Иногда, просыпаясь рано утром, когда ещё совсем темно, лежишь с закрытыми глазами и потихоньку надеешься, что родители тебя пожалеют и не станут будить, потому что ты совершенно не выспался и в школу неохота просто до ужаса. Но ты совершенно точно при этом знаешь, что находишься в своей комнате, на своём диване, и что сегодня суббота, и по физике будет контрольная, и надо успеть повторить формулы…

А сейчас Стёпка лежал, уже почти проснувшись, и никак не мог сообразить, где он и когда он. И вообще — он ли это. Никак отчего-то не вспоминалось, каким образом он заснул, почему лежит в одежде и на чём-то твёрдом. Глаза открываться не хотели. Руки не двигались. Тело ещё спало, и пробудившийся мозг никак не мог это разоспавшееся тело разбудить. Впервые с ним такое случилось, чтобы он вот так проснулся внутри себя, словно в клетке.

Память вернулась внезапно. Он вспомнил! Он же с весичами едет из Проторы в Усть-Лишай. В повозке вместе с Огрехом и Творенем… Только как-то странно едет. В полной темноте. Или уже опять ночь? И ведь не мог же он заснуть прямо у костра за едой… Или мог?

Его потряхивало, покачивало, и какое-то время спустя он понял, что лежит не в повозке, а скорее, в носилках, которые куда-то торопливо несут. Тяжёлые колёса не прыгали на ухабах, и лошадей тоже не было слышно, зато очень хорошо различались шаги, шарканье подошв, стук каблуков и тяжелое дыхание. И ещё какие-то посторонние шумы доносились до него словно из-за стены. Вот, вроде бы, скрипучая деревянная дверь распахнулась, вот женские голоса приблизились и сразу отдалились, железное что-то на камни упало, похоже, ведро или шлем. Вот стукнуло рядом с головой, и стук получился такой, словно по дереву ударили. Потом скрежетнуло по камню и тоже рядом с головой… И тогда Стёпка понял, что его и вправду несут и, скорее всего, несут в ящике, и ящик этот то и дело задевает за углы и за стены… И он сразу вспомнил тот громоздкий сундук, что стоял в повозке у Твореня, вспомнил сладковатый, приторный вкус заварухи, которой его угощал Огрех, и ещё вспомнил, что сам блаженный эту заваруху не пил, а пил пиво, от которого Стёпка так удачно для него наотрез оказался. А ему только того и надо было.

Обманули! Опоили! Усыпили! А потом в ящик засунули, словно в гроб, и теперь тащат куда-то, довольные, что так легко пленили неуловимого демона.

Вот ведь гады какие! Все весичи гады. А особенно маги-дознаватели.

Определив таким образом своё не слишком завидное положение, Стёпка не растерялся и не запаниковал. Ну, поймали и поймали. Не убили же, не покалечили… Вроде бы. Им же будет хуже, когда я окончательно проснусь. Узнают тогда, как демона усыплять без спросу. Хорошо бы только, чтобы этот город, по которому ящик несут (доносившиеся снаружи звуки ясно указывали на то, что несут его по шумным и людным улицам), так вот, хорошо бы, чтобы это оказался Усть-Лишай. Тогда уже никуда больше ехать не придётся. Он даже слегка возгордился от того, что вот он лежит здесь весь такой хладнокровный и на удивление выдержанный, попал во вражеский плен, и ни один мускул при этом не дрогнул на его мужественном лице. На самом деле его поразительное спокойствие объяснялось, скорее всего, затянувшимся действием сонного отвара, но об этом думать не хотелось. Гораздо приятнее было считать себя неустрашимым героем.

Тело, между тем, понемногу просыпалось. В затёкших руках и ногах щекотно зашевелились колючие мурашки. После некоторых усилий Стёпке с трудом удалось разлепить тяжёлые веки. В ящике было темно. Как в настоящем гробу. Спёртый воздух с трудом проталкивался в пересохшее горло. Неустрашимость и хладнокровие моментально испарились, отчаянно захотелось выбраться из заточения и оказаться на свободе. Тело все ещё не слушалось. Руки и ноги лежали как чужие. Интересно, долго ли он спал? Наверное, долго, раз уже приехали. Взвизгнули несмазанные петли на дверях или воротах, кто-то вполголоса невнятно спросил, кто-то так же невнятно ответил, и звуки сразу сделались гулкими, как внутри помещения, и шаги зазвучали отчётливее.

— Принесли? — спросил властный голос. — Вот сюда поставьте, да бережнее, бережнее.

Ящик опустили на каменный пол, так показалось Стёпке, потом тот же голос сказал:

— Все свободны. Скажете отцу-распорядителю, чтобы вас накормили.

Когда шаги удалились, Стёпка подумал, что ушли все и что он остался лежать в этом ящике один, но вдруг прямо над ним всё тот же голос спросил:

— Так, говоришь, демон ничего не заподозрил?

— Наша маленькая хитрость удалась на славу, — ответил ему знакомый голос. Это был Огрех, только Огрех уже не притворяющийся блаженным. Теперь в его голосе не было ни смирения, ни робости, ни просторечных словечек, это был голос уверенного в себе, вполне нормального и образованного человека. Стёпка прислушивался изо всех сил. — С прочими он держался настороженно, а меня совершенно не опасался. Он же малец ещё, ему и невдомёк, что взрослые способны на такое коварство, от блаженного он никакой подлости не ожидал. Выпил отвар и уснул как младенец.

— Долго ему спать?

— До утра не проснётся точно, а там уж как выйдет. Я сон-траву на глазок сыпал, с запасом, чтобы уж наверняка демона свалить.

— И он не заметил?

— Он полагал, что я обычные травы завариваю. Я даже и не таился.

— Действительно, малец доверчивый. При других обстоятельствах, полагаю, мы вполне могли бы с ним договориться.

— Я в этом не уверен. Малец-то он малец, но норов имеет, и за себя постоять может. Демонская порода издали видна.

— И, однако же, сумел ведь Краесвет этак повернуть, что демон сам напросился с нашим обозом в Усть-Лишай добираться. Да и князь ему умело подыграл… А зачем вы вокруг озера поехали? Мне о том ведомо.

Огрех сначала замялся, потом нехотя пояснил:

— По просьбе Краесвета мы к Змиевым зубьям заезжали. На ночь у них останавливались. Демона проверить хотели.

— Проверили?

— Да. Потянуло его к тем камням. Он даже и не скрывал. Сначала вечером туда ходил, так, глянуть только, а после, когда ему осторожно подсказали, он к ним в полночь направился. Мы следили за ним, ни на миг одного не оставляли… Что-то он там услышал, камни даже загудели слегка, но тем дело и кончилось. То ли сила из того места ушла, то ли демон слов нужных не знает.

— За подобные просьбы Краесвета в Горгулен сослать бы года на три. Додумался же демону такое место показывать! И Остромир тоже хорош! А ежели бы?.. Да ведомо ли тебе, что это за камни? Ваше счастье, что их магию в давние годы порушили. В противном случае… Не хочу даже думать о том, что нас всех могло ожидать.

— Да он бы ничего не успел. Мои люди вокруг таились, скрутили бы вмиг, ежели что.

— Ежели что, могло так повернуться, что всех обозных магов не достало бы с ним совладать. Это же… — тут говорящий понизил голос чуть ли не до шёпота и самое интересное Стёпка не услышал. — Понятно? Вот так. Останься в тех камнях хоть четверть былой силы, да выскажи демон своё желание достаточно отчётливо… А кто может знать, какое бы он желание высказал? А вдруг он всех весичей под корень извести желает, а? Или всех магов-дознавателей — за то, что дружка его обидели? И дивились бы сейчас по всей Великой Веси, куда это вдруг все маги запропали да и были ли они вообще.

— Да возможно ли этакое? — недоверчиво усмехнулся Огрех. — Это ж сколько силы надо, чтобы разом подобное содеять!

— Демону сила как раз и не требовалась. Сила в камнях была сокрыта. На наше счастье давно её вычерпали те, кому она мешала. Но всё равно — с демонами такие проверки лучше не производить. Тем более — с непонятными демонами, от которых никто не знает, какой пакости можно ожидать.

— И что с ним теперь делать? — спросил Огрех. — В мешок каменный? Или надеетесь уговорить, чтобы помогал?

— Нет. Ни к чему нам его уговаривать. По доброй воле он едва ли согласится, а через силу нам от него только лишних хлопот прибавится. Мы не для помощи его ловили, а для того, чтобы помешать ему своё предназначение выполнить.

— А?..

— А предназначение его никому пока не ведомо. Думается, что даже ему самому.

— Так, может, его лучше… И мороке конец.

— Ну, мы же не изверги какие — мальца со свету сживать, пусть даже и демонского. Это оркимаги из него душу бы вынули да и удавили в конце. Нет, посидит взаперти годик-другой, а там и видно будет. Возможно, даже и поможем ему вернуться в свой мир, коли желание изъявит. Главное, чтобы он в дела наши не мешался и на волю не вырвался.

И Стёпку опять понесли. На этот раз уже вниз по лестнице. Несли долго, лестницы сменяли одна другую, и ему представилось, что его в самом деле собираются замуровать в каком-нибудь каменном мешке, из которого невозможно выбраться, и придётся ему просидеть там в темноте, сырости и одиночестве всю оставшуюся жизнь, ну, пусть не всю жизнь, а всего лишь годик-другой, тоже немалый срок, между прочим. Думать об этом было неприятно, но настоящего страха он не испытывал, наверное, потому, что он ещё не до конца проснулся и всё происходящее воспринималось слегка не всерьёз.

Наконец снаружи в последний раз брякнула то ли решётка, то ли засов на двери, ящик почти уронили на пол, и Огрех приказал:

— Замки снимите и унесите наверх. А сундук откройте.

Крышка откинулась, и Стёпка едва успел зажмуриться. Сквозь сомкнутые веки он чувствовал ровный свет факелов и пристальные взгляды пленителей. Они смотрели на его лицо, а он изо всех сил старался не выдать себя и не моргать. Это было трудно, но он сумел сдержаться. Не нужно магам знать о том, что он слышал их недавний разговор, пусть думают, что он всё ещё крепко спит. Ему вдруг показалось, что он участвует в какой-то несерьёзной игре в шпионов, и сейчас все с облегчением рассмеются и скажут, что хватит уже притворятся, давай вставай, хватит разлёживаться в этом ящике, мы тебя разыграли, а ты уже, верно, испугаться успел… Он даже чуть глаза не открыл, но тут кто-то недовольно спросил:

— Путы зачем с него сняли?

— Поперву-то мы его крепко обвязали, — пояснил Огрех. — А уж после понятно стало, что лишнее это. По сию пору снадобье не выдохлось. Я ж говорю — с запасом отсыпал.

Свет погас, ещё раз лязгнул задвигаемый засов, стукнула дверь, и наступила тишина.

Стёпка долго лежал, прислушиваясь к этой тишине и к тому, что происходило у него внутри. Ничего там интересного не происходило. Его тело ещё спало. И он тоже уснул, решив, что всё равно пока ничего сделать не может.

* * *

Разбудил его яркий свет. Он поморщился, приоткрыл осторожно глаза и обнаружил над собой широкое усатое лицо «весьма неприятной наружности». Лицо таращилось на него большими выкаченными глазами, из открытого рта сильно пахло пивом, в усах запутались крошки. В руке незнакомец держал факел-самосветку. С непривычки магический свет больно резанул Стёпке по глазам, он зажмурился и заслонился рукой.

Усатый испуганно отпрянул, факел исчез, с коротким лязгом закрылась дверь, потом забухали тяжёлые удаляющиеся шаги.

Стёпка приподнялся и сел, морщась от зуда в затёкших ногах. На стене еле-еле тлела чахлая самосветка, но её вполне хватало, чтобы разглядеть его новое пристанище. М-да! Не слишком уютное местечко, но всё же не жуткий каменный мешок, а обычная тюремная камера. Внушительная кованая решётка от пола до потолка, стены, сложенные из грубо обтёсанных камней, потолок такой высокий, что и не разглядеть, отполированный множеством ног каменный пол, деревянный коротконогий топчан и ничего похожего на стол или стулья. И неприятный застарелый запах, словно дохлая крыса где-то рядом валяется. В общем-то, глупо было бы ожидать, что в тюрьме будет пахнуть освежителем воздуха. Стёпка выбрался из ящика, закрыл его крышку и сел на неё, потому что ноги ещё держали его плохо.

Где-то наверху забубнили приближающиеся голоса:

— Я ему факелом посветил, а он рожу сморщил и руками задёргал…

Невидимая дверь открылась, и из темноты по каменным ступеням спустились двое. Грузный обладатель усатого лица и незнакомый молодой маг без обязательного бордового плаща, но зато в бордовом кафтане и с внушительным набором защитных амулетов.

Они стояли за решёткой и смотрели на демона. А Стёпка смотрел на них. Несмотря на молодость, маг был забавно плешив и слегка лопоух, но лицо при этом имел довольно приятное. Выдавали его недобрую дознавательскую сущность только глаза — они смотрели на Стёпку с равнодушием готового на любую жестокость палача. Судя по богато расшитому вороту кафтана, в своём ведомстве он занимал не самый последний пост. Усатый дядька, одетый в неопрятный засаленный балахон, упорно держался за его спиной. Видимо, это был стражник, приставленный к демону. Он тяжело дышал и время от времени бросал на узника короткие испуганные взгляды.

Некоторое время все молчали. Молчал Стёпка, молчали и посетители. Вероятно, они ждали, что он начнёт кричать, возмущаться, угрожать всякими немыслимыми карами, или, может быть, плакать. Наверное, они очень хотели, чтобы он заплакал. Но не на таковского напали! Стёпка отчётливо понимал, что кричать и угрожать совершенно бесполезно, да и стыдно было бы ему попусту сотрясать воздух. И он не доставил пленителям подобного удовольствия. Молчал и старался смотреть на них так, как иногда смотрела математичка на не подготовившихся к уроку учеников: мол, и как всё это прикажете понимать? Ну, что молчите? Я вас внимательно слушаю, господа нехорошие.

Маг усмехнулся: демон и в самом деле далеко не прост (как, впрочем, и описывал его в сопроводительном послании Краесвет). Обычный малец, угодив в узилище, возможно, и не заплакал бы, но уж скрыть испуг ему бы вряд ли удалось. Да что малец — взрослые мужики на его месте разом теряли гонор и готовы были на коленях молить о пощаде. Потому как прекрасно понимали, чем им грозит заточение в тайном узилище Магического подворья. А этот с таким видом смотрит, словно не он за решёткой сидит, а они…

— Не нужно ли тебе чего, демон? — спросил маг. — Есть ли какие пожелания, просьбы? Говори, не стесняйся. Я выполню все, что в моих силах.

— Нет, — сказал Стёпка. Ему совершенно не хотелось о чём-либо просить своих тюремщиков.

— Что значит «нет»? — маг приподнял брови.

— Нет, значит, мне ничего от вас не нужно, — пояснил Стёпка. — А пожелание у меня только одно.

— Какое же?

— Оставьте меня в покое. У меня от вашей притворной улыбочки настроение портится, — сказал Стёпка. Возможно, потом у него и появятся какие-нибудь пожелания, даже, видимо, непременно появятся, но сейчас ему хотелось только поскорее остаться в одиночестве, чтобы спокойно всё обдумать.

— Ты, демон, ещё не осознал до конца свою незавидную участь, — маг широким жестом обвёл тюремную камеру. — Ну, ничего, у тебя теперь будет достаточно времени, чтобы проникнуться уважением к тем, от кого зависит облегчить твою жизнь или сделать её невыносимой. Ежели будешь слишком упрямиться, мы можем, например, приказать вовсе не давать тебе воды, а еду приносить всю сплошь солёную. Уверяю тебя, уже через день ты будешь говорить со мной совершенно иначе. Если тебе интересно, меня зовут…

— Мне не интересно, — перебил его Стёпка, просто, чтобы позлить.

— Когда тебе станет интересно, — спокойно продолжил маг, многозначительно сделав ударение на первом слове, — скажешь надзирателю, чтобы он позвал первого мага-охранителя Горевлада. И я к тебе спущусь. Может быть.

— У вас ко мне всё? — спросил Стёпка.

— У меня к тебе пока всё, — с преувеличенной любезностью ответил маг.

— Тогда я вас больше не задерживаю, — ещё более любезно сказал Стёпка. — Можете идти, — и рукой этак небрежно в сторону выхода повёл.

Маг-охранитель тихонько засмеялся, покивал понимающе головой и удалился. Усатый стражник не отставал от него ни на шаг. Заметно было, что он до смерти боится оставаться один на один с демоном.

Стёпка обошёл камеру: шесть шагов вдоль одной стены, пять вдоль другой, решётку, не удержался, подёргал, без какого-либо, разумеется, результата, затем уселся на топчан. Вот какие добрые дяди маги, даже матраса не положили, даже подушки какой-нибудь самой завалящей не бросили, даже сена охапку и ту пожалели. Спи, демон, на голых досках или в ящике, если хочется. А будет холодно ночью, так это твоя проблема и забота, курорта тебе здесь никто не обещал. Глядя на эти унылые стены и пол, с трудом верилось, что всего два или три дня назад он спал на душистом сене в корчме у дядьки Зашурыги, сидел с пацанами у костра, уминал вкусные пироги с демоникой, и даже подумать не мог, что вскоре окажется в таком невесёлом месте. Вот, наверное, почему говорят, что «от тюрьмы и от сумы не зарекайся».

В углу стояло деревянное ведро с крышкой. Стёпка не сразу сообразил, для чего оно тут поставлено, а когда догадался, настроение у него совсем испортилось, хотя, казалось, куда уж больше. Да, водить его в туалет здесь никто не собирается, и запахи в этом узилище будут ещё те. И естественно, сразу же ему захотелось использовать ведро по назначению, что он с облегчением и проделал. Всё-таки он два дня спал, даже странно, что умудрился остаться сухим. Описавшийся во сне демон — не слишком героически звучит. В нём опять шевельнулась злость, и он обрадовался ей так, словно хорошего знакомого встретил. Ну, давай же, разрастайся, вскипай в душе неудержимой волной, мы с тобой тут тогда таких дел наворотим, мы эти решётки голыми руками выломаем, как то вырвавшееся неведомое чудовище в тайной пещере; мы тогда всех этих магов до обморока перепугаем и такого шороху наведём, что они навсегда зарекутся демонов усыплять и в ящики засовывать… Эх, хорошо было бы и вправду так сильно разозлиться — да вот не получалось! Злость теснила грудь, но какая-то не яростная, не вдохновенная, а такая обычная злость, даже слегка тоскливая и унылая. С такой злостью не на врагов идти, а разве что волосы на себе рвать и ругаться опять же на самого себя. И гузгай тоже затаился и никак себя не проявлял. Непонятно, между прочим, почему. Может, он тоже после сон-травы ещё не совсем проснулся?

А теперь не мешало бы проверить карманы. К Стёпкиной радости, их содержимое маги обнаружить не смогли. Всё, что в них лежало, там и осталось. Жаль только, что это самое «всё» исчерпывалось двумя наименованиями: серебряный кедрик и нож обыкновенный, перочинный. Мешочек с целебным порошком, зажигалка-огниво и кристалл истинного зрения давно были выложены в котомку. И теперь их, наверное, очень внимательно изучают весские маги. И довольно посмеиваются при этом, радуясь ценным приобретениям.

Однако нож остался при нём. «При нём! При нём-м!» Откуда эти слова? Кажется, из какого-то старого фильма. Сейчас уже и не вспомнить. Но ножичек — вот он. И это очень хорошо. Потому что в тюрьме нож куда полезнее целебного порошка и кристалла. Ножом можно защищаться, можно что-нибудь резать, хлеб, например, или мясо… Хотя мясом его вряд ли здесь будут угощать. Ножом можно, например, нацарапать на стене какую-нибудь надпись, что-нибудь вроде: «Демон Стеслав, предательски пленённый магами-дознавателями сидел в этой камере сто двадцать лет, постепенно сходя с ума от тоски и одиночества. Помните обо мне, люди». Чтобы эту надпись потом прочитал следующий узник и пролил скупую слезу над печальной участью демона.

Деньги тоже все оказались на месте. Только проку от них было ни на грош. Впрочем… В какой-то книге Стёпка читал, что в тюрьме можно покупать у стражей всякую там еду или разные другие полезные предметы. Было бы только чем с ними расплатиться. Этот усатый, если пообещать ему золото, может принести что-нибудь вкусненькое, если тюремная еда окажется слишком противной. Проблема только в том, что разменять здесь золотые драки совершенно невозможно. И платить придётся сразу целой монетой. А ведь эти противные весичи вполне могут и обмануть. Возьмут золотой драк, а еды принесут на полкедрика. И ничего ты с ними за это не сделаешь. Стёпка отложил все эти соображения на потом, но одну монетку всё же достал из кроссовки и сунул в карман, просто так, на всякий случай. Он вообще уже подумывал о том, что несолидно такому крутому демону прятать своё золото в обуви. Всё равно уже понятно, что отобрать его никто не отберёт, а гномы, например, легко чуют это золото даже и в кроссовках.

Итак, он по-настоящему сидит в самой настоящей тюрьме. Сбылась мечта жирного Никария. Прыткий демон угодил-таки в плен. Бегал, бегал и попался. Допрыгался. И теперь он заключённый. Узник. Как там у Пушкина: «Сижу за решёткой, в темнице сырой». Хорошо, что здесь не сыро. Раньше ему всегда представлялось, что это очень страшно — оказаться в тюремной камере. А оказалось — не так уж и страшно. Во-первых, из-за того, что он не чувствовал за собой никакой вины. Он не только не успел совершить в этом мире никакого преступления, но даже и не собирался. И, значит, посадили его ни за что, незаконно. Получается, что он — невинный узник. А невинному сидеть не так обидно, чувствуешь себя не преступником, а немного даже героем. Во-вторых, у него была твёрдая уверенность, что маги убить его не могут. А если бы он сидел сам по себе, как обычный мальчишка (не демон), вот тогда было бы совсем скверно. Вот тогда было бы жутко и тоскливо. И никакой надежды на освобождение. О том, что маги могут его запросто покалечить, во время пыток, например, Стёпка старался не думать. Если верить подслушанному разговору, то пытать демона им ни к чему. Никаких тайн он всё равно не знает, никаких секретов выдать не может, а терзать его просто ради удовольствия никто не будет. Наверное. Потому что весичи — это всё-таки не какие-нибудь отмороженные оркимаги. «А ведомо ли тебе, подлейший из мерзейших, что мёртвых тоже можно пыта-ать?» Скрипучий голос из недавнего прошлого прозвучат в голове столь отчётливо, что Стёпка невольно оглянулся.

Интересно, сейчас день или уже ночь? В сон не тянет, значит, скорее всего, день. Но с другой стороны, он так долго спал, что отдохнул, кажется, на неделю вперёд. Мысли разбегались: Стёпка то вспоминал Змиевы зубья (желания они исполняют, оказывается, вот что он там почувствовал, вот что от него требовалось, а он просто не понял, эх, сейчас бы туда, сейчас бы он такого нажелал!), то возвращался мысленно в Протору, то придумывал, как отомстить коварному Краесвету, когда вырвется на свободу.

Время тянулось на редкость медленно, сидеть без дела было скучно, и, поразмыслив, невинный узник принялся тщательно изучать свою не вполне тёмную темницу. Результат его не удивил: старательно ощупав камни стены, он не обнаружил ни потайной дверцы, ни прорытого предыдущим сидельцем подземного хода, ведущего на волю, ни припрятанного в углу ножовочного полотна для перепиливания решётки. Решётка, кстати сказать, тоже была изготовлена на совесть. Толстая, прочная, с крепко вмурованными в пол и потолок прутьями. На дужках дверцы висел тяжёлый замок. Даже если исхитришься до него дотянуться, открыть без ключа не получится. Вот какие маги нехорошие: все предусмотрели, ни малейшей лазейки не оставили. «Демон случайно в темницу попал. Демона больше никто не видал».

Наверху грохнула дверь. По лестнице кто-то опять спускался. Хоть какое-то развлечение.

Пришёл усатый тюремщик. Принёс еду в корзинке. Морить заключённого голодом маги пока не собирались.

Стёпка ожидал, что усатый откроет дверцу, но здесь всё было рассчитано на то, чтобы не дать узнику ни малейшего шанса вырваться на волю. Тюремщик поставил корзинку на пол, поскрёб небритый подбородок, помялся, что-то бормоча и закатывая глаза к потолку. И — раз! Всё содержимое корзинки в один миг оказалось на полу у Стёпкиных ног. Плоское деревянное блюдо с двумя большими кусками варёного мяса, щедрый ломоть свежего пшеничного хлеба и грубая глиняная бутыль с широким горлышком. Над мясом поднимались струйки пара. «Спасибо» хотел сказать Стёпка, но потом передумал и ничего не сказал, потому что глупо благодарить тюремщиков.

Усатый благодарности от него и не ждал. Он вытер не слишком чистой тряпкой взмокшее после применения магии лицо, забрал корзинку и удалился, торопливо шаркая по ступенькам. Наверху опять бухнула закрываемая дверь.

Мясо было вкусное, и его было слишком много для Степана. Он смог съесть только один кусок. Хлеб был свежий, но пресный. А в бутыли оказалось пиво. Противное и на редкость вонючее. Его Стёпка пить не стал. Не смог. Честно глотнул и поскорее выплюнул в ведро. Это даже не пиво, это отрава какая-то.

Был бы рядом Дрэга, можно было бы скормить ему мясо. А здесь, наверное, даже крыс нет. В фильмах и книгах узники всегда прикармливают крыс или мышей, чтобы не скучно было сидеть в одиночестве.

На руках после еды остался жир. Вымыть их можно было только пивом. И тогда они будут ещё и пахнуть. Пришлось вытирать пальцы о крышку ящика. Если так будет продолжаться, скоро Стёпка не только пропахнет — провоняет. Он с отвращением посмотрел на стоящее в углу ведро. «Мы с тобой теперь долго будем вместе, — казалось, говорило ведро. — У тебя теперь только я осталось лучшим и единственным другом. Через неделю-другую от тебя будет разить так же, как от меня».

Ужасно! Стёпка отвернулся. Нет, надолго здесь оставаться нельзя. Надо что-то делать, пока ещё есть силы и желание. А то через несколько недель или даже месяцев он здесь просто сойдёт с ума, и ничего уже не будет хотеть, и никуда уже не будет стремиться. И что тогда станется со Смаклой? Замучают ведь его маги. А Ванес? Будет ли у него возможность отправиться на поиски запропавшего друга? Неизвестно ведь даже, куда его на самом деле запузырило. А здорово, если он тоже сейчас по Таёжному улусу бродит. Столько всего можно будет друг другу рассказать при встрече! Вот только когда она ещё состоится — та встреча.

Нет, нельзя сдаваться, надо действовать, надо что-то предпринимать. Надо. Надо. Надо… Стёпка в волнении забегал из угла в угол, стараясь не приближаться к ведру. Наткнувшись взглядом на вытертые до блеска доски топчана, он схватился за нож. Если больше нечего делать, то хоть память о себе оставлю. Вырежу сейчас «Здесь был Стёпа» и адрес электронной почты для прикола. Пусть потом маги головы ломают, что это значит.

Он выщелкнул лезвие, примерился, затем уверенно провёл первую черту. Лезвие неожиданно легко провалилось вниз, едва не пронзив насквозь крепкую доску. Стёпка торопливо выдернул нож, долго неверяще смотрел на глубокий разрез. Кажется, мы слегка перестарались, пробормотал он, это, интересно знать, почему вот так получилось? Он ещё раз надавил ножом, и вновь лезвие почти без сопротивления прошило доску насквозь. Это нож такой, запоздало осенило Степана. Магический нож из демонского мира и должен быть всёразрезательным. Клей-порошок смертельные раны вылечивает, увеличительный кристалл правду показывает и надписи переводит, а нож — дерево режет, словно масло. Вот балда, раньше проверить не додумался! Вякса со Збугнятой обзавидовались бы. И ведь видел же, как этот нож тогда толстенную колоду развалил, видел, но не придал значения.

А только ли дерево может резать этот нож? Стёпка оглянулся. Ящик был сколочен из обычных досок, резать их неинтересно. А больше в камере ничего не было. Только каменные стены. Стёпка ткнул сначала осторожно, затем сильнее. Да, камень — это не дерево. От стены отскакивали не слишком крупные осколки. Совсем даже не крупные. Крохотные, чего уж там. В камне оставались выщербины, словно от пуль. Такими темпами года через два можно продолбить дыру в полметра глубиной — если к тому времени нож не затупится.

Прочную стену ковырять глупо, лучше попытаться перерубить решётку. Магическому ножу нет разницы, дерево или железо — должен рубить всё. Стёпка воспрял духом и двинулся к решётке, как охотник, подкрадывающийся к ничего не подозревающей добыче. Камера сразу сделалась маленькой-маленькой, а мир расширился до своих нормальных размеров, и можно было идти куда хочешь, и свобода готовилась принять его в свои объятья, и никакие запоры уже не могли ему помешать…

Стёпкина радость длилась не слишком долго. Нож перерубил бы решётку с лёгкостью, если бы она не была защищена магией. Тюремщики предусмотрели, если не всё, то очень многое. Лезвие ножа отскакивало от железных прутьев, как от тугой резины, не оставляя на них ни малейшего следа.

А потом случилось ещё одно чудо.

В азарте Стёпка чуть сильнее надавил на рукоять ножа, она щёлкнула ещё раз, сдвинулась чуть дальше, и… Лезвие, вкрадчиво прошелестев, внезапно удлинилось, и нож в мгновение ока превратился в меч! В тяжёлый меч, обоюдоострый, плавно сужающийся, заметно оттягивающий руку приятной, надёжной тяжестью серьёзного оружия.

Обалдевший Стёпка смотрел на него и не верил своим глазам. Двести тырканных по углам коробясов! Оказывается, маленький ножичек мог превращаться не только в боевой кинжал, но и в самый настоящий меч. Круто! Сейчас мы эту решётку точно разрубим. Не устоит подлое весское колдовство против истинной магии демонского мира! Он ударил по решётке рядом с дверцей, но на железе не осталось даже царапины. Тогда он размахнулся, рубанул изо всех сил, и добился только того, что здорово отшиб себе руку. Мир снова ужался до размеров камеры. С ненавистью глядя на решётку, Стёпка сидел на лежанке, баюкал пострадавшую руку и напряжённо размышлял. Магия, непробиваемая магия. Неоткрываемые дверные чары, вспомнилось ему. Ой, как плохо.

Но меч, тем не менее, оставался мечом. А с настоящим мечом в руках начинаешь чувствовать себя совсем по-другому. Уже никакие враги не войдут просто так и не скрутят, чтобы на дыбу утащить. Хоть нескольких да порубишь. Откровенно говоря, Стёпка вовсе не был уверен, что сумеет рубить кого-нибудь мечом, пусть даже и вражеских магов, но мечтать об этом ему никто не запрещал.

Он то убирал, то вновь выдвигал лезвие. Ших — вжик! Ш-ших — вж-жик! Ш-ш-ших!!! Наблюдать удивительное превращение можно было бесконечно. Р-раз — и у тебя в руке смертоносное оружие! Р-раз — и оно исчезает. Почти джедайский меч, только не светится. И как это он раньше не сообразил сдвинуть рукоять ещё на один щелчок? Туговато, ну и что? Должен был попробовать. Балбес ты, Стёпочка, экзепутор-недоумок ты, а не демон-исполнитель, вот что я тебе скажу. С таким оружием в кармане ходил и даже не догадывался. С разбойниками можно было по-иному разобраться, с оркимагом тоже (хотя с ним и так хорошо получилось). Конечно, этот его магический меч нисколько не походил ни на Гвоздырин, ни на оркимагов, ни на тот великолепный клинок, что предлагал ему Косуда. Незатейливая крестовина, обычное, даже слегка грубоватое лезвие, немного короткое, сантиметров шестьдесят, не слишком изящное и не очень аккуратно заточенное. Явно не булат. Простецкий меч. Зато свой. Зато магический. Зато на нём после сильного удара по железной решётке даже зарубки крошечной не осталось. С таким оружием Стёпка ощущал себя почти непобедимым демоном. Вот только бы на волю выбраться этому демону, тогда он с полным на то правом будет называть себя непобедимым. А так можно хоть всю оставшуюся жизнь магическим мечом размахивать, прыгая в этой темнице от стены к стене.

Кстати, о размахивании. К немалому огорчению демон выяснил не слишком приятное для себя обстоятельство. Меч оказался довольно-таки тяжёлой железякой, обращаться с которой нужно было ещё научиться. После нескольких взмахов начинающий мечник в полной мере ощутил слабость своих мышц и абсолютное отсутствие навыков. Запястье заныло почти сразу, а после необдуманного слишком поспешного удара по решётке руку отсушило чуть ли не до плеча. Вот тебе и порубил врагов, вот тебе и непобедимый. Кажется, придётся всерьёз заняться физической подготовкой. От пола по утрам отжиматься и мышцы накачивать. При определённом упорстве за годик-другой можно заполучить неплохие бицепсы. И меч тогда будет летать в руках как пушинка. Как тогда на хуторе летал. И рука потом почему-то не болела. Эй, гузгай, ты куда спрятался?! Я не хочу сидеть здесь два года!

Немного погодя удручённый Степан решил попробовать по-другому. Перерубить не решётку, а гораздо более тонкую дужку замка. При этом он не слишком верил в результат. Вряд ли маги, накладывая защитные заклинания, пропустили такую важную деталь. Но попробовать всё равно стоило. Первый удар прошёл впустую, меч скользнул по железу и едва не вырвался из руки. Стёпка буквально облился холодным потом. Не хватало ещё так бездарно потерять единственное оружие. Повторная попытка убедила его в том, что маги на заклинания не поскупились. Меч отскакивал от дужки, не оставляя на потемневшем металле даже царапины.

Решив напоследок испытать крепость дверных петель (а вдруг?), Стёпка вновь прижался к прутьям решётки и с удивлением обнаружил, что к нему явился ещё один посетитель. Не совсем обычный, очень маленький и очень вредный.

За решёткой стоял гном.

Весьма внушительного вида, совершенно незнакомый, с обязательной бородой, заплетённой в две косицы, в кольчужке, в широких тупоносых сапогах, с киркой, висящей на поясе, и здоровенным золотым амулетом на груди, который, как Стёпка уже знал по рассказам Швырги-младшего, имел право носить только очень важный представитель гномьего племени, чуть ли не «ихий» князь. Непонятно откуда он взялся, из какой-нибудь тайной норы, верно, вылез.

Пузатый недомерок с глумливой улыбочкой наблюдал за бесплодными Стёпкиными потугами, и на его румяном дедморозовском лице было написано такое блаженство, такая неземная радость, что его хотелось тут же прибить самым грязным веником.

— Стараисся, — пропел гном. — Пыжисся. Попусту пыжисся. Напрасно стараисся.

— А вам-то что за дело, — огрызнулся Стёпка.

— Попался, ворёныш! — громко объявил гном, так словно это он только что собственноручно засадил демона в узилище. — Не пошло тебе впрок Зебурово золото, ой, да не пошло. Угодил-таки в клеть. Ну, там тебе и самое место.

Стёпка убрал меч (гость при этом заинтересованно сверкнул глазками, скумекал себе что-то, однако смолчал), сунул нож в карман и уселся на ящик. Гном прибыл сюда не без причины. Вряд ли он сделал это ради удовольствия посмотреть на попавшего за решётку демона. Скорее всего, у него есть какое-то предложение. Или просьба. Вот пусть и выкладывает, зачем пришёл. Если очень нужно — не промолчит.

А вообще — забавно получается. Не успел толком в заключении посидеть, как уже посетители нарисовались. Не хватало ещё, чтобы его рогатый Шервельд навестил. И Стодар с Никарием. Все они тоже оченно порадовались бы тому, что ненавистный демон попался.

Все не все, но минуты не прошло, как появился ещё один нежданный посетитель, причём такой, которого Стёпка меньше всего ожидал здесь увидеть. Стремительно проскользнув сквозь решётку, в камеру маленьким вихрем ввинтился Дрэга. Он приветливо курлыкнул и, сложив крылья, с готовностью упал в подставленные руки. Царапнул коготками, боднул маленькой головой в живот, вскарабкался по рубашке на плечо, потом увидел недоеденное мясо и сразу же набросился на еду. Стёпка не удержался от счастливой улыбки. Вот это настоящий друг, даже в тюрьме отыскал.

Жить становилось веселее. Стёпка уже не чувствовал себя заброшенным и покинутым. Одиночество ему, как выяснилось, не грозит. А значит, все кончится хорошо.

Тут же он увидел, откуда взялся гном. С потолка из темноты спрыгнул ещё один. Ловко спрыгнул, несмотря на малый рост и приличную высоту. Приземлился, подскочил упругим мячиком и встал рядом с первым. Он выглядел помоложе, и борода у него была лопатой, и амулета на груди не имелось. Но тоже сиял что твоё солнышко, радуясь пленению демона. Стёпка не удивился бы, свались сейчас с потолка сам Зебур или Хамсай. От этих гномов всего можно ожидать. Правильно Купыря говорил: подлое племя.

Третий гном прыгать не стал. Его спустили сверху на верёвке. И хотя он болтался на ней, как переваренная сарделька, он умудрялся сохранять такой вид, что смеяться над ним не хотелось. Он был очень стар, очень сед и очень толст. Даже непонятно, как он при такой толщине умудряется протискиваться сквозь пробитые в камне ходы. На его груди висели аж два амулета, зато не было кирки и кольчуги. Наверное, у него на них уже сил не хватало.

Троица стояла за решёткой и счастливыми глазами смотрела на Степана. Дрэга хрумкал мясо, не обращая внимания ни на кого. Стёпка молчал. Это становилось интересным. Гномы пришли не просто так. Целая делегация. Почти как гномлинские государи в тайге. С теми он сумел договориться, может, и с этими тоже сумеет. Он уже знал, что гномы — создания вполне вменяемые, только очень грубые. Ну и пусть, грубым я тоже умею быть, если надо. Научился уже с небольшой помощью гузгая.

— Что ж ты, демон, пригласишь ли войти? Али нет? — елейным голоском спросил первый гном.

— Заходите, — щедро махнул рукой Стёпка. — Вот только дверь я вам открыть не могу. Уж извините.

— Дверцу мы и сами могём отворить, — сказал гном. — Токмо нам это без надобности.

И пока Стёпка с робкой надеждой обдумывал это волнующее «могём», он просунулся в камеру меж прутьев решётки. И так ловко это у него получилось, что он даже не зацепился ни за что кольчугой и киркой. Буквально просочился, а с виду такой неуклюжий. С той же завидной лёгкостью преодолели решётку и два других гнома. Даже толстый старик ухитрился почти беззвучно пропихнуть своё объёмное брюхо.

И вот они уже стоят перед Степаном и внимательно смотрят на него уже без улыбок, уже очень серьёзно и даже как-то угрожающе. Как будто судить его пришли за все его страшные преступления перед гномо-гномлинским народом. И то, что Стёпка никаких преступлений за собой не ведал, их, похоже, нисколько не интересовало.

Молчание надолго не затянулось. Стёпке первому надоело играть в переглядывание. Он решил быть радушным хозяином, потому что ссориться с гномами не хотелось. Обстановка к тому не располагала совершенно. Да и не любил он ссор.

— Здравствуйте, — сказал он как можно более мирно. — Рад вас видеть. Присаживайтесь.

Гномы присаживаться не пожелали и на приветствие тоже никак не ответили.

— Тот самый демон-вор? — спросил хриплым басом толстый старик. — Он ли?

— Тот самый, — с готовностью подтвердил первый гном. — Золото Зебурово при нём, значит, он.

— Хорошо, — проскрипел старик.

И опять все замолчали.

— Меня зовут Стеслав, — сказал Стёпка. — А ваши имена я могу узнать?

— Ни к чему тебе наши величания, — отрезал первый гном. — Не для того мы к тебе ход пробивали.

Ход пробивали? Стёпка удивился. Он в этой камере от силы часа четыре сидит, а они уже успели ход в камне пробить. Это не считая того, что надо было сначала просто узнать о том, где его прячут. Быстро же у них дела делаются. И совершенно бесшумно. Даже позавидовать можно.

— А зачем вы ко мне ход пробивали? — спросил он.

— Обязательство неотменимое выполнить должны. Зебур тревожное слово пустил, а мы воров никогда не прощаем. Иначе золото наше быстренько другие к рукам приберут.

Стёпка вмиг разозлился. Ему уже изрядно надоело, что все кому не лень так и норовят обозвать его вором.

— Хватит врать! — вполголоса закричал он. — Я не вор, и ваш Зебур это прекрасно знает! Я ни у кого золота не воровал. Я вообще никогда не ворую. Я не вор! Понятно вам! А золото мне дал чародей Летописного замка Серафиан в уплату за то, что его слуга тайком меня в ваш мир призвал. А золото у Зебура чародеи забрали за то, что он на орклов шпионил в замке. Вот пусть с них и спрашивает, а не с меня. А то заладили: вор, вор. Ещё неизвестно кто настоящий вор. Ещё у Зебура надо спросить, где он то золото раздобыл, понятно вам?

— А уважаемый Зебур слово пустил, что вор — ты. Твоё слово против его ничего не стоит. Зебура все гномы знают и уважают. Даже таёжные гномлины к его слову прислушиваются.

— Никогда таёжные гномлины к Зебурову слову не прислушивались, — отрезал Стёпка, вовремя припомнив памятную встречу. — Мне о том сами уважаемые Топтычай, Чуюк и многомудрый Тютюй говорили. А слово гномлинских государей весит больше, чем слово Зебура. Они его не слишком-то уважают, потому что он с Оркландом дела имеет. Вот так.

Гномы в растерянности переглянулись. Не ожидали, что демон вхож в такие высокие круги и лично знаком с тремя гномлинскими государями. То, что эти государи без зазрения совести сдали демона весичам, дела не меняло. Он с ними встречался и говорил. И даже имена их запомнил.

— Зебуровы уговоры с орклами нас не касаемы, — наконец возразил первый гном. — Он уважаемый глава уважаемого рода и мы не можем его слова пустить на ветер.

— Ну и что мне сделать, чтобы вы от меня отцепились? — спросил Стёпка. — Золото вам вернуть? Не дождётесь. Мне оно самому нужно. Да и потратил я уже немного. Прощения попросить? И не подумаю. Не за что мне прощения просить, а за такие дела я бы и сам у Зебура не только золото, я бы у него вообще всё отобрал, потому что он предатель, врагам помогает.

— Ведом нам один способ, — подал голос старик. — Да согласишься ли ты на него?

— Какой способ? — насторожился Стёпка. Он уже учёный был, понимал, что когда так уклончиво говорят, ничего хорошего ждать не стоит.

— Узнать вор ты или не вор, — пояснил гном. — Верный способ. Самый верный.

— Я согласен, — сказал Стёпка, потому что про самого себя он точно знал, кто он и что. — А что за способ?

— Ежели мы тебе заранее скажем, боюсь, ты не согласишься, — сказал гном.

— А если я не захочу?

— Значит — ты вор.

Стёпка задумался.

— Ну ни фига себе. Я-то точно знаю, что не вор. А вдруг вы мне руку отрубить вздумаете, или заклинание какое-нибудь скажете, от которого я в какую-нибудь бяку превращусь?

— Никакого невосполнимого ущерба тебе содеяно не будет, — заверил гном. Он пожевал губу и решился выложить все карты на стол. — Будет боль. Сильная боль, которую можно перетерпеть, но только ежели ты не вор. А ежели вор — закричишь и руку позорно отдёрнешь.

— Я согласен, — сказал Стёпка, хотя боли боялся. Но уж очень ему надоело, что его в таком мерзком деле все обвиняют. Лучше один раз боль вытерпеть, чем всю жизнь с клеймом позорным ходить.

— Поклянись именем прадеда своего, что на испытание согласен, — строго велел старый гном. Видно, было, что всё это доставляет ему немалое удовольствие. Прочие гномы молчали и смотрели на Стёпку с любопытством.

— Клянусь именем прадеда своего, что согласен на ваше испытание, — повторил Стёпка. Его слегка затрясло, но он мужественно старался свой страх подавить. Хотя в голове так и вертелась подлая мыслишка: а зачем мне всё это нужно? Ведь даже если я докажу что не вор, в моём положении всё равно ничего не изменится, всё равно я останусь в тюрьме, только и радости, что эти коротышки перестанут смотреть на меня как на злейшего врага всего гномьего племени.

— Имя, — потребовал гном.

— Чьё? — не понял Стёпка.

— Прадедово имя назови.

— Э-э-э… Марк, — вспомнил Стёпка дедово отчество. Самого прадеда он, разумеется, никогда не видел даже на фотографии, тот умер задолго до его рождения. К тому же это был единственный прадед, имя которого он знал. Нет, ещё одного знал, того, который на войне в плену у финнов погиб, Петром его звали.

— Мрак, — тут же переиначил гном. — Звучное имя. Даже гному такое носить не зазорно.

— Выложи один золотой, — велел гном.

Стёпка, радуясь своей предусмотрительности, вытащил из кармана монетку и положил на крышку ящика. Хорош бы он был, если бы пришлось перед гномами снимать кроссовку и выуживать из-под стельки деньги. Они тогда без всякого испытания решили бы, что он вор, потому что только воры в таком месте своё наворованное золото могут прятать. Хотя, они всё равно уже учуяли, где у него остальное денежки прихоронены.

С минуту все молчали. Первый гном сверлил Стёпку нехорошим взглядом и постепенно багровел. Старик был непробиваемо спокоен. Третий гном закусил ус. Кажется, ему было смешно.

— Извините, — сказал Стёпка, ругая себя за тупость. Дотянуться до крышки ящика гномы не смогли бы при всём желании. — Не подумал.

Он взял драк и, присев на корточки, протянул его старику. Тот взял монетку, повёл носом, принюхиваясь, кивнул. Похоже, унюхал, что она точно в Зебуровом сундуке когда-то лежала. Стёпка подумал, что она должна благоухать ещё и его немытыми ногами. Его эта мысль рассмешила, и он с трудом удержался от улыбки — не хотелось нарушать мрачноватую торжественность момента.

Гномы подтянулись, построжели лицами и встали в ряд перед Стёпкой. Несмотря на то, что они были до смешного невелики ростом, выглядели он внушительно — основательные такие, серьёзные, убеждённые в своей значимости человечки. Старик прокашлялся и выговорил неожиданно густым басом:

— Гном-предводитель Усть-Лишайского нижеподвального колена Бурзай по слову, пущенному замковым гномом Зебуром, заявляет, что демон Стеслав — вор, позарившийся на чужое золото.

Стёпка, ожидавший от него совсем других слов, тут же возмутился, но вовремя прикусил язык, потому что без промедления заговорил второй гном:

— Гном-прорубатель Усть-Лишайского заречного колена Чучуй по слову, сказанному демоном Стеславом, заявляет, что он не вор и золото ему досталось по праву от другого владельца.

Это было уже лучше и звучало приятнее. Стёпка понял, что это такой обычай перед испытанием.

Третий гном заговорил впервые. Голос у него оказался хриплым и раскатистым:

— Гном-водобой Усть-Лишайского подвратного колена Чубык обоими Стерегущими клянётся, что будет наблюдать за испытанием честно, не отвлекаясь, и вынесет истинное решение.

Гномы уставились на Стёпку. Он не знал точно, что должен говорить, но догадался, что если его заранее не научили, то он должен сказать то, что ему самому хочется. И он сказал:

— Демон Стеслав третьего периода четвёртого уровня заявляет, что Зебурово золото он получил от чародея Серафиана и… И готов это доказать.

Старый Бурзай вытащил откуда-то из-за спины и быстро поставил перед собой небольшой медный сосуд на треноге, затем ударил кремнем и над сосудом загорелся фитиль. Яркое пламя высветило высокий потолок. Дрэга зашипел и перескочил на топчан, сердито поглядывая на гномов изумрудными бусинками глаз. Бурзай небольшими клещами подхватил монету и принялся нагревать её в пламени. Стёпка смотрел на то, как языки пламени лижут золото, и ему всё это очень не нравилось. Мало того, что боль обещали, так оказывается, что это будет боль от ожога. А иначе чего ради накалять монету?

— Я положу золото в твою ладонь. Ежели ты не удержишь его, значит, ты вор, — пояснил довольный Бурзай, поворачивая монетку в пламени, чтобы она получше раскалилась. — А ежели ты не вор, то она остынет в твоей руке. Отказаться ты уже не можешь. Ты слово дал, демон.

Стёпка тяжело сглотнул. Вспомнилось сразу, что мешочек с лечебным порошком остался в котомке. Зря он его туда переложил. Такие вещи лучше всегда при себе держать. Ожог десятой степени стопудово гарантирован, и вылечить его будет нечем. Чёртовы гномы! Он так и знал, что ничего хорошего в этом испытании его не ждёт.

Наконец Бурзай решил, что монета уже достаточно горяча. А на Стёпкин взгляд она уже вообще должна была расплавиться, так долго и тщательно гном её нагревал.

— Подставляй руку, — сурово велел Бурзай.

Гномы внимательно смотрели на Степана. Сжав изо всех сил зубы, он вытянул вперёд левую руку. Сначала хотел правую, но рассудил, что левую не так жалко, он ведь был правша. Монетка ещё не упала в ладонь, а он уже до боли отчётливо представил себе, как она зашипит, как вздуется пузырями кожа, как запахнет горелым мясом, как будет больно… и нельзя, нельзя, нельзя отдёрнуть руку! Интересно, а кричать можно?

Бурзай вытащил монету из пламени и ловко уронил её в подставленную ладонь. Стёпке стоило неимоверного усилия воли, чтобы не отдёрнуть руку еще до того, как она упала. Не отдёрнул. Кожу резко обожгло, по всему телу побежали мурашки… Стёпка крепко зажмурился, едва не закричал и лишь секунды через две сообразил, что монета не горячая, а холодная как лёд. Он открыл глаза и неверяще уставился на руку. Потом сжал её в кулак. Золотой драк приятно холодил ладонь.

— Это что, обман, да? — спросил он хриплым голосом. — Она же холодная.

Гномы выставили свои бороды, и Бурзай прогудел:

— Гном-предводитель Усть-Лишайского нижеподвального колена Бурзай заявляет, что слово, пущенное Зебуром, не подтвердилось, и снимает обвинение в воровстве с демона Стеслава.

— Гном-прорубатель Усть-Лишайского заречного колена Чучуй подтверждает, что своими глазами видел, как демон Стеслав прошёл испытание золотом.

— Гном-водобой Усть-Лишайского подвратного колена Чубык объявляет, что обвинения в воровстве с демона Стеслава сняты, и слово о том будет ныне же пущено по всем гномовым родам. Призываю в свидетели обоих Стерегущих и самого Пятиглазого.

Стёпка тихонько выдохнул и перевёл дух. Испытание вымотало его так, словно он весь день в поте лица брёвна ворочал. Радости от того, что гномы больше не считают его вором, он не испытывал. Он радовался тому, что всё, кажется, уже кончилось и кончилось благополучно.

— А я сразу говорил, что Зебур лишка на себя взял, — заявил Бурзай довольно. — Не бывало ещё такого, чтобы демон вором оказался. Приврал Зебур.

— За ради золота иные гномы и приврать порой не гнушаются, — согласился и Чучуй. — Дело понятное и простительное.

Стёпка думал, что теперь-то уж всё, но как оказалось, это был ещё не конец и у гномов накопились к нему другие вопросы.

* * *

— Зебур вдогон первому второе слово пустил, что ты враг злейший рода гномьего, что тебя чародеи призвали для полного изведения наших родов и колен. Что тебя остановить надобно, пока ты чаемого не исполнишь. Верно ли это? Признаешься ли? Сомнения у наших старших, что чародеи на подобную подлость способны. Договор у нас с ними давний, но и Зебур попусту трепаться не будет. И не смотри, что про золото он сбрехнул чуток… Золото оно и не таких с верного хода сбивало. А ты… А о тебе… Отвечай, почто тебя в наш миростой призвали? Почто ты по улусу шастаешь, кого ищёшь, что сотворить надеешься?

Стёпка задумался. Потом махнул на все тайны рукой и решил сказать правду:

— Я не знаю, для чего меня призвали. Похоже, что просто ошиблись. А по улусу я не просто так шастаю, я хочу одного гоблина спасти. Его маги-дознаватели схватили, чтобы меня заманить. Вот и заманили. А потом, когда я его спасу, я должен… В общем, мне нужно другого друга найти. Такого же демона, как я. Только мне ещё неизвестно, где он. И всё. А весичи почему-то думают, что я должен какой-то склодомас отыскать. И они этого очень не хотят, вот и поймали меня. А мне этот склодомас вообще и не нужен.

— У демонов друзей не бывает, — уверенно заявил первый гном, неприятно напомнив подлого Стодара и схватку у костра над телом спящего Смаклы. — Демоны, они всегда сами по себе.

— А вот и неправда, — упёрся Стёпка. — Бывают. Если есть враги, значит есть и друзья. И я не сам по себе. У меня и родители есть, и брат, и дед с бабкой и даже дядя с тётей. Только они все там остались, под нашим небом. А друзья мои здесь и я их хочу спасти.

Старый гном выпятил живот, засунул руки под ремень:

— Весичи боятся, что ты отыщешь Жезл власти. Орклы тоже чего-то боятся. И мы боимся. Ты опасен. И самое лучшее будет — это замуровать тебя в подгорных чертогах. Весичам веры нет, неизвестно что они с тобой сделать хотят. А ну как на свою сторону перетянут?

— Не перетянут, — буркнул Стёпка. — И попробуйте только меня замуровать. Я вас тогда самих всех перезамурую. Клянусь лохматым веником и самой поганой метлой.

Гномов дружно передёрнуло. Не по нраву им пришлось шуточное упоминание о метле.

Успокоившийся Дрэга вновь устроился на Стёпкиных коленях и заурчал словно кот. Стёпка не удержался от укола.

— Видите? Даже гномлинский дракончик со мной дружит. А вы говорите, что у демонов друзей не бывает. А он даже в тюрьме меня отыскал. Он сразу понял, что я никому зла не желаю и что его не обижу.

Гномы тут же захохотали. Даже старик. Они держались за свои животы и так заливались, словно он что-то очень смешное сказал.

Отсмеявшись, первый гном, вытер выступившие слёзы и пояснил:

— А и глупый же ты демон, Стеслав! Дракона в друзья определил. Да ведомо ли тебе, что этот друг всю дорогу за тобой исправно присматривал и кому надо о тебе доносил. Его к тебе нарочно подглядом определили, когда поняли, что ты для гномов опасен. Наши старейшины гномлинам за то золотом полновесным уплатили, чтобы они дракона тебе подкинули. И в тюрьму твою тоже он нас привёл. Он предавал тебя на каждом шагу, а ты его в друзьях числишь. Ох, и глуп же ты, ох, и доверчив!

Вот это новость! Мало было фальшивого подорожного стража, так теперь выяснилось, что и дракончик за ним шпионил. Ну и дела! Стёпка сразу почему-то поверил гномам. Слишком уж всё сходилось. И то, как Дрэга к нему попал (неспроста тогда гномлины ночью в нападении участвовали, никого не поранили, это нарочно было устроено, чтобы дракона демону подсунуть). И то, что он так быстро к нему привязался, и всегда к нему возвращался, и то, что гномы удивительно легко и быстро его нашли…

— Это правда? — спросил Стёпка у дракончика. Тот лениво приоткрыл один глаз, ничего не ответил (ещё бы!) и снова уснул.

Гномы смотрели с весёлым любопытством, ожидали, верно, что разбушевавшийся демон сейчас сотворит с разоблачённым предателем что-нибудь страшное. Но демон погладил дракончика как ни в чём не бывало и сказал:

— Ну и что? Подумаешь! Он за мной шпионил, потому что ему приказали гномлины. А я всё равно считаю его своим другом. Он мне нравится. Он не виноват, что у него хозяева такие гады.

Он и в самом деле не чувствовал к дракончику никакой злости. Разве можно злиться на этого прожорливого прохвоста? Он шпионил, зато с ним было не скучно. И с оркимагом он по-настоящему воевал. И вообще невозможно всерьёз называть предателем бессловесного зверька. Так что никакой злости или там вселенской печали Стёпка почему-то не ощущал. А вообще, если так будет продолжаться, то чего доброго выяснится, что и Смакла тоже подослан за ним следить и кому следует о демоне докладывать. И дядька Неусвистайло с его пчёлами. И Проторские пацаны. И что — теперь вообще никому не верить?

— Не нужны вы мне, — сказал Стёпка. — Ничего я против гномов не затеваю и никогда ничего плохого не сделаю. Хоть чем могу поклясться. Родителями своими, например.

— Родителей твоих мы не знаем, — возразил Бурзай.

— Ну тогда, этими вашими — как их? — Стерегущими, — сказал Стёпка. — Давайте ещё раз испытание устроим, что я вам не враг.

— Нет такого испытания, — проворчал Чубык. — А Стерегущих ты не трогай. Не твоего это ума дело. Не твоему языку их имена поганить.

Что-то мелькнуло у Стёпки в голове. Где-то он уже слышал и про Стерегущих и про Пятиглазого. Совсем, вроде бы, недавно слышал, или читал… И тут он вспомнил. Правильно, читал! Тогда, в повозке у дядьки Неусвистайло.

— «Укрепясь меж двух Стерегущих, растолкуй пятиглазому суть двуязыкого…» — небрежно процитировал он прочитанную на сгоревшем пергаменте надпись. — Это вы про этих Стерегущих, что ли, всё время вспоминаете?

Если бы сейчас с потолка посыпались огромные золотые слитки, гномы, наверное, не были бы так сильно поражены, как этими невинными вроде бы словами Степана. Они выпучили глаза, открыли в изумлении рты и окаменели буквально в один миг. Стёпка испугался. Кажется, он опять что-то не то сказал. И кто за язык тянул дурака?

Дальше было совсем интересно. Гномы, все трое, дружно бухнулись перед ним на колени. Даже Бурзай. И живот ему не помешал. И они так смотрели!.. Как будто от него зависело жить их детям или тут же умереть в страшных муках.

— Тебе ведомо, — почти простонал Бурзай. — Да неужто такое может быть, что тебе оно ведомо? Откудова? Кто тебе его сказал? Всеми родами нашими бывшими и будущими заклинаю: поделись!

Удерживая встрепенувшегося дракончика, Стёпка вздохнул. Опять какие-то непонятки. И опять с гномами. Как тогда в тайге, когда гномлины приняли его за поединщика долинников. Но сейчас он больше не желал притворяться и делать вид, что всё понимает. Пусть эти коротышки сами всё объяснят.

— Так, — сказал он строго. С маленькими гномами несложно было изображать из себя такого сурового демона, который может разговаривать свысока даже с пожилыми и опытными воинами. — Если вам нравится стоять передо мной на коленях, можете стоять. Только объясните мне, о чём речь. Я что-то пока ничего не понял. Что мне ведомо?

— Заветное слово Яргизая, — в один голос торжественно выговорили гномы.

— Я не знаю, кто такой ваш Яргизай, но… Это вот то, что я сейчас сказал, да? Эти вот слова, что «укрепясь меж двух стерегущих», ну и там дальше. Да?

Гномы аж затряслись от возбуждения. Бурзай вскочил с колен, и чуть не прыгнул на Стёпку:

— И там дальше? Ты, демон, знаешь, что там дальше? Не томи душу, признайся, знаешь ли?

Стёпка отодвинулся от него и сказал:

— Ну, знаю, кажется.

— Откудова? Кто тебе поведал?

— Прочитал, — признался Стёпка. — В пергаменте одном прочитал. Его призраки для оркимага выкрали, а я его отобрал и прочитал… случайно.

— Где этот пергамент? Ширшухова памятка! Она цела! — загомонили гномы. — Где он? Покажи! Отдай! Продай! Проси за него что хочешь! Всё отдадим: золото, камни, серебро, всё!!!

И Стёпка понял, что они действительно готовы отдать ему всё. Только вот беда: не было у него больше того пергамента.

Он покачал головой:

— Я не могу. Правда, не могу. Сгорел тот пергамент, сразу после того, как я его прочитал.

От отчаяния Бурзай схватил себя за обе бороды и чуть не вырвал их с корнем:

— Глупый демон! Да знаешь ли ты, что это был за пергамент!..

Он забегал вокруг ящика, остальные в горестном разочаровании схватились за головы.

— Прочёл? — спохватился на полдороге Бурзай. — С каких это пор демоны гномью вязь разбирать умеют? Врешь ты, Стеслав, брешешь. Враги наши тебя на то надоумили, не иначе!

— У меня кристалл с собой был демонский, который любые письмена может на весский язык перевести, — сказал Стёпка, не обижаясь на обвинение во лжи. Гномы сейчас были в таком состоянии, что обижаться на них было глупо.

— Что за кристалл?

— Ну… Магический. Смотришь сквозь него, и всё понятно. У меня его маги-дознаватели отобрали, а то бы я вам показал.

— Но ты всё прочёл?

— Да вроде всё.

— На память не жалуешься? Повторишь ли без изъянов, что там начертано было?

Стёпка задумался. На память он пока не жаловался, однако не был уверен, что сумеет вспомнить тот странный текст, ведь он вовсе не старался заучить его наизусть. И к своему удивлению осознал вдруг, что помнит всё слово в слово.

— Могу, — сказал он осторожно. — Там не так уж и много было написано.

Гномы опять бухнулись на колени.

— Поведай! Всё требуй, что хочешь! Поведай!

Ага! Это было уже лучше. Сидел бы тут Смакла, он бы точно у гномов столько золота выпросил, чтобы хутор себе и всей своей родне купить на старом Княжьем тракте. Но Стёпке-то хутор был не нужен. Он задумался. А что ему нужно? О, ему многое было нужно. Вот только золота не хотелось.

— Ладно, я согласен, — сказал он. — Но с одним условием. Я вам эти слова скажу, а вы сделаете так, чтобы я мог отсюда, из этой тюрьмы выбраться. Можете такое устроить?

Гномы сбились в кучку, о чём-то яростно заспорили, даже руками друг на друга замахали, бородами затрясли. Затем Бурзай повернулся к Степану:

— Мы согласны. Ежели ты поведаешь нам слово, мы поделимся с тобой Большим Гномьим Отговором.

— А что это такое?

Бурзай засопел недовольно, не мог, видимо, поверить, что демон впервые слышит о знаменитом, на весь окрестный мир прославленном отговоре.

— Большой Гномий Отговор, это могучее заклинание, с помощью которого можно любую дверь отворить, любые ворота открыть, любые запоры скинуть.

— Клёво, — сказал Стёпка. — Значит, я тогда отсюда смогу просто выйти, да?

— Да, — подтвердил гном.

— А заколдованные двери этим отговором открыть можно?

— Любые двери и врата.

— А-а-а… — припомнил Стёпка. — Это, наверное, таким отговором Зебуров дед Будуй кагану Ширбазе ворота Летописного замка открыл, да?

— Бадуй, — поправил Бурзай, — А и много же ты ведаешь, демон. Неспроста весичи тебя за решётку упрятали. Таких знающих да пронырливых только в тюрьме и держать от греха подальше… Ты прав, Большим Отговором те ворота открыли. Ну так что, договорились?

— Договорились, — согласился Стёпка.

И все замолчали. Он смотрел на гномов, гномы с ожиданием смотрели на него. Долго смотрели. Потом Чубык пихнул Бурзая локтем, и тот осторожно поинтересовался:

— Али передумал?

— Вы первые, — сказал Стёпка. Он вполне допускал, что гномы запросто могут его обмануть. Выведают тайну и исчезнут, а он так и будет сидеть в этой камере. Ну нет, в дураках оставаться ему не хотелось.

— Обмануть задумал, демон? — насупился Бурзай.

— А вы? — спросил Стёпка.

— Не веришь нам?

— Я из тюрьмы выбраться хочу. Давайте так сделаем, я вам именем прадеда своего поклянусь, и вы со мной отговором поделитесь. Я его проверю вот на этой двери, а потом расскажу, что на пергаменте прочитал.

Бурзай пренебрежительно отмахнулся:

— Ведомо нам, что все эти клятвы для демонов ничего не значат.

— А для меня значат, — сказал Стёпка. — Я не вор и не лгун.

Бурзай засопел, не мог решиться на такую глупость, чтобы расплачиваться за то, что не получил ещё. Потом, видимо, что-то застарелое, привычное в себе переломил и нехотя выдавил:

— Воля твоя, демон. Но ежели обманешь… Слушай и запоминай.

Простенькое оказалось заклинание-то. Всего несколько странных слов: «Отворяю сии врата именем и согласием великого подземного духа, покровителя всех гномьих родов и колен».

— И всё? — недоверчиво спросил Стёпка. — Так просто? Так ведь это же кто угодно тогда может любые двери и ворота таким лёгким заклинанием открывать!

— Нет, — сурово оборвал его Бурзай. — Одного заклинания мало, требуется ещё дозволение гномьих старшин. И мы тебе такое дозволение даём. Прими его от нас и пользуйся по своему разумению. Но передавать его ты не можешь никому. Даже ежли вознамеришься.

Стёпка встал напротив дверцы и произнёс отговор. Замок тут же выскочил из проушины, и дверца с готовностью распахнулась. Здорово! Повеселевший Стёпка вернулся к гномам, присел на топчан и отчётливо продиктовал столь желанные для гномов слова. Гномы слушали в оба уха, ничего не записывали, Стёпка вообще сомневался, что они умеют писать. Но на память они, видимо, тоже не жаловались.

«Укрепясь меж двух Стерегущих растолкуй пятиглазому суть двуязыкого а праворукому суть вечнолевого. После оного повторяя несказанное за неслышимым ступай с начального на остатний а с остатнего на предыдущий а с предыдущего на последующий орошая обильно кровью неумершего. Отворятся врата ведающему дерзнувшему и трижды прощенно…»

— Всё, — сказал Стёпка.

Гномы вдумчиво шевелили губами, повторяя для лучшего запоминания. Бурзай запомнил первым, спросил строго, словно учитель нерадивого ученика:

— Все ли?

— Всё, — твёрдо ответил Стёпка. — Больше там ничего не было. Точно. Последнее слово, наверное, «прощенному». Там краешек листа кто-то оторвал.

На лицах у гномов было написано такое блаженство, словно они только что получили всё, о чём только смели в своей жизни мечтать. Разом получили, нежданно, почти бесплатно. А может, так оно и было.

— А ить обманывало пророчество-то, — с удивлением проговорил вдруг Чубык. — Попусту мы ему доверились.

Его спутники где-то с минуту обдумывали его заявление, затем согласно закивали головами.

— А мне и в ум не вступило, — покачал головой Чучуй.

— Какое пророчество? — спросил Стёпка. Пророчества и предсказания его страшно интересовали, потому что, во-первых, здесь они в самом деле сбывались, а во-вторых, если это пророчество имеет какое-то отношение к его собственной судьбе, то он обязательно должен его услышать.

Бурзай прокашлялся, разгладил бороду, пояснил:

— Заповедано было заклятым врагом гномьего рода, что заветное слово Яргизая вернётся лишь опосля того, как умерший король сломает свой меч о спину разорванного надвое.

— Мы верили и ждали, — вздохнул Чубык. — Деды наши ждали и прадеды. Головы прягли, спорили да ссорились, докопаться хотели. А оно вон как — не исполнилося. Посмеялся над нами заклятый враг, обманул.

— Да нет, — не сразу возразил Стёпка. На этот раз пророчество оказалось уже сбывшимся, ну и что? Всё равно интересно. — Не обманул он вас. Всё так и получилось. Умерший король — это призрак милорда Шервельда. Я его в Летописном замке встретил. Пергамент, памятку вашу, он ведь и нашёл. Потом он хотел меня своим мечом зарубить, а меч сломался. О мою спину. Могу шрам показать, если хотите.

Он замолчал.

Гномы, одинаково оттопырив нижние губы, внимательно оглядывали его с головы до ног и тоже молчали. Наконец Бурзай спросил:

— Ежели тебя надвое разрывали, отчего ты не помер?

— Да никто меня не разрывал, — засмеялся Стёпка. — Просто так получилось, что чародеи хотели призвать одного взрослого демона, а по ошибке призвали меня и моего друга. Двух вместо одного. И теперь я — не целый. Ну, как бы половинка демона. Как бы разорванный надвое. Вот и всё.

Гномы ещё немного подумали, затем степенно поклонились. На Степана они смотрели уже совсем другими глазами.

— Ты не ведаешь, демон, что ты для нас сделал, но благодарность тебе великая от всего гномьего рода. Спасибо!

— А для чего вам эти слова? Это заклинание такое, да?

— Это вход в Чертог Источника, — с нескрываемым благоговением сказал Бурзай. — Не зная этих слов, ни один гном не может попасть в тот Чертог. А они были утеряны много веков тому. Теперь все гномы смогут побывать там и поклониться Чертогу.

— А если бы я этот пергамент у оркимага не отобрал? Или случайно сказал слова кому-нибудь другому?

— Мало знать слова, надо ещё понимать, что они означают. Тебе, демон, известно ли, что такое суть двуязыкого?

— Нет, — признался Стёпка. — Но я рад, что помог вам узнать эти слова.

— Прощай, демон.

— А вы не подскажете, который… Э-э-э… Утро сейчас или вечер?

— Скоро полдень.

С потолка упала верёвка, и Бурзай ловко ухватившись за неё, унёсся в дыру. Следом за ним последовали и двое других гномов. Из-под потолка донёсся резкий повелительный свист. Дрэга дёрнулся, подскочил и неохотно взмыл к потолку.

— Не улетай, — попросил Стёпка.

Но Дрэга, жалобно курлыкнув, тоже скрылся во мраке. И уже не вернулся. Стёпка вышел из камеры и некоторое время недовольно смотрел вверх, туда, где в потолочном перекрытии темнел почти неразличимый проход. Забрали дракона всё-таки. Опять один остался. Было грустно.