Хотелось поскорее очутиться на свежем воздухе, но Стёпка торопиться не стал. Для начала он прижался ухом к прохладному камню и долго прислушивался, надеясь, что если кто-нибудь снаружи поджидает его, то удастся услышать голоса или шаги. Не удалось. Или снаружи не было никого, или камень надёжно отсекал все звуки.

Дрэга сидел на полу и укоризненно смотрел на него своими изумрудными бусинками, мол, что же ты, хозяин, тянешь, открывай скорее, я на волю хочу. «Ладно, — сказал ему Стёпка вполголоса. — Рискнём». И приложил ладонь к отпечатку под факелом. Скрытый механизм тотчас отозвался, заскрипел, захрустел всеми своими шестерёнками, и потянул вниз многотонную каменную дверь. Дрэге не хватило терпения дождаться, пока она опустится до конца, и он первым выметнулся наружу. Степан благоразумно остался стоять на месте. Он был уверен, что в случае опасности дракончик его предупредит.

Дрэга вернулся буквально через минуту и уселся на плечо. Судя по его беззаботному поведению, всё было в порядке и никаких врагов поблизости не наблюдалось.

Стёпка шагнул наружу, и от пряного лесного воздуха у него даже слегка закружилась голова. Никогда и ни за что не согласился бы он жить в такой вот пещере, за все сокровища мира не согласился бы. Лучше умереть глядя в бескрайнее небо, чем годами чахнуть под мрачными каменными сводами. Он не гном, чтобы восхищаться подземными чертогами. Ничего хорошего в этих чертогах нет и быть не может, это Степан теперь с полным основанием мог любому гному прямо в глаза сказать.

Дверь за его спиной тут же начала подниматься, как будто поняла, что больше из пещеры выходить некому. Стёпка отряхнул с одежды пыль и паутину, поправил сбившуюся набок котомку. В скале протяжно скрипело. Невидимые механизмы стонали, что-то в них, видимо, заело или камень попал между шестерёнками, и тяжёлая плита поднималась медленно и трудно, с надрывным болезненным скрежетом. Стёпке представилось, что вот сейчас её заклинит и тогда тайный вход в пещеру перестанет быть тайным, и обязательно найдутся желающие пробиться за эту застрявшую дверь в надежде отыскать какие-нибудь сокровища. Ничего ценного в пещере уже не осталось, Стёпка это точно знал, но ведь не будешь же писать на скале: «Проверено. Сокровищ нет. Демон Стеслав». Даже если и напишешь, всё равно никто не поверит.

Магические механизмы всё же справились, хоть и не сразу. Плита встала на своё законное место, и так плотно встала, что невозможно сделалось различить её очертания в изломах скалы. Только обвисшие лохмотья мха выдавали точное место тайного входа.

Стёпка окинул взглядом возвышающиеся над ним каменные стены. Трудно было поверить, что он только что блуждал в их глубине, пугался скелетов, вдыхал затхлый воздух. Насколько приятнее путешествовать по поверхности земли, пусть даже здесь и подстерегают на каждом шагу весские засады…

Знал бы он, что подстерегает его прямо здесь, прямо сейчас.

Дрэга на его плече сидел совершенно спокойно, страж тоже не шелохнулся, и поэтому когда совсем рядом, буквально за его спиной, вдруг громко фыркнула лошадь, Стёпка перепугался мало сказать до смерти. У него просто душа в пятки осыпалась в самом прямом смысле этого слова, и внутри всё обмерло. От пронзительного испуга он даже не нашёл в себе сил оглянуться, так и стоял, оцепенев и сжавшись, и ждал… сам не знал, чего ждал. Чего-то неотвратимого и жуткого. Чего-то столь же страшного и безвозвратного, как смерть. Он всеми своими слишком поздно обострившимися чувствами ощутил, что это вовсе не весские дружинники догнали его и не маги-дознаватели, — те не стали бы так тихо подкрадываться. Нет, это был кто-то совсем другой. И этот другой почему-то ничего не говорил и не кричал радостно на всю тайгу, что, мол, вот я и изловил тебя, демон, и таперича ты от меня никуда ужо не денесся. Нет, он сидел молча, чего-то выжидая, и только лошадь его пофыркивала и побрякивала удилами или как там называются у них эти железяки во рту.

Стёпка сглотнул, ему страшно хотелось оглянуться, и ему страшно было оглядываться. Он боялся испугаться ещё сильнее. Расслабился, дурак, на свежий воздух выбрался, даже оглядеться не сообразил, балда демонская. Хотя чего тут оглядываться — ущелье до самого поворота, как на ладони. И как это получилось, что он никого не заметил?!

Лошадь переступила, хрустнув камешками, и Стёпка не выдержал — оглянулся и увидел такое, что и в самом деле испугался ещё сильнее, до тошнотной пустоты в желудке и обморочного потемнения в глазах, потому что его самая страшная догадка оказалась верной.

Рядом с ним, прямо за его спиной, на гнедом коне сидела Старуха-с-Копьём. Та самая Старуха, век бы её не встречать. Нависала над ним, заслоняя солнце и половину неба. От её унылой, закутанной в серый плащ фигуры ощутимо веяло чем-то неживым, чем-то мертвящим и замогильным, так, как не веяло даже от всех вместе взятых скелетов в пещере. Костлявая старческая рука крепко сжимала древко длинного, устремлённого в небо копья с широким ржавым наконечником; низко надвинутый капюшон почти полностью скрывал лицо, и темнота под ним была слишком тёмной, и смотрели из этой темноты на Стёпку неразличимые, но ощутимые глаза.

Выследила! Догнала! Подловила! Так вот кто крался за ним по ущелью, вот кого он чувствовал за своей спиной. Ну, злыдня! Ну, углыда! Стёпкин испуг стремительно смыло горячей волной злости. Ладно весичи, но этой-то карге чего от него потребовалось? Ей-то он чем помешал?

Страж, до этого пребывавший в оцепенении, пробудился, почувствовав злость хозяина, больно кольнул кожу, и Стёпку с головой захлестнула могучая сила. Она нахлынула на него как цунами, она вскипела у него в груди огромной приливной волной, и он ощутил себя почти суперменом. Он мог ломать скалы одним движением руки, он мог играючи раскидать всех врагов, он мог скрутить любого мага в бараний рог, он мог почти всё. Не было в этом мире героя или чародея могущественнее его и поэтому он не боялся никого. И уж тем более он не боялся этой жалкой Старухи, непонятно зачем взгромоздившейся на коня и таскающей с собой никчёмное копьё с давно рассохшимся древком и насквозь проржавевшим наконечником. Кто она такая, как она только посмела встать у него на пути?!

Это восхитительное и пугающее ощущение небывалого всемогущества длилось недолго, едва ли больше пары секунд. Потом Старуха ударила его копьём прямо в грудь. Ударила без замаха, непонятным образом ухитрившись в мгновение ока опустить тяжеленное копьё и направить его в цель одной рукой. Увернуться он не успел. А был, между прочим, уверен, что увернётся. Но она оказалась быстрее. Или могущественнее.

Копьё вонзилось точно в стража, и Стёпке показалось, что тот в последний миг попытался увернуться, словно решил, что если уж не удалось спасти хозяина, то надо спасаться самому.

Раздался страшный хруст… Тяжёлый наконечник, легко пробив толстую медь амулета, ломал Стёпкины рёбра, разрывал сердце, крушил позвоночник. Вот и всё, мелькнуло в голове, вот, оказывается, как убивают и что чувствуют люди, когда их в битве протыкают насквозь. Неужели меня взаправду убили?

Он некоторое время стоял с закрытыми глазами, ждал, когда Старуха выдернет из него копьё, чтобы после этого спокойно и без помех упасть поудобнее на жёсткую землю и умереть. Боли не было. Наверное, копьё вместе с позвоночником перебило и все отвечающие за боль нервы. Странно, но копья в груди он тоже совершенно не ощущал.

Смерть не торопилась с приходом, и Стёпка даже подумал, что на самом деле он уже умер, просто мозг его с этим печальным фактом ещё не успел смириться.

Потом он открыл глаза. Старуха всё так же сидела перед ним и спокойно смотрела на него из-под капюшона. И её конь тоже смотрел на Степана, очень мирно и приветливо. Страшное копьё не торчало из Стёпкиной груди, Старуха опять держала его вертикально, уперев нижним концом в специальную подставку у правой ноги.

Стёпка схватился за пробитую грудь, опустил голову, уставился на рубашку. Ни жуткой раны, ни следа крови — он был совершенно невредим! Она не убила его, она… Она, похоже, убила стража. Убила его своим призрачным копьём. И страж превратился в обычный кусок металла. Стёпка прижимал его ладонью к груди и не чувствовал никакого ответного движения. Совершенно ничего. Страж ему теперь даже стал мешать, потому что он вообще не привык носить на шее такие тяжёлые украшения, если можно было назвать украшением тяжеленную бронзовую бляху с острыми краями.

Я не умер! Я жив! Какое счастье!

Стёпка сглотнул и прислушался к тому, что происходит в его ничем не проткнутой груди. Внутри всё было в порядке. Стучало сердце, дышали лёгкие, нетронутый позвоночник не очень уверенно после пережитого ужаса, но всё же держал спину. Быть живым оказалось так хорошо, что Стёпка даже забыл, что Старуху надо бояться. Она его не убила сразу, значит, не убьёт и потом. Да и с чего бы ей совершенно постороннего демона убивать? Он же не сделал ей ничего плохого, слова грубого не сказал, даже замахнуться не успел, хоть и собирался.

Из-под капюшона по-прежнему виднелся только подбородок, но невидимые глаза пристально смотрели на Степана, и он, подняв голову, постарался так же твёрдо посмотреть в ответ. Старуха чуть качнула головой, словно кивнула, и протянула к нему левую руку, с обращённой вверх открытой узкой ладонью. Она хотела, чтобы он что-то ей отдал. Стёпка помедлил секунду и полез за пазуху. Старуха сначала убила стража, а теперь хотела забрать то, что от стража осталось. Придётся отдать, никуда не денешься.

Но она отрицающе повела рукой и указала длинным сухим пальцем на карман джинсов. Увеличительный кристалл? Нож? Или… Стёпка не сразу вспомнил, что в кармане лежит тот подобранный им браслет мёртвого чародея. Вот что она хотела! Ей нужен браслет! Мог бы и сразу догадаться.

Он уже вытащил браслет из кармана, когда страж вдруг ожил и сделал робкую попытку помешать. Он бессильно ворохнулся на груди, кольнул кожу, но на большее его не хватило. Значит, не до конца его убили.

Старуха медленно склонилась к седлу, протягивая руку. Казалось, она не уверена в том, что демон захочет отдавать случайную добычу. А Стёпка и в самом деле засомневался. Умом-то он понимал, что отдаст, что Старуха так или иначе завладеет браслетом, но ему вдруг пришло в голову, что он может совершить страшную, непоправимую ошибку. Что, получив браслет, Старуха тут же превратится в непобедимую злобную колдунью, и в Таёжном улусе сотни лет будут проклинать незадачливого демона Стеслава, который своими руками подарил злодейке власть и могущество вместо того, чтобы навсегда изгнать её из мира живых в мир мёртвых.

Старуха не торопила его, ждала спокойно, но Стёпка видел, что её высохшая рука с морщинистой почти коричневой кожей чуть заметно дрожит. Конь мотнул тяжёлой головой, коснулся тёплыми мягким губами Стёпкиной руки; в его большом выпуклом глазу смешно отражалось бледное лицо демона. Ну что хотите со мной делайте, а не могло быть у злобной колдуньи такого доброго, тёплого, настоящего коня, который так забавно фыркает и щекотит кожу! А тут ещё и Дрэга перепрыгнул с его плеча прямо на старухино колено и тоже глазки выкатил: мол, что же ты, хозяин, медлишь? И Стёпка решительно вложил браслет в протянутую руку.

Выпрямившись, Старуха поднесла браслет к лицу, долго разглядывала его, затем убрала в складки плаща. Гром не грянул, мрачные тени не полезли из-под земли, потусторонние голоса не завопили торжествующе, глаза Старухи не загорелись дьявольским огнём. Стёпкины опасения не оправдались, и он осторожно перевёл дух.

Старуха сгорбилась, поникла узкими плечами, и словно замерла в раздумье. Стёпка не знал, что ему делать. Он потоптался в нерешительности, погладил коня по морде, затем, приглядевшись, с удивлением увидел, что по впалым щекам Старухи бегут слёзы. Страшная призрачная колдунья, которую в запрошлом веке едва сумели извести чародеи, которой до смертной дрожи боялись все в тайге, плакала самыми обыкновенными слезами, плакала как обычный человек; слёзы бежали неостановимо, они капали на плащ, на седло, Старуха их не вытирала, она их словно бы и не замечала.

Стёпке стало неловко и он отвёл глаза. Что-то здесь не так. Злобные колдуньи не плачут горькими слезами, получив чародейский браслет. Что-то здесь совсем не так.

Да-а, вдруг сообразил он, а плакать-то надо не ей, а мне. Просто-таки рыдать надо. Ведь стража-то у меня больше нет, не работает он больше, так, еле-еле ворохается. Как же я теперь до Ванеса доберусь? Первые же встречные весичи повяжут меня в два счёта и в загребущие руки магов-дознавателей отдадут. И поминай демона, как звали. Он даже слегка разозлился на Старуху: мой оберег испортила, себе браслет захапала, да ещё и плачет. Может, она от счастья плачет, что глупого демона так легко облапошила?

Он поднял глаза. Старуха чуть подала коня назад, потом поманила Стёпку и приглашающе беззвучно похлопала перед собой по седлу. Она приглашала его сесть в седло рядом с собой! Сесть в седло с жутким призраком? Да ещё не сзади, а спереди? Ага, нашла дурака! Он усядется, а она тут-то и вопьётся в его незащищённую шею своими кривыми вампирскими клыками, чтобы ещё двести лет с новыми силами по тайге шастать. Ну уж нет!

А сам уже протягивал руку, нащупывал ногой освобождённое стремя, чтобы половчее подняться на высокого коня. Рука у Старухи оказалась никакая не призрачная, а самая обыкновенная, тёплая, слегка суховатая, с сильными пальцами. Стёпка вознёсся в седло, сел и сначала зажмурил от страха глаза. И голову покрепче в плечи втянул. За его спиной сидела, ну пусть не призрак, но всё-таки какая-то не совсем обычная… обычное… что-то сидело. Конь отсюда сверху оказался очень широким и очень неустойчивым. Старуха тронула его бока коленями, и он неторопливо двинулся прочь из ущелья, брякая подковами по камням.

Стёпка сначала неловко качался с боку на бок, не мог приноровиться к ходу коня, потом уловил ритм и ему стало легче. И что интересно — Старухи за своей спиной он совершенно не чувствовал. Если бы не знать, что она сидит за его спиной, можно было легко представить себе, что он едет на коне сам по себе, один.

Ущелье они проехали на удивление быстро, и конь повернул вниз к дороге. Старуха словно знала, что Стёпке нужно в Протору. Здорово. А то он уже начал опасаться, что она повезёт его в какое-нибудь своё тайное логово. В гости к своему мужу, какому-нибудь там жутковатому Старику-с-Топором или Деду-с-Мотыгой. И будет потом по окрестным лесам шастать за компанию их приёмный внук по прозвищу Мальчик-с-Белыми Копытами.

Почему-то Стёпку совершенно не заботило то, что внизу на дороге они встретят весскую засаду. Ему даже наоборот поскорее хотелось к ним выехать. Они его ждут, они его дождутся. Оченно интересно будет посмотреть на их лица, когда они увидят, кто везёт демона. Нечисть они извести собрались. Пусть попробуют. Ещё, между прочим, неизвестно, кто здесь большая нечисть.

Ехать верхом оказалось намного удобнее, чем шагать на своих двоих. Стёпка только сидя в седле по-настоящему осознал до чего же у него устали ноги. Он ведь за последние два дня прошагал столько, сколько дома и за месяц не проходил. Зато теперь можно было отдохнуть.

Старуха за всё время не произнесла ещё ни слова, но его это уже не слишком смущало. Не хочет говорить, ну и не надо. Хорошим людям и без слов всё должно быть понятно. Тем более — хорошим демонам и хорошим призракам. Родственные души, что тут ещё скажешь.

Дорога проплывала под конём незаметно: только что они выезжали из ущелья и вот уже спустились к дороге, на которой демона поджидали весичи. Сам путь непостижимым образом прошёл мимо сознания, как будто Стёпка незаметно для себя заснул и всё пропустил, хотя он честно таращился по сторонам и спать не хотел вообще. Понятно, что у колдуньи или чародейки и конь должен быть не простой, а чародейский, который может в мгновение ока переносить хозяйку через леса и горы.

Однако они спускались неторопливо, как и подобает нормальным путешественникам, которые, никого не боясь, едут себе по делам куда хотят и никакие весичи или там маги им не помеха. И можно проехать мимо, снисходительно поглядывая сверху вниз и презрительно так оттопыривая губу, мол, съели, гады! Дождались демона? Ну, так получите!

Когда они показались из-за сосен, весичи сначала оживились: дружинники подхватились с земли, маги, что-то обсуждавшие в сторонке, оглянулись и поспешно разошлись по обе стороны дороги. Там им было бы удобнее ловить демона, если бы он шёл сейчас к ним. Но к ним шёл не демон, к ним ехала Старуха. И маги сразу поскучнели, переглянулись и расслабились. Стёпку они ещё не разглядели, а Старуху разглядели, но не сообразили, видимо, что это за старуха. Просто выехал из леса всадник с копьём, и это был совсем не тот, кого весичи здесь ждали. Но потом Топтычай, хрипло выкрикнув что-то предостерегающее, молнией унёсся на драконе в лес. Он-то хорошо знал, кто ездит по тайге с таким копьём, и не горел желанием встречаться с его владелицей.

Маги тоже поспешно отступили, схватившись за обереги, дружинники успокаивали заволновавшихся коней, опасливо оглядываясь на приближающуюся страшную всадницу. Но бежать никто не собирался, и особого испуга на лицах весичей Стёпка не заметил. Самому ему тоже не было страшно. Он твёрдо знал, что в этом седле ему никто не сможет причинить ни малейшего вреда.

Минуту спустя весичи разглядели, что перед Старухой кто-то сидит. Потом они разглядели, кто именно там сидит. Изумлению их не было предела. Стёпка едва не расхохотался, увидев разочарованно вытянутые лица дознавателей. Демон, которого они так ждали и которого намеревались непременно поймать, приближался к засаде, но схватить его у них не было никакой возможности. Любой враг в такой ситуации зубами от злости заскрежещет.

И один из магов не выдержал. Заело его, что демон вот так просто мимо них проедет и в сети не попадёт. Перекосив в страдальческой гримасе смуглое лицо, он деревянной походкой вышел на середину дороги и остановился. Думал, наверное, что сможет остановить Старуху. Он шептал что-то и руки развёл в стороны, и воздух вокруг него завихрился… Но Старуха, не придержав коня ни на миг, склонила копьё и направила его прямо в грудь магу. И понятно было, что если она ударит этого слишком смелого мага, то ударит по-настоящему, а не так, как ударила в стража. А может быть, она просто испугать его хотела. И у неё это получилось. Только первым испугался старый маг. Он подскочил к молодому и сдёрнул его на обочину. Он, наверное, многое в жизни повидал и понимал, чем может кончиться поединок с такой Старухой. А молодой не очень-то и сопротивлялся. Он, похоже, уже и сам пожалел о своём безрассудстве и рад был, что его заставили уйти с дороги. Вроде как попытался приказ выполнить, а ему не дали. Совесть теперь спокойна. И жив остался.

Стёпка смотрел на весичей гордо, сверху вниз, всем своим видом показывая, что не боится их, что ни во что их не ставит, особенно магов-дознавателей, что скрываться и таиться он не собирается, что едет себе открыто и свободно, куда хочет, а на все их засады плевал с высокой колокольни, потому что нет в Таёжном улусе их власти и не будет никогда, и пусть они хоть всей чародейской палатой выйдут ему навстречу, он всё равно своего добьётся и ничего они с ним не сделают, вот так!

И когда они проезжали мимо весичей, Стёпка нарочно смотрел только на магов. Он ещё и губы пообиднее скривил, а когда уже почти миновал их, насмешливо подмигнул и ручкой так небрежно помахал: счастливо, мол, оставаться.

Маги чуть не лопнули от злости, но даже не дёрнулись им вслед, понимали, что против Старухи они букашки мелкие.

Дружинники стояли спокойно, на Степана смотрели без злобы, даже с интересом, недоумевали, наверное, что это за отрок такой, за которым по всему улусу маги охоту нешуточную развернули, а его теперь сама Старуха в своём седле везёт непонятно с какого перепугу.

Когда конь поднялся на взгорок, дорога вильнула влево, и Стёпка на повороте оглянулся. До этого-то он не хотел оглядываться, потому что боялся встретиться со Старухой глазами, а теперь можно было просто повернуть голову и посмотреть. Весичи не бросились в погоню, не седлали поспешно коней. Умные весичи стояли на том же месте и смотрели им вслед. Ну что, гады, изловили демона, подумал Стёпка с торжеством и ему вспомнилось, как прошедшей ночью они со Смаклой тряслись от страха и прятались от Старухи то под елью, то на дереве. Вот дураки-то были. Знать бы заранее, как всё обернётся, фиг бы эти маги гоблина захватили… А подъехать бы со Старухой к их чародейскому штабу, ударить копьём в двери и потребовать грозным голосом, чтобы немедля младшего слугу освободили, извинились за своё нехорошее поведение и денег ему побольше отсыпали за этот… как его?.. за моральный ущерб. Да только вряд ли Старуха согласится на такое. Непонятно даже, умеет ли она разговаривать и захочет ли слушать его, демона, просьбы. А что если у неё сейчас что-нибудь спросить, пусть даже совсем простое, как её зовут, например, или куда она меня везёт? Стёпка открыл рот, не смог произнести ни звука, закрыл рот, снова открыл… И ничего не спросил. Не получалось. И не потому, что он вдруг онемел или язык проглотил случайно, а просто не получалось и всё. Это как, например, в школе на уроке, во время контрольной, когда все молча решают трудную задачу, сказать вдруг, что учиться тебе надоело до чёртиков, и математика эта дурацкая тебе вовсе не нужна, и ты прекрасно без неё обойдёшься. Попробуй, скажи такое. Да просто язык не повернётся, как бы ни старался. Вот и сейчас у него не повернулся. Не располагало Старухино общество к задушевным беседам.

Стёпка не мог знать и видеть не мог, но весичи всё-таки бросились в погоню за ними, когда Старуха скрылась за холмом. Молодой маг вскочил на коня, дружинники тоже… А пожилой — и более опытный — маг лишь рукой махнул, точно зная, что хлопоты напрасны. И правда, выметнулись весичи на холм — да там и остановились, сдерживая разгорячённых коней. Дорога лежала перед ними видимая далеко, версты мало на три, и была она совершенно пуста. Ни Старухи на ней, ни демона. Ищи-свищи обоих по всему Таёжному улусу, всё равно не отыщешь.

* * *

И опять дорога для Стёпки сократилась чудесным образом, как сокращается для спящего человека даже самая долгая ночь. И хоть он вовсе и не спал, но незаметного перехода от того холма, где он оглядывался на весичей, до наезженного распутья, с которого видны были первые дома Проторы, всё равно не заметил. Сколько долгих вёрст осталось позади, сколько поворотов, подъёмов и спусков — уже не важно, хотя и чувствовалось, что немало. Старуха быстро и с комфортом доставила его до места, намного даже быстрее, чем если бы он ехал в повозке.

Здесь дорога была уже не столь пустынна: Стёпка видел пылящую вдоль леса телегу, за которой, смешно вскидывая ноги, торопился жеребёнок, видел далеко впереди направляющегося в Протору всадника, видел двух бредущих навстречу мужиков. В стороне, у берёзовой рощицы широко разбрелось стадо коров, и щёлкал изредка пастуший кнут.

Издалека трудно было определить, насколько велика эта самая Протора. Виднелись низкие крыши домов, покосившиеся плетни огородов, струился жидкий, почти неразличимый в солнечном свете дымок. Вполне можно было вообразить, что подъезжают они сейчас к Стёпкиному родному посёлку, что на дворе начало двадцать первого века, что нет никаких весичей, магов-дознавателей, оркландцев и гномлинов, а есть обычная жизнь, в которой не происходит ничего по-настоящему удивительного и интересного. Вполне можно было всё это вообразить, если бы не Старуха, сидящая за Стёпкиной спиной, если бы не полное отсутствие над домами столбов и антенн, если бы дорога была не грунтовая, а асфальтированная, если бы не метался перед гнедым, играя, маленький лазурный дракончик, и не проявившаяся постепенно на невысоком холме бревенчатая крепость с частыми зубцами ограды и хвостатыми флагами над массивными угловыми башнями. Детинец, припомнилось Стёпке забавное название. Действительно, смешно, словно в такой центральной крепости только дети живут, а взрослым там не место.

Интересно, что мужики, бородатые таёжные гоблины с топорами у поясов и плотно набитыми котомками, Старухи нисколько не испугались. Глянули спокойно, как на давнишнюю знакомую, покосились без особого удивления на Степана, поклонились с достоинством и пошли себе дальше. Стёпка успел качнуть в ответ головой, а ответила ли Старуха на приветствие, он не понял. И опять ему подумалось, что не всё с этой Старухой так просто. Будь она злобной колдуньей, разве так повели бы себя гоблины, разве стали бы кланяться, без испуга и удивления.

Когда до крайних изб было уже рукой подать, Стёпка разглядел расположившихся на дороге весских дружинников. С десяток воинов в доспехах и при оружии стояли заставой, поджидая, возможно, именно его, демона. Они негромко переговаривались, один сразу куда-то заторопился, остальные делали вид, что ничего такого особенного не происходит.

Дрэга заволновался, метнулся влево-вправо, затем свечой взмыл в небо и растворился в необозримой синеве. Стёпка за него не слишком переживал, знал уже, что дракончик потом всё равно его отыщет.

Они подъехали ближе, и разговоры сразу стихли. Старуха правила прямо на весичей, да ещё и гнедого пустила, словно красуясь, дробным танцующим шагом. Все смотрели на приближающуюся всадницу. Кто-то побледнел, кто-то хмурился, делая в памяти зарубку, что один раз с пугающей вестницей несчастья этим летом он уже встретился, кто-то положил руку на оружие. Десятник, тяжёлый, чуть ли не квадратный, с широкими плечами и внушительным животом, набычившись, буравил Стёпку недобрым взглядом.

— Кто такие? — зычно вопросил он, когда они подъехали совсем близко. И шагнул, заступая дорогу коню.

Стёпка помедлил немного, но Старуха, естественно, и не думала отвечать на всякие глупые вопросы наглых весичей. Однако молчать тоже было как-то глупо, поэтому Стёпка звонко объявил, глядя десятнику прямо в глаза:

— Демон и колдунья!

— Куды едете? — не моргнув глазом спросил весич.

— Уже приехали, — объявил Стёпка.

— Почто? — не унимался десятник. Старуха уже почти наехала на него, и гнедой поневоле сбавил шаг.

— По то, — исчерпывающе ответил Стёпка. — Дело у нас здесь.

— Не велено, — с удовольствием заключил десятник.

— Почто? — спросил Стёпка и сам улыбнулся тому, как смешно получилось.

— Наместник царёв, пресветлый князь Всеяр на Проторе лагерем стал. Чужих пускать никого не велено.

— Демонам и колдуньям ваш князь не указ. Здесь не Великая Весь, здесь вашей власти нет. Куды хотим, туды и едем. И вообще, надо ещё разобраться, кто здесь чужой — вы или мы.

Десятник отчётливо скрипнул зубами, но голоса не повысил, сказал спокойно и веско:

— В Протору я вас не пущу.

— А мы у вас и спрашивать не будем, — объявил Стёпка, спиной чувствую молчаливое одобрение Старухи. — Рад был познакомиться. А теперь нам пора.

Старуха пустила гнедого вперёд. По знаку десятника остальные дружинники встали рядом с ним, перегородив дорогу и прикрываясь щитами. Лица у них у всех были суровы, брови насуплены, вряд ли им хотелось биться со Старухой, но ослушаться приказа они тоже не могли.

Гнедой наезжал на весичей неотвратимо и уверенно, словно ему уже много раз приходилось вот так переть грудью на ощетинившихся мечами воинов.

Весичи попятились было, но десятник рыкнул, и они ещё плотнее сомкнули щиты. Потом… Потом Стёпка вдруг обнаружил, что гнедой каким-то образом миновал весичей, оставил их далеко за собой, а впереди улица свободна и никто больше не мешает им ехать по своим делам. Сзади что-то закричали, Старуха пришпорила коня, они свернули налево, потом ещё раз свернули и поскакали по широкой улице свободно и размашисто; и камешки летели из-под копыт, и мелькали удивлённые лица гоблинов и вурдалаков, и взвизгнула женщина, и бросились врассыпную ребятишки и гуси, и чумазые поросята прыснули в бурьян… И дома и ограды мелькали часто-часто; и какие-то замешкавшиеся на дороге весичи испуганно шарахнулись в стороны; и кто-то крикнул: «Держи!», а другой ещё громче закричал: «Спасайся!»; и кудахтали заполошно курицы, и заливались петухи, и собаки подняли вой на всё село… Переполох поднялся знатный, нечасто, вероятно, видели в Проторе таких странных и шумных гостей.

Степану было легко и весело. Скакать бы так и скакать до самого края земли, ничего и никого не боясь, минуя врагов, пугая зевак… Одно было плохо: оказалось, что он ещё не слишком хорошо умеет держаться в седле. Сначала он попадал в ритм скачки и успевал даже по сторонам поглядывать, но потом сбился, и его стало мотать из стороны в сторону, и он вцепился в жесткую конскую гриву и на одном из поворотов чуть не вывалился. Старуха придержала его твёрдой рукой, но после этого удовольствия от скачки он уже не испытывал.

Остановилась Старуха на совершенно пустынной улице, где-то на задах, за огородами. Стёпка сразу понял, что пришла пора покидать уютное седло. Он неловко сполз на землю, одёрнул рубашку, поднял глаза на Старуху. Хотел поблагодарить, но она остановила его, покачав головой. Потом вытащила откуда-то чародейский браслет и, самую малость помедлив, надела его себе на правую руку. Стёпка слегка напрягся, готовясь отскочить в сторону, но опять не стряслось ничего страшного и непоправимого. Просто Старуха перестала сутулиться, выпрямила плечи, вообще стала заметно выше, и с руками у неё что-то произошло, он не успел понять, что именно, потому что Старуха плавным движением откинула назад капюшон — и Стёпка буквально онемел от потрясения. Чего угодно он ожидал, но такого!

Старуха под капюшоном оказалась вовсе не старухой! Она оказалась очень молодой русоволосой женщиной с миловидным круглым лицом. В глубине её серых глаз притаилась печаль, но полные резко очерченные губы слегка улыбались. Она похлопала гнедого по шее — руки у неё теперь были белые с тонкими длинными пальцами, совсем не старушечьи.

Стёпка ничего не успел подумать. Старуха… нет, уже не старуха, а прекрасная всадница улыбнулась ему и сказала низким грудным голосом:

— Спасибо тебе, демон Стеслав, от всего колена Посвятова и Миряны-страдалицы.

— За что? — удивился Стёпка. Он был искренне уверен в том, что как раз он ничего для неё не сделал, а она для него многое.

— За избавление, — сказала она. — Почитай два века стерегла я чародеево укрывище от чужих глаз, а ты помог мне избавиться от постылого заклятья. Чародей давно истлел, а мне так и суждено было маяться да людей распугивать. Спасибо тебе.

— Пожалуйста, — сказал Стёпка. — Вам тоже спасибо от меня за то, что помогли и до Проторы довезли.

— Мне то не в тягость, — улыбнулась она. — Последний раз среди живых побывала. Поговорила… Устала я молчать-то. Двести лет безголосой мыкалась.

— А как же я теперь? — растерянно спросил Стёпка. — Как же я без стража буду? Он же меня защищал. Мне без него до элль-фингов не дойти.

Она покачала головой:

— Он не защищал тебя, он хозяину своему недоброму служил и все твои пути-дороги ему исправно показывал. Это не страж, это подгляд вражий. А тебе защита не нужна, ты демон, ты сам себя защитить способен. И к элль-фингам ты не ходи, нечего тебе там искать.

— Там Ванька. Мой друг. Он у них в плену.

— Нет его у элль-фингов. Это я тебе говорю, меня не зря ведьмой называли. Мне многое ведомо. У тебя иная служба в этом мире, сам догадаешься, в чём она состоит. То лишь ты решить можешь, никто не в силах заставить истинного демона поступать против воли. А теперь прощай, Стеслав. Мне пора уходить, кончилась моя служба и моя неволя. Низкий поклон тебе от меня за свободу. Прощай, демон.

Она отшвырнула в сторону копьё, развернулась и пустила коня вдоль по улице. Стёпка смотрел ей вслед. Проскакав совсем немного, всадница вдруг скомкалась, её очертания смазались, над седлом взвихрился смерч, его сорвало в сторону, он мотнулся над крышами и унёсся в небо легко и свободно, теряя по пути обрывки и клочья. Гнедой уже без седока доскакал до конца улицы, и скрылся из глаз за избами. На середине дороги осталось лежать никому не нужное копьё, столько лет внушавшее страх всей (ну, или почти всей) округе.

А истинный демон Стеслав, которого оказывается никто не может заставить поступать против его воли и которому оказывается не нужны никакие стражи, поскольку он сам себе и защита и страж, стоял посреди пыльной дороги в чужой и незнакомой Проторе, смотрел в небо и понятия не имел, что ему теперь делать и куда идти. Нет, сначала в корчму, это понятно, там дядько Неусвистайло будет ждать, а потом? Если Ванька не у элль-фингов, то где он? И зачем соврал Серафиан? И зачем вообще всё?

И вдруг его словно по голове ударило: А Смакла? А младший слуга? Он-то ведь всё ещё в руках у магов-дознавателей. Вот о ком следует позаботиться в первую очередь. Вот кого надо искать и спасать. Стёпке вдруг стало стыдно. Как он мог забыть?! Как это некуда идти? Очень даже есть куда. Ну, гады, держитесь, я приехал и я очень зол!