ещё и друзей моих не рубит, — сказал Стёпка, умолчав о том, что меч вообще никого, кроме немороков, рубить не хочет. — Давай, я сейчас тебя по шее рубану. И ничего тебе не будет. Даже голова не отвалится. Правда-правда.

Тяпша испуганно шарахнулся в сторону. Гоблинята заулыбались, но тоже на всякий случай отступили на пару шагов.

— Да ладно, пошутил я. Не буду я никого рубить, — сказал Стёпка. — Какие вы… То всей толпой лупить меня хотели, то шарахаетесь, как от придурка.

— Слышь, Стеслав, поведай, как вы с оркимагом бились. Каковский он из себя? У нас их тута сроду не бывало.

…Пацаны сидели на неошкуреных брёвнах, сложенных у забора Шмыниного дома и яростно щелкали кедровые орешки, во все уши слушая рассказ Стёпки о битве на Бучиловом хуторе. Рассказывать было интересно, и Стёпка не на шутку увлёкся. Хвалиться своими подвигами ему не хотелось, поэтому в рассказе он больше напирал на то, что делали Смакла и тролль. А для пущей достоверности он в самые ответственные моменты врубался эклитаной в заросли крапивы. Он рассказал про растворение подлого оркимага, про нежданное явление подколодезного змея и оплёванного дружинного чародея Усмаря. Под конец, чтобы окончательно добить аудиторию, он поведал им «сказание о людоеде», как они нашли его стоянку, как перепугались и удирали сломя голову (пацаны смеялись, но с пониманием, потому что сами бежали бы так же быстро и с такими же выпученными от ужаса глазами). Рассказал, как ходил к магам в тюрьму, чтобы посмотреть на душегуба и тут уж не пожалел красок, расписывая кошмарную морду изверга.

— А про дракона, слышь, Стеслав, вы всё же сбрехнули, — довольно прищурился Шмыня. — Не быват ведь у нас таковских драконов.

Стёпка вздохнул, присел на бревно.

— Не быват. Он один здесь такой. Вот вечером, может быть, я вам покажу, каким он быват. Он меня и Смаклу в воздух поднял и летел с нами. Мы на нём, как на коне. Даже ещё лучше, потому что он больше коня, и на нём сидеть удобнее.

Пацаны недоверчиво кривили губы, сплёвывали ореховые скорлупки, верить не торопились. Одно дело сражаться волшебным мечом с оркимагом или удирать от душегуба, другое — летать на драконе, которых все точно знают, что не быват. Брешет Стеслав, ой, брешет. Да и кто бы удержался, любой бы сбрехал, коли ума хватило бы, эвон, как складно выходит, заслушаешься.

— А где ваша деревня стоит? — спохватился Стёпка. — По какую сторону от Лишаихи? А то мы, когда сюда к вам летели (Шмыня опять поморщился на это «летели»), я не понял.

— А на что тебе энто знать? — тут же набычился Шмыня.

— А на то. Что вы меня будто подсыла вражьего разглядываете? Надо мне. Вы разве не слыхали ещё, что ваши воеводы с Весью и Оркландом сговорились Таёжные земли поделить. Левый берег Лишаихи под весского царя пойдёт, а правый — Оркланду договорились отдать.

— Брешешь, — недоверчиво протянул Шмыня. — Как энто могёт быть? Да кто ж им позволит земли наши ворогу отдавать?

— Да воеводы ваши и сговорились. Им весский царь за то кучу золота отвалил. А весичи с орклами воевать не хотят, вот и решили дело миром уладить. А у вас спросить забыли.

— Да не, не могёт такого быть, — Шмыня нахмурился. — Не могёт.

— Может, — сказал Стёпка. — Я ещё в Усть-Лишае об этом слышал. Говорят, что таёжное ополчение опять собирают, не хотят под Оркланд идти.

— Ежели такое дело, я тоже в ополчение пойду, — решительно заявил Тяпша. — Из дома утеку, стану с орклами воевать.

— И я утеку. А как же, — это Глукса встрял, тот самый лохматый гоблинёнок с проказливыми чертенятами в раскосых глазах. — Тебе без меня невмочно. Ты, Тяпша, без чародейной подмоги зараз пропадёшь. Изведут тебя орклы.

— Энто так, — загомонили мелкие пацаны. — Энто Глукса верно рассудил. Мы его силу знам.

Тяпша легонько шлёпнул Глуксу по затылку:

— Ты поперву выучись колдовать-то, а посля уже и поглядим, брать тебя в ополчение, али нет.

— Так вы что, на правом берегу, да? — спросил Стёпка. — На правом?

— Не, — мотнул головой Шмыня. — Лишаиха, она верстах в сорока на восход отсюдова. Так что, ежели ты не брешешь, мы под весичей пойдём. Но всё одно против орклов воевать убежим. На правом берегу гоблинских деревень тоже шибко много. А орклы с гоблинами никогда в мире не жили. Погонят их в кабалу, дороги да крепости строить. А ты, Стеслав, пойдёшь ли с нами? Тебе с этаким мечом, поди, никаковские оркимаги не страшны…

Стёпка ответить не успел. Распалённый и взъерошенный Смакла выскочил из-за плетня, увидел спокойно сидящих пацанов, мирно разговаривающих Стёпку и Шмыню, затормозил, стараясь отдышаться после заполошного бега.

— Вы… Здеся вы сидите… А я… А мне Млыква сбрехнула, что вы Стеслава всем гуртом бить сговорилися…

— Сговорилися, да посля передумали, — подтвердил Шмыня. — А ты чего такой взопрелый? На помощь никак прибёг?

— На помощь, — фыркнул Смакла. — Я Стеслава прибёг удержать, чтобы он вас шибко не мутузил.

Пацанята сдержанно заулыбались, понимали уже, что всё именно так и могло получиться.

— Ну и ещё… — Смакла отдышался, присел рядом с Глуксой. — Слышь, Стеслав, чего содеялося? Из Лосьвы тайгарь один прискакал… Мы с батей мешки во дворе сгружали… Израненый тайгарь, ему кнутом поперёк лица угодило, мало глаза не выщелкнуло. Он к бате зараз, ну и я чуток слышал. Недобрые вести, слышь? Весичи в Лосьву приперлися с дружиной, под себя деревню забирают, вроде бы даже побили кого-нито.

Пацаны испуганно притихли, помрачнели, Шмыня тяжело смотрел на Степана, перекатывал тугие желваки на широких скулах.

— Правду ты, баял, Стеслав. Вона как скоро они до нас добралися. Того гляди и сюды заявятся.

Стёпка вскочил, потом сообразил, что бежать некуда и незачем, снова сел.

— Ну и что? — спросил он, покосившись на Смаклу. — А вы что хотели? Я же говорил, что воеводы сговорились? А я что могу сделать? Дракона на них напустить? Эта Лосьва далеко от вашей Кечи?

— Вёрст десять, ежели напрямки через лес. А по реке чуток больше выйдет. Она нижее стоит, — пояснил Шмыня.

— Совсем рядом, — сказал Стёпка. — Ждите гостей.

Смакла помолчал, потом сказал с тревогой:

— Гриняда в Лосьву поутру уплыл. У него жёнка оттудова. Он с ней и уплыл, родню навестить захотела.

— Это твой брат? — спросил Стёпка.

Смакла кивнул.

— Ну и чего ты переполошился? Вернутся они, ничего с ними весичи не сделают? Они же не грабят никого, не убивают. Мы же с ними сколько раз встречались… Они только меня всё время поймать хотели.

Смакла отчаянно замотал головой:

— Тайгарь баял, что весичи беглых вяжут и обратно в холопы увести хотят. Царь повелел будто бы, чтобы всех беглых обратно хозяевам возвернуть, а ежели заупрямятся, то кнутами пороть и всё одно возвертать.

— Да вы-то разве беглые?

— Не, мы тутошние. А жёнка Гринядина, она из беглых. Они всей семьёй из Веси сюда утекли, давно уж, ещё до того, как я народился. Там в Лосьве таких много.

— А разве в Веси гоблины живут?

— Нонеча мало осталось, все почти от царя сбежали, а прежде много жило, шибко много.

— Так, — протянул Стёпка. — Понятно. Да только как весичи узнают, кто беглый, а кто нет? У них что, на лбу написано?

— Любой маг зараз узнает, — пояснил Шмыня, сильно помрачневший после рассказа Смаклы. — Это у вас, поди, на лбу такое пишут, а в Веси кажный холоп в грамотке боярской помечен. Поглядит на тебя ихий маг и сразу скажет, беглый ты али нет. Мой батя эвон когда оттудова утёк, а всё одно в грамотке той записан… Неужто и отсюдова нам бежать придётся?

— Ну и куды ты убежишь? — сердито спросил Глукса. — К орклам захотел?

— В тайгу уходить надоть.

— А здеся ты не в тайге, да? Ежели весичи пришли, они тебя где угодно отыщут.

Стёпка посмотрел на пацанов, и по их испуганным лицам ему стало ясно, что большинство из них тоже дети беглых холопов. Смакла подёргал его за рукав:

— Чего делать будем, Стеслав? Спасать Гриняду надоть. Не удержится он, я знаю. Он у нас бедовый, с голыми руками на дружинников пойдёт, ежели они его Слоёнку угонять вздумают.

— Ладно, — сказал Стёпка. — Чего зря попусту гадать. Пошли к твоим, поговорим. Узнаем, что там такое. Может, вернулся он уже, а мы тут зря переживаем.

* * *

По суровым лицам старших гоблинов и по заплаканным глазам Смакловой матери им стало ясно, что Гриняда не вернулся и что всё вообще очень плохо. Уже вся Кеча гудела, перепуганные гоблины метались от дома к дому, женщины ревели, кто-то собирал вещи, мужики то в отчаянии опускали руки, то бросались вооружаться топорами и вилами. От весичей никто не ждал ничего хорошего. В тайгу пришла беда, и Смакла со Стёпкой опередили её всего на один день.

— Вот что, мальцы, — сказал Бракша. — Не вовремя вы навещать нас удумали. Видали, что деется. Уходить вам надоть немедля. Ежели Смакла про весичей правду баял, они от вас не отступятся. Берите лодку и плывите до самого Усть-Лишая. Припасов мы вам с собой дадим. Лосьву стороной обойдёте, через Клокучую протоку, не забыл ещё? И не тяните, весичи вот-вот до нас доберутся.

— Гриняда не возвернулся ишшо?

Бракша потемнел лицом, тяжело опустился на крыльцо, оглянулся на заплаканную жену.

— Повязали, кажись, Гриняду. Чародей боярский на Слоёну указал, что беглая она. Её с семьёй схватили, а Гриняда в кулаки бросился. Ну и его заодно повязали. Тоже в Весь угонят.

— Так чего же вы сидите здеся?! — чуть не закричал Смакла. Он стиснул кулачки, встопорщился весь, смотрел по сторонам с таким видом, словно готов был сию минуту броситься брату на выручку. — Чего телитесь тогда?! Вызволять его надоть! Уведут же! Они меня с душегубами гнали. Они же их тоже на цепь посадят. И удавки магические на шеи накинут! И уведут!

— Ишь, взгоношился, — криво усмехнулся ещё один брат Смаклы, которого звали, кажется, Свига. — Без тебя, вояка, не обойдёмся. Ты, давай, собирайся живей, да уплывай со своим другом, пока весичи тебя снова не прихватили. Без тебя как-нибудь порешим. Наши уже собираются, мы хотим весичей в тайге перехватить и ночью своих из полона вызволить. А нахрапом их не возьмёшь, у весичей дружина там неслабая, два десятка боярских гридней.

Стёпка смотрел на раззадорившегося Смаклу и понимал, что никуда они не поплывут. Даже думать об этом противно. Они, значит, сбегут от весичей подальше, шкуры свои сберегая, а остальные пусть как хотят, так и спасаются? Хорошенькое дело!

— Ну вот что, — сказал он громко, привлекая к себе внимание всех, кто стоял во дворе. — Никуда мы не поплывём. Удирать от весичей я не буду, и Смаклу в обиду больше не дам. И весичей этих я не боюсь. Пусть их там хоть два десятка, хоть четыре.

Он глянул на скривившегося в злой усмешке Бракшу и добавил:

— А Гриняду вашего я попробую сам выручить. И жену его тоже. Смакла вам рассказывал обо мне, и вы зря ему не поверили. Да можете и не верить, мне всё равно. Смакла, полетишь со мной в Лосьву, покажешь дорогу?

Просиявший Смакла часто закивал. А как же, конечно, покажет, куды же без него?

— Ишь прыткий какой малец, — подивился Бракша. — И на чём же это вы лететь собралися? Никак на том самом драконе, об котором Смакла брехал.

— На нём, — сказал Стёпка. — Давай, Смакла, зови Дрэгу. Он никуда не улетел?

— Да куды ему улетать, — тут же отозвался Смакла. — Здеся он, на матице спит, — и, засунув в рот два пальца, заливисто свистнул.

Дракон тотчас свалился откуда-то из-под крыши, скакнул по-птичьи по Смаклиной спине, перелетел на Стёпку, уцепился за рубашку, куснул мелкими зубками за мочку уха.

Облепившие плетень гоблинята восторженно запищали. Даже такой маленький дракон был им в диковинку. А что-то будет, когда они увидят большого…

— Да, — засмеялся невесело Бракша. — С таким драконом мы наших враз вызволим. Весичи сами разбегутся.

— Это точно, — сказал Стёпка. — Ну что, Дрэга, готов к превращению? Только ты с меня сойди и вон туда сядь, подальше, ладно.

Когда во дворе взметнуло воздушной волной мусор, солому и куриные перья, и с гулким грохотом появился вдруг из ниоткуда огромный драконище, убегать не бросился, пожалуй, только Бракша. Остальные шарахнулись кто за ворота, кто в распахнутые ворота конюшни, кто в дом. Гоблинят смахнуло с плетня, только чумазые пятки сверкнули. Драпанул даже отважный Шмыня. Один лишь лохматый Глукса остался стоять на месте, завороженно глядя на возникшую посреди двора чешуйчатую громадину.

Дрэга неторопливо огляделся, продемонстрировал притихшей публике свой фирменный оскал и положил тяжёлую голову на Смаклово плечо. Младший слуга счастливо улыбался, радуясь тому, что теперь-то все увидят, что он никакой не брехун. А потому что надо верить, когда вам самую что ни на есть правду рассказывают. Стёпка поёжился: весь двор был покрыт инеем: трава, забор, стены дома, столбы и стоящая у сарая телега. Испуганные псы молча таращились на страшного зверя, забыв о том, что им полагается гавкать и защищать хозяев. Впрочем, хозяева тоже обо всём забыли. Это был триумф. Смакла торжествовал. Стёпке было не до радости. Он лихорадочно обдумывал предстоящую операцию по спасению попавших в беду гоблинов. Можно было, конечно, просто нагло заявиться в захваченную деревню и потребовать в самых решительных выражениях отпустить на свободу всех пленников, грозя в случае отказа напустить на них дракона. А можно было поступить хитрее, посмотреть сначала на месте, что там и как, и сколько там весичей, и есть ли там маги, а после этого уже предпринимать какие-то решительные шаги. Последний вариант нравился Стёпке больше.

Он подошёл к Бракше. Гоблин всё ещё не оправился от потрясения, смотрел с удивлением то на дракона, то на своего непутёвого сына, который поглаживал этого дракона так, словно тот был безобидным щенком.

— Мы сейчас слетаем в эту Лосьву, — сказал Стёпка. — Посмотрим, что там и как. Может, по-хорошему договориться получится. Да вы не переживайте, освободим мы вашего Гриняду. И вообще я постараюсь сделать так, чтобы весичи к вам в Кечу вообще не захотели приезжать. Скажу, что вашу деревню драконы охраняют. Они когда Дрэгу увидят, во всё поверят. Смакла, забирайся, отправляемся.

Мелькнули под крылом сияющие лица гоблинят, опомнившиеся псы залились запоздалым лаем, Смаклина родня толпилась во дворе, даже дед вышел проводить внука, мать прикрывала рот платком, боясь потерять ещё одного сына.

Смакла помахал на прощание рукой, Дрэга завалился на крыло, и Стёпка, чтобы не упасть, вцепился покрепче в чешую. Вот тебе и отдохнули на родине, подумал он. Даже здесь не всё ладно, а в общем — приключения продолжаются. Только бы без драки обошлось.