Вякса и Збугнята учились метать ножи в цель. Свидание с людоедом подвигло их на поспешное освоение хоть какого-нибудь воинского умения. Вражескую цель изображала старая, но ещё крепкая колода, на которой раньше рубили головы курам и гусям. Стёпка лежал на траве и смотрел в небо. Судьба устроила ему небольшую передышку, можно было немного побездельничать. Дрэга не появлялся уже второй день. Жаль, если насовсем улетел, с ним было гораздо веселее. И Смакла расстроится, он к дракончику здорово привязался. А вообще: что-то как-то маловато настоящей магии в этом магическом мире. Про волшебство все знают, что оно есть, но его почему-то всё равно что нет. Ну, самосветки, ну, призраки, ну, конхобулл-кровосос… А хочется большого, значительного, ощутимого чуда, хочется какого-нибудь красивого превращения с грохотом и треском… Хочется произнести заклинание — и освободить Смаклу. Хочется взмахнуть руками — и чтобы Ванька сразу оказался рядом, целый и невредимый. А вместо этого придётся ехать с весичами в Усть-Лишай. Вот такая, блин, магия.

Ножи с глухим стуком ударялись в колоду, отскакивали, иногда вонзались, но не слишком уверенно и не слишком глубоко. Врага так не поразишь, это точно.

— Руку отмотал, — пожаловался Вякса. — А Гугнила свой нож всякий раз в серёдку вбивает? У него, верно, нож другой.

— Руки у него другие, — сказал Стёпка, жуя травинку. — Здесь навык нужен. За один день не научишься.

— Гугнила, он слово знает, — заявил Щепля, ничему учиться не желающий и потому тоже валяющийся на траве.

— У меня на него глаз верный! — хором договорили за него остальные и засмеялись.

— Ага, — согласился ничуть не обидевшийся Щепля. — Верный.

— Дай-ка я попробую, — сказал Стёпка.

Он взял у Вяксы нож, взвесил его на ладони (тяжёлый!), и не слишком сильно метнул в колоду. И, конечно, неудачно. Нож ударился рукояткой и отскочил в траву. Щепля презрительно выпятил губу, хотел сказать что-то ехидное о демонах, которые не могут нож в цель вонзить, но вспомнил битву в овраге и благоразумно промолчал. А Стёпка почувствовал, как у него где-то глубоко внутри что-то ворохнулось и словно бы подумало, что руку при броске надо держать твёрже и нож сжимать не двумя пальцами, а всей ладонью. И он подобрал нож, отошёл к самой стене сарая и метнул правильно, позволив гузгаю направить свою руку. И получилось просто отлично. Нож мелькнул стремительным проблеском и вонзился прямо в центр колоды, так, словно его туда нарочно молотком заколотили, а лезвие ушло в дерево почти наполовину. Щепля шмыгнул, Збугнята расплылся в клыкастой улыбке, а Вякса опять растопырил свои глаза на демона.

Стёпка взял нож у Збугняты и почти не глядя метнул его в колоду. Нож вонзился точно под первым. Для полноты картины не хватало ещё одного ножа. Стёпка огляделся, потом достал из кармана свой, щёлкнул, выдвигая лезвие и… От третьего удара толстенная колода с готовностью развалилась на две почти равные половинки.

— Вякса, бездельник, тебя сколь можно выкликать! — донёсся из-за сарая недовольный голос Гугнилы. — Тебя батя обыскался уже, живо до дому поспешай! И Збугнята не с тобой ли там?

Вякса охнул, подхватил свой нож и побежал домой через огород бабки Коряжихи. Щепля куда-то моментально исчез от греха подальше. Збугняту тоже ждала работа в корчме. Стёпка хотел было помочь, но Гугнила замахал руками, отобрал топор, не позволил взять вёдра, и вообще отправил подальше, да вон хоть к девицам, они шибко с тобой погутарить хотели, или на кухню ступай, поди, проголодался уже.

К девицам Стёпка, разумеется, не пошёл, на кухню его тоже не манило. Он потолкался в конюшне, посмотрел, как чистят коней, покормил самого смирного жеребца овсом с ладони… В конюшне его и нашёл долговязый Сгрыква, вечно чем-то озабоченный гоблин, обычно исполняющий обязанности посыльного при денежных постояльцах.

— Стеслав, слышь. Тебя наверх кличут. От князя, бают, человек пришёл, с тобой поговорить желает.

— Наверх, это где?

— Дак эвона, — Сгрыква ткнул толстым пальцем в распахнутые ставни на окнах второго этажа. — Живей беги, не то осерчает. Князевы люди шибко не любят подолгу дожидаться.

— Осерчает он, — бормотал Стёпка, неспешно поднимаясь по скрипучей лестнице на второй этаж. — Я тоже осерчать могу, между прочим. Ишь, осмелели. Демона уже ни во что не ставят.

Но это он так ворчал, для прикола. Как будто он на самом деле такой утомлённый славой и могуществом всесильный демон, которому заботы простых людишек, пусть даже и князей, уже надоели, и он, если и соглашается их иногда выслушивать, то только от скуки. На самом-то деле ему интересно было, для чего это князь прислал к нему человека, и о чём тот хочет с ним поговорить. Может быть, приказал, чтобы маги сами Смаклу сюда привезли? Нет, не похоже, это было бы слишком хорошо. Да и с какого перепугу князь станет такое приказывать. Можно подумать, у него других забот нет. А о захваченном в плен маленьком гоблине он, конечно, и думать давно забыл, сразу, как только с демоном распрощался.

На втором этаже молоденькая пухленькая вурдалачка, двоюродная сестра Збугняты с весёлым именем Негрызга, шумно мыла полы, что-то при этом напевая тоненьким голоском. Она увидела Стёпку, улыбнулась ему просто так, от хорошего настроения и азартно шмякнула мокрой тряпкой об пол.

— Тебе чегось, Стеславчик? Подмогнуть надумал?

— Меня здесь человек ждёт, — отмахнулся Стёпка. — Князь, говорят, прислал.

— В ту комнату иди, — показала Негрызга. — Весичи там сидят… Меня прогнали, бранились, мешаю, мол.

Стёпка постучал, не дождался ответа и с усилием толкнул тяжёлую дверь.

За столом сидели двое. Тот, что сидел спиной, даже не оглянулся, а другой весич кивнул и показал рукой: присаживайся, мол, подожди чуток, сейчас мы закончим, и я с тобой поговорю. Лицо его было Стёпке знакомо, он его точно видел и не так давно, кажется, у князя… да, точно, у князя, сегодня утром, только он тогда был в кольчуге, и шлём ещё у него такой интересный, с высоким султанчиком из белых перьев.

Стёпка сел на лавку, осмотрел комнату, не нашёл в ней ничего стоящего внимания и невольно стал прислушиваться. Эти двое говорили вполголоса на каком-то непонятном языке, и звучал он примерно так: «курлымурлышурлытурлы». Причём говорил больше тот, что сидел спиной. А весич только кивал, соглашаясь, и иногда добавлял: «шурлыфурлы», «чурлы» или просто «кеш».

Они так недолго общались, затем знакомый весич встал и, чего никак не ожидал Стёпка, вышел вон из комнаты, даже не взглянув на сидящего отрока. И тогда через плечо оглянулся тот, второй. И вот тут-то Стёпке стало ясно, что в эту комнату он пришёл зря и что у него опять начинаются неприятности. Вернее, уже начались.

Это был колдун-оберегатель Полыня. Тот самый Полыня, который подослал сначала вредного толстяка Никария, а затем лесных разбойников во главе со Щепотой; который подкупил гномлинов, чтобы они изловили Стёпку; который, очевидно, хотел поймать его быстрее, чем это сделают связанные князевым словом маги-дознаватели. Стёпка видел его всего один раз и то мельком, но, как оказалось, запомнил хорошо и надолго. Да и мудрено было не запомнить это неприятное, даже чем-то пугающее вытянутое лицо с пронзительными, словно бы промороженными глазами.

И он подумал, что Полыня сейчас торжествующе улыбнётся и произнесёт что-то вроде «ну, здравствуй, демон», и объяснит наконец, для чего Степан ему нужен. И тогда можно будет сказать ему, что он крупно ошибся, и что у Стёпки нет никакого желания помогать ему или что-нибудь для него делать. А не надо было подсылать всяких гадов. Надо было просто по-человечески попросить, а теперь уже поздно, потому что Стёпке стала ясна вся его, Полынина, подлость и гнусность. Но Полыня ничего такого не сказал, посмотрел на Стёпку как на пустое место и опять отвернулся, словно ему до демона и дела нету. И Стёпка уже почти встал, чтобы выйти, как в комнату ввалились ещё два весича. Один был худой, даже очень худой, весь какой-то изломанный и шёл слегка боком, а второй вполне обычный, неприметный, с круглым, плохо выбритым лицом. На них были серые дорожные плащи и пахло от обоих лесом, дымом и пропотевшей одеждой. Почти так же вчера пахла и Стёпкина одежда, пока её Застуда не постирала.

Эти двое прошли мимо Степана, буркнули Полыне что-то приветственное и уселись за стол.

Стёпку это даже как-то обидело. Его не замечали, будто его здесь и не было вовсе. А зачем тогда звали? Презрение своё выразить? Указать демону его место, сиди, мол, и очереди дожидайся, она у тебя последняя? Ну так фиг вам! И он хотел встать и выйти. И у него ничего не получилось: ни встать, ни выйти. Даже рукой двинуть не получилось. Он от удивления не сразу сообразил, что его заколдовали. Взяли и заколдовали, не спросясь, каким-то таким специальным незаметным заклинанием, от которого он мог сидеть смотреть и слышать всё, что происходит вокруг, но не мог ни встать, ни даже двинуть рукой или ногой. Он не испугался (он твёрдо был убеждён, что ничего плохого они ему сделать не смогут, потому что он не весь), а просто разозлился немного на себя и подумал, что впредь ему надо быть поосторожней, а то раз за разом попадает по собственной глупости и доверчивости в разные ловушки, из которых потом приходится как-то освобождаться.

Он попробовал пошевелить сначала рукой, потом пальцами ног, потом хотя бы языком. Шевелился только язык. Да ещё глаза ворочались. А всё остальное было словно чужое и ни в какую не желало подчиняться своему законному хозяину. «Попался, — вертелось в голове. — Опять попался. Но я вам, гадам, всё равно покажу. Не знаю как, но покажу».

А гнусная троица тем временем продолжала заниматься своими делами, спокойно, лениво, никуда не торопясь и ничего, похоже, не опасаясь. Неприметный весич выложил на стол из мешка бутыль, ломаную краюшку пшеничного хлеба, черемшу, сало, вывалил в миску холодное варёное мясо, и они принялись обстоятельно закусывать, то и дело прикладываясь к бутыли. Полыня не пил, только жевал мясо, отрезая небольшие кусочки ножом и аккуратно приглаживая длинные усы сгибом большого пальца.

И пошёл у этих троих разговор наполовину непонятный, то и дело прерываемый дурацким курлыканьем. Но Стёпка всё равно слушал самым внимательным образом, потому что кое-что понять можно было. Эти трое разговаривали при нём, ничуть не беспокоясь, что он их слышит, они полагали, кажется, что он уже не опасен, что никуда от них уже не денется, и поэтому ему можно сейчас хоть все тайны выболтать.

— …заупрямится он, помяни моё слово. Мелок да прыток не по годам… шурум-барум… Есть у нас чем его угомонить… да и в болото опосля, чтобы не выполз подлёныш… шурлун-мурлун… от выжатого ни пользы ни навара. Да не боись, не боись, не бывало такого, чтобы за демона ответ держать. Никто за ним не явится… хафыр-шафыр… Шибко он князю нужон, коли при всёх слово дал…чуфру-буфру… Не всякому княжьему слову верить следует… шушур-хуфшур… На чародеев таёжных бы… мол, из Летописного зараза ползёт… хрушуш-фрушуш… Навряд ли поверит кто… Да и оркимаги… шухшу-мухшу… Напрасно они этакое затеяли… кеш-мекеш… Затеяли-то верно, да мы их опередим… То-то крику будет опосля… хахоры-махоры… Поперву разговорить его надобно… Лишь бы место указал, а энто и без языка сделать можно… турхас-мархас…

Из всего этого более чем странного разговора Стёпка крепко уяснил только одно: ничего хорошего эти гады ему не уготовили и, останься он у них, печальный конец ему железно гарантирован — или в болоте утопят или просто задавят втихомолку после того, как он сделает что-то позарез им необходимое.

Странно вела себя эта троица. Стёпка никак не мог уразуметь, зачем они тогда его сюда заманили, если сидят, болтают о чём-то, на него почти не смотрят, никуда не торопятся, и не похоже даже, что они собираются что-то сейчас с ним делать. Однако вскоре всё разъяснилось. Хриплоголосый повернулся, искоса посмотрел на Стёпку мутным глазом и, спросил сквозь непрожёванное мясо:

— Как его выносить-то будем? Не ровён час вурдалаки углядят.

— Темна дождёмся и через двор огородами вынесем, — пояснил Полыня. — В темне-то глаза отвести легче. А чародеев в корчме нынче нет, я же вам не кеш-балан. Турды? Увезём на княжью заимку, там его никто не сыщет. Дело верное.

Вот оно что! Вот они почему никуда не торопятся. Темноты ждут. Верно говорят, что все чёрные дела по ночам творятся.

— А демон-то мелок больно, — прохрипел худой весич, макая в соль пучок черемши. — И как ты его, Полын Сквирятич, углядел? По мне дык — малец неприметный. Я бы никогда в ём сполнителя не признал, хоть ты мне его под нос поставь.

— Ухватка здесь потребна, — сухо отозвался Полыня. — Я с малых лет с демонами хороводюсь, у меня на них глаз верный.

Стёпка, услышав из уст мага любимую присказку Щепли, чуть не хмыкнул во весь голос, да заклинание помешало. Полыня, словно услышав, запнулся, повёл головой, затем продолжил, заметно тише:

— Он как глянул тогда в замке — меня ровно стужей насквозь проморозило. Ажно сердце в груди спотыкнулося. За малым на людях не обеспамятел.

Ну надо же, удивился Стёпка, не только мне тогда поплохело, оказывается, и колдуну мой взгляд не понравился. Как говорит Ванькина мать, мелочь, а приятно.

— И всё одно, жидковат демонок, — пренебрежительно заметил хриплоголосый. — Хлипок и зелен. Ни чутья в ём, ни мяса. Зашёл, ровно телок в живодёрню, и силка обложного не приметил. На кой он тебе этакий-то?

— Нам от него не чутьё потребно и не мясо. Мы, поди, не людоеды, чтобы мясо его глодать, — усмехнулся Полыня. — Он нам поначалу курлы-бурлы… а посля мы его шурум-бурум…

Вот так. Самого главного Стёпка и не понял. Хотя, если откровенно, чего там не понять-то? Всё ясно. То, что сначала он им курлы-бурлы — это вряд ли, а вот что они его после точно постараются шурум-бурум — в этом сомневаться не приходилось. Оставалось только сделать так, чтобы этот шурум-бурум им самим боком вышел. Но об этом Стёпка решил подумать чуть попозже, а пока ему интересно было, вдруг эти разговорчивые гады ещё что-нибудь важное ненароком выболтают.

Хриплоголосый подошёл к Стёпке, небрежно вытер сальные пальцы о полу своего заношенного кафтана, потом по-хозяйски ухватил Стёпку за щеки, помял ему нос, даже чуть в рот не залез вонючими немытыми пальцами, зубы посмотреть хотел, что ли. Стёпку от такого наглого и бесцеремонного обращения чуть не вывернуло. А особенно от того, что руки у этого гада были грязные и от них пахло чем-то сальным и прогорклым пополам с черемшой. Стёпка сжал онемевшие губы, чтобы не пустить чужие пальцы в рот (хорошо, что они его послушались, губы-то), но голову отклонить ему не удалось, голова была чужая, чугунная и неподвижная. Хриплоголосый больно ткнул ему напоследок в лоб твёрдой костяшкой и пренебрежительно хмыкнул:

— И откель, поведайте мне, в энтом полумерке этакая сила взялася? Поглядеть поближе — тьфу! — высклизень сопливый, а мужичков Щепотиных до судорог перепугал… Али Щепота лукавит?

— Какое там лукавит! Он и сам едва отдышался. Ни в какую не хотел больше на демона охотиться. Лучше, мол, сразу к весским магам в клеть, — сказал Полыня. — Да мы его и без Щепоты изловили славно.

Хриплоголосый опять уселся за стол. Некоторое время троица молча жевала мясо. На Стёпку никто больше не глядел. За окном было ещё светло, но уже чувствовалось, что вечереет. Солнце село за крыши, в небе рдели редкие облака, по углам комнаты стал скапливаться лёгкий сумрак.

У Стёпки затекло всё тело, хотелось встать, потянуться, хотелось почесать хотя бы нос. Он с ненавистью разглядывал пленителей (глаза бы их не видели, но ведь не отвернёшься!) и лихорадочно обдумывал своё незавидное, надо откровенно признать, положение. И так прикидывал и этак. И по-всякому выходило, что влип он крепко. Потому что не спохватится ведь никто. Пацаны подумают, что он по своим делам ушёл, может быть, опять к магам или даже к самому князю. А вурдалаки вспомнят о нём только завтра, когда будет уже совсем поздно и когда эти подлые колдуны уже сделают с ним шурум-бурум.

Что же его так крепко держит? Неужели никак не получится пересилить это чёртово заклинание? Ведь оно же невидимо. Его нельзя потрогать, его нельзя почувствовать, а значит, что его как бы и нет. Может быть, надо просто представить, что никто его не заколдовывал, и просто встать как ни в чём не бывало, сказать этим гадам «покедова» да и уйти себе не торопясь и с чувством собственного достоинства. Да ещё и поблагодарить их за то, что столько ему выболтали. То-то бы они позеленели. Стёпка задержал дыхание. Напрягся. Попробовал встать. Ага, щас, разбежался. Держит силок, никуда не делся. Вроде бы и нет его, а на самом деле очень даже есть.

Он в очередной раз отчаянно скосил глаза вниз… И увидел то, что, вроде бы, увидеть никак не мог. Оказывается, он ошибался, когда думал, что заклинание невидимо. Оно было видимо! Как магическая субстанция, которую показывал ему в замке молодой маг Алексидор. Всё Стёпкино тело густо опутывали тонкие, похожие на паутину нити. За окном уже сгустились сумерки, и незаметные прежде нити слегка засветились в темноте призрачным фиолетовым светом. Очень похоже светилось лезвие людоедского меча, когда за него схватился Ванька. И ещё — потайная дверь в пещере, когда Стёпка брался за браслет. Разорвать бы эти магические нити как-нибудь… чем-нибудь… ножиком бы своим… или когтями. Это была идея! Нож всё равно из кармана не вытащить, а когти его виртуальные, они — вот они, их и вытаскивать не надо. Стёпка попробовал пошевелить пальцами — по-прежнему шевелились только пальцы ног. И то слегка. Это было совсем не то. Неожиданно у него устали глаза: оказывается, очень трудно и утомительно смотреть вниз, когда не можешь наклонить при этом голову. Глаза даже болеть начинают, и кажется, что они вот-вот вывалятся из орбит. Да ещё и щёки мешают разглядеть себя получше. Странно, никогда раньше собственные щёки не мешали Стёпке, а тут вдруг помешали, и показалось, что они у него очень большие, почти как у Ванеса.

И тогда Стёпка, чтобы не смотреть больше вниз и не утруждать понапрасну глаза, просто начал изо всех сил представлять себе, как его виртуальные когти высовываются из пальцев и разрывают колдовские нити, и эти нити рвутся с лёгким потрескиванием и медленно растворяются в воздухе… нет, лучше мягкими кольцами опадают вниз и остаются лежать на полу, безвредные и лишённые колдовской силы.

Он так ясно себе это представил, что даже наяву услышал треск разрываемых нитей. И он уже мысленно совсем от них освободился, и встал, и подошёл к столу, с этакой демонической усмешкой глядя на обомлевших весичей, и плавно так отвёл назад руку, чтобы как дать сначала хриплоголосому по тыкве, а потом и двум другим — туда же… Особенно Полыне… И он открыл глаза, и, разумеется, ничего не изменилось, и нити проклятые всё так же крепко держали его, даже не почесавшись разрываться. Жаль. А так хорошо было придумано.

Хриплоголосый опять покосился в Стёпкину сторону. Не давал, видно, ему покоя пленённый демон.

— Проверить хочу, так ли он силён, — пояснил он Полыне. — Есть у меня вещица одна… потаённая. Истинно демонская вещица. Её в прошлом годе тот демон обронил, что с орклами поссорился на Перекостельском перевале. Он тогда пятерых оркимагов успокоил и утёк. А вещицу эту поленился прибрать. Вот я и думаю показать её нашему демонку, а ну как признает, что это за диво. — Напрасные хлопоты, — уверенно сказал Полыня. — Он ить демон-исполнитель, он твои загадки разгадывать не возьмётся.

— Как есть возьмётся. Ежели он исполнитель, то и должон исполнить то, ради какой нужды сия вещица сотворена была демонами.

— А ну как он ею тебя же и… исполнит? — хохотнул изломанный.

— Не должон, — уверенно заявил хриплоголосый. — Мне бы токмо проверить, вдруг он чегось пользительное в ней углядит.

Подойдя к Стёпке, он постоял над ним, шмыгая носом, потом полез за пазуху и вытащил ту самую демонскую потаённую вещицу. Заинтересовавшийся поначалу Стёпка не ожидал слишком уж многого, но эта вещица его откровенно разочаровала. Это была просто что-то похожее на наконечник стрелы с обломанным острием. А вся необычность заключалась лишь в том, что наконечник был позолоченный. Не похоже на демонскую вещь, подумал Стёпка, но вслух сказать этого он, разумеется, не мог.

Хриплоголосый сунул ему под нос вещицу, как будто для того, чтобы Стёпка понюхал её и взял след. Вещица ничем не пахла, зато очень сильно и неприятно пахли немытые руки весича. Потом хриплоголосый повертел наконечник у Стёпки перед лицом, очень близко, так что чуть глаза не выткнул. Ничего, разумеется, за этим не последовало. Демонская вещь и демон друг друга не узнали. Весич не скрывал разочарования. Он, похоже, всерьёз ожидал, что оказавшись рядом с демоном, потаённое сокровище проявит свои волшебные свойства и что-то этакое с ним произойдёт удивительное. А ничего не произошло.

— Ну и какой же ты опосля энтого исполнитель? — недовольно вопросил хриплоголосый. — Самозванец ты, шелупонь бесполезная.

Полыня коротко хмыкнул. Он наверняка знал, что подсовывать отроку предметы непонятного происхождения — затея пустая.

— Да не, Полын Скирятич, не демон это, не демон, вот тебе моё слово. Малец приблудный. Заклинаний на него понавесили, вот и ускользал допреж от наших людей, а сам ни на что не годен. Да разве ж такие демоны бывают?

— И такие, и сякие, и всякие, — весело отозвался Полыня. — Ты бы у него ещё рога пощупал. А опосля бы и говорил, что демонов без рогов не бывает.

И хриплоголосый вдруг взял и в самом деле стал искать на Стёпкиной голове рога. И ещё при этом нарочно больно дёргал его за волосы, чуть не выдирая их с корнями.

— Нету рогов, — заключил он в итоге. — Напрочь худой демон нам попался. И кому ты, выстервень, этакий безрогий нужон?

У Стёпки от возмущения даже в глазах помутилось. Было не столько больно, сколько унизительно. Этот вонючий, немытый весич обращался с ним, как… как с рабом, как с самым распоследним холопом, которого можно обозвать, ударить, плюнуть ему в лицо, точно зная, что в ответ тот не посмеет даже увернуться. Но Стёпка-то был не таков, не был он ни холопом, ни рабом. И он разозлился. Он просто взбеленился весь внутри так, что ему даже дышать стало трудно. Если бы он мог, он, кажется, убил бы сейчас этого урода на месте.

Хриплоголосый говорил ещё что-то, но Стёпка его уже не слышал. Потому что, во-первых, у него в ушах от злости слишком громко шумело, а во-вторых, одна из опутавших его нитей вдруг лопнула с тонким пронзительным звоном и растворилась в воздухе. Стёпка сначала не понял, что произошло, скосил глаза вниз… С тем же звоном лопнула ещё одна нить, и ещё одна… Остальные разрываться не хотели. Стёпка поднапрягся, натужился весь — увы, не помогло. Наверное, потому, что он злиться перестал. Когда был злой, нити лопались, а сейчас обрадовался, о злости забыл — и всё. Разозлиться бы ещё раз как следует… И что самое интересное — враги ничего не заметили. Они, похоже, даже и не знали, что Стёпка опутан нитями, они, похоже, думали, что заклинание — это просто заклинание и увидеть его нельзя. Не дано им было, к счастью, видеть то, что мог видеть демон, и слышать то, что он слышит.

Ему неожиданно помог хриплоголосый. Он дожевал последний кусок сала, облизал жирные пальцы, а затем небрежно вытер их о Стёпкину голову.

— Свечерело уже, — равнодушно сказал он при этом. — Не пора ли выносить демонка…

Больше он ничего сказать не успел. Злость такой яростной волной вскипела в Стёпкиной душе, что все магические путы просто сорвало в одно мгновение. И Стёпка, не помня себя от гнева, врезал хриплоголосому, не разбираясь, куда и чем он бьёт, и того унесло под стол, как мешок с костями. На пол со звоном посыпались бутыли и тарелки. Стёпка встал и, не обращая внимания на побежавшие по затёкшим ногам болезненные мурашки, шагнул к столу.

— Ну всё, сволочи, — сказал он громовым голосом. — Вы меня достали. Щас покажу вам, какой я демон. Самим рога поотшибаю, даже если их у вас и нет.

Полыня был умный, и тут же это доказал. Он не стал бросаться на Степана, не стал колдовать, плетя заклинания, он просто отпихнул от себя стол, одним прыжком скакнул до окна и вывалился наружу. Сообразил, что не совладает с разбушевавшимся демоном, и сбежал, бросив подельников на произвол судьбы. Молчаливый весич тоже проявил изрядную прыть, но он был поглупее, он решил принять бой. Он успел привстать и даже что-то изобразить руками, какой-то хитрый магический жест… Потом его шмякнуло о стену, перевернуло, подбросило — и он выкатился из комнаты в коридор и укатился вниз по лестнице так далеко, что возвращаться уже не было смысла, — и он не вернулся.

Хриплоголосому повезло меньше всех. Стёпка выместил на нём всю накопившуюся злость. Нет, он не бил и не пинал лежащего на полу и постанывающего противника. Поступить так было бы недостойно истинного демона (хотя, откровенно говоря, очень хотелось). Он просто вылил гаду на голову сначала всё, что ещё оставалось недопитого в раскатившихся по полу бутылках, а потом, в добавок, и остатки какой-то подливки из тарелки. Тоже на голову. Украсил негодяя от души и с выдумкой.

— Это тебе от демона подарок, — сказал ему Стёпка. — Может, хоть после этого вымоешься. Или в баню сходишь. Турды или не турды?

Хриплоголосый часто закивал. Тягучая подливка залепила ему один глаз и стекала с ушей на пол.

Оставшийся на лавке плащ Полыни внезапно шевельнулся, расправил складки и вкрадчиво, по-змеиному пополз к окну. Стёпка на всякий случай отпрыгнул в сторону: мало ли какой сюрприз может таиться в колдовской одежде. Вдруг набросится и душить начнёт… Но плащ, не обращая на него внимания, перетёк через подоконник и улетел, похожий на большую чёрную птицу, вслед за хозяином.

Стёпка подобрал с пола потаённую вещицу (очень ему хотелось разглядеть её получше), заправил выбившуюся рубашку и спустился вниз, готовясь отвечать на недоумённые расспросы хозяина и постояльцев. Всё-таки, наверное, не каждый день в корчме колдунов весских из окна выбрасывают и с лестницы спускают. Но к его удивлению на первом этаже было тихо и спокойно. Народ мирно занимался своими обычными делами: Сгрыква о чём-то вполголоса трепался с Гугнилой, в углу помятые тайгари похмелялись медовухой после тяжёлого дня, приехавший с Верхней Окаяни купец-вурдалак шумно вычёрпывал из миски окрошку, Негрызга протирала столы, напевая что-то себе под нос. И Стёпке стало ясно, что выкатившегося негодяя или никто не увидел, или тот, желая избежать позора, ухитрился покинуть корчму незаметно.

Стёпка шёл к бане через тёмный двор, и в голове у него вертелась непонятно откуда взявшаяся фраза: «Если демон разозлился, разбегайся кто куда». Было в этой фразе что-то очень важное. Разгадка была многим чудесам, которые с ним происходили. На него как озарение снизошло. Даже странно, что он раньше до такой простой вещи не додумался. Ведь стоило ему только по-настоящему разозлиться или там рассвирепеть, как все у него получалось. Сразу любого противника мог уделать практически голыми руками. Вот, значит, о какой сокрытой силе, говорил Серафиан, вот, значит, каким образом она пробуждается — с помощью злости.

Демонская вещица жгла ему руку. Имелся только один способ узнать, что она из себя представляет: посмотреть на неё через увеличительный кристалл. Стёпка поднялся на чердак, улёгся под полувыдохшейся самосветкой… И посмотрел.

Чудеса не кончались. И каждое следующее чудо, как это и должно происходить в чародейском мире, оказывалось чудеснее предыдущего. Казалось, пора бы и привыкнуть. Но привыкнуть не получалось, потому что никогда ведь не знаешь, что тебя ждёт. Увиденное поразило его до глубины души. Он просто не поверил своим глазам и своему кристаллу. Он посмотрел, убрал кристалл, снова посмотрел, зажмурился, помотал головой, опять посмотрел. Зрение его не обманывало, кристалл исправно показывал то, что показывать никак не должен был.

Это была обычная гильза от автомата. От «Калаша», кажется. У Стёпки дома лежала в коробке целая россыпь таких же точно гильз, которые папа привёз ему как-то с военных сборов. Стреляная гильза без пули (не холостая!), слегка потускневшая, с ямочкой на капсюле, с почти уже неощутимым запахом пороха. С выбитыми на донышке цифрами, разглядеть которые не позволял слишком тусклый свет. И самое главное — эта гильза была по-настоящему демонская, она была из того — немагического — Стёпкиного мира. Она никак не могла, никак не должна была оказаться здесь. Однако оказалась, и лежала теперь на его ладони.

У Стёпки от волнения даже в висках заломило. Он сел и невидящим взглядом уставился в тёмное небо. Они с Ванесом здесь не одни такие! Кто-то из его мира уже побывал в Таёжном улусе и даже успел отметиться в битве с оркимагами. Как сказал хриплоголосый, пятерых оркимагов успокоил. Глядя на использованную гильзу, понятно, как и чем он их успокаивал. Интересно, куда он сам после этого делся. Вот бы встретиться с ним… И Стёпке нестерпимо захотелось узнать как можно больше об этом… можно сказать, земляке, который попал сюда с автоматом, а может быть, вообще знал какие-нибудь тайные врата для путешествия между мирами или заклинание перехода какое-нибудь. Это было бы здорово. А самое главное: не поможет ли он освободить из плена Ванеса? Вряд ли, конечно, ну а вдруг…

Сидеть в одиночестве больше не было сил. Стёпка сполз вниз и пошёл разыскивать Вяксу или Збугняту. Ему хотелось поделиться с ними своим потрясающим открытием.

* * *

Сосновые чурки весело потрескивали, мошки слетались на огонь, тьма сгущалась вокруг костра. Збугнята жарил свежее сало, сало шкворчало и плевалось жиром; луна пряталась за крышами, ветер шелестел кронами берёз.

Стёпка рассказывал о встрече с Полыней. Пацаны ахали и охали. Под конец он вытащил из кармана гильзу, протянул Вяксе.

— Вот это было у хрипатого. Он сказал, что это потаённая демонская вещица, которую я могу пробудить. На самом деле эту вещь пробудить нельзя, потому что она уже использована, — он помолчал. — Я это точно знаю, потому что это вещь из моего мира. Значит, где-то здесь ходит чело… демон, которого вызвали сюда так же, как и нас с Ванесом. И я подумал, что хорошо было бы встретиться с ним и поговорить. Вдруг он знает, как отсюда выбраться. Ну, чтобы потом, когда мы надумаем возвращаться, не нужно было чародеев всяких просить.

Вякса повертел в руках гильзу, которая для него была всего лишь наконечником со сломленным острием, потом посмотрел на неё через кристалл.

— Чевой-то, Стеслав? — спросил он, передавая магические вещицы подпрыгивающему от нетерпения Збугняте. — Трубочка какая-то, не пойму.

— Ну, — замялся Стёпка. — Это была такая огненная стрела, вроде громобоя, только маленькая. Там внутри был порох, а отсюда торчало острие. Когда стреляют, пуля… ну, наконечник летит во врага, а гильза… ну, вот эта трубочка уже не нужна, её выбрасывают. Вот они её где-то и подобрали.

— Чародейская? — спросил Збугнята.

— Нет. Обычная. У нас ничего чародейского нет. Только демонское.

— Шибко маленькая стрела, — пренебрежительно фыркнул Вякса. — Ею токмо мышей бить.

— Если бы мышей, — сказал Стёпка. — Эта стрела, если хочешь знать, любые самые крепкие доспехи насквозь пробьёт, понял. И летит она больше чем на кило… больше чем на версту. Вот так. И в этом авто… в этом магическом посохе таких стрел сразу три десятка. Они из него друг за дружкой вылетают, как из многозарядного самострела. Ни один рыцарь не спасётся от такой очереди, даже, наверное, ни один маг, потому что они летят слишком быстро.

— Быстрее стрелы из самострела?

— Быстрее, Вякса, можешь мне поверить. Пока ты один раз из самострела пальнёшь, демон с таким посохом из тебя решето сделает.

— Нам бы таких посохов, — мечтательно сказал Збугнята. — Мы бы не токмо оркимагов к ногтю прижали.

— Нельзя их сюда, — сказал Стёпка, повторяя читанное во многих книгах. — Это слишком страшное оружие. Тут тогда такое начнётся! Эти посохи сразу всякие маги к рукам приберут, колдуны и князья. А вам только хуже станет.

— Да, — согласился Збугнята. — Супротив таких посохов даже тролли не устоят. И тогда Таёжному княжеству полный тубилай придёт.

— А батя говорит, что княжество, почитай, и так кончилося, — сказал Вякса. — Ополченцы давеча баяли, что воеводы уже сговорились с князем таёжные земли под царя отдать, а он, мол, им за это боярские титулы пожаловать обещался. Весичи неспроста хозяевами себя держат, им ведомо, что тут скоро всё ихим станет.

— Подавятся, — сумрачно возразил Збугнята, но неуверенно так возразил, и Стёпке стало ясно: все уже смирились с тем, что придётся жить под рукой весского царя.

— А разве с царём плохо? — всё же спросил он. — Живут же весичи.

— Живут, — мрачно подтвердил Збугнята. — Так живут, что деревнями в тайгу утекают, лишь бы от царя и его слуг подале. У нас, почитай, половина княжества — беглые мужики из Веси. А коли царь и над нами встанет, куды тогда бечь? В Оркланд али к элль-фингам?

— Нельзя нам под царя, — тоже совсем по-взрослому вздохнул Вякса. — Коли над нами Весь встанет, ихие купцы и бояре всё под себя подомнут, всю торговлю. А мужиков податями задушат.

Стёпка не нашёлся что сказать. Да и что тут скажешь. Это была политика, о которой он и дома почти ничего не знал и, честно говоря, не слишком интересовался. Войны, перевороты и майданы из телевизионных новостей представлялись ему страшно далёкими и не совсем взаправдашними. Гораздо важнее и интереснее было то, что происходило с ним и вокруг него: школа, компьютер, друзья, книги, походы на речку, каникулы… А попал сюда, и оказалось, что и здесь то же самое. Такая же непонятная политика, от которой простым и хорошим людям почему-то только хуже становится. И никак этого не изменить. Будь ты хоть демон, хоть гоблин, хоть вурдалак.

От невесёлых размышлений его отвлёк вывалившийся из бурьяна взъерошенный Щепля.

— Так и знал, что вы здеся, — радостно объявил он, протягивая руки к костру. — Салом жареным за версту шибает. И как ты, Збугнята, им не подависся?

— Вкусно, — возразил вурдалак. — Меня тролли научили, когда мы с батей в низовья Окаяни ездили. Они там все сало жарят.

— А я рыбки принёс, — объявил Щепля, вытягивая из-за пазухи несколько вяленых рыбин. — У Сопелихи стянул за то, что она меня вчерась дрыном поперёк спины навернула.

И они ели рыбу, и Стёпка почему-то совершенно не переживал из-за того, что рыба ворованная. Щепля так потешно рассказывал о своей ссоре с Сопелихой и о том, как убегал от её страшного пса огородами, что его поступок казался не преступлением, а подвигом.

В разгар веселья на огонёк заявился ещё один персонаж. Запропавший Дрэга спикировал прямо из звёздного неба, распахнул крылья над костром так, что пламя взвилось озорными искрами, курлыкнул что-то приветственное и уселся на Стёпкино плечо.

— Ну ты и гад, — с чувством сказал едва не подавившийся от неожиданности Стёпка. — Ты же меня насмерть перепугал.

Дрэга куснул его за ухо, зашипел, вытягивая шею и требуя угощения.

Пацаны были в восторге.

— Дракон! — верещал Щепля. — Знамо дракон! У меня на них глаз верный.

И они потом по очереди кормили дракончика свежим хлебом, макая его в варенье из демоники. И обожравшийся Дрэга безропотно позволил тискать себя и лежал, блаженно щуря глаза, на коленях то у Вяксы, то у Збугняты, то у Щепли. А Стёпка рассказывал, как дракончик помогал ему побеждать оркимага. И звёзды в небе радостно перемигивались, и никто не мешал наслаждаться свободой и дружеской беседой.

В общем, пикник за сараями удался на славу.