Глава первая, в которой всё начинается

Начало июня — лучшее время года, это даже объяснять никому не нужно. Занятия в школе уже кончились, а лето ещё не успело как следует начаться, и впереди целых три месяца самой настоящей, самой восхитительнейшей свободы. А когда тебе почти тринадцать, три летних месяца — это всё равно что полжизни и даже ещё больше. И никаких тебе уроков и заданий на дом. И спать по утрам можно сколько влезет. Красота! А если ко всему прочему ожидается ещё и поездка к бабушке в Карелию, с пересадками в Москве и Питере, то жизнь вообще представляется одним большим праздником. И можно пока совсем ничего не делать, а просто валяться на диване и разглядывать потолок, предаваясь всяческим приятным и очень даже сбыточным мечтам.

Стёпка как раз этим и занимался. Лежал на диване и лениво прикидывал, что он возьмёт с собой в поездку, а что придётся оставить дома. И когда у него набрался целый чемодан вещей, без которых в Карелии ну никак не обойтись, в прихожей требовательно брямкнул звонок.

Стёпка сполз с дивана и пошёл открывать. За дверью стоял Ванька, весёлый, конопатый и уже немного загорелый.

— Привет, — сказал он, входя. — Что делаешь?

— Ничего не делаю, — признался Стёпка. — Отдыхаю просто.

— И я отдыхаю, — Ванька скинул кроссовки и принюхался. — А у вас пирожками пахнет. С капустой или с яблоками?

— Всякие есть.

— Угости голодного друга.

— Валяй, — сказал Стёпка. — Угощайся сколько влезет.

— В меня много влезет, — честно предупредил Ванька. — Я знаешь какой вместительный. Самому иногда страшно делается.

На Стёпкиной кухне Ванька чувствовал себя как дома. Знал, где стоят кружки, где лежит сахар и как включается чайник. Он не в первый раз здесь пирожками угощался. И не только пирожками. Не бывало ещё такого, чтобы Ванька ушёл от Стёпки, не подкрепившись хотя бы даже простым бутербродом с колбасой или сыром.

— Пошли на рыбалку, — предложил он, расправившись с четвёртым пирожком. — У меня удочка новая есть. Пятиметровая, с катушкой. Все караси будут наши!

— Пошли, — не очень охотно согласился Стёпка. — Только мне червей копать неохота.

— А мы на хлеб. Мы в прошлое воскресенье с Костяном вот такенных карасей на хлеб ловили. Честное слово!

Стёпка засмеялся:

— А если бы ты, Ванька, был карасём, то тебя можно было бы запросто на пирожки ловить. И даже без крючка.

— Это точно, — Ванька с сожалением посмотрел на заметно уменьшившуюся гору пирожков. — Больше в меня, кажись, не влезет. Я ведь дома зачем-то уже позавтракал. Не знал, что твоя мама пирожки пекла… А можно, я кружку мыть не буду?

— Лентяй ты, Ванес, — сказал Стёпка. — И обжора. Я за тебя её мыть не собираюсь. И вообще — не хочу на рыбалку. Надоело. Пошли лучше к нам на дачу.

— Чего я, спрашивается, не видал на вашей даче? Там же ещё ничего нет: ни малины, ни яблок. Тоска одна зелёная и комары стаями летают.

— В индейцев поиграем. Мне дедушка настоящий лук сделал.

Ванька презрительно сморщил конопатый нос:

— Лу-у-ук… А стрела, небось, всего одна, и та — кривая.

— Сам ты кривой. Стрел, если хочешь знать, навалом. Оперение только приклеить осталось, а то они куда попало летят.

У Ваньки загорелись глаза:

— С наконечниками?

— Ну не с присосками же! Забор почти насквозь пробивают. Сам проверял.

— А дедушка?

— Поругался немного, а потом мишень сделал. Из фанеры. Чтобы я забор больше не портил.

— Мишень — это здорово. Уговорил, — Ванька вытер руки и похлопал себя по животу. — Сейчас отдохну немного от пирожков, и пойдём. Я топорик свой туристский возьму. Он у меня томагавком будет.

В жизни появилась приятная цель, лениться и бездельничать расхотелось. На часах было без двадцати одиннадцать. Самое время для вдумчивой и обстоятельной игры с кровавыми поединками на берегу реки, холодящим душу посвистом стрел, высушенными скальпами поверженных врагов и сытным бабушкиным обедом после всех ратных подвигов.

Стёпка собрался быстро. Сунул в карман тюбик с клеем, чтобы приклеивать оперение, и увеличительное стекло, чтобы добывать огонь, если вдруг очутишься на необитаемом острове. А со складным ножичком он вообще никогда не расставался.

Сытый Ванька тем временем бродил по квартире и разглядывал как Стёпка живёт. Просто так разглядывал, из любопытства. Он много раз бывал у Стёпки в гостях и давно выучил его квартиру наизусть. Но всё равно совал свой конопатый нос во все углы, надеясь обнаружить что-нибудь новое и интересное. И что удивительно — сегодня ему повезло: он высмотрел на полке в Стёпкиной комнате новую книгу. А сам Стёпка её до того даже и не замечал.

— О! — сказал Ванька. — Что-то новенькое. «Демоны-исполнители». Клёвая книженция! Дай почитать.

— Бери, — великодушно разрешил Стёпка. Он часто давал Ваньке книги и был уверен в нём, почти как в себе. В смысле, что не порвёт, не заляпает кетчупом и вернёт вовремя без напоминаний.

Потом он спохватился и переспросил:

— Какие такие демоны? Покажи.

Ванька издалека показал ему обложку книги. Абсолютно незнакомую обложку совершенно незнакомой книги.

— Где ты её взял?

— На полке. Вот тут стояла, рядом с «Хоббитом». А что, нельзя? Жалко стало, да? Ну так и скажи, что зажилил. Во друзья у меня…

— Тормози, Ванес, — сказал Стёпка. — Я эту книгу сам ещё не читал. Я её, если хочешь знать, сам в первый раз вижу. Папа, наверное, купил, а мне не сказал почему-то. Дай-ка её сюда.

Ванька с неохотой протянул ему увесистый томик:

— Во дожили! Сами уже не знают, какие книги у них есть, а каких нет. А человеку уже и посмотреть нельзя…

Книга была красивая, можно даже сказать, шикарная. Толстая, тяжёлая, в тёмно-красном переплёте с золотым тиснением, и сразу видно, что очень дорогая. Рублей пятьсот, не меньше. И когда только папа успел её купить? Вчера вечером он о ней ни слова не сказал, даже не заикнулся. Даже не намекнул. И это было очень странно и на папу совсем не похоже. Может, хотел сказать, но забыл. Но это было ещё более невероятно. Забыть о такой книге папа вряд ли смог бы. Даже если бы очень постарался. Потому что Стёпка держал в руках не какой-нибудь обычный сборник сказок, не скучный детектив или, чего доброго, женский любовный роман. Он держал в руках ту самую книгу, которую непременно следует прочитать, причём сразу же, не откладывая на вечер или на завтра. А если почему-либо не прочитаешь, то потом всю жизнь будешь жалеть и терзаться. Стёпка это сразу понял, да и Ванес тоже ведь не зря в неё обеими руками вцепился. Одно название чего стоит: «Демоны-исполнители». А уж рисунок на обложке…

На окраине дремучего векового леса, под седой раскидистой елью сидел на замшелом валуне кряжистый бородатый воин. Он сидел, тяжело положив руки на колени и опустив лохматую русую голову. Его пластинчатая кольчуга была рассечена в нескольких местах, и из ран сочилась кровь. Его широкий, безжалостно зазубренный меч лежал у ног; его щит, изрубленный в щепу, валялся в стороне; его нож торчал из груди поверженного врага. Враг, разбросав мёртвые конечности, смотрел в небо остекленевшим взглядом… И он был не человек. Гоблин какой-то с красными глазами и трёхпалыми когтястыми лапами вместо рук.

А вдалеке, за лесом, возносились в предзакатное небо причудливые башни тщательно прорисованного замка, и парил над ними длиннохвостый дракон с изумрудными глазами. Какая же сказка без дракона?

Стёпка не первый год жил на свете, книг всевозможных прочёл великое множество и давным-давно понял, что далеко не всегда следует верить ярким обложкам. Бывает, такого понарисуют, а откроешь книгу — ну просто невозможно читать! Но сейчас ему хотелось верить, что эта обложка не обманывает. Хотелось верить, что обещаемое удовольствие окажется настоящим удовольствием. Папа ведь плохую книгу покупать не станет. Тем более, такую дорогущую.

Имя автора на обложке почему-то отсутствовало. В другое время Стёпка удивился бы этому, но его подгоняло нетерпение, и он поспешил раскрыть книгу.

На титульном листе красовался опять же дракон. Красивый и злой. Крылья распахнуты, пасть оскалена, когти сжимают крестообразную рукоять узкого меча. И что приятно — не было в драконе ничего от птеродактиля или от летучей мыши. Подобные скелетообразные драконы всегда вызывали у Стёпки «чувство стойкого и непреодолимого омерзения», говоря словами папы. А этот был не такой. Он выглядел живым и тёплым, его хотелось потрогать и даже погладить. Каждая чешуйка на его упругом теле была тщательно прорисована, и казалось…

— Листай дальше, — сказал Ванька прямо в Стёпкино ухо.

Стёпка отметил про себя, что потом обязательно рассмотрит дракончика повнимательнее, и послушно перевернул страницу.

— «Глава первая, — прочитал он. — Таёжное княжество испокон веку защищало северные земли от набегов воинственных степняков. Элль-финги разоряли таёжные деревни и хутора, угоняли в полон гоблинов, брали непомерную дань с троллей, не единожды сжигали дотла Кряжгород, осаждали и Усть-Лишай, однако при всём при том прорваться за Лишаиху не могли. Не хватало ни сил, ни ярости, ни просто воинской удачи. Таёжные рати рубились отчаянно, стояли насмерть и сами в ответ ходили с мечом и огнём во владения каганов, мстя за разор своей земли. И так продолжалось долго, год за годом, век за веком.

Но на исходе нынешнего столетия княжество оказалось вдруг меж трёх огней. На северо-востоке окреп и возвысился оплот магов-рыцарей сумрачный Оркланд, и Великий Оркмейстер уже готовился двинуть закованные в железо рати за Верхнюю Окаянь.

В степи буквально по отрубленным головам многочисленных братьев пришёл к власти жестокий и честолюбивый каган Чебурза. Ему удалось объединить вокруг своего бунчука почти все элль-фингские племена, и ни у кого не вызывало сомнений, чьим союзником он станет в надвигающейся войне.

На севере тоже было плохо. Великая Весь разгромила островные княжества, подписала вечный мир с Завражьем и уже в открытую заявляла свои права на таёжные земли. Всегдашний союзник превратился вдруг…»

— Ещё листай, — нетерпеливо потребовал Ванька. — Там картинки должны быть.

— Ты, Ванес, прямо как маленький. Одними картинками интересуешься, — сказал Стёпка с досадой. Ему хотелось дочитать страницу до конца, ему уже хотелось дочитать до конца всю книгу. Потому что больше всего на свете он любил читать именно такие вот книги про гоблинов, магов и драконов, в общем, всё то, что называется волшебным словом «фэнтези». А здесь с первых же строк…

Но Ванька уже вырвал книгу у него из рук:

— Я её первый нашёл. Я картинки хочу посмотреть.

Он перелистнул наугад несколько страниц:

— Во! Я же говорил. Нехилый урод!

Пока Ванька восторженно причмокивал, разглядывая клыкастого косоглазого детину весьма отвратной наружности, Стёпка впился взглядом с соседнюю страницу:

— «… слуга чародея Серафиана пронырливый гоблинёнок по имени Смакла. Дельце, задуманное им, в случае неудачи грозило такими крупными неприятностями, что, попавшись, проще было сразу сигануть головой вниз в заброшенный Жабий колодец.

Смакла, однако, в успехе не сомневался. Он неспроста выбрал именно эту ночь. Чародей пропадал в обсерватории, разглядывая никому не нужные и со всех сторон бесполезные звёзды, ученики давно разошлись, слуги частью спали, частью бражничали в подвале у старого Жварды.

Неслышной тенью проскользнув по этажу и без труда ухитрившись не попасться на глаза ни одному чародею, Смакла проник в комнату хозяина и осторожно притворил за собой дверь. В комнате было темно. Он на ощупь добрался до стола и взгромоздился на стул.

На стенах перекликались стражники; сменившийся дозорный протопал по лестнице, громко и устало бряцая латами; где-то внизу неустанно долбили камень гномы, пробивая в стенах замка ещё один тайный ход. Никому не было дела до младшего слуги. Смакла помедлил немного, прислушиваясь, затем звонко щёлкнул пальцами. Так всегда делал чародей, приказывая свечам зажечься. И они всегда зажигались. Однако безродному младшему слуге благородные магические свечи подчиняться не пожелали. Ни с первого раза ни со второго. Устав щёлкать пальцами, Смакла прошипел нехорошее гоблинское ругательство и вытащил из кармана безотказное дедово огниво. Иногда проще бывает обойтись без чародейства.

По стенам комнаты заплясали причудливые тени, таинственно сверкнуло лезвие прикованного к стене древнего людоедского меча; в прозрачной глубине отвечай-зеркала показался на миг знакомый силуэт.

Смакла по сторонам не смотрел. Он каждое утро воевал в этой комнате с пылью и его давно не интересовали ни меч, ни зеркало, ни прочие диковины, совершенно бесполезные на его взгляд. Смаклу интересовал лежащий на столе манускрипт. Собственно, ради него он и пришёл сюда в столь поздний час. Чародей опять забыл спрятать рукопись, над которой неустанно трудился последние два года. „Практическое руководство по составлению вызывающих магических формул высшего порядка и настоятельные рекомендации по их безопасному применению“.

Необразованный Смакла ведать не ведал, что это за такие страшные рекомендации и для чего они требуются чародеям, но он очень даже хорошо знал, какое именно заклинание ему нужно отыскать. Он заранее подсмотрел его через плечо чародея, когда тот в задумчивости разговаривал сам с собой, вспоминая правильную постановку пальцев в охранительном магическом жесте. Жест Смакла не запомнил, что его ничуть не смущало, ему нужно было другое, и он твёрдо намеревался это другое нынче же ночью получить.

Он открыл книгу, отыскал, осторожно перекидывая пергаментные листы, нужное место, нашёл приметную букву „Ш“ и прочитал заклинание по слогам три раза подряд, шевеля от напряжения губами и мучительно морща лоб. Ни одна душа в замке не ведала о том, что маленький слуга чародея умеет складывать из букв слова, даже сам всезнающий Серафиан, похоже, не догадывался об этом. Смакла ревностно хранил свою, быть может, единственную тайну…»

И на этом страница кончилась.

— Не бубни! — сказал Ванька, убирая книгу в сторону.

Стёпка с трудом вернулся из тёмной комнаты чародея в свою светлую и совсем не таинственную квартиру и посмотрел на друга.

— Разве я бубню?

— А то! Тыр-быр-тыр-быр! Я больше половины не разобрал. Ты уж извини, но диктора из тебя не получится. Это я тебе как друг говорю.

— Очень мне надо диктором становиться. Я дочитать хочу. Интересно же.

— Интересно, — не стал спорить Ванька. — Только я теперь лучше сам читать буду.

Он открыл следующую страницу и начал читать. И тоже почему-то вслух. Стёпка не любил, когда ему читают вслух, но пришлось смириться. Сначала Ванька читал вполне нормально, но затем распалился и перешёл чуть ли не на крик, что, впрочем, было не удивительно. Просто он по-другому читать не умел, он и в классе всегда так читал, и Евгения Михайловна очень его за это любила и на всех праздниках поручала ему произносить торжественные стихи, от которых Стёпку, например, всегда начинало коробить и хотелось убежать куда-нибудь подальше. Вот и сейчас у Ваньки непроизвольно сработала эта дурацкая школьная привычка.

— «Заклинание было короткое, и Смакла запомнил его быстро. А длинное и запутанное пояснение читать не стал. Ему и без того всё было понятно. Вытащив из-за пазухи украденную у заезжих колдунцов полоску ворожейной бумаги, он уколол щепкой указательный палец правой руки и начертил кровью на бумаге магический знак притяжения. Потом Смакла поджёг бумажку в пламени свечи и, пока она горела, громко и отчётливо произнёс страшные слова: „Шабургасса, махравасса, забурдынза, шынза, мынза! Явись передо мной потусторонний демон-исполнитель пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга, седьмого уровня, тринадцатой степени, восьмого порядка! Явись и покорись, исполни и исчезни! Чебургунза, перемунза, лахривопса, хопса, хопса!“»

Всё это Ванька проорал с нечеловеческим выражением, а магическую абракадабру прочёл и вовсе неподражаемо, подвывая и театрально закатывая глаза. Только на «хопсе, хопсе» не выдержал и захихикал. Стёпка тоже засмеялся, очень уж забавно звучало это заклинание в «торжественном» Ванькином исполнении.

И сразу после этого начались никем не ожидаемые странности.

Сначала что-то громко ударило над их головами, загудело что-то так, что даже стёкла в окне испуганно задребезжали в ответ.

Бум-м-м!!!

Словно на чердаке шарахнули вдруг изо всей силы в огромный колокол; и вибрирующий низкий гул поплыл над посёлком, над крышами, за Енисей, пугая птиц и заставляя прохожих удивлённо оглядываться…

Вот только Стёпка совершенно точно знал, что у них на чердаке никакого колокола нет и быть не может, ни огромного, ни маленького. Потому что… ну кому нужен колокол на обычном чердаке обычной двухэтажки?!

— Эт-то что такое? — спросил шёпотом Ванька, с опаской глядя в потолок.

Стёпка хотел пожать плечами — и не успел. Потому что сразу после Ванькиного вопроса его крепко и больно схватил кто-то очень большой. И совершенно невидимый. Может быть, это был даже не кто-то, а что-то.

Нечто!

НЕЧТО ИЗ НИОТКУДА!!!

И оно, это ниоткудовское нечто, схватило его сразу всего своими невидимыми, но очень сильными руками — или лапами! — и потянуло к себе. Потянуло не назад, не вперёд и не в сторону, а как-то по-особенному ВНУТРЬ.

Стёпка испугался. Больше того — он перетрусил. «Мама!» хотел он крикнуть, и не смог. Даже рот открыть не смог. Ему было больно. Его сжимало с такой нечеловеческой силой, с такой злобой, что у него внутри отчётливо захрустели какие-то важные для жизни кости. Дышать сразу стало нечем, в глазах потемнело, в висках заломило, рёбра острыми концами упёрлись прямо в сердце, в животе образовалась жадная сосущая пустота. И эта пустота звала его, ждала его, разрасталась и готовилась поглотить.

«Что это?! Кто это?! Не хочу! Не буду!»

Неведомая сила тянула его уверенно и неотвратимо и её совершенно не интересовало Стёпкино нехотение. Он попался, он стал добычей, и он был обречён. Однако он был довольно крупной добычей, и сразу утащить его ВНУТРЬ эта сила, видимо, не могла. Её это очень сердило, и она в бешеном нетерпении дёргала полузадохнувшегося Стёпку, чтобы он поскорее к ней туда втянулся, и Стёпкины зубы при каждом рывке звучно щёлкали, рёбра трещали, а босые ноги отрывались от пола.

А Ванька, как ни странно, ничего не замечал. Он безмолвно таращился в потолок и был похож на древнегреческую статую. Помогать дёргающемуся в шаге от него Степану он даже и не думал. Он, честно говоря, вообще сейчас ни о чём не думал. Время настолько замедлило ход, что для него почти совсем остановилось.

Никогда ещё Стёпке не было так плохо и так страшно. Он погибал. Погибал среди бела дня, в собственной квартире, в первые дни каникул, в самом расцвете сил и лет. И почувствовав всем своим полузадушенным существом, что спасения нет и что его вот-вот окончательно и безвозвратно утянет в жуткое КУДА-ТО, он в последнем усилии вцепился в Ваньку так же крепко, как неведомая сила вцепилась в него самого.

Потревоженное время нехотя сдвинулось с мёртвой точки, шестерёнки мировых часов завертелись, и Ваньке волей-неволей пришлось принять самое деятельное участие в творящемся рядом с ним безобразии. И сделал он это с присущей ему изобретательностью: дико заорал во весь свой неслабый голос, выронил книгу и принялся отдирать от себя Стёпкины руки. И у него при этом было такое лицо, как будто на него набросился в тёмном подъезде кровожадный маньяк-людоед, только что сжевавший парочку соседских старушек и возжелавший заесть их аппетитным школьником.

— Уйди, дурак! Отцепись от меня! А-а-а!

Но Стёпка отцепляться не хотел ни в какую, потому что упитанный Ванька был для него, как якорь: отпустишь — сразу унесёт.

А наглая потусторонняя сила не унималась, она всё тянула и тянула — теперь уже двоих, — и Стёпка на себе очень хорошо ощутил, что чувствует джинн, когда ему против воли приходится просачиваться в бутылку через слишком узкое горлышко.

Ванька был тяжёл, но даже его немалый вес, основательно усиленный пирожками, отсрочил развязку всего лишь на несколько жалких секунд. Очередной мощный рывок сломил сопротивление мальчишек. Комната исказилась самым чудовищным образом, распухла вдруг до немыслимых размеров; потолок унёсся в неразличимую вышину, пол провалился вниз, и — ЧПОК!!! — такой привычный, надёжный, обжитый и такой, как оказалось, любимый мир почти беззвучно лопнул мыльным пузырём.

Из залитой солнечным светом комнаты мальчишки попали в непроницаемый мрак потусторонья, ни лучика света не было в котором, ни слабейшего мерцания далёкой звезды, ни намёка на твёрдую землю под ногами. Ванька уже не вырывался, он всеми четырьмя конечностями вцепился в Стёпку, а Стёпка, само собой, точно так же вцепился в Ваньку. Пожелай кто-нибудь сейчас оторвать их друг от друга — ни за что не оторвал бы. Неуловимую долю секунды они висели во мраке… Потом удерживающая их сила вдруг исчезла, и они полетели вниз, крутясь и крича от ужаса, и падали они всё глубже и глубже и никак не могли хоть куда-нибудь упасть.

А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!..

А в опустевшей столь неожиданно комнате осталась лежать на полу выроненная Ванькой книга. Она лежала обложкой вверх, и рисунок на обложке был уже совсем другой, и название почему-то тоже изменилось… Только некому было это заметить и некому было этому удивиться.

 

Глава вторая, в которой демоны встречаются с гоблином и узнают, что они демоны

Падать страшно всегда — даже с дивана на пол. Падать же вот так, провалившись среди бела дня в бездонную внепространственную дыру, которой просто не должно существовать по всем законам физики и правилам геометрии, в тысячу раз страшнее. Особенно, если это падение застало тебя врасплох, и ты не успел к нему морально подготовиться. И пусть тугой воздух не свистит в ушах и не рвёт в клочья одежду, и не видна внизу стремительно приближающаяся земля, — всё равно душа обмирает до бесчувствия, а сердце вот-вот остановится навсегда.

Они падали долго, может быть, целую вечность. Летели куда-то вниз, надрываясь в отчаянном крике. Наорались, что называется, от души и на всю оставшуюся жизнь. Не каждому мальчишке в наше время удаётся так поорать. Стёпке с Ванькой удалось.

Падение прекратилось незаметно и, к счастью, совсем не так, как обычно прекращаются все нормальные человеческие падения. Не было ни удара, ни хруста сломанных костей, ни (вот удача!) мозгов на асфальте. Просто мир остановился, перестал вращаться, тела обрели привычный вес… И всё кончилось. Очень тихо и спокойно. Однако мальчишки по инерции ещё некоторое время продолжали самозабвенно голосить, обхватив друг друга в предсмертном, как им казалось, объятии и отчаянно жмурясь, чтобы не увидеть ненароком что-нибудь страшное.

Потом до них дошло, что надрываться, в общем-то, не из-за чего, поскольку они уже почему-то никуда не падают, а преспокойно стоят на твёрдом и холодном полу — или земле? — и всё у них на месте: и руки, и ноги, и головы. А если нет падения, то и орать получается незачем. Стёпка замолчал первым. Ванька ещё немного позавывал для порядка, но вдохновение уже кончилось, и он тоже замолк. И сразу же у обоих возникло твёрдое ощущение, что на самом деле они никуда не падали, и весь только что случившийся ужас им просто почудился.

Нужно было что-то предпринимать. Стёпка после недолгого колебания решился открыть глаза. И открыл. И ничего сначала не увидел. Вокруг был всё тот же пугающий мрак. Перед глазами плавали назойливые фиолетовые круги. И ещё что-то смутно мерцало несколько левее и ниже Ванькиного плеча. Стёпка помотал головой, проморгался, и круги исчезли, а мерцание обрело резкость и превратилось в трепещущий, чуть потрескивающий огонёк, под которым желтовато светилась подтаявшая неровная верхушка толстой свечи.

«Откуда здесь взялась горящая свеча? И чем это так неприятно пахнет? Это не моя комната! Значит, мы всё таки в самом деле куда-то провалились. Значит, не почудилось!»

Помещение, на холодном каменном полу которого они сейчас стояли, разглядеть было невозможно. Угадывались во мраке какие-то шкафы, что-то похожее на проём окна, массивные балки низкого потолка. Стёпка поводил глазами по сторонам, затем остановил взгляд на столе. Стол тоже был каменный, очень массивный и широкий. На нём лежала стопка больших старинных книг, и стояли в грубоватом витом канделябре три свечи: одна из них горела, а от двух других поднимались вверх тонкие струйки дыма.

За столом сидел съёжившийся лохматый человечек. В его испуганных глазах отражался огонёк свечи: в каждом глазу по огоньку.

Человечек молчал. И Стёпка молчал. Так они и молчали, глядя в неописуемом изумлении друг на друга. Потом человечек моргнул и стал потихоньку сползать под стол, собираясь, видимо, спрятаться там от невесть откуда появившихся гостей.

«Ты кто?» — хотел спросить Стёпка, но из его пересохшего горла вырвался лишь нечленораздельный хрип. Стёпка с трудом сглотнул и прокашлялся.

Человечек вздрогнул, заслонился ладошками и возопил вдруг тоненьким голоском:

— Горе мне, неумелому, горе! Пощади, о демон, что нарушил спокойное течение твоей жизни!

— Ты кто такой? — на этот раз горло Стёпку не подвело.

Человечек кулем вывалился из-за стола, бухнулся на колени и с силой ударился лбом об пол:

— О пощаде смиреннейше молю! Не губи, смилуйся!

Ненормальный какой-то, подумал Стёпка, на побирушку похож, и голос противный.

Ванька наконец тоже осмелился открыть глаза. Но так как он стоял спиной к столу, он увидел только большую двухголовую тень на стене.

— Кто это кричит? — спросил он шёпотом.

— А я почём знаю, — сказал Стёпка. — Псих какой-то на полу валяется. О пощаде просит.

Ванька оглянулся. Человечек как раз боязливо поднял голову. Увидев две пары смотрящих на него глаз, он простёр вперёд руки и завопил с ещё большим усердием:

— Яви свою милость, о двухголовый! Прости великодушно слугу неразумного!

— Сам ты двухголовый, — прохрипел Стёпка.

Ему надоело стоять в обнимку и он стал отдирать от себя Ванькины руки. Ванька слабо сопротивлялся — ему всё ещё было не по себе.

Ужасный двухголовый демон разрывал сам себя на две половинки! Зрелище не для слабонервных. Человечек обречённо взвыл, уткнулся лицом в колени и закрыл голову руками.

Стоять босиком на холодном каменном полу было не очень-то приятно. Избавившись кое-как от цепких Ванькиных рук, Стёпка шагнул и невысокому прочно сбитому табурету и уселся на него, поджав под себя ноги. Пламя свечи затрепетало и качнулось в сторону, словно испугалось, что его сейчас погасят.

Ванька остался стоять на месте «приземления» и выглядел пень пнём, что с ним, впрочем, довольно часто случалось, особенно на уроках литературы.

— Где мы? — спросил он, испуганно глядя на Стёпку. — Что это такое было?

Стёпка в ответ только плечами пожал. Он и сам ничего не мог понять, и потому у него в животе слегка подсасывало, и хотелось поскорее увериться в том, что всё будет нормально и ничего плохого не произошло, и что вообще это жуткое падение им просто почудилось.

Человечек на полу понимал, наверное, всё. Он судорожно вздохнул, но объяснять почему-то ничего не захотел. Боится, подумал Стёпка, неужели это мы его так напугали? Он прислушался к себе: страха в нём уже не было, страх куда-то ушёл, только в голове слегка шумело. Вначале, когда Стёпку схватило и поволокло, он, что и говорить, здорово перетрусил, перепугался так, что неприятно и вспоминать. Зря, видимо, испугался, ведь ничего страшного с ним пока не случилось. Ну, угодили куда-то. Ну, покричали. Сейчас подумаем, оглядимся и разберёмся… может быть.

Он посмотрел на высокий потолок, не провалились ли они, в самом деле, в подвал? Нет, не провалились. Никаких подходящих отверстий в грубом, с выступающими рёбрами поперечных балок потолке не наблюдалось. Тогда что? Неужели нас похитили какие-нибудь… неизвестно кто? Но зачем мы им нужны? И как бы они нас смогли похитить из закрытой квартиры? Нет, так не бывает! Не бы-ва-ет, и делайте со мной, что хотите! Бред это всё, кошмар и сон! Только что собирались с Ванесом к дедушке на дачу, вот и стекло увеличительное в кармане джинсов лежит и ножичек тоже; только что всё было просто и понятно. И вдруг — на тебе! Шмяк, бряк, сюрприз. Получите и распишитесь.

— Это всё из-за тебя! — сообразил наконец Ванька. Его, видимо, терзали сейчас те же мысли и сомнения. — Расселся тут! Ты зачем набросился на меня, как психованный? Озверел совсем, да?

Спорить с ним Стёпке не хотелось. Настроения не было. У Ваньки всегда так: виноват тот, кто на глаза первый попадётся. А подумать хорошенько терпения не хватает.

Между тем совсем рядом находился человек, который мог ответить если не на все вопросы, то хотя бы на самые важные. И сидел этот человек тише воды ниже травы и даже почти не дышал. Дрожал только очень сильно.

— Тебя как зовут? — спросил его Стёпка, потому что надо же было с чего-то начинать разговор.

Человечек ещё сильнее вжал голову в плечи и ничего не ответил.

— Ты оглох, что ли? — взъярился Ванька. — Разговаривать умеешь?

Человечек часто закивал, по-прежнему не поднимая глаз. Было в его трясущейся фигуре что - то жалкое, какая-то забитая рабская покорность. Неприятно даже было на него смотреть.

— Ну и отвечай тогда на вопрос! Имя твоё как?

— Смаклой меня зовут, — проскулил человечек.

— Сма… Что-о-о? — Ванька широко открытыми глазами уставился на Стёпку, и они уже хором вскричали:

— Как ты сказал?!

— Пощади, о раздвоившийся! — заголосил человечек, проворно уползая под стол. — Нету в том моей вины! Это меня деда так назвал! Не губи!

— Врёшь! — страшно прошипел Стёпка. — Врёшь, гад!

— Костями предков моих клянусь, правду говорю! — сквозь слёзы возразил человечек. — Смакла я, Смакла! Серафианов младший слуга. А теперь твори со мной, что пожелаешь! Ничего боле не бою-у-у-усь! — но из-под стола не вылез.

Стёпку с размаху окатила жаркая волна, а потом ещё одна — холодная. В голове сделалось ясно и звонко. Всё разом встало на свои места: и книга, и заклинание, и сумасшедшее падение неизвестно куда, и комната эта чужая со свечами… Этого не могло быть, но это было!

СВЕРШИЛОСЬ!

ПРОИЗОШЛО!

С ним произошло, на самом деле, взаправду, не во сне! Он закрыл глаза и на несколько секунд задержал дыхание, чтобы унять бешено колотящееся сердце. В груди набухало невыразимое никакими словами пронзительное ощущение огромного счастья. «Всё, сейчас я умру, — подумал он, воспаряя над табуретом, — а говорили, что чудес не бывает». И даже он сам в это почти поверил. А они бывают!

БЫВАЮТ!!!

Стёпка даже засмеялся от небывалого восторга. Это ж надо — угодить в книгу, вернее, в мир, описанный в той, непонятно откуда взявшейся книге. В сказочный мир, в мир фэнтези, в мир магов, колдунов, гоблинов, драконов и чудес! По-настоящему угодить, взаправду, не во сне, не в мечтах, а живьём! Ха-ха!

Он поверил в это сразу и окончательно. Ни на секунду не засомневался. Уж очень ему хотелось в ЭТО поверить. Он прочитал так много сказочных и фантастических повестей, столько раз мысленно переносился в выдуманные миры и страны, так часто мечтал оказаться в них наяву, что теперь ему ничего не стоило принять реальность свершившегося с ним чуда. Он даже испытал что-то вроде облегчения: мол, ну наконец-то произошло! Дождался! А то ведь казалось, что уже никогда-никогда…

Он протянул руку и коснулся стола. Осторожно, словно боялся спугнуть. Стол был настоящий, каменный, шершавый, чуть прохладный. И всё вокруг тоже было настоящее и совсем не походило на сон или бред воспалённого воображения. Эти тяжёлые манускрипты на столе, эти восковые свечи, незнакомые запахи, грубый табурет, каменные плиты пола, ночь за узким зарешечённым окном, Смакла, наконец, притаившийся под столом, — всё убеждало Стёпку в том, что они действительно попали… куда-то. Интересно, куда? Книгу он прочитать не успел и совершенно ничего об этом мире не знал, кроме нескольких названий. Таёжное княжество, Великая Весь и что-то там ещё. Но с другой стороны, может, это и к лучшему.

До Ваньки тоже постепенно начало доходить.

— Это мы что?.. — промямлил он. — Это мы куда? Туда, что ли?

— Туда, туда, — успокоил его Стёпка, поудобнее устраиваясь на табурете. — Куда же ещё!

— Почему? — Ванька иногда бывал на удивление тупым.

— Заклинание надо было потише читать.

— А я знал?!

— Теперь будешь знать.

— А если мне это не нравится? — не слишком решительно попробовал возмутиться Ванька.

— Ха-ха! — безжалостно сказал Стёпка. — Скажи ещё, что ты к маме хочешь.

— Кроссовки хочу, — пожаловался Ванька. — Ногам холодно, а у них тут ковров нет. Ходи теперь в одних носках, простудиться можно.

Он вдруг сильно ущипнул себя за щёку, так что даже слёзы на глазах выступили. Потом подумал и ущипнул себя ещё и за ухо. Для верности. Только ничего у него не получилось: он не проснулся.

Стёпка щипать себя не собирался. Во-первых, больно, а во-вторых… Во-вторых, вдруг возьмёшь и в самом деле проснёшься! И не будет тогда никакого волшебства, никакого приключения, а одно сплошное разочарование и сожаление, что всё так быстро и неинтересно кончилось. Щипай потом себя хоть защипайся… Нет уж, даже если это и сон, лучше пока не просыпаться и досмотреть до конца.

В комнате было не только темно, но ещё и очень тихо. Дома, например, такой тишины никогда не бывает. Там всегда что-нибудь шумит, холодильник работает, соседи за стеной стучат, доносится с улицы гул проезжающих машин, самолёты иногда пролетают. А тут… Стёпка изо всех сил прислушался и не услышал ровным счётом ничего. Словно вату в уши натолкали.

— Тихо как, — прошелестел и Ванька, испуганно тараща глаза в дальний угол, где, как ему почудилось, притаился во мраке кто-то страшный.

Стёпке от такой ненормальной тишины стало неуютно. Приключение приключением, а бояться он пока ещё не разучился. Ему захотелось зажечь потухшие свечи. У него не сразу это получилось, всё же он не привык пользоваться свечами. Горячий воск ощутимо обжигал пальцы, и Стёпка ещё раз убедился в том, что вокруг них никакой не сон, а самая взаправдашняя явь. Так что зря Ванька себя щипал.

Сразу сделалось заметно светлее. Одна свеча тлела еле-еле, а три — горели ровно и весело. Как лампочки. Свечи были магические, это Стёпка сразу понял, потому что какими же ещё свечами мог пользоваться чародей?

И при ярком свете трёх магических свечей в комнате чародея Серафиана обнаружилось множество интереснейших вещей. Они словно выступили из темноты, обретя очертания, размер, цвет и блеск… и разглядывать их можно было бесконечно.

В дальнем углу никто, разумеется, не таился. Просто стояли у стены высокие рыцарские латы без шлема, без левой руки и с большой оплавленной дырой в выпуклой нагрудной пластине. В неровном свете свечей латы казались живыми, они словно переминались с ноги на ногу и устало поводили плечами.

— Вот это да! — тут же восхитился Ванька. — Вот это мне нравится!

Прямо напротив стола висел на длинной цепи трёхметровый меч с неимоверно древним, безжалостно выщербленным клинком. Людоедский меч! Багровые отблески пробегали по нему от рукояти до кончика и стекали на пол тяжёлыми каплями. Под мечом, на неровных каменных плитах уже расползлась приличная бурая лужа. Кровь съеденных пленников, кровь невинных жертв и незадачливых смельчаков, пытавшихся и не сумевших победить злодея в честном бою.

Стёпка сморгнул — и наваждение исчезло. Не было ни капель, ни крови… Померещилось.

У окна на специальной подставке стоял тяжёлый арбалет с мудрёным механизмом взвода и ослабленной тетивой из драконьих жил. Почему-то Стёпка решил, что жилы именно драконьи. Выточенный из тёмного дерева, отполированный руками и временем, прекрасный в своей завораживающей мощи, арбалет так и просился в руки. Толстые арбалетные болты с широкими и очень длинными наконечниками лежали рядом — бери и заряжай. Только тетиву натяни, если сил хватит.

Сердце какого мальчишки не дрогнуло бы при виде настоящего боевого арбалета, настоящих рыцарских доспехов и взаправдашнего людоедского меча? Сразу забылся и испуг, и жуткое падение в никуда, и холодный пол под ногами. Ради такого можно и пострадать.

— Как думаешь, далеко бьёт? — спросил Ванька, лаская жадным взором лакированное арбалетное ложе с вырезанной на нём волчьей головой.

— Да уж, наверное, не близко. Видишь, какой здоровенный. Спорим, тебе такой не удержать.

— Ха! — отмахнулся Ванька. — Одной левой. Я батину вертикалку спокойно держу, а она, знаешь, какая тяжёлая.

— Стрельнуть бы, — у Ваньки руки чесались опробовать это чудо средневековой оружейной техники. Куда там дедушкину «настоящему» луку с тетивой из обыкновенной лески!

Впрочем, оружия в комнате было не так уж и много. Всё-таки здесь чародей обитал, а не воевода какой-нибудь, прославленный в боях и сечах. Главным сокровищем Серафиана — это сразу бросалось в глаза — были книги. Вот их-то в комнате имелось как раз много, очень даже много. На столе, на полках, на стульях, в нишах и просто на полу вдоль стен лежали, стояли, валялись и громоздились десятки и десятки книг. Книги в толстых переплётах из свиной кожи с бронзовыми застёжками и без; книги, зачитанные чуть ли не до дыр и совсем новые, только что вышедшие из-под пера переписчика; книги изрядно попорченные крысами и даже огнём; книги большие и маленькие, тонкие, толстые и невероятно толстые; книги, которыми постоянно пользовался чародей, творя заклинания и удивительные магические превращения… И Стёпка проникся уважением к хозяину комнаты, который был, сразу видно, не только очень образованным человеком, почти профессором или даже академиком чародейных наук, но ещё и храбрым воином. Судя по доспеху, чародей Серафиан побывал не в одном бою и получил немало тяжких ран. Вон какая жуткая дыра зияет в нагрудной пластине. Словно бронебойным в упор шарахнуло. И как он только ухитрился выжить после такого попадания. Без магии, разумеется, не обошлось. Да и людоедский меч, можно поспорить, тоже неспроста здесь висит. Наверное, сам Серафиан этого людоеда и победил, а меч на память себе оставил, как честно добытый в бою трофей.

Стёпка взял с полки первую попавшуюся под руки книгу, раскрыл наугад, поразглядывал с минуту непонятные крючковатые каракули, ничего, разумеется, не понял, перелистнул ещё несколько сделанных из непривычно грубой бумаги страниц… И ему вдруг стало до того не по себе, до того неуютно и страшно, что он захлопнул книгу и поскорее поставил её на место, словно это не книга была, а жаба какая-нибудь или змея ядовитая, которую он по ошибке схватил, и она его едва не укусила. Не сразу до него дошло, что эта книга специально так заколдована была, чтобы её кто попало не открывал и не читал. И на другие книги тоже, видимо, было наложено какое-то заклятие, потому что у него пропало всякое желание не то что открывать их, а и даже просто разглядывать. И когда он нарочно, для того, чтобы уж наверняка убедиться, дотронулся до корешка лежащей на краю стола книги, ему опять показалось, что эта книга сейчас вцепится в его палец острыми зубами. Он в испуге отдёрнул руку, затем осторожно вытянул шею и попытался прочитать название. «Яды и противоядия» было написано на обложке затейливой вязью. Понятно почему чародей защищает такие книги заклинаниями.

А вот Ваньку и без защитных заклятий не интересовали чародейские книги. Его интересовал людоедский меч, тем более что разглядывать его не мешали никакие заклинания. Ванька ходил вдоль меча, оценивающе причмокивал, покачивал головой, сверкал глазами, но рукам пока воли не давал, хотя видно было, что ему до смерти хочется потрогать меч.

Младший слуга, как залез под стол, так и сидел там, не подавая, как говорится, никаких признаков жизни. Даже зубами перестал стучать. Словно испарился или просочился в подпол.

— Эй, хозяин! — окликнул его Стёпка. — Ты куда пропал?

Смакла под столом тяжёло вздохнул, но не отозвался. Он, бедняга, уже было решил, что ужасные демоны о нём забыли, а теперь выяснилось, что нет, не забыли. И он опять застучал зубами. С той самой минуты, когда после заклинания в комнате что-то завыло, загудело и появилось вдруг из ниоткуда кошмарное двухголовое чудовище, орущее дурным голосом, а вовсе не тот безобидный демон, на которого было рассчитано по мнению Смаклы заклинание, — с той самой минуты гоблин пребывал во власти неописуемого ужаса. Он уже тысячу раз покаялся, что затеял столь опасное, как выяснилось, дело, что ему вообще пришло в голову вызывать втихомолку демона, и теперь, таясь под столом, об одном лишь молил он всех своих предков до двунадесятого колена — чтобы они помогли ему выбраться из этой передряги живым и по возможности невредимым, и ежели помогут, то он никогда, никогда боле… Даже не взглянет, даже не помыслит…

— Смакла! — требовательно повторил Стёпка. — Я ведь знаю, что ты здесь. Вылазь!

— Не вылезу! — прошелестело из-под стола.

— Почему?

— Боюся!

— Видали! — возмутился Ванька, отрываясь на миг от созерцания чудовищного меча. — Боится он! Как без спросу в чужие книги нос свой неумытый совать и заклинания всякие нехорошие говорить, так он смелый! А как отвечать за свои дела, так он боится, видите ли! Вылазь сейчас же, а не то как сделаю с тобой сам не знаю что!..

— Я не хотел! — с непритворным отчаянием воскликнул Смакла.

— А мы хотели? Вылазь, кому говорю!

— Вы меня съедите!

Ванька только фыркнул в ответ:

— Вообще-то мы гоблинами не питаемся… Но если ты и дальше будешь упрямиться…

— Ладно, вылезу, — Смакла завозился и послушно выполз на четвереньках из-под стола, бормоча что-то непонятное, наверное, какое-то заклинание, защищающее от злобных демонов. Словно побитая собака дополз он до середины комнаты и замер, пряча глаза.

— Ты чего трясёшься? — спросил Ванька весело. Свой собственный испуг он уже напрочь забыл. — Боисся?

— Знамо, боюся, — Смакла ещё сильнее застучал зубами.

— А чего ты боисся? Неужели мы страшнее тебя?

— Знамо, страшнее. Все демоны шибко страшные, о двух… о раздвоившийся.

— Какие же мы демоны? — удивился Стёпка, повертев перед собой свои обычные — без когтей, без чешуи и шерсти — руки.

— Знамо, какие. Демоны-сполнители. Сусчества суть потустороннешние, — пояснил Смакла. Он осторожно раздвинул пальцы и одним глазом посмотрел на Ваньку.

Ванька показал ему язык.

У Смаклы отвисла челюсть. Стёпка испугался, что гоблин сейчас упадёт в обморок, но Смакла в обморок не хотел. Некоторое время он отрешённо смотрел на Ваньку, потом в его глазах появилось осмысленное выражение.

— Потустороннешние, — повторил он уже совершенно другим голосом. — Сполнители.

Вскочив на ноги, он метнулся вдруг к столу и уткнулся в раскрытую книгу, как-то разом забыв о присутствии страшных демонов, которых только что боялся чуть ли не до потери сознания.

— «… демон — сусчество суть постусторонн… нешнее, являясь сус… суб… танцией неодушелвённой, воли собственной иметь не могёт и потому подчиняться обязан вызвавшему его, аки пёс преданный, и выполнять должон все его пожелания со всяческим рвением и умением в пределах своего могусчества и компе… конте… нтеции.»

Вот!

С трудом прочтя этот маловразумительный на Стёпкин взгляд текст, Смакла облегчённо вздохнул, вытер со лба пот и рухнул на стул. Страха в нём как не бывало. Словно вдруг подменили его. Словно бы и не он несколько минут назад стучал под столом перепуганными костями. И теперь Стёпка смог разглядеть его получше.

Смакла был не просто младший слуга. Он был мальчишка. Причём, он был младше Стёпки года примерно на два. У него было довольно приятное, слегка лукавое лицо проныры, страшно чумазое и словно бы нарочно вымазанное сажей. Жесткие нечёсаные волосы торчали во все стороны в «художественном беспорядке», как сказала бы мама, доведись ей встретиться со Смаклой лицом к лицу. Под густыми бровями сверкали пронзительные чёрные глаза, а щёки у Смаклы были ещё больше, чем у Ваньки. В общем, это был довольно упитанный слуга и, судя по его отнюдь не измождённому виду, он вовсе не был измучен непосильным трудом. И на гоблина, на такого гоблина, какими их представлял себе Стёпка, он ни в малейшей степени не походил. Уши слегка великоваты, и мелкие зубы во рту непривычно остры, но и только.

— Ф-фу! А уж я-то как перепужался! — пояснил Смакла с довольной усмешкой человека, чудом избежавшего смертельной опасности. — В первый раз, бают, завсегда страшно. Правду бают. Кабы заране знал, ни за что не взялся бы демонов вызывать.

— Ну и что? — спросил Стёпка.

— Ну и то, о раздвоившийся, — Смакла повёл грязным пальцем по пергаментной странице.

«А ежели демон строптивость выкажет либо нежелание подчиняться воле вызвавшего его, применить к упрямцу надлежит одну за другой три спетени принужения, для чего произнесть магическую фолмуру…»

Остальное Смакла прочитал про себя. Он и это уже умел, научился недавно с превеликим, надо сказать, трудом.

— Всё равно ничего не понял, — признался Стёпка. — Ты по-простому объяснить можешь?

— И по-простому могём, и по-всякому, — Смакла с важным видом развалился на стуле, и ноги на стол не забросил, видимо, лишь потому, что стол был высоковат. — Ну дык вот что я тебе… вам скажу. Я тебя… вас не для того вызвал, чтобы языком попусту чесать. ПонЯли?

— А для чего? — не ожидая никакого подвоха, поинтересовался Ванька.

— А для того, чтобы ты… вы… сполнили мои желания, — глаза у Смаклы нехорошо горели, и весь он просто-таки излучал неземной восторг и сладостное предвкушение.

— Ого! — Стёпка с Ванькой переглянулись, подумав об одном и том же. Им почему-то совсем не хотелось выполнять желания этого неумытого гоблинёнка. Неизвестно ещё, между прочим, какие желания.

Смакла, надо отдать ему должное, не стал их попусту томить и без промедления ввёл в курс дела.

— Я желаю… — он закатил глаза к тёмному потолку. — Желаю обернуться сильше всех! Сильше Махея, сильше даже… Бочени! Ещё желаю себе хутор. Оченно большой! Как у Выграты из Подболотья. Дом чтобы крепкий, хозяйство справное, скотины поболе, амбары чтобы полные… Крупорушку опять же не забудьте! Энто — второе желание! После ещё — шибко много золота! Чтобы я был самый богатый. Шибко много золота! И пущай оно в подполе будет схоронено, а в подпол никто, окромя меня, войти не мог. Ну, такие двери умельцы проворят, что ежели чужой кто влез — хряп! — и в мочало! Или псов-оборотней туда с отравными клыками…

— И всё? — спросил слегка оглушённый Стёпка. — Может, ещё чего пожелаешь? Давай уж выкладывай сразу, не стесняйся.

— Не, боле ничего, — сказал Смакла, переводя дух. — Три желания зараз только дозволено.

— Круто, — признал Ванька. — А хутор где, говоришь?

— Ага! — спохватился Смакла. — Хутор чтобы на старом Княжьем тракте, у верхней переправы через Лишаиху. Самое прибытошное место.

— Поня-атно… Ну а мы-то здесь при чём?

Смакла даже подпрыгнул:

— При том! При всём! Вы — демоны-сполнители! Я вас вызвал по всем законам магии и изъявил свою ясную волю! Вот и сполняйте. И пошибче, не то вскорости Серафиан возвернётся.

— Что значит сполняйте? Мы что, тебе хутор строить должны, так что ли?

— А как же!

— Вот ещё! Делать нам больше нечего! Да и не умеем мы хутора строить!

— Ничего не ведаю и ведать не желаю! — отрезал Смакла, заметно помрачнев. — Мне в ваших демонских ухватках разбираться несподручно. Хотите стройте, хотите отымите у кого-нито… Но чтобы к утру у меня во владении имелся хутор. И всё остатнее к нему в полный придаток.

Мальчишки переглянулись. Ванька пожал плечами.

— Интересно получается, — протянул он. — Сначала похитил нас без спросу, а теперь ещё и приказывать вздумал. Мы к тебе, между прочим, в услужение не нанимались, понял, ты, щекан неумытый!

— Явились по моему зову, значить, нанялись! — убеждённо заявил Смакла, и возразить на это было нечего. Кого, скажите на милость, интересует, что они явились сюда не по своей воле?

Стёпка не ощущал в себе никаких демонских сил. Ну совершенно никаких. Он абсолютно точно знал, что не может построить или отобрать какой-нибудь хутор. Смешно было бы об этом даже думать. И где золото взять, тоже не знает. А если бы и знал, то с какой стати отдавать это золото совершенно чужому и незнакомому гоблину? И вообще всё это ему очень и очень не нравилось. Не похоже всё это было на волшебное приключение, каким он его себе обычно представлял. Кажется, он совершенно неправильно всё себе представлял. Подвиги разные да чудеса удивительные. Вот тебе и подвиги, вот тебе и чудеса. Неужели и в самом деле придётся амбары строить и подвалы копать? Не хотелось бы.

— Я жду, — очень неприятным голосом напомнил о себе Смакла. Он исподлобья смотрел на мальчишек и барабанил грязными пальцами по столу. — Почто мешкаете?

— Слушай ты, неумытый!.. — вскипел Ванька, но Степан удержал его:

— Погоди, Ванес! Знаешь, Смакла, ты, наверное, в самом деле ошибся. Мы не демоны и мы тебе ничего…

— Ах, так! — вскричал Смакла, не дослушав. — Упрямитесь! Своевольничаете! «А ежели демон строптивость выкажет…» Вот я вас сейчас тремя спете… сметенями принужения!

— Ну, валяй, валяй, — разрешил Стёпка. Он почему-то не боялся ни трёх, ни тридцати трёх Смаклиных «сметеней».

— Первая спетень! — торжествующе провозгласил гоблин, тыча растопыренными пальцами левой руки то в Стёпкину сторону, то в Ванькину. — Принужение страхом! Ширварас-с-са! — и он сделал рукой такое движение, словно свернул голову цыплёнку.

— Ой, страшно! — притворно взвизгнул Ванька тоненьким голоском. — Ой, боюся!

— … юся! — повторило короткое комнатное эхо.

И больше ничего не произошло.

— Вторая спетень! — не растерялся Смакла. — Принужение болью! Замбрамар-р-р-ра!

Он вложил в это заклинание столько решимости, сколько смог в себе обнаружить и даже ещё чуть-чуть больше. И рукой двинул гораздо решительнее, уже не цыплёнку голову отрывая, а по меньшей мере гусю. Только это не помогло. Принужение не сработало.

— Всё? — ехидно поинтересовался Ванька. — Может, ещё разок попробуешь для верности.

— Третья спетень принужения! — провозгласил Смакла страшным голосом, едва удерживаясь при этом от слёз. — Принужение огнём! Фарахарафарайр-р-р-ра!

Подвернись в этот момент под руки мамонт, лишился бы бедный зверь не только хобота, но и ушей, с таким отчаянием изобразил Смакла магический жест.

Свечи дружно мигнули. Минута, растянувшаяся для младшего слуги чуть ли не на час, прошла в дружном напряжённом молчании. Свечи помедлили и робко мигнули ещё раз.

И всё.

Мальчишки смотрели на Смаклу и улыбались. Всё-таки здорово, что не придётся строить хутора и добывать неизвестно откуда золото. Есть всё-таки на белом свете справедливость. Даже если этот мир магический и, возможно, не совсем белый. У Смаклы дрожали губы. Поняв, что больше ждать нечего, он рухнул на колени.

— Пощадите! Ничего мне не надобно! Ошибся я! Горе мне, бестолковому, горе!

— Вот это другой разговор! — обрадовался Ванька. — А то раскомандовался тут! Нашёл себе… гастарбайтеров!

— Не губите! — надрывался Смакла. — Всё отдам!

— Ладно, хватит вопить! — поморщился Стёпка. Голос у перепуганного гоблина был на редкость противный.

— О милости нижайше молю!

— Успокойся, ничего мы тебе… Закрой рот, я сказал!

Смакла замолк.

— Отвечай, несчастный, куда мы попали?

— Из-за тебя, между прочим, — добавил Ванька.

— К-к-нам, о ваши демонические велико… высоча… всемогу… владетельства.

— Куда к вам? Как оно называется?

— З-замок Летописный, о ваши… с-ства.

— А замок где?

— З-з-здеся, — Смакла опять затрясся.

— Мы и сами видим, что здеся! — рассердился Стёпка. — Ты почему такой непонятливый? Где он стоит? В каком месте?

— Н-на горе стоит.

— Щас как дам тебе по шее, — пригрозил Ванька. — Так у меня с этой горы и покатишься кувырком. Гора в каком месте стоит, тебя спрашивают! Только не говори, что здеся!

— В Т-таёжном улусе стоит.

— Это у вас страна так называется?

— Нет, это улус так прозывается.

— А улус где расположен.

— Здеся, — чуть не плача прошептал Смакла.

— У вас все здеся такие тупые или только ты один? — Ванька хлопнул себя по бокам. — Ну, ладно. Какие ещё у вас есть улусы?

— Всякие есть. Северных вурдалаков есть. Тролличьи, Повесье… Упыреллы ещё Большие и Махонькие.

— А гоблины у вас где живут? — поинтересовался Стёпка.

— Всюду живут, — в голосе Смаклы прозвучало что-то вроде гордости за своих сородичей. Вот, мол, какие мы многочисленные!

— Ну да! — обрадовался Стёпка. — Ты ведь тоже гоблин!

Смакла часто закивал:

— Гоблин я, гоблин, ваша правда.

— Не похож ты на гоблина, — уверенно заявил Ванька. — Гоблины, они, знаешь, какие! Ого!

— Я ещё вовсе молодой гоблин. Не убивайте меня, господа демоны! Пощадите мою невинную душу! Отпустите с миром!

— Опять за своё! Не собираемся мы тебя щади… э-э-э, убивать. Что мы, изверги какие! Мы поговорить хотим.

— Эй! — вдруг запоздало удивился Ванька. — А откуда ты наш язык знаешь? Ты же по-русски говоришь!

— Я «поруски» не знаю. Это вы по-нашенскому лопочите.

— Сам ты лопочешь! — оскорбился Ванес. — А мы говорим, понятно тебе! Отвечай, когда тебя спрашивают!

— Да ну, Ванес, это же просто, — пояснил начитанный Стёпка. — Так почти всегда бывает, когда кто-нибудь оказывается в магическом мире. Наверное, авторам просто скучно описывать, как главный герой никого не понимает и долго учит чужой язык. А мы же с тобой, вроде как, в книжный мир попали, в придуманный.

— Повезло нам, выходит, — обрадовался Ванька. — А то пришлось бы ещё здесь иностранный язык изучать. Мне инглиш в школе во как надоел!

— Ду ю спик гоблинш? — тут же скаламбурил Стёпка. Он вдруг вспомнил про книгу, из-за которой всё произошло. — Слушай, Ванька, а куда ты книгу дел? Она же, получается, волшебная.

— Я её там оставил, у тебя дома. От страха выронил, когда ты меня душить начал.

Стёпка подумал и решил, что это хорошо:

— Там она целее будет. Только бы Колька её никому не отдал, пока мы здесь. Интересно будет потом почитать… Смакла, а как ваш язык называется?

Гоблин несколько раз моргнул, потом неуверенно переспросил:

— Ч-чево?

— Язык как называется?

Смакла мучительно задумался, потом высунул свой язык и скосил на него глаза:

— Дак этак и прозывается.

— Как этак?

— Языком прозывается.

— Да не язык, а… Ну, речь у вас какая? Говорите вы здесь по-каковски?

— По-весски говорим. Весская речь у нас. А что?

— Да так, ничего. Страна, выходит, тоже Весская?

— Не-е. Страна не выходит. Великая Весь выходит.

— А-а-а, точно. Великая Весь. Мы же читали… Значит, вы все здесь — весичи?

— Не-е. Весичи, они в Веси живут, а мы здеся, в улусе.

— Но говорите-то по-весски.

— Знамо, по-весски.

— А почему? — Стёпка почувствовал, что у него от этих гоблинских пояснений ум за разум начал постепенно заходить.

— Все говорят, и мы говорим, — Смакла пожал плечами, потом пояснил. — По-гоблински-то мы токмо промеж собой говорим. Здеся нашу речь мало кто разумеет.

— А Серафиан этот твой… Он тоже гоблин?

— Не, — замотал головой Смакла. — Он из таёжных весичей. Не гоблин он, нет. Тайгарь он.

— Ага, — сказал Стёпка. Вот теперь кое-что стало проясняться. Похоже, что обычных людей здесь называют весичами, а таёжных — тайгарями. — Ну и как у вас здесь вообще жизнь? Что происходит? Да ты поднимись с пола-то, хватит кланяться.

Смакла послушно встал, но на мальчишек смотрел по прежнему исподлобья.

— Не знаю, — буркнул он. — Ничего не исходит.

— Ну вы же что-то здесь делаете.

— Знамо, делаем. Живём мы здеся.

— Ежу понятно, что живёте. А ещё?

— А чего вам ещё? Живём, живём, опосля помираем.

— А войны у вас какие-нибудь бушуют? — спросил Ванька, жадно разглядывая людоедский меч, к которому он уже опять подошёл, но потрогать всё ещё не осмеливался. — Ну, битвы там всякие, сражения.

— Хвала предкам, давно не бывало.

— Это хорошо, — сказал Ванька, но в его голосе прозвучало плохо скрытое сожаление. — А то в таких сказках всегда кто-нибудь хороший с кем-нибудь плохим воюет до посинения. А потом только главный герой в живых остаётся. Не хотелось бы мне ни за что ни про что получить по кумполу таким вот мечом. Или стрелу в пузо из той вон дуры, — он показал на арбалет.

Смакла угодливо захихикал:

— Демонам стрелы не страшны. Всякому то ведомо. И мечом их не порубишь, не сковали ещё тово меча.

— Демонам, может, и не страшны, но мы-то ведь не демоны.

Смаклу, однако, трудно было сбить с толку.

— Демоны, — убеждённо сказал он. — Люди этак кричать не умеют.

— Это мы от неожиданности кричали, — пояснил Ванька. Он наконец собрался с духом и потрогал людоедский меч. Меч тихонько закачался на цепи. Его лезвие давно затупилось, кость на рукояти потрескалась и частично осыпалась, но разве это имело значение. Главное, что он был настоящий. Ванька взялся обеими руками за шершавую рукоять и попробовал поднять меч. Ничего у него, конечно, не получилось, не для таких «богатырей» было выковано это внушительное оружие.

Смакла прерывисто вздохнул. Стёпка скосил на него глаза. Гоблин завороженно смотрел на Ванькины руки и словно бы чего-то ждал. Стёпка тоже посмотрел на Ваньку и ему стало ясно, чего ждал Смакла.

Ванька был уже не Ванька, а кто-то совершенно другой. Его лицо пугающе изменилось, сделалось враз чужим и недобрым. Хищным каким-то, кошмарным даже. Губы раздвинулись в жутком оскале, волосы вздыбились, пухлые щёки по-бульдожьи сползли вниз. Ванька медленно повернул голову, и на Стёпку уставились его горящие кровавым огнём, совершенно нечеловеческие глаза.

Стёпка испуганно сглотнул и попятился.

— М-мясца бы мне, — хриплым чужим голосом сказал Ванька. — Человечинки бы, а?

Он потянул на себя меч. Прикованный цепью, меч не поддался. Ванька потянул сильнее. Цепь опасно заскрипела.

— Ванес! — крикнул перепуганный Стёпка. — Отпусти его, слышишь, отпусти!

— М-мясса! Чел-ловечины! — хрипел Ванька, неистово дёргая меч.

Сейчас он его оторвёт и порубит нас на куски, подумал Стёпка. А потом съест.

— Смакла! Сделай что-нибудь!

— Поздно! — загробным голосом сказал Смакла. — Явился новый хозяин меча. Сбылося проклятие…

— До отцепись же ты от меня! — крикнул Ванька своим обычным голосом. — Стёпыч, оторви меня от этого людоеда! Не хочу больше в такое играть!

Стёпка подскочил к нему, схватил за руки и сильно дёрнул. И когда Ванькины ладони оторвались от рукояти меча, мальчишкам показалось, что рядом с ними возникла на краткий миг призрачная скелетообразная фигура гигантских размеров. Возникла и тут же пропала.

— Ф-фу! — выдохнул Ванька, тряся перед собой кистями. — Вот это меч так меч! Даже руки онемели. Что со мной такое было?

— Ты в людоеда превратился, — сказал Стёпка, радуясь, что всё кончилось хорошо. — Хотел нас сожрать. Человечину требовал.

— Это я помню, — сказал Ванька. Он вдруг облизнулся, посмотрел на Стёпку, и в его глазах отчётливо сверкнули кровавые отблески. — Я думал, что это игра такая, — он пихнул Стёпку в плечо и засмеялся. — Вот так попали мы с тобой! Никто не поверит! Давай теперь ты за меч подержишься. Я тоже хочу на людоедское превращение посмотреть. Это совсем не больно!

— Ну уж нет! — отказался Стёпка. — Не хочу в людоеда превращаться! Вдруг потом не расколдуешься!

— Я-то ведь расколдовался, — сказал Ванька, и опять в его глазах промелькнуло что-то неприятно голодное.

 

Глава третья, в которой Ванька без разрешения отправляется на экскурсию

Стёпка ещё некоторое время внимательно вглядывался в Ванькино лицо, но ничего пугающего больше не заметил. Ванес опять стал самим собой, только волосы ещё слегка дыбились. Стёпка оглянулся на гоблина:

— Смакла, о каком проклятии ты говорил?

Младший слуга боязливо передёрнул плечами:

— Бают, что однажды возвернётся хозяин меча и будет он в новом обличье.

— Людоед?

Смакла кивнул.

— А где он сейчас?

— Ему срубили голову, а потом на костре спалили и пепел над болотами развеяли. Давно, ещё при князе Крутомире. Только меч и остался.

— Остался он у них, — проворчал Ванька. — Прятать надо такие мечи куда подальше. А то в самом деле людоед вернётся. Что тогда делать будете? Мало ли кто ещё его потрогать захочет. Да и ты тоже хорош! Мог бы и предупредить!

— Да его кто ни попадя трогат, — сказал Смакла. — Он ить не для людей скован. Никому ещё не навредил.

— А мне?

— А вы не люди! Вы демоны!

— Сам ты демон! — огрызнулся Ванька, усаживаясь на краешек стола, чтобы не стоять босиком на холодном полу.

Смакла опасливо отодвинулся от него, пожевал губами и ехидно поинтересовался:

— Кто же вы тады, ежели не демоны?

— Мы? — Ванька посмотрел на гоблина сверху вниз, как старшеклассник смотрит на надоедливого первоклашку. — Мы это… Люди мы, понял.

Смакла опять захихикал:

— Да неужто ж похожи вы на людёв?

— Зато ты очень похож, — съязвил Ванька.

Смакла гордо расправил плечи и выпятил свою не слишком широкую грудь:

— А я оченно похож! Да! Гоблины — это люди! А демоны — это постустороннешние создания, воли собственной не имеющие. Никаковские вы не люди!

— Я устал с тобой спорить, — отмахнулся Ванька. — Ты бы лучше обувь нам какую-нибудь добыл. А то ты своей «хопсой, хопсой» нас без кроссовок оставил.

Не успел он это произнести, как откуда-то сверху, буквально с потолка, к их ногам упали две пары знакомых кроссовок. Ванька со Стёпкой смотрели на них в немом изумлении. Они ещё не успели привыкнуть к тому, что чудеса здесь имеют обыкновение происходить наяву и без предупреждения.

— Вот и мы так же, — пробормотал Стёпка. — С потолка шмякнулись. Ну и дела!

И ещё он подумал, что тот мир, их настоящий и не сказочный мир, совсем рядом, очень близко, чуть ли не за стеной, потому что кроссовки только что были там, стояли себе в прихожей, и вдруг — бац! — и уже здесь. В одно мгновение перенеслись. Значит, и они с Ванькой тоже могут легко и быстро вернуться. Знать бы только, какое заклинание для этого надо произнести.

А Смакла вновь повалился на колени, с испугом глядя на непонятные предметы:

— Чево это?

— Ну, если мы, по-твоему, демоны, то это, получается, наши копыта, — весело сказал Стёпка. Он влез в кроссовки и с удовольствием прошёлся по комнате, стараясь не приближаться к страшному мечу. — Совсем другое дело. Сразу себя человеком чувствуешь, а не каким-нибудь босоногим демоном.

— Мои кроссовки! — радовался Ванька, завязывая шнурки. — Клёво!

— Господа демоны! — взвыл Смакла. — Исполните ну хоть самое махонькое пожелание! Оченно вас умоляю!

— Я тебе в последний раз говорю, что никакие мы не демоны, — сказал Стёпка. — Мы… Не демоны, в общем, и всё! Я не знаю, как тебе это доказать, но ничего выполнить мы не можем. Уж извини.

— Легче лёгкого показать, — обрадовался Смакла. — В зеркало гляньте, оно вам и покажет.

Ванька тут же подскочил к большому зеркалу, заглянул в него и сразу испуганно отпрянул:

— Ой, кто это там?

— Хозяин отвечай-зеркала, — отмахнулся гоблин. — Надо в обнакновенное глянуть. В этом-то вы ничего не увидите, ежели тайного слова не знаете.

Призрачная фигура в глубине отвечай-зеркала довольно хихикала над Ванькиным испугом. Разглядеть её подробнее почему-то не получалось. Подходить к зеркалу вплотную Стёпка не решился, а издалека он сумел определить только то, что хозяин — это пожилой мужчина без бороды, но с очень густой шевелюрой.

— А где у вас обнакновенное? — неуверенно поинтересовался Ванька, отходя подальше от стены.

— Туточки оно, — Смакла снял с полки и положил на стол небольшое ручное зеркальце в бронзовой, кажется, оправе.

Но пуганый Ванька уже не доверял здешним зеркалам. Поэтому рисковать пришлось Стёпке. Он встал поближе к свету, осторожно посмотрел в зеркало, готовый, кажется, ко всему… И не увидел себя! Он не отражался! Свечи отражались, Смакла отражался, даже людоедский меч отражался, а его собственное лицо отражаться не желало. Или желало, но не могло. Странное это было ощущение: словно ты здесь и в то же время тебя нет. Как будто в невидимку превратился. А жаль, между прочим, что не в невидимку. Тоже неплохо было бы, ходи себе везде и никто тебя не видит.

Убедившись, что с другом ничего плохого не произошло, осмелился заглянуть в зеркальце и Ванька. Разумеется, он тоже не отразился. Стёпку это обрадовало — всё ж-таки не одному страдать, — а Ваньку огорчило.

— Неправильные у вас какие-то зеркала, — недовольно сказал он. — Совсем не то отражают. Каких-то уродов только показывают, а нормальных людей — не хотят.

— Потому как вы — демоны, — пояснил Смакла со знанием дела. — И всё у вас вовсе неправдишное. Разве ж у людёв белые копыта бывают?

— А дураки среди людёв бывают? — захохотал Ванька. — Или только среди гоблинов? Где ты копыта увидал? Это же кроссовки, лапти такие современные, понял!

— Всё одно вы демоны, — Смакла впервые осмелился посмотреть Стёпке в глаза. — Уходите, а! Возвертайтесь к себе, а я другое заклинание опосля спробую.

— Разбогатеть хочешь, да? — спросил Стёпка.

Гоблин не стал кривить душой:

— Знамо, хочу. А иначе на кой бы мне демоны-то сдалися! Умаялся я ужо горшки смрадные выносить да гномов веником распугивать. Мне ить ещё два лета с лишком на Серафиана спину крючить.

— А ты обратно-то нас отправить сумеешь? — забеспокоился Ванька. — Мы ведь тут у тебя надолго задерживаться не собираемся. Мне домой кровь из носу к пяти вернуться надо.

— Дело нехитрое, — уяснив, что демоны вскоре его покинут, гоблин заметно приободрился. — И кровь из носа вовсе не надобна. Прочёл заклинание с конца в начало — и готово. Зараз могу…

— Не-не-не! — запротестовал Ванька. — Ты что! Мы же ещё ничего не успели посмотреть. Нам же интересно. Я, например, ещё ни одного настоящего замка не видел. Только в кино… А у вас привидения водятся?

— Давно всех повывели, — Смакла взъерошил свои и без того лохматые волосы. — Да вы, не иначе, демоны-соглядатаи! Они ить тоже завсегда всё вынюхивают. Я знаю.

— Нет, — возразил Стёпка. — Какие же мы соглядатаи? Ничего мы вынюхивать не собираемся. Мы просто посмотреть хотим. Как на экскурсии. А какие ещё демоны бывают?

— Всякие бывают, — протянул Смакла. — Водолеи, курьерские, переписчики… Ещё демоны-пламенители, сторожевые демоны, демоны-зек… — он осёкся и закрыл рот.

— Какие такие «зек»?

Смакла затрясся мелкой дрожью, побледнел и замотал головой.

— Договаривай, раз начал.

— Демоны-зек… зек… куторы.

— И кто они такие?

Смакла ещё отчаяннее замотал головой:

— Они… наказывают.

— В угол, что ли, ставят? — засмеялся Ванька. — Или ремнём по попе?

— Они… жизни лишают. Ну, ежели какой маг от недруга пожелает избавиться… чтобы никто не проведал об том.

— Понятно, — кивнул Стёпка. — Киллеры, в общем. Только зря ты, Смакла, испугался. Мы не экзекуторы.

— Верно ли?

— Честное демонское. Да ты посмотри на нас получше. Разве мы похожи на убийц?

— Шибко похожи. Как есть убивцы, — и Смакла оглянулся на дверь. До двери было далеко, и на пути стоял Ванька. Сбежать не получится.

— Да-а? — удивился Стёпка. Он такого ответа, честно говоря, совсем не ожидал. — Ну ни фига себе! Нет, Смакла мы не экзекуторы. Мы обычные люди. Как ты, только не гоблины.

— Хэ! — сказал не поверивший ни одному слову Смакла.

— Сам ты «хэ»! — отмахнулся Ванька. — Не хочешь — не верь. Нам это до лампочки, понял. Мы…

За окном, в непроглядной ночи раздался жуткий вой. Низкий, полный угрозы, совершенно не человеческий.

Мальчишки испуганно уставились друг на друга.

Вой родился где-то внизу, у самой земли, потом окреп, набрал силу и, вибрируя на леденящей душу ноте, неторопливо всплыл мимо окна в чёрное небо, удаляясь и растворяясь в вышине. Так мог завывать выбравшийся из могилы кровожадный красноглазый вампир, почуявший добычу.

У Стёпки от этого воя по всему телу побежали мурашки, и неприятно заныли коренные зубы. И сразу стало как-то не по себе. И приподнятое настроение понемногу начало испаряться.

— Что это такое было? — спросил шёпотом заметно побледневший Ванька. — В смысле, что это выло?

Смакла равнодушно отвернулся от окна. Вой не произвёл на него никакого впечатления.

— Да то Бранда на охоту полетел. Он завсегда по ночам охотится.

— Кто такой Бранда? Дракон?

— Не-е, — засмеялся Смакла. — Упырь ольховый. Он не злой, только жрёт шибко много.

— Надеюсь, не людей, — попытался улыбнуться Ванька. Улыбка получилась кривая.

— Отчего ж? — удивился Смакла. — Знамо, людей. Да вы не бойтеся, на своих он не кИдается.

— Здо-о-рово, — протянул Ванька. — А пароль какой?

— Чево? — не понял Смакла.

— Как он своих от чужих отличает? По запаху, по одежде или в лицо узнаёт? Вдруг я с ним встречусь, а он меня сожрать вздумает. Может, привет от тебя передать. Ты с ним в каких отношениях, в нормальных?

— Да не-е. Вы с ним ни в жисть не встренетесь. Он ить в тайгу полетел, а вы — здеся! Он сюды ни жисть не зайдёт. Он Серафиана шибко боится.

— Чудак чело… гоблин! Мы же не собираемся всю ночь в этой комнате торчать. Мы по замку погулять хотим.

Смакла испуганно замотал головой:

— Нельзя вам! Ни в жисть нельзя!

— Здравствуйте-приехали! Вызывать, значит, можно, а гулять нельзя! Почему?

— Дак увидят вас!

— Пусть видят. Нам не жалко. Правда, Стёпыч.

— А мне жалко! — Смакла разволновался не на шутку. — Нельзя вам никуды отседова выходить! Они тады зараз прознают, что я демонов вызывал. Они меня за этакое… Они мне…

Ванька покровительственно похлопал гоблина по плечу:

— Не дрейфь, острозубый. Мы тебя подставлять не собираемся. Мы никому не скажем, что это ты нас сюда вытащил. Пусть все думают, что нас вызвал твой хозяин… Или нет, — Ванька хитро улыбнулся. — Я ещё лучше придумал. Мы притворимся настоящими демонами-экзепуторами!

— Экзекуторами, — поправил Стёпка.

— Какая разница! — Ванька был в восторге от своей идеи. — Клёво, да! Мы всех здесь у вас до смерти перепугаем! — он скорчил зверскую рожу и выставил перед собой руки со скрюченныеми пальцами. — Мы загробные демоны-экзепуторы! За вашими душами явились мы из потустороннего мира! Разбегайтесь, несчастные! Всех загрызём!

Младший слуга заметно изменился в лице и на всякий случай отошёл от Ваньки подальше, решил, наверное, что в демоне наконец-то проявилась его истинная экзекуторская сущность.

— Клёво! — повторил Ванька. — Ох и шуганём мы ваших магов!

— А кто такие «они»? — спросил Стёпка. — Кто в замке живёт?

— Кто в невысоком живёт? — хохотнул Ванька.

— Летописный замок шибко высокий, — не очень уверенно возразил Смакла.

— Не обращай внимания, — сказал Стёпка. — Это он так шутит. Так кто здесь живёт?

— Много кого живёт, — Смакла опасливо покосился на дверь, — Отец-заклинатель, который здеся верховодит. Потом ещё маги-летописцы, чародеи-хранители, старцы-колдуны, студиозусы ещё, ученики ихие.

— И всё?

— Ещё вурдалачья дружина. Замковая стража. Слуги всякие, кузнецы, да повара, да прачки… Тьма народу. Замок-то агромадный!

— Да они все спят, — уверенно сказал Ванька. — Ночь же на дворе. Нас никто и не увидит. Прошвырнёмся по замку, а потом ты нас обратно отправишь. Мы же не долго. Раз-два и готово!

— А лучше ежели я вас сей миг обратно заколдую! Ей-ей лучше!

— Всё, Смакла, проехали, — сказал Ванька досадливо. — Мы идём на экскурсию, понятно! Я не собираюсь сидеть до утра в этой дурацкой комнате с дурацкими зеркалами.

— Вас отец-заклинатель изловит! — чуть не плача закричал Смакла. — Вместе с вашей кусией! От чародеев не укроешься! Вам никак нельзя выходить! Никак нельзя! Я… я вас нипочём не выпущу!

— Да мы у тебя и спрашивать не будем, — отмахнулся Ванька. — Ты кто такой? Подумаешь, гоблин нашёлся! А мы, между прочим, демоны неизвестной тебе породы. Понял? Мы что хотим, то и делаем. И разрешения ни у кого не спрашиваем.

— Тише, Ванес! — шикнул Стёпка. — Кто-то сюда идёт.

— Не иначе, Серафиан! — проскулил Смакла. — Верно вам говорю! Заклинания почуял! Пропала моя голова!

Стёпка с Ванькой замерли, прислушиваясь. Кто-то приближался к двери, старчески шаркая ногами и недовольно бормоча что-то неразборчивое. Наверное, и в самом деле Серафиан. Старикам часто не спится по ночам, вот они и ходят туда-сюда, мешают нормальным людям жизнью наслаждаться. Войдёт сейчас сюда, увидит всю компанию… И кто знает, чем кончится для них так неожиданно начавшееся приключение? Как отнесётся чародей к незаконно вызванным из другого мира демонам? Что сделает с ними? Отправит обратно, превратит во что-нибудь, засадит на долгие годы в пыльный кувшин или просто без затей сотрёт в порошок? В магическом мире можно ожидать чего угодно, особенно от всяких колдунов и чародеев.

Мальчишки напряжённо прислушивались. Прятаться было глупо — куда спрячешься от чародея, причём, в его же собственной комнате? Не под стол же, в самом деле, лезть.

Стёпка покосился на Смаклу. Бледный, как сама смерть, гоблин с закрытыми глазами стоял на коленях и беззвучно шевелил губами, готовил, наверное, покаянную речь или, может, с жизнью своей несчастливой гоблинской прощался. Или молился, чтобы пронесло. Время ощутимо замедлило свой ход, а Стёпкино сердце наоборот застучало часто и сильно.

Шаги остановились около двери. Так и есть — Серафиан! Смакла перестал дышать. Стёпка не отрывал взгляда от двери. Чародей отчего-то медлил. Неужели учуял демонов? Впрочем, если он настоящий чародей, ничего удивительного в этом нет. Ему, наверное, даже дверь открывать не потребуется для того, чтобы шандарахнуть сейчас какой-нибудь молнией и покончить с нежданными гостями быстро и окончательно. Стёпка даже зажмурился, в самом деле ожидая магической вспышки. Вспышки, однако, не последовало, а последовало нечто совсем иное, непонятное и трудно описуемое. Стёпке показалось, что кто-то огромный и могучий заглянул вдруг на миг в его голову, просветил её насквозь, словно рентгеном, все его мысли, всю его память, всё-всё-всё, что таилось и хранилось в его мозгах, и, заглянув туда, этот могучий и огромный, сам испугался увиденного и отпрянул в ужасе… и даже, кажется, закричал беззвучно и протяжно. Неприятное ощущение нахлынуло и столь же стремительно исчезло, ничего после себя не оставив, кроме лёгкого шума в ушах. А неизвестный за дверью бормотнул что-то невнятное и поспешно удалился куда-то в бесконечные закоулки агромадного замка.

Стёпка перевёл дух и посмотрел на Ваньку. Тот пожал плечами и сделал вид, что ничуть не испугался. Но по метнувшемуся Ванькиному взгляду Стёпка понял, что и в его рыжей голове тоже успели покопаться.

Смакла безвольным мешком осел на пол и жалобно попросил:

— Не ходите туды, господа демоны! Отправляйтеся до дому!

— Не гунди, — Ванька был полон решимости немедленно начать осмотр замка, и ничто не могло его остановить. — До дому мы всегда успеем. У меня ещё четыре часа в запасе. Сто замков осмотреть можно, правда, Стёпыч.

Но Стёпка, ещё пять минут назад полностью одобрявший Ванькину затею, вдруг почему-то ощутил, что ему вовсе не хочется бродить в темноте по этому незнакомому замку. Незнакомому и, между прочим, опасному. Загробный вой кровожадного Бранды непонятным образом вновь зазвучал у него в ушах. Кто знает, какие ещё страшилища прячутся в здешних коридорах и подземельях? Это дома, когда спускаешься, например, в тёмный подвал с перегоревшей лампочкой, можно для храбрости убеждать себя, что вампиров и оборотней не бывает и что все они — просто выдумка. А здеся они бывают, здеся они живут и неустанно рыщут в поисках добычи, жутко завывая и клацая зубами от голода… В общем, чего греха таить, Стёпка испугался. Признаваться в этом даже самому себе было стыдно, но поделать с собой Стёпка ничего не мог. Он не догадывался, что так на него действует специальное невыпускательное заклинание, ощущал неуютную неправильность случившейся с ним перемены, но противостоять ей не мог. Страх был сильнее. Он вцепился мелкими коготками в спину под рубашкой и уже подбирался к беззащитной шее, отчего всё время хотелось оглянуться и посмотреть, не подкрадывается ли сзади кто-нибудь кровожадный, например, какой-нибудь ольховый упырь.

А на Ваньку это заклинание почему-то не действовало. У Ваньки, похоже, был иммунитет. Ванька рвался из комнаты. Он жаждал подвигов и приключений. Он был неудержим. Он, наверное, думал, что все подвиги и приключения в этом мире придуманы специально для него, и он легко и даже играючи победит любого встретившегося ему злодея.

Смакла же вдруг проявил неожиданную прыть. Страх перед неминуемым наказанием заставил его действовать решительно. Одним прыжком подскочив к двери, он загородил её своим не слишком крупным телом:

— Не выпущу я вас отседова, господа демоны! Не выпущу, хоть что со мной сотворяйте, вот так! Хоть режьте меня, хоть ешьте! Всё одно мне пропадать!

Растопырившийся, взъерошенный, испуганный собственной смелостью гоблин выглядел до того забавно, что Стёпка не смог удержаться от улыбки.

Ванька не улыбался. Ванька встал перед Смаклой, упёр руки в бока и уставился на младшего слугу сверху вниз. Гоблин смотрел на него исподлобья, но взгляда героически не отводил.

— Отойди от двери, — ласково сказал Ванька. — По-хорошему пока прошу.

— Не отойду, — Смакла ещё сильнее вжался в дверь.

— Не отойдёшь, значит?

— Нет!

— Брысь, малявка! — гаркнул Ванька.

— Не-е-ет!

— Тогда пеняй на себя, — Ванька сделал страшное лицо. — Считаю до трёх… Ты сам-то считать умеешь?

— Могу! — пискнул Смакла.

— Тогда так. Считаю ровно до трёх, — Ванька выставил три пальца. — А потом я превращаю тебя в… в лысого чебурашку. На всю жизнь! Усёк? Мы, демоны, знаешь ли, шутить не любим, чуть что — сразу по шее, понял! Начинаю отсчёт. Раз!..

Смакла затравленно втянул голову в плечи, зажмурился что было сил, но с места не тронулся.

— Два-а-а… — вкрадчиво протянул Ванька. — Два с четвертью. Два с полови-и-иной. Тр-р-р-р…

И Смакла сдался. Опустив руки и повесив голову, он с убитым видом шагнул в сторону.

— Хороший гоблин, — похвалил Ванька. — Умный и послушный. Была бы у меня конфетка, я бы тебя угостил.

Он оглянулся на Стёпку:

— Ну что, так пойдём или вооружимся на всякий случай?

Стёпка вздохнул. Страх никуда не делся, выходить из комнаты не хотелось до ужаса.

— Если ты, Ванес, столкнёшься с настоящим чародеем, тебе никакое оружие не поможет.

Ванька презрительно фыркнул:

— Боялся я этих чародеев! Подумаешь, волшебники! Слабоваты они против настоящего демона, можешь мне поверить!

Он наклонился, вытащил из-под стола круглый шлем с забралом, сдул с него несуществующую пыль и напялил его себе на голову. Шлем был ему велик, но смотрелся здорово. Ванька сразу стал похож на средневекового рыцаря, какими их рисуют в учебниках истории. Ему не хватало только меча. Но Ванька и тут не растерялся. На столе лежал длинный кинжал с узким лезвием. Как будто специально для него оставленный. Взметнув его вверх в победном жесте, Ванька хотел крикнуть что-то воинственное, но вдруг застыл на месте, скосил на Стёпку глаза и спросил испуганным шёпотом:

— Что у меня с лицом?

— Ничего, — пожал плечами Стёпка. — Лицо как лицо. А что?

Ванька несколько секунд прислушивался к себе, потом расплылся в довольной улыбке:

— Я подумал, а вдруг этот кинжал тоже какой-нибудь вампирский! Похож я на вампира? — и он страшно оскалился, скосив глаза к носу.

— На дурака ты похож, — сказал Стёпка.

Ванька сокрушённо похлопал себя по карманам:

— Эх, жаль, что я мобильник свой у тебя в комнате оставил! Сейчас бы таких фоток наделал! А то ведь не поверит никто!

Стёпка тоже непроизвольно схватился за карман… Ну, конечно! Его «Nokia» тоже осталась в том, обычном мире.

Смакла топтался возле двери, но перечить сердитому демону больше не решался. Судя по его пришибленному виду, он был убеждён, что ближайшее будущее не сулит ему ничего хорошего, и потому покорно готовился к крупным неприятностям.

И неприятности не заставили себя долго ждать. За дверью вновь зазвучали шаги. На этот раз не старческое шарканье, а громкий топот множества ног. Взрослые вооружённые мужчины числом на слух никак не менее пяти уверенно приближались к комнате чародея, гремя кольчугами, щитами, мечами и прочим воинским снаряжением.

Стёпка облизал пересохшие губы. Куда идут эти воины? А вдруг за нами? А вдруг это всезнающие маги приказали схватить незаконно вызванных демонов, скрутить, связать и доставить немедля в главную замковую темницу для допроса?

С Ваньки тоже мигом слетел весь его боевой задор. Перепугался Ванес, руку с кинжалом за спину спрятал и сам боком-боком отступил в тёмный угол. Шлем потешно сполз ему на глаза, и он не решался его поправить, так и стоял — чучело чучелом.

Воины приближались.

— Грызняк, не отставай! — громко рявкнул один из них таким хриплым и сердитым голосом, что в Стёпкином животе что-то почти насовсем оторвалось, и в глазах слегка потемнело. — Прибавь шагу! И без того припозднились!

За нами припозднились, понял Стёпка и скосил глаза на гоблина. Как это ни удивительно, но Смакла не выглядел испуганным. Словно знал, что лично ему сейчас ничто не угрожает.

— Кто это? — тихо спросил Стёпка.

— Да то вурдалаки из замковой стражи. Идут менять караульных на северном бастионе.

Значит, не за нами, облегчённо выдохнул Стёпка, а потом до него дошло… Вурдалаки?! Хорошенькое дело! Он тут же представил себе отвратительного вида мертвяков с синими лицами, с выкаченными глазами, с кривыми клыками, смердящих полуразложившейся плотью, ненасытных и безжалостных. Представил и поёжился. Да что это за замок такой, в котором вот так запросто летают упыри-людоеды, а на страже стоят жуткие вурдалаки?! Это ведь тогда получается не просто обычный замок, это получается какое-то обиталище тёмных сил, логово злодейское, в котором обычному человеку (ну, пусть даже и демону) делать совсем нечего, если он, конечно, не стремится поскорее умереть в страшных муках.

Стражники гремели так, словно волокли на себе весь арсенал замка. Грохот, лязг и бряцанье разносились, как представлялось перепуганным мальчишкам, на десять вёрст вокруг.

…В общем, испугались они зря. Вурдалаки тоже прошли мимо. Закрытая дверь чародеевой комнаты их не интересовала, пусть даже из-под неё струился свет. Серафиан нередко засиживался заполночь, и это никого не удивляло. Это было привычно, это было нормально и правильно. И вообще, не по чину стражникам совать нос в дела чародеев, у них свои задачи и обязанности.

Когда стражники удалились, и затерялся в коридорах производимый ими шум, Ванька ожил, поправил шлем, несколько раз со свистом рассёк воздух кинжалом и посмотрел на Стёпку:

— Ну что, май френд, ты готов?

Он хоть и испугался только что до дрожи в коленях, от своей затеи отказываться не собирался и, похоже, ещё сильнее раззадорился. Решил, наверное, прокрасться вслед за вурдалаками и посмотреть тайком на их кошмарные физиономии.

А Стёпке ещё сильнее расхотелось выходить из комнаты чародея. Летописный замок, незнакомый и чужой — даже чуждый — представился ему теперь совсем в ином свете, если можно так сказать про погружённое в ночной мрак здание. Вооружённые вурдалаки с грубыми голосами вряд ли обрадуются, обнаружив на охраняемой территории незнакомых мальчишек-чужестранцев. Хорошо, если просто уши надерут, — что тоже, согласитесь, неприятно, — ну а если в темницу посадят до утра? А если допрашивать возьмутся? Да и маги-чародеи, скорее всего, тоже не дадут спуску нежданным демонам, вызванным без разрешения всего-навсего каким-то зашуганным младшим слугой. И тогда вся эта история завершится очень даже не весело, пытками какими-нибудь магическими, допросами и малоприятными превращениями в лягушек или в тараканов. Летописный замок жил своей непонятной жизнью, и Стёпка вдруг ясно осознал, что им двоим в этой жизни места нет. Взрослые шутить не любят, и то, что мальчишкам представляется захватывающим приключением, для них — обычная, суровая и, возможно, даже жестокая жизнь. Влезешь в неё без спросу и останешься, как говорится, без носу.

Внутренний голос, нашёптывающий Стёпке все эти очень правильные и разумные мысли, не унимался. Он говорил убедительно, он не уговаривал, он предостерегал. Ему хотелось верить.

Ванька заметил Стёпкины колебания и нетерпеливо дёрнул плечом:

— Ну, ты идёшь, нет? Чего тянешь?

— Погоди, Ванес…

— Чего годить? Идти пора… Испугался, да? Тоже боисся? Ну так сразу и скажи!

— А ты куда рвёшься? — рассердился Стёпка. Ему не хотелось признаваться в своём внезапном малодушии. — Куда гонишь? Вляпаешься вот в какую-нибудь историю — расхлёбывай потом!

— Ага! — злорадно сказал Ванька. — Сдрейфил! Испугался Стёпочка страшных вурдалаков. Эх ты, а ещё друг!

— А ты только о себе думаешь, — сказал Стёпка досадливо. — На экскурсию ему захотелось! А то, что Смакле потом влетит, тебя совсем не волнует, да?

— Значит, за дело влетит. Нечего было колдовать, раз не умеет.

Стёпка повернулся к Смакле:

— Что с тобой сделают, если узнают о твоём колдовстве?

— Из замка погонят, знамо дело, — гоблин сделал большие глаза. — И отцу велят, чтобы отодрал хорошенько. А могут и заклятие наложить. Обернут в болотного выворотня на сто лет без права выкупа… Или в упыря-рыбоеда.

— Слыхал? — сказал Стёпка. — Из-за тебя человек вон как пострадать может, а ты!..

— Ничего с ним не будет, — отмахнулся Ванька. — Он тебе сейчас и не такого со страху наплетёт. А ты и уши развесил. Пусть сваливает отсюда побыстрее, никто и не узнает, что он колдовал.

— От чародеев этакого не утаишь! — выкрикнул гоблин.

— А как же ты своё неизвестно откуда взявшееся богатство собирался скрывать? И хутор шибко большой на Княжьем тракте?

— Исполненные желания даже отец-заклинатель возвернуть не смогёт. Ему после хоть об стену расшибись, а у меня бы уже… — Смакла досадливо махнул рукой, вспомнив, что с выполнением желаний вышла крупная промашка, и не договорил.

— Надоели вы мне все! — Ванька взялся за дверную ручку, помедлил, шумно шмыгнул носом. — Я думал, что ты, Стёпыч, мне друг, а с тобой, оказывается, каши не сваришь и в разведку не пойдёшь. Всё, я иду один. Сидите здесь и не кашляйте.

— Не ходи, Ванес. Не надо.

— «Надо, Федя, надо» — процитировал Ванька фразу из известного кинофильма. — В последний раз, между прочим, спрашиваю: ты идёшь или нет?

Остановить Ваньку было невозможно. Стёпка это точно знал. Шебутной и проказливый Ванес и в обычной-то жизни был неуправляем. А порой в него словно бес вселялся и тогда он готов был поступать даже во вред себе. Лишь бы на своём настоять. Однажды, ещё в первом классе, он чуть не спалил Стёпкину квартиру. Он пришёл в гости, взял на кухне спичечный коробок и принялся жечь спички. Сначала было весело, и Стёпка тоже не отставал, но потом, спохватившись, он сказал, что пора заканчивать. Ванька упёрся, разозлился, стал швырять горящие спички на пол, на ковёр… Стёпка кричал, чтобы он уходил, а Ванька дико хохотал в ответ и чиркал одну спичку за другой. Хорошо, что мама вовремя вернулась и остановила разбушевавшегося поджигателя. После того случая Стёпке два года не разрешали приглашать Ваньку в гости.

— Я не пойду, — твёрдо сказал Стёпка, надеясь, что его отказ заставит Ваньку передумать.

Но Ванька уже, что называется, закусил удила.

— Ну и кукуйте тут вдвоём, — сказал он с таким презрением, что Стёпке от стыда осталось только сразу провалиться сквозь пол и никогда не показываться на глаза ни одному порядочному человеку. — Я с такими трусами не хочу даже разговаривать.

И он решительно потянул дверь на себя… Дверь не поддалась. Подумав, что она открывается наружу, он толкнул её плечом. Дверь даже не дрогнула. Тогда Ванька с остервенением стал дёргать бронзовую ручку. Дверь стояла как скала, прочно и нерушимо.

Стёпка засмеялся. Неприятная ситуация разрешилась сама собой. Зря только спорили.

Взбешенный Ванька пнул дверь и оглянулся на Смаклу:

— Как тут у вас двери открываются?

Смакла пожал плечами как можно равнодушнее, но его выдали метнувшиеся глаза. Ванька подскочил к столу. Смакла попытался захлопнуть книгу. Отшвырнув его в сторону, Ванька склонился над страницей, придерживая сползающий на глаза шлем:

— «Неотворяемые дверные чары». Ах ты, малявка! Дверь заколдовал! А я-то дёргаю… Думаешь, ты тут самый хитрый, да? Как бы не так! Найдутся и похитрее. Ну-ка, живо расколдовывай, пока я не разозлился по-настоящему! — и для пущей убедительности он показал гоблину кинжал. — Считаю до трёх! Раз…

Смакла тоскливо вздохнул, посмотрел на Стёпку, понял, что помощи от того ждать не приходится, и пробормотал что-то вполголоса. Дверь тихонько охнула, скрипнула и приотворилась.

Ванька рванулся на выход.

— Ванес, не ходи! — крикнул Стёпка.

— Отвали! — огрызнулся Ванька. Он был уже там, в таинственных переходах, запутанных галереях и мрачных залах. Распахнув дверь, он оглянулся и сверкнул глазами. Он был неподражаем, он был почти велик. Но шлем опять сполз ему на глаза.

— Вернусь часа через два. А если меня сожрут вурдалаки, виноват будешь ты, так и знай!

— Смотри, сам кого-нибудь не сожри, — не остался в долгу Стёпка.

Ванька сердито посопел, не нашёлся с ответом, смерил остающихся трусов предельно презрительным взглядом и решительно шагнул за порог навстречу смертельным опасностям и невероятным приключениям.

Сделать второй шаг ему было не суждено. Опасности и приключения начались почему-то слишком быстро. Причём, начались только опасности, а приключения слегка запоздали. Что-то гулко ухнуло, где-то рядом зло свистнуло, Ванька всем телом дёрнулся вниз, съёжился, сделался маленьким-премаленьким и исчез с таким звуком, словно кто-то выдернул пробку из бутылки. Очень большую пробку из очень большой бутылки. Свечи дружно качнули язычками пламени, на стенах шевельнулись тени, едва заметно дрогнул людоедский меч, хозяин отвечай-зеркала хитро улыбнулся и покачал головой.

Дверь чуть-чуть помедлила, потом, догадавшись, что больше ничего интересного не покажут, тихонечко закрылась.

Ваньки нигде не было. Шлем и кинжал лежали перед дверью, а Ваньки не было. Испарился Ванька, исчез, пропал.

— М-мя… В-ва… — промямлил Стёпка, ошарашенный столь неожиданным и эффектным началом — и концом — Ванькиной экскурсии. Ему представилось, что Ваньку уничтожило заклинание, специально приготовленное для непослушных демонов, которые вздумают без разрешения покинуть комнату чародея. Он с трудом оторвал взгляд от пустого шлема и посмотрел на Смаклу.

На чумазом лице младшего слуги было написано такое блаженство, словно гоблин только что в одиночку умял банку сгущённого молока.

— Ты! — догадался Стёпка. — Точно ты! Что ты с ним сделал, гад?

Смакла от возбуждения подпрыгнул на стуле и засмеялся:

— Я его обратно заколдовал! Он боле не возвернётся! Он плохой демон. Шибко злой.

— А я? — спросил Стёпка. Он испытал невыразимое облегчение: слава богу, Ванька не погиб и не сгинул в магической неизвестности, а то как потом перед его родителями оправдываться.

— А ты не шибко.

— Я спрашиваю: меня ты почему на заколдовал?

— Могём и тебя, — Смакла раздулся от гордости. Ещё бы! Он уже не просто никчёмный младший слуга, он теперь тоже умеет колдовать не хуже иных чародеев. — Это оченно легко, ей-слово! Затвердил хорошенько заклинание и шуруй.

— А кто тебе позволил пользоваться чужими заклинаниями? — спросил вдруг чужой голос, при первых звуках которого Смакла разом перестал улыбаться и испуганно съёжился, почти так же, как за минуту перед тем Ванька. — Кто тебе, поганец, вообще позволил колдовать?

 

Глава четвёртая, в которой демон получает задание

В дверном проёме, там, где немногим более минуты назад исчез Ванес, стоял невысокий сухонький старичок, облачённый в тёплый меховой плащ до пят и лисью шапку без ушей. В одной руке старичок держал ворох бумаг, в другой — причудливый стеклянный фонарь с горящим внутри ярким огоньком.

На Смаклу жалко было смотреть. Свершилось страшное. Его поймали с поличным на месте преступления, и гоблин знал, что никакие оправдания его не спасут. Пощады, как говорится, не будет. И чего не сиделось дурню в своей каморке?

Старичок, не глядя, привычным движением повесил лампу на крюк возле двери — огонёк при этом сам собой погас, — и подошёл к столу. Смакла сидел ни жив ни мёртв. Представлял уже себя, наверное, столетним болотным выворотнем. Старичок с нескрываемым раздражением швырнул на стол бумаги. Вернее, пергаменты. Это были какие-то сложные чертежи и таблицы с формулами. И Стёпка понял, что не ошибся: перед ним был сам чародей Серафиан, так некстати прервавший свои астрономические наблюдения. И ещё Стёпка понял, что стоящий в углу доспех вряд ли когда-нибудь защищал хрупкие плечи чародея. В доспех без особого труда можно было бы впихнуть двух таких Серафианов.

— Так, так, — промурлыкал многообещающе чародей, оглядывая сначала оцепеневшего Смаклу, а затем, совсем коротко, и Стёпку. — Впредь будет мне наука: убирать с глаз подальше все записи. Дабы ни одна живая душа… Слугам книги не забава! — вскричал он вдруг пронзительно, воздев вверх правую руку и неотрывно глядя на младшего слугу.

Под его гневным взглядом гоблин окончательно усох и беззвучно стёк со стула на пол.

Сейчас превратит его в жабу, подумал Стёпка. Ему стало жаль гоблина. Что ни говори, а в магический мир они попали только благодаря его стараниям. Пусть даже и незаконным. А то так и думали бы всю жизнь, что чудес не бывает.

— Я полагал, что твоё умение читать послужит тебе со временем хорошим подспорьем во взрослой жизни, негодник из негодников! — заговорил Серафиан. Превращать Смаклу во что бы то ни было он пока, видимо, не собирался, и вообще в голосе чародея Стёпка не слышал настоящего гнева. Чародей словно бы не сердился, а просто привычно отчитывал не слишком расторопного слугу. — Я по наивности своей надеялся, что ты устремишься к чтению поучительных и многомудрых книг, коих немало мне собрать удалось за свою долгую жизнь. Я думал, что мой младший слуга достаточно разумен, чтобы не совершать непоправимых глупостей. И что же учудил ты, о безмозглый сын достойного народа? Отвечай без лукавства! — чародей направил указательный палец на Смаклу.

Сейчас точно превратит, решил Стёпка. И вновь ошибся.

— Я боле не буду! — еле слышно проблеял Смакла.

— Эка, удивил! — засмеялся чародей. — Знамо, не будешь. И без того уже начудил выше маковки. Богатство себе, поди, выпрашивал, так?

— Выпрашивал, — покаялся Смакла.

— Все вы, недоросли, одинаковы, — вздохнул Серафиан. — Как будто помимо золота нет в жизни ничего достойного и полезного. Ну чистые гномы, право слово.

— Я хутор ещё просил, — сказал Смакла.

— Хутор, — вздохнул ещё раз Серафиан. — Глянь, какой хозяйственный… Ну-кось, подвинься, неслух, присяду я.

Смакла отполз в сторонку, но с пола вставать не спешил. Гроза ещё не миновала, и раскаты грома явственно слышались в голосе хозяина.

— Хутор, говоришь. И золото, конечно, много-много золота. Ну и как? Разбогател?

— Не.

— Отчего ж? — Стёпку чародей как бы и не замечал. Словно Стёпка был не человек, а так — безгласная тень на стене. Стёпку это слегка обижало, но возмущаться он, само собой, не собирался. Понятно, что сначала чародей разберётся с проказливым слугой, а уж затем возьмётся и за демона. Лучше, пусть как можно дольше не замечает.

— Не сумел, — удручённо признался Смакла. И сразу стало видно, как он жалеет, что не получилось разбогатеть. Не сидел бы он тогда на полу, не каялся бы в грехах… Исполненные желания не отменяются.

— Вызвать демона, я гляжу, ума хватило, а заставить его работать — не сумел. Отчего?

— Не таковский демон попался, — пробурчал Смакла с таким видом, словно это чародей был виноват в его неудаче.

— Вижу, что не таковский, — Серафиан бросил на Стёпку быстрый равнодушный взгляд и потёр сухие ладошки. — А был бы ты, негодник, дипломированным чародеем, знал бы натвердо, что не имеет ни малейшего значения порода извлечённого тобой демона. Золото может добыть любой из них, умей только правильно приказать. Да вот беда-то какая: когда постигнешь сию науку до самой её глубины, никакого золота тебе уже и не надобно. Умереть бы спокойно… Напрасно ты ухмыляешься. Поймёшь ещё мои слова, когда поседеешь. Ежели твоя дурная голова позволит тебе до старости дожить… Ну на что, подумай, старику золото, ежели у него всё уже в прошлом? И ни детей рядом, ни внуков.

Серафиан, похоже, говорил о себе. Смакла смотрел на хозяина почти без опаски. Гроза, кажется, миновала.

— Так, — спохватился чародей. — Сейчас мы баловство твоё быстренько исправим, пока отец-заклинатель не дознался. Нет у меня желания ссориться с ним из-за непослушного слуги. — Серафиан щёлкнул пальцами в Стёпкину сторону и небрежно бросил: — Сгинь!

Стёпка, естественно, не сгинул. Он не знал, как это делается, да и не хотел знать. Хватит и того, что Ванес сгинул бесславно и слишком быстро. Даже порадоваться толком не успел. Нет, Стёпка этим чародеям такого удовольствия не доставит, не на того напали.

Серафиан долго разглядывал его, недовольно поджав губы, потом щёлкнул пальцами уже обеих рук:

— Изыди, идолище!

Стёпка не изошёл.

— Ага, — сказал чародей. — Ага. Ты, буреломина таёжная, знак притяжения не на ворожейной ли бумаге чертил?

Смакла виновато кивнул:

— На ней.

— Из моего ларца позаимствовал?

Гоблин замотал головой:

— У колдунцов… купил. Которые медведЯ пьяного с собой водили.

— В сточной канаве тебя, вражина, утопить мало, — посетовал Серафиан. — Лучше бы у меня… хм, «купил». А из которой руки ты, бестолочь, кровь брал?

— Из правой, — прошелестел Смакла.

— Отрубить бы тебе, стервец, обе руки по самые твои немытые уши, — безо всякого выражения сказал чародей. — Или ты читать не умеешь?

— Там начертано, что из правой, — упрямо повторил Смакла, словно это могло как-то смягчить его вину.

— А я тебе говорю… Да с кем я спорю! — чародей ткнул пальцем в послушно перелистнувшийся пергаментный лист. — Читай, неуч: «…и взявши кровь из…» Гм-гм! Как же я мог так непростительно ошибиться? Исправить следует немедля!.. И тем более! Тем более никто не позволял тебе читать мой трактат! Текст ещё не проверен, ошибок много…

Серафиан прокашлялся, скрывая смущение, закрыл книгу, затем внимательно оглядел Стёпку с головы до пят. И, кажется, Стёпка ему совсем не понравился.

— Строптивость выказывал?

Стёпка чуть было не кивнул в ответ, но его опередил гоблин:

— Выказывал строптивость, выказывал! Ничего исполнять не желает… Кулаками грозился!

Ах ты!.. Стёпка возмущённо сжал кулаки, и это не ускользнуло от чародея.

— Три степени принуждения пробовал? — спросил он почти как у равного. Почти как один маг у другого мага.

— Знамо, пробовал, — вздохнул Смакла. — Да всё без толку. С него эти спетени, как с упыря вода.

Серафиан недобро прищурился, и от безобидного сказочного старичка не осталось и следа. Перед Стёпкой стоял могущественный чародей, способный одним мановением руки зашвырнуть неугодного демона за грань миров или вообще распылить на атомы. Он даже сделался заметно выше, а его тень на стене размахнулась до потолка и словно бы зажила своей отдельной жизнью. Стёпке даже показалось, что он ощущает в воздухе сухой горьковатый запах готовой к употреблению магической силы. Она скапливалась вокруг чародея, как электричество перед грозой, и вот-вот могла шарахнуть почище иной молнии.

— Заклинания его не берут, а ночь на исходе. Придётся Истинным Пламенем прижигать. Притвори-ка дверь поплотнее.

— Не надо меня пламенем! — испугался Стёпка. — Что я вам такого сделал?

И он на всякий случай отошёл подальше и спрятался за рыцарским доспехом. Уж если неучёный гоблин сумел избавиться от Ванеса, то настоящий чародей может, наверное, не только прижечь, но и вовсе дотла спалить. Охота была поджариваться!

— Охти мне! — выдохнул Серафиан. — Ты кого, злыдень лохматый, вызвал? Ты чего, враг рода человеческого, учудил? Почему оно без спросу говорит? Это кто? Кто это, я тебя, поганец, спрашиваю!

— Не ведаю! — завыл Смакла. — Не ведаю, кто энто! Они тут кричали, а я хотел… А они посля заупрямились… Мордастого я заколдовал, и хорошо содеялось, а энтого не успел!

Серафиан изменился в лице ещё раз:

— Мордастого? Их двое было? Двое? И оба такие?

Странно, подумал Стёпка, он же разговор наш про Ваньку должен был услышать. Или он у него уже от старости со слухом проблемы?

— Двое нас было, — признался он чуть погодя. — Я и Ва… мой друг. Он хотел по замку погулять, а Смакла его назад отправил.

— Назад? — едко переспросил чародей. — Вот так-таки взял и отправил, ни желания не стребовав, ни заклинания не оплатив. За что мне такое наказание? — он схватился за голову и, обнаружив на ней шапку, сдёрнул её так, словно хотел заодно вырвать все свои и без того редкие волосы. — В порошок сотру! Выворотнем болотным сто лет у меня будешь маяться! Упырям на прокорм тебя сей же миг!

Бедный гоблин сидел на полу ни жив ни мёртв. Хозяин всерьёз рассвирепел, и пощады теперь точно не жди. Конец тебе пришёл, младший слуга, гибель неминучая.

Серафиан на полуслове прервал поток проклятий, перестал размахивать руками и погрузился в тягостные раздумья. Похоже было, что гоблин сотворил что-то настолько нехорошее, что-то настолько непоправимое и ужасное, что даже могущественному чародею не удастся это ужасное исправить втайне от грозного отца-заклинателя. Стёпкино настроение, и без того уже не слишком хорошее, окончательно испортилось. И очень захотелось домой.

Смакла, закатив в ужасе глаза, готовился к худшему, но о нём уже забыли.

— Так-так-так, — бормотал Серафиан. — Так-так-так, и ещё вот этак… Ну вот что мы сделаем. Поди сюда!

Это он Степану велел. Стёпка осторожно выглянул из-за доспеха:

— А вы… пламенем не будете?

— Не буду.

Стёпка подошёл к столу. Чародей окинул его взглядом с головы до ног, задержался на кроссовках и на пуговицах рубашки:

— Ты в своём обличьи сюда угодил… или как?

— В своём, — сказал Стёпка.

— Хорошо. Отрок, значит. Душа невинная. Очень хорошо. Садись-ка ты, отрок, рядом и рассказывай мне всё с самого что ни на есть начала. Ничего не упускай. А ты… — чародей свирепо посмотрел на съёжившегося Смаклу. — А тебя, пустоголовый… Ладно, сиди пока.

Стёпка, конечно, не стал рассказывать ни о каникулах, ни о пирожках, а сразу начал с книги, с того момента, когда Ванька обнаружил её на полке. Рассказывать было легко, потому что произошло всё совсем недавно, часа два назад, если не меньше. Серафиан слушал, не перебивая, сидел с прикрытыми глазами и время от времени чуть заметно кивал.

Зато Смакла удивлялся за троих. Смотрел Стёпке в рот, растопырив уши и распахнув глаза. Чудная же у демонов жизнь! Ты глянь, и домА у них есть и родители. И в гости они друг к другу ходят. Но сильнее всего гоблина поразило то, что о нём самом написано в какой-то магической книге. О нём! О ничем ещё не прославившемся и никому пока не известном младшем слуге! Всё написано, даже то, о чём он ни одной живой душе не рассказывал и рассказывать не собирался.

— Зеркальная магия с двойным преломлением вызывающих чар, — пробормотал Серафиан, когда Стёпка закончил. — Хитро задумано и с умом выполнено. Узнать бы ещё, кто на такое решился под носом у отца-заклинателя. Ну, да не вашего ума это дело. А ты чего расселся? — прикрикнул он вдруг на слегка разомлевшего слугу. — Невелика заслуга — быть слепым орудием в чужих руках! Свечи замени, видишь — догорают!

Смакла бросился менять свечи. Чародей, отрешённо глядя на Стёпкины кроссовки, обдумывал что-то невесёлое. Сейчас он нисколько не походил на могущественного волшебника. Слишком был обычный. Даже домашний какой-то. Встретишь такого на улице — и внимания не обратишь. Старик как старик. Сутулый, сухонький, седой. На Суворова чуть-чуть похож. Лицо приятное, с лучинками морщинок у глаз, с тонким носом, с бледными поджатыми губами. На впалых щеках — едва заметная щетина. Что удивительно — зубы все здоровые и все, похоже, свои. Наверное, у них здесь зубная паста магическая.

Чародей поднял глаза и заглянул Стёпке в самую душу, в самую что ни на есть сокровенную глубину его существа. Взгляд у него был пронзительный и быстрый, никуда от него не скроешься и ничего не утаишь. Не зря, ох, не зря Смакла боялся, что не сумеет скрыть от хозяина свой проступок. Стёпке таить было нечего и он отводить и прятать глаза не стал. Серафиан вздохнул тяжело и вновь задумался.

— Ну что ж, — сказал он спустя несколько минут. — Всё это крайне любопытно и достойно самого пристального изучения… Но до чего же не вовремя! Ах, как не вовремя! И я ничем почти помочь не смогу… Ты, отрок, вернуться хочешь?

— Вернуться? — растерялся Стёпка. — Прямо сейчас?

— В сей же, как говорится, миг, — подтвердил чародей.

Вернуться? Домой? Подальше от жутких завываний, от хриплоголосых вурдалаков и опасных людоедских мечей, от исчезальных заклинаний и прижиганий Истинным Пламенем, от непонятной средневековой жизни и сердитого отца-заклинателя… И странное дело — каких-то пятнадцать минут назад Стёпка чуть ли не мечтал поскорее очутиться в своей светлой и уютной комнате, но сейчас, при одной только мысли об этом у него посмурнело на душе. Вернуться так быстро и столь бесславно? Ничего не повидав и не совершив? Не взглянув хотя бы одним глазком на настоящих вурдалаков, не встретив ни одного настоящего привидения, не увидев, не потрогав, не вдохнув, не ощутив и не поняв? Душа жаждала приключений, подвигов и славы. Душа жаждала чудес. На экскурсию она рвалась вслед за незадачливым Ванесом. Нет-нет, Стёпка уже не хотел возвращаться, нисколечко не хотел. Может быть, потом, попозже, часа через два-три…

Серафиан правильно истолковал Стёпкино замешательство.

— Вот-вот, — сказал он. — Иной эту книгу и не заметил бы. Да к иному она бы и не попала. Сейчас решим, что нам с тобой делать.

Он легко поднялся со стула, подошёл к отвечай-зеркалу и что-то негромко произнёс на незнакомом Стёпану языке. Колышущаяся призрачная фигура высунулась из зеркала, как из окна, подобострастно склонилась к чародею и быстро-быстро зашептала ему на ухо, косясь на Стёпку недобрым призрачным глазом. В зеркале полыхнуло с переливом, по стенам волнисто побежали фиолетовые отсветы.

Стёпка от восторга покрылся густыми мурашками. Чудеса продолжаются! Не хочу домой! Ой, как не хочу! А Ванес дурак…

Хозяин отвечай-зеркала уверенно показывал большим пальцем себе за спину. Серафиан внимательно вглядывался в туманную зеркальную даль и видел в ней, похоже, что-то не слишком весёлое.

Разговор продолжался недолго. Призрак, приятельски ухмыльнувшись Стёпке, беззвучно ускользнул в своё зазеркалье. Чародей вернулся к столу, пожевал губами, лёгким щелчком пальцев заставил свечи гореть поярче, потом сказал:

— Дела ваши, не скажу, что хорошие, но могли быть и хуже. Гораздо хуже… А ты не радуйся, не радуйся! — прикрикнул он на посветлевшего лицом Смаклу. — Ты, варнак, хоть ничего непоправимого и не содеял, а от наказания всё одно не уйдёшь. Расплатишься сполна за все свои грехи!

Смакла бухнулся на колени:

— Смилуйтесь, хозяин! Не губите! Я…

— Ты помолчи, бестолковец, и послушай, что я тебе скажу. Собирайся немедля в путь. Возьмёшь с собой всё своё барахло, ну, припас там, харчи, одежонку… и утром, слышишь, нынче же утром потопаешь по Княжьему тракту прямиком на Закатные горы. И не говори мне, что ты ещё слишком мал! Я это и без тебя знаю. А идти тебе всё одно придётся!

— Куды? — по удивлённому лицу гоблина было видно, что он ожидал совсем другого наказания. — Зачем?

— Да вот за тем! — чародей прихлопнул ладонью по столу. — Сам натворил, сам и расхлёбывай! Ведом ли тебе третий закон чародейства? Ошибка, совершённая магом, им самим исправлена быть должна!

— А чево я натворил? — робко вопросил Смакла.

— Он ещё спрашивает! — Серафиан негодующе воздел руки к потолку, с его ладоней сорвалась сухая короткая молния, и в комнате запахло грозой. — Ты куда, орясина болотная, второго отрока зашвырнул?

— Д-домой, — выдавил Смакла не слишком уверенно.

— А знак абсолютной отмены ты изобразил кровью на нетронутом листе? А заклинание ты трижды прочёл или только дважды? Или, может быть, ты и вовсе ничего этого не делал?

Смакла совсем закручинился:

— Я не помню… Я не ведал!

— Не ведаешь — не твори! — громовым голосом возвестил чародей, и глаза его фиолетово полыхнули настоящим магическим огнём. — Демонов вызвал, золото с них требовал, а чем ты собирался с ними за труды расплачиваться? Ужель ты думаешь, что всякое чародейство совершается задаром, само по себе? Ужель ты не ведаешь, что за каждое магическое действие приходится платить часами, днями, а то и годами своей жизни? И чем больше требуешь, тем дороже плата!

— Послушайте! — прервал этот гневный монолог Стёпка. — Я что-то не врубился… э-э-э, не понял. Разве он Ванеса не домой отправил?

Серафиан застыл с поднятой рукой, потом опустил её и сказал уже обычным голосом:

— Твой Ванес по милости этого, мягко говоря, неуча усвистал прямёхонько за Закатные горы во владения элль-фингского кагана. И что сейчас с ним там творится, даже я не могу сказать.

— А что там с ним может твориться? — холодея, спросил Стёпка.

— Ежели он такой же дурень, как мой младший слуга, его там скорее всего просто съедят. А ежели у него имеется хоть малая толика ума, то всё обойдётся. Ну, получит свою долю тумаков, ну, поголодает с недельку… Не так уж это и страшно. Элль-финги тоже люди.

Стёпке стало плохо. Бедный Ванька! Посмотрел, называется, замок, сходил на экскурсию по сказочному миру. Ежели он умнее Смаклы… А умнее ли? Упрямее — это наверняка. И намного упитаннее, между прочим. Охо-хо!

— Ты ещё здесь? — грозно спросил чародей у Смаклы. — Тебе что было велено: немедля собирайся в дорогу! Ступай!

— А я как же? — спросил Стёпка. — Мне что делать?

— А тебе, отрок, придётся идти вместе с этим негодником. Ему одному, боюсь, не управиться. Глуп, незрел и трусоват. Дойти дойдёт, но и только. И Ванеса твоего не выручит и сам бесславно сгинет.

— Далеко эти горы? — Стёпка ещё надеялся, что всё как-нибудь устроится, как-нибудь по-волшебному, и ему не придётся никуда идти.

— За седьмицу-другую вполне доберётесь. Ежели дорогой никто не помешает.

Седьмицу-другую?! Седьмица — это же неделя! Мама дорогая! Стёпка представил, что будет твориться дома, и ему стало совсем нехорошо. Родители с ума сойдут, бросятся в милицию звонить, в больницу… А что с ним сделают, когда он через две недели вернётся (если вернётся) неизвестно откуда! А что сделает с Ванькой его строгая мать! Кошмар и ужас! Проще сразу умереть! Или к упырю на прокорм. Меньше будет мучений, честное слово.

— Ты напрасно переживаешь, отрок, — заметил Серафиан. Он словно читал Стёпкины мысли. — Ты можешь прожить в нашем мире хоть год, хоть десять лет, но вернёшься домой в тот же миг, когда исчез, не постарев, уверяю тебя, ни на день. Никто даже и не заметит твоего отсутствия. На этом парадоксе основаны все магические манипуляции с так называемыми демонами.

— Но ведь я — не демон, — возразил Стёпка.

— Тем более, — непонятно вздохнул чародей. — Тем более.

Он вдруг замер, прислушиваясь к чему-то слышимому лишь ему:

— Всё. У меня больше нет времени. Отец-заклинатель к себе зовёт. Нет-нет, не из-за тебя, — успокоил он вздрогнувшего гоблина. — У нас, чародеев, знаешь ли, и своих забот хватает. И гораздо более серьёзных, к превеликому моему сожалению. М-да!

— А вы… разве нам не поможете? — спросил Стёпка с надеждой. — Вам же, наверное, ничего… — он хотел сказать «ничего не стоит», но вспомнил слова Серафиана о плате за каждое чародейство и замялся. — Ну, не очень трудно, наверное.

— Не могу, — развел руками чародей. — Я бы и рад, но… Это, как говорится, не в моей власти. Вам всё придётся делать самим. Отыщешь своего друга и сразу возвращайтесь домой. Смакла пусть постарается. Он вас сюда вызвал, он и вернуть должен.

Заметив недоверчивую гримасу на Стёпкином лице, чародей понимающе усмехнулся:

— Можешь мне поверить, теперь он всё сделает правильно.

И он слегка прищёлкнул пальцами.

Смаклу словно током дёрнуло. Он подпрыгнул, зашипел сквозь зубы и схватился за голову обеими руками, как будто боялся, что она сейчас лопнет.

— Ну что, неслух, сумеешь отправить демонов назад?

Смакла часто закивал, всё ещё держась за голову и страдальчески морщась. Попробовал бы он не согласиться!

— С элль-фингами у вас неприятностей быть не должно. Они ко всякому чародейству трепетно относятся и на демона руку без крайней нужды не подымут. Насчёт людоедства я, каюсь, пошутил. Не едят они людей, так что не бери в голову. Ты, отрок, хоть и не совсем тот демон, коего мой слуга надеялся вызывать, но сила сокрытая в тебе имеется и сила немалая. Разбудишь её — будет тебе в пути помощь и надежная защита. Главное — с пути не уклоняйся и никого не бойся, пусть лучше тебя боятся. И — прощай. Думаю так, что мы больше не свидимся. А ты… — чародей притворно нахмурился, глядя на Смаклу. — Ты тоже прощай. Голову свою седую даю на отсечение, в замок ты не вернёшься, неслух из неслухов.

— Отчего? — перепугался гоблин, вообразив, видимо, самое страшное.

— Оттого, что не пожелаешь больше быть слугой. И помни: пока не исправишь глупость свою, не будет тебе ни отдыха ни покоя ни на этом свете ни на том. Слышал, поди, о страдальцах неупокоенных? Так это души тех несчастных, что не исполнили своего магического предназначения в этой жизни. Не хочешь маяться до скончания времен — исправляй содеянное со всем рвением. Долг ваш я, так и быть, прощаю. Считай, что расплатился сполна. А отцу-заклинателю я про тебя рассказывать не буду. Не то как бы и мне самому за рассеянность на орехи не досталось.

Глядя на убелённого сединами чародея, трудно было поверить, что кто-то может распекать его за рассеянность. Хотя, кто знает, что это за отец-заклинатель такой…

— Да, — спохватился Серафиан, уже шагнув за порог. — Тебе, отрок, в таком облачении у нас несподручно будет. Чересчур приметная у тебя одёжка. Соображу-ка я тебе что-нито попроще.

Он сделал короткое движение правой рукой, шепнул что-то неслышно, замер на миг, потом сказал:

— Когда утром одёжку свою увидишь, не удивляйся. Она и так измениться должна, а я ей просто немного помог. Ничего сложного, простейшая магия первого порядка, — Он вернулся к столу и взял свой трактат. — Совсем память потерял, а ты, поганец, и напомнить не почесался! Мало тебе одного раза?

Смакла виновато потупился.

— Ежели кто в дороге будет шибко допытываться, отвечай смело, что ты мой племянник… — чародей повернулся к Стёпке. — Как тебя родители нарекли?

— Степаном. Степан я.

— Мой племянник Степан из… ну, скажем, из Дремучих МедведЕй. Приехал, мол, навестить дядюшку, а он возьми да и отошли тебя служить в Ясеньградский отроческий полк. Запомнил?

Стёпка кивнул. Чего тут не запомнить?

— А как мы там, у элль-фингов Ваньку найдём? — спросил он.

— Найдёте, — уверенно заявил Серафиан. — Демон демона, как известно, издалека чует. Вот и постарайся его учуять.

Вот так. Всё очень ясно и понятно. Иди, мол, и принюхивайся изо всех своих демонских сил, пока Ванькин дух не почуешь. А как почуешь, так значит, вот он, Ванес, собственной персоной сидит и тебя с нетерпением дожидается, тоже в свою очередь принюхиваясь…

— Да, — спохватился Серафиан. — Коли хочешь домой вернуться, о Ванесе своём никому ни слова. Нет его и не было! Один ты здесь такой! Даже если прознает кто о тебе правду, не проговорись о друге! Не проговорись! И ты, Смакла, это тоже накрепко запомни! Ни-ко-му! Зачаровать бы вам память, но вас тогда любой чародей за десять вёрст углядит. Сами за своими языками следите покрепче — целее будете. И я не шучу! Уяснили?

Мальчишки синхронно кивнули, впечатлившись грозным тоном чародея. Серафиан ещё раз окинул обоих внимательным взглядом, вздохнул и вышел из комнаты.

Смакла напряжённо вслушивался в удаляющиеся шаги. Убедившись, что хозяин действительно ушёл, он рухнул на стул:

— Миновало, кажись! Я поперву думал: амба, приколдыбит меня хозяин!

— Миновало! — передразнил его Стёпка. — Эх ты, колдун-самоучка! Наворотил делов огромную кучу с нашлёпкой и радуется. Если из-за тебя с Ванькой что-нибудь… нехорошее, я тебя тогда!..

— Только не надо пужать меня лысым бурашкой! — огрызнулся Смакла. — Ни в кого ты меня не превратишь. Кишка тонка! Хозяин ясно сказал, что ты не демон. Зато я, ежели осерчаю, могу и тебя к элль-фингам запузырить! А то и куды подалее!

— Ах ты, мелочь пузатая! — возмутился Стёпка. — Смотрите, как заговорил! Запузырит он! Нашёлся тут… запузырьщик! Да я тебя и без превращений испужаю на всю жизнь! Накостыляю щас по шее, увидишь тогда, демон я или не демон!

Он сжал кулаки и шагнул к гоблину. Смакла понял, что слегка недооценил свои силы.

— Ладно, ладно, — забормотал он, отступая. — Я ить ничего, я ить так… Собираться нам пора.

— Ну и собирайся. Ты всё это заварил, вот и шевелись.

Смакла почесал в затылке, потом с явной неохотой предложил:

— Айда в мою каморку. Там до утра переждём, отоспимся хоть. Всё одно, пока ворота не отворят, из замка не выйти.

— Мне и здесь хорошо, — Стёпке не хотелось покидать безопасную и уже немного обжитую комнату чародея. Ему казалось, что снаружи на него сразу набросятся с расспросами и обвинениями все маги и стражники замка.

— А и оставайся, — на стал спорить Смакла. Ему, видимо, тоже не хотелось проводить остаток ночи в обществе незнакомого и драчливого демона. — Я поутру за тобой зайду. Ты, смотри, никуды не уходи, меня непременно дождися.

И он направился к выходу. А Стёпка вдруг сообразил, что ему придётся одному сидеть здесь до самого утра. Сидеть под недобрым взглядом призрачного хозяина отвечай-зеркала, прислушиваясь к шагам за дверью, вздрагивая от каждого шороха, от каждого заоконного стона… А здесь и прилечь-то негде. Не на столе же спать.

— Погоди, — сказал он. — Лучше я с тобой пойду. Уговорил.

Смакла тихонько хмыкнул, ничего не сказал и стал гасить свечи. Стёпка осторожно приоткрыл злосчастную дверь. За дверью было сумрачно и неуютно. За дверью были каменные стены, выложенный неровными плитами пол и вязкая, пропахшая чужими запахами тишина. Выходить туда совершенно не хотелось. Но гоблин нетерпеливо подтолкнул его, и Стёпке пришлось шагнуть за порог. Он невольно зажмурился — как бы куда не запузырило. Но обошлось, не запузырило. И они пошли по тёмному коридору, Смакла впереди, Стёпка, отстав на пару шагов и поминутно оглядываясь. Вопреки его опасениям ничего страшного вокруг не наблюдалось. И ничего интересного — тоже. Обычные каменные некрашеные стены, обычные потолки с тёмными деревянными балками; двери, обитые железными полосами, узкие окна-бойницы, сквозь которые сочится ночь… Всё очень древнее, но не ветхое, не заброшенное, а уютное и обжитое. Сразу чувствуется, что здесь живут долго и основательно и за порядком следят придирчиво.

Сейчас, однако, им не встретилась ни одна живая душа. Сейчас замок был похож на закрытый на ночь музей, по которому бродит сторож, позвякивая огромной связкой ключей, и нет-нет да и мелькнёт унылое привидение. Привидений Стёпка, увы, не замечал. Наверное, их и в самом деле всех повывели. А вот ключами кто-то невидимый позвякивал очень даже отчётливо, если это были, конечно, ключи, а не кандалы, например.

На каждом пересечении коридоров в железных подставах стояли факелы, горящие неярким магическим пламенем без дыма и запаха. Одни лишь эти факелы и указывали на то, что Стёпка находится в необычном мире, где электричества нет и в помине, зато сколько хочешь магии и колдовства.

Смакла шёл молча. Стёпка тоже не пытался заводить задушевных разговоров. Ему вдруг подумалось, что предстоящее путешествие (неужели ему взаправду придётся идти куда-то по чужой стране, за тридевять земель, целых две недели?)…что предстоящее путешествие может оказаться не столь приятным, как хотелось бы. Попутчик достался не самый душевный, попробуй договорись с таким о чём-нибудь. Не грозить же ему всё время кулаком. А лысого чебурашки он уже не боится. Эх, Ванька-Ванька, где-то ты сейчас, что делаешь, о чём думаешь? Жалеешь, небось, о своём глупом упрямстве. Сидишь, может быть, согнувшись в три погибели в какой-нибудь холодной яме, связанный по рукам и ногам, и обливаешься горючими слезами… Или мечешься по ночной степи, спасаясь от настигающих всадников. А недобрая луна, если она здесь есть, светит тебе в спину, и видно тебя далеко-далеко, и некуда спрятаться, и элль-финги на лохматых лошадях догоняют тебя, раскручивая над головами арканы…

Каморка Смаклы оказалась самой натуральной каморкой с маленькой буквы: тесной, тёмной, с низким наклонным потолком, какой бывает на чердаках. Ни шкафов, ни стульев, ни полок. Только низкая широкая лежанка, укрытая лохматым, сшитым из лоскутков одеялом. Смакла, ни слова не говоря, скинул свою неказистую обувку — какие-то бесформенные тряпичные чуни — улёгся, натянул на себя одеяло, отвернулся к стене и, похоже, сразу уснул.

Стёпка посмотрел на него, посмотрел вокруг, вздохнул, потом ещё раз вздохнул. Да, это вам не царские палаты. Конура какая-то, честное слово. Даже настроение портится. В комнате чародея было намного уютнее и просторнее. Прикрыв скрипучую дверь, он разулся в полной темноте и лёг с краю, пристроив голову на жёсткий тюфяк, одуряюще пахнущий какими-то травами. В каморке было тепло, даже жарко. Смакла едва слышно сопел в стену. Лежать с полными карманами было ужасно неудобно. Стёпка поворочался, повздыхал, затем вытащил из карманов все свои нехитрые сокровища и засунул их под тюфяк. Он думал, что не заснёт, потому что дома ведь был ещё день, но глаза его сами собой закрылись, и он мягко провалился в сон, не успев даже перебрать в памяти удивительные события последних трёх часов.

Где-то примерно через полчаса дверь тихонько приоткрылась, и высокая тёмная фигура в длинном плаще совершенно беззвучно просочилась в каморку.

Мальчишки спали.

Незваный посетитель склонился над Стёпкой и долго вглядывался в его лицо, изредка вкрадчиво поводя над ним слегка светящейся ладонью. Кончилось это неожиданно: посетитель вздрогнул всем телом, отдёрнул руку, зашипел сквозь сжатые зубы и поскорее выскользнул из каморки, не забыв всё же аккуратно притворить за собой дверь.

 

Глава пятая, в которой демон получает сначала посылку, а затем — травму

Разбудил Стёпку пронзительный петушиный крик. Петух надоедливо горланил во всё своё лужёное горло где-то за стеной. Или даже ещё ближе. Спросонья Стёпке показалось, что вредная птица устроилась прямо под лежанкой. Этого, конечно, не могло быть, потому что с какого перепугу Смакла стал бы держать петуха у себя в каморке? Кто бы ему позволил да и зачем? Когда вредная птица напомнила о себе во второй раз, Стёпка дёрнулся и вытаращил глаза. Сон как рукой сняло.

Смакла? Каморка? Так это с ним всё на самом деле случилось?! Наяву?! Значит, он и в самом деле провалился в сказочный мир? К этой мысли надо было привыкнуть заново. Всё вокруг убеждало его в том, что да — на самом деле. Взаправду. Не во сне. Провалился, попал, потерял друга, и теперь лежит в одежде, под какой-то лохматой тряпкой, таращится в низкий каменный потолок и вдыхает приторный запах сена, которым набита жёсткая неудобная подушка. Стёпка повернул голову и не обнаружил рядом гоблина. Смакла куда-то исчез. Впрочем, это сейчас волновало меньше всего.

Спать больше не хотелось. На душе было нехорошо. Скверно было на душе, тоскливо и безрадостно. Как будто школу сдуру прогулял и не знаешь, как родителям признаться.

Странно было ему вспоминать события прошедшей ночи. Словно во сне привиделось. На минутку Стёпку охватило отчаяние. Ему вдруг страшно захотелось оказаться дома. Чтобы проснуться в своей комнате под тёплым одеялом, и чтобы ничего не надо было делать, и чтобы мама на кухне пекла оладьи, а папа чтобы взял с собой на рыбалку… Но это длилось недолго. Мир магии, мир настоящий, осязаемый, полный неизведанных тайн, чудес и волшебства, мир, в которой можно было попасть, просто перешагнув порог каморки, властно захватил его душу и заставил напрочь забыть о спокойной, но такой обычной и скучной жизни в родном неволшебном мире.

И ещё Стёпка вспомнил слова чародея о том, что его отсутствие дома никто не заметит и что он вернётся в тот же миг. И ему сразу стало легко. Дурное настроение как рукой сняло. А когда он вдобавок сообразил, что его каникулы магическим образом удлинились на неделю или даже на две, ему стало совсем весело. Жаль, никто потом не поверит, что такое с ним взаправду произошло. Скажут — выдумал. Да он и сам бы ни за что в такое не поверил. Невозможно в такое поверить, если сам не пережил. Даже если бы он догадался взять сюда свой мобильник и фотографировал бы здесь всё налево и направо, всё равно — кто в эпоху компьютерных спецэффектов верит фотографиям?

Надоело валяться, пора уже начинать что-то делать. Смаклу отыскать для начала, потом в дорогу собираться… Стёпка поёжился, вспомнив о том, что вскоре предстоит отправляться куда-то в неведомую даль, что придётся идти пешком, по совершенно незнакомой чужой стране. Даже думать об этом было неприятно. Ванька гад! Придурок упрямый. Тащись теперь из-за него неведомо куда.

Злость помогла преодолеть утреннюю расслабленность. И сразу обнаружилось странное. Ощупывая себя со всех сторон, Стёпка вспомнил загадочные слова Серафиана, на которые ночью не обратил внимания. Твоя одежда, мол, всё равно изменится. Вот она и изменилась. Очень сильно, надо сказать, изменилась. Теперь это была совсем другая одежда. Совсем другая. Джинсы превратились в тёмно-серые штаны свободного покроя. Смотрелись они круто и что самое главное — все карманы остались на своих местах На бронзовой пряжке не слишком широкого кожаного ремня весело скалила зубы драконья морда. Футболка обернулась рубашкой с закатанными рукавами. К ней добавился ещё и кожаный жилет со множеством шнурков вместо пуговиц. Выглядело всё непривычно, однако движениям не мешало и никакого неудобства не ощущалось.

Кроссовки тоже не пожелали оставаться «белыми копытами» и превратились в довольно приличные кожаные полусапожки. Стёпка некоторое время придирчиво рассматривал их, чуть ли даже не обнюхал. В слове «полусапожки» отчётливо звучало что-то девчачье, но, к счастью, у видоизменившихся кроссовок сохранился в неприкосновенности вполне суровый мужской облик. Получились нормальные короткие сапоги с плотной подошвой, тупыми носками и широкими отворотами. Они сидели как влитые, и, если закрыть глаза, то казалось, что на ногах всё те же привычные кроссовки.

Стёпка одёрнул жилет, заправил выбившуюся во время сна рубашку, даже попрыгал, как разведчик перед отправлением в тыл врага. Нигде не жало, ничто не брякало и выглядело достойно. Маскировочка что надо, подумал Стёпка, наверное, теперь никто не разгадает во мне демона какого-то там круга или периода. Обычный отрок. Весич или тайгарь. Иду себе, никого не трогаю. Друга ищу. Спохватившись, он засунул руку под тюфяк, и распихал по карманам своё нехитрое имущество. Нож, понятно, в дороге необходим, а вот всё остальное — едва ли. Но всё равно — пусть будет. Мало ли что.

В тесной каморке было душно, от приторного запаха трав слегка шумело в голове. Стёпке захотелось поскорее выбраться на свежий воздух. Но едва он подумал об этом, как перед ним буквально из ничего возник туго набитый холщовый мешок с лямками. Он повис, покачиваясь, перед изумлённым Степаном, и хрипловатый мужской голос негромко спросил, старательно напирая на букву «о»:

— Племянник почтенного Серафиана не тут ли ночевать изволил?

Стёпка посмотрел по сторонам, даже под лежанку заглянул, хоть и понимал, что это глупо, — но никого не увидел. Только мешок в воздухе висел.

— Кхм! — сказал тот же голос. — Оторопел, али как?

Невидимка! Волшебство свершалось рядом, в двух шагах, руку протяни — и потрогаешь. Зачарованный Стёпка не сразу сообразил, что племянник — это он сам, а когда сообразил, поспешно закивал:

— Здесь, здесь. Я племянник, а что?

— Посылка тебе от почтенного чародея. Дорожная котомка с припасом. Получить не поленись.

Котомка упала в подставленные Степкой руки. Она оказалась тяжёлой, и он поспешил опустить её на пол. Из воздуха тем же непостижимым образом возникла покрытая непонятным письменами желтая полоска пергамента.

— Отметку поставь, — сказал голос.

Стёпка с недоумением посмотрел по сторонам, выпятил губу и робко поинтересовался:

— А чем?

Невидимка вздохнул и устало пояснил:

— Кровью, понятно, чем же ещё.

— А… как?

— Перст приложить изволь.

— Всё равно какой?

— Любой можно.

Стёпка изволил приложить к пергаменту указательный палец правой руки. Мягкая полоска висела в воздухе без опоры, но на ощупь оказалась твёрдой, как доска. Подушечку пальца слегка укололо, и на пергаменте осталась капелька крови.

— Премного благодарен, — сказал голос, уплывая в никуда.

— Эй, подождите минуточку! — спохватился Стёпка. — Вы не подскажете, где здесь?..

— За дверью, по левую руку, на повороте, — не дослушав, ответил голос и растворился насовсем вместе с пергаментом. Местный невидимый почтальон Печкин прекрасно обходился без велосипеда. Возможно, это был демон. Настоящий почтовый демон, которого Серафиан отправил с посылкой, потому что не бегать же ему самому, чародей всё-таки. Посмотреть бы ещё на этого демона, каков он с виду. Если судить по голосу — вроде бы человек, и даже не злой, вежливый даже… А если по окающему говору судить, то представляется кто-то вроде мультяшного лешего.

— Спасибо большое! — запоздало крикнул Стёпка, тоже невольно окая, но ему уже никто не ответил.

Котомка лежала на полу и растворяться вроде бы не собиралась. Посылка от почтенного Серафиана. Посмотрим-посмотрим, откроем, поглядим. Вологодский говор оказался прилипчивым как паутина. Крошечное незастеклённое окно, на ночь закрывающееся деревянной заслонкой, пропускало слишком мало света, и Стёпка распахнул дверь пошире. За дверью был пустой коридор и основательная каменная лестница, под которой, собственно, и располагалась каморка. Почти как у папы Карло. Ночью Стёпка всё это видел мельком и сейчас с любопытством разглядывал. Ладно, попозже осмотримся, а пока на очереди котомка.

Он потянул за узел — тот не поддался. Стёпка дёрнул сильнее, потом взялся теребить его двумя руками. Узел на горловине был затянут столь основательно, что распустить его не удалось даже с помощью зубов. Ну и зачем, скажите на милость, нужны такие подарки, которые даже открыть нельзя? Не разрезать же его, в самом деле! Стёпка даже нащупал в кармане свой ножичек, но вовремя одумался. Нет, тут что-то не так. Не для того чародей отправлял ему эту котомку, чтобы портить её ножом. Минут пять он напряжённо размышлял, буравя сердитым взглядом недоступные дорожные припасы. Вспомнив Смаклу и упрямые свечи, пощёлкал пальцами, совершенно, впрочем, не надеясь на успех. И успеха, понятно, не достиг. Ни с первого раза ни даже с десятого. Когда пальцы устали, он сдался. Спасибо, конечно, великодушному Серафиану за заботу, но мог бы, между прочим, заодно и инструкцию по открыванию приложить. Местные-то, наверное, все знают, как такие узлы развязывать, а о том, что демон в таких делах ни в зуб ногой, чародей подумать забыл. Минус ему за это.

Разозлившись на себя за недогадливость, Стёпка выщелкнул лезвие ножа, прижал его к узлу и произнёс нарочито злодейским голосом: «Ну что, мешок, открываться будем или хочешь, чтобы я тебя ножиком почикал?» Котомка как лежала завязанная, так даже и не почесалась развязываться. Зато Степан при этом настоящим дураком себя почувствовал, который зачем-то взялся с неодушевлёнными предметами разговаривать. Хорошо ещё, что никто этого позора не видел и не слышал.

Разгадка оказалась до обидного простой. Когда Стёпка, уже совсем отчаявшись, наугад произнёс про себя обычное «да откройся же ты, гад», узел вдруг легко распустился. Сам собой. Действительно, не для средних умов. И очень удобно. Только не совсем понятно, для чего такие сложности. Это же не сейф, чтобы от чужих свои сокровища прятать. Стёпка ради эксперимента вновь затянул узел и вновь повторил про себя заветные слова. Во второй раз фокус не удался. Заклинание оказалось одноразовым. Что-то вроде печати на посылке. Мол, завязано, заколдовано, и ещё никто не открывал.

Содержимое котомки Стёпку приятно удивило. Чародей позаботился о том, чтобы «племянник» в дороге не голодал, не холодал и не испытывал нужды в предметах первой необходимости. Зубной пасты со щёткой, конечно, не обнаружилось, зато в небольшом, похожем на старинный кошелёк мешочке лежали твёрдые пахучие шарики, о назначении которых, впрочем, сибирскому мальчишке догадаться было несложно. Это была сера, жевательная лиственичная смола, точно такой же торговали старушки на рынке недалеко от школы. Правда, мальчишки эту серу не жаловали, потому что тут же в киосках продавалась намного более заманчивая жевательная резинка. Ну, а здесь выбирать не приходится, будем вместо зубной пасты серу жевать. Только к запаху смолистому привыкать придётся, потому что это тебе не орбит без сахара, а натуральный лесной продукт. Стёпка отложил в сторону мешочек, вытащил завёрнутый в вощёную бумагу большой неровный кусок серого шершавого мыла, затем вышитое ёлочками полотенце, которое так и хотелось назвать рушником. Для полного счастья ещё только носовых платков не хватало и рулончика туалетной бумаги.

В двух пузатых бутылях было, кажется, вино. Одна бутыль тёмного стекла, другая светлого. Стёпка выдернул из тёмной пробку, понюхал (точно вино), но пить не стал, ему пока не хотелось. Ещё он обнаружил каравай ржаного хлеба с аппетитной корочкой, несколько кругов очень жирной колбасы, головку твёрдого белого сыра, туесок с изюмом, туесок с кедровыми орешками, туесок с сушёной черникой, склянку с какой-то пряностью, деревянную солонку с крупной серой солью, деревянные же ложку с миской, огниво и трут, связку свечей, деревянную баночку с очень пахучей зеленоватой мазью — Стёпка не удержался, сунул в неё нос, — смешную ушастую шляпу и меховой плащ с капюшоном, немного длинноватый, но очень лёгкий и тёплый.

А в довершение ко всему этому богатству в маленьком мешочке лежали два десятка золотых монет и записка на бересте от Серафиана: «Отрок, прими эти монеты и дорожный припас как малую толику платы за причинённое тебе неудобство. Виновен в твоих бедах не столько мой слуга, сколько Я сам. Впредь буду осмотрительнее. Надеюсь, что моя скромная помощь не окажется лишней. Ничего не бойся. Серафиан, чародей, Первый Местохранитель Совета Летописного замка, магистр и прочая, прочая…»

Написано было густыми чёрными чернилами, слегка небрежно, и буквы закруглялись странно, и все имели непривычные хвостики… Но в целом это были самые обычные русские буквы и самые обычные русские слова. Степка прочитал записку два раза, после чего береста самовольно свернулась в тугую трубочку и исчезла так быстро, что Стёпка не успел понять, каким образом и куда она подевалась. Да и была ли она вообще? Чудеса! Серафиан зачем-то принял меры, чтобы не оставлять в чужих руках собственноручно написанный им документ. Пусть даже и такой невинный, как коротенькая записка на бересте. Впрочем, понятно, почему чародей так поступил. Оставил он уже однажды на столе свой недописанный трактат. Известно, чем это кончилось.

Стёпка задумчиво взвесил на ладони тяжёлые монеты, слегка подбросил, подивился. Настоящее золотое золото! До этого он как-то и не думал о том, что деньги ему могут пригодиться, а теперь вдруг подумал. Действительно, без них он был бы здесь всё равно что нищий: ни еды купить, ни на ночлег попроситься. Пустить, может быть, и пустят, а ну как потом заплатить потребуют. «Ах, у тебя денег нет! Ах, ты думал, что мы тебе задаром место под крышей предоставили? Ну иди тогда, отработай: воды в бочку наноси, свиней накорми и хлев вычисти». Имея в кармане деньги, можно было надеяться, что до свиней и хлева дело не дойдёт… А ну, как их украдут? Разбойники выследят или вор какой-нибудь пронырливый руку в мешок незаметно запустит? Кукуй тогда впроголодь, Серафиана же не попросишь ещё немного денежек подбросить. Придётся золото спрятать получше, и язык держать за зубами покрепче и вообще быть настороже. Богатство досталось, возможно, не слишком большое, но лишаться его уже не хотелось.

Монеты здорово отличались от привычных Стёпке рублей и копеек. Размером примерно с пятирублёвик, они все были не очень ровные и не очень одинаковые, а у одной монеты кто-то даже откусил или отстриг краешек. Но при всём при том они были сделаны из настоящего золота! Правда, золото оказалось почему-то не таким, как его себе представлял Стёпка. Оно почему-то не сверкало, не пускало во все стороны золотые лучи и не заставляло Стёпкино сердце биться сильнее. Просто тусклый жёлтый металл, тяжёлый и непраздничный. Может, это и не золото? Но что-то внутри уверенно шептало Стёпке: «Золото это, золото! Никому его не отдавай!» Так, наверное, и зарождается в людях жадность и алчность.

На одной стороне каждой монеты был выбит профиль некрасивого горбоносого мужчины с густыми усами и выпученным глазом, на другой — раскинул крылья дракон, как две капли воды похожий на того, длиннохвостого, с обложки волшебной книги.

Крылатый дракон. Красивый. Отличающийся в лучшую сторону и от сказочных Змеев Горынычей и от угловатых перепончатых птеродактилей. Ладная и гибкая ящерка с крыльями. Даже не ящерка — ящер. Большой, огромный, стремительный. Волшебный. Стёпку вдруг словно молнией пронзило. До него вдруг дошло, что в самом скором времени он своими глазами сможет увидеть настоящего волшебного дракона! Потому что ведь не может такого быть, чтобы в магическом мире, где есть чародеи, гномы, гоблины и упыри, не существовало драконов. Если дракон был нарисован на обложке книги, если изображение дракона красуется на монетах и на пряжках ремней, значит, они здесь водятся и их можно увидеть. Хотя бы издали, хотя бы одним глазком. И Стёпке захотелось немедленно отправиться в путь, чтобы поскорее начались волшебные встречи и удивительные магические приключения. Только чтобы не такие, как у Ваньки, с исчезновением неведомо куда, а настоящие, интересные, с захватывающим продолжением и счастливым концом. Котомка с припасом и золото вселяли уверенность в том, что предстоящее путешествие окажется не таким уж и тяжёлым и, возможно, совсем не тягостным.

И тут вновь закукарекал петух. На этот раз точно — под лежанкой.

Стёпка свесил голову и увидел во мраке… нет, не петуха. Под лежанкой стоял маленький, вернее даже, малюсенький, человечек. Ростом чуть выше котёнка, весь кругленький, со смеющимся лицом, без бороды и усов, но с густыми белыми бровями. Одет он был в потрёпанный, насквозь пропылённый тулупчик, в столь же потрепанные штаны с большими кожаными заплатками на коленях и в тяжёлые стоптанные башмаки. На горделиво выпирающем животике красовался широкий ремень с позеленевшей зелёной пряжкой, а на голове — заляпанный паутиной забавный малахай с ушами разной длины. Можно было подумать, что этот гномик побывал в серьёзной потасовке или просто впал в крайнюю нужду. Но при всём при том, он, этот мужичок с ноготок, унынию не предавался и вид имел вполне бравый. А глазки его так и лучились едва сдерживаемым смехом. В крохотной руке гномик держал небольшую кирку с широким щербатым лезвием. Несмотря на слабое освещение Стёпка всё это очень хорошо разглядел.

— Ты кто? — спросил он, сползая с лежанки на пол, чтобы удобнее было разговаривать.

Человечек, не переставая улыбаться, сделал несколько шагов вперёд. Он был такой махонький, что мог свободно ходить под не слишком высокой лежанкой. Его можно было поставить на ладонь и даже без труда засунуть в карман. Это было удивительно, так же удивительно, как отвечай-зеркало или людоедский меч.

— Это ты меня разбудил? — спросил Стёпка, тоже невольно улыбаясь в ответ. — Ты гном, да?

Человечек сделал ещё шаг, ещё и, оказавшись рядом с левой рукой Степана, вдруг коротко размахнулся и ударил киркой по ногтю большого пальца.

Стёпка с воплем отпрянул:

— Ты что, сдурел?!

Он не ожидал ничего подобного. От резкой боли из глаз брызнули слёзы и подкатила мгновенная тошнота.

Человечек довольно захохотал неожиданно густым басом. Словно радовался меткому удару. Будь его кирка потяжелее, он без сомнения отрубил бы сустав напрочь. И это было совсем не смешно.

— Ах ты, гад!

Не помня себя от боли, Стёпка стянул с ноги притворяющуюся сапогом кроссовку и швырнул её в гнома. Тот ловко увернулся и сам в ответ запустил в Стёпку окаменевшей хлебной коркой, пролежавшей под лежанкой лет триста.

Стёпка разозлился не на шутку. Подлая и ничем не объяснимая выходка гнома его просто взбесила. Палец болел немилосердно, ушибленный ноготь чернел на глазах. Душа жаждала мести — и немедленно. Стёпка метнул в гнома вторую кроссовку и снова промазал. Маленький обидчик проворно отскочил, показал Стёпке язык и с удивительной для его роста силой отправил кроссовку обратно. И попал. Прямо в лоб каблуком.

Тут уж Стёпка забыл обо всём на свете. У него от ярости буквально потемнело в глазах. Отплатить проклятому гному! Поймать его, раздавить, накормить паутиной, поотшибать ему все пальцы его же киркой, а саму кирку зашвырнуть куда подальше!

По каморке летала обувь, лежанка сотрясалась от ударов, пыль стояла столбом. После каждого промаха Стёпка страшно ругался, после каждого попадания гном обидно хохотал. Безумная дуэль продолжалась долго, «рука бойцов метать устала», но Стёпке так ни разу и не удалось поразить врага. Гном как угорелый бегал на своих коротеньких ножках под лежанкой, успевая хохотать, кривляться, уворачиваться от Стёпкиных снарядов и метко — до обидного метко! — швыряться в ответ.

Сообразив наконец, что кроссовками гнома не подбить, Стёпка оглянулся в поисках более подходящего оружия. На глаза ему попался стоящий в углу лохматый веник с длинным черенком. То что надо! Он кинулся к венику с кровожадным воплем: пришёл миг расплаты!

Но гном, увидев веник в его руках, испуганно ойкнул и в мгновение ока ушмыгнул в какую-то потайную нору под лежанкой.

— Вот гадёныш! — Стёпка в бессильной ярости шмякнул веником по стене. — Вернись, трус! Вернись, кому говорю!

Противник позорно бежал с поля боя, и отмщение, увы, не состоялось. Хотелось преследовать его, хотелось пролезть вслед за ним в нору и веником его под зад, веником!.. Жаль, нора маловата!

Позднее, вспоминая «великое сражение великана с лилипутом», Стёпка со стыдом признавал, что «позволил себе потерять лицо», как говорят самураи. Со стороны, наверное, всё выглядело очень глупо. Носится по тесной каморке разъярённый пацан с перекошенным от ярости лицом и швыряет под лежанку всё, что под руку попадается. Да ещё и орёт при этом всякие нехорошие слова. Позор на все улусы! Совершенно недопустимое для настоящего демона поведение. Но уж очень его этот мелкий поганец разозлил. Особенно подлый удар киркой.

Вот полюбуйтесь — ноготь уже начал чернеть, и скоро, конечно, слезет, — чёрт бы побрал этого гнома! Хорошее настроение было безнадёжно испорчено. И это только начало — первый день, даже первое утро! А что же будет дальше? Как бы уже не палец, голову бы не оттяпали! И между прочим, запросто могут. Не понравится какому-нибудь вурдалаку то, твоя, скажем, причёска — и ага! Вжик мечом, или хвать кулаком, чтобы другим неповадно было. Доказывай потом, что ты демон!

Палец дёргало так, что отдавалось даже в голове. Когда боль сделалась невыносимой, Стёпка открыл деревянную баночку и осторожно погрузил страдающий палец в мазь. А вдруг поможет! Палец поболел ещё немного и успокоился. Мазь помогла и помогла очень хорошо. Наверное, тоже была чуть-чуть магической.

Он сидел встрёпанный, разгорячённый и пылал справедливым негодованием. Он вдруг понял, что всей душой ненавидит гномов. Если они все такие, как этот… кукарекальщик, то лучше бы с ними вовсе не встречаться.

Но куда же подевался Смакла?

Монеты Степка ссыпал в карман. Странно ему было осознавать, что могущественный чародей чувствует себя его должником. За что? За то, что Стёпку выдернуло сюда? Так это вовсе не неудобство, это настоящий подарок, неслыханная удача. Ведь ещё вчера Стёпка полжизни готов был отдать за такое перемещение. Чародей же извиняется перед ним, котомку вон даже прислал. Наверное, он хороший человек и добрый чародей. Во всех сказках бывают добрые волшебники… И злые, между прочим, тоже. Куда же без них? Без них не так увлекательно. Стёпка ещё раз пожалел, что не удалось ему прочитать книгу. Или взять её с собой сюда. Знал бы сейчас об этом мире намного больше. Хорошо ещё, что здесь говорят по-русски. Или, как уверял, Смакла, по-весски.

Прежде, чем уложить припасы обратно в котомку, он отломил немного хлеба, куснул сыр — невкусно и очень твёрдо! — сжевал горсть изюма и, помедлив, решительно отхлебнул из тёмной бутыли. В светлой, как выяснилось, был обычный брусничный морс без сахара. И пить его было неинтересно. А вот вино… Стёпка ещё ни разу не пил вина, только чуть-чуть шампанского на Новый год. Вино было сладковатое, пахло яблоками и самостоятельной взрослой жизнью. И оно ему понравилось. Не опьянеть бы! Вот хохма будет, если Смакла, вернувшись, обнаружит пьяного демона, храпящего на его лежанке.

Утолив слегка голод, Стёпка завязал, как сумел, котомку и затолкал её под лежанку. Однако, вспомнив о драчливом гноме, придумал подвесить котомку на удобно торчащий из стены бронзовый крюк — здесь она целее будет. Потом ещё раз привёл в порядок одежду, пригладил волосы — и отважно шагнул через порог. Непроизвольно сжался, готовый ко всякому, но — обошлось. Не жахнуло и не шмякнуло. Он оглянулся, помедлил, затем на всякий случай вернулся в каморку и ещё раз — уже осторожнее — перешагнул через порог, изо всех сил прислушиваясь, присматриваясь и… как бы правильнее сказать… причувствоваясь. И не заметил никаких магических изменений ни в себе, ни в окружающей обстановке. Кажется, всё нормально, опасности нет, можно смело отправляться навстречу неизвестности. И он отправился. Правда, для начала не в неизвестность, а немного поближе — по левую руку, за поворот коридора.

 

Глава шестая, в которой демон стреляет из камнемёта и встречается с призраком

Вода бежала по каменному жёлобу и срывалась вниз звонкой струёй. Стёпка хорошенько вымыл руки, потом, помедлив, плеснул холодной водой в лицо. У-ух! Ему понравилось и он повторил, смывая остатки сна. Полотенце, естественно, с собой прихватить не сообразил, побрёл мокрый назад и чуть не заблудился. Казалось бы, отошёл-то всего ничего — на три шага и два поворота, зато потом минут десять во все углы тыкался, пока нужную дверь под лестницей отыскал. Даже заподозрил, что на гоблинскую каморку заклятие какое-нибудь наложено от чужих глаз. Оказалось, что просто свернул не в то крыло и искал нужную дверь совсем в другом месте.

Замок не спал уже давно и пробудился он, само собой, намного раньше Стёпки. Засветло ещё пробудился. Звенел где-то за стеной кузнечный молот, доносились издалека чьи-то властные крики и беззаботный девичий смех. Мычали коровы, гомонили гуси — или это утки? — мальчишки заливисто свистели… Обычное утро в обычном магическом мире. Упыри и вурдалаки отсыпаются после кровавых ночных трудов, заспанные кентавры скачут на водопой, драконы чистят чешую, русалки выглядывают из колодцев. А коварные гномы пробираются тесными норами с острыми кирками наготове.

Пойти, что ли, прогуляться? На людей посмотреть, себя показать, свежим воздухом подышать и вообще — оглядеться. Бояться, вроде бы, пока некого, Серафиан ни о чём таком не предупреждал, а Смакла, если надо, сам его отыщет. Стёпка, надо признаться, чувствовал себя не очень уверенно. Всё-таки, что ни говори, а вокруг был совсем чужой мир, совершенно незнакомые люди, которые неизвестно ещё как к нему отнесутся… С одной стороны это приятно волновало, как всегда волнует новое и таинственное. С другой стороны — было боязно. Как перед прыжком в воду.

Стёпка сделал глубокий вдох, закрыл глаза, настроил себя не решительность и отвагу и — пошёл тихонько по коридору, ведя рукой по шершавым каменным стенам. И почти сразу же навстречу ему вышел из-за поворота высокий мужчина. Не дракон, не упырь и не вурдалак. Нормальный человеческий мужчина. Длиннополое чёрное одеяние делало его похожим на монаха. Под мышкой он нёс небольшой деревянный сундучок окованный медью.

Стёпка замедлил шаг, вдруг оробев. Это был первый встреченный им здесь человек (весич, вспомнилось ему), не посвящённый в тайну появления мальчишек. Подлый гном, разумеется, не в счёт. И поди угадай, что этот монах сейчас сделает. Может, у Стёпки на лбу написано, что он — незаконный пришелец из иного мира, и его немедля следует хватать и волочить в темницу на разборки. Может, монахи здесь демонов вообще не любят и враждуют с ними по-чёрному.

Впрочем, тут же выяснилось, что испугался Стёпка напрасно. Монах остановился перед ним и дружелюбно сказал:

— Здрав будь, отрок. Ты не Серафиана ли почтенного племянник?

Стёпка растерялся, хотел сказать, что да, мол, племянник и есть, из каких-то там МедведЕй, но сумел лишь молча кивнуть. Даже поздороваться забыл.

— Примечаю я, ты в праздности пребываешь?

Стёпка к стыду своему даже не сразу понял, о чём его спросили, но на всякий случай ещё раз кивнул. Имелась у него такая дурацкая привычка, много раз ставившая его в неловкое положение. Кивнёт не зная чему, а потом ломает голову, как выпутаться, чтобы совсем уж глупым не посчитали. Потому что вроде бы согласился, а лучше было бы сказать «нет». Но на этот раз он, похоже, кивнул правильно.

— Вот и славно! — обрадовался монах. У него было приятное, слегка вытянутое лицо с усами и бородкой, глубоко посаженные тёмные глаза и перехваченные кожаным ремешком длинные русые волосы. Если бы не ряса, его можно было бы принять за слегка странноватого художника из обыкновенного, не магического мира. Монах взял сундучок в обе руки, и Стёпка увидел, что почти все пальцы у него перевязаны, и сквозь белые тряпицы кое-где проступает кровь.

— Сделай милость, снеси ларец наверх, на дозорную башню. Я бы и сам, да меня отец-заклинатель к себе требует. Несподручно с ларцем к нему являться, и без того персты покалечены, — он выразительно пошевелил перебинтованными пальцами.

Стёпка взял ларец за ручку:

— Ладно, снесу. А что мне там с ним делать?

— Отдай его камнеметателю Гвоздыре. Ему ведомо, для чего. Он там один сейчас службу исполняет, утром заступил. Скажешь, что Купыря, мол, передал и вскорости сам к нему подымется. Исполнишь?

— Исполню, — пожал плечами Стёпка. — А как мне туда попасть?

— По лестнице, — удивился монах. — Вот же она, у тебя за спиной. Взбирайся до самого верха, Гвоздырю там и найдёшь. А я побежал… Премного благодарен за помощь! Ларец сам не открывай! — последние слова он прокричал уже на бегу, исчезая за поворотом, только ряса за спиной чёрным крылом взметнулась.

Ларец был не сказать чтобы очень тяжёлый. Стёпка покачал его в руке, раздумывая, нет ли в просьбе монаха какого-либо подвоха, не розыгрыш ли это. На розыгрыш было не похоже. Да и к чему? Монах совсем не походил на человека, способного устроить подлянку племяннику чародея.

Ладно, исполним, сказал Стёпка сам себе, мне не трудно. У него даже этакая уверенность в себе появилась, словно ему разрешение дали или пропуск, и он теперь может по замку ходить на совершенно законных основаниях. Спросит кто «Ты что тут, демон, делаешь? По какому такому праву туда-сюда шастаешь?» А он в ответ «Ларец на дозорную башню несу. Купыря попросил». И всё — вопросов больше нет. Свободны.

Ему страшно хотелось открыть ларец и посмотреть что там внутри. Не потому хотелось, что он страдал чрезмерным любопытством, а потому, что монах просил не открывать. Как Синяя Борода своих несчастных жён. Стёпка помнил, какая участь постигла чересчур любопытных женщин, и героическим усилием воли удержался от соблазна, хотя руки так и тянулись к замочку. Простенький, между прочим, замочек был, обычная пружинная защёлка. Открыть ничего не стоило. Но Стёпка помнил ещё и о том, что случилось с Ванькой, который открыл не то, что надо, и не тогда, когда надо. Нет уж, лучше этот ларец не трогать, то есть, не открывать.

Похвалив себя за честность и осторожность, Стёпка начал восхождение к дозорной башне. Сначала было легко и даже интересно. Таинственная лестница, загадочный ларец, Гвоздыря какой-то, что исполняет службу в одиночестве наверху… Интересно, в общем. На приключение похоже. Только вот лестница уж больно крутая и длинная… Когда же она кончится-то? Устанешь по такой подниматься.

Стёпка сначала смотрел вверх, а потом стал смотреть под ноги. Каменные ступеньки были стёрты великим множеством прошедших здесь до него людей, не совсем людей и, вероятно, совсем не людей. Поднимались по этим ступеням вурдалаки, спускались, гремя оружием, гоблины, шаркали почтенные чародеи, когда появлялась у них потребность взглянуть с дозорной башни на окрестности замка либо на подступившее к стенам вражеское войско… Носились сломя голову мальчишки-посыльные, крались пробравшиеся тайком соглядатаи, мчались, вопя и размахивая мечами, свирепые враги, сумевшие ворваться на стены… И арбалетные болты пробивали насквозь щиты и кольчуги, и скрежетали мечи, царапая камень, и ступеньки становились скользкими от струящейся по ним крови… Прошмыгивал иногда и свой брат демон, вызванный и посланный что-нибудь добыть, а возможно, и кого-нибудь убить.

Стёпка присел отдохнуть. Было такое или не было, ему узнать не дано. А нафантазировать можно чего угодно. Даже дракона, сползающего вниз по лестнице, чтобы устроить в тесных коридорах безжалостную охоту на ничего не подозревающих служанок. Вон какие на ступенях борозды и царапины — не иначе следы крепких драконьих когтей.

Лестница казалась бесконечной, она всё вилась и вилась, вкручиваясь в каменную толщу замковых стен, минуя этаж за этажом, и чем выше, тем круче становились ступеньки, словно их нарочно так сделали, чтобы затруднить подъём. По почти такой же лестнице Стёпка два года назад поднимался с папой в Питере на колоннаду Исаакиевского собора. Только там было, кажется, триста ступеней, а здесь — все пятьсот, если не больше. Понятно теперь с какого перепугу монах попросил незнакомого отрока об одолжении: ноги свои утруждать не хотел, а наивный и доверчивый Стёпка тут ему как раз и подвернись!..

К тому времени, когда надоевшая лестница кончилась тесной площадкой, Стёпка уже основательно выдохся. Выбравшись наружу на подгибающихся от непривычного напряжения ногах, он выволок заметно потяжелевший ларец и присел на него, переводя дух и щурясь от яркого солнца.

Над его головой раскинулось во всю свою неохватную ширь ясное, пронзительно-голубое небо, до которого, казалось, отсюда — рукой подать. А прямо перед ним громоздилась большая деревянная катапульта, почти точь-в-точь такая, как на рисунках в учебнике истории. Возможно, это была не катапульта, а баллиста. Стёпка плохо разбирался в древних метательных орудиях и не помнил, чем они друг от друга отличаются. Может быть, это даже был какой-нибудь требушет.

На массивной станине сидел закованный в кольчужную броню широкоплечий воин — камнеметатель Гвоздыря. Он держал на коленях длинный прямой меч и любовно водил по отсверкивающему лезвию точильным бруском.

Гвоздыря был несомненный вурдалак. У него было грубое, но не страшное лицо кирпичного цвета, крупный нос картошкой, широко расставленные голубые глаза и густые пшеничные усы, из-под которых выглядывали два ослепительно белых клыка. Клыки были острые.

Вурдалак — это тот же вампир, вспомнил Стёпка, но не ощутил ни малейшего испуга. Не похож был большой добродушный Гвоздыря на кровожадного, унылого и уже изрядно поднадоевшего киношного Дракулу. Невозможно было представить его тоскливо завывающим по ночам или жадно и неопрятно сосущим кровь из беззащитной жертвы. Зато легко представлялось, как он врубается во вражеские ряды, неукротимый и неостановимый, и враги разлетаются от него во все стороны, и меч его разит и разит без устали, и победа уже близка, и наши, как всегда, победят, потому что они наши, потому что они за правду и они самые крутые…

Вурдалак с усмешкой глянул на взъерошенного Стёпку из-под низко надвинутого круглого шлема:

— Ты, паря, кто таков будешь?

Голос у него был низкий, хриплый, похожий на медвежий рык.

Стёпка поднялся и подвинул ларец к ногам вурдалака:

— Степаном меня зовут. Я… племянник чародея Серафиана. А это вам Купыря просил передать. Он скоро сам сюда поднимется. Он к отцу-заклинателю пошёл.

Гвоздыря отложил меч в сторону, щёлкнул замком, приподнял крышку ларца — что же там, интересно, лежит? — и довольно вспушил усы.

— Ясно-понятно, паря. Однако же придётся разок-другой стрельнуть.

Стрелять? Из катапульты? Здорово! Выходит, в ларце лежат снаряды. А не маловаты ли они для такого большого орудия? Вон ковш какой здоровенный, да и снарядов своих у Гвоздыри достаточно: булыжников вокруг навалено не на одну сотню выстрелов, и горшки ещё какие-то запечатанные, с торчащими из крышек фитилями, не иначе, бомбы! И в кого, спрашивается, сейчас нужно стрелять? Войны, вроде бы, никакой нет, если верить Смакле.

Гвоздырю подобные вопросы не занимали. Он хорошо знал, зачем, куда и в кого стрелять. Он отодвинул ларец в сторону, обошёл своё орудие — ух, до чего же он большой и широкоплечий! — и принялся дёргать ремни, проверяя, очевидно, их натяжение.

Пока вурдалак возился с катапультой, Стёпка разглядывал лежащий на станине меч. Он как его увидел, так сразу обо всём остальном забыл, даже о том, что Гвоздыря — вурдалак и его на всякий случай следует опасаться. Меч был такой… это был настоящий боевой меч, меч-ветеран, побывавший во многих сечах и отрубивший, несомненно, тьму-тьмущую вражьих голов. Честное оружие, не отягощённое дорогими и совершенно бесполезными в бою украшениями, не испорченное продажным золотом, не тронутое ни единым пятнышком ржавчины, отточенное до убийственной остроты и сверкающее на солнце полосой жидкой ртути. Хотелось взять его в руки, ощутить его надёжную уверенную тяжесть и приятное тепло шершавой рукояти, хотелось занести его на головой, рассечь со свистом воздух, поймать отражённый от клинка солнечный луч…

Стёпка мысленно примерился — меч вурдалака был ему, мягко говоря, великоват. И тяжеловат. Таким не взмахнёшь играючи, как делал это у себя во дворе плохо оструганной деревяшкой. А если таким мечом рубанёт вдруг тебя какой-нибудь враг, мало не покажется. Ничего уже не покажется. Развалит надвое, как арбуз. Стёпка представил, как его разваливает, и поёжился, ощутив вдруг очень отчётливо все свои такие хрупкие косточки. Да-а, весёлые мысли лезут в голову с утра, нечего сказать. Лучше уж думать о чем-нибудь хорошем. О том, например, что ему в дороге тоже не помешает оружие. Не такой, конечно, здоровенный меч, а что-нибудь поудобнее и попроще. Кинжал там какой-нибудь или топорик. Хотя меч, что ни говори, лучше, намного лучше. Почему-то Серафиан об оружии не позаботился, даже обычного ножа в котомку не положил. Или демонам оружие не нужно? В кармане ножик перочинный лежит, но на оружие он всяко не тянет, разве что против гадских гномов.

Стёпка отошёл в сторонку, чтобы не смущать больше свою душу несбыточными мечтами, вспомнил, где находится, вздохнул полной грудью пахнущий летом воздух и уже внимательнее посмотрел по сторонам. Посмотреть, прямо скажем, было на что. Очень даже было. Честно говоря, ничего подобного Стёпка ещё не видел и увидеть не ожидал. Он думал, ну замок и замок, стены там, башни с зубцами, бойницы, всё, в общем, как полагается…

А оказалось — ого!

«Летописный замок шибко высокий». Ещё как шибко! Стёпка ощутил себя мелкой букашкой, невесть как заброшенной на вершину великанского утёса. Конечно, с дозорной башни он мог видеть только малую часть замка, всего лишь верхние этажи бастиона и уступ крепостной стены. Но какого, простите, бастиона! Какой, извините, стены!

Замок подавлял своей мощью. Он был огромен, он был велик. Именно такие сооружения по праву называются циклопическими. Да при одном лишь взгляде на эти стены у любого врага начисто пропадёт всякое желание идти на штурм. Увидев такой замок, любой, даже самый свирепый и упёртый враг спрячет свой меч, отзовёт свои полки, свернёт свои знамёна и пройдёт себе тихонечко стороной, благоразумно сделав вид, что оказался под этими стенами совершенно случайно, и ничего такого не хотел и не замышлял, и уберётся сейчас в свои вражеские страны, и никогда больше сюда не придёт, ну, разве что по делам каким-нибудь торговым или просто поглядеть.

Однако, нельзя сказать, что Стёпка был поражён до глубины души. Он-то ведь всегда знал, что в таком мире, как этот, замки должны выглядеть именно так и никак иначе. Он это знал и он не удивлялся. Почти. Стоял просто с открытым ртом и смотрел во все глаза. И душа его что-то этакое пела от восторга. Это было здорово! Это было прекрасно! Это было круто! Он лишний раз убедился, что судьба забросила его именно туда, куда нужно. В общем, повезло. Потому что обидно было бы очутиться в каком-нибудь задрипанном, полуразвалившемся замке с подгнившими бревенчатыми стенами, покосившимися воротами и большой кучей навоза посреди двора. Вот это был бы облом из обломов. Нет, всё равно, конечно, интересно, но как-то уже не так.

Дозорная башня была двухъярусной. Внизу, там, где стоял Стёпка, на небольшом открытом пятачке возвышалась катапульта. Над ней нависала собственно сама башня — полукруглое каменное сооружение с узкими окнами. Туда вела крутая лестница, там, в этой башне, дозорные прятались от дождя, ветра и снега. Стёпка сначала хотел взобраться туда, но не решился. Вдруг Гвоздыре такое самоуправство не понравится. И вообще, пора уже вниз спускаться. Смакла, наверное, уже рвёт и мечет. Но спускаться не хотелось. Хотелось ещё немного посмотреть. На то, например, куда и чем будет стрелять вурдалак. Ваньку, конечно, надо поскорее спасать, кто бы спорил, но если только на дорогу может уйти более недели, то несколько минут промедления ничего не решат. (Слышал бы бедный Ванес эти рассуждения, то-то взбесился бы в своём плену.)

Довольно легко уговорив себя задержаться на башне, Стёпка лёг животом на каменный порог меж высоких, в рост взрослого человека, зубцов и посмотрел вниз.

Ого!!!

Как он и полагал, до земли было очень далеко, так далеко, что захватывало дух. Вот это высота так высота! Да на такие стены ни один захватчик не взберётся просто потому, что никаких лестниц не хватит. Правда, есть ещё магия, драконы опять же…

Вокруг замка на сколько хватало взгляда простирался безбрежный вековой лес, пологими волнами уходящий к горизонту. Кое-где серыми пятнами замшелых скал выделялись невысокие горбатые сопки. И ни дорог, ни просек, ни деревень, ни дымков. Дремучая, однообразная и на первый взгляд совершенно непроходимая глухомань. Вот уж действительно — Таёжный улус! О том, кому и ради чего в этой непроходимой глухомани понадобилось строить такой огромный замок, он как-то не задумывался. Стоит посреди тайги замок, возвышается над лесом, значит, так надо. Может быть, этот замок маги какие-нибудь древние строили, которым виднее было, где и что строить.

Над горизонтом, растворяясь в голубом мареве, плыли едва очерченные горные вершины. Не те ли это Закатные горы, за которые запузырило несчастного Ванеса неловкое заклинание младшего слуги? Если это они, то как же до них далеко! Стёпка долго смотрел на горы, представляя себе, что пережил Ванька, улетая в этакую даль, сквозь ночь, сквозь мрак, один, совсем один… Наверное, опять орал.

Неподалёку, почти вровень с дозорной башней парили, описывая широкие круги, два коршуна. Стёпка заметил их, и его мысли потекли в другом направлении. Он снова вспомнил о драконах. Где же они, куда все подевались? Почему не летают, отчего не кружатся в вышине? Напрасно вглядывался он в небесную даль и ширь, напрасно скользил ищущим взглядом по зелёному пологу тайги. Не было ни в воздухе, ни на земле ни одного дракона. Ни единого. Странно. Они, конечно, не обязаны летать стаями, как вороны, но хотя бы один, пусть самый захудалый, мог бы и промчаться для разнообразия где-нибудь поблизости. Огнём там пыхнуть или просто пыль крыльями взметнуть.

Гвоздыря, шурша и позвякивая тяжёлой кольчугой, всё ещё возился в катапультой. Что-то там в ней смазывал и подтягивал.

Лёгкий ветерок приятно освежал Стёпкино лицо, солнце грело спину. Стёпка лежал на тёплом камне и смотрел вниз.

Внизу было красиво. По заросшему можжевельником склону сопки, на которой стоял замок, сбегала мощёная камнем дорога. По дороге к замку взбирались гружёные брёвнами конные повозки. Много повозок — целый караван. Узкая лента реки огибала сопку плавной дугой. По реке плыли длинные плоты. Перекинутый через реку мост сверху казался игрушечным. В деревеньке у моста заметно было оживление: сновали мелкие фигурки людей, скакали верховые, разворачивались повозки…

За рекой дорога ныряла в лес и исчезала без следа в его непроглядной дремучести. Куда она ведёт? Не по ней ли придётся вскоре шагать? Хотя, лучше было бы не шагать, а, например, скакать на коне. Хорошо бы и вправду конём обзавестись. Стёпка с обычной мальчишеской самоуверенностью полагал, что запросто сумеет ехать верхом или даже скакать во весь опор, как скачут в фильмах ковбои или индейцы. Главное, вскарабкаться бы в седло.

Дозорная башня, между тем, была не просто местом, с которого стоящие на страже вурдалаки наблюдали за окрестностями. Знай Стёпка нужное заклинание да пожелай его применить, увидел бы он намного больше того, чем видел сейчас обычным взором. И тайные лесные тропы, и спрятавшиеся в тайге хутора, и деревни, и дорогу, ведущую к Закатным горам, и даже лица суетящихся в Предмостье — так называлась деревенька — людей. Причём, не прилагая ни малейшего усилия, потому что сторожевые заклинания были оплачены чародеями на много лет вперёд. Но ему, разумеется, даже и в голову ничего подобного не пришло.

За спиной надрывно заскрипела катапульта или, правильнее говоря, камнемёт. Стёпка отполз от края и оглянулся.

Гвоздыря двумя руками вращал ворот. Большое трёхметровое бревно с ковшом на конце рывками отклонялось назад. Деревянные суставы недовольно кряхтели, ремни натягивались до звона. Гвоздыря, помогая себе, приговаривал:

— И взял! И взял! И взя-а-ал!

Оттянув бревно до упора, до сухого щелчка стопора, от выбрал из груды булыжников один, не самый крупный, но почему-то ему приглянувшийся, уложил его аккуратно в ковш и, подмигнув Стёпке, нажал ногой в грубом рыжем сапоге на рычаг:

— Хоп!

Освободившееся бревно с яростным треском врезалось в обшитую кожами перекладину. Камнемёт тяжело подпрыгнул.

Гвоздыря, приложив руку козырьком ко лбу, следил за полётом снаряда. Стёпка ничего не увидел, хотя тоже честно таращился вдаль. Зато коршуны вдруг разом сломали свой полёт и испуганно скользнули вниз, поближе к земле.

Наверху, в бойницах бастиона показались две головы в шлемах — посмотреть кто стрелял.

— Славно, — сказал вурдалак, вновь берясь за отполированные рукояти ворота. — Но надо бы чуток повыше взять.

Мерцающая воронёная кольчуга на его широких плечах переливалась, словно чешуя на спине дракона. Головы наверху исчезли, ничего интересного для них не было.

— Ну что, племяш, шмальнуть хочешь? — спросил Гвоздыря, зарядив своё орудие ещё одним снарядом.

— Хочу, — обрадовался Стёпка. — А можно?

— Знамо, можно, — вурдалак раза два крутанул винт, очевидно, поправляя прицел, сам себе кивнул и показал Стёпке, куда нажимать.

Стёпка встал рядом с ним и с силой надавил ногой на деревянную плаху рычага, думая только о том, как бы не оплошать.

Тр-р-р-рах! Звон, треск, тяжёлый прыжок камнемёта. Как он не разваливается от таких ударов?

Булыжник со свистом унёсся в небо. Теперь Стёпка видел его полёт. Он был поражён. Примитивное на первый взгляд орудие шутя зашвырнуло тяжеленный булыжник аж на ту сторону реки. С такой высоты, конечно, стрелять легче, но всё равно… Выросший в ином мире и насмотревшийся фильмов про войну, Стёпка невольно ожидал взрыва на месте падения камня. Взрыва, разумеется, не было. Понятно, что вурдалак пристреливается, понятно, что самое главное произойдёт, когда сюда поднимется Купыря… И всё же, что лежит в ларце?

— Вот таперича в самый раз, — довольно выдохнул Гвоздыря. — В самую, понимашь, болотину.

Он привычно взвёл камнемёт в боевое положение, но заряжать его не стал, а уселся на станину и вновь принялся править меч. На лбу у вурдалака, прямо под шлемом, белела длинная полоска шрама. В шрамах были и запястья сильных волосатых рук. Гвоздыря, как видно, участвовал во многих войнах и был опытным рубакой, если сумел во всех этих войнах уцелеть. С кем он воевал, кого рубил на куски своим мечом, кто чуть не снёс ему полголовы, в каком сражении? Стёпку так и подмывало расспросить вурдалака обо всём: о врагах, о битвах, о победах… Но он не решался. Не привык ещё со взрослыми вурдалаками разговаривать, побаивался.

Гвоздыря сам завёл беседу:

— А ты, паря, значить, Серафианов племяш будешь. Зовёшься-то каким именем? Не уразумел я поперву-то.

— Степаном кличут, — ответил Стёпка и сам удивился, как у него ловко получилось говорить «по-здешнему».

— А проживаешь в каких краях?

— Из Дремучих МедведЕй я, — уверенно соврал Стёпка, понятия не имея ни что такое эти МедведИ, ни где они находятся. В тайге, вероятно, не зря же они Дремучие.

— Знатное городище, — кивнул вурдалак. — Далёконько тебя, однако занесло, паря, даже я там не бывал. Не довелось ещё.

И слава богу, порадовался Стёпка про себя, а то взялся бы сейчас общих знакомых вспоминать до о родичах распрашивать. Разговор с вурдалаком начал вдруг его тяготить. Не пора ли уже вниз спускаться?

— Как там у вас жисть? — поинтересовался Гвоздыря.

— Здеся веселее, — вывернулся Стёпка. Откуда он, скажите на милость, мог знать, как идёт жисть в неведомом ему самому знатном городище?

— Знамо дело, — ухмыльнулся в пышные усы вурдалак. — То — ваша глушь непролазная, а то — замок Летописный. Да ить по нынешним-то временам мальцам навроде тебя в МедведЯх поспокойнее будет. До вас, поди, и элль-финги ни разу не добирались, хутора не зОрили…

Стёпка хотел пожать плечами, но вурдалак, забыв о мече, смотрел поверх зубцов башни куда-то вдаль:

— Помяни моё слово, племяш, недолго нам осталось в спокое жить. Гномов-то неспроста ловить спохватились. Зачесались кое у кого грабки на наши земли за Верхней Окаянью.

— Война будет? — тихонько спросил Стёпка.

— Знамо, будет, — легко согласился Гвоздыря. — Куды мы без её? Она, правду сказать, вовсе и не кончалась. Всю жисть воюем, туды твою и растуды. То они с нами, то мы с ними… Морошанка ваша не пересохла ещё? Не обмелела?

Морошанка — это, скорее всего, речка, что в МедведЯх протекает, догадался Стёпка и мотнул головой:

— Не, не пересохла. Течёт еще, — И чего это вурдалака опять на этих дурацких МедведЕй потянуло? Рассказывал бы лучше о войне.

Гвоздыря не унимался:

— Слыхал я, в МедведЯх вурдалачьих семей немало поселилось. Какого роду ихняя мать-верховодица? Какого колена?

На этот скользкий вопрос Стёпке отвечать не пришлось — да и что бы он, интересно, ответил? — потому что в дверях появился Купыря. Очень вовремя появился. Спас, сам того не зная, от позора.

— Изготовили камнемёт? — спросил он, переводя дух, — Славно! А я уж боялся, что ты, Гвоздыря, не дождёшься меня, не утерпишь.

— А ничё, — прогудел вурдалак. — Мы терпеливые, верно, паря?

И Стёпка кивнул, хотя, признаться, понятия не имел, о чём идёт речь.

Под мышкой Купыря держал ладный деревянный бочонок, стянутый кованными обручами. Поставив этот бочонок на станину рядом с ковшом, он растопырил перебинтованные пальцы и показал их вурдалаку:

— Он мне, глянь, едва не все персты перекалечил. Насилу выловил поганца. Хитёр и изворотлив. Весь в деда.

— Он хитёр, а мы хитрее, — засмеялся Гвоздыря.

Купыря встал за камнемётом, прищурился, прикинул что-то:

— Угодит ли, куда я просил?

— Прямёхонько в Отхожую топь головёнкой воткнётся, — заверил вурдалак. — Моё слово верное.

— Приступим, благословясь, — деловито предложил Купыря и кивнул Степану. — Вымай из ларца что в нём лежит.

Стёпка щёлкнул замочком, откинул крышку, заглянул в ларец и замер в немом изумлении, не веря своим глазам. В ларце лежал туго спелёнутый верёвками гном, до жути похожий на кукарекавшего под лежанкой обидчика. Только этот гном был без малахая и совсем седой. И он не смеялся. Связанный по рукам и ногам так, что виднелась одна голова со встопорщенной бородой, багровый от бессильного гнева, он сверлил опешившего Стёпку злым взглядом:

— Чего уставился, дурень долговязый? Гнома никогда не видел? Ишь, зенки-то вылупил, словно сродственника встренул! А я тебя не знаю и знать не желаю! Мразь ты сопливая, вот и весь сказ!

Стёпка растерянно оглянулся на Купырю.

— Не боись! — подбодрил тот. — Вымай подлюгу из ларца, разговор у меня к нему есть задушевный.

— Шевелись, орясина! — рявкнул гном. — Али не пробудился ещё?

И когда Стёпка осторожно извлёк его из ларца, он проворно извернулся, словно червяк, и укусил Стёпку за большой палец, на этот раз уже правой руки. Челюсти у него были, как клещи.

— Блин! — Стёпка выронил гнома, и тот, врезавшись плешивой головой сначала в станину, а затем в каменный пол, разразился отчаянной бранью:

— Олух из олухов! Бестолочь сухорукая! Недоносок лупоглазый! Чтобы тебя в тухлом болоте утопили! Чтоб тебя веником поганым приложило из-за угла! Чтоб тебе во веки веков пусто было, дрянное отродье дрянных родителей!..

— Ты с этой гнидой поосторожнее, — запоздало предупредил Купыря. — Палец-то цел?

— Вроде цел.

— Давай-ка подлюгу сюда.

Стёпка подобрал примолкшего гнома, опасливо ухватив его за ноги. Гном разразился было очередной порцией брани, но вдруг на полуслове замолчал и хищно повёл носом, словно кошка, учуявшая рыбку. Его глаза алчно заблестели.

Стёпка не обратил на это внимания. Его занимало другое, ему было интересно: о чём Купыря будет беседовать с пленным гномом и при чём здесь взведённый камнемёт? Уж не собираются ли они?..

— Ну вот, Зебур, один ты остался, — проникновенно сказал Купыря, присев перед гномом на корточки. — Всю твою пакостную семейку мы отловили… И собирать тебе её теперь по всему улусу не пересобирать. За год, пожалуй, не управишься. И этак, знаешь, у меня на душе легко, что и не высказать. Два месяца, почитай, на вас угробил.

Связанный гном стоял, задрав голову и глядя в небо нарочито отсутствующим взглядом. И молчал. Как партизан на допросе у фашистов. Только время от времени ненавидяще косился в Стёпкину сторону и скрипел при этом зубами. Жалел, наверное, что не смог отгрызть Стёпкин палец.

— А знаешь, что я тебе ещё скажу, — улыбнулся Купыря. — Я ведь казну-то твою, Зебур, отыскал. Так что возвращаться тебе сюда вроде как бы и не за чем. А?

Гном дёрнулся, свирепо закусил губу, но опять смолчал.

— Не веришь? Вот и напрасно. Нет у тебя больше золота, Зебурушка, ни единого драка не осталось, всё в замковое хранилище пошло. Да и не твоё то золото было. Ворованное да награбленное. И беден ты теперь, как самый последний упырельский голодранец.

— Не пойдёт моё золото вам впрок, — огрызнулся Зебур, глядя почему-то только на Стёпку. — Узнаете ишшо, как честных гномов разорять. Слезами умоетесь, стервозники.

Вурдалак раскатисто расхохотался:

— Всю жисть хотел на честного гнома хоть одним глазком взглянуть! Вот и дождался! Ха-ха-ха!

— Проще говоря, Зебур, вот тебе честный выбор, — заключил Купыря. — Либо ты поведаешь, кто вас в замок провёз, и мы зарядим тобой камнемёт, либо… Либо ты молчишь, и я засажу тебя в этот бочонок, и сидеть тебе в нём даже я не знаю до каких пор. Отец-заклинатель своей печатью его отметил, угодишь туда — не выберешься, да ты и сам о том ведаешь не хуже моего. Тебе решать, как надумаешь, так и будет.

Гном долго смотрел на бочонок, затем скосил глаза на ковш камнемёта. Ясно было, что ему не нравится ни то ни это. Да и кому бы понравилось выбирать из таких двух зол меньшее, когда сразу и не определишь, что здесь меньшее. Стёпка, например, окажись он на месте гнома, вряд ли сумел бы сделать выбор. Ему даже стало слегка жаль Зебура. Он не знал, чем гном провинился перед чародеями, и не испытывал поэтому к нему тех недобрых чувств, какие испытывали вурдалак и Купыря. Понятно было, что что-то очень нехорошее он натворил, этот гном, иначе не стоял бы сейчас между бочонком и камнемётом.

Зебур скрежетнул ещё раз зубами и выдавил через силу:

— Видно по всему, придётся мне на старости лет маненько полетать.

Стёпка про себя присвистнул: ого! Выходит, заключение в бочонке страшнее жуткого полёта в никуда. Или это гном просто такой безрассудный.

— Ну что ж. Ты выбрал, — Купыря склонился к Зебуру. — Говори.

— Морох нас провёз, — обречённо признался гном. — Колдунец бродячий из Беловражья. Золотом взял за услугу, стервец, да едва и не выдал нас на въезде стражникам. Чудом убереглись.

— Чудом, говоришь, — усмехнулся Купыря. — А не из Оркланда ли вы то чудо в своих котомках притащили? Молчишь? Ну, ладно. Я своё слово держу: лети на все четыре стороны и на глаза мне больше не попадайся. В другой раз так легко не отделаешься.

— В другой раз ты меня не изловишь, — мрачно пообещал гном.

— Лож супостата в ковш, — сказал Стёпке вурдалак.

Стёпка аккуратно уложил гнома головой к камнемёту.

— Переверни! — потребовал гном.

Стёпка послушно перевернул его головой назад.

— Гниляк ты вонючий и больше никто! — вместо благодарности рявкнул гном. — Руки бы тебе пооторвать по самые уши, ворюга!

— Счастливого полёта, Зебур, — прогудел Гвоздыря. — Желаю тебе угодить в навозную кучу. — он заговорщически подмигнул Стёпке. — Думаю, мы больше не свидимся.

- Попусту надеешься, — прохрипел гном, скосив глаза на вурдалака. — Дважды мы возвертались, а где два раза — там и третий. Не один Морох на золото падок.

— Ну-ну! — ухмыльнулся Гвоздыря. — Будем, значить, со всем нашим нетерпением вас в гости поджидать. Гномоловок наготовим побольше. Стреляй, паря!

— А тебя, гниляк из гниляков, я запомнил, — гном обратил сумрачный взор на Стёпку. — Крепко запомнил, так и знай. Никуда ты от нас не утаишься. Мы тебя вскорости отыщем, и ты пожалеешь, ты страшно пожа…

Подавив сомнения, Стёпка топнул по рычагу.

Бум-м-м!!!

Злобный Зебур унёсся в «мировое пространство», и его последнее «…леешь!» унеслось вместе с ним, перелетело за реку и упало куда-то в дремучую таёжную зелень… а хоть бы и в навозную кучу. Неужели эти подлые гномы ухитряются выживать после такого выстреливания?

— А ничего ему не содеется, — словно бы прочитав его мысли, сказал Купыря. — Лбы у них, поганцев, крепкие что твоя наковальня. Мне бы такой. Да и Отхожая топь — место шибко мягкое.

— Мягкое и смердящее, — хохотнул Гвоздыря. — Долгонько ему отмываться будет после купания. А и то: напакостил — получай!

Он ослабил ремни камнемёта, опустил уже безвольный ковш на упор и присел рядом с Купырей. Стёпка тоже сел.

— Однако, мы теперь долго их не увидим, — расслабленно сказал Купыря голосом вполне счастливого человека. — Ни одного тварёныша в замке не осталось. Сам не единожды проверил. И кладовую их велел замуровать.

— А я сегодня утром ещё одного гнома видел, — сообщил Стёпка, поразмыслив. — Он меня разбудил.

— Быть этакого не может! — всполошился Купыря. — Где? Когда?

— Как раз перед тем, как вы мне ларец отдали. У Смаклы в каморке, под лежанкой. Я в него кросс… сапогом швырнул, а он в нору удрал.

— Серафианова младшего слуги каморка? Сколько раз ему говорил: попроси у хозяина оберег от гномьего племени… Ай-яй-яй! Опять придётся по подвалам шарить, — Купыря ожесточённо подёргал себя за бородку. — А ты не брешешь?

— Нет, — обиделся Стёпка. — Он мне своей мотыгой чуть палец не отрубил. Вот — ноготь почернел уже. Кукарекал ещё гад. Издевался.

— Это Хамсай, — совсем закручинился монашек. — Обманул, поганец, обвёл вокруг пальца. А я-то думал, что Зебур его всерьёз изгнал. Нелады у них промеж собой вышли, золото награбленное поделить миром не смогли… А он, гляди-ка, не ушел. Сокровища вернуть надеется, не иначе. Я же его тайничок-то давеча тоже отыскал. Худо дело.

— Ты, Купыря, слишком шибко-то не переживай, — сказал вурдалак. — Уж на что наши чародеи в магии сильны, а и то не могут извести под корень подлое гномье племя. Ну и леший с ними. От Зебуровой семейки избавились — уже хорошо.

Купыря посмотрел на свои перевязанные пальцы, вздохнул и сказал, подставляя солнцу загорелое, без единой морщины лицо:

— Отец-заклинатель меня живьём съест. Поторопился я похвастать ему… Обрадовать старика хотел.

— Нынче поутру гонца видел, — сообщил не в тему Гвоздыря. — Вести важные, никак, получили?

— Получили, — кивнул Купыря.

— Торопился гонец очень, — добавил вурдалак. — Коня мало не загнал.

— Служба такая, — протянул монах. — Не все магическим умением владеют, потому и гонцы порой надобны.

Они помолчали несколько минут. Стёпка всё никак не мог решить, уйти ему или побыть ещё немного на башне. Что-то его словно удерживало здесь, как будто он ещё не всё выполнил. Хотя, что он мог здесь выполнять?

— Недобрые, поди, вести? — не выдержал вурдалак.

— Невесёлые, — согласился Купыря. — Того и гляди навалятся.

Откровенничать он явно не стремился.

— Да мы уж глядим, — вздохнул Гвоздыря. — Все гляделки наскрозь проглядели.

— Недолго ждать осталось, помяни моё слово.

— А ничё. Отобъёмся, — вурдалак подмигнул Стёпке и выразительно огладил рукоять меча. — Не в первый раз. Пущай хоть сам Сиятельный Д'Орк явится под эти стены. Пообломаем ему рога-то. Вон и племяш нам подмогнёт.

Если бы знал Гвоздыря, насколько пророческими окажутся эти его сказанные в шутку слова насчёт помощи от племянника! Если бы знал об этом сам Стёпка!

— А к тому оно идёт, друг ты мой клыкастый, что и впрямь явится. И не один. Серафиан на совете давеча обмолвился… — Купыря посмотрел на изо всех сил прислушивающегося Стёпку. — Не буду мальца пугать.

А малец этот, промежду прочим, очень даже хотел, чтобы его испугали. В смысле, чтобы рассказали поподробнее, кто такой Сиятельный Д'Орк, вправду ли у него есть рога, скоро ли он явится под стены замка, и с кем, и как с ним собираются воевать, и вообще всё о приближающейся войне, которую здесь, похоже, не слишком боятся.

Но Купыря, понятное дело, не собирался посвящать лжеплемянника во все эти столь волнующие тайны, и Стёпка, в оба уха слушавший полный недомолвок разговор, поскучнел. Никому он здесь был не нужен и всем он здесь был чужой. Кроме Ванеса, конечно, но где он сейчас — Ванес? За какими-то горами, у каких-то элль-фингов. Дёрнул же его чёрт ссориться со Смаклой! До утра не мог потерпеть, экскурсант конопатый! Тащись теперь за ним неведомо куда в то время, как самые интересные события, судя по всему, будут происходить именно здесь, в Летописном замке!

От таких мыслей и от отчётливого понимания того, что изменить ничего нельзя, настроение у Стёпки заметно испортилось. Даже в таком мире нельзя почему-то поступать так, как хочется! Это несправедливо! Разве о таком он мечтал? Ну, Ванёк!..

Монах с вурдалаком завели речь о скорой выплате жалованья и о возможном увеличении оного за доблестное участие в обороне замка, ежели таковая состоится. Вурдалачье жалованье Стёпку мало интересовало. Это было как-то не волшебно, не магически. Дома папа с мамой тоже часто говорили о деньгах, о зарплате… Скучно. Говорили бы лучше о войне, о рогатых орках или о гномах хотя бы.

Стёпка задрал голову, проверить, не дракон ли пролетает в вышине, притворившись безобидным облачком? К сожалению, это было всего лишь лёгкое безобидное облачко, притворившееся драконом.

Что-то заставило его оглянуться. Какое-то словно бы дуновение или отблеск. Он повернул голову и замер.

Правее камнемёта, над ступеньками в воздухе дрожали зыбкие очертания движущейся человеческой фигуры — смутный размазанный силуэт на фоне светлого неба.

У Стёпки внутри тоже всё задрожало. Привидение! Настоящее! А Смакла, глупый, уверял, что всех давно вывели. Не всех!

Разглядеть привидение подробно он не успел, потому что оно почти в ту же самую секунду растворилось в воздухе. Ему даже показалось, что ничего там и не было, что это у него с глазами что-то такое случилось… Он посмотрел на Купырю с вурдалаком. Те преспокойно беседовали, не подозревая о привидении… Которого, впрочем, возможно, и не было…

Нет, было! Вот оно снова появилось, но уже чуть пониже, у самого камнемёта.

Стёпка вцепился изо всех сил в деревянную поперечину, так что пальцы побелели, и смотрел, смотрел на постепенно проявляющийся силуэт.

Фигура постепенно потеряла прозрачность, и Стёпка очень отчётливо увидел высокого широкоплечего воина в пластинчатых доспехах. Воин был без шлема, зато в каждой руке держал по мечу. Он сражался с невидимым Стёпке врагом, тесня его к краю башни. Мечи в его руках казались живыми — они отбивали удары, взлетали и рубили, защищали и неутомимо нащупывали слабое место в обороне врага. Или даже двух врагов. Или трёх. Всё происходило в полнейшей тишине, и Стёпка понял, что видит не привидение, а ожившую картинку из прошлого. Или из будущего. Нет, видимо, всё-таки из прошлого.

Воин разделался с врагами, оглянулся, крикнул что-то неслышное и стал выцветать, растворяясь в воздухе. Вот он обратил к Стёпке прозрачное до неразличимости лицо… И в его грудь вонзилась невесть откуда прилетевшая призрачная же стрела с белым разлохмаченным оперением. Она словно выросла из груди — раз! — и уже не вырвать её и не изменить ничего, потому что угодила она почти точнёхонько в сердце. Воин качнулся, выронил меч из правой руки, рванул ворот… Вторая стрела вонзилась рядом с первой, на удивление легко пробив кольчугу…

У Стёпки отчего-то пронзительно заломило в висках, ему захотелось закрыть глаза и ничего больше не видеть. Словно это могло спасти раненного воина. С трудом он заставил себя смотреть. Почему-то казалось, что это очень важно.

Воин тяжело опирался на меч, пытаясь устоять, но уже было ясно, что жить ему осталось считанные мгновения. О том, что перед ним призрак давным-давно умершего человека, Стёпка не думал, он переживал за воина, ему хотелось, чтобы тот всё-таки выжил…

Воин посмотрел ему прямо в глаза, и у Стёпки появилось отчётливое ощущение, что призрак увидел его сквозь прозрачную толщу прошедших лет или даже столетий. Этого не могло быть, но воин кивнул чуть заметно и с трудом протянул руку. В широкой окровавленной ладони лежало что-то похожее на медальон или иконку. И такая требовательность была в призрачном взгляде, что Стёпка шагнул вперёд и протянул руку навстречу. Медальон упал в его ладонь и, неощутимо провалившись сквозь руку, канул в вечность. Не Степану он был предназначен, и не Степана видел умирающий воин перед смертью…

— Что с тобой, отрок? Опомнись! — встревоженный Купыря тряс Стёпку за плечи. — Да слышишь ли ты меня?

Стёпка с трудом отвёл взгляд от почти полностью растворившегося в воздухе воина и растерянно оглянулся.

— На тебе лица нет, — сказал Купыря. — Что стряслось?

— Я… привидение видел, — Стёпка показал рукой. — Вот здесь стояло… стоял. С двумя мечами.

Купыря как открыл рот, так и замер. Вурдалак медленно встал:

— Каков он был из себя?

Стёпка, запинаясь, описал, как мог, привидевшегося ему воина.

— А рубец?.. Шрам у него был на лице?

Стёпка прикрыл глаза, вспоминая, потом нерешительно кивнул и провёл указательным пальцем наискось по переносице и правой щеке.

Купыря с вурдалаком понимающе переглянулись:

— Это он…

— Кто «он»? — тут же спросил Стёпка, ожидая и страшась услышать какую-нибудь леденящую историю про призрака, появляющегося время от времени на дозорной башне и предвещающего скорую гибель тому, кто его увидел.

— Князь Крутомир, — негромко и с отчётливым почтением произнёс Купыря. — Он погиб на этой башне двадцать с лишком лет тому назад во времена Чёрного нашествия.

— Крутомир Косая Сажень, — поправил вурдалак с неменьшим почтением. — Мало кому, паря, довелось видеть его образ. Да, почитай, что и никому, окромя двух чародеев. И подвезло же тебе, ежели ты не соврал.

— Нет, — сказал Стёпка. — Я его взаправду видел. Прямо тут он сто…

Князь лежал, неловко подломив руки, и призрачный ветер прошлого шевелил оперение на стрелах, и призрачная лужица крови уже натекла на вполне осязаемые камни дозорной башни. Князь умер. Но это было не та красивая смерть в бою, какой её часто показывают в исторических фильмах. Здесь всё было проще и страшнее. Чья-то невидимая рука обломила стрелу, дёрнула ворот кольчуги, зашарила в поисках… Стёпка, кажется, знал, что надеялся найти невидимый владелец невидимой руки, надеялся и не нашёл. Голова мёртвого князя мотнулась в сторону, словно на неё наступили сапогом, затем… Стёпка закрыл глаза, а когда решился открыть их, призрачного видения уже не было.

Купыря с вурдалаком не мешали, ждали молча. Они-то не видели ровным счётом ничего.

— Так он и погиб, — глухо промолвил Гвоздыря, выслушав Стёпкин рассказ. — Стрелы были, понятно, отравлены. Обычные нашего князя не взяли бы. Элль-финги умеют варить неотразимые яды… Да и дозорная башня в ту пору гораздо ближе к земле была. Понесло же князя на неё тем утром…

Стёпка не понял, каким это образом башня раньше была к земле ближе, а теперь вон на какой высоте. Это что же, получается, что за прошедшие двадцать лет замок основательно подрос? Это что же, он как дерево растёт, да?

— Мёртвого, говоришь, обыскивали, — Купыря смотрел на Стёпку, но взгляд его витал где-то далеко. — Знаю я, что они искали, убийцы. Искали да не нашли. До сей поры никто найти не может. Пропала вещица, сгинула без следа. Словно он её с собой в небесный чертог унёс.

— Что? — спросил Стёпка.

— Княжий оберег, передаваемый из поколения в поколение. Нет его больше, и князей таёжных никто признавать не хочет. Ты последнего видел. Покажи, где он лежал.

Стёпка подошёл к ТОМУ месту, хотел показать и замер. На камнях был виден довольно чёткий силуэт лежащего безголового тела. И как он его раньше не заметил! Посмотрев на Купырю, он понял, что тот ничего не видит. Тогда он пальцем осторожно обвёл силуэт:

— Здесь. Вот так он лежал. Я его… Я очертания вижу, очень хорошо. Только он, кажется, без головы.

Купыря кивнул:

— Верно. Серафиан тоже говорил мне, что князя… здесь. А голову его в подарок кагану забрали.

— А кто его? С кем он сражался?

— С ворогами сражался. Оркландские рыцари ходили войной на Великую Весь. А дорога туда у них одна, через Таёжный улус. Крутомир задержать хотел — и ему за малым не удалось. Он великий воин был и очень мудрый князь. Кабы не погиб тогда, многое сегодня в нашей земле по инакому повернулося бы… Элль-фийский каган Ширбаза, будь проклято его имя по обе стороны гор, с Оркландом сговорился, ну и привёл своих ханов к замку. С гибелью князя, почитай, и Княжество Таёжное кончилось. Остались от него ныне только улусы… Да воеводы, коих весский царь разве что не с руки кормит.

Купыря замолчал, глядя под ноги, словно надеялся разглядеть недоступное ему. Молчал и Стёпка. Теперь, после того, как он своими глазами видел последние минуты жизни князя, он чувствовал себя как бы причастным ко всему, что творилось здесь, в этом мире.

Тишину нарушил вурдалак:

— А ты, паря, того… в дядю, говорю, пошёл. У вас в Медведях все, поди, магией промышляют?

И опять Стёпку выручил Купыря.

— Ну, племянничек, пошли, покажешь мне, куда гном утёк, — сказал он, возвращаясь к повседневным заботам. — Попробую изловить поганца. Я как чуял, гномоловки убирать не торопился.

Стёпка покидал дозорную башню с облегчением. Он боялся, что Гвоздыря начнёт распрашивать его о вурдалачьих родах. Уже перешагнув порог, он оглянулся. Бравый камнеметатель стоял у ТОГО места. Тоже, наверное, хотел увидеть невидимое.

Стёпка видел, и его это как-то не слишком радовало. Мир сказки оказался вовсе не сказочным. Понятно, конечно, что если здесь все воюют, сражаются, с оружием ходят, то и убивать должны, и погибать, и от ран страшных страдать… И жестокости в этом мире хватает с избытком, и врагов подлых и свирепых. Но одно дело об этом в книге читать, и совсем другое — вот так вот своими глазами увидеть, как ещё живому человеку… Нет, лучше не вспоминать!

Вниз по лестнице идти было намного легче и веселее. Купыря шагал через две ступеньки, Стёпка не отставал — под конец у него даже голова слегка закружилась.

Смаклы в каморке не было. Котомка висела на крюке.

— Вот, — показал Стёпка под лежанку. — Там в углу дырка, он в неё и удрал. Веника испугался.

Купыря заглянул под лежанку, шумно втянул воздух, принюхиваясь (по запаху он, что ли, гномов находит?), потом лёг на живот и пополз в глубину.

— Ещё бы ему не испугаться, — пыхтел он, протискиваясь в узкое пространство. — Это подлое племя веника пуще чумы боится. Они детей своих Большой Метлой пугают.

— А зачем вы их ловите? — задал Стёпка вопрос, терзавший его с того момента, как он отправил Зебура в свободный полёт.

— Затем и ловим, дабы избавиться от них.

— Они что, все такие вредные?

— Все до единого, — заверил Купыря. — У-у-у, какой у нас здесь пролаз, ты погляди! Оплошал Смакла… Гномам дай волю, они и в мирное время камня на камне от замка не оставят. Порушат до основания и позволения не испросят.

— Выходит, они вредители?

— Они хуже вредителей, они лазутчики вражьи. Тому же кагану Ширбазе кто ворота тайком отворил? Родной Зебуров дед Бадуй, чтоб ему и на том свете покоя не обрести! Потому и ловим их без устали… Нет, гномоловка-таки надобна… А ты иди-иди, коли куда торопишься. Я тут и сам управлюсь. Никуда этот Хамсай от нас не денется.

 

Глава седьмая, в которой демон изучает магию, а маги изучают демона

По правде говоря, Стёпка никуда не торопился (если не считать спасательного похода к элль-фингам), просто ему не хотелось тупо сидеть в скучной и тёмной каморке, в которой не было ничего интересного. А вот в за порогом, как он уже успел убедиться, этого интересного хватало с избытком. На дозорной башне вон сколько всего произошло. Не удивительно, что его теперь со страшной силой тянуло прогуляться по замку. Ведь когда ещё такая возможность появится. Никогда, скорее всего. У элль-фингов с замками не густо, они же степняки, они в юртах должны жить или в шатрах. Так что, пока есть время, надо всё здесь внимательно осмотреть, потрогать и запомнить. На людей разных полюбоваться и не только на людей, но и на каких-нибудь удивительных существ, если они здесь, конечно, встречаются. А Смакла, когда захочет, сам демона отыщет. Ему это будет нетрудно, он же здесь всё как свои пять пальцев знает. В общем, Стёпка решил устроить себе ту самую экскурсию, которая так катастрофически не получилась у Ваньки. И он её устроил.

С выбором направления трудностей не возникло. Наверху он уже побывал, поэтому теперь без колебаний двинулся вниз, остро жалея, что изучать замок приходится в одиночку. Одному всё же как-то неуютно и, честно говоря, чуть-чуть страшновато. Уверенности в своих силах не хватает. А так шли бы сейчас с Ванькой вдвоём, впечатлениями обменивались, подбадривали друг друга…

Спустившись этажом ниже, он словно в другой мир попал. Просторная галерея с высоким сводчатым потолком была похожа на оживлённую улицу какого-нибудь маленького городка. Шум, гам, крики, беготня слуг, звон посуды, лязг и грохот… Если бы не весёлые девичьи голоса, легко можно было бы вообразить, что внезапно подступивший к замку рогатый Д'Орк начал штурм, и его свирепые воины уже ворвались во внутренние помещения, сея панику и смерть.

Стёпка чувствовал себя среди этой всеобщей суеты и деловитой занятости не слишком уверенно. У него поначалу было ощущение, что все смотрят только на него. Ему казалось, что вот-вот кто-нибудь сердитый подойдёт и спросит недовольным голосом: «А что это ты, мальчик, тут делаешь?» И хорошо, если упоминание о Серафиане на этого сердитого подействует. А если нет? Да и не будешь же каждому встречному объяснять, чей ты племянник. Глупо как-то. Можно подумать, что это единственное, чем Стёпка может гордиться, что это профессия у него такая — чародеев племянник. Тем более, что и племянник-то насквозь липовый.

Однако вскоре он сообразил, что его опасения и тревоги напрасны. Никто не донимал его расспросами, никто не косился в его сторону с подозрением, никого не интересовало, кто он такой и зачем тут ходит. Взрослые его вообще не замечали. Бродит по замку праздный отрок, ну и пусть себе бродит. Мало ли в замке отроков.

Зато остроглазые мальчишки сразу признавали в нём чужака: он то и дело ловил на себе их заинтересованные взгляды. Особенно после того, как решился отлепиться от стены и осторожно двинулся к неведомой самому цели. Смуглый до черноты гоблинёнок в длинной рубахе до колен покрутился рядом, заговорить не решился, цыкнул зубом насмешливо и исчез; выглянули из-за двери перемазанные сажей мордашки близнецов, долго смотрели ему вслед; белобрысый пацан с корзиной белья окинул его внимательным взглядом, задержался на сапогах и отвернулся, скорчив презрительную гримасу: видали, мол, и не таковских.

Заводить со Стёпкой знакомство никто из них не пытался. Не до того мальчишкам было. Успеть бы сапоги хозяину почистить, огонь в камине развести, да пыль из кафтана выбить, пока уши не надрали за нерасторопность. Да и не по чину им было заводить разговоры с этим незнакомым отроком в справной одёжке и крепких сапогах. На слугу он никак не похож, не смотри, что рожа вполне деревенская. И ходит-то вон как гордо, не торопится никуда, ишь, руки в карманы заложил! Не иначе, чародеев сродственник, в гости али на учёбу приехамший. Сунься к такому — хлопот опосля не оберёшься. Нажалуется кому, али сам на рожон полезет от излишней гордости. Морду-то ему начистить, конешно, не велик труд, да токмо куды потом из замка бечь будешь? За этакого холёного сродственничка чародеи в мелкую пыль сотрут, не поморщатся.

Стёпка шёл себе потихоньку, стараясь держаться подальше от то и дело распахивающихся дверей и морщась от обилия не самых приятных запахов. Солнце простреливало в узкие окна без стёкол, пылинки беззаботно плясали в золотых лучах. Весёлый шум не утихал, день был в разгаре. Слегка разобравшись в шумной круговерти, Стёпка ощутил лёгкое разочарование. Это было не то место, которое хотелось осматривать. Подумаешь, слуги! Он жаждал увидеть башни, подъёмный мост, что-нибудь боевое, что-нибудь по-настоящему магическое. А тут…

Грузный детина в кожаных штанах и засаленной безрукавке воспитывал палкой гоблинёнка лет восьми. Он держал его за ухо и, охаживая палкой пониже спины, монотонно приговаривал:

— Служи с усердием! Служи с усердием!

Зарёванный гоблин вертелся ужом, но ухо освободить не мог, а палка раз за разом безошибочно находила цель:

— С усердием служи, неслух!

Поразительно, но наказуемый не издавал ни звука, хотя видно было, что ему очень больно. Ещё бы не больно — такой палкой! Но Стёпку сильнее всего поразило то, что многочисленные окружающие не обращали на это безобразие ни малейшего внимания! Здоровенный мужик среди бела дня, никого не стесняясь, избивает палкой ребёнка — и всем до лампочки! А если он его покалечит?

Стайка молоденьких служанок, шурша длинными юбками, прощебетала мимо, и ни одна не оглянулась. Убелённый сединами благообразный старик, зябко кутающийся в тёплую шубу, предусмотрительно свернул к противоположной стене, чтобы не задела его взлетающая и опускающаяся палка, и не приостановился ни на мгновение, даже не покосился. А плотный, бритый наголо вурдалак неожиданно для Стёпки подбодрил детину:

— Не жалей, не жалей поганца! Что ты словно гладишь его!

Тебя бы так погладить, подумал Стёпка, провожая сердитым взглядом удаляющегося вурдалака, небось не понравилось бы. Ну и порядочки тут у них! Ну и обычаи! Место пониже спины томительно зачесалось. А ведь и меня тоже так могут, явилась откуда-то неприятная догадка. Поймают в тайге враги какие-нибудь рогатые да и накажут не пойми за что. Или злобным элль-фингам вдруг не понравится заявившийся за Ванесом демон. Проходи, скажут, испытание болью, а если не пройдёшь — пожалуй в рабство вместе со своим другом до конца жизни… А каково сейчас, интересно, самому Ваньке? Вдруг и его в прислугу определили и палкой усердие вколачивают. Или кнутами на конюшне охаживают по белой попе. Вот весело будет потом Ванесу о своём приключении вспоминать да зад пострадавший почёсывать.

Избиение, между тем, продолжалось с пугающей размеренностью. Гоблинёнок молча страдал. Стёпка сжал кулаки. Я бы не стерпел, я бы пинался и кусался. Я бы этому гаду…

Детина почувствовал, видимо, неодобрительный взгляд, повернул голову после очередного удара, и Стёпка сразу его узнал. Мудрено было не узнать эту зверскую рожу с торчащими вниз жёлтыми клыками, приплюснутым мясистым носом и свирепыми близко посаженными глазами. Это был тот самый «нехилый урод» из волшебной книги, очень достоверным портретом которого вчера восхищался Ванька. Выходит, не все вурдалаки похожи на добродушного Гвоздырю. Встречаются и такие вот, омерзительные и злобные.

Стёпка мигом забыл своё благородное возмущение, быстренько притворился обычным прохожим, которому нет никакого дела до чужого слуги, и боком-боком прошмыгнул к ближайшей лестнице. От греха и от палки подальше. Такому мордовороту угодишь в лапы — живым наверняка не вырвешься. Так отходит по мягкому месту, что папу с мамой забудешь как зовут. Вот тебе и посмотрел, называется, на не совсем людей, повстречал удивительное существо. Куда уж удивительнее! Бедный пацан, не скоро он ещё на лавке сидеть сможет, ой не скоро.

Смакле, надо полагать, тоже не раз доставалось на орехи. Удивительно даже, что чародей ночью так легко его отпустил. И не ругал почти. Даже не шлёпнул ни разу. Другой бы на его месте не то что палкой — дубиной бы мозги вправлял. Особенно, если не из-за пустяков, а за дело. За незаконное колдовство, например… Да-а, похоже, молодым гоблинам несладко живётся в этих стенах.

Ещё одним этажом ниже было так же шумно и суматошно. Правда, здесь никого пока не били. Стёпка помялся в нерешительности: то ли дальше спускаться, то ли вон до того поворота дойти…

— Кого потерял, демон? — сказал вдруг кто-то, обращаясь явно к нему.

Стёпка оглянулся. Молодой, лет двадцати, парень, безбородый и безусый, улыбался ему такой открытой улыбкой, что Стёпка невольно улыбнулся в ответ.

— Смаклу ищу… Слугу чародея Серафиана, — пояснил он. — А откуда вы узнали, что я демон?

Парень ухмыльнулся и передёрнул плечами. Руки у него были заняты, он с видимым трудом удерживал внушительную стопку книг, которые то и дело норовили выскользнуть:

— Я маг или колдунец приблудный? Мне такие вещи не видеть зазорно было бы. От тебя силой неведомой шагов на сто во все стороны шИбает.

В этом «шИбает» Стёпке послышалось что-то не совсем приятное, словно от не мылся недели три, и теперь все при встрече с ним носы зажимают. Но здесь, видимо, это слово употребляли немного не в том смысле.

Маг слегка склонил голову и представился, и это у него получилось легко и непринуждённо:

— Алексидором меня зовут, демон. А тебя как звать-величать?

— Степан, — постарался так же склонить голову Стёпка. — А почему вы себя магом называете, а Серафиан — чародей? Это такие звания разные или что?

— Это мне так больше по душе, — засмеялся Алексидор, показывая крепкие белые зубы. — Чародеями у нас всё больше старички-тайгари себя величают, по правде ветхозаветной. А те, кто помоложе да поноровистее, тем больше весский обычай нравится. Маг — оно и звучит весомее и… Ну вот, как, скажи на милость, назвать, когда маг дальше обучение продолжить желает?

Стёпка пожал плечами.

— Магистратура, — выдал Алексидор вполне знакомое слово. У Стёпки двоюродный брат как раз в магистратуре учился. — А ежели бы я был чародеем?.. Вот то-то же. Язык сломать можно, пока выговоришь, да и нет такого слова. Я вот выучусь и буду магистром. А чародей, как был чародеем, так на всю жизнь и останется. Что молодой — что старый. Скучно. Да и в Кряжгороде чародеев не шибко жалуют. У них там все магами величаются, и нам отставать негоже. Даром что в глухомани таёжной обретаемся.

Он перехватил свою ношу поудобнее, лежащая сверху книга выскользнула и шмякнулась на пол. За ней — другая. Стёпка подобрал книги, но магу не отдал, потому что сразу видно было — они у него опять упадут.

— Я вам помогу, — предложил он.

— Не вам, а тебе, — поправил маг, чем сразу вызвал к себе ещё большую симпатию. — Молод я ещё на «вы» величаться. А за помощь благодарю, шагай за мной, демон Степан, тут недалече.

Оказалось, что и в самом деле идти недалеко. Буквально за углом Алексидор ногой отворил тяжёлую двустворчатую дверь, пропустил Стёпку вперёд.

— Клади на стол, — кивнул он и сам же первый вывалил все книги на широкий стол, на котором и без того свободного места почти не было.

Стёпка с любопытством оглядывался. Здесь было ещё интереснее, чем в кабинете Серафиана. Книг, пожалуй, поменьше, зато от обилия других таинственных вещей просто разбегались глаза. Стояли ларцы всевозможных размеров, просвечивали на полках непонятным содержимым пузатые бутыли, лежали на столах связки свечей, ножи, каменные фигурки каких-то идолов или божков; одна стена была сплошь покрыта пятнами копоти, подпалинами, а в двух местах камень даже оплавился, словно в эту стену кто-то стрелял молниями или файерболами. Вдоль стен громоздились непонятные чародейские приспособления, какие-то шары, жезлы, цепочки, светильники, свечи, ступки, тигли, жаровни и ещё много такого, чему Стёпка не мог подобрать ни названия ни определения. Но выглядело всё это очень заманчиво и волнующе. Так и хотелось сотворить что-нибудь волшебное.

У дальней стены за столом сидел ещё один чародей, вернее, маг. Такой же молодой и безусый. Он старательно водил пером по бумаге и на Стёпку даже не взглянул, настолько был поглощён работой. Заклинания, наверное, составлял, или демонов вызывать готовился.

Зато сидящие в бутылях джины (если это, конечно, были джины) разглядывали Степана во все глаза. Около десятка больших пузатых бутылей тёмного стекла стояли на верхней полке, и в каждой сидело по страшному уродцу. Они прижимались мордочками к стеклу, кривлялись и что-то беззвучно выкрикивали. Может быть, просили о помощи, учуяв в демоне родственную душу. Сам Стёпка никаких родственных чувств к этим страшноватым созданиям не испытывал. Мало того, что у некоторых из них имелись приличные рожки, а кое у кого, кажется, и вполне обезьяньи хвосты, — они ко всему прочему все как один были четырёхглазы. Боже упаси от таких родственников! Стёпка с трудом отвёл взгляд и постарался больше на верхнюю полку не смотреть. Разочарованные уродцы поняли, что демон играет не на их стороне и принялись кривляться с удвоенной энергией, теперь уже посылая на голову презренного отступника неслышимые проклятия.

Алексидор тем временем сдвинул книги на край стола, повёл рукой, и перед Стёпкой из ничего возникла расписная пиала со слегка дымящейся жидкостью.

— Угощайся, демон Степан, — сказал маг и ещё одним движением создал себе точно такую же пиалу, только чуть побольше. — Пей без опаски, это вкусно.

Здорово! Стёпка был не на шутку впечатлён. Настоящее волшебство приятно взволновало кровь, лишний раз напомнив ему, что он угодил не куда-нибудь, а в мир, где чудеса происходят наяву. Пусть даже и такие незатейливые. Но ведь это только начало!

Он потрогал пиалу (настоящая, не иллюзорная), затем осторожно глотнул горячий травяной напиток, слегка напоминающий чай из листьев смородины и с отчётливым медовым привкусом. Алексидор тоже с удовольствием прихлёбывал из своей пиалы, поглядывая на Стёпку весёлыми глазами.

— А на кой тебе слуга Серафианов надобен? — спросил он.

Стёпка подумал, подумал и решил сказать почти правду:

— Серафиан велел мне в Ясеньград отправляться. А Смакла со мной пойдёт, потому что я дороги не знаю, ну и чтобы просто помогать.

Он чуть было не проговорился, что ему надо своего пропавшего друга Ваньку отыскать, но вовремя вспомнил совет чародея и прикусил язык. Алексидор, конечно, не враг, но лучше ему об этом не говорить, а то мало ли что. Серафиан-то, наверное, не просто так предупреждал, чтобы никому ни слова!

— Что делать в унылом Ясеньграде такому молодому демону? — удивился Алексидор. — Оставайся лучше в Летописном замке. Здесь, понятно, тоже не стольный град, но всяко любопытнее. Тебе, возможно, ещё не ведомо, но вскорости сюда послы из степи, из Веси, да из Оркланда прибудут. Вот на что тебе посмотреть бы. Рыцари с дружинниками турнир устроить намерены. На мечах да на копьях в воинской ловкости состязаться будут. Пропустишь — пожалеешь.

— Я бы остался, — совершенно искренне вздохнул Стёпка. — Но Серафиан велел идти в Ясеньград. Сказал, мне непременно туда попасть нужно. А зачем — я пока не знаю.

— Ну и ладно, — согласился Алексидор. — Видно, судьба у тебя такая демонская, своим хотением жить не волен.

Стёпка дёрнулся было возразить, но смирил свою демонскую гордость и промолчал. Ведь и правда, не было у него другого выбора, надо идти и выполнять.

— Вы в стену огнём стреляете? — спросил он, чтобы перевести разговор на другую тему.

— И огнём тоже, — оживился маг. — Хочешь, покажу?

Ещё бы Стёпка не хотел! Совсем он глупый, что ли, от такого счастья отказываться! Алексидор тут же с явным удовольствием пальнул в стену небольшим огненным шаром. Жахнуло знатно, но не слишком громко, чтобы народ не пугать, как пояснил маг. До Стёпки докатилась волна горячего воздуха. На каменной стене образовалась ещё одна подпалина.

Сказать, что Стёпка испытывал восторг значит ничего не сказать! Только тут, в комнате Алексидора, он по-настоящему осознал, что волшебство существует, что оно ЕСТЬ! На самом деле существует, и не где-то там, в неведомых далях и мирах, а вот здесь, прямо перед ним: протяни руку — и тебя обожжёт магическим огнём. Понять, каким образом из обычной человеческой ладони появляется этот огонь, было невозможно. Магия, и всё тут. Алексидор вытягивал руку в направлении мишени, прищуривался, чуть заметно шевелил губами — и вот уже в стену врезается очередной огненный заряд. После пятого выстрела Стёпка ухитрился разглядеть, что огонь появляется на некотором расстоянии от руки мага, так, словно воспламенялся сам воздух. Потом мгновенный огненный прочерк, вспышка и медленно остывающее раскалённое пятно на каменной поверхности.

— Когда силы побольше накоплю, сразу тремя огнями кидаться смогу, — пояснил маг, вытирая вспотевший лоб. — Я ведь, Степан, на боевого мага выучиться желаю, мне над рукописями чахнуть норов не позволяет. Скучно мне в заклинаниях прадедовых чернильные загогулины разбирать, я свои умения придумывать хочу. Глянь, что у меня недавно получилось. Тебе первому показываю. — И он хитрым движением руки заморозил часть стены так, что на ней появился приличный слой льда. В комнате сразу стало прохладнее, даже зимой слегка запахло.

— Круто, — признал Стёпка. — А разве… А мне вот Серафиан говорил, что за каждое заклинание чародею приходится платить своей жизнью. Получается, что пару раз вот так пальнул в стену, и жизнь себе на сколько-то дней укоротил? Так ведь и до старости не дотянешь.

— Он тебе правду сказал, да не всю, — засмеялся Алексидор, отогревая дыханием замерзшие пальцы. — Ежели без ума свою силу расходовать, то так оно и получится. Да только ведь чародеи и маги не лыком шиты, они тоже жить хотят. И у каждого либо заклинания припасены, либо умения сокровенные, дабы силу не из своей души черпать, а из растворённой вокруг магической субстанции. Не каждому это дано, потому и магом не каждый сделаться способен. Талант на это надобен, дар свыше, — он осушил остывшую пиалу и вновь наполнил её до краёв, привычно щёлкнув пальцами. Стёпка незаметно под столом повторил этот простой жест. Наполнить свою пиалу он, конечно, не надеялся, просто ему страшно хотелось освоить какое-нибудь, пусть даже самое простенькое заклинание.

Алексидор тем временем увлечённо продолжал:

— Субстанцию эту увидеть и почувствовать любой может, особливо, когда рядом сильное преобразование опытный маг творит. Вот смотри внимательнее на меня…

Он прикрыл глаза и выставил перед собой обе руки ладонями наружу. Стёпка прищурился. Вокруг мага в воздухе замерцало слабое сияние, похожее на электрические искорки. И запахло магией, точно так же, как у Серафиана, когда тот собирался незаконного демона Истинным Пламенем прижигать.

Искорки закружились в причудливом хороводе, Алексидор повернул ладони кверху; Стёпку осторожно толкнуло в грудь, взъерошило волосы, кончики пальцев щекотно зазудели, кто-то невидимый попытался заглянуть в его голову, толкнулся с разбега, отскочил, толкнулся вновь — и разлетелся на тысячи мелких брызг, страшно закричав от боли… Стёпка помотал головой и проморгался. Отголосок ужасного беззвучного вопля, казалось, ещё метался по комнате. Лохматые обрывки магии неторопливо растворялись в воздухе. Алексидор опустил руки и с улыбкой посмотрел на демона.

— Понравилось? — спросил он. — Видел магическую ткань сущего?

— Видел, — сказал Стёпка. — Вот бы и мне так научиться.

Алексидор засмеялся:

— На что тебе, Степан, магия, коли ты и без того — демон?

— Ну, не знаю, — Стёпка пожал плечами. — Просто… Хочется мне. Интересно же так вот колдовать.

— Колдуют малоумы деревенские. А мы здесь высокой наукой занимаемся. Магические преобразования творим! — Алексидор назидательно воздел палец, видимо, кого-то передразнивая, и тут же сам расхохотался. — Не хочется тебя огорчать, Степан, но едва ли ты к магии способен. Потому как, если бы была в тебе хоть толика малая магического умения, не смог бы тебя никто под наше небо призвать. Неотменяемое установление мироустройства, не знаю, понятно ли тебе.

— Понятно, — вздохнул Стёпка. Расставаться с мечтой ужасно не хотелось. Он с сожалением покосился на дверь. Беседовать с магом было интересно, однако, как говорится, пора и честь знать. Тем более, что Ванькино спасение никто не отменял, и отправляться к элль-фингам всё равно придётся.

— Уходишь? — Алексидор, похоже, решил, что демон слишком сильно огорчился.

— Мне пора, — сказал Стёпка. — Я бы ещё у вас посидел, но надо идти. Меня уже, наверное, потеряли.

Поднимаясь со стула, он случайно задел локтем книжную стопку. Верхняя книга тяжело шлёпнула кожаным переплётом по столу и нехотя, словно против воли, распахнулась примерно посередине. Стёпка, уже подхвативший было книгу, в приятном удивлении уставился на рисунок. Иллюстрации в книге оказались движущимися. На щедро украшенной золотыми узорами странице похожий на чрезвычайно лохматого медведя зверь рыл землю передними лапами и беззвучно скалил впечатляющие острые клыки.

— Интересно? — с едва заметной усмешкой поинтересовался Алексидор. Наверное, думал, что для демона ожившие картинки — это нечто невиданное.

— Кто это? — спросил Стёпка, не обратив внимания на ироничный тон мага. — У нас такие не водятся. На медведя немного похож.

— Демон, разумеется, — пояснил Алексидор. — В этом иллюминированном манускрипте содержатся описания доступных демонических существ и заклинания, с помощью которых их можно вызвать.

Зверь неутомимо рвал когтями едва обозначенную несколькими штрихами землю, время от времени останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Нарисован он был тщательно, но на Стёпкин взгляд чересчур примитивно, почти так же, как на старинных гравюрах рисовали рыцарей и разных зверей — с большими головами, огромными глазами и непропорционально маленьким телом. Зато эта картинка двигалась. Почти как на экране компьютера. Стёпка опасливо тронул страницу, проверяя, не защищен ли манускрипт магией. Оказалось — не защищён. Прочитать замысловатые комментарии под рисунком не удалось, буквы были знакомые, но слова из них складывались совершенно непонятные, да ещё и написаны они были в сплошную строку без знаков препинания. Хорошенько рассмотрев лохматого медведя, он принялся листать книгу. Демонов в манускрипте оказалось много и они все были очень разные. И огненные ежи, и змеи с крыльями, и люди, не похожие на людей, и чудовища, которые, наоборот, на людей были очень похожи. Некоторые стояли без движения, некоторые бежали, а один демон, похожий на щетинистую гусеницу, превращался сначала в куколку, затем в страшноватую бабочку, и вновь становился гусеницей. И так раз за разом. Увлечённый Степан не видел, что за его спиной Алексидор вопросительно указывает на него сидящему у стены магу, а тот в ответ утвердительно кивает, что, мол, всё идёт по плану, и направляет на ничего не подозревающего демона какой-то весьма подозрительного вида амулет, и беззвучно шевелит губами, проговаривая заклинание.

— Ух ты, динозавр! — воскликнул Стёпка, так радостно, словно хорошего знакомого встретил.

— Дракон бескрылый, — поправил маг, взглянув на очередную картинку.

— У нас их называют тиранозаврами, — сказал Стёпка. — Они вымерли много тысяч лет назад. Только скелеты в земле остались окаменевшие. А где-то они, получается, ещё живут. Здорово!

Он дотронулся до рисунка и тут же испуганно отдёрнул руку, увидев, что динозавр хочет его цапнуть за палец. Джины в бутылях торжествующе взвыли. Алексидор необидно засмеялся. Стёпка тоже улыбнулся, погладил огрызающегося ящера по спине, машинально сдвинул палец в сторону, и тираннозавр повернулся другим боком, затем послушно лёг на спину и стал вращаться вокруг себя, не забывая при этом перебирать нарисованными лапами и открывать пасть. Увеличить изображение не получилось. Впрочем, Стёпка на это не очень и рассчитывал. До такой опции магические художники, видимо, ещё не додумались.

— Как ты это делаешь? — спросил Алексидор, и в голосе его прозвучало нешуточное удивление. — Сколько раз разглядывал этих демонов, но мне и в голову не пришло, что их можно поворачивать пальцем во все стороны. У вас тоже есть такие книги?

— Не совсем такие, — сказал Стёпка. — Похожие. Там ещё много чего можно делать. Увеличивать, приближать, копировать…

— Копировать?

— Ну… Сделать точно такой же рисунок в другой книге. Или много таких же рисунков в других комп… книгах. Чтобы все могли посмотреть, кому интересно.

— А-а-а… У нас этим переписчики занимаются с рисовальщиками.

Стёпка помотал головой:

— Нет, не так. Переписывать ведь долго, а скопировать можно за несколько минут. Ну как бы размножить. А вы разве с помощью магии не можете так, чтобы раз — и таких книг сразу две?

Алексидор поморщил лоб, почесал в затылке, потом спросил:

— А ради чего силы тратить? Да никто и не согласиться на этакое расточительство. Целый месяц с утра до ночи над заклинанием сидеть, а прибытку — на полкедрика. Легче просто переписать. Безо всякой магии.

— Да-а-а? — удивился крайне разочарованный таким подходом Стёпка. Он-то был уверен, что магией можно заниматься хотя бы только из любви к прекрасному. А у магов, оказывается, совсем иной взгляд на такие вещи. — А я бы попробовал, честное слово, — он чуть было не добавил, что копировать можно не только книги, но вовремя сообразил, что местные маги, скорее всего, тоже не лаптем щи хлебают, и уж до такой-то простой идеи додуматься вполне могли, и поэтому не стоит ему соваться со своими «очень полезными» советами туда, где он ничего не понимает.

— Хотел бы я посмотреть на ваши книги, — протянул Алексидор, отвлекая его от высокоумных рассуждений. — Верно, не мало удивительного можно было бы из них узнать.

— У вас здесь тоже книги интересные, — сказал Стёпка. — Вон какие демоны!

Алексидор пренебрежительно хмыкнул:

— Не так уж и много пользы от этого манускрипта. Поглядеть да полюбопытствовать — да, интересно. А на большее он и не годен.

— Почему?

— Да потому, — Алексидор сел на стул напротив Стёпки, взял у него из рук книгу, раскрыл на той странице, где был изображён тиранозавр. — Ну вызову я такого вот демона. Неделю буду заклинания готовить, сил потрачу столько, что за месяц не восполню, жизнь свою незнамо на сколько месяцев укорочу… И чего ради? Чтобы этакая вот страхожутина по всему замку за мной гонялась и рычала по звериному: «Кого прикажешь съесть, хозяин?»

Алексидор закрыл книгу и захохотал. Смех у него был заразительный, и Стёпка тоже развеселился.

— А про меня в такой книге напишут? Я ведь тоже демон.

— Ты обычный демон. Человеческий. То есть демон не по происхождению, а по способу появления в нашем мире. Если бы я попал к вам, тоже, видимо, считался бы демоном.

— Нет, вряд ли, — сказал Стёпка. — У нас в демонов почти никто не верит. Вас бы назвали просто пришельцем из параллельного мира.

— Параллельного? — не понял маг.

— Ну… соседнего… или другого. Который рядом, но не здесь. Ладно, мне пора. Приятно было познакомиться. Может быть, ещё к вам загляну, когда вернусь… Если вернусь, конечно.

— Ну что ж, юный демон Стеслав. Надеюсь, что ты вернёшься. Любопытно было бы узнать побольше о твоём параллельном мире, — усмехнулся Алексидор.

Он дружески похлопал Стёпку по плечу, закрыл за ним дверь, постоял немного, выжидая, когда демон отойдёт подальше, или даже подозревая, что тот может подслушивать, затем, убрав с лица приветливое выражение, направился к помощнику.

— Ну что? — вопросил он требовательно. И не получил ответа.

Маг, сидевший до того совершенно неподвижно, вдруг обмяк и сполз с лавки на пол, словно из него разом выдернули внутренний стержень. Привести его в чувство стоило немалых трудов, причём помогла не магия, а банальные пощёчины и холодная вода.

— Нам его не взять, — пробормотал пришедший в себя маг, с трудом фокусируя взгляд на лице Алексидора. — Заклинания отскакивают от него, как от стены. Когда я пытался заглянуть в его голову, меня ударило моей же формулой. Хорошо ещё, что я применил не самую сильную, а то размазало бы по стенам. Я его всего лишь усыпить хотел ненадолго. Смотри, что с амулетом содеялось.

Он разжал ладонь, и на пол невесомой струйкой просыпался мелкий порошок.

— Кого же наши старички призвали? — задумчиво пробормотал Алексидор. — И для чего они отправляют его из замка? Что-то сомневаюсь я, что он в самом деле в Ясень-град отправится. Ну, ничего, увидим. Я на этого демона магическую печать поставил, он теперь от нас не скроется даже в Оркланде. Ну что, тебе уже легче?

— Не укрепилась на нём твоя печать, — помотал головой маг. — Соскользнула, а он этого даже и не почувствовал. Защита на нём стоит уж больно сильная. Он тут перед тобой простачка изображал, а сам не игрался ли с нами?

— Молод он ещё для подобных игр, — отмахнулся Алексидор. — Я ему детский фокус с питиём показал, а он и поверил, что это я такой умелый маг. Видел, как его обычные огневики удивляли? Отрок он ещё незрелый. Доверчив и простодушен. Однако же, ведь потребовался он кому-то. Разузнать бы кому, а особливо — для чего?

Алексидор подошёл к столу, посмотрел на движущуюся картинку, затем, подражая Степану, попытался повернуть изображение вокруг оси. И у него ничего не получилось. Повторив попытку ещё несколько раз, он выругался и закрыл книгу.

А Стёпка, даже не подозревающий, что на него только что покушались, спокойно шагал по направлению к лестнице, вспоминал вылетающие из руки мага огненные заряды и страстно мечтал научиться такому же трюку. Ему не хотелось верить в то, что к магии он не способен. Не может такого быть, упрямо твердил он про себя, ошибся Алексидор, зуб даю, что ошибся. Уж хотя бы на самое простенькое заклинание сил у меня должно хватить, ведь иначе зачем тогда всё? Зачем мы с Ванькой сюда попали, просто так, что ли, без всякой цели? Разве так бывает?

 

Глава восьмая, в которой демон получает подарок, а гоблина бьют

Взъерошенный и жутко чумазый парень кубарем скатился по ступенькам, весьма невежливо толкнул не успевшего увернуться Степана, и скрылся за массивной двустворчатой дверью. «Пихаются тут всякие!» — сердито прошипел Стёпка, потирая ушибленное плечо и косясь на неплотно прикрытую дверь, за которой что-то одновременно шипело, булькало и скрежетало. Очень таинственно булькало и ещё таинственнее скрежетало. Можно ли было пройти мимо и не заглянуть? Он осторожно потянул створку на себя и в оба глаза уставился на происходящее внутри действо. В большом затемнённом помещении с колоннами, с цепями, свисающими с потолка, с внушительным камином или даже горном, в котором металось багровое пламя, мелькали согбенные фигуры, что-то кипело в здоровенных стеклянных ретортах, часто вспыхивали пронзительные голубые молнии, всплывали к потолку клубы разноцветного дыма, — вершилось колдовство, варилось нечто насквозь магическое, творились завораживающие чародейские дела.

Стёпка долго смотрел на непонятное мельтешение теней, смотрел и не мог оторваться. Не сразу до него дошло, что ничего чародейского тут не происходит и что перед ним обычная химическая лаборатория, в которой готовят, скорее всего, какую-то взрывчатую смесь. Он увидел, как её заливают в глиняные горшки, без особой опаски и даже несколько небрежно, затем вставляют фитили и плотно запечатывают. Такие же горшки он видел наверху, у Гвоздыри. И сразу ему стало скучно. Вот если бы здесь что-нибудь волшебное происходило, что-нибудь превращальное, тогда да. А на всякие химические опыты он и на уроках химии насмотрелся…

В углу за колонной что-то вдруг вспыхнуло, затрещало и принялось суматошно и весело швыряться во все стороны огненными брызгами. Словно новогодний китайский фейерверк. Брызги разбивались о стены, шустро скакали по столам и осыпались прямо на составленные в ряд горшки с фитилями. Стёпка вытаращил глаза и приготовился убегать как можно дальше. Фитили на ближайших горшках уже начали дымиться, и ничем хорошим это кончиться не могло…

— Крепень, в три дуги тебя и поперёк! Опять непозволенное творишь? — закричал кто-то хриплым басом. — Я тебя, дурня, сколь раз предупреждал! Притуши сей же миг!

— Я не хотел! — без тени раскаяния завопил в ответ, прыгающий вокруг неутихающих огней парень, тот самый, что несколько минут назад отпихнул Стёпку. — Оно само пыхнуло!

— Я тебе сейчас так пыхну, что ты у меня до Кряжгорода задом дымить будешь! — здоровенный широкоплечий мужик навис над сжавшимся парнем и к величайшему Стёпкиному удовольствию отвесил парню звонкую затрещину. — Почто заклятку отбойную не привязал? Пожечь нас хочешь?

— Выдохлася заклятка, не сдержала.

— А следить кто должен — отец-заклинатель? Куды опять бегал?

— В животе с утра маетно…

— В голове у тебя маетно! — ещё одна звонкая затрещина. — Ох, дождёшься ты у меня, Крепень! Ох, дождёшься!

Стёпка перевёл дух. Похоже, взрыва можно не бояться. Здесь же всё магией защищено, всё продумано…

— Подь сюды, малой! — позвал кто-то за спиной сиплым шёпотом.

Стёпка дёрнулся и завертел головой. Меня, что ли, опять зовут?

— Подь сюды, говорю!

Непонятно откуда возникнув, к нему приближалось неопределённого пола существо, небрежно закутанное в бесформенный серый балахон. Существо имело мучнисто-белое лицо, лысый конусообразный череп и — самое неприятное — острые птичьи когти вместо пальцев. Существо пристально смотрело на Стёпку подёрнутыми мутной плёнкой глазами и манило к себе грязным десятисантиметровым когтем:

— Подь сюды!

— Зачем? — спросил Стёпка, отступая к стене и начиная потихоньку пугаться. В страшноватом лице существа угадывалась какая-то отталкивающая неправильность — Стёпка боялся приглядываться. Зато от когтистых рук (или лап?) взгляда оторвать не мог. Вот это коготки! Как с такими жить, неудобно же! Зато, наверное, с врагами расправляться удобно, вон они какие острые.

— Дело до тебя есть, говорю!

Лысоголовое оно вдруг стремительным, совершенно птичьим движением высунуло руку из-под балахона — вполне человеческую, если не считать когтей, руку. Степан дёрнулся в сторону, не столько даже от страха, сколько от омерзения: не хотелось ему, чтобы его хватали за плечо такими грязными птичьими лапами. Но один коготь всё же задел его, оставив на запястье длинную царапину. Стёпка спрятал руки за спину и отступил ещё на шаг.

— Ш-што такое? — сердито зашипело существо. — Подь сюды!

— Никуда я не пойду! — как можно решительнее сказал Стёпка. — Чего вам надо?

— Тебя нам надоть! — не стало лукавить существо, растянув в тошнотворной улыбке гнилой рот. — Тебя, сладенький!

Стёпка похолодел. Вампир! Оголодавший кровосос! Вот это я влип! Сейчас набросится и — капут! Или кровь махом высосет или завампирит на веки вечные. Тут же очень к месту вспомнилась дурацкая песенка, которую любил напевать Витёк из соседнего дома: «На меня напал вампир, у вампира нынче пир!» Может, сказать этому уроду, что я не простой мальчишка, а потусторонний демон и поэтому моя кровь для него ядовита?

— Подь со мной, не пожалеешь!

Стёпка затравленно оглянулся. Лестница за его спиной была пуста. Бежать надо, бежать со всех ног.

— Да ты не бойсь, не бойсь, — хихикнуло вдруг существо. — Не съем я тебя, не обижу! Хозяин мой желает тебя видеть. Дело у него до тебя имеется.

— Какой хозяин?

— Хороший хозяин. Шибко просил покликать тебя, — существо оскалилось и вновь потянуло к нему свои кошмарные конечности.

Стёпка больше не колебался. Развернулся и кинулся вниз по лестнице, благо на ней никого не было. Не нужен ему неведомый хозяин, пусть даже самый расхороший. И ещё неизвестно, между прочим, в чём может быть хорош хозяин такой мерзкой твари? Разве что в поедании живьём неосторожных отроков?

Существо недовольно зашипело и даже, вроде бы, попыталось прыгнуть следом, но было уже поздно. Стёпка летел, как на крыльях, перескакивая через три ступеньки, и догнать его, насмерть перепуганного, не смог бы сейчас ни один вампир…

— Остановись!

Внизу, на лестничной площадке, преграждая дорогу, стоял высокий человек в тёмном плаще с надвинутым на лицо капюшоном. Или не человек? Проскочить мимо него не было никакой возможности.

— Остановись! — повторил незнакомец повелительно.

Стёпка уже и так стоял. Бежать-то было некуда. Сверху неторопливо спускался лысый вампир, клацая по каменным ступеням когтями, которые были у него и на ногах. Впереди стоял незнакомец в плаще, распространяя вокруг душный запах недоброй магии.

Ловушка! Заманили! Попался! Влип!

Ноги предательски подгибались. Умирать страшно не хотелось. Превращаться в вампира не хотелось ещё больше. Хозяин, а это был, несомненно, тот самый «хороший хозяин», излучал почти осязаемую угрозу. Неразличимые под капюшоном глаза просверливали Стёпкину голову насквозь. Да, это тебе не весёлый Алексидор, мечтающий стать боевым магом. Это уже или сам Тёмный Властелин или кто-то из его близких помощников. Хозяин шевельнул плечом, откинул капюшон… И Стёпка увидел обычное и, надо признать, совсем не страшное лицо мужчины лет пятидесяти, слегка усталое, без бороды и усов, с высоким благородным лбом над умными всё понимающими глазами. И ничего смертельного. И ничего тёмно-злодейского. Из-под плаща виднелся шитый золотом ворот синего кафтана… или камзола.

Это чародей, догадался Стёпка, ну точно, чародей. Зачем я ему нужен?

— Вот ты какой, — сказал чародей приятным низким голосом. Сказал так, словно они со Стёпкой заранее сговорились встретиться тут, на безлюдной лестнице, подальше от чужих глаз, и наконец встретились.

— Какой? — не сумел скрыть испуг Стёпка.

— Неприметный, — пояснил чародей. — Это хорошо. Легче будет добираться. Никто и не подумает… Тебя припасом и деньгами снабдили уже?

— Снабдили, — с невыразимым облегчением кивнул Стёпка. Всё сразу стало простым и понятным. Бояться нечего и некого. Вокруг хорошие, заботливые люди, которые вовсе не собираются на него набрасываться. И кровь его никому не нужна. Даже лысый вампир остановился чуть повыше и слушает почтительно, не вмешивается. Да не такой уж он и страшный. И чего я так испугался?

Чародей окинул Стёпку внимательным взглядом, как бы запоминая, усмехнулся чему-то своему:

— Узнаю Серафианову руку. А подорожный страж где? Неужели гоблину отдал?

— Кого? — не понял Стёпка.

— Поскупился местохранитель, — укоризненно покачал головой чародей. — Бестолкового слугу в провожатые определил и решил, что этого достаточно. Ох уж эти мне старики! Ты на него, отрок, зла не держи, у Серафиана нынче своих хлопот полон рот.

Вампир после этих слов угодливо хихикнул, но, уловив недовольное движение чародея, тотчас умолк.

— Да я и не держу, — попытался заступиться за Серафиана Стёпка. — Он денег мне прислал.

— Деньги ни от лихих людей не оборонят, ни от недоброго колдовства, — строго сказал чародей. — А в тайге по нынешним временам даже опытному воину неуютно. Как полагаешь, Оглок, далеко ли уйдёт наш маленький друг без магической защиты?

Вампир опустился на пару ступенек, неприятно скрежетнув когтями, и хохотнул:

— Дальше Драконьего распадка не уйдёт. А то и в самом Предмостье сгинет. Уж я-то знаю. Нельзя ему без стража.

— Нельзя, — веско повторил чародей. — На вот, держи. Свой отдаю.

Он шагнул к Стёпке, сделавшись вдруг выше и больше, и протянул руку. Перед Стёпкиным лицом закачалась на кожаном ремешке треугольная бронзовая пластина. Достаточно большая, размером почти с ладонь, тёмная от времени и очень магическая даже на первый взгляд.

Стёпке живо припомнился призрак князя Крутомира, требовательный взгляд и канувший сквозь пальцы княжий оберег. Но эта пластина оказалась настоящей. Она ощутимо легла в ладонь, она была тяжёлой и теплой. На отполированной поверхности извивался сложный узор — бессмысленное для непосвящённого переплетение двойных линий.

— Повесь на шею и никогда не снимай, — не терпящим возражений голосом велел чародей. — И никому не показывай. Ни своим, ни чужим.

— Это что? — спросил Стёпка. — Это зачем?

— Это подорожный страж. Подарок тебе от меня… небольшой.

— Ведал бы ты, каких денег стоит этот подарок, — проворчал Оглок. Он стоял уже на одной ступеньке со Стёпкой. От него слегка припахивало плесенью. — Сотню таких демо… отроков навроде тебя купить можно. Благодарить будешь, нет?

— Спасибо, — смутился Стёпка. — А для чего он нужен?

— Стеречь он тебя будет в дороге от всякой напасти, — пояснил чародей. — Потеряешь его — и до места не доберёшься и сам пропадёшь. Коли туго придётся, рукой к сердцу его покрепче прижми, он тебе и поможет. Где надо — силы прибавит, где надо — удар отразит.

Стёпка повесил нежданный подарок на шею, заправил за ворот рубашки. Страж лёг точно напротив сердца, качнулся, словно устраиваясь поудобнее, царапнул кожу острым уголком… и Стёпка перестал его ощущать. Совсем. Он даже схватился рукой, проверяя, не выпал ли? Нет, не выпал. На месте. Страж словно толкнулся в руку: здесь я, здесь. Устроился, значит. На душе стало тепло и спокойно. Всё будет хорошо.

— Спасибо, — ещё раз сказал Стёпка.

— Вежливый, — засмеялся лысый Оглок. — А на меня как окрысился! Я думал: с кулаками полезет.

Он стоял подбоченясь, уперев руки в бока, и под его безобразным балахонам был виден широкий пояс, на котором висело десятка два коротких тяжёлый ножей в одинаковых ножнах. Словно патронташ. Зачем ему, страшному, столько ножей, с такими-то когтями?

— Теперь я верю, что ты всё исполнишь, — сказал чародей. Он надвинул капюшон и шагнул в сторону, освобождая проход. — Одной заботой у меня меньше. Иди, отрок, и не поминай лихом. Слуге своему воли не давай. Немуть он изрядная, жаль, нельзя тебе без него. Прощай.

— Прощайте!

Уже спустившись на несколько ступенек, Стёпка оглянулся. Чародей и Оглок смотрели ему вслед. Лицо мага под капюшоном было не разглядеть. Оглок ободряюще подмигнул. Лучше бы не подмигивал. Такой красавец во сне приснится — неделю потом спать не захочешь.

…Стёпка неторопливо спускался вниз, привыкая к новому для него чувству уверенности и какой-то лёгкой бесшабашности. Путешествие к элль-фингам уже не представлялось ему чем-то сложным и опасным. С таким-то амулетом? Ха! Всех на клочки порвём, а кого не порвём, от того убежим. Здорово всё-таки жить в магическом мире и иметь знакомых чародеев. Ну, пусть не совсем знакомых, пусть только таких, которые о тебе беспокоятся и почему-то помогают. Разве этого мало? И вот что интересно, кто это был? Случайно, не сам ли отец-заклинатель? Вон как он о Серафиане говорил, словно суровый начальник о нерадивом подчинённом.

Странно, но Стёпка совершенно не запомнил его лица. Стоял ведь буквально в двух шагах, разглядывал почти в упор, а поди ж ты, ни одной черты в памяти не осталось. Сколько ни напрягайся, ничего, кроме капюшона не вспомнить.

Он положил руку на сердце, ощутил тепло стража и не удержался — вытянул его из-за пазухи, чтобы посмотреть ещё раз. С виду — совершенно ничего магического, хотя сначала ему показалось, что от стража чуть ли не волшебные лучи во все стороны расходятся. А на самом деле — нет, не расходятся. И не пахнет ничем, и на вкус — просто кусок металла, если лизнуть осторожно. Но держать в руках приятно, а ещё приятнее — знать, что он твой, что он у тебя есть и что на него можно рассчитывать в трудную минуту. Как там сказал чародей: «силы прибавит и удар отведёт». Здорово!

* * *

Следующий этаж оказался первым. Стёпка толкнул тяжёлую дверь, шагнул через порог и зажмурился. В глаза брызнуло яркое солнце. Он сошёл с крыльца — перед ним, громыхая по камням большими деревянными колёсами, проезжала порожняя телега без бортов. Грузный возница в длиннополом кафтане, домотканных портах и заляпанных навозом сапогах, прищурясь, окинул его внимательным взглядом, ухмыльнулся необидно в седую разлохмаченную бороду. Два лохмато-бородатых мужика, тяжело отдуваясь, протащили мимо освежёванную тушу не то коровы, не то оленя. Над тушей вились мухи. Густо напахнуло кровью. Стёпка поморщился.

— Поберегись!

Кричали сверху. Он отошёл к стене и задрал голову. Над ним покачивалась в воздухе большая плетёная корзина. Она медленно уплывала вверх. Чуть в стороне несколько вурдалаков споро наполняли круглыми камнями ещё одну такую же корзину. Наверное, это были снаряды для камнемётов. Наверху, на стене, кто-то, видимо, тоже вурдалаки, тянул верёвку. Корзина рывками поднималась всё выше. Если верёвка вдруг не выдержит, и корзина с булыжниками шмякнется с такой высоты, то мало не покажется.

Стёпка отошёл ещё дальше, не отводя взгляда от стены. Что-то с ней было не так, с этой стеной. Чем-то она его смущала. Он стоял во внутреннем дворе замка и видел сразу все четыре угловых бастиона и соединяющие их стены (как-то они интересно называются, только сейчас не вспомнить) с галереями, переходами, лестницами, окнами, карнизами и балконами, но… Но этот замок не был гигантским! Он не был даже и очень большим. Стены были, что и говорить, высокие, этажей примерно десять или около того, а бастионы возвышались ещё выше, но это был обычный замок. Не маленький, вполне приличных для замка размеров, однако назвать его циклопическим язык не повернётся. А ведь с дозорной башни он казался просто великанским, и до земли было не десять этажей, а все сорок, если не больше. Куда же они теперь делись? Что это — магия или обман зрения?

Устав таращиться в недоумении вверх, Стёпка опустил голову, решил принимать пока всё таким, каким оно кажется, и огляделся наконец по сторонам. И обнаружил перед собой огромную строительную площадку: повсюду громоздились сваленные в кучи булыжники, брёвна, доски, бочки, тюки и мешки. Тут и там что-то копали, что-то пилили, что-то с шумом и криками выгружали или перетаскивали. Наперебой звенели кузнечные молоты, вурдалаки возились с корзинами, поднимая снаряды на стены; тут и там деловито тюкали топоры, весело брызгала щепа; в распахнутые ворота тяжело вкатывались гружёные лесом и камнем повозки, и бородатые возницы лениво понукали коней. Похоже было, что Летописный замок перестраивали или капитально ремонтировали, готовясь к приезду тех послов, о которых упоминал Алексидор.

— Не ты ли Серафиановой сестрицы сын?

Стёпка вздрогнул и оглянулся. Молодой мускулистый парень с красным от жара лицом смотрел на него сверху вниз, вытирая грязной тряпицей закопченные руки. Его фартук был прожжён во многих местах, но Стёпка и без того догадался, что это кузнец. А ещё он как-то сразу понял, что кузнец не весич, а гоблин. Лицо у него было такое… жизнерадостное и скуластое. Гоблинское, в общем, лицо. На Смаклу он был чем-то неуловимо похож.

— Не ты ли Серафианов племяш?

— Я, — признался Стёпка. А чего скрывать, если уже весь замок знает, кто он такой и чей он якобы племянник.

У стены стояла наполненная водой бочка. Кузнец зачерпнул ковшом, отпил половину, шумно перевёл дух и допил остаток.

— Не схож ты ни с Затрёпой, ни с дядей своим, — заметил он дружелюбно.

— Я в отца пошёл, — сообразил ответить Стёпка. И подумал, что чародей не слишком удачно придумал объявить его своим племянником. Потому что здесь, как оказалось, любой встречный может легко разоблачить этот обман.

— Верное дело, — одобрил гоблин. — Тебя Смакла повсюду ищет. С ног сбился, два раза уже пробегал.

— А где он?

— Да кто ж его знает? — кузнец бросил ковш в воду, шагнул под навес кузницы. — На кухне поспрошай или к Жварде в погреб спустись. Он там завсегда пропадает.

Стёпка сначала тоже утолил жажду. Вода в бочке была вкусная, с запахом брусники, и очень холодная, даже зубы заломило.

А потом он почувствовал взгляд. Очень отчётливо почувствовал, словно у него глаза на затылке прорезались. Кто-то недобрый назойливо таращился в Стёпкину спину — и это было неприятно. У него даже волосы слегка вздыбились от напряжения. Никогда ещё с ним такого не случалось, чтобы он точно знал, что на него смотрят и даже — откуда смотрят. Он повернулся и задрал голову. Смотрели на него сверху, из окон третьего этажа. Никого подозрительного Стёпка там разглядеть не смог. А таинственный взгляд вдруг угас. Как будто лампочку выключили. И у Стёпки почему-то осталось твёрдое убеждение, что это на него смотрел, прицеливаясь, вампир Оглок. Или кто-то шибко на него похожий.

Кухню он отыскал легко. Из распахнутой двери оглушительно пахло жареным мясом, черемшой и прочими аппетитными вкусностями. И Стёпке сразу захотелось чего-нибудь съесть, даже в животе заурчало. Смаклы на кухне не оказалось. В клубах пара и дыма деловито сновали взъерошенные красномордые повара, на огромной сковороде, свирепо шкворча, брызгались жиром большие куски сала. Румяный гоблинёнок, до ушей перемазанный мукой, буркнул что-то нечленораздельное и махнул рукой вверх: ищи, мол, там.

Тогда Стёпка решил вернуться в каморку, правда, он уже не был уверен, что сумеет отыскать её в лабиринте коридоров и лестниц. Он ведь не знал даже, на каком она этаже.

И тут он вспомнил о страже и подумал, что а вдруг он может не только защищать, но и подсказывать дорогу, например. И он дотронулся до стража кончиками пальцев. Его легонько кольнуло в грудь, словно комар укусил… И больше ничего не произошло. Не умел страж подсказывать дорогу. А жаль.

Слегка приунывший Стёпка вошёл в ближайшую дверь и поднялся на второй этаж, туда, где проходила опоясывающая весь замок открытая галерея, решив просто побродить наугад в надежде встретить гоблина. И сразу увидел Смаклу.

Младшего слугу били. Причём, били сильно.

Два парня лет шестнадцати, загнав гоблина в тесный закуток под лестницей, награждали беднягу крепкими тумаками. Смакла прикрывал руками лицо и живот и терпел. Замок, как видно, был переполнен любителями избивать слуг, а слуги почему-то все как один предпочитали сносить побои молча. Они не кричали, не возмущались, не звали на помощь. То ли понимали, что всё равно никто не поможет, то ли соглашались с тем, что бьют их за дело.

Парни били расчётливо, без спешки, зная, что гоблин никуда от них не денется, — и Смакле приходилось туго. Тем более что он не сопротивлялся. Его можно было понять. Трудно сопротивляться, когда тебя охаживают два таких здоровенных парня, у которых на двоих четыре крепких кулака, а у тебя только два не слишком больших. Смакла ещё стоял на ногах, но лишь благодаря тому, что за спиной у него была стена, и падать ему было некуда.

Стёпка в нерешительности остановился. Смаклу срочно нужно было выручать, но кто бы подсказал — как? Драчуном Стёпка никогда не был и по этой причине махать кулаками никогда не умел. Вернее, махать-то как раз умел, а вот попадать ими куда следует — не очень. Ваньку бы сюда… Но всегда и во всём умеющий постоять за себя Ванес мог сейчас мериться силами разве что с неведомыми и очень далёкими элль-фингами или как их там.

Стёпка сжал в кулаки разом вспотевшие ладони. Парни не унимались, они уже вошли во вкус, один даже пинать гоблина собрался. Делать нечего, придётся вмешиваться. Ох, и накостыляют мне сейчас! На душе стало тоскливо и пасмурно. Хорошее настроение испарилось без следа: ни лёгкости в голове, ни бесшабашности. Парни были выше его, старше и, само собой, сильнее. К тому же, их двое. Значит, бить будут сразу с двух сторон, и в левое ухо и в правое. Весёленькое получается приключение, нечего сказать.

Смакла после особенно сильного удара в живот согнулся и упал на корточки. Всё, понял Стёпка, медлить больше нельзя. «Того, что повыше, пнуть сзади под колено, а второго толкнуть так, чтобы он воткнулся головой в лестницу. И удирать сразу вдвоём, пока не опомнились. Лишь бы Смакла способен был бежать, а то утащить его на себе я хоть убейте не смогу».

Стёпка чуть было так и не поступил, но его вдруг осенило. Неужели непременно нужны кулаки? А голова на что?

— Смакла! — гаркнул он, засунув руки в карманы и постаравшись придать своему лицу уверенное выражение. — Где тебя носит с утра, дурень ты бестолковый? Дядя велел, чтобы ты сей же миг явился к нему!

Парни оглянулись. Стёпка с некоторым облегчением обнаружил, что они не гоблины и не вурдалаки. Обычные пацаны с сытыми физиономиями, не обезображенными, как говорит папа, интеллектом. Впрочем, он прекрасно понимал, что и эти обычные вполне способны отделать его за милую душу.

— Ковыляй мимо, огузок! — велел тот, что был пониже.

Но его тёмноволосый дружок проявил похвальную осторожность:

— Чейный дядя?

Стёпка уставился ему прямо в глаза и сказал, стараясь не дрогнуть голосом:

— Мойный дядя, чей же ещё! Чародей Серафиан, знаете такого? Отец-заклинатель требует его к себе, а этот лентяй подевал куда-то дядины сапоги.

Насчёт сапог он, конечно, зря ляпнул, не подумал как следует. Времени просто не хватило сообразить. Станет ли уважающий себя чародей звать слугу для того, чтобы отыскать свою запропавшую обувь? Уважающий себя чародей щёлкнет вот так пальцами, и сапоги сами прибегут к нему и сами наденутся на ноги, извинившись предварительно за опоздание.

Парни, однако, услышав громкое имя дяди, слегка подрастерялись, на что, собственно, Стёпка и рассчитывал.

— Ладно, гниляк, — негромко бросил тёмноволосый, пнув Смаклу напоследок. — Перетолкуем после обеденной трапезы. Кусалки я тебе всё одно повышибаю. А ты, племянничек… — он показал Стёпке не такой уж и большой кулак со сбитыми костяшками. — Ничего не видел и ничего не слышал! Уразумел?

Стёпка чуть было не кивнул, но в последний момент, хвала предкам, сумел удержаться. Страх отступил, осталась только холодная злость. Неужели он позволит этим… дубинам приказывать ему, что делать и как жить? Демон он, в конце концов, или не демон?

Парень отвёл глаза первым, признав тем самым Стёпкино право на неподчинение. Понял, верно, что с чародеевым племянником лучше не связываться, потому что по шее ему ты, может, и дашь, спрятаться потом от дядюшкиного чародейского гнева уже вряд ли получится.

Демонстративно шаркая подошвами, оба обидчика не спеша удалились вниз по лестнице.

Смакла поднялся с пола и принялся отряхивать штаны. На левом колене зияла свежая прореха.

— Какие ещё сапоги? — буркнул он. — Не одевал я никаких сапог.

— Да это я соврал, чтобы они от тебя отвязались.

— А-а-а, — протянул Смакла без особой радости. Он осторожно потрогал припухшую губу и шмыгнул носом. — Я бы и сам их окоротил, да они из-за угла набросились. Подстерегли.

— За что они тебя?

— Так, — Смакла смотрел в сторону, не желая встречаться со Стёпкой взглядом. — Поспрошал я у них не ко времени… кое об чём.

— И за это они тебя ногами пинали? — не поверил Стёпка. — Или у вас тут все такие шизанутые? То пальцы откусывают, то палками лупят. В хорошенькое место ты меня вытащил!

— Не лупили меня палкой, — возразил Смакла.

— Да не тебя, другого гоблина. Мордастый такой вурдалачище пацанёнка лупил.

— За деньги они меня били, — признался вдруг Смакла.

— Как это? — не понял Стёпка. — Им кто-то заплатил, чтобы они тебя вздули?

— Я дал Махею в долг. Давно, ещё по зиме. Ажно пять кедриков братовьям дал, понадеялся, дурень, на твёрдое слово… Утром нынче подошёл, говорю: верни, мол, мне деньги шибко надобны. А он сразу в морду, выродок чело… гниляк такой!.. А ты куды усвистал? — набросился вдруг гоблин на Стёпку. — Я тебя с утра ищу, весь замок трижды обежал, хотел уже к чародеям на поклон идти! Шлындат тут без толку, руки в карманы, а мне за тебя!..

— Да я на дозорную башню поднимался.

— Какого рожна тебя туда понесло?

— Дело важное было.

— Дела у него! Какие ещё дела?

— Ты бы хоть спасибо сказал! — рассердился Стёпка. — Переломали бы тебе сейчас рёбра, как бы тогда Ванеса спасал?

— Не обучены мы «спасибы» говорить, — огрызнулся Смакла, слизывая с губы кровь. Кровь у гоблина была обычная, красная. — Никто не просил тебя встревать. Сами толковать с такими умеем, не хуже иных прочих!

Вот оно как! Стёпка даже опешил. И вот с этим неблагодарным гоблином ему предстоит целую неделю топать через полную опасностей тайгу? Из одной тарелки, можно сказать, есть, рассчитывать на него, от врагов, чего доброго, спасать?.. Ага, спасёшь такого, а он опять… окрысится. Привалило, что называется, счастья полную кастрюлю! Недаром его тот чародей в капюшоне немутью назвал. Немуть и есть. Если бы не Ванька, в гробу бы я видал таких попутчиков!

 

Глава девятая, в которой демон делает покупки и прячет золото

Смакла имел весьма жалкий вид. Побитый, драный, извалянный, с распухшей губой… Вся его смелость выеденного яйца не стоила, а размахивать после драки кулаками любой сумеет. И если в каморке Стёпка понял, почему младший слуга просил у демонов хутор, то теперь стало ясно, почему он хотел стать самым сильным. Сильнее даже Махея.

— Эх ты, гоблин! — сказал ему Стёпка. — Вот так и будут тебя всю жизнь лупить, если ты даже другу спасибо сказать не хочешь.

— Перебедую и без друзьёв, — сказал Смакла. — А вот как мы без харчей до элль-фингов добираться будем, того я не ведаю.

Стёпка беззаботно отмахнулся. Подумаешь, проблема!

— Не переживай, — сказал он. — Кое-что у меня есть, а остальное купить можно.

— Купить, — недовольно пробурчал себе под нос Смакла. — Глянь, какой купец сыскался… То золота добыть не могёт, а то ему не пойми за какую радость харчей с верхом навалят.

— Навалят и ещё добавят, — засмеялся Стёпка. — А у тебя что, совсем нет денег?

— Одна полушка осталась. Даже на переправную пошлину не хватит, — Смакла тяжело вздохнул. — Пёхом придётся пылить. Задарма рази ж кто повезёт.

— Ага, — обрадовался Стёпка. — Значит, если заплатить, то нас могут подвезти. А кто туда, к этим горам, ездит?

— Купцы обозы гоняют, — пояснил Смакла. — Охотники ездют, древорубы опять же, солевары с углежогами… Попроситься к кому-нито в телегу, может и возьмут. Ежели расплатиться сумеешь.

— Почему же чародей с тобой за службу не расплатился? Ты у него разве за бесплатно работал? Или у вас слугам деньги совсем не положены?

Гоблин посмотрел на Стёпку, как на умалишённого:

— Серафиан?! Мне?! Да откудова ты этакий сверзился?..

— Оттудова, — напомнил Стёпка, ткнув указательным пальцем в небо. — Забыл уже?

Смакла скривился, словно от зубной боли:

— Всю память мне поотшибало из-за этих гниляков, а ведь по голове, кажись, не били. С каких таковских радостев хозяин соберется мне платить, коли я ему сам со всех сторон должен. Батя мой запрошлым ещё летом прикупил урожайных заклинаний ажно на десять лет — вот я за них и отрабатываю.

— Серафиан, вроде бы, сказал, что прощает ваш долг, — вспомнил Стёпка не понятые им прежде слова чародея.

— Он простит мне тот долг, ежели я выкраду у элль-фингов твоего Ванесия. А ежели не выкраду, то… — Смакла махнул рукой.

— Ваньку, — поправил Стёпка. — Иваном его зовут. А теперь скажи мне, сколько примерно денег нужно, чтобы до элль-фингов добраться?

Гоблин закусил губу, прищурился, скумекал что-то своей лохматой головой:

— Пять кедриков в самый раз и хватило бы. И на дорогу и на харчи. Ещё на обратный путь столько же… — Смакла осёкся, вспомнив, видимо, что демонам в замок возвращаться не нужно, и в случае успешного завершения спасательной миссии добираться до дому ему придётся в одиночку. — Проклятый Махей! Чтоб его навыверт зачаровало! Чтоб вся его родня банную почесуху подхватила! Чтоб ему!..

— Кедрик — это золотой?

— Кедрик — это серебро, а золотой — это драк! — Смакла с неудовольствием покосился на Степана. — Коли был бы ты правильнишний демон, ты бы мне этаких золотых драков да цельный бы сундук…

— Сундука не обещаю, — сказал Стёпка выуживая из кармана одну монету. Остальные он решил не показывать, поскольку гоблин не внушал ему, мягко говоря, никакого доверия. — А один у нас уже есть. Хватит?

Остолбеневший младший слуга завороженно уставился на новенькую монету:

— Ты демон! Я же говорил!

Он тут же повалился на колени:

— Не нужон мне сундук! Мне мешочка довольно… ма-а-а-ахонького! Исполни, не кочевряжся! Ну что тебе стоит! Рукой махни, перстами шевельни…

— Кончай ты штаны протирать! — рассердился Стёпка. — Надоело! Щас как шевельну перстами, не обрадуешься! Сто раз тебе сказано было: не демон я, не демон! Я… Степаном меня зовут, понял! А деньги мне хозяин твой дал, чтобы мы до Ванеса поскорее добрались и спасли его.

— Серафиан? — не поверил Смакла. Видимо, он был не самого лучшего мнения о чародее. — Да у него снега опосля пурги… — он прикусил язык и испуганно оглянулся. Рядом с ними не было ни одной живой души. Смакла опять уставился на монету:

— Полный драк!.. Слышь, разменять его надобно!

Верно, сообразил и Стёпка, не будешь же каждый раз требовать сдачи. Обманут ещё или отберут.

— И где это можно сделать?

Смакла не колебался ни секунды:

— Шуруй за мной. Знаю я здеся верных людёв. Не у всех в замке душа гнилая, есть и такие, кому верить можно.

Они спустились во двор, миновали кузницу, поплутали немного среди телег, бочек и брёвен и двинулись к воротам. В шумной толчее угнаться за проворным гоблином было непросто. В очередной раз с трудом увернувшись от огромной телеги, Стёпка увидел, что Смакла направляется к стоящим на страже вурдалакам. После знакомства с Гвоздырей не так уж и трудно было догадаться, что это именно вурдалаки. Крепкие, широкие, выше всех на голову, закованные в сверкающее железо, лохматые и усатые, похожие на викингов из какого-то фильма, они стояли по трое по обе стороны ворот, весело переговаривались, похохатывали и на снующий туда-сюда разномастный люд почти не обращали внимания.

Смакла дёрнул одного из них за рукав кольчуги:

— Шкворчак, а Шкворчак, дело есть!

Вурдалак развернулся всем телом и посмотрел на мальчишек с высоты своего внушительного роста. Он был заметно моложе Гвоздыри, светлее лицом, имел буйную русую шевелюру и длинные казацкие усы. В серых прищуренных глазах плясали задорные смешинки.

— Опять обидел кто, Смаклянтий? — прогудел вурдалак, оценивающе оглядев остановившегося на некотором расстоянии Стёпку.

Младший слуга понизил голос:

— Шкворчак, а Шкворчак, разменяй золотой!

— Никак, разбогател-таки, Смаклянтий. Откель у тебя золотой?

— Не у меня — у него, — кивнул гоблин на Стёпку. — Это Стеслав, Серафианов племянник. Хозяин дал ему целый драк на сладости. А он его на кедрики раскидать хочет. А мне таких денег ни в жисть не видать, у меня богатых дядьёв нету.

Стёпка подивился: надо же, как Смакла переиначил его простое, в общем-то, имя: Стеслав. А хорошо, между прочим, звучит, по-весски. Демон Стеслав и друг его непутёвый Ванесий.

Шкворчак остро глянул на Стёпку:

— Покажи.

Тот молча продемонстрировал сверкнувший на солнце жёлтый кружочек.

— Новёхонький, — уважительно присвистнул вурдалак, и Стёпка вдруг пожалел, что выудил из кармана именно эту монетку. Лучше бы попалась та, с обкусанным краем… Хотя, какая разница!

— Лады. Меняю.

Вурдалак протянул похожую на лопату и очень мозолистую ладонь. Стёпка покачал головой и отступил на шаг, словно опасался, что его могут обмануть. Почему-то он решил — или что-то заставило его решить! — что так будет лучше.

Шкворчак жутко ухмыльнулся — ну и клыки у них! — высыпал из кожаного мешочка горстку невзрачных серебряных монеток и демонстративно отсчитал Смакле двадцать штук.

Стёпка посмотрел на Смаклу. Гоблин кивнул. Золотой перекочевал в мешочек стражника. Шкворчак был доволен. Стёпка — тоже. Смакла отчего-то хмурился.

— Приходи ещё, племяш! — крикнул им вслед вурдалак, пряча мешочек за пазуху.

— Не обманул? — спросил Стёпка.

— Всё честь по чести, — заверил его Смакла. — Два по десять кедриков. Вурдалакам завсегда верить можно, они обманщиков шибко не любят. Забирай своё серебро.

Он ссыпал монеты в Стёпкину ладонь и вздохнул.

Они отошли в сторону, чтобы не попасть под копыта и колёса: гружёные и порожние повозки громыхали по булыжникам, выкатывались из ворот, теснились и разве что не сталкивались друг с другом.

— Так, — Стёпка почесал нос. — Вот что, Смакла. Я ведь у вас тут, в вашей жизни ни фига не разбираюсь. Это… ну, ничего не знаю совсем: кому платить, за что и сколько. Пошлины какие-то, ну и всё такое прочее… Понял?

Смакла неопределённо пожал плечами, не догадываясь, к чему ведёт Стёпка. Скорее всего, он и не слышал толком, что тот ему говорит, потому что неотрывно смотрел на лежащие в Стёпкиной ладони монеты. Зачем демону этакое богатство, ежели он и без того — демон?

— Вот, — продолжал Стёпка, разглядывая один кедрик, на котором и в самом деле был изображён кедр с крепким стволом и пышной кроной. — Не знаю я ничего здесь. А ты знаешь. Ты же местный, живёшь тут… Или не знаешь?

— Знамо, знаю, — не слишком уверенно кивнул Смакла, с трудом отводя взгляд в сторону. Нет, ну на кой ляд этому неправильному демону этакие деньжищи? — Чего тут знать? Все платят и ты плати. А не заплатишь — заставят. Так по шее накостыляют — век помнить будешь, ещё и спасибу свою десять раз скажешь, не поленишься.

— Я о том и говорю. Неохота мне зазря по шее получать. Поэтому, как старший, назначаю тебя казначеем нашей спасательной экспе… нашего похода.

— А почему меня? — насупился Смакла. — Не желаю я быть никаким зачеем!

— Чудак чело… гоблин! — засмеялся Стёпка. — Казначей — это тот, кто хранит у себя общие деньги и тратит их для всех. Врубился? Подставляй руки.

Он высыпал в смуглую ладошку Смаклы все монеты, кроме одной. Её он оставил на всякий случай, чтобы не просить каждый раз у гоблина мелочь:

— Будешь расплачиваться за проезд, ночлег и харчи.

Смакла, не веря, смотрел на деньги округлившимися глазами. Его слегка заострённые уши вдруг запылали.

— Ты почто мне деньги свои отдал? — спросил он хрипло.

— По то, — исчёрпывающе объяснил Стёпка. — Отдал, потому что отдал. Чем ты недоволен?

— А ну как я их тебе не возверну?

— Ну и не надо. Ты что, не понял? Нам же всё равно вместе идти. Куда ты без меня?

— Знамо, никуды, — согласился Смакла. Такое объяснение его, похоже, вполне устроило. Он запустил пятерню в волосы. — Тады это… Харчами надо бы запастись.

— Себе покупай, а мне не надо. У меня уже всё есть. Мне Серафиан вот такую котомку со всякими припасами… это… прислал.

— Эвон как! — Смакла был окончательно сражён. — А я думал, что он…

Стёпка не успел узнать, что гоблин думал о чародее. Из-под арки ворот с шумом, лязгом и звоном подков вырвалась кавалькада всадников. Чтобы не угодить под копыта, мальчишкам пришлось прижаться к стене.

Перед Стёпкой замелькали конские головы, гривы, багряные с золотом щиты и плащи, кольчуги, мечи в ножнах, копья, бородатые лица воинов, островерхие шлемы, притороченные к седлам сумки, снова гривы, щиты и хвосты… Около двадцати верховых промелькнули, прогремели подковами по камням. Резко напахнуло конским потом.

— Дорогу! Дорогу князю!

Невозмутимые гоблины нехотя принялись раскатывать по сторонам свои повозки. Но свободного пути дальше всё равно не было: мешали сваленные кое-как камни, брёвна и бочки. Всадники, бранясь, осаживали разгорячённых коней.

Князь не кричал, не ругался. Бросив повод набежавшим слугам, он легко спешился, приказал что-то склонившемуся к нему воину, окинул коротким взглядом стены замка, двор и, убедившись, что напрямик ему не пройти (ну не перебираться же ему через эти завалы досок, брёвен, камней и песка), направился назад, туда, где стояли мальчишки.

Он не отличался ни ростом, ни особенной статью, и только чёрные пластинчатые доспехи с серебряной насечкой выделяли его среди остальных воинов. Да ещё, пожалуй, лицо — оно сразу приковывало к себе внимание. Это было лицо человека, с малых лет умеющего и привыкшего повелевать, человека, сознающего свою власть и знающего, как ею пользоваться. Кроме того, это было лицо человека недоброго, возможно даже, злого. Человек с таким лицом запросто мог приказать своим воинам зарубить какого-нибудь крестьянина, виновного только в том, что подвернулся под руку в недобрый час.

Он прошёл быстрым решительным шагом мимо мальчишек, прошёл очень близко и не заметил. Кто они были для него? Никто, мелочь, голь, шелупонь безродная. Стёпка успел разглядеть презрительно прищуренные глаза, короткую бородку, густые усы, уже тронутые сединой, да ещё щедро украшенную самоцветами рукоять подвешенного на широком ремне меча.

За князем, слегка приотстав, шагал высокий и довольно худой воин с каким-то серым, бесцветным лицом, на котором выделялись только пронзительно-голубые глаза и длинные вислые усы. Кольчуга его была попроще княжеской, меч не блистал каменьями, на плаще не красовался родовой герб, но голову воин держал не менее гордо и по сторонам посматривал с тем же презрительным превосходством, мол, видали мы и не такие замки и вообще вы все здесь деревенщина дремучая, мхом заросшая, и скоро мы вас всех к ногтю, к ногтю.

Он скользнул невидящим взглядом по Стёпкиному лицу, прошёл мимо, шага через три споткнулся вдруг о невидимую преграду и как-то испуганно и чересчур быстро оглянулся. Стёпка встретился с ним взглядом и почувствовал мгновенный приступ необъяснимого страха. Сердце кольнуло изнутри ледяной иглой, на душе стало отчего-то нехорошо, как после ссоры с лучшим другом. Под рубашкой шевельнулся страж, и Стёпка заново ощутил его увесистую бронзовую тяжесть.

Воин оглянулся ещё раз, потом, не желая отставать от князя, прибавил шагу. Навстречу им уже спешили, уже встречали князя поклонами; слуги гнали прочь зазевавшихся плотников, из распахнутых дверей важно выступал почтенный белобородый чародей…

Стёпка поморгал — у него было такое ощущение, словно соринка в глаз попала. Страж тихонько ворохнулся и затих.

— Кто это был? — спросил Стёпка.

— Светлейший князь Бармила, — без особого почтения отмахнулся гоблин. — Хотел до самого придела верхом. Привык у себя мужиков копытами топтать.

— Он у вас здесь самый главный?

— Самый главный у нас отец-заклинатель, — Смакла показал глазами вверх, куда-то туда, где, видимо, находились апартаменты замкового начальства. — Главнее его никого нету! Перед ним даже Серафиан — тьфу! А князь царём прислан с важным поручением. Мне дед Жварда давеча сказывал.

— Так здесь, значит, и царь есть? — спросил Стёпка. Почему-то это его удивило.

— Знамо, есть, — сказал Смакла опять же без какого-либо почтения. — Куды ж ему деться, коли он царём посажен.

— А где он у вас сидит?

— Он не у нас сидит. Он в Кряжгороде сидит, Великой Весью правит. А нам он не указ, нету над нами его власти.

— Ты там бывал, в Кряжгороде?

— Куды мне! Там даже мой деда не бывал. Шибко далёко. Ну, пошли уже, я харчей себе прикуплю… — Смакла покосился на Стёпку, не запротивится ли тот вдруг такой трате общих денег. Мало ли что он там поначалу говорил, а ну как да передумал уже.

Стёпка не мог забыть испугавший его взгляд серолицего воина. Страж уже успокоился, но заноза в душе осталась, и ощущать её было неприятно.

— А этот, который вместе с князем шёл, он кто?

Смакла зябко передёрнул плечами и скорчил недовольную гримасу, словно что-то горькое раскусил:

— Князевой светлой персоны верный колдун-оберегатель. Полыней кличут. Ты о нём меня больше не спрошай… И никого не спрошай.

— Почему?

— Болтают о нём всякое разное. Неладное, мол, творит.

— Но спросить-то можно. Что он такое творит?

— Ежели ты о нём спрошаешь, выходит — ты его вспоминаешь. А он колдун. Колдуны завсегда чуют, ежели кто о них припомнит или там обложит за глаза недобрым словом. Он тебе потом во сне явится и отомстит. Или порчу какую наведёт, — Смакла вдруг рассердился. — Пошли уже!

Оказалось, что в замке можно приобрести буквально всё. Причём, почти не сходя с места. Через полчаса Смакла стал обладателем крепкого дорожного мешка, основательно набитого всяческой снедью, забавной войлочной шляпы, хороших, хоть и слегка великоватых штанов взамен своих рваных, и обоюдоострого ножа с костяной рукояткой, потому что «без хорошего ножа в тайге хана». А под конец Стёпка уговорил гоблина купить ещё и сапоги, поскольку те бесформенные чуни, в которых щеголял Смакла, ну никак не годились для дальнего похода по лесам и горам. Это даже Степану было ясно, хоть он и не мог назвать себя опытным путешественником. Смакла легко позволил себя уговорить и без сожаления расстался с чунями. И на всё про всё у них ушёл лишь один серебряный кедрик, одна двадцатая золотого драка. На самом деле у них ушло намного, намного меньше, потому что гоблин сплутовал и полученные даром от земляков харчи и шляпу ловко выдал за покупку, а разницу припрятал в другой карман, на собственные, так сказать, нужды и потребности. Стёпка же хоть и решил прежде, что целиком гоблину доверять не будет, обмана не заметил. Зато он понял удивление Смаклы, получившего вдруг такую значительную сумму из рук демона.

Покупать нужные и полезные вещи было приятно. Хотелось приобрести ещё что-нибудь, ещё много чего-нибудь, но Стёпка сумел себя сдержать, потому что все вещи, даже самые нужные, предстояло тащить на себе. А мешок уже и без того заметно оттягивал худые плечи младшего слуги.

— Смакла, сколько может стоить конь? — спросил он, когда они уже вернулись в каморку.

— Ко-онь, — протянул гоблин, любуясь пусть не новыми но, как выяснилось, первыми в его жизни настоящими и только ему принадлежащими сапогами. — Конь много может стоить. Мой деда сторговал у купцов мерина за пол-драка.

— Мне мерин не нужен, — сказал Стёпка. — Я про хорошую лошадь спрашиваю, такую, как у князя.

— Мерин тоже был хороший, — возразил Смакла. Он закинул свой мешок за спину и вздохнул. — Деда плохого ни в жисть бы не приглядел. А у князя не лошадь, а жеребец. Или у вас, в демонском мире, коней нет, что ты жеребца от кобылы отличить не умеешь?

— У нас их совсем мало осталось. Они нам, понимаешь, не нужны.

— На ком же тогда у вас ратники скачут? — удивился Смакла. — Телеги кто тягает?

— У нас другие кони. Железные, — пояснил Стёпка, подумав. — А телеги у нас без коней, сами по себе катятся.

— Силён ты брехать, — поскучнел Смакла. — А я и ухи развесил.

— Не хочешь, не верь, — отмахнулся Стёпка. Ему не хотелось попусту спорить с гоблином, который чародеев и колдунов принимал как должное, а в самодвижущиеся телеги верить отчего-то не желал. — Ты про княжьего коня не ответил. Сколько стоит?

— Сколько он стоит, тебе и во сне не увидать и наяву не купить, коли ты не взаправлишний демон. Он драка четыре стоит, кабы не поболее. Князь его, думаю, у элль-фингов выкупил, а элль-финги своих коней высоко ставят. Задарма даже царю не уступят. Хорошие потому как у них кони. Лучше ни у кого нет.

Гоблин, разумеется, ошибался. Гнедой жеребец, полученный Бармилой в дар от кагана Чебурзы, в действительности оценивался почти в три сотни золотых — сумма для Смаклы вовсе запредельная и невообразимая. Но абсолютно не искушённый в коневодстве Степан гоблину поверил. Четыре золотых за коня! Он незаметно потрогал карман. Монеты были на месте. Не перепрятать ли их в сапог? Нападут дорогой какие-нибудь лесные разбойники и отберут. Да что разбойники — любой встречный может отобрать. Для простых людей девятнадцать драков — целое состояние! И Стёпка впервые в жизни почувствовал себя богачом. Он имел возможность купить себе хорошего коня, и не одного. Он мог запросто купить себе любое оружие. Он мог… Но он решил пока деньги не тратить. Мало ли что. Вдруг путешествовать придётся не две недели, а больше. Вдруг траты какие непредвиденные, или элль-финги выкуп за Ваньку потребуют. Хотя, конечно, понятно, что на выкуп этих денег не хватит.

Сославшись на нужду, он ушмыгнул в уже знакомое место в конце коридора и перепрятал монеты: десять под одну стельку, девять под другую. Кроссовки оказались идеальным тайником, только углубления под стельками пришлось искать на ощупь, потому что кроссовки стойко продолжали притворяться сапогами. Монеты плотно легли на место и… исчезли. Руками их можно было потрогать, а увидеть не получалось. Магия надёжно скрывала нехитрый тайник и его богатое содержимое. Лучше нельзя было и придумать. Так деньги наверняка никто не обнаружит.

— Всё, я готов, — объявил Стёпка, вернувшись.

И вдруг вспомнил Купырю. Когда он уходил, монах ползал под лежанкой. Стёпка нагнулся и заглянул туда. Купыри там, понятное дело, уже не было.

— Обронил чего? — спросил гоблин.

— Купыря там гномов вынюхивал, — пояснил Стёпка, поднимаясь с колен. — На тебя сердился, что ты заклинание от них у Серафиана не попросил.

Гном поморщился:

— Не его забота под моей лежанкой ползать. А гномов у меня отродясь не бывало. Мне и хозяин сказал: незачем, мол, заклинания попусту изводить. Этой норе лет, верно, за сто.

— Не бывало, не бывало, а сегодня утром одни вылез, — сказал Стёпка. — Палец мне чуть не оттяпал. Видал, как ноготь почернел!

Он выставил палец. Ноготь, надо заметить, уже потерял свою черноту и всего лишь слегка отливал фиолетовым. Магическая мазь лечила хорошо.

— Вона! — удивился гоблин. — Чево ему там понадобилось? Золотом в моей каморке, кажись, не намазано.

— А причём тут золото? — в свою очередь удивился Стёпка.

— Дак гномы-то золото где хошь учуют. Для них золото, что для тебя сало.

— Не ем я сало, — возразил Стёпка, а сам подумал: вот зачем этот подлый Хамсай в каморку пробрался. Золото почу… Хотя, нет! Кукарекал-то он ещё до того, как я котомку получил. Неужели заранее знал, что мне деньги пришлют?

— Смакла, а у гномов бывают чародеи? Ну, то есть, умеют они колдовать или нет?

Гоблин почесал нос, задумался, потом пожал плечами:

— Не слыхал я про гномичьих чародеев… А почто ты сало не ешь? Разве демонам сало запрещено?

— Не люблю я его просто.

— Да как же… Да разве ж можно без сала жить?

— Ещё как можно, — сказал Стёпка. — Я ведь живу.

Младший слуга скорчил такую рожу, что увидь его Стёпка ночью, наверняка перепугался бы до изумления:

— Рази ж энто жисть?

— Ха! Ну ты и сказал! Чем тебе моя жизнь не нравится, интересно знать?

— Маетная у демонов жисть, — пояснил Смакла. — Всякий чародей али маг завсегда вызвать могёт… Как я вас вызвал. Хужее слуг иных — принудят желания исполнять, и никуды не денесся.

Он тяжело вздохнул, сожалел, видимо, что ему-то не удалось заставить демонов исполнять заветные желания.

— Ну… да, — вынужден был признать Стёпка гоблинскую правоту. — Хорошего мало. Только мы ведь с Ванькой не такие демоны, которых все вызвать могут. Мы совсем другие. Мы и к вам-то сюда попали не потому, что ты нас вызывал… Ну, не совсем потому. Случайно, в общем, получилось… А может, и не случайно.

Он снял котомку с крюка, кое-как пристроил её за спиной, попрыгал, проверяя зачем-то, как десантник, не бренчит ли, и посмотрел на гоблина:

— Пошли?

Смакла горестно кивнул, шмыгнул носом, каморку закрывать не стал, и они потопали сначала по галерее, а потом вниз по лестнице.

Кажется, путешествие началось.

 

Глава десятая, в которой выясняется, что покинуть замок совсем не просто

Стёпка почему-то был уверен, что у Смаклы нет в замке друзей и что прощаться гоблину не с кем. Такое у него впечатление сложилось о младшем слуге. Будто он несчастный и одинокий гоблин, забитый и никому не нужный. Но когда они вновь окунулись в шумную толчею двора, Смакла вдруг сказал:

— Ты меня это… Обожди чуток. Пойду хоть попрощеваюсь. Хозяин языком зря трепать не любит. Коли сказал, что не возвернусь, значит, так тому и быть.

— А кто у тебя здесь?

— Дядька Червила на нижней кухне кашеварит, да вурдалята из соседней деревни подмастерьями в оружейне прислуживают. Кузнец опять же… Я быстро обернусь.

Смакла нырнул в неприметную дверь, а Стёпка опять остался один. Он потоптался на месте, потаращился на башни, на бегающих по лестницам и галереям слуг, погладил опасливо по теплому боку смирную гоблинскую лошадку, потом отошёл в сторону и присел на стоящий у стены чурбан.

Солнце подбиралось к зениту, на небе не было ни облачка. Над навесами кузниц струился горячий воздух, весёлый перезвон молотов сменился тяжкими вздохами мехов, как будто все кузнецы сговорились сделать перерыв в нелёгкой работе. На северной башне трижды бумкнул колокол. Никто кроме Степана на это не отреагировал. Воины светлейшего князя чистили коней в стойлах за кузницами. Вурдалаки подняли на стену весь привезённый камень и по очереди спускались вниз, используя для этого те же корзины. И как они только не боятся?

Стёпка скинул котомку, прислонился к стене и вытянул ноги. Ещё никуда не ушли, а ноги уже гудят так, словно не один десяток километров отмахать пришлось. Он не мог себе представить, что это такое — топать на своих двоих с утра до вечера, левой-правой, левой-правой. Не один, между прочим, день. Да ещё по незнакомой тайге, через овраги, реки и болота… Неужели в самом деле придётся пешком добираться? Вдруг совсем никто не согласится их подвезти. Хотя, за деньги, наверное, куда угодно довезут.

Скрипучая двустворчатая дверь справа от Стёпки распахнулась, и во двор выплеснулась шумная мальчишеская ватага. Две увлечённо судачившие вурдалачихи — тоже, между прочим, с приличными клыками! — поспешно подобрали пышные красноузорчатые подолы и удалились от греха подальше. Мальчишки были разных возрастов, некоторые держали в руках книги или свитки, и Стёпка понял, что видит здешних учеников. Студиозусов. Он разглядывал их с жадным любопытством. Все студиозусы были довольно хорошо одеты и обуты, не то что мальчишки-слуги. Видимо, поступить учеником к чародеям могли лишь дети богатых и знатных родителей. И ещё — все они были люди… то есть человеки… то есть весичи. Стёпка не увидел среди них ни одного гоблинского или вурдалачьего лица. Он уже научился почти безошибочно определять, кто здесь кто, тем более, что это было совсем не трудно. Так вот: все ученики были весичами или тайгарями. Все до одного.

Те студиозусы, что помоложе, с криками рассыпались по двору. Им, как и всем нормальным ученикам во всех мирах и временах, надоело протирать штаны за партами, или что у них там ещё есть. Старшие сбились в кучки; кое-кто, устроившись в тени, жевал, иные даже пытались вздремнуть.

Стёпка им всем немного завидовал. Он-то ведь учился в обычной и очень скучной школе, а они — в магической! Это покруче любого навороченного компьютера будет! И изучают эти счастливчики не математику с литературой, а правила составления магических формул; зубрят не басни и стихи, а колдовские наговоры и заклинания. Удавиться можно насмерть от зависти. А завершив учёбу, они, наверное, сами станут — ну не сразу, разумеется, — могущественными магами и чародеями. Демонов будут вызывать, когда захочется, превращения всякие устраивать, с чёрными силами сражаться… Вот бы тоже научиться колдовать! Огонь, например, зажигать мановением руки, как Алексидор, или невидимым становиться. Только чтобы за партой больше не сидеть. Неохота тратить на зубрёжку законные каникулы. Серафиан говорил о какой-то скрытой силе, которая таится будто бы в глубинах Стёпкиного организма и которую можно разбудить, но где она, эта сила? Где? Стёпка её совсем не ощущал да и не верил в неё, если честно говорить. Ну какая такая сила может таиться в обыкновенном школьнике из обыкновенного сибирского посёлка? Правильно — никакая.

Стёпка и тут, разумеется, ошибался. Не насчёт силы, а насчёт студиозусов. Здешние школьники не изучали магию и в мыслях даже не держали становиться чародеями. Они учились вовсе не колдовать, они учились беречься от недоброго колдовства. Все они были детьми знатных родителей, состоятельных купцов, влиятельных воевод, и всем им было жизненно необходимо уметь защищать себя от враждебной магии. Потому что грош цена тому купцу, воину или правителю, чьи замыслы, планы или договоры могут стать известны недругам. Но Стёпка, разумеется, ничего этого знать не мог. Да и откуда бы ему это знать?

В нескольких шагах от него остановились три студиозуса-старшеклассника. У них уже пробивались усы, и волосы были не обрезаны без затей под горшок, а завязаны сзади в «магический хвостик». Они оживлённо спорили и вид при этом имели самый что ни на есть заговорщический. Стёпка отвлёкся от бесплодных мечтаний и прислушался.

— … докажу тебе это, Жерля, сей же миг! Видишь того служку, что у колодца стоит с ведром?

— Выбери лучше служаночку!

— За служаночку крепче взгреют!

— Да никто и не прознает, ежели вы меня как следует оградите.

— А служаночка-таки лучше!

— Довольно спорить, други! На большой жбан пихтовки спорю, что зачарую служку со спины и заставлю его… опрокинуть ведро на Варвария!

— Вар его убьёт!

— Ага, значит, ты веришь, что я сумею!

— А я не верю! Пошли, пока служка не сбежал…

Студиозусы двинулись к колодцу. Стёпке хотелось посмотреть на то, как будут обливать неведомого Варвария (смешное имя), но вдруг откуда ни возьмись рядом с ним возник Купыря. Стёпка уже понял, что никакой он не монах, просто одежда у него такая, на рясу похожая. Здесь многие так ходили, и чародеи и слуги. А монахов в замке не было совсем, и Стёпку это радовало, так как монахи и средневековье у него в голове всегда рифмовались с инквизицией и кострами, на которых жгли ведьм и вообще всех подозрительных и «неправильных». Демонов, например.

— УхОдите? — спросил Купыря негромко.

Стёпка кивнул, не удивляясь. Ежу понятно, что Купыря уже в курсе всех его проблем. И вообще, похоже, что только самые ленивые и нелюбопытные в замке ещё не знают, кто такой Стёпка и куда он должен отправиться.

Купыря, поддёрнув рясу, присел рядом и Стёпка увидел на его ногах остроносые сапоги. А на дозорной башне он был в лаптях. Стёпка это хорошо помнил. Неужели он тоже куда-то собрался? Вот было бы здорово, если нам по пути!

— Слушай, отрок, и хорошенько запоминай, — сказал Купыря, приблизив губы вплотную к Стёпкиному уху. — Выбирайтесь из замка без промедления. И чем быстрее, тем лучше. Где Смакла?

— Сейчас придёт.

— Тебя из княжьей свиты никто не углядел?

— Худой такой, с усами, оглянулся на меня… когда мимо проходил. Полыня, кажется. А что?

Купыря аж закряхтел:

— Эх-хе-хе! Угораздило же тебя встать на его пути!

— Я же не знал!

— Ладно. Время ещё есть. Идите в Предмостье… Смакла знает, где это. Отыщете там пасечника Неусвистайло. Рыжий такой троллище, приметный очень. Пчёлы всегда вокруг него вьются. Он нынче на свой хутор уезжает. Довезёт вас до Проторской переправы. Платить ему не надо. Скажете, что вас прислал Купыря из Старой Ужи. Запомнил?

— Запомнил.

— В другие повозки не садитесь, даже если будут звать. Даже если ОЧЕНЬ будут звать.

— Почему? — спросил Стёпка.

— Беды как бы не стряслось. Серафиан просил вас предупредить: в дороге остерегайтесь. Лишнего не болтайте, о себе ничего ни одной душе не сказывайте. Если кто станет шибко любопытничать, говорите, добираетесь, мол, в Ясеньград, в отроческий полк, по уговору дяди твоего с тамошним воеводой. Дело обычное, никто и не удивится. Пасечнику можете рассказать всё. Он тролль надёжный, в случае чего — поможет. Да и прочие тролли ему под стать, на любого можно положиться. Всё уразумел?

Стёпка кивнул. Чего тут не понять? По сторонам посматривай да язык за зубами держи. Ему вдруг стало как-то зябко и неуютно. Захотелось поскорее оказаться за воротами замка, снова вспомнился пронзительный взгляд Полыни и — отчего-то — раскосые глаза Оглока.

— Смаклу береги, отрок. Пропадёт он без пригляду. Счастливо тебе исполнить, — Купыря тронул Стёпкино плечо и исчез так же быстро, как появился.

На смену ему тут же, словно чертик из табакерки, вынырнул Смакла. В его плутоватых глазах — о, чудо! — блестели слёзы.

— Какого беса он от тебя хотел? — испуганно спросил он, вытирая рукавом глаза.

— Счастливого пути пожелал.

— И всё? — не поверил Смакла.

— Ещё за тобой велел присматривать, — пошутил Стёпка. — А потом доложить Серафиану о всех твоих безобразиях.

Смакла побледнел:

— Вот гниляк из гниляков! И ты согласился?

— Ты всегда такой тупой или только по пятницам? — засмеялся в ответ Стёпка. — Мы уходим наконец или что? Сколько можно тянуть?

— Пошли, — энтузиазма в голосе гоблина не было ни на грош.

Они направились к воротам, петляя среди повозок, сваленных как попало брёвен, гор песка и камня. Смакла едва переставлял ноги, понятно было, что это неожиданное путешествие к элль-фингам не вызывает у него ни малейшего воодушевления. Стёпка хорошо понимал его чувства и даже где-то жалел. Однако, не придётся ли всю дорогу подгонять чересчур медлительного гоблина?

Смакла вдруг резко свернул в приоткрытые ворота конюшни и потянул Стёпку за собой.

— Ты куда?

— Чш-ш-ш! — зашипел Смакла, страшно выкатив круглые гоблинские глаза. — Нишкни! Нельзя нам через ворота уходить! Там Махей с дружками шлындат, меня поджидает, ей-слово!

— Это тот, что тебя лупил?

— Он самый. Нельзя нам туда, не хочу я! Накиряют мордой в пыль да ещё и деньги отберут… и сапоги. Темна ждать надоть, вот что!

— Ага, придумал! Это ж целый день терять! Не хочу я прятаться! Серафиан передал, чтобы мы поскорее из замка выбирались.

В полумраке конюшни шумно фыркали кони и одуряюще пахло свежим сеном. Встречаться ещё раз с драчливым Махеем Стёпке не хотелось. На потерянные сапоги больше не сошлёшься, а драться с таким лбом — себе дороже. В самом деле физиономией в пыль накиряют.

— Давай Купырю попросим нас вывести, — предложил он.

— Ещё чего удумаешь! — взвился Смакла. — Я лучше к самому Махею на поклон пойду!

— Да чем тебе Купыря-то не угодил?

— Всем он не угодил! А ты… Не поспешит он нам подмогать, я то крепко знаю!

Да, подумал и Стёпка, как же мы собираемся Ваньку спасать, если в самом начале пути каких-то пацанов испугались и уже готовы о помощи просить. К элль-фингам намылились, а сами за ворота выйти не решаемся. Позор на весь Таёжный улус! Тягостные сомнения ожили в Стёпкиной душе, и так ему вдруг плохо стало, что хоть волком вой. Ни фига у нас, братцы, не получится, не для подвигов я, видно, рождён, не для битв и приключений геройских. Однако же сдаваться вот так сразу ему не хотелось. Ну, не хотелось и всё!

— Другой выход из замка есть? — спросил он.

Смакла часто закивал:

— Можно из караулки сползти по верёвочной лестнице. Там не шибко высоко. Ещё можно старым потайным лазом. Он запечатан накрепко, да мне ключ-отговор ведом… Я у Серафиана подслушал. Но мы тады выйдем по ту сторону сопки, ажно за Лишаихой.

— То что надо! — повеселел Стёпка. — Нормальные герои всегда идут в обход. Есть такая мудрость в нашем демонском мире.

Во двор Смакла больше не совался. Хорошо зная замок, он провёл Стёпку через конюшню в кожевенную мастерскую, где от густого смрадного запаха того едва не вывернуло; затем по рассохшейся лестнице — в какие-то пыльные чуланы, заваленные корзинами и пустыми кадками. Потом они вышли на открытую галерею. Стёпка перегнулся через перила, посмотрел вниз и увидел слоняющихся у ворот недругов Смаклы. Их очень хорошо отсюда было видно. Два долговязых парня щелкали кедровые орешки, зорко поглядывая по сторонам. Тёмноволосого Махея среди них не было.

— Откуда они узнали, что мы уходим? — удивился Стёпка.

Смакла в ответ оскалился:

— Купыря, подлючая сыть, услужил! Ей-слово, он!

Стёпка выразительно постучал себя по лбу: соображай, мол, парень, что несёшь.

— Знамо, Купыря, — упёрся Смакла. — Он по гнусности своего нутра всю жисть меня шпыняет. То гномов ему лови, то отхожее место замывай… Сюды пошли, — и повёл Стёпку вниз, в мрачные глубины замковых подземелий.

* * *

Стёпкины ожидания не оправдались — глубины были вовсе не мрачные. Стёпке сначала там даже понравилось. Он думал, что увидит пыточные камеры, темницы с осклизлыми стенами, крыс размером с собаку и, может быть, даже прикованные скелеты узников, а увидел обычные подземные этажи. Ну, не совсем обычные, конечно, а очень большие, просто даже огромные. Там были коридоры, галереи, просторные залы, бесконечная череда комнат и множество лестниц. Не было только окон.

В самые большие залы Смакла не лез. Вёл Степана какими-то укромными закоулками, тесными и тёмными коридорами, стараясь держаться подальше от яркого света и людских голосов. Это не всегда у него получалось, потому что здесь внизу тоже что-то перестраивали или ремонтировали. Что-то стучало, кто-то громко переговаривался, гулкое эхо металось от стены к стене, бродили по коридорам озабоченные маги, бегали слуги… Но чем глубже мальчишки спускались, тем безлюднее становилось вокруг, и в конце концов они добрались до совсем уже никем, кроме, может быть, гномов, не посещаемых залов. На закопчённых стенах здесь едва тлели выдыхающиеся самосветки, а пол был покрыт толстым слоем пыли.

— Долго ещё? — спросил Стёпка, без особого интереса скользя взглядом по однообразным каменным стенам. Ему надоело бродить под землёй. Хотелось поскорее выбраться на свежий воздух, где солнце, лето и просторное небо с облаками.

— Чуток осталось, — успокоил его Смакла и, сказав так, вдруг остановился и придержал Стёпку.

Впереди из-за поворота струился колеблющийся багровый свет. Стёпку это обрадовало, он решил, что выход уже близко. Гоблин, напротив, насторожился, вперёд проходить не спешил, топтался на месте и зачем-то принюхивался.

— Что там? — шёпотом поинтересовался Стёпка, тоже сначала втянув воздух, но не уловив ничего, кроме надоевшего уже запаха пыли.

— Призраки, кажись, — Смакла задышал чаще. — Ей-слово, призраки. Остерегал ведь дядька Червила! А я не верил, дурень таёжный!

— Назад пойдём? — спросил Стёпка. Он не чувствовал в себе страха. Подумаешь, призраки! Обычное дело. Одного уже видел и обошлось. Я и сам, может, призрак ещё похлеще. Стёпка вспомнил наставления чародея, дотронулся до стража и не получил никакого ответа. Страж беды не чуял. И это тоже успокаивало.

— Не-е, — зашарил за пазухой Смакла. — Прорвёмся, поди. Топай за мной и молчи.

Он зажал в ладошке что-то небольшое, но, видимо, хорошо помогающее при встречах с потусторонними созданиями, и двинулся вперёд. Стёпка не отставал, шёл след в след и тянул шею. Ему страшно хотелось ещё раз посмотреть на призраков.

И он на них посмотрел.

В центре небольшого зала стояли три здоровенных призрака в рыцарских призрачных доспехах, призрачных рогатых шлемах и призрачных развевающихся плащах. И у каждого из-за плеча торчала рукоять огромного призрачного меча. А ещё они светились тусклым багровым светом, каким светится вытащенная из кузнечного горна и уже слегка остывшая поковка.

Но эти багровые потусторонние рыцари не таились в засаде, подстерегая мальчишек, не стучали обглоданными суставами и не щелкали устрашающе полусгнившими челюстями. Нет, они были заняты обычным и не очень подходящим для столь экзотичных личностей занятием: они увлечённо читали какую-то ветхую рукописную книгу непомерной толщины, причём читали весьма своеобразно. Прочитав страницу, первый призрак деловито выдирал её из книги и передавал соседу. Тот, жадно пробежав её взглядом сверху донизу, разочарованно качал рогатой головой и передавал третьему, который стоял наполовину скрывшись в стене, что ему, впрочем, нисколько не мешало прекрасно себя чувствовать, ведь он же был призрак. И этот третий, почти не читая, брезгливо ронял лист себе под ноги. И на полу уже скопилась приличная куча прочитанных таким варварским способом страниц.

Стёпку поразило, что призраки, бесплотные, как всем известно, создания, ухитряются не только листать хрупкие страницы, но и преспокойно вырывать их из переплёта. Получается, что не столь уж они и бесплотны, эти рыцари. Могут ведь этой же книгой и по голове.

Смакла, увидев, чем занимаются призраки, расслабился, спрятал свой оберег за пазуху и, уже не таясь, потопал мимо. Видимо, это были не те порождения потустороннего мира, которых стоило бояться.

Один из просвечивающих багровым гигантов раздражённо отшвырнул в сторону очередную страницу и оглянулся на мальчишек. Правый рог на его глухом шлеме был наполовину отрублен. Из узкой прорези на Стёпку взглянули два пылающих глаза без зрачков. Стёпка ничего неприятного не ощутил, а вот призрак заметно вздрогнул и поспешил отвернуться. Не понравился ему отчего-то взгляд живого чело… то есть демона.

И тут ни с того ни с сего какой-то леший потянул Стёпку за язык.

— Здрасьте вам! — звонко заявил этот леший Стёпкиным голосом, умудрившись к тому же придать ему такие развязно-наглые интонации, каких у Стёпки отродясь не бывало. — Что хорошего пишут?

Смакла споткнулся и застыл, косясь на Стёпку округлившимся от ужаса глазом. Жалел, наверное, что поторопился спрятать оберег.

Призраки дружно прекратили шуршать бумагой, неторопливо переглянулись, потом однорогий прошептал сиплым неживым голосом:

— Мы вас не трогаем, юные милорды. Не мешайте и вы нам. Идите с миром. Надеюс-сь, наши пути больше не пересекутся.

В его голосе слышна была угроза: не трогаем, хотя можем и тронуть. Он был не дурак, он, конечно, понял, что наглый мальчишка просто задирается. Наглые мальчишки призраков не интересовали. Их интересовала книга, в которой оставалось ещё очень много не прочитанных и не вырванных страниц.

— И я надеюс-с-сь, — прошипел в ответ Стёпка, ужасаясь сам себе. Что за ерунда со мной творится? Зачем я это делаю? Почему? Я же не собирался дразнить этих рогатых милордов, даже мысли такой не было!

— Ты не блаженный ли, часом? — страшно зашипел на него Смакла, когда они удалились на безопасное расстояние. — Не ведаешь, что они могли с нами содеять? Али не приметил, какие у них мечи!

Стёпка смущённо пожал плечами:

— Захотелось вдруг мне почему-то. Наваждение какое-то. Сам понять не могу. Родственников, может, почуял, а? — и он приблизил к Смакле лицо со страшно перекошенными глазами. Ванька на такие гримасы был мастер, он бы оценил.

— Тьфу на тебя! — отшатнулся вконец перепуганный гоблин. — И ещё раз тьфу! Коли будешь так пужать, добирайся один до своёго конопатого дружка. Не пойду с тобой!

— Да брось ты, Смакла, я же пошутил, — сказал Стёпка виновато. Он не ожидал, что гоблин так перепугается. — Ты, наоборот, радоваться должен, что тебе со мной никакие призраки не страшны.

Сказал, и прикусил язык. Призраки ему, видите ли, не страшны. Смельчак какой отыскался, вы поглядите! Почему же они тогда от какого-то Махея, который даже и не чародей, по подвалам прячутся, вместо того, чтобы просто выйти из замка, как все нормальные люди выходят? Разве это дело?

Смакла остановился у ничем не примечательной плотно закрытой двери и прижался к ней ухом. Стёпке он ничего не объяснял — не мог простить шутки. Он долго так стоял, Стёпке даже надоело ждать. Что он там надеется услышать?

— Ага, — сказал наконец Смакла, невольно подражая Серафиану. И постучал в дверь костяшками пальцев.

Сначала очень долго никто не отзывался, потом глухой заспанный голос недовольно спросил:

— Хто?

— Отворяй! — потребовал Смакла.

— Чего припёрся? — вежливостью здесь и не пахло.

— Пройтить надо.

— Куды?

— Туды! — рассердился Смакла. — Отворяй!

— Не велено.

— Нам велено. Отворяй!

— У вас на лбу не написано, что велено. Ключ-отговор предъявить смогёшь?

Смакла прижал губы к замочной скважине и тихонько прошептал несколько непонятных слов. Сейчас откроют, подумал Стёпка. Но не тут-то было.

— Сбрехал! — довольно сказал голос. — Два раза сбрехал. Не отворю.

Смакла смущённо оглянулся на Стёпку и повторил ключ-отговор медленно и внятно. Слова были бессмысленные — нормальная магическая абракадабра, повторить которую Стёпка не смог бы при всём желании. За дверью помялись, покашляли, покряхтели, но делать нечего — на этот раз гоблин не ошибся. Дверь скрипнула и нехотя отворилась.

Смакла первым шагнул через порог в темноту подземного хода. Когда Стёпка попытался сделать то же самое, голос вдруг сварливо спросил:

— А ты, растопыра, куды?

— Туды же! — растерялся Стёпка. — Я же с ним иду.

— Ну шагай, шагай, — разрешил голос. — Глаза б мои вас не видели.

Перешагнув через порог, Стёпка завертел головой — и в неверном свете полупотухшего магического светильника, торчащего из стены над головой, никого не увидел. Впечатление было такое, что с ним разговаривала сама дверь. Неужели у неё есть глаза?

Смакла уже скрылся за поворотом. Стёпка поспешил следом. Дверь за спиной недовольно ворчала: «И ходют, и ходют, шастают, кому не лень… Туды-сюды, туды-сюды… Ключ-отговор вызнали, язви их всех в корень! Расповадились!»

Гоблин неожиданно вывернулся навстречу из-за поворота и стал выталкивать Стёпку назад, за дверь, пихая его обеими руками:

— Шибче, шибче! Там демонов охранных посадили! Сейчас заблажат!

Из глубины подземного хода донеслось отвратительное завывание, переходящее в нестерпимый визг. У Стёпки заложило уши.

— Косяком обоих по темечку! — охнула дверь. — Обманули! Выметайтесь сей же миг! Чтоб духу вашего!.. Прищемлю!

Смакла уже удирал. Стёпка бросился следом, придерживая мотающуюся за спиной котомку. Перепугался он жутко, ему представилось, что охранные демоны сейчас набросятся на него и начнут рвать когтями и клыками, плотоядно урча и захлёбываясь его горячей кровью. В животе от страха заледенело, сердце прыгало как сумасшедшее.

Не отстать бы! Не потеряться бы! Не споткнуться бы!

Гоблин мчался где-то впереди. Стёпка поднажал и со всего размаха врезался в остановившегося Смаклу.

— Амба! — выдохнул тот, тяжело дыша после суматошного бегства. — В подземный ход не пройтить! Демонов токмо отец-заклинатель снять может, а он заради нас и перстом не шевельнёт. Спустимся из караулки. Там завсегда вурдалаки, а уж они в обиду не дадут, ежели Махей туда сунется.

Демоны-охранники взвыли в последний раз и умолкли. Где-то вдали гулко захлопнулась дверь.

— А что они… эти демоны… делают? — в три приёма спросил запыхавшийся Стёпка.

— Блажат, — исчёрпывающе объяснил Смакла.

— А ещё?

Смакла пожал плечами:

— А чего тебе ещё надоть? Блажат и не пущают.

Стёпка потихоньку отходил от пережитого ужаса. Похоже, что испугался он зря. Можно было не бежать сломя голову, а спокойно уйти. Ему стало стыдно. Призраков он, понимаете ли, не боится, демоны ему не страшны. Ай-яй-яй! Какой позор! И он дал себе слово, что не будет больше хвастаться своей смелостью и вообще постарается лишний раз не открывать рта, чтобы не было после из-за чего краснеть.

А потом он увидел глаза. Они смотрели на него прямо из стены. Стёпка опять испугался и пихнул Смаклу локтем в бок. Гоблин оглянулся, хотел сказать что-то недовольное, но тоже заметил глаза и испуганно сжался под пристальным и не слишком приветливым взглядом.

Присмотревшись, Стёпка различил едва заметное очертание лица, нос, аккуратно подстриженную бородку… Глаза ещё раз окинули его взглядом, поскучнели и исчезли. Совсем исчезли, на пыльной стене даже следа от них не осталось.

— Кто это был? — шёпотом спросил Стёпка. — Привидение, да?

— Какое ещё привидение! — отмахнулся слегка побледневший гоблин. — Это Феридорий, маг-секлетарь самого отца-заклинателя. Проверял, кто охранных демонов пробудил.

— И чего теперь будет?

— Чего будет? — не понял Смакла.

— Ну, Феридорий этот… Что с нами сделает?

Смакла пожал плечами:

— Ежели бы захотел чего с нами содеять, то не стал бы дожидаться. Махом бы заколдовал. Да на кой мы ему, сам-то подумай! Это он так, для порядка поглядел — а ну как чужой кто в замок крадётся!

— А призраки разве не чужие? — вспомнил багровых рыцарей Стёпка.

— Знамо, чужие. Но супротив призраков демоны-охранники не шибко помогают. Призракам-то всё одно как в подвалы залезать: хоть скрозь каменья, хоть скрозь двери запертые.

К выходу они пошли другим путём, не стали возвращаться по своим следам. Гоблин, не желая ещё раз встречаться со Стёпкиными призрачными «родственниками», нарочно повёл Стёпку в обход какими-то вовсе нехожеными закоулками. Стёпка его за это не осуждал.

А вообще вся эта бодяга ему ужасно не нравилась. Не нравилось, что они, как преступники, скрываются и убегают вместо того, чтобы спокойно и с достоинством выйти через ворота. Не нравилось, что они тайком шмыгают по дурацким подвалам с дурацкими говорящими дверьми и дурацкими верещащими демонами. Это было неправильно. Это было даже стыдно. Не должно настоящее приключение начинаться с позорного бегства, не должно и всё. Тем более — героическое приключение по спасению попавшего в беду друга. Хотя, если припомнить, Фродо с друзьями тоже уходил из Хоббитании тайком. Но хоббиты скрывались от слуг Саурона, от его внушающих ужас назгулов. А от кого приходится скрываться Стёпке? От прыщавых балбесов, не желающих возвращать без мордобоя пять жалких монеток? Противно!.. Но с другой стороны, спросил он сам себя, разве было бы лучше, если бы за нами сейчас назгулы охотились? Спросил и поёжился. Назгулов не хотелось. В этом мире книжные короли-кольценосцы уже не казались придуманными злодеями. В этом мире они могли быть настоящими. И не дай бог встретиться с кем-нибудь подобным. С теми же рогатыми милордами, только во плоти. Пусть уж лучше будет Махей.

Ему опять припомнилось лицо мага-секретаря. Серьёзное лицо серьёзного взрослого человека, занятого своими очень серьёзными взрослыми проблемами. Стёпке почему-то казалось, что Феридорий смотрел на него с пренебрежением, как на букашку мелкую смотрят или на недоумка. На недоумка, у которого всё равно ничего не получится. Хуже всего было то, что Стёпка и сам не слишком верил в успех спасательной экспедиции. Но не мог же он отказаться, не мог бросить Ваньку на произвол судьбы!

 

Глава одиннадцатая, в которой демон одерживает первую победу

Притаившись за приоткрытой дверью оружейного склада, младший слуга, как заправский шпион, изучал подходы к караулке. Стёпка разглядывал громоздящиеся вокруг щиты, мечи, копья и самострелы. Взять бы один из этих мечей да прямиком к воротам…

— Ну что там?

— Кажись, никого.

— Ну пошли тогда. Сколько можно сидеть!

Перед караулкой не было ни души, хотя совсем рядом, в двух шагах, стучали топоры и бойко перекликались плотники. Из открытых окон второго этажа доносились невнятные голоса вурдалаков. Кажется, они говорили там не по-весски.

Смакла посмотрел на Стёпку, вздохнул, натянул поглубже шляпу и выскользнул наружу.

Они пошли к караулке. Наверное, зря пошли. Наверное, нужно было броситься во весь дух. Но кто же знал?..

Враги появились, когда до невысокого каменного крыльца осталось метров десять. Два мордастых студиозуса вывернулись из-за угла, преградив им дорогу. Оба торжествующе ухмылялись. Стёпка оглянулся: ещё двое приближались сзади. Не один Смакла, видимо, знал, как можно тайком выбраться из замка, минуя ворота.

Гоблина ударили, и он послушно шмякнулся на мостовую, жалобно брякнув мешком. Стёпку чья-то сильная рука ухватила за шею и бесцеремонно отшвырнула к стене:

— Постой в сторонке, чародейчик, ежели по ушам огрести не хочешь! А того лучше — лындай отсюдова к своему дяде!

Это был Махей. Стёпка промолчал. Он испугался, конечно, потому что отчётливо намечался крупный мордобой, — но уходить не хотел. У него даже мысли такой не возникло, что можно бросить гоблина в беде.

Четвёрка окружила распластавшегося Смаклу. Один из незнакомых Стёпке парней — самый крепкий на вид и почему-то с влажными волосами — грубо вздёрнул гоблина на ноги:

— Втихаря утечь решил, Сморчок? Думал, ворюга, не изловлю тебя?

Смакла затравленно замотал головой:

— Меня хозяин послал. По делам. С энтим вот, с племянником.

— А к нам в гости тебя тоже хозяин послал, да?

Смакла поджал губы:

— Ты мне, Вар, долг не возвернул. А обещался отдать!

Крепыш влепил ему звонкую пощёчину. У гоблина с головы слетела шляпа, и Махей сразу втоптал её в пыль сапогом.

— О чём ты бормочешь, Сморчок? Какой долг? Это ты мне должен за то, что я тебя по сию пору не прибил. Кабы не твой хозяин, ты бы уже давно раков в Лишаихе кормил.

— Зимой ты, Варварий, помнится, по-иному пел, когда батя вас на деньги наказал.

— Прикуси свой поганый язык, ворёныш! — тут же вскипел крепыш.

Махей толкнул гоблина в плечо и, дурачась, выкрикнул:

— Сморчок-дурачок!

— Ты тоже обещался вернуть, — зло взглянул на него Смакла.

— Возвращаю! — захохотал Махей и сильно ударил Смаклу кулаком в живот.

Гоблин закусил губу и согнулся.

— Скидывай мешок, — приказал Варварий. — Он тебе больше не понадобится.

— Не скину! — набычился Смакла. — Не отдам!

— Ты не отдашь, а мы отымем, — довольно сказал Варварий. — Мы у тебя всё отымем: и мешок, и сапоги, и денежки. Думаешь, мне то не ведомо, что ты у Шкворчака целый драк разменял? Признавайся, у кого ты его стянул? — он схватил гоблина за ухо и стал выворачивать его сильными пальцами. У Смаклы из глаз брызнули слёзы.

— Скидывай мешок!

На Стёпку никто не смотрел. Словно его тут уже и не было. Словно он уже слындал отсюдова к своему ненастоящему дяде. Наглые парни прекрасно понимали, что малорослый племянник серьёзным противником считаться никак не может, потому и внимания на него не обращали.

Что же делать? И на помощь позвать некого. Караулка, как назло, была расположена в глухом углу, отгороженном от двора высокой стеной оружейного склада. До вурдалаков попробовать докричаться? Стёпке почему-то казалось, что вурдалаки не поторопятся выручать из беды младшего слугу. Так что рассчитывать следует только на себя. А вот в себе-то Стёпка и не был уверен. Ну что он может, один против четырёх? Ничего не может: ни припугнуть, ни прогнать, ни заколдовать… Однако молча наблюдать за тем, как издеваются над Смаклой, он тоже не мог.

— Отпустите его! — сказал он не слишком уверенным голосом.

Варварий ухмыльнулся и отбросил со лба мокрые волосы:

— Гляньте все: племяш пробудился! Никак, твой дядя опять сапоги потерял?

Махей густо покраснел, вспомнив свою глупую промашку, и пнул Смаклу носком тяжёлого сапога под колено. Гоблин упал. Парни весело заржали. Это было похоже на кошмарный сон. Стёпка с отчаянием сознавал своё полное бессилие.

— Перестань! — его голос предательски дрогнул.

— Не перестану! — Махей пнул лежащего Смаклу и угодил по мешку. Остальные снова заржали. — Вытряхай своё барахло! И сапоги скидывай: вонючему гоблю в сапогах ходить не по чину!

У Стёпки тяжело застучало в висках и сами собой сжались кулаки. В груди непривычно ощетинилось что-то злое и неуправляемое. Страж колыхнулся под рубашкой, кольнул грудь острой гранью.

— Я сказал: не трогайте его, — тихо произнёс Стёпка, и голос у него больше не дрожал. Он понимал, что драки уже не избежать и что хорошая взбучка ему железно обеспечена, но поделать с собой ничего не мог — до того эти парни его взбесили.

— Ты сказал? ТЫ?! — немедленно взъярился Варварий. — А кто ты таков — приказывать мне? Что за день нынче, ровно сглазили! Один малохольный ведро на меня опрокинул, другой обворовал, третий указы раздаёт… Дуй отсель, шелупонь болотная, да пошустрее! Мне на твоего дядю… — он запнулся и рявкнул на притихших дружков. — Чего встали? Вытряхайте гобля из мешка!

— Кто Смаклу тронет — пожалеет! — торопливо сказал Стёпка и сам тут же пожалел, что у него вырвались эти слова. Но сказанного не воротишь.

Махей, не раздумывая, пнул Смаклу и заорал:

— Я тронул! Я уже жалею! Ой, как я его жалею! Охо-хо!

Стёпку подхватила властная, нерассуждающая сила. Одним движением сбросив с плеч котомку, он прыгнул вперёд и вбил крепко сжатый кулак в незащищённый живот Махея. Сделать это было совсем не трудно, раз — и готово!

— Уй-й! — Махей переломился пополам и скривился от боли. Смотреть на его перекошенную физиономию было одно удовольствие. Славно он позеленел, будет знать, как пинать лежачих!

Стёпка не ожидал от себя подобной прыти. Он ведь впервые в жизни по-настоящему ударил человека. Пусть даже это и само собой получилось. Пусть даже человек этот был явно не самым лучшим среди человеков.

Парни опешили. Тоже не ожидали, что хлипкий племянник отважится на этакое самоубийственное безрассудство. Первым опомнился Варварий:

— Гниляк преподлейший! Дави его!

Они бросились на Стёпку с трёх сторон, три взрослых разъярённых парня. «Убьют!» — мелькнуло у него. — «Что я наделал?» Он даже не успел зажмуриться, даже не успел закрыть руками лицо…

Трое на одного — знатная потеха! Ох, как славно они отделали бы этого возомнившего о себе племянничка с неправильно остриженными волосами; с каким удовольствием изваляли бы его в пыли, заставив молить о пощаде!..

Но всё получилось иначе. Дала вдруг о себе знать некая третья сила, о которой студиозусы ведать не ведали, а сам Степан, честно говоря, напрочь забыл. В ход событий вмешался подорожный страж. Дорога ещё толком не началась, а ему уже пришлось защищать хозяина. Он торкнулся под сердце, ощутимо царапнул кожу на груди, и Стёпка независимо от своей воли начал действовать. Подчиняясь безмолвному, но очень настойчивому приказу, он открыл глаза и слегка отклонил голову назад. Тяжёлый кулак промелькнул в сантиметре от его скулы. Стёпкина рука сама собой взметнулась вверх. Он сомкнул пальцы на чужом запястье и уверенно вывернул вражескую руку, легко заставив здоровенного парня повалиться наземь. Оглядываться было некогда — второго он ударил локтем, наугад, но очень точно. Противник зажал обеими руками разбитый нос.

Варварий нападал спереди и справа, его можно было встретить прямым… Стоп! Варварий оказался сообразительнее и успел вовремя пригнуться, избежав тем самым сокрушительного удара в челюсть, после которого он опомнился бы очень не скоро.

На миг все замерли. Стёпка смотрел на Варвария — без страха смотрел! — и всем своим существом ощущал переполняющую его магию стража, надёжную магию, горячую, настоящую. Она жарко покалывала его в грудь, она скапливалась на кончиках пальцев, словно электрический заряд, она окружала его невидимым, плотным и почти неощутимым облаком, пробить которое, однако, не сумел бы, наверное даже… В общем, этим прыщавым студиозусам оно было явно не по силам.

Варварий, оставшись вдруг один на один с непостижимо проворным и чертовски хорошо умеющим драться племянником, правильно оценил свои шансы и кулаками больше размахивать не стал. Понял, что этим Стёпку не возьмёшь. Коротко зыркнув по сторонам, он пригнулся и выхватил из сапога нож, полагая, вероятно, что двигается ловко и стремительно, как опытный боец.

Стёпка ножа сейчас не боялся, да и не нож то был — одно название. Не на демонов с таким ходить, пусть даже и на ненастоящих. К тому же, Варварий и держал его неправильно и вспомнил о нём слишком поздно.

Выбить нож было проще простого. Не успел подумать, а глупая железяка уже безвредно зазвенела по камням далеко в стороне. Варварий проводил её растерянным взглядом. Боец он всё-таки был никакой. Ему бы ударить сейчас, навалиться, весом своим задавить более лёгкого противника и делай с ним потом что хочешь, а он на улетевший нож таращится, понять не может, как это получилось, что в руке уже ничего нет.

Стёпка мог с ним сейчас всё что угодно сделать. Но он ограничился пощёчиной, не размахиваясь, хлёстко ударил ладонью. За Смаклу! За гниляка преподлейшего! Выбить бы гаду ещё пару зубов, чтобы не забывал… С трудом ему удалось унять бурлящую в груди злость. Зубы — это чересчур. Выбьешь, новые не вырастут. А зубных врачей здесь ещё не придумали. Хватит с него и пощёчины. Он огляделся, остывая. С начала драки (вернее, бесславного избиения студиозусов) прошла по его ощущениям от силы минута. Дружки Варвария — все трое — валялись на земле, вокруг едва успевшего подняться на четвереньки Смаклы. У одного из носа капала кровь, другой прижимал к груди правую руку. Махей всё ещё не мог отдышаться после удара в живот. На ногах устоял лишь сам Варварий, но на его щеке красиво полыхал чёткий отпечаток ладони.

Стёпка посмотрел на свою руку. Ладонь гудела. Неужели всё это сделал я? Видел бы меня сейчас Ванька, вот бы рот разинул! Не обманул, выходит, маг: подорожный страж в самом деле надёжно защищает хозяина, хотя и совсем не так, как ожидалось. Знать бы раньше, не пришлось бы по подземельями блуждать.

Разборку с парнями пора было заканчивать. Хотелось закончить её красиво, так, чтобы запомнили и прониклись. Ощущая упоительную уверенность в собственной непобедимости, Стёпка шагнул к Варварию, и тот отшатнулся, решив, видимо, что его снова будут бить по щекам. Но Стёпка не собирался его бить. Пока не собирался. А мог, между прочим, и собраться.

— Ну, кто ещё желает Смаклу ударить?

Если бы не Варварий, ошеломлённые мгновенной и весьма впечатляющей расправой побитые парни исчезли бы в ту же секунду, и никто бы их за это никогда не осудил. Не человечье потому что это дело — сражаться с чародейским племянником, которого дядюшка наверняка ещё и не тому обучил.

Однако Варварий так просто сдаваться не хотел. Он тоже был напуган, он прекрасно понял, что племянник мог уделать его сейчас в два счёта… Но он был гордый. Он был сыном своего отца и он всегда помнил, кто его отец. И ещё он помнил, что лучше ходить битым, чем на всю жизнь прослыть трусом.

Он потрогал пылающую щёку, потом рванул ворот рубахи и выдернул из-за пазухи… Неужели у него тоже есть свой страж?

— В круг! — рявкнул он. — В круг встали, ну!

Парни с видимой неохотой поднялись на ноги и расположились на безопасном, как им казалось, расстоянии, старательно пряча от Степана глаза.

Смакла, смекнув, очевидно, что дело принимает совсем скверный оборот, проворно отполз на четвереньках в сторону, под защиту стен.

Варварий кривился в злой усмешке. Подняв руку с зажатым в кулаке оберегом, он взглядом поторопил дружков. Те тоже полезли за пазухи. Варварий зашевелил губами, проговаривая вполголоса заклинание, несомненно очень страшное и очень действенное. Остальные вторили без запинки, как твёрдо выученный урок.

Стёпку это нисколько не пугало. Ну то есть совсем! Он понимал, что его заколдовывают, что его собираются во что-то превратить или даже убить с помощью магии, и тем не менее спокойно стоял на месте. Волшебная сила стража никуда не ушла, она была с ним, она была в нём, вокруг него, и она подсказывала, что бояться нечего. Никакой опасности нет. При желании он мог бы сейчас запросто уложить всю компанию носами в пыль — они и пикнуть не успели бы. Но он не торопился. Ему было интересно. Он хотел посмотреть, как у них опять ничего не получится.

— Застынь! — выдохнул Варварий. Он был уверен в успехе: ни один смертный — кроме чародеев, разумеется, — не в силах противиться этому заклинанию. Не зря же его так тщательно прячут от студиозусов. А каких трудов стоило Варварию добраться до хранящихся в тайной келье рукописей, одному небу известно. И ведь как в воду глядел — пригодилось, пригодилось! Он уже собирался, победно захохотав, вернуть обездвиженному обидчику пощёчину — хлесь! — а потом добавить со вкусом ещё одну, и ещё, и…

Стёпка нарочито неторопливо засунул руки в карманы и для пущего эффекта презрительно сплюнул под ноги.

— Мимо, — сказал он. — Ещё разок попробуй. Авось получится.

Вышло немного по-киношному, но ему понравилось. Особенно обескураженные рожи парней. Махей даже на оберег свой взглянул с укором: что ж ты, мол, так сплоховал?

Варварий скрипнул зубами:

— Сильна Серафианова ворожба! Да мы её кровью пересилим! Вервень, давай свой нос!

Он провёл ладонью по лицу парня с разбитым носом и густо замазал его кровью свой оберег.

— Вар, не надоть! — испуганно попросил Махей. — Ну его в топь!

— Надоть! — похоже, Варварий был в том состоянии, когда голос рассудка уже не слышен. — Махей, сволочь, почто телишься!

Он был вожак — парни противиться не решились. Все четверо растопырили руки и дружно закаменели. В расширившихся потемневших глазах Варвария затеяли жуткую пляску кровавые огоньки. Воздух вокруг Стёпки задрожал, нагреваясь. Ощутимо запахло горелым. Это было уже настоящее боевое колдовство, магия Круга-на-Крови, оружие, которое даже опытные чародеи применяют с оглядкой и только в самых крайних случаях. Варварий не без основания решил, что сейчас как раз такой случай — самый что ни на есть крайний. Ещё одно украденное заклинание пригодилось, и плевать, что потом с нарушителем сделают чародеи, всё одно батя обещался забрать из замка обоих братьев самое позднее к середине лета.

Стёпка посмотрел на Смаклу. Гоблин отчаянно жмурился, хорошо зная, что такое магия крови и чем грозит Стёпану столь безоглядное её применение. Гнев плохой советчик в любой ситуации, — Варварий, похоже, об этом не задумывался.

Парни колдовали молча. Когда в ход идёт кровь, слова не нужны. Когда в ход идёт кровь, сопротивляться бесполезно и от побеждённого не остаётся ничего, даже воспоминаний… Только удержать бы вызванный ужас в границах заклинания!

Пространство перед Стёпкой разорвалось с сухим треском до самой земли, и в глубине озарённого огненными сполохами разрыва он его увидел… Кажется, это был настоящий демон. Возможно даже — самый настоящий демон-экзекутор. От него шёл дым, словно его только что вытащили из кузнечного горна и не успели остудить. Он был похож на закованную в шипастые доспехи гориллу, с огромной зубастой пастью, с длинным конечностями, массивными плечами, низким лбом… И совершенно человеческими глазами. Эти глаза смотрели на Степана из пространственного разрыва несколько невыносимо долгих секунд, и была в них такая равнодушная уверенность в собственном всемогуществе, что у Стёпки внутри всё безвольно опустилось, и он понял, что сейчас его съедят. Не спеша и со вкусом. И никакой страж ему уже не поможет, потому что против такой злобной огненной бяки не оберег на верёвочке нужен, а что-то посерьёзнее и размерами побольше. Крупнокалиберное орудие, например, и чтобы прямой наводкой.

И хотя демон ещё не до конца материализовался и сквозь его дымящуюся морду отчётливо была видна потная физиономия Махея, не вызывало никакого сомнения, что он вполне реален и что ему ничего не стоит схватить сейчас Стёпку и уволочь в своё похожее на настоящий ад измерение.

Осознав наконец, что и кого он видит перед собой, демон страшно оскалился и просунулся из разрыва наружу, вытягивая непомерно длинные лапы с растопыренными пальцами. На Стёпку пахнуло гарью, страж под рубашкой сделался горячим, по спине побежали щекотные многоногие мурашки. Сейчас схватит! Он же раскалённый! Надо что-то делать!.. Но у него не было сил даже пошевелиться, даже просто отступить назад, он словно окаменел.

А потом случилось что-то непонятное. Демон, уже почти дотянувшийся до Степана, вдруг отдёрнул лапы. Как ребёнок, который хотел погладить собаку, а она на него оскалилась, и он испугался. Только Стёпка-то на него не скалился, ему бы такое и в голову не пришло, тем более, что он сам прилично перетрусил. Демон вытаращил глаза, на его жуткой морде так ясно читалась почти детская обида на жестокий мир, в котором порядочным огненным демонам почему-то нельзя просто взять и схватить аппетитного мальчишку, что Стёпка не выдержал и засмеялся. Это добило демона. Он разочарованно взвыл, схлопнулся и исчез. Провалился в своё неуютное полыхающее адским огнём потусторонье. Взвихрившийся воздух закружил и разбросал осыпавшиеся с его раскалённых доспехов мелкие чешуйки окалины.

Варварий зашипел не хуже демона и стал отдирать от ладони прикипевший к коже оберег. Опоздай он на секунду — руку прожгло бы до кости. Глядя на него, задёргались и остальные, но их обереги остались холодными. За неудачный вызов демона заплатить пришлось одному Варварию. Он ошарашенно таращился на вздувшуюся пузырями ладонь. Оберег сорвался с почерневшего ремешка, упал под ноги и дымился, потрескивая, синим дымком.

— Опять лажанулись, — прокомментировал Стёпка, тихонько переведя дух. Всё-таки жуткий демон его всерьёз испугал. — Плохо вас учат, парни. Смакла — и тот лучше колдует.

Перепуганные студиозусы сбились в кучку за спиной Варвария. Вид у них был ещё тот. Как будто демон не за Стёпкой являлся, а за ними. Как будто это их он хотел утащить и пожрать. Вот тебе и ученики чародеев. Такое наколдовали, что сами едва не обделались от своей смелости.

Варварий перестал дуть на пострадавшую ладонь и с недоумением уставился на Стёпку.

— Ты кто? — хрипло спросил он. — Кто ты есть?

— Я есть демон неизвестной вам породы, — веско произнёс Стёпка, стараясь не испортить предательской улыбкой героическую торжественность момента. — Меня Серафиан вызвал из загробного мира. Валите отсюдова, пока я не разбушевался всерьёз и надолго.

Парни не заставили себя долго упрашивать. Насчёт загробного мира они, конечно, не поверили, но превосходство племянника было настолько очевидным, что никому даже и в голову не пришло оспаривать его слова. Варварий, надо отдать ему должное, ушёл последним, как капитан с тонущего корабля. На Смаклу он даже не взглянул, напрочь забыв о его существовании. Подобрал остывший оберег, хотел что-то сказать Стёпке, но не сказал. Не осмелился.

Наверху, на втором этаже караулки отошёл от распахнутого окна единственный зритель, наблюдавший стычку от начала до конца. Догадайся Стёпка взглянуть туда, он узнал бы Полыню, серолицего колдуна-оберегателя. Стёпка, однако, думал о другом и наверх не смотрел.

Победа! И какая победа! До него вдруг с оглушающей ясностью дошло, что он в одиночку одолел четырёх взрослых парней, причём одолел дважды: сначала в обычном бою, а затем и в магическом. Не совсем, конечно, сам одолел, но тем не менее… Враги ведь тоже колдовать пытались, а не нашлось у них достойных средств против демона. Проиграли с треском. Держись, Ванес, я уже иду на помощь и я крутой, как пять Брюсов Ли и десять Гэндальфов! Трепещите подлые элль-финги, трепещите все враги!..

Он прижал руку к груди. Горячий страж приятно грел сердце и слегка пощипывал кожу. Подарок чародея показал свою силу и доказал свою полезность. От смерти спас и от позора.

Смакла уже как ни в чём не бывало стоял рядом, и дурацкая похожая на колпак шляпа вновь красовалась на его голове. Он даже не позаботился отряхнуть её от пыли. Полученные тумаки и пинки настроения ему не испортили. Похоже, ему нередко доставалось на орехи, и он научился относиться к побоям, как к чему-то вполне обыденному. Подумаешь, отпинали! Зато этим гнилякам тоже хорошо досталось! На Стёпку гоблин теперь смотрел с опасливым уважением. С таким попутчиком никакие враги не страшны. И младшему слуге впервые пришло в голову, что их безнадёжный, как представлялось поначалу, поход к элль-фингам вполне может завершиться успешно.

Солнце давно миновало зенит, уйма времени была потрачена впустую. Стёпка подобрал котомку, подтянул ремни и пошёл прямиком к воротам. Плевать на всех Смаклиных должников и недругов! Он сейчас никого и ничего не боялся. Окрылённый победой, он был железно уверен, что теперь ни одна живая душа не сможет его остановить. И неживая тоже. Разве что сам Серафиан, да и то…

Смакла, не пикнув, потопал следом. Тоже поверил и воодушевился. Только от Стёпки всё-таки старался не отставать ни на шаг.

Балбесы, подстерегавшие Смаклу у ворот, ещё ничего не знали. Весть о великом разгроме студиозусов не достигла ещё их лопоухих ушей. Завидев издали приближающегося гоблина, они прекратили грызть орешки и лениво двинулись навстречу. Они заходили с двух сторон, чтобы Смакла не смог убежать или прорваться к воротам.

При виде их наглых ухмыляющихся физиономий у Стёпки в груди вновь набухла горячая волна. И на этот раз страж был, кажется, ни при чём. Сейчас они у меня получат!

Сменивший Шкворчака вурдалак с интересом наблюдал за мальчишками. Он знал, что здесь затевалось, — студиозусы были словоохотливы и своих намерений не скрывали, — но вмешиваться не собирался. Ещё не хватало пацанят разнимать. Сами разберутся.

Пожилой гоблин, поправляющий упряжь, отвлёкся от своего коня и исподлобья смотрел на Смаклу. Он ничего не знал, но заподозрил неладное и потому положил руку на рукоять тяжёлого кнута. Негоже бросать родича в беде.

Балбесы приближались.

— Далеко ли собрался, Смаклянтий? — начал было один, совершенно напрасно не обращая внимания на идущего первым Стёпку. — С тобой Варварий оченно хочет погутарить сам знаешь о чём. Да ты стой-кося, стой!..

Стёпка с ходу двинул ему кулаком в плечо, заставив отшатнуться. Хорошо двинул, ощутимо, чтобы сразу показать, кто здесь самый сильный и самый наглый.

— Ваш мокрый Варварий с нами уже погутарил, — сказал он с усмешкой прямо в прыщавое крупногубое лицо. — И ему почему-то оченно не пондравилось. Желаете тоже попробовать?

— Ах ты!.. — парень наткнулся на Стёпкин спокойный и очень уверенный взгляд и опустил занесённую для удара руку. Сообразил, что с ЭТИМ связываться не стоит, хлопот потом не оберёшься.

Стёпка надеялся, что его глаза в эту минуту излучают некую магическую силу, заставляющую врагов трепетать и малодушничать. Глупо, конечно, но кто знает.

Пропустив Смаклу вперёд, он ещё раз посмотрел на балбесов ОСОБЫМ взглядом, отметил с удовлетворением, как они увяли, улыбнулся уголками губ и медленно, с достоинством, как и полагается отправляющемуся в опасное путешествие герою, пошёл к воротам.

Парни потерянно смотрели вслед. Вурдалак переглянулся с гоблином и понимающе ухмыльнулся. Гоблин в ответ подмигнул и, отложив кнут, вновь взялся за упряжь.

В тупичке у крыльца караулки догорала невидимым огнём окалина с крыльев неудачливого демона.

 

Глава двенадцатая, в которой демон, исправляя одну ошибку, совершает другую

Пройдя сумрачным тоннелем, заполненным гремящими и скрипящими повозками, мальчишки миновали внешние ворота. Стёпка впервые оказался за стенами замка, который ему, честно говоря, уже слегка поднадоел. Солнце светило прямо в глаза, дорога, извиваясь, бежала вниз по склону сопки. Высокое небо, бескрайние просторы и никаких тебе стен, каморок и пыльных подземелий с призраками.

Массивные, окованные железом створки ворот, распахнутые сейчас до упора, внушали уважение. Такие мощные ворота, укреплённые — а как же иначе? — ещё и надёжной магией, сломать нельзя, их можно только подло, тайком открыть, как сделал это когда-то родной Зебуров дед Бадуй. Хотя… Стёпка, например, сразу понял, что вот он, например, эти ворота не смог бы открыть при всём своём желании. Просто не сдвинул бы их с места ни на миллиметр, даже если бы честно пыхтел с утра до вечера. А крохотным гномам, между прочим, это как-то удалось. Как? Явно не обошлось без колдовства.

Здесь тоже стояли стражники.

— Куды тебя понесло, Смаклянтий? — спросил увешанный рубящим и режущим оружием молодой улыбчивый вурдалак.

— До дому, — буркнул Смакла.

— Надолго ли?

— Навовсе.

— Хозяин, поди, выгнал? — предположил словоохотливый вурдалак.

Смакла, не ответив, тяжело вздохнул.

Рядом с вурдалаком сидело на каменной тумбе странное существо, похожее одновременно и на человека, и на обезьяну, и на большую летучую мышь. Какой-то страхолюдный гибрид с голыми коленками, уродливой вытянутой мордочкой и поросшими серой шерстью крыльями. Крылья были сложены за спиной, и растрёпанные их кончики свисали до земли. Уродец блаженно щурился на солнце, прижимая к груди пузатую оплетённую бутыль.

Почувствовав на себе заинтересованный Стёпкин взгляд — как в зоопарке, честное слово! — уродец чуть приоткрыл один глаз.

— О-о-о, милый друг Смаклик! — пьяно обрадовался он. Степан, принявший его сначала за какую-то прирученную зверюшку, остолбенел: зверюшка говорила по-человечьи! Уродец поднёс бутыль ко рту и звучно глотнул, крылья за его спиной с развернулись с мягким шорохом. — Неужто ты меня покидаешь? Как же я буду без тебя жить, скажи на милость?

— Уж проживёшь как-нибудь, — сказал Смакла невесело.

— Не желаю я жить как-нибудь, — обиделся уродец. — Я широко хочу жить, привольно… А ты, Смаклик, эвон что. Сделай доброе дело — возьми-ка ты меня с собой, а!

— Не могу, Бранда, — развёл руками гоблин.

— Отчего же?

— Меня Серафиан, понимешь, снарядил… — Стёпка толкнул его локтем под ребро, и Смакла, запнувшись, сказал совсем не то, что собирался. — Тебе с нами скушно будет, у нас и выпить-то нечего, окромя воды.

— Тогда не желаю с вами, — легко согласился Бранда. — А энто что за образина с тобой увязалась? — он ткнул лапкой в Стёпкину сторону.

— То попутчик мой. Стеславом его зовут.

— Отведай бражки, Стеславчик, — протянул бутыль Бранда. — Глотни от души на дорожку, веселее шагать будет.

— Не хочу, — отмахнулся Стёпка, обидевшись на «образину». На себя бы лучше посмотрел, красавец писаный.

— А я глотну, — Бранда опять присосался к горлышку.

И тут до Стёпки дошло. Бранда! Да ведь так зовут этого, как его… ольхового упыря, который прошлой ночью страшно выл за окном и испугал их с Ванькой! Неужели этот убогий уродец может съесть человека? Что-то он ростом для такого подвига не слишком вышел.

— Это тот самый упырь? — спросил Стёпка, когда они отошли от ворот.

Смакла кивнул.

— Он взаправду людей ест?

Смакла ещё раз кивнул.

— Как же ему разрешают? Почему в клетку не посадят?

— Какого лешего его в клеть?

— Ну как же! Он же людоед! Злыдень! Или вам здесь что — людей не жалко совсем?

— Дак не с голоду же ему помирать. И не людоед он — упырь.

— Ага, людоеду, значит, нельзя, а упырю можно?

— Он ить свой упырь, тутошний. Нашенских не трогат, а чужих пущай гложет, коли могёт с ними совладать.

Стёпка только руками развёл. Ну что ты на это скажешь? Дикие у тутошних людей понятия, первобытные какие-то совсем, пещерные. Даже на душе нехорошо делается от таких понятий. Нет, магический мир — это, конечно, здорово. Превращения всякие, волшебники… Только, оказывается, и у него есть обратная сторона — мрачная, страшная и кровавая. Попал сюда, живёшь здесь, вот и будь теперь готов к тому, что тебя может запросто сжевать на ужин такой вот отвратительный упырь с гнусной мордой вместо лица и сроду не чищенными кривыми зубами. И что обидно — ничего ему за это не будет. Даже в угол не поставят. Даже пальцем не погрозят. Даже не удивятся. Не с голоду же ему помирать, живое существо всё-таки… Да и не своего отрока умял, а совершенно чужого, которого и не жалко совсем… М-м-да! Стёпка вздохнул и постарался про упыря больше не думать.

День стоял чудесный. Первый день путешествия. Первого в жизни настоящего путешествия. Стёпка окинул взглядом необъятные просторы, раскинувшиеся перед ним до самого горизонта, и почувствовал себя взрослым. Он уходил в эту неизведанную даль, ни у кого не отпрашиваясь, не беспокоясь о том, что скажут родители, не зная, где и как придётся ночевать, не зная даже, удастся ли уцелеть… В общем, впереди была неизвестность, впереди были дни и ночи, и трудности, и какие-то проблемы, и много всякого-разного, а позади — позади остался Летописный замок…

Стёпка оглянулся — и замер, поражённый. Замок был огромен. Он опять был неправдоподобно огромен. Его величественная громада возносилась в поднебесье, и вид её внушал трепет. Какие стены, какие башни!.. А вон там, высоко-высоко, едва виднеется за зубцами задранный ковш камнемёта. Неужели я оттуда смотрел вниз? Неужели я стоял на такой верхотуре и у меня не подгибались от страха колени? У Стёпки даже захолодело в груди от запоздалого испуга. Нет, не может быть, это просто магия. Замок на самом деле не такой уж и высокий, он просто выглядит таким… небоскрёбным. Это, наверное, специально так придумано. Для защиты от врагов. Попробуй разберись, каков замок в действительности, если зрение убеждает тебя, что он неприступно огромен и непостижимо высок.

Стёпка поправил котомку, и побежал за ушедшим далеко вперёд гоблином.

Некоторое время они молча шли рядом. Стёпке говорить ни о чём не хотелось и он просто радовался хорошей погоде, летнему теплу и вообще всему вокруг. А Смакла долго сопел, мялся, потом вдруг буркнул, глядя в сторону:

— Спасибо тебе. Ухвостали бы они меня до кровавой отрыжки.

— Благодарить научился! — обрадовался Стёпка. — Это хорошо! Слушай, а почему они тебя вором называли? Чего они вообще от тебя хотели, эти гады?

— Они мне долг отдавать не хотели, — сказал Смакла. — Ну, я и возвернул его сам.

— Как так возвернул?

— Ловко возвернул. Зашёл в ихнюю комнату, где Махей с Варварием поселены, и заклятку взял. Её колдунцы Усть-Лишайские за пять кедриков как раз торгуют. Махею-то она здеся без надобности, а мне — в самую пору, — Смакла зло засмеялся. — Знатно ты ему приложил! Надолго запомнит, воеводино племя! Ишь, выискался, чухмарь именитый! Всё, говорит, отберу, и деньги и сапоги! Один этакий отобрал…

— Что такое заклятка?

Смакла вытащил из-за пазухи свёрнутый в трубочку кусок бересты длиной чуть больше пальца.

— Оплаченное живой кровью заклинание от гнуса таёжного и прочих кровоедов, окромя упырей. От тех другая надобна, посильше чуток.

Стёпка даже остановился.

— Получается, что ты её украл, да?

— Ага, — хихикнул повеселевший гоблин. — Сгрёб, пока они в трапезной шквардыбались. Они мне всё одно должны были, вот я должок сам и возвернул. Ловко, ей-слово. Ежели бы Жерля не приметил, как я от них выметнулся, ничего бы и не стряслось. Тишком бы ушли… Но этак-то ещё ловчее повернулось. Осадил ты их — не запамятуют!

— Значит, ты и в самом деле вор!

— Я своё взял! — Смакла перестал улыбаться, почувствовав Стёпкино неодобрение, и в его смуглом лице проступило что-то упрямое, глухоманное, таёжное. — Своё, а чужого не брал! Там у них, ведомо ли тебе, сколько всего лежит! А я иного и не тронул!

— Нашёл, чем хвалиться, — сердито сказал Стёпка. — Знаешь, как это называется? Вор у вора украл.

— Я своё взял, — упрямо повторил Смакла. — Ещё не раз спасибу мне скажешь, когда в тайге от гнуса хорониться будем.

— Выходит, они тебя за дело били, — сделал вывод Стёпка. Он ухватил гоблина за лямку мешка. — Погоди, не спеши… Выходит, я вору помог украденное унести. Получается, что я твой сообщник и тоже вор. Так?

— Они гниляки! А я своё забрал! — крикнул Смакла. — Я энти деньги сам зарабатывал, вот так! У меня родителев богатых нету! Отпусти! — он задёргался, пытаясь освободиться.

— Отдай заклятку мне, — потребовал Стёпка.

— Почто?

— Надо. Отдай.

— Не дам!

— Слушай, Смакла, не зли меня. Отдай по-хорошему.

Сначала гоблин набычился и дёрнулся даже уходить, но что-то такое, видно, прозвучало в Стёпкином голосе, что испугало его — и он смирился, протянул покорно берестяную трубочку.

— Чья она? Махея или Варвария?

— Вара, кажись… Они ить братовья.

Вот оно что! То-то Стёпке физиономии этих двоих показались похожими.

— Жди меня здесь. Или иди… Делай, в общем, что хочешь, — Стёпка было зол и на Смаклу и на себя. Великая победа внезапно обернулась великим позором. Тоже мне герой нашёлся, защитник обиженных и угнетённых! Стёпка даже застонал сквозь зубы. А как отлично всё начиналось!

Он развернулся и побежал к замку. Хорошо, что они не успели отойти далеко: бежать в гору удовольствие не большое.

Бранда его возвращения не заметил. Упырь обнимался с бутылью и был вполне счастлив.

Парней, что стерегли Смаклу у ворот, конечно, уже и след простыл. Ушли. И где теперь искать Варвария?

— Чего забыл, племяш? — прогудел незнакомый ему стражник-вурдалак, снимая шлем и вытирая ладонью вспотевший лоб. — Ещё один золотой разменять хочешь?

— Не хочу… А у меня больше и нету, — сказал Стёпка. Откуда он о золотом узнал? Чёртов замок — ничего не утаишь, все про всех всё знают… О, это идея! Он крутнулся на каблуках. — Варварий мне нужен. Или Махей.

Он просто так спросил, наобум. Студиозусов в замке много, вурдалак может и не помнить всех по именам. Но вурдалак помнил:

— Это который Варварий? Студиозус? Воеводы Усть-Лишайского старшой сынок?

— Ага, он.

— Ты, племяш, держись от него подальше, — проникновенно посоветовал вурдалак. — Мой тебе добрый совет: не товарищ он тебе. И братишка его ещё тот поганец. Махей который. Оба в родителя своего удались, как на подбор.

Стёпка был с ним абсолютно согласен, но дурацкую заклятку вернуть следовало в любом случае. Однако, как же найти Варвария в этом огромном замке? И тут Стёпка вспомнил, что у него есть страж. Да здравствует магия — великая и всемогущая! Он прижал стража рукой к груди, прямо к сердцу… Страж не отозвался, всемогущая магия здравствовать не желала.

Стёпка растерянно почесал в затылке. Чёрт! Да при чём здесь магия, надо просто спросить у любого студиозуса — и никаких проблем. Наверняка они здесь все друг друга знают, вместе же чародейскую науку постигают.

Студиозусов во дворе было предостаточно. Стёпка на стал далеко ходить и ухватил за рукав пробегающего мимо пацанёнка одного примерно с ним возраста.

— Не подскажешь ли, как мне Варвария отыскать?

Пацанёнок взвился так, словно он был по меньшей мере престолонаследником, которого по недомыслию остановил безродный слуга:

— Как ты смеешь мне препону чинить?!

Рядом с ним тотчас выросли два плечистых студиозуса вполне взрослой наружности: оба с бородами, оба угрюмо-серьёзные, оба раза в полтора выше Степана.

— Почто Боеслава задираешь, неумь? — едва ли не в один голос рявкнули они. — На кого руку поднял? Али ослеп?

Боеслав нырнул за их широкие спины и яростно испепелял оттуда гневным взором растерявшегося Стёпку. Похоже, он и в самом деле имел богатых и знатных родителей. Ишь, как взбрыкнул. Да и одеждой он заметно отличался от прочих студиозусов, как только теперь сумел разглядеть Стёпка.

Он отступил и примиряюще поднял руки:

— Эй, спокойно! Я же просто спросить хотел. Вы что!..

Плечистые защитники Боеслава одновременно двинулись на него и такие у них были лица, что Стёпке сразу стало ясно: мирно ему с этими двумя ну никак не разойтись и, значит, опять придётся пускать в ход кулаки и магию стража.

— Спросить, говоришь, хотел, — протянул один из парней с недоброй усмешкой. — Меня спроси, глядишь и отвечу, — он показал тяжёлый кулак, мол, сам понимаешь, чем и как я тебе сейчас отвечать буду.

А вот возьму и спрошу, решил Стёпка. Вдруг после драки они уже не захотят мне отвечать. Побью ведь я их…

— Варвария мне найти нужно. Или Махея.

Парни враз потемнели лицами, хотя, казалось, куда уж сильнее. И Боеслава передёрнуло всего, будто он жабу живьём проглотил.

— А кто ты таков, что сыновей воеводиных видеть желаешь? Как зовут тебя, неумь?

— Стеславом меня зовут, — сказал Стёпка. — А кто я таков, знать вам не обязательно, понятно!

Он думал, что вот сейчас и начнётся, и даже кулаки сжал, но студиозусы вдруг переглянулись и их угрюмые лица осветились улыбками, неожиданно дружелюбными. Боеслав подался вперёд и распахнул серые глаза:

— Стеславом тебя кличут? Верно ли?

— Не кличут, а зовут, — огрызнулся Стёпка, уже понимая, что драки не будет… почему-то. Неужели он успел так прославиться?

— Брешешь! — выдохнул Боеслав.

— Стеслав я, — повторил Стёпка. — Племянник Серафианов. А что?

Боеслав широко улыбнулся и протянул руку; на его худеньком запястье сверкнул тусклым серебром широкий браслет:

— Знатно ты воеводичей отделал, Стеслав! Поклон тебе от всех студиозусов низкий! Нам-то с ними кулачиться несподручно: отец-заклинатель живо окоротит, а то и покруче чего содеет. А ты… Славно ты с ними!

Плечистые здоровяки ободряюще охлопали Стёпку, кивнули Боеславу и без лишних разговоров удалились. Доверяли, значит, Серафианову племяннику и не ждали от него никакого подвоха.

— На кой тебе Вар надобен? — спросил Боеслав. Он теперь уже не строил из себя «крутого» наследника, смотрел на Стёпку как на равного и даже слегка снизу вверх.

— Да так, — улыбнулся Стёпка. — Сказать мне ему надо кое-что.

— Бить будешь? — неприкрыто возликовал Боеслав.

— Да хватит с него на сегодня.

— Ох и славно ты их! Ступай за мной, покажу, где они поселены, — Боеслав потянул Стёпку за собой, мимо кухни, мимо разгружающихся повозок. — А верно ли, что они с Махеем на магию крови осмелились? Не брешут ли?

— Верно, — Стёпка едва поспевал за шустрым парнишкой. Не удержавшись, похвастался. — Их там четверо было.

— Они завсегда вчетвером держатся, — кивнул Боеслав. — А не поведаешь ли, Стеслав, получилось у них демона огненного призвать али нет?

Стёпка пожал плечами:

— Ну-у… Вроде как призвали демона, только он не весь появился… Ну это… Прозрачный такой был, словно на стекле нарисованный, — он подумал и добавил. — Страшный, но ненастоящий. Он меня сам почему-то испугался. Хотел схватить, даже лапу протянул, а потом как будто обжёгся.

Боеслав хихикнул:

— Так он и был ненастоящий. Только ты никому не говори о том, Стеслав. Они это заклинание в запретной книге у отца-заклинателя тайком вычитали, а того не ведают, что никакая это не магия крови. Обманка чародейская для особо пронырливых студиозусов, которые себя шибко умными держат.

— Да-а-а? — протянул Стёпка, слегка разочарованный тем, что его великая победа над страшным демоном после таких слов заметно поблекла. — А ты откуда это знаешь?

— Мне то точно ведомо, — как-то очень по-взрослому улыбнулся Боеслав. — Мне отец рассказывал. Он тоже здесь учился в его малые годы. Запретную книгу, в которой Махей в Варом заклинание вычитали, старшие чародеи в давние годы из озорства придумали. Жаль, что демон тебя испугался. Он должен был все их защитные амулеты дотла пожечь.

— У Варвария амулет точно сгорел. Даже руку ему обожгло.

— Так ему и надо! — обрадовался Боеслав. Он остановился у крутой деревянной лестницы и заговорщически понизил голос. — Наверху они, по правую руку первый притвор. А я туда не пойду. Мне с Варварием толковать не о чем. А ты поучи его, поучи ещё раз, Стеслав! Он заслужил не единожды, слово княжича!

Княжич, повторил про себя Стёпка, глядя вслед убегающему Боеславу, самый настоящий княжич, а так ведь и не скажешь, нормальный, обыкновенный мальчишка. Гордый только очень, вон как взвился, когда я его тронул.

…Надо было видеть физиономии студиозусов, когда они подняли головы на звук открывающейся двери и увидели нарисовавшегося вдруг племянничка. Варварий, растрёпанный, со всё ещё красной щекой, мазал чем-то густым и чёрным обожжённую ладонь. Он привстал на топчане и зашарил здоровой рукой по груди, на которой уже не было оберега.

— Я не знал, что Смакла украл это у тебя! — выпалил Стёпка. — Мне чужого не нужно! Я не вор!

Он вложил заклятку в левую руку Варвария и, не говоря больше ни слова, вышел из комнаты. Остолбеневшие парни безмолвно смотрели ему вслед. Было похоже, что этот поступок странного племянника поразил их сильнее, чем недавняя взбучка.

Варварий мял заклятку в потной ладони и нервно облизывал пересохшие губы. Он только что испугался так, как никогда ещё в жизни не пугался. Он подумал, что гадёныш пришёл его добивать. Он подумал, что сейчас умрёт. Взглянув на заклятку, он брезгливо отшвырнул её в сторону. Кто-то дорого за всё это заплатит! У сына воеводы много возможностей — племянничек от расплаты не уйдёт, как бы далеко он ни направлялся.

* * *

Стёпка покидал замок с лёгким сердцем. Враги были поставлены на место, недоразумения благополучно улажены, даже чуть-чуть прославиться удалось. А гнус, которым пугал Смакла… Да бог с ним с гнусом! Перетерпим как-нибудь, перебедуем. В конце концов, есть ещё подорожный страж. Неужели он с какой-то мелкой мошкарой не справиться? Да он посильнее любой заклятки будет. Тварь эту потустороннюю вон как легко отпугнул. Пусть даже она и не совсем настоящая.

…У ворот было людно и шумно. Ещё шумнее, чем прежде. Теснились выезжающие повозки, ржали кони, беззлобно переругивались гоблины. Стёпка подошёл поближе и ему стало ясно, из-за чего шум и гам. Чья-то порожняя повозка встала поперёк проезда, в неё въехала другая, потом ещё одна, и возницы, бранясь и огрызаясь пытались распутать постромки и развести коней. В воротах получился настоящий затор, конно-тележная пробка. Повозок было много, они стояли впритык, и развернуться в узком проезде никому не удавалось. Возницы тянули коней назад, надеясь выбраться из толчеи задним ходом, но это лишь усугубляло суматоху и неразбериху. Стражники-вурдалаки суетились, стараясь побыстрее навести порядок. Краем глаза Стёпка заметил нескольких воинов из свиты светлейшего князя: их багряные плащи и остроконечные шлемы видны были издалека. Воины что-то оживлённо обсуждали, сбившись в тесную кучку. Стёпка не обратил на них особого внимания. Вот если бы там стояли элль-финги и если бы он к тому же знал, как они выглядят…

Не ожидая никакого подвоха, Стёпка спокойно протопал мимо, вошёл под арку и нацелился уже шмыгнуть в узкое пространство между стеной и бортом застрявшей повозки, когда кто-то цепко и больно ухватил его за плечо:

— Кто есть таков сей отрок?

Он оглянулся и увидел крупного мужчину в темно-фиолетовой мантии чародея. Но этот толстяк с трясущимися щеками, двойным подбородком и очень маленькими заплывшими глазками на чародея был не слишком похож. Он с силой сжимал Стёпкино плечо и смотрел с откровенной неприязнью.

— Кто есть таков сей отрок? — голос у толстяка был высокий, резкий, с противным подвизгиванием.

— Стеславом меня зовут, — ответил Стёпка и попытался освободить плечо. Чародей не отпускал, держал крепко.

— Прозвище твоё мне знать ни к чему, — заявил чародей. — Ты по какой нужде в сии охраняемые врата проскользнуть пытался незамеченным?

— Я? — опешил Стёпка. — Почему незамеченным? Никуда я не проскальзывал! Я просто шёл. А разве нельзя?

— Ежели кому можно — тому можно, а всем прочим воистину нельзя, — непонятно объяснил чародей, подтягивая к себе Стёпку, чтобы понадёжнее его удержать. От него сильно пахло черемшой.

— Ответствуй, кто таков есть?

— Да Стёпан… Стеслав я! — повысил голос Стёпка, стараясь перекричать бранящихся рядом гоблинов. — Я же вам сказал!

Он не мог понять, с какой стати прицепился к нему этот неприятный толстяк. Чего ему надо?

— Пойдём-кось, отроче, со мной, — чародей потянул Стёпку назад, в замок.

Стёпка ухватился за борт ближайшей повозки:

— Куда? Зачем?

— Поглядим без спешки, кто ты таков есть и почто здесь шныряешь, — толстяк ухватил его двумя руками, но оторвать от повозки не успел.

— Отпусти мальца, Никарий, — прогудел, подходя, вурдалак, тот, который советовал Стёпке держаться подальше от сыновей воеводы. — Чем он тебе не угодил?

— Сомнения имею превеликие насчёт сего отрока, — неохотно пояснил чародей, а сам ещё крепче ухватил Стёпкино плечо своими толстыми пальцами, по-хозяйски так ухватил, как законную добычу.

— Дак это Серафианов племянник, — сказал вурдалак. — Вчера вечером приехал, а нынче дядюшка снарядил его куда-нито… Верно говорю?

— Верно, — с облегчением подтвердил Стёпка. Ну вот всё и выяснилось. Сразу надо было на Серафиана сослаться, растерялся от неожиданности, не сообразил. Сейчас этот чародей не похожий на чародея отпустит меня, ещё и извиняться начнёт за причинённое сему отроку неудобство…

— Нет у почтенного Серафиана племянников и не бывало никогда, — заявил вдруг толстяк с непробиваемой уверенностью. — Самозванец это, тайно проникший в замок. Подсыл оркландский.

— Да вы что, совсем с ума сошли?! — возмутился Стёпка. — Какой подсыл? Племянник я!.. Да вы сами у дяди спросите!

— Нету его по эту пору в замке, — радостно сообщил толстяк. — Отбыл в Растопье по неотложным делам. Возвернётся к вечеру, тогда и спросим. А отрок до той поры в узилище посидит.

— Не хочу я в узилище! — вскинулся Стёпка. — И до вечера ждать не могу! Мне идти надо! Меня ждут… Да отпустите вы меня!

— Кто ждёт? — чародей вцепился в него как клещ. — Куда идти надобно? Растолкуй!

— Кому надо, тот и ждёт! — отрезал Стёпка, с неприязнью глядя прямо в противные свиные глазки. — Пустите, я сказал!

Никарий торжествующе воздел над головой мясистый палец:

— Вот, сам признался! Подсыл он, к содельникам торопится! За племянника себя выдаёт, а сам даже имя матери назвать не может.

— Затрёпой мою мать зовут! — объявил Стёпка. — В Дремучих МедведЯх мы живём.

Толстяк слегка стушевался, не ожидал, видимо, от самозванного племянника такой поразительной информированности. Вурдалак смотрел то на одного то на другого, и Стёпке казалось, что стражнику тоже не по нраву визгливый чародей. Ему очень хотелось, чтобы это было так.

— Ну-ну, — проговорил наконец вурдалак. — А ежели ты, Никарий, обознался? Угораздит тебя зараз промеж двух жерновов. Поперву Серафиан фитиля крепкого вставит, а опосля и отец-заклинатель добавит от всей души. Отпусти мальца, не дури. Ну какой из него подсыл?

— Не суй клыки в чужой кусок, Грызняк! — окрысился Никарий. — Ты у ворот на стражу поставлен — вот и сторожи! Повозки вон подмогни развернуть, а то честным людям ни заехать ни проехать.

Вурдалак посуровел лицом и гордо расправил могучие плечи:

— Службу свою я и без тебя справлю. Мне чародеи не указ! Говори, за что мальца неволишь?!

Толстяк, поняв, что вурдалак так просто не отвяжется, зачастил словно по писанному:

— Отрок сей злокозненный утром замечен был на дозорной башне, где высматривал дальние подступы к замку, а также встречу имел с известным негодяем Зебуром, главой подлого гномьего семейства!

Вурдалак прищурился и посмотрел на Стёпку. Тот кивнул в ответ — отрицать было глупо. Чародей вдохновенно продолжал:

— Далее сей самозванный племянник проник обманом в подзамковое хранилище, где неутомимо вынюхивал и выискивал тайный ход, чрез который замыслил провести в замок врагов, — Стёпка опять кивнул, поражаясь, как много о нём знает толстяк и как ловко ухитряется всё перевирать. — А опосля посмело сиё исчадие поганых недр поднять свою нечистую длань на сыновей Усть-Лишайского воеводы Ширея, нанеся невинным студиозусам тяжкие увечья, — Стёпка снова кивнул, а Грызняк слегка ухмыльнулся в усы. — После чего вознамерился утечь, однако же был мною вовремя изобличён и изловлен!

Никарий торжествовал. Доказательства он привёл неопровержимые. Пойманный подсыл сам подтвердил их достоверность посредством покаянного кивания вредоносной головой.

— Всё верно? — спросил Грызняк. — Так ли было?

Стёпка юлить не стал, помня, что правда — лучшее оружие.

— Всё верно. Только не так всё было. На дозорной башне я помогал Гвоздыре от гномов избавляться. Мы Зебуром из камнемёта шмальнули. В подземный ход меня Смакла потащил. Он от Варвария прятался, хотел тайком от него уйти, чтобы не побили. Нам охранные демоны помешали. А потом Махей с Варварием нас подловили… Ну я им и приложил. Но я их не сильно бил, я Смаклу защищал, а то они бы его покалечили.

Вурдалак кивнул и вопросительно посмотрел на Никария. Ясно было, что Стёпке он верит.

Чародей занервничал:

— Лукавит он, говорю тебе! Утечь хочет. Пусть скажет, что у него на шее висит? Откуда взял?

— А это уже не вашего ума дело! — заявил Стёпка. Надоел ему толстяк до смерти. — А если очень узнать желаете, у отца-заклинателя спросите!

Он резко присел, вырвался из цепкого захвата и отскочил к стене.

Грызняк засмеялся:

— Уел он тебя, Никарий. Шёл бы ты себе мимо и не трогал его попусту. Не видишь, торопится малец.

— Ведомо нам, куда он торопится! — взвизгнул толстяк, подступая к Стёпке. — Говори, кто твои хозяева?!

— Да Смакла его там ждёт! — рассердился наконец и вурдалак. — Видел я, как они выходили. И дружков Варвария тоже видел. Иди, парень, не тронет он тебя.

— Спасибо, — сказал Стёпка. — А то Смакла меня уже, наверное, потерял.

— Стой! — остервенел Никарий. — Не пущу!

— Беги, малец, — посоветовал вурдалак, оттесняя чародея в сторону и удерживая его за пояс огромной ручищей. — Я его чуток придержу, а ты беги пошустрее.

Никарий дёрнулся в бессильной злобе, понял, что Стёпка сейчас в самом деле убежит, и выкрикнул так пронзительно, что оглянулись и замолчали все стоящие у ворот и в проезде.

— Государево слово и дело!

Стёпка не понял, зачем он так крикнул, зато очень хорошо поняли воины князя Бармилы. Миг — и они уже стоят рядом, взявшись за рукояти мечей. Плечо к плечу стоят: шесть ратников, шесть мечей. Лица суровые, все взгляды устремлены на Стёпку, но смотрят как-то недобро, на врага так обычно смотрят, перед тем как ему голову срубить.

— Кто объявил слово и дело? — спросил русобородый ратник с решительным располагающим лицом, выступая на шаг вперёд.

Никарий обвиняюще указал на Стёпку:

— Оглашаю прилюдно, что сей отрок — подсыл вражий, и посему следует немедля схватить его для дознания с пристрастием!

Вурдалак со свистом втянул воздух. Стёпка прижался к холодному камню стены. Плохо дело. Дознание с пристрастием — это, конечно же, пытки. Дыба, кнуты, раскалённые щипцы и всё такое прочее невесёлое… За что?!

Бежать было некуда. Ратники стояли плотной стеной — не прорвёшься. Под повозку бы нырнуть, да там дальше кони копытами бьют, в миг стопчут. Да и поздно уже прорываться: проклятый чародей добился своего. Объявил чуть ли не на весь замок, что Стёпка вражий шпион. Подсыл оркландский. Попробуешь удрать — и сразу все поверят, что ты настоящий шпион. И дружно бросятся тебя ловить. И конечно, поймают. Вон их сколько тут вокруг собралось!

Стёпке стало ясно, что он совершил крупную и, возможно, непоправимую ошибку, вернувшись в замок. Уходить надо было сразу и навсегда. Предупреждал же Купыря! Топал бы сейчас спокойно со Смаклой, и чёрт с ней с закляткой! Нужно было просто её выкинуть. Не обеднел бы Варварий, в самом-то деле. Всё равно ведь он гад.

— Верно ли говорит чародей? — спросил русобородый.

— Нет! — крикнул Стёпка срывающимся от волнения голосом. — Врёт он всё! Я племянник чародея Серафиана! — крикнул и самому неловко стало: ну какой он племянник, неправда же это, не поверит ему никто и правильно сделает, что не поверит! Ну почему никак нельзя без вранья?

Ратник нахмурился.

— Тебе, отрок, веры сейчас нет. Кто может за тебя слово замолвить?

— Я скажу! — прогудел Грызняк, выступая вперёд и становясь напротив ратника. Он был на голову выше любого из княжеских воинов. — Малец невиновен, чародей обознался. И твоим людям, сотник, здесь делать нечего.

Сотник оглянулся на своих воинов. Те стояли молча. Видно было, что связываться с вурдалаком никому не хочется. Тем более, что вурдалак здесь не абы кто, а стражник, на пост поставленный, и они над ним никакой власти не имеют. Никарий тяжело дышал, его лицо покрылось испариной. Злился, верно, что не может взять и схватить без долгих разговоров неизвестно почему не понравившегося ему Стёпку.

— Кто ещё скажет за отрока? — не слишком уверенно спросил сотник.

Грызняк упёр руки в бока и свирепо выпятил челюсть.

— Разве уважаемому сотнику моего слова мало? — вкрадчиво спросил он.

— У меня имеются свидетельства верных людей, что сей мерзкий отрок злоумышлял против светлейшего князя! — выкрикнул Никарий.

Сотник потемнел лицом, и в его глазах Стёпка прочёл свой приговор.

Вурдалак удивлённо уставился на чародея:

— Ну и язык у тебя, Никарий! Ровно у змеи подколодной. На кой тебе малец сдался, что ты на него поклёп за поклёпом возводишь?

— Государево слово и дело! — остервенело повторил толстяк, брызгая слюной. — Покушение на светлейшего князя. Вяжите его!

Сотник слегка пристукнул перекладиной меча о ножны и сказал, не глядя на вурдалака:

— Это серьёзное обвинение. Мы должны допросить отрока.

Грызняк тоже демонстративно сжал рукоять своего внушительного меча.

— Я мальца не отдам, — спокойно сказал он, и всем стало ясно, что это не пустые слова, что он костьми ляжет за мальчишку, но лишь после того, как его меч уложит здесь же любого, кто попытается этого мальчишку обидеть.

— Злоумышление против князя должно быть выяснено, — возразил сотник. — Ежели на отроке нет вины, ему боятся нечего. Допросят и отпустят. Взять его!

Воины не слишком решительно шагнули вперёд. Вурдалак потянул меч из ножен — и они остановились.

Это было здорово! Стёпка почти забыл о том, что хватать и допрашивать собираются именно его. Он смотрел на вурдалака с восторгом. Грызняк готов был в одиночку противостоять шестерым вооружённым воинам, защищая почти незнакомого ему мальчишку. И не пугали его ни вопли чародея, ни суровое лицо сотника, ни мечи в руках воинов. Вурдалак в Стёпкиных глазах был настоящим героем. Кроме того, от был его последней и единственной надеждой. Не устоит Грызняк, и уволокут «подсыла» в темницу, пытать и допрашивать. Пока там разберутся, пока вернётся Серафиан…

— Хочу напомнить достопочтимому сотнику, что Таёжный улус — не Великая Весь, а Летописный замок не вошёл ещё во владения светлейшего князя. И никогда не войдёт. Хочу ещё напомнить, что когда я слышу «государево слово и дело», у меня так и чешутся руки свернуть кое-кому шибко горластому его жирную шею… И не посмотрю, что ты чародей! — гаркнул он.

Никарий отшатнулся, запустил руку за ворот и за что-то там схватился. Тоже, видимо, носил на шее магический оберег. Ишь, как его перекосило всего. Испугался за свою шею.

На Стёпку никто уже не смотрел. Столкнулись две силы, и от их столкновения разлетались во все стороны почти видимые искры. Даже гоблины перестали ругаться и сидели в повозках, напряжённо прислушиваясь к происходящему. Давненько такого не бывало, чтобы князевы люди в открытую шли на вурдалаков.

— Не будем ссориться, — примиряюще сказал сотник. Доводить дело до открытого столкновения он, понятное дело, не собирался. Но и уступать тоже не хотел. — Отдай отрока чародею, воин. Нам он не нужен, мы лишь проследим, чтобы его никто понапрасну не обидел.

— Сдаётся мне, что я прослежу за этим лучше, — оскалился вурдалак, обнажая великолепные клыки. — На то я здесь и поставлен службу нести, чтобы ни одна мордастая сволочь не смела обижать невинных отроков.

— Подсыла защищаешь! — прошипел Никарий. — Супротив чародеев идёшь! Да ведомо ли тебе, кто велел сего недоросля поганого изловить?.. — он не договорил, рассчитывая, что все присутствующие — и вурдалак! — сами додумают высокое имя, каждый в меру своего разумения.

— Полыня! — вдруг догадался Стёпка. Его осенило, и он не удержался, ляпнул во весь голос. — Меня Купыря ещё предупреждал!

Это было точное попадание.

Никарий побледнел, его глазки забегали по сторонам, он никак не ожидал, что его так легко разоблачат. Сотник скривился и убрал руку с меча. И Стёпка подумал, что сотнику тоже хорошо было известно, кто приказал схватить лжеплемянника, и что княжьи воины стояли у ворот вовсе не из праздного любопытства.

— Вона как! — протянул Гвоздыря с угрозой. — А я-то в толк не возьму, почто на мальца все окрысились. Подсыл, говоришь… На князя злоумышлял… Я сейчас тоже кое на кого славно злоумышлю. Уводи своих людей, сотник, пока я им головы не поотрубал! Нету здесь вашей правды и воли вашей нету! А с этим продажным…

Что-то вдруг ослепительно полыхнуло синим. Стёпка зажмурился, а когда несколько секунд спустя открыл глаза, увидел совсем рядом торжествующую противную морду Никария. Толстяк тянул к нему руки, не обращая никакого внимания на стоящего рядом вурдалака. Грызняк был похож на статую. Он застыл в неудобной позе, устремив остекленевшие глаза куда-то поверх голов. Выскользнувший из его ладони меч с легким шорохом скользнул в ножны. Казалось, толкни сейчас стражника, и он упадёт, как падают сброшенные с постамента статуи, и разобьётся на куски. Проклятый чародей заколдовал его так, как пытался, но не смог заколдовать Стёпку Варварий. Опыта и магической силы у толстяка было, конечно, не в пример больше. И теперь Стёпка был беззащитен — и некому было за него заступиться. Даже подорожный страж, о котором он вспомнил только сейчас, почему-то не отозвался на его панический призыв и висел на груди бесполезным грузом. Где, скажите на милость, обещанная кое-кем магическая защита?

Никарий был похож на кухарку, собирающуюся изловить обречённую на суп курицу. Он присел и широко расставил руки, чтобы не дать «подсылу» ускользнуть, однако сам хватать его почему-то не спешил.

Стёпка вжался в стену. Отступать было некуда и ускользать тоже было некуда. Что делать? Никарий — не Махей, его ударом в живот не остановишь, потому что габариты не те. А ещё воины князя стоят, зубы скалят, весело им, что всем скопом мальчишку в угол загнать сумели.

— Сотник! — крикнул, не оглядываясь, чародей. — Вели освободить проезд! Гоните этих гоблинов в шею! Сопляка надобно поскорее вывезти из замка!.. Дыргаш, где ты, скотина? Уснул?

Над бортом ближайшей повозки показалась растрёпанная голова:

— Чаво?

— Хватай мальца, — велел Никарий. — В мешок его, и гони, куда велено. Дорогу тебе сейчас освободят. Шевелись, шевелись!

Мужик перегнулся через высокий борт и протянул к Стёпке похожую на лопату заскорузлую ладонь:

— Чичас я ево!..

Когда Стёпка услышал про мешок, у него в голове сразу прояснилось. От страха, наверное. Он не хотел в мешок — а кто бы захотел? И поэтому когда Дыргаш ухватился своими клешнями за ремни котомки и потянул Стёпку вверх, он не стал дёргаться. Он просто поджал колени к груди и с силой ударил подскочившего поближе Никария обеими ногами в необъятное брюхо.

Получилось здорово. Даже лучше, чем Стёпка ожидал. Правда, котомка больно вдавилась в спину и в ней — в котомке — что-то хрустнуло, ломаясь.

Толстяк красиво отлетел спиной вперёд и шмякнулся под ноги сотнику большой рыхлой кучей, беспомощно раскидав руки и ноги. Уф-ф-ф!!! Его поросячьи глазки неестественно округлились, на побагровевшем лице проступило почти детское изумление. Он попытался что-то сказать, возмутиться или, может быть, разразиться бранью, но из его рта вырвался лишь бессвязный хрип.

Пока воины ухмылялись, без должного почтения глядя на поверженного чародея, Стёпка перебрался через борт. Дыргаш машинально помог ему, не отрывая взгляда от Никария. В другой руке он держал грубый дерюжный мешок, тот самый, в который должен был угодить Степан. С возницей тоже нужно было разобраться, пока он не опомнился. Но получится ли? Стёпке показалось, что чародея от отшвырнул сам, без помощи стража, просто воспользовался удачным моментом. Второй раз такое не пройдёт…

— А отпустил бы ты паренька, орясина, — сказал ласково широкий гоблин, подходя к повозке. В его руках выразительно поблёскивал отточенным лезвием топор, такой же широкий и основательный.

— Чаво? — растерялся Дыргаш, судорожно вертя лохматой головой.

— И поезжай-ка отсель подобру-поздорову, — добавил второй гоблин, появляясь с другой стороны. Он тоже был с топором.

Стёпка понял, что с возницей проблем больше не будет и что о мешке можно забыть. Дыргаш выпустил его руку, схватился за вожжи, но так как проезд ещё не освободили, уехать немедленно он не мог. Не глядя на Стёпку, он затаился на дне повозки и сидел там тише воды ниже травы. Понимал, что гоблины могут уделать его в два счёта.

Стёпка перегнулся через борт. Расстановка сил на поле боя разительно переменилась. Воины князя во главе с сотником уходили прочь от ворот, бросив поверженного чародея на произвол судьбы. Испугались они, само собой, не Стёпку и даже не гоблинов, просто у ворот уже стоял Шкворчак с двумя столь же внушительными вурдалаками — все в доспехах и с оружием. С такой силой княжеским воинам не стоило и связываться. Их проводили обидным смехом. Грызняк неспроста тянул время, знал, что свои вот-вот подоспеют.

Кстати, что с ним?

Заколдованный вурдалак, оказывается, успел не только стряхнуть с себя магическое оцепенение, но и надёжно схватить обидчика за шиворот. Никарий испуганно трепыхался, пытаясь освободиться, но куда там! Рассвирепевший вурдалак держал его мёртвой хваткой.

— Слово и дело, говоришь?

Он отвёл руку, намереваясь наградить чародея хорошей затрещиной — и, конечно же, не успел.

Ш-ш-ш-шииих-х!

Что-то протяжно свистнуло, ухнуло, пыхнуло, прошуршало по стенам, скрежетнуло по створкам ворот; испуганно вскинулись кони… И в руках у вурдалака остался только рукав от мантии. Никарий вспомнил, что он, как никак, чародей, и воспользовался первым пришедшим в голову заклинанием, чтобы избежать затрещины и не сулящего ничего хорошего объяснения с рассерженными стражниками.

Грызняк, ругаясь нехорошими вурдалачьими словами, брезгливо отшвырнул рукав и шагнул к повозке:

— Испугался, племяш?

— Немного, — признался Стёпка. — Когда он вас заколдовал. Они меня в мешок хотели, чародей и вот этот…

Грызняк сурово посмотрел на возницу. Тот сидел ни жив ни мёртв. Повозки впереди уже начали разъезжаться, но проезд ещё не освободился. Приходилось сидеть и ждать. Охо-хо!

— Рубануть бы тебя с оттягом, мочалыга заколдыжная, да душа не лежит меч твоей поганой кровью марать, — сказал вурдалак с чувством. Дыргаш ещё сильнее втянул голову в плечи. — Увижу тебя ещё раз — порешу в тот же миг… Вылезай, паря, пущай он убирается с глаз долой.

Стёпка спрыгнул вниз, и Дыргаш поспешно хлестнул вожжами. Нетрудно было догадаться, что в Летописный замок он больше ни ногой.

— Оплошал ты, Грызняк! — загудели вурдалаки, подходя. Их вдруг оказалось очень много, человек десять или даже больше, и Стёпка подивился тому, какие они все разные и как не похожи друг на друга. Хотя все — здоровенные, все с клыками, каждый лохмато-бородат и увешан оружием с головы до ног. — Подловил тебя боров жирный. С головою-то всё ли в порядке, не до конца проморозило?

— Ты глянь, Шкворчак, не признаёт он нас! Не пришлось бы гнать беднягу со службы!

— Да он всех нас пересидит, с этакой-то рожей!

Грызняк, ухмыляясь в усы, уворачивался от дружеских тычков, самый слабый из которых обычному человеку сокрушил бы рёбра.

Стёпку потянули за рукав. Он оглянулся — это был Купыря.

— Неладно получилось, — сказал он, отведя Стёпана в сторону, подальше от гогочущих стражников. — Благо, что я Грызняка успел предупредить. Да и гоблины подмогли, выезд перегородили. Уволокли бы тебя, и поминай каков ты был. Не зашибся?

— Нет, — спина у Стёпки слегка побаливала, но он не стал жаловаться. Подумаешь спина! Заживёт.

— Ну и славно! Про троллей не забыл ещё?

— Не забыл. Рыжий пасечник Неусвистайло.

— Верно. Смакла где?

— Он меня за воротами ждёт.

— А тебя за каким… сюда принесло?

— Так, — замялся Стёпка. — Вещь одну нужно было вернуть. А зачем Никарий хотел меня в мешок посадить? Это ему колдун приказал, да?

— Может, и колдун, — согласился Купыря. — Может, и приказал. Мне-то он о том не сказывал. На глаза ты ему попался в недобрый час, вот он, думаю, и разглядел в тебе что-то для себя шибко приманчивое.

Повозки, грохоча, проезжали мимо. Стёпка хотел ещё спросить, но Купыря мягко подтолкнул его к выходу:

— Беги немедля к Смакле и в замок больше не возвращайся. У нас тут не один Никарий на подлости горазд. Уходи, пока колдун не спохватился. В тайге он до тебя не дотянется… Но ты всё одно поостерегись там, поостерегись.

 

Глава тринадцатая, в которой появляются тролли, карлики и сомнительные попутчики

Уже выходя из ворот, Стёпка вспомнил, что не поблагодарил Грызняка за помощь. Отважный вурдалак, грудью вставший на его защиту, спас Стёпку от ужасной участи, от чего-то такого, о чём даже и думать не хотелось. Зачем колдуну-оберегателю с дурной репутацией понадобился мальчишка из другого мира? Для каких таких колдовских нужд? Стёпка содрогнулся, ему представилось, что его хотели принести в жертву, что его кровью собирались оплатить какое-нибудь жуткое колдовское злодеяние, что из него собирались приготовить… ну, скажем, волшебный эликсир «сердце демона» или магический порошок «мозги семиклассника». Бр-р-р! Грызняк заслужил больше чем простую благодарность. И Купыря, и гоблины, и другие вурдалаки. Но возвращаться больше не хотелось. Один раз уже вернулся, и вон что из этого получилось. Оставалось надеяться, что его спасители всё понимают и не посчитают отрока Стеслава невоспитанным недорослем, не умеющим даже спасибо сказать.

— Шустрый какой племяш! — прохрипел Бранда, увидев выскочившего из ворот Стёпку. — Шмыг туда, шмыг сюда… Живчик, право слово! Скусный, поди… Дай разочек шейку куснуть!

Стёпка испуганно шарахнулся от него и едва не угодил под колёса выезжающей повозки. От одного гада еле убежал, а тут уже другой подстерегает. Кровожадный упырь был ему омерзителен. Ещё и лапы свои тянет…

— Поверил! Поверил! — Бранда довольно захлопал крыльями и пьяно засмеялся, показывая алый раздвоенный язычок и мелкие хищные зубки. Всё-таки удивительно было слышать, как это… существо разговаривает и смеётся совершенно по-человечески. — Не видать тебе удачи в дороге, Смакли… э-э-э… Стеславчик, помяни моё верное слово. Не видать!

— Почему? — Стёпка остановился, хотя сначала намеревался проскочить мимо упыря, не задерживаясь и вообще сделав вид, что с ним не знаком. Неужели Бранде известно что-то о предстоящем путешествии? Или, вдруг, о Ванесе? Почему бы и нет! В магическом мире даже такой отвратительный кровосос способен, наверное, предсказывать будущее.

— В зеркало ты запамятовал глянуть, вот почему! Когда возвращаешься с полпутя, непременно следует в зеркало глянуть. Примета такая наивернейшая, — Бранда ещё раз приложился к бутыли, опрокинул её, потряс, но из горлышка не вытекло ни одной капли.

— На меня эта примета не действует, — сказал Стёпка. Он был разочарован: предсказание отменяется.

— Отчего так? — удивился упырь. Его реденькие бровки потешно вздёрнулись, на хоботке собрались частые морщины.

— А я в зеркалах не отражаюсь.

— Вовсе? — на Стёпку уставились пьяные слезящиеся глазки бутылочного цвета.

— Вовсе.

— Да ты, никак, демон?

— Ага, — Стёпке было интересно, как Бранда отреагирует на демона, не испугается ли.

Упырь не испугался.

— Слышь, демон… Наколдуй мне по дружбе полную бутылочку, пока никто не видит. Чтобы мне ночью по лесу не шастать, — Бранда прижался к Стёпке и горячо зашептал в ухо, щекоча его своим небритым хоботком. — Я давеча крыло, поверишь ли, крепко зашиб. В притолоку влетел с пьяных глаз. Мне бутылочки на ночь и хватит… А Иначе придётся кровушку сосать из невинных младенцев, — его голос сделался пугающе хриплым. — Ты будешь виновен, на тебя падёт грех несмываемый… Наколдуй бутыль, наколдуй!

— Да я не могу, — Стёпка осторожно попытался освободиться от цепких лап упыря. — Я же не чародей.

— Могёшь, могёшь. Мне то ведомо. Демоны — они ещё хлеще чародеев. Наколдуй сей же миг бутылочку!

Как отвязаться от пьяного урода? Не драться же с ним, в самом деле! А сам по себе он, сразу видно, не отстанет. Ну что за напасть на бедного демона — шагу ступить нельзя! Обязательно какой-нибудь гад или драться лезет или обниматься.

Бранда талдычил, как заведённый:

— Наколдуй, демон, бутылочку, сей же миг!

На них уже стали оглядываться. Стражник-вурдалак весело скалил жутковатую пасть; сплюнул через плечо проезжающий в повозке гоблин, и даже его гнедой конь покосился на упыря неодобрительно. Вот тебе и «никто не видит»!

— Наколдуй бутылочку!

— Ну хорошо, — сдался Стёпка. — Только колдовать я не буду. Всё равно ведь не умею. Я тебе, Бранда, без колдовства бутылочку сделаю.

Он скинул котомку и присел рядом с упырём. От Бранды пахло вином и немного псиной. Стёпка развязал котомку. Что-то там в ней хрустнуло, когда он Никария пнул. Дай бог, чтобы это были не бутылки с вином!

Бранда тоже сунул хоботок в котомку:

— Ишь, сколь добра себе натолкал! Запасливый ты демон, как я погляжу.

Стёпка с облегчением извлёк бутыль. Какое счастье, что она не разбилась!

— Забирай!

— Вот спасибо так спасибо! — прослезился упырь. — Вот удружил так удружил!.. Давай я тебя, Стеславчик, расцелую троекратно за этакую сердечность и доброту!

Ещё чего не хватало! Стёпка отодрал от себя расчувствовавшегося Бранду и припустил вниз по дороге. Прочь, прочь из этого замка!

— Садись, малец, подвезу, — предложил седоусый гоблин, когда Стёпка догнал последнюю повозку. — Чево ноги зря трудить.

И Стёпка сел. Можно и прокатиться, раз приглашают. А набегаться и ноги натрудить он ещё успеет, это ему уже и без предсказаний понятно было.

Повозка скатывалась с горы неспешно. Гоблин придерживал коня на крутых поворотах, колёса натужно поскрипывали. Стёпка смотрел на возносящийся в небо замок. Сколько всего случилось в его стенах менее чем за сутки! Одна встреча с Никарием чего стоит! И призраки ещё! И гномы! И победа над студиозусами! И демон! В прежней жизни ему таких приключений надолго хватило бы, на целый месяц воспоминаний и кошмарных снов. А здесь — сидит себе как ни в чём не бывало, словно и не с ним всё это произошло. Отчего бы так? Сам ли он на удивление быстро привык к чудесам и волшебству или… Или страж подорожный оберегает хозяяина от слишком сильных переживаний, чтобы крыша у отрока раньше времени не поехала?

* * *

Смакла успел дотопать до Предмостья. Он сидел, прислонившись к покосившемуся забору и вяло жевал сухую былинку. Рядом с ним лежал большой лохматый пёс неопределённой породы, которую вполне можно было бы назвать гоблинской. Просматривалось в его добродушой морде что-то неуловимо роднящее его со Смаклой.

Увидев спрыгнувшего с повозки Степана, младший слуга выплюнул былинку и поднялся с земли. Пёс шевельнул ушами и остался лежать.

— Вернул? — в голосе гоблина прозвучала слабая надежда на то, что Стёпка передумал и оставил заклятку себе.

— Знамо, вернул, — улыбнулся Стёпка. Вот и к нему приклеилось это словечко. — Видел бы ты его рожу! Он решил, что я опять буду его бить!

Сейчас, после победы на чародеем, Варварий с его дурацкой закляткой из бересты казался чем-то совсем мелким, невзрачным, не стоящим даже упоминания.

— Ты сильше всех! — не выдержал Смакла. — Ты мог у них всё отобрать! А ты… Бестолковый ты навовсе демон! И на кой ляд я тебя вызвал?

— А ты — бестолковый гоблин, — не остался в долгу Стёпка. — Клёвое у нас получается приключение, да? Два бестолковых спасателя спешат на помощь Ванесу, — он вспомнил дурацкое Ванькино упрямство и добавил. — Тоже бестолковому.

Смакла ничего не ответил, махнул только рукой и пошёл, не оглядываясь, вдоль забора.

А Стёпка ещё раз похвалил себя за то, что не рассказал гоблину о всех деньгах. Разве смог бы он спокойно спать, зная, что жадного до золота Смаклу терзают мысли о таком близком и легкодоступном богатстве? Впрочем, Стёпка тут же и устыдился. Может быть, он думает о гоблине слишком плохо, может быть, Смакла вовсе и не способен на подлости. Эх, был бы на месте младшего слуги верный друг Ванес, простой и понятный насквозь! Они бы тогда эти деньги без споров и сомнений поделили бы пополам — и все дела. И не тряслись бы после над каждым кедриком, потому что для друга ничего не жалко. А Смакла… Стёпка очень сильно сомневался, что сможет когда-нибудь назвать гоблина своим другом, что ему вообще захочется его так называть. Пока, если честно, ему этого нисколечко не хотелось. В общем, Стёпка был не в восторге от того, что судьба определила Смаклу ему в попутчики. Наверное, Смакла тоже не был в восторге, что ему выпало тащиться к элль-фингам на пару с неправильным демоном Стеславом. Он же надеялся сокровища несметные себе отхватить, да хутор с погребом… Да силу немереную. Вот и отхватил.

Стёпка шагал вслед за надувшимся гоблином по Предмостью и с любопытством разглядывал теснящиеся по сторонам дороги дома. Когда он смотрел на них с дозорной башни, они казались игрушечными, сейчас он видел, что ничего игрушечного в них нет и в помине. Это были большие, крепкие дома, сложенные из огромных, потемневших от времени брёвен, с узкими прорезями-бойницами и с дверями такой толщины, что не всяким тараном проломишь. По всему было видно, что строилось Предмостье с явной оглядкой на возможное вражеское нашествие. За такими стенами и от лихих людей можно укрыться и продержаться, отстреливаясь, пока помощь из замка не подоспеет. А добрая половина строений, как успел заметить Стёпка, отведена была вовсе не для проживания: стояли тут и амбары, и кузницы, и конюшни.

— Щас подводу поищем, — буркнул Смакла. — Да ты мне, смотри, не мешай. Я сам о цене сговорюсь. А то ты, простодырый, последние деньги ни за что отдашь первому же встречному.

Стёпка спорить с ним не стал. Последнее слово в выборе транспорта всё равно останется за ним, что бы там гоблин ни говорил. Попадать в ловушку он больше не собирался. Если Купыря, которому Стёпка теперь верил безоглядно, сказал, что уезжать следует с троллем, значит, поедем с троллем и ни с кем другим. Осталось лишь этого тролля отыскать. Стёпка отчего-то был убеждён, что проблем с этим не будет. Домов здесь не так уж и много, улица, считай, всего одна и упирается она прямо в мост. Шагай себе, поглядывая по сторонам, — как-нибудь рыжего тролля да и высмотришь. Это вам не по замку с этажа на этаж бегать.

Впрочем, в Предмостье народу тоже было предостаточно. Разъезжали туда-сюда верховые, сновали похожие на купцов вурдалаки и суровые на вид тайгари-охотники, привычно не расстающиеся с луками и рогатинами. Крикливые гоблинши сплетничали на завалинках, азартно грызя калёные орешки, а дородные, но не менее крикливые вурдалачихи, приехавшие с мужьями из таёжной глубинки, укладывали в повозки купленные на торгу обновы. Много было вооружённых воинов, но в кольчугах ходили лишь стражники-вурдалаки и редкие здесь весичи с княжьим гербом на багряных плащах. От них Стёпка старался держаться подальше, а проходя мимо, отворачивался и прятал глаза. Ещё слишком свежа была в его памяти заварушка у ворот. Конечно, эти весичи могли и не знать о Стёпке, да скорее всего и не знали, но бережёного, как известно, бог бережёт.

У распахнутых настежь ворот амбара мальчишкам пришлось задержаться: дорога была плотно запружена повозками. Солнце припекало вовсю, и Стёпка вслед за Смаклой отошёл в тенёк, к амбарной стене. Хотелось поскорее очутиться в лесу, в его спасительной прохладе. Хотелось просто искупаться, окунуться в речку и сидеть в воде, пока не надоест.

Обнажённые по пояс гоблины сгружали с повозок неподъёмные мешки с зерном и тяжеленные дубовые бочки.

— Закатывай! Закатывай, тебе говорят!.. Куды?! Подмогни там, Шлык, раздербанят ить бочку!

— Ходче, ходче, мужики! Как бы не припоздать!

— Наваливай ишшо, не скупись!

— Надломишься, Кирша, мешки-то не махонькие!

— Не такое дюжили. Наваливай!

— А ну уйди с дороги, псина! Ты глянь, мало не спотыкнулся о кобеля…

— Сколь там мешков осталося? Перечти!

— Сколь ни есть, всё сгружай. Отец-заклинатель уже оплатил.

— Скусень куды подевался, мужики? Чевой-то я ево не видю!

— В анбаре он, кажись…

— Отгоняй подводу, Галдень, отгоняй!

Гоблины, блестя взмокшими спинами, работали споро и привычно. Даже перешучиваться успевали. В пыльном сумраке амбара хмурый пожилой вурдалак вел учёт выгружаемого добра. И как ему там не жарко, в меховом зипуне? Впрочем, он же бочки не ворочает.

А потом Стёпка оглянулся и увидел троллей. Они стояли на другой стороне дороги и разговаривали с каким-то весичем. Два самых настоящих, самых взаправдашних тролля. И они были совсем не такими, какими Стёпка их себе представлял. Он ожидал увидеть покрытых чешуёй гориллоподобных великанов, угрюмых, с огромными носами, большими животами и руками до земли. Он даже несколько побаивался того момента, когда должен будет к такому троллю подойти и проситься к нему в повозку, к такому страшному.

А оказалось — ничего подобного!

Тролли, само собой, рост имели внушительный — раза в полтора выше обычного человека, но на великанов всё же не тянули. Просто здоровенные мужики, усатые, лохматые, широченные в плечах и похожие, словно братья. Но животы у них, правду сказать, Стёпкиных ожиданий не обманули, замечательные были животы. Тролли стояли довольно далеко, и особых продробностей в их облике Стёпка разглядеть не мог, заметил только, что ни один из них не был рыжим. Пойти, что ли, спросить, не знают ли они, где пасечник Неусвистайло?

Смакла потянул его за собой:

— Пошли. Куды рот разинул?

— Погоди, — отмахнулся Стёпка.

— Нечего тут годить. Глянь, чего твориться! Колготня экая! Все разъезжаются: и купцы и охотники. Как бы нам не опоздать… Ну, чего ты там углядел?

— Мне с троллями надо переговорить.

Смакла скривился, словно ему на язык попало что-то невыносимо кислое:

— Да на кой они тебе сдались, эти затрясинники?

— Дело у меня к ним есть, — Стёпка из предосторожности не хотел пока говорить гоблину о пасечнике.

— Охотники без нас уедут. Нам бы к ним напроситься — дорого не возьмут.

— Пусть едут.

— А купцы?..

— И купцы пусть уезжают. Успеем мы, Смакла, успеем. Это я тебе точно говорю. Вот только троллей спрошу кое о чём.

Перейти через дорогу было не просто. Нескончаемой чередой тянулись повозки, потом вдруг наехали всадники, и пришлось вновь отступить к амбару. Стёпка терпеливо ждал, поглядывая, не собираются ли тролли уходить. Смакла топтался рядом, беззвучно шевелил губами, ругался, наверное. А Стёпке вдруг пришло в голову, что спрашивать у троллей вовсе не обязательно. У него же есть страж! Магический талисман, который — стоит лишь захотеть — всё подскажет и во всём поможет. Прижав ладонью к сердцу бронзовую пластину, он прикрыл глаза… И с минуту так стоял или даже больше. Страж не отзывался, висел бесполезной тяжестью на шее и молчал, как партизан на допросе. Что ж, чуда почему-то опять не произошло, придётся идти к троллям. Надо думать, страж, он только страж и есть. А не указатель никакой и не приспособление для поиска чего бы то ни было. Жаль.

Мужичонка неприметной наружности, вертевшийся уже довольно долго неподалёку, подшмыгнул поближе и поклонился в пояс, сдёрнув с плешивой головы драный засаленный малахай.

— Молодые господа, любопытствую, не подводу ли попутную того самого… ищ-щат? — спросил он, угодливо улыбаясь и глядя на Стёпку, безошибочно угадав в нём старшего.

— Нет, — сразу ответил Стёпка. Мужичонка не понравился ему с первого взгляда. Он был удивительно похож на Толяна-алкаша, который жил в соседнем доме и от которого Стёпка старался держаться подальше, поскольку личностью Толян был на редкость мерзкой. — Мы ничего не ищем.

Глаза у мужичонки были нехорошие, суетливые, притворные, и пахло от него, как от побирающегося на помойке бомжа. С таким не то что ехать куда-то в одной повозке, стоять рядом и то противно.

Смакла на такие мелочи внимания не обращал.

— Ага, — глупо обрадовался он из-за Стёпкиной спины. — Знамо, подводу ищем.

Мужичонка довольно хлопнул себя малахаем по колену:

— Могём со всем нашим уважением подвезть. Места много, уся подвода, потому один я и без товару. Распродал, значить… А с господами студиозусами и мне весельше будет путя коротать, — он подмигнул, хихикнув. — Потому как весельше, понимашь, с умными людями в дороге-то перемогаться.

— Сколь возьмёшь? — практичный Смакла сразу взял быка за рога.

— А недорого возьму, — ощерился редкозубым ртом мужичонка. — Полкедрика, значить, за двоих, — он цепко осмотрел мальчишек с головы до ног, задержался взглядом на полных котомках. — Харчи, понятно, вашенские, а лошадь, она, конешно, моённая.

— Сговорились, — поспешно согласился Смакла.

Стёпка сердито и очень чувствительно пихнул его локтем под рёбра. Не нравился ему этот очень уж вовремя вынырнувший попутчик в заляпаных засохшим навозом сапогах. И, главное, он ведь даже не поинтересовался, куда они едут, как будто заранее всё о них знал или как будто ему было всё равно. Неспроста Купыря предупреждал: «даже если ОЧЕНЬ звать будут».

— Нет, — сказал Стёпка твёрдо, не обращая внимания на озлившегося гоблина. — Мы никуда не едем. У нас ещё дела есть важные… В Предмостье. Не едем мы.

— Дык я ить и не спешу! — всплеснул руками мужичонка. — Куды мне, порожнему, торопиться! Подожду хоть до темна. По прохладце-то и ехать легше. В самый раз к послезавтрему до переправы и дотелепаем.

У Стёпки на душе стало совсем скверно. Так и есть, всё о нас знает. Никарий тоже всё знал. Как же от него отвязаться, чтобы он за нами не проследил? Смакла ещё, обормот, под ногами путается. Надо было всё же сразу ему рассказать…

— А нам и не нужна переправа, — он решил врать до конца. — Мы совсем в другую сторону едем. Пошли, Смакла!

Он решительно потянул упирающегося гоблина в сторону. Мужичонка уже не улыбался. Он, как видно, не ожидал отказа и потому растерялся. Помявшись, он не очень уверенно крикнул им вслед:

— Ежели вы в Усть-Лишай, дык я и туды могу! Крюк невеликий, ежели что. Мне ить спешить нонче некуда!

Стёпка, не слушая его, волок Смаклу до тех пор, пока они не затерялись в шумной толчее. Мужичонка, к счастью, преследовать их не стал.

— Почто ты ему сбрехал? — кипел гоблин. — Полкедрика за двоих — дешевле ты не сговоришься!

— При чём здесь твои несчастные кедрики! — взорвался Стёпка. — Ты разве не понял, что это ловушка! Он же нас нарочно заманивал, лишь бы мы с ним поехали. А потом ночью — раз! — и поминай как звали!

Смакла вытаращил глаза:

— Ты, Стеслав, головой не повредился ли? На кой мы ему сдалися?

— А откуда он узнал, что мы к переправе едем? — спросил Стёпка.

Смакла пожал плечами:

— Да тут, почитай, кажный к переправе едет. Самая короткая дорога.

— Дорога у них короткая! — передразнил Стёпка. — А почему он тогда даже в Усть-Лишай с нами хотел ехать?

— Деньги ему, верно, надобны, — не очень уверенно предположил Смакла.

— Тоже мне, таксист какой нашёлся! В общем, с ним не поедем, понял! Хочешь верь, хочешь не верь, но меня надёжные люди предупреждали, чтобы мы были настороже и к таким вот не садились.

— Кто припреждал?

— Кто надо.

Смаклу аж затрясло:

— Купыря, иначе некому! Со свету меня извести замыслил!

— А хотя бы и он, — не стал отрицать Стёпка. — И не мешай мне, Смакла, я с троллями пойду поговорю.

Сказать, однако, было легче, чем сделать. Пока Стёпка отбивался от назойливого попутчика, пока спорил со Смаклой, тролли куда-то пропали. Ушли в неизвестном направлении. Не видно их было ни на той стороне дороги ни на этой. Свернули, наверное, в ближайший переулок.

Но тут внезапно упёрся Смакла:

— Не пойду я к энтим глухтырям! Нету на то моей воли! Тебе коли втемяшилось, ты и иди. А я тут дождуся… на крылечке. Обожду тебя.

Стёпка махнул рукой, не стал спорить. С этим упрямым гоблином каши точно не сваришь. Пусть себе сидит, дожидается. Кто его знает, может, у гоблинов с троллями вражда застарелая или ещё там чего.

Как он и думал, тролли свернули в переулок. Весич шагал рядом с ними и что-то рассказывал, размахивая руками. Тролли раскатисто похохатывали. Стёпка припустил следом, но обгонять весёлую троицу не торопился. Его смущал весич. На княжьего дружинника он не похож, вон и герба на плаще не видно, но кто их знает, этих весичей, вдруг они все как один рады услужить княжьему колдуну-оберегателю. Надо поговорить с троллями так, чтобы весич не слышал, кем интересуется незнакомый отрок. Подсказал бы ещё кто-нибудь, каким образом такую оказию устроить.

Стёпка прибавил шагу, не зная, на что решиться. Тролли вдруг остановились.

— А что, ясновельможные паны, не пропустить ли нам по чарочке на дорогу? — предложил весич. Голос у него был молодой и звонкий. — Когда ещё выпадет такой случай. Что скажете?

— От такого предложения грех отказываться, — прогудел один из троллей.

— И одной чарочки, пожалуй, маловато будет, — усмехнулся второй. — Лишь бы не перепить, а то нас батько в подводу не посадит, бегом заставит бежать до самой Драконьей пади.

— За то, что выпивали без спросу? — не поверил весич. Стёпке тоже трудно было представить, что такие здоровенные мужики, взрослые и уже почти седые, могут бояться своего отца.

— За то, что выпивали без него! — захохотали тролли в две глотки.

— Тогда, может, позовём…

— Не стоит, — отмахнулись тролли. — Он занят шибко. Да ведь и мы всего по чарочке…

— Ну, какие у ясновельможных панов чарочки, мне очень даже хорошо известно, — засмеялся весич. — В иной и утонуть можно.

И когда Стёпка, собравшись наконец с духом, решился заявить о своём присутствии деликатным покашливанием, тролли и весич взошли на крыльцо соседнего дома и скрылись один за другим в дымном и шумном сумраке. Стёпка за ними, разумеется, не пошёл. Потому что они скрылись в заведении, которое обычно называют питейным. Это был трактир, кабак, шинок или, может, быть, корчма. Там внутри громко спорили, хрипло смеялись, стучали кружками по столам, валялись в беспамятстве на заплёванном полу и заунывно тянули пьяными голосами что-то очень немузыкальное. Таким отрокам, как Степан, там делать было нечего.

Он потоптался у крыльца, потрогал стража — бесполезно! — дёрнулся было войти, но вывалившийся ему навстречу пьяный в дым всклокоченный и расхристанный вурдалак в одном сапоге заставил его от этой мысли окончательно отказаться. Нет, туда лучше не входить. Да и как в таком гвалте объяснишь троллям, что тебе нужно? И станут ли они там тебя слушать? Заставят ещё, чего доброго, пить с ними какое-нибудь вонючее пиво. Бр-р-р! Стёпку даже передёрнуло от отвращения.

Из дверей заведения струился во все стороны противный сивушный дух. Стёпка проводил взглядом пошатывающегося вурдалака и решил подождать. Долго ли можно пить одну чарку, пусть даже и тролличью? Ну не два же часа в самом-то деле!

Стоять перед самым входом было неловко и он отошёл в сторонку, туда, где зеленел меж домами небольшой садик. Отошёл и увидел там пасечника.

Тролль Неусвистайло сидел под навесом и дремал с самым безмятежным видом, свесив на грудь голову и сложив на необъятном животе грубые натруженные руки. Ему не мешали крики и хохот, его не касалась всеобщая суета и спешка, ему не в тягость была удушливая жара. Он отдыхал от трудов праведных… или просто отсыпался после доброй попойки. У него была буйная шевелюра непередаваемого рыжего цвета, столь же рыжие вислые усы и встрёпанная огненная борода.

Ни одна живая душа не посмела бы усомниться в том, что тролль принадлежит к славному и несколько даже таинственному для непосвящённых ордену пчеловодов. Вокруг его пламенеющей головы с неустанным гудением вились пчёлы. Их было много и они были очень большие, под стать хозяину. Они ползали по его лицу, по одежде, по рукам, забирались за пазуху, взлетали, уносились вдаль, возвращались и вновь принимались ползать по лицу и рукам. Тролль не обращал на них внимания, он словно бы совсем их не замечал и был похож на огромный оранжевый цветок, с которого трудолюбивые пчёлы собирают нектар.

Стёпка не успел ещё приблизиться к пасечнику, а пчёлы уже почуяли в нём угрозу. Две из них сорвались с бороды тролля и с пугающим гудением закружились над Стёпкиной головой. Они были не просто большие, они были огромные и очень злые, только что зубами не щёлкали. Стёпка замер на месте. Пчёл он всегда боялся, а эти были страшны вдвойне.

Рассмотрев и обнюхав Стёпку как следует со всех сторон и убедившись, что он не представляет никакой опасности, пчёлы, словно верные сторожевые псы вернулись к хозяину. Стёпка перевёл дух и вдруг обнаружил, что тролль уже не дремлет, а внимательно смотрит на него одним глазом.

Степан, помешкав, неловко поклонился. Тролль в ответ лениво крутнул большими пальцами.

— День добрый, — сказал Стёпка, вспомнив очень кстати виденный им когда-то польский фильм, там поляки всегда так говорили. — Меня Стеславом зовут. Меня Купыря прислал к ва… к ясновельможному пану…

В глазах у тролля блестнула искорка интереса. Тролль чуть заметно кивнул, признавая своё знакомство с Купырей.

— Нам… Э-э-э… Мне и одному моему спутнику… гоблину… нужно добраться до переправы. Очень нужно. А Купыря сказал, что вы можете…

— Добре, — прервал его тролль. Голос у него был густой и сочный, как застоявшийся мёд. — Повозка моя у моста стоит, по правую руку. Ждать не буду, коли припоздать вздумаете. Сразу после пятизвона и выезжаем.

Сказал и снова закрыл глаза, как будто и не было никакого разговора. Стёпка постоял ещё немного, глядя на суету пчёл, потом развернулся и с лёгким сердцем отправился к Смакле.

* * *

Гоблина на крылечке не было. И вообще нигде поблизости не было. Не дождался Смакла демона, усвистал куда-то в неизвестном направлении.

Повозок на дороге стало заметно меньше, народу тоже поубавилось. Разошлись грузчики-гоблины; пожилой вурдалак закрывал скрипучие двери амбара, бренчал замками и засовами.

Смакла мог быть где угодно. Поразмыслив, Стёпка решил для начала дойти до моста: не иначе младший слуга надумал самостоятельно договориться с охотниками или с купцами. С него станется, он упрямый.

Взявшись обеими руками за ремни уже изрядно поднадоевшей котомки, Стёпка топал вниз по улице и вертел головой, словно турист в незнакомом городе. Каждый встречный здесь заслуживал самого пристального внимания, будь то гоблин с охотничьим луком, вурдалачиха с полной корзиной белья или хуторяне в кожаных доспехах и с тяжёлыми арбалетами за спиной. Но Стёпка уже как-то к ним привык, присмотрелся, научился не удивляться и не таращиться в радостном изумлении на клыки, лица и не слишком человеческие фигуры. Даже тролли — на что необычные создания — и те не так чтобы уж очень его поразили. Ну, тролли и тролли, чего такого? Вот если бы на драконе кто-нибудь сейчас пролетел… Но драконов по-прежнему упорно не наблюдалось.

Чья-то рука требовательно дёрнула Стёпку за штанину. Он оглянулся: нет, это был не Смакла. Очень маленький человечек пугающего обличья, безжалостно скособоченный, с непомерно большой головой и короткими ногами смотрел на него снизу вверх. Одет он был в синий выцветший кафтан с длинными засаленными рукавами и серые мешковатые порты. Его кривые ноги, босые и чёрные от грязи, нетерпеливо приплясывали, загребая дорожную пыль.

Карлик схватил Стёпку за руку сильными пальцами и зачастил, зыркая по сторонам злыми бусинками чёрных глаз:

— Эвон ты где, господина студиозус, эвон где я тебя находил, поклон до земли всем моим предкам! Долго искал, никак найти не мог, а ты сама ко мне нашёл. Пошли-шагай за мной, отведу куда надобно.

— Ты кто? — спросил Стёпка, испуганно отдёргивая руку.

Карлик сморщил и без того морщинистое лицо и растянул в жутковатой улыбке поразительно зубастый рот:

— Господина прещедрый Смакла мою отправила. Сказала, отыщи Стеслава, приведи скорее сюды.

— Куды?.. Э-э-э… Куда? Где он?

— Тут недалече ждёт. Рядышком вовсе.

— Ну, пошли, — не очень охотно согласился Стёпка, подумав, что Смакла поддался на уговоры очередного подозрительного попутчика и уже согласился ехать в чьей-нибудь повозке. Да и этот страшненький карлик у Стёпки доверия не вызывал. Дорожный страж, правда, помалкивал, но пуганый Стёпка теперь чуть ли не в каждом встречном готов был видеть коварного врага.

— Вот и ладненько! — возликовал карлик. — Ить я в миг доведу… А мне господина Смакла за энто денежку хорошую подарил, — он похлопал себя по щеке, словно денежка была спрятана там. А может, и была.

— С чего это он так расщедрился? — удивился Стёпка, стараясь не отставать от быстро ковыляющего карлика. Не похоже было на скуповатого гоблина так разбрасываться деньгами.

Карлик свернул в узкий, совершенно безлюдный проход между двумя амбарами. Замшелые бревенчатые стены почти смыкались над головой; несколько больших крыс проводили Стёпку внимательными нехорошими взглядами, даже не подумав спрятаться. Карлик, не оглядываясь, катился вперёд.

— А оне братца свово родного встренули на торгу. Вишь, как оно в жизни быват! Два лета, почитай, не виделись, а тут — нос к носу… Вот радость-то им экая!

Ну вот! Только братца ещё и не хватало для полного комплекта! Помешать-то он, конечно, не помешает, но… Разговоры там всякие, распросы, воспоминания, то да сё… Много времени занять может. А задерживаться никак нельзя. Пасечник ждать не будет.

Сразу за амбарами стояли низенькие дряхлые постройки, с провалившимися крышами, кособокие, унылые и на первый взгляд совершенно необитаемые. Казалось, жильцы покинули их давно и навсегда. Карлик шустро взбежал на полусгнившее крыльцо, толкнул щелястую расслабленную дверь и отступил в сторону, угодливо склонив на плечо тяжёлую голову.

— Туточки оне оба беседовают. А мне по убогой наружности моённой несподручно ихому разговору мешать. Проходите, господина студиозус, в горницу. Милости прошу.

Стёпка замешкался, не решаясь входить в эту полуживую развалюху. Неужели этот карлик здесь обитает? И зачем, скажите, пожалуйста, Смакла со своим некстати подвернувшимся братом притащился в такое неприятное место?

— Милости прошу, — повторил карлик и рукой этак приглашающе повёл, словно не халупа убогая была перед Стёпкой, а хоромы боярские. — Заходьте, господина студиозус, заходьте. А ежели и у вас денежка хорошая в карманце завалялась, то я ить от неё не откажуся.

— Обойдёшься, — сказал Стёпка и перешагнул порог. В тесных сенях стояла на лавке пустая, затянутая паутиной кадушка; на закопченных стенах висели покрытые столетней пылью связки давным-давно засохших трав. Всё это было более чем подозрительно, и Стёпка, терзаемый сомнениями, непременно повернул бы назад, если бы не услышал доносящийся из горницы весёлый голос Смаклы. Гоблин, видимо, и в самом деле радовался нежданной встрече с братом.

Думая только о том, каким образом ему уговорить Смаклу не задерживаться, Стёпка отворил дверь. Он успел увидеть мутное оконце, край грубо сколоченного стола и ноги лежащего на полу человека. Что-то тяжёлое и очень твёрдое ударило его сзади по голове, и он мешком повалился на грязный пол, не успев понять, что торчащие из-под стола ноги принадлежат младшему слуге.

 

Глава четырнадцатая, в которой демон попадает в плен и едва не погибает во цвете лет

Ударили Стёпку от всей души, но со знанием дела, и голову, вроде бы, не проломили. Во всяком случае, когда он пришёл в себя, голова у него была на месте, всё соображала и помнила. Хотя и с трудом.

Он лежал на полу лицом вниз и ему было до того плохо, что хоть бери и сразу помирай. Ни о каком сопротивлении даже и речи быть не могло. Падая, он подвернул руку и оцарапал подбородок; на губах и на языке была грязь, где-то на затылке тупо пульсировала шишка. Стёпка вспомнил морщинистую ухмыляющуюся физиономию подлого карлика и беззвучно застонал. Нет, ну надо же было так глупо попасться! Кому поверил?!

А ненавистные враги, коварно заманившие его в ловушку, времени даром не теряли и споро делали своё чёрное дело. Они взяли Стёпку за руки и за ноги, перевернули, подняли, перенесли куда-то, пыхтя и невнятно бормоча сквозь зубы, а затем небрежно швырнули на широкую деревянную лавку. Стёпка больно стукнулся спиной и опять затылком и лишь тогда сообразил, что на его плечах нет котомки. Успели уже, значит, стащить. Потом чьи-то ловкие руки сноровисто обшарили его с ног до головы, нащупали на шее ремешок стража и сдёрнули его с удручающей бесцеремонностью. Даже если бы Стёпка и захотел, он не смог бы помешать. В карманах джинсов лежали увеличительное стекло, клей и ножичек, но руки почему-то их не нашли. Или просто не сочли нужным извлекать на свет эти обычные мальчишеские безделушки, о которых и сам Стёпка сейчас не помнил.

— Глянь, хозяин, что на шее у него висело, — сказал карлик. Стёпка узнал его голос, и — вот удивительно! — слова этот подлец уже не коверкал.

— Подай мне! — приказал кто-то низким, неприятно вибрирующим голосом. — О-о-о!.. Какие, однако, богатые отроки здесь по улицам ходят. В Этиматахье не у каждого оркимага такой конхобулл имеется. Впрочем, вряд ли он умеет им пользоваться. Твоё счастье, Дотто, что на этот раз настоящий мальчишка попался, а не какой-то паршивый гоблин… Ты уверен, что его не хватятся?

— Ни одна живая душа. Они недавно из замка, искали подводу до Проторской переправы.

— Нашли?

— Не успели. Так что, ежели кто и хватится, решит, что они уехали либо с охотниками, либо с купцами кряжгородскими. Поди их после отыщи. Уехали да и сгинули.

— Твоими бы устами, Дотто… Непростой это отрок, не иначе, наследничек князька удельного.

— Куды ему до наследника! Княжьи чада без дядек и слуг ныне и за ворота не выезжают. А этот по Предмостью, ровно холоп…

— Холопы в зачарованной одежде ходить не будут. Расколдовать бы его да посмотреть, каков он на обычный взгляд.

— Дело зараз понятное и объяснимое. Прикупил в замке заклинание либо из любопытства либо по наказу отцовому…

— А конхобулл у него откуда?

— То мне не ведомо. Я человек маленький, в колдовские дела не суюсь.

— Человек, — презрительно сказал незнакомец. — И ты ещё смеешь называть себя человеком… Смотри у меня! Никто не должен даже заподозрить! Это тебе не в Усть-Лишае вурдалачкам клыки заговаривать, здешним магам палец в рот не клади. Так зачаруют — до конца дней своих не опамятуешься… Принеси мою торбу да гоблина связать не забудь. Мне ещё с Шервельдом расплачиваться. Ему разницы нет, чью кровь пить.

У Стёпки от ужаса смертельно захолодело в груди. Куда он попал? Кто эти люди? И люди ли они? Что им нужно?.. Впрочем, на последний вопрос он уже получил исчёрпывающий ответ. Неужели из меня тоже будут высасывать кровь?! И из Смаклы?.. Да нет, не может такого быть! Не бывает такого! Это слишком страшно!

Он попробовал шевельнуть рукой — пальцы не слушались.

— Опомнился, — простонал близкий голос. — Крепкий отрок, свежая кровь. Свежая и горячая.

Стёпка с трудом открыл глаза и сначала ничего не увидел. Вокруг была кромешная непроглядная темнота… Или он ослеп от удара? Он читал где-то, что так бывает. Повернуть голову не было никаких сил. Затылок болел, тело казалось чужим. Когда глаза немного привыкли к темноте, он различил над собой бледное пятно — это было лицо одного из его пленителей, но Стёпка, сколько ни вглядывался, не мог понять, человек это или, не дай бог, вампир какой-нибудь ольховый или, скажем, тополино-осиновый.

Скрипнули половицы, зашуршала одежда, и обладатель бледного лица отошёл в сторону. А рядом со Стёпкой вдруг обрисовалась в воздухе светящаяся призрачная фигура, очерченная по контуру тусклым багровым огнём. Стёпка узнал её с первого взгляда. Это был тот однорогий призрачный рыцарь, которого они со Смаклой встретили в подземельях замка. «Надеюс-сь, наши пути больше не пересекутся». Вот и пересеклись. Напрасно надеялся милорд.

Багровый рыцарь сложил руки на груди и приосанился. Он был высок и внушителен и держался по-королевски, но его плащ зиял прорехами, шлем был помят и однорог, в доспехах недоставало многих деталей, а на ногах, кажется, вообще не было обуви. Этакий призрачный король-голодранец.

— Отыскали? — глухо спросил хозяин карлика.

Призрак величественно покачал однорогим шлемом. По изорванному плащу часто скатывались вниз мерцающие алые искры.

— Плохо, — в голосе бледнолицего человека (теперь Стёпка ясно увидел, что это человек) не было ни огорчения ни угрозы. — Очень плохо, Шервельд. Оно должно быть там. Я наверняка знаю… Да хорошо ли вы искали?

Призрак не сказал ни слова, но так расправил плечи, что стало ясно: он предельно оскорблён.

— Неужели опередили? — спросил сам у себя бледнолицый. — Неужели не только мне видение было? Поверить не могу… Э-э-э… Ну что ж, Шервельд, вы своё дело сделали, и вы мне больше не нужны. Отпускаю вас.

— Ты ещё не рассчитался с нами, милорд Стурр, — голос у призрака был глухой и какой-то шершавый, казалось, рыцарь чего-то боится.

Стурр небрежно отмахнулся:

— Я свои обещания выполняю всегда. В соседней комнате лежит отрок — он ваш. Это моя плата.

Шервельд ищуще повёл шлемом, вдохнул, как бы принюхиваясь, закашлялся и возмущённо возопил:

— Гоблин! Не человек! ПрОклятая кровь! Мы так не договаривались, милорд Стурр!

— Довольно с вас будет и гоблина! Вы не смогли отыскать письмо, я не нашёл человека!

— В том нет нашей вины!

— Неважно! Кровь молоденького гоблина ничем не хуже весской или тайгарской. Можешь мне поверить. И не напоминай мне о проклятии Великого Орка! Сколько веков прошло… Уверяю тебя, ещё ни один развоплощённый не пожалел. Уж я-то знаю.

— И всё же, милорд Стурр… — упрямо заскрипел Шервельд.

— Не хочешь ли ты сказать, что готов расторгнуть наш договор? — вкрадчиво спросил Стурр.

— Н-нет, — помедлив, выдавил рыцарь. — Пока ещё нет.

— В таком случае — гоблин ваш. Пируйте, наслаждайтесь. За пергаменты вы получили ребёнка, и это было справедливо. Письма вы не нашли, но я плачу гоблином. И это более чем справедливо. Разве не так?

— Отдай нам отрока! — простонал призрак, и от звенящей в его голосе кровожадной тоски у Стёпки зашевелились на голове волосы.

— Отрок нужен мне! Весь! Когда я с ним закончу, вам не останется ничего, Шервельд! Ни единой капельки, можешь мне поверить! А теперь уходи!

Разочарованный призрак ещё секунду помялся, затем нехотя угас.

Стёпка с трудом сглотнул застрявший в горле комок страха. Вот это влип! Бежать, спасаться пока не поздно! Он попытался привстать и тотчас обнаружил, что карлик уже успел вернуться. Предвосхитив Стёпкино движение, он схватил его за руки, завёл их под лавку и крепко связал там жёсткой и колючей верёвкой. Теперь пленник не мог уже ни сесть ни встать. А карлик, закончив с руками, то же самое проделал и с ногами, чтобы жертва не вздумала лягаться. Позвать на помощь — кого? — или хотя бы просто закричать Стёпка тоже не мог, потому что карлик затолкал ему в рот тряпку, такую засаленную и вонючую, что желудок сразу подкатился к самому горлу и вырваться ему наружу мешало только эта самая тряпка.

Всё это было настолько серьёзно и страшно, что Степан на несколько минут потерял способность здраво размышлять. Панический ужас завладел его сознанием, сдавил холодным обручем грудь, лишив лёгкие воздуха, свёл в бессильной судороге мышцы. О, как ему хотелось, избавившись разом от тугих пут, убежать из этого жуткого места, от этих страшных людей!.. Но, связанный и обессиленный, он мог лишь безмолвно таращить испуганные глаза на приближающуюся к нему тёмную фигуру с отвратительно бледным лицом. Несмотря на отсутствие каких-либо светильников Стёпка отчётливо видел это лицо, разделённое ухмыляющимся ртом на две неравные части.

Стурр оказался человеком поразительно неприятной (что не удивительно) наружности, хотя на первый взгляд он имел вполне заурядную физиономию. Но все черты его узкого лица, его тонкий хрящеватый нос, близко посаженные прозрачные глаза и большой рот с бескровными губами, соединяясь в одно целое, производили на редкость отталкивающее впечатление. И ещё эта мертвенная, мучнистая бледность, этот вибрирующий хриплый голос с придыханиями.

Стёпку колотила крупная дрожь, он не мог поверить, что это конец, что вот сейчас его станут убивать, и убьют, и уже ничего никогда больше не будет. А ведь жизнь так хорошо начиналась… «Гады! Гады! Не хочу!!!»

— И всё же что-то меня смущает, — Стурр, похоже, имел привычку разговаривать сам с собой. — Что-то с этим отроком не так… Что-то в нём непонятное угадывается. Кабы времени побольше, кабы не в этой халупе… Нет, не сумею, не разгляжу. Вот тут и пожалеешь, что высшей магии не обучался. А без основ здесь делать нечего… Но, однако, какой соблазн, какой мучительный выбор! Этакое сокровище монстру скармливать… Проклятый Дотто, кого ты мне привёл?!

Карлик шмыгнул носом, забормотал виновато:

— Кто подвернулся, хозяин, того и привёл. По мне — отрок ничем не примечательный. И чево вы в нём углядели, мне не ведомо!

— Куда тебе, убогому. Ладно, чего уж там. Время поджимает. Приступим, пожалуй. Ох, и буду же я потом жалеть, ох и буду!

Стурр протянул правую руку, и его ладонь нависла над лицом жертвы. Ладонь пахла чем-то горьким. Это был запах смерти.

Стёпка отклонил голову, задёргался, замычал… Бесполезно. Проклятый Дотто дело своё знал хорошо и узлы затянул на совесть.

Рука медленно сжалась в кулак, и в ней появился нож с коротким сильно изогнутым лезвием. Он был похож на птичий коготь. И целился этот коготь точнёхонько в Стёпкино горло. Стурр опустил руку. Степан зажмурился, но нож лишь слегка царапнул шею.

— Свежайший образец, — провибрировало над ним. — Так и сочится. Славный отрок. Породистый. Прикрой-ка дверь поплотнее. Я начинаю.

Вот теперь — точно конец, подумал Стёпка. И ему вдруг стало всё равно. Он даже дёргаться прекратил. Чёрт с вами со всеми. Режьте, убивайте, всех всё равно не перебьёте… Но Стурр вместо того, чтобы вонзать в него нож, отвернулся и щёлкнул пальцами. На столе загорелась свеча, и в короткой вспышке пламени Стёпка успел разглядеть резко очерченный профиль злодея. Потом пламя — не погасло, нет — превратилось в трепещущий, густо чадящий язычок мрака. В комнате стало ещё темнее, потому что чёрное пламя испускало не свет, а густую тьму. Струйка жирной копоти всплывала к потолку и собиралась под ним в клубящееся непроглядное облако. И Стёпка его очень ясно видел, и ещё яснее понимал, что ничего хорошего ему это облако не сулит.

Умирать не хотелось. Умирать было страшно. Тошнота подкатывала под горло, в животе завязался тугой узел. Ну неужели совсем ничего нельзя сделать? А как же страж, где же его помощь и защита? Проклятая медяшка, позволила ему так бездарно попасться, а сама валяется где-то на столе, бессильная и бесполезная! Ненадолго же её хватило.

— Кого призвать, Дотто? — очень буднично спросил Стурр. — КикимОра или нетопыря?

— Нетопыря, — без промедления отозвался сидящий рядом со Стёпкой карлик. — КикимОра охотники могут подстрелить, драконы опять же с ними не в ладах, с кикимОрами-то… А нетопырь — кому он, вонючий, надобен?

— Хорошо, пусть будет нетопырь, — согласился Стурр.

Он не произносил заклинаний и не размахивал руками, он просто стоял и смотрел на чёрное облако. И оно, подчиняясь его безмолвному приказу, стало менять свои очертания, заклубилось, потекло в стороны, ожило. Прошло несколько минут, и над свечой зависла большая летучая мышь с приплюснутой головой и широко распростёртыми крыльями. Свеча усиленно чадила, и нетопырь, жадно впитывая копоть, наполнялся чернотой, разбухал, обретал плоть.

Карлик Дотто шумно дышал, со свистом втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Казалось, его пугает свершающееся чародейство. Что уж говорить о Стёпке, который не ждал от проявляющейся твари ничего хорошего.

Нетопырь хищно повёл головой и, увидев связанного пленника, зашипел требовательно и зло:

— Мой! Мой! Мо-ой!

— Замолчи! — оборвал его Стурр. — Твоё время ещё не пришло. Сначала тебе придётся выслушать меня. Я собираюсь отправить с тобой послание Магистру и, клянусь тремя башнями Горгулена, я его отправлю.

— Дай! Дай! Да-ай! — заскулила мышь, но уже тише и не столь уверенно. — Да-а-ай!

Стурр вдруг хлопнул в ладоши — нетопырь содрогнулся всем телом, и Стёпка тоже вздрогнул.

— Слушай и запоминай, — заговорил Стурр властным завораживающим голосом. — Все запоминай, слово в слово, иначе развоплощение твоё будет ужасным и мучительным, — он помедлил, собираясь с мыслями, и затем принялся диктовать на неизвестном Степану языке своё послание неведомому Магистру. Слова были какие-то рубленные, лающие, неприятные, и Стёпка, невольно прислушиваясь, сумел разобрать только «орклот», «Серафиэн» (тут он вздрогнул ещё раз) и несколько раз совершенно отчётливо «склодомас».

Закончив диктовать, Стурр требовательно спросил:

— Всё запомнил?

Нетопырь нервно трепыхнулся и часто-часто закивал.

— Продиктуешь всё это лично Магистру и скажешь, что я в любом случае доведу дело до конца. Письмо ещё в замке и я обещаю, что оно от нас не уйдёт. Я добуду его, добуду! — Стурр сгорбился и махнул рукой. — Всё, забирай отрока, он твой. Крови в нём много, до Оркланда за глаза хватит. Да смотри — не задави раньше времени… Впрочем, не мне тебя учить.

Он двумя пальцами загасил трепещущий язычок свечи, и нетопырь в тот же миг сорвался с места.

— Мой! Мой! Мо-ой!

Чёрной молнией ринулся он к Степану; острые когти впились в рубашку на груди, крылья обернулись вокруг жертвы, словно саван, мерзкая морда нос к носу замерла у Стёпкиного лица. Злобные антрацитовые глазки без малейшего проблеска разума несколько невыносимо долгих мгновений смотрели на него в упор, — если бы Стёпка мог, он с удовольствием плюнул бы в них напоследок. Нетопырь медлил, часто содрогаясь отвратительно горячим телом. Стёпка насколько мог отклонил голову в сторону, чтобы не вдыхать удушающий запах горелого воска. Почему он тянет? Почему не впивается? Ну пей же гад, пей! Может, отравишься…

— Не мой! — истерично завизжал нетопырь. — Не весь! Не весь!

Хлестнув Стёпку липким крылом по лицу, он извернулся немыслимым образом сквозь себя и метнулся к Стурру. Тот ничего подобного не ожидал и не успел защититься. Чёрная взбесившаяся тварь с победным визгом врезалась в него, повалила на пол и, плотоядно урча, вонзила зубы в горло. Стурр приглушённо взвыл и попытался оторвать нетопыря, но его пальцы бессильно скользили по скользкому телу им же созданного ужаса.

Карлик куда-то исчез, в одно мгновение испарился, почуяв неладное. Не зря он боялся, знал, видимо, насколько опасно такое колдовство. Нетопырь влажно чавкал и причмокивал. Стурр, слабея, бил длинными ногами по полу.

Стёпку занимало другое. Он ощутил вдруг холодное прикосновение к руке. Выроненный Стурром нож отлетел под лавку, его-то Стёпка и почувствовал. Дальнейшее получилось как бы само собой. Затекшие пальцы неловко ухватились за рукоятку, и после недолгой возни Стёпка перерезал верёвку, ухитрившись при этом даже не пораниться.

Свободен!

Он с трудом поднялся и тут же вынужден был схватиться за голову. Комната медленно поплыла вбок, захотелось упасть и лежать долго-долго, пока не пройдёт тошнота, пока всё само собой не образуется и не уладится… Он глубоко вдохнул носом несколько раз, потом выдернул изо рта кляп — какое облегчение! — и избавился от верёвок на ногах.

Стурр страдальчески всхлипнул, захлебнулся и умолк. Нетопырь, оставив истерзанную жертву на полу, тяжело взмыл под потолок, прошуршал крыльями и исчез, стремительно и бесследно. И никого уже не заботило, что он будет делать: полетит ли в Оркланд доставлять послание Стурра по назначению или, презрев волю создателя, заживёт собственной жизнью, рыская по тайге в поисках свежей крови.

Стёпка прокашлялся, отплевался кое-как, обтёр лицо ладонями, потом поднялся с лавки и на подгибающихся ногах приблизился к незадачливому колдуну. Зрелище было не из приятных. Стурр и до того не мог похвастаться здоровым румянцем, а теперь, после жутких объятий нетопыря, он вообще стал похож на мумию. Неестественно белое лицо, запавшие глаза, провалившиеся щёки… На горле зияли многочисленные следы укусов. Но при всём при том, как это ни удивительно, Стурр был жив! Он дышал! Он судорожно царапал пальцами пол, и его грудь едва заметно вздымалась.

Стёпка осторожно склонился над ним и вздрогнул. Да и кто бы не вздрогнул не его месте, увидев эти совершенно пустые глаза, сквозь которые можно было, казалось, заглянуть в немую беспредельность потустороннего мира? Похоже, нетопырь высосал из Стурра не только кровь. Стёпка не испытывал к колдуну ни малейшего сочувствия. Негодяй получил по заслугам. Он хладнокровно собирался принести Стёпку в жертву и, кроме того, он был вражеским шпионом, настоящим оркландским подсылом.

Обойдя распростёртое тело, Стёпка взял со стола стража и сразу повесил его на шею. Страж был тёплый, почти горячий. Он ли помог Степану уцелеть в этой передряге, само ли всё столь удачно обернулось — какая разница! Но без стража ему уже было как-то неуютно.

Рядом с оплывшим чёрным огарком лежало несколько разрозненных листов пергамента. Стёпка недолго думая сгрёб их и сунул себе за пазуху. Наверное, это какие-нибудь важные документы, нельзя оставлять их врагам.

Колдун протяжно застонал и прижал ладони к лицу. А Стёпку вдруг словно ошпарило: Смакла! Как же я мог забыть о гоблине? А что если рогатые призраки уже успели получить свою плату сполна, что если они уже высосали из гоблина всю кровь?!

Он бросился вон из комнаты и в дверях столкнулся с Дотто. Карлик, видимо, преодолел страх и вернулся посмотреть, что стряслось с хозяином. Их столкновение нельзя даже было назвать боем. Дотто с похвальной быстротой выбросил вперёд кулак, но наткнулся на хороший, без затей, встречный пинок и улетел, гремя костями, куда-то в пыльную темноту.

Стёпка, к счастью, успел вовремя.

Призрачная троица уже склонила свои рогатые шлемы над аккуратно разложенным на столе неподвижным телом. Стёпке показалось, что кожа младшего слуги тоже уже успела приобрести красноватый оттенок.

— И всё-таки, милорды, гоблин есть гоблин, — гнусавил однорогий Шервельд. — Никакого сравнения с… Кто посмел?

— Прочь! — Стёпка понятия не имел, как и чем можно отпугнуть призраков, и потому сделал первое, что пришло ему в голову и самое простое: завопил во всю силу своих лёгких. — Убирайтесь! Он мой!

Рыцари испуганно отшатнулись от стола, словно мальчишки, которых учитель застал за исправлением двоек в классном журнале. Но увидев, что это всего лишь тот наглый отрок, с которым они встречались в подвалах Летописного замка, да ещё и совершенно безоружный, если не считать того, что он… Ну, в общем, испугались они его зря. Шервельд схватился за меч.

— Это наша плата! — зашипел он, старательно избегая встречаться со Стёпкой взглядом. — Не мешай, демон! Нам нечего делить по эту сторону жизни!

Стёпка отбросил все страхи и склонился над гоблином. Вроде, живой. Нужно уносить его отсюда и как можно скорее. И плевать на всех колдунов и призраков. Надоели! Он подхватил Смаклу под мышки и сволок его со стола. Ох, ну и тяжесть!

Призраки — вся троица — со ржавым скрежетом потянули из ножен зазубренные в сотнях сражений здоровенные мечи. Шервельд торжественно, как на дуэли, сделал большой шаг вперёд, скрипуче согнул ногу в колене и обрушил свой меч на Стёпкину спину. Х-хэк! Хороший удар, милорды, не правда ли!

Милорды молча согласились. Удар и вправду был хорош. Стёпка увернуться не успел. Или, точнее, не захотел. Он не верил, что призрачным мечом можно убить человека. Лучше бы он увернулся. Меч рубанул его наискось, через правое плечо к поясу, и, будь он настоящим, а не призрачным, развалился бы Стёпка на две неравные бездыханные половинки. К счастью, настоящий меч давным давно сгнил вместе с хозяином в каком-то безымянном кургане посреди всеми забытого поля ушедшей во мрак времён битвы. Но и призрачный меч, как оказалось, ещё кое на что годился. Разрубить Стёпку Шервельд, конечно, не разрубил, но всё равно было очень больно, как будто огромной сосулькой проткнули от ключицы до самого подреберья. Правая рука сразу онемела, а меч, стеклянно звякнув, переломился пополам.

Стёпка охнул и выронил Смаклу. Гоблин глухо тюкнулся затылком в грязный пол.

— О, мой меч! — возопил Шервельд, театрально воздев руки к низкому потолку. — О, мой верный Ауф-ферн-зауфф! Пятьсот лет беспорочной службы упырю под хвост! О, горе мне!

— Демон! — зашипели на скрючившегося от боли Стёпку призрачные сподвижники Шервельда. Багровые изорванные плащи угрожающе развевались за их спинами. — Проклятый враг! Умри немедля! Погибни в муках! — но, убедившись воочию, что их оружие против Стёпки почти бесполезно, не сделали даже попытки пустить свои мечи в ход.

— Отдай! — жалобно попросил один из призраков.

— Не отдам! — решительно заявил Стёпка, массируя онемевшее плечо левой рукой.

— Поделись! — взвыл второй. — Зачем тебе так много живой крови? У тебя своя есть!

— Я же сказал: не отдам! Это мой друг!

— Не друг он тебе, не друг! Он тебя предаст! Отдай его нам!

— Никогда! Уходите, откуда пришли!

— Мы не можем вернуться, не получив плату!

— А мне плевать!.. Смаклу я вас всё равно не отдам!

— Отдай! — отчаянно взвыли призраки в три голоса.

— Убирайтесь! — Стёпка даже ногой топнул. — Катитесь отсюда… и это… Надеюсь, что наши пути больше не пересекутся!

Рыцари, очевидно, и не надеялись разжалобить неуступчивого демона. В этой схватке они проиграли. Впрочем, им было не привыкать проигрывать. Издавая душераздирающие вздохи и заламывая руки, они один за другим просочились сквозь бревенчатые стены куда-то в своё призрачное запределье. Напоследок до Стёпки донеслось едва различимое: «О, мой бедный Ауф-ферн…»

Теперь можно было заняться Смаклой. Младший слуга лежал бревно бревном и в ус, что называется, не дул. На его чумазом гоблинском лице застыло выражение крайнего удивления. Может, он уже — того? Может, рыцари успели-таки высосать из него жизненную силу?.. Нет, пока ещё дышит и руки тёплые. Стёпка освободил гоблина от верёвок и похлопал его по щекам. Сначала тихонько, затем сильнее. Смакла не очнулся. Значит, придётся тащить его на себе. Хорошенькое дело!

Потом Стёпка вспомнил, что кроме гоблина ему придётся нести ещё и обе котомки. Они валялись тут же, под столом. Конечно, можно их и не брать, но… но лучше бы взять, ведь в них упаковано столько необходимых в дороге вещей, что просто рука не поднимется оставить всё это богатство неизвестно кому. Тому же Дотто, например. Нет уж, фигушки!

Он закинул котомки за плечи, одну на другую, примерился к гоблину, поднял его и понял, что далеко так не уйдёт. Слишком тяжело и слишком неудобно. Но не бросать же Смаклу здесь одного. Пока сбегаешь за подмогой, пока объяснишь, что произошло, пока вернёшься, призраки высосут из бедняги всю кровь до последней капли. Или подлец Дотто прирежет. С него станется.

Поскольку руки у него были заняты, дверь Стёпка открыл сильным пинком. Он не знал, что за ней притаился Дотто. Подлый карлик, охнув, скатился с крыльца. Зажимая обеими руками расквашенный нос, он испуганно и злобно следил за тем, как Стёпка вытаскивает гоблина из дома, перехватывает его поудобнее, роняет, опять перехватывает и, пятясь, волочит по переулку. Преследовать мальчишку карлик не решился, справедливо опасаясь заработать ещё одну плюху. Поганец безоружен и отягощён бесчувственным телом гоблина, но он сумел одолеть и господина Стурра — колдуна не из последних — и неупокоенную троицу мерзавца Шервельда! Как ему это удалось — одному небу известно. Лучше держаться от него подальше.

Утерев кровь, Дотто поспешил на помощь хозяину, не зная ещё, что помощь тому уже не нужна.

* * *

Больше всего Стёпка боялся, что пасечник уехал, не дождавшись. Кто знает, не прозвучал ли уже пятизвон. После того удара по голове — чертов карлик, и как только он дотянулся? — Стёпка потерял всякое представление о времени. Долго ли он валялся без сознания? Ещё день или уже вечер? Поди разберись… И по солнцу ничего не определишь, потому что в школе этому не учили.

Он кое-как дотащил Смаклу до амбара и решил передохнуть. Пот катился с него градом, руки налились свинцом, а правая так вообще вся онемела, и котомки то и дело норовили сорваться с плеч. Он сбросил их на землю, разогнулся с трудом… Что-то неприятно липло к животу. Он сунул руку за пазуху, выудил пачку исписанных непонятными письменами пергаментов, посмотрел на них без интереса и затолкал в котомку. Совершенно бесполезный на данный момент трофей.

В замке ударили в колокол. Бум-м! Бум-м! Стёпка, застыв, считал удары. Даже дышать перестал. Колокол прозвенел пять раз и замолчал. Пятизвон! Опаздываем!

Смакла становился тяжелее с каждым шагом. Он выскальзывал из рук и цеплялся сапогами за каждую кочку. Приходилось останавливаться и переводить дух, вытирая одной рукой заливающий глаза едкий пот. Не таким представлялось Степану начало спасательной экспедиции, совсем не таким. Лучше уж с Варвариями разными выяснять отношения да жирных Никариев в пузо пинать.

Мимо спешили озабоченные гоблины, купцы запирали амбары, вурдалаки седлали коней и проверяли вооружение. И хоть бы кто-нибудь помог надрывающемуся от непосильного груза отроку! Никому не было до него дела, хоть ты замертво здесь упади! Стёпке вдруг стало очень жалко себя. Захотелось очутиться дома, в родной квартире, где нет ни бесчувственных гоблинов, ни равнодушных вурдалаков, ни жутких колдунов. Как хороша, как спокойна была жизнь до появления той разнесчастной волшебной книги!

— Дак вот же вы оба где!

Стёпка остановился и поднял голову. Перед ним стоял русоволосый бородатый мужчина с широким изъеденным оспинами лицом. Его кожаная одежда была оторочена мехом, за плечами виднелся колчан со стрелами, на поясе висели два широких ножа в берестяных ножнах. Он, наверное, был охотником. Стёпка видел его впервые в жизни.

— А я-то вас обыскался! — радостно сказал охотник. — Уже и не чаял найти, уезжать хотел — а вы вот вы! Давай-кось я тебе, отрок, чуток подмогну, — и он наклонился, собираясь подхватить Смаклу и взвалить его на свои крепкие плечи.

Стёпка сначала обрадовался и даже почувствовал облегчение: наконец-то его освободят от этой непосильной тяжести. Но потом первый радостный порыв прошёл и что-то заставило его шагнуть вперёд, прикрывая гоблина, и недоверчиво спросить:

— Вы кто?

— Да Деменсий же я! — расплылся в улыбке охотник. — Деменсий!

— Я вас не знаю!

— Ну как же?.. Охотник я из Драконьей пади. Давайте, давайте, мальцы, поспешать надо, покуда мост не раскатали. Чуете, топорами стучат. Сейчас в телегу вас закину и спите хочь до самой переправы. Никто вас боле не потревожит. Ну, пошли, пошли шибче, — он снова потянулся к Смакле.

— Руки убери, — зло сказал Стёпка. Он выпрямился и расправил плечи; страж приятно пульсировал у сердца, наполняя душу отвагой и уверенностью. — Знать вас не знаю и никуда мы не едем!

— Ты чево, чево? — опешил Деменсий. — Пошли шибче…

— Никуда мы не пойдём! — Стёпка уже не сомневался, что этот охотник из той же шайки, что и давешний мужичок и — очень даже может быть — толстомордый Никарий.

— Да как же так? А уговор?

— Не было у нас никакого уговора! Проходи мимо и не оглядывайся, понял! — вот как здесь следовало разговаривать со всякими навязчивыми незнакомцами, если намерен и сам уцелеть и Ванеса спасти. По-мужски разговаривать, по-взрослому, чтобы сразу показать: демон и себя в обиду не даст и спутника своего будет защищать до последнего.

Деменсий сообразил, что притворяться уже не имеет смысла, убрал улыбочку, и его лицо враз сделалось злым. В глазах зажглись хищные огоньки. Он быстро огляделся и сказал тихо и очень уверенно:

— А куды вы от меня теперича денетесь? Много об себе мыслишь, мозгляк! Не тебе с Деменсием тягаться. Мигом обоих за загривки сгребу, — и он, оскалясь, надвинулся на Стёпку, большой и сильный.

Степан не двинулся с места. В другое время и в другом месте он, что и говорить, растерялся бы и перетрусил до смерти, но сейчас он почему-то совершенно ничего не боялся. Он словно другим человеком стал, у него в груди что-то очень большое и отважное растопырилось под рёбрами, и он совершенно забыл о том, что вообще-то подросткам вроде него положено боятся таких вот сердитых, вооружённых и на всё готовых незнакомцев.

— Н-ну… — протянул охотник.

— Баранки гну, — деревянно усмехнулся Стёпка и сунул руку за пазуху, медленно так, уверенным и привычным движением.

Деменсий враз подался назад, побледнел и облизал пересохшие губы:

— Обознался я, кажись, отрок, — он, не отрываясь, смотрел на Стёпкину руку. — С кем не быват, верно? Обознался. Пойду-кось, пожалуй… Ждут меня… там…

Когда Деменсий скрылся в проулке, Стёпка разжал руку и вытащил её из-за пазухи. На ладони остался чёткий отпечаток от слишком сильно стиснутого стража. Испугался охотничек. На такой простой трюк купился. Значит, знал уже, на что способен Серафианов племянник. Или просто догадывался. Сколько же их здесь, таких вот Деменсиев, шибко охочих до демона из другого мира? Неужели это всё происки Полыни?

Страж уже остыл, и распиравшая грудь отвага тоже незаметно сдулась, и Стёпку слегка заколотило. Он по-настоящему испугался только теперь, когда всё уже кончилось и кончилось вполне благополучно… И он опять победил, он опять оказался сильнее. Это было удивительно, но некогда уже было удивляться и размышлять: время уходило, а тяжеленного гоблина ещё тащить и тащить…

Неусвистайло ещё не уехал. Он уже управился с лошадьми и ходил вокруг своей большой повозки, нетерпеливо постукивая кнутом по голенищу сапога. Ежели бы пацанят отправил не Купыря, он и минуты лишней не промедлил бы… Его окликали с проезжающих повозок, но он лишь молча отмахивался.

Увидев шатающегося и вконец обессилевшего Степана, тролль поспешил навстречу.

— Кто? — спросил он, подхватив Смаклу одной рукой, а другой снимая со Стёпкиного плеча котомки.

— Колдун какой-то, — пояснил Стёпка, утирая пот. — Еле отбил его… Думал, вы уже… уехали.

Пчёлы крутнулись над его головой, признали за своего и оставили в покое. Тролль легко забросил гоблина в повозку, подсадил Стёпку и тряхнул вожжами.

— Мост раскатывать надумали. Прогнил говорят, — объяснил он свою поспешность. — Считай, последними уезжаем. Нам бы теперича своих нагнать. Они уж эвон когда отъехали. Н-но!

Поехали. Ура! Поехали всё-таки! Стёпка посмотрел на гоблина. Смакла безжизненной куклой лежал на охапке сена. По бледному лицу деловито ползали пчёлы, а он этого даже не чувствовал. Только ресницы чуть подрагивали, показывая, что в его теле теплится ещё какая-то жизнь. Повозка вкатилась на мост. Стёпка потрогал онемевшую правую руку, поморщился и повалился в душистое колючее сено рядом со Смаклой. Как легко, как хорошо, как здорово! И главное — что все враги остались позади и остались ни с чём. А кое-кто даже и весьма крупно пострадал. Ну, так вам, гадам, и надо! Будете знать, как на демона злоумышлять.

Над ним медленно проплывало высокое синее небо, мелькнула весёлая птичья стайка. Всё плохое, хочется верить, кончилось и довольно благополучно кончилось, если не считать непонятного и тревожного беспамятства Смаклы. Теперь можно расслабиться и отдохнуть. Рядом с троллем Степан чувствовал себя в безопасности: огромный пасечник не даст их в обиду, вон какой он сильный и надёжный. Конечно, Стёпка и сам может за себя постоять, как выяснилось. Но встреча с колдуном показала ему, что не стоит безоглядно надеяться на магию стража. А в дороге всякое может случиться.

Он вдохнул полной грудью и сразу почувствовал все свои раны и болячки: и ушибленный гномом палец, и шишку на голове, и ссадину на подбородке, и онемевшую по самое плечо правую руку. И это — всего лишь за один неполный день! А что же будет дальше? Если такие бурные на события дни будут выпадать слишком часто, живыми они до Ваньки не доберутся, это факт.

Сразу за мостом Неусвистайло свернул с дороги на обочину и остановил повозку.

— Живой? — спросил он, кивнув на гоблина.

— Оглушили его, — сказал Стёпка. — Или заколдовали. Призраки кровь хотели из него высосать… Вот он и не просыпается.

— Ежели живой, проснётся, — уверенно пообещал тролль. Он выудил из бороды пчелу и приложил её к плечу гоблина. Бедный Смакла дёрнулся, выгнулся дугой и с трудом приоткрыл глаза.

— Болюче, — прошептал он.

Тролль приподнял ему голову и прижал к губам горлышко пузатой фляги. Смакла послушно сделал несколько глотков, облизнул губы и сразу уснул.

— Пей, — велел тролль.

Стёпка послушно приложился к фляге. Сладкий напиток отдавал мёдом и чем-то терпко-смолистым. Сразу потянуло в сон, и Стёпка не стал сопротивляться, улёгся рядом с младшим слугой, пристроив поудобнее онемевшую и уже словно бы совсем чужую руку.

Повозка мягко вкатилась под сень векового леса. Неусвистайло что-то негромко то ли напевал, то ли с пчёлами разговаривал. Стёпка и Смакла крепко спали, не замечая ни скрипа, ни жары, ни комаров, ни сумрачной сырости распадков.

Летописный замок остался позади, за Лишаихой. Путешествие к элль-фингам началось.

Конец первой части