Тролль спиной открыл дверь и, согнувшись почти вдвое, выпятился на крыльцо. Весичей он нёс под мышками, как малых детей, хотя они были взрослые и достаточно крупные мужчины. Он положил их на траву и разрезал верёвки огромным засапожным ножом. И тот весич, что был повыше, при виде этого ножа испуганно дёрнулся, бог знает что вообразив. А тролль даже глазом не повёл, сделал дело и опять нож за голенище спрятал.

Морщась и пыхтя, весичи освободились от кляпов (знакомое уже Стёпке действие), отплевались, а затем принялись растирать затёкшие конечности. Спасение пришло неожиданно, и они настороженно и даже с некоторым недоумением вертели растрёпанными головами, никак, видимо, не могли уразуметь, куда подевался пленивший их могучий и ужасный оркимаг.

Пасечник постоял рядом, помолчал да и пошёл к повозке, успокаивать и выпрягать коней. Стёпка остался. Его мучило любопытство, он совсем забыл, что весских дружинников следует опасаться. К тому же, этих, только что освобождённых от пут, опасаться было глупо. Ну что они могли ему сейчас сделать?

Спасённые весичи был молоды, широкоплечи и аккуратно, не по-таёжному бородаты. Оба в кольчужных рубахах до колен, оба без поясов. Отобрал оркимаг у пленников и пояса, и мечи, и прочее оружие, если оно у них имелось.

Тот, что был пониже, чем-то напоминал Купырю. Такое же узкое лицо с прямым носом и быстрыми умными глазами. На лбу у него кровоточила ссадина, под глазом наливался чернотой приличных размеров синяк, заработанный, вероятно, от оркимага. Стёпка сразу понял, что этот весич не из простых дружинников. Из-под кольчуги у него выглядывал узорчатый ворот льняной рубахи, на ногах красовались синие остроносые полусапожки, украшенные по верху серебряными бляшками. И вообще в его движениях, в манере держаться было что-то особенное, что-то привычно гордое.

Второй лицом был кругл и румян, вылитый Алёша Попович. Он сурово хмурил светлые брови и то и дело трогал кончиком языка разбитую нижнюю губу. Одет он был попроще, но не бедно, и на его сильных запястьях Стёпка заметил витые браслеты, тоже, наверное, серебряные.

Весичи сначала молча разглядывали то стоящего перед ними отрока с длинным оркландским мечом на плече, то мнущегося у ворот маленького гоблина со взведённым самострелом, то распрягающего коней угрюмого тролля и гадали, вероятно, каким таким непонятным макаром эта странная троица одолела могучего вражеского мага. И по их недоумевающим лицам Стёпка ясно видел, что они этого не понимают. Он на их месте тоже удивлялся бы. Ну тролль — это ладно, он большой и сильный, но мальчишки-то, пацанята мелкие… «Интересно, будут благодарить за спасение или тоже не обучены спасибы говорить.»

— Кто вы такие есть? — не слишком дружелюбно спросил круглолицый и румяный.

Но второй весич тронул его за рукав и произнёс ясным звучным голосом:

— Благодарим вас сердечно, добрые люди, за избавление от верной погибели. Не ведаю, как и чем вы сумели отпугнуть оркимага, но сделали вы это весьма вовремя. Он уже и железА приготовил и огонь было запалил.

— Зачем? — невольно вырвалось у Стёпки. — Он вас пытать собирался, да?

Дядько Неусвистайло обернулся и застыл, ожидая ответа.

Весич растянул в невесёлой усмешке губы:

— Он нашей кровью хотел колдовство своё чёрное оплатить. Оркимаги по-инакому не умеют. Всегда чужой кровью да муками расплачиваются. Уж и не ведаю, что он собирался сотворить, мыслю, что ничего хорошего… Как тебя величают, отрок с мечом?

— Стеславом меня зовут, — сказал Стёпка. — У ворот Смакла стоит, а это — дядько Неусвистайло. Он пасечник. Он сюда к знакомому завернул по каким-то делам. А так бы мы мимо проехали. Повезло вам.

Весич недоумённо вздёрнул бровь, не понял, кажется, что такое «повезло», но общий смысл уловил и кивнул, соглашаясь. Тролль отвернулся, подхватил коней под уздцы и повёл их в конюшню. Странно он как-то вёл себя, угрюм был непривычно, за хозяина, наверное, переживал.

— Ясновельможный пан вовремя надумал проведать своего знакомца, — громко сказал весич. — Арфелий, пошарь в избе, оружие там наше брошено, шеломы да плащи.

Высокий послушно скрылся в избе, загремел чем-то. Он, судя по всему, был оруженосцем, или как это здесь называется.

— А мы дружинники из передовой сотни воеводы Мстидара, — назвался наконец весич. — Я боярин Всемир, а сей сердитый ратник — мой ближник. Арфелием родители его нарекли.

Арфелий как раз вышел из избы, неся в охапке мечи, шлемы, красные плащи и щиты.

Стёпка кивнул, очень, мол, рад знакомству. Арфелий яростно зыркнул на него, свёл брови, но промолчал, лишь плечами недовольно передёрнул. От Стёпки, видимо, ждали глубокого поклона, а то и коленопреклонения. Он же был отрок безродный, серая кость, а Всемир — знатный боярин. Падать на колени Стёпка, понятное дело, не собирался и безродным холопом себя считать был не согласен. Поэтому недовольство Арфелия было ему до лампочки. А бояре вообще всегда представлялись ему толстыми дядьками в шубах и высоких шапках, и то, что Всемир с такой гордостью назвал себя боярином, его слегка рассмешило.

— Смакла, иди сюда! — позвал он, пряча улыбку. — Оркимагов здесь больше нет.

Гоблин нехотя отклеился от ворот, поразмыслил о чём-то своей лохматой головой и пошёл не к Стёпану, а к повозке. Тоже не хотел весичам кланяться.

Всемир с удивлением разглядывал Стёпку и особенно — меч в его руках.

— Не иначе оркимагов меч, — полувопросительно сказал он.

Стёпка кивнул.

— Шибко торопился супостат, коли даже меч свой прихватить забыл.

— Он его не забывал, — сказал Стёпка. — Он его мне на память оставил.

Вспомнив болезненный удар, он растопырил перед глазами ладонь. На ней не осталось ни следа. Но его всё равно запоздало бросило в жар. Неужели я мог совершить такую убийственную глупость — хватать этот острейший меч голой рукой? Осторожно коснувшись лезвия, он почувствовал, что нажми чуть сильнее — и из порезанного пальца брызнет кровь. Меч был очень острый. И Стёпку из жара бросило в холод. Вот так страж, вот на что способна настоящая магия! Интересно, а болт арбалетный перехватить я смогу?

— На память? — не понял Всемир. — Что-то я не слыхал, чтобы оркимаги по доброй воле со своими мечами расставались.

— Да отобрал я меч у него, — просто сказал Стёпка.

Весичи переглянулись. Арфелий спрятал в аккуратной бородке обидную недоверчивую ухмылку.

— Какие однако воины в Таёжном улусе подрастают, — с насмешкой протянул Всемир, застёгивая поданный Арфелием пояс с мечом в красиво перевитых алыми ремешками ножнах. — От кадушки полторы четвертушки, а уже оркимагов одним хотением обезоруживают. Государю нашему такие ратники шибко сгодились бы… Годов этак через десять. А ясновельможный пан что у оркимага отобрал? Или он из повозки смотрел на твой бой с супостатом?

— А ясновельможный пан, ежели вам интересно, — очень вежливо пояснил Стёпка, — вон той здоровенной оглоблей, что у ворот изрубленная валяется, бил двух рыцарей с кривыми мечами. Если господа весичи подойдут и посмотрят, то они смогут увидеть то, что осталось от этих рыцарей. Их, между прочим, оркимаг сотворил. Забыл, как они называются. Неро… или негро…

— Немороки, — уже без издёвки сказал Всемир. — Мы слышали шум боя, но я не домыслил… Как же тебе, Стеслав, посчастливилось одолеть супостата? Поведай, будь добр. Нам на будущее наука сгодится: оркимагов за Лишаихой ещё предостаточно. И все с мечами.

Стёпка подошёл к крыльцу и сел на ступеньку рядом с боярином. А меч положил на колени. Надоело ему стоять перед весичами, словно ученик перед учителями. Арфелий снова нахмурился, хотел что-то сказать, но терпеливый Всемир остановил его движением руки.

Ужасно хотелось похвастаться и заявить, что да, это он, Стеслав, такой весь из себя сильный и храбрый, одолел оркимага в честном жестоком бою; хотелось показать этим родовитым весичам, что и он не лыком шит, что они, взрослые ратники, не сумели врага победить и даже в плен угодили двое к одному, а он, обычный отрок, и оркимага турнул и меч у него отобрал и весичей из беды выручил. Вот он каков и попробуйте после этого сказать что-нибудь обидное. И никто ведь не одёрнет, никто в обмане не уличит, даже наоборот — и тролль и Смакла всё до последнего слова подтвердят. Но… Но, положа руку на сердце, не Стёпка ведь мага одолел, не Стёпке, выходит, и хвастаться. Страж пусть хвастается, если сможет.

А с другой стороны — и о страже весичам лучше не рассказывать. Мало ли — вдруг завладеть им захотят или чего доброго тоже заподозрят в Стёпке оркландского подсыла.

— Оркимага я не то чтобы одолел, — признался он, помедлив. — Просто он сам сбежал. Заколдовался куда-то, когда я его хотел этим мечом рубануть.

— Но меч-то отобрал? — спросил Всемир.

— Отобрал, — кивнул Стёпка. — Но у вас так не получится.

— Отчего же? — усмехнулся не поверивший ни единому слову Арфелий. — Или мы в сече слабее тебя будем?

— Да демон я, — просто сказал Стёпка, решив не скрывать то, что и так уже все знают. — И то еле устоял. Сначала он меня скрутил, да я вывернуться сумел. Слово нужное вовремя вспомнил.

В общем, хорошо получилось: и о страже не проговорился и не соврал. Демон он и есть демон, на многое способен и многое умеет, что обычным людям не по силам.

Всемир закаменел лицом, а Арфелий отшатнулся и сплёл пальцы в каком-то охранном знаке. Даже странно: тролли и гоблины, помнится, намного спокойнее восприняли его демонское происхождение.

— Отрок говором нездешний, по обличью весич, с оркландским оберегом на шее, — медленно выговорил Всемир, как бы повторяя заученные накрепко слова.

— И с оркландским мечом в руке, — добавил Стёпка, ухмыляясь. Нет, ну надо же! Трёх полных дней он здесь не успел прожить, а его уже все знают, все ищут, всем он нужен. Или такова участь любого демона? Тогда их можно только пожалеть.

— А ты, глянь, ещё и демон, — Всевес покосился на Арфелия и усмехнулся чему-то. — Поди и оберег на шее висит?

— Висит, — признался Стёпка.

— Оркландский?

— Говорят, — Стёпка пожал плечами. — Но я не проверял.

— Славные дела творятся в Таёжном улусе, — проворчал Арфелий.

— Стараемся, — скромно подтвердил Стёпка.

Арфелия аж перекосило и он опять сплёл пальцы. Шибко ему почему-то не нравился спасший его от смерти малолетний демон.

— Ну и что вы теперь со мной делать будете? — спросил Стёпка напрямую, решив не тянуть кота за хвост, потому что видно же было как хочется Арфелию то ли скрутить демона, то ли придушить.

— А и ничего, — Всемир легко поднялся, взял у Арфелия плащ. — Спасибо тебе, демон Стеслав, за избавление и поклон земной, вот и всё. Предки нас, верно, хранят, коли нынче именно тебя на хутор послали. Прости за неверие — времена такие. Враги уже чуть ли не до весских рубежей добрались. Не всякому можно на слово верить.

— Особливо демонам, — проворчал в сторону Арфелий, но Стёпка сделал вид, что не услышал. Он весичам, может, тоже не слишком верил. Были у него на то причины.

К ним подошёл хмурый пасечник. Пчёлы так и вились вокруг его головы, жужжа громко и кровожадно, чувствовали настроение тролля.

— Хозяина, случаем, не застали на хуторе?

— Не видели мы хозяина, — сказал Всемир. — Оркимаг нас уже в пустую избу приволок. На распутье мы с ним… повстречались. Заклятьем обезножил. Иначе бы не дались… — весич смущённо закашлялся. — Не ожидали мы оркимага здесь встретить, по правде говоря. Оплошали.

— Много нынче весичей по нашим дорогам разъезжает, — заметил тролль. — Да толку от того ни на полкедрика.

— А ведомо ли ясновельможному пану, что Оркландский магистрат прибрал уже всё правобережье до самого устья? — спросил Всемир. С троллем он говорил уважительно, как с равным, и видно было, что он побаивается здоровенного пасечника. Да и то, попробуй-ка поговори неуважительно с таким вот великаном, который не только выше тебя на две головы, но и сильнее неведомо во сколько раз. — Без Великой Веси улусам не выстоять. Это даже ваши воеводы признают.

— Воеводы, — проворчал дядько Неусвистайло. — Воеводы наши ещё не то признать готовы, особливо ежели им за это приплатят хорошо.

В ворота вдруг требовательно забарабанили. Смакла мигом выскочил из-за повозки, пристроил взведённый самострел на колоду. Стёпка тоже встал, взялся обеими руками за рукоять меча. «Кто там — враги или друзья?» Врагов он уже не боялся, а друзей здесь у него, вроде бы, не было.

Стук повторился.

— Хозяева! Есть ли кто живой? Повелением весского государя, отворяйте!

Всемир успокаивающе поднял руку.

— То други наши. Арфелий, поди отвори, пока Усмарь ворота не вышиб. Им бы пораньше подоспеть, то-то повеселились бы.

* * *

Арфелий поднял брус, створки ворот распахнулись, и во двор с шумом и лязгом ворвались сверкающие кольчугами и шлемами конные весичи. Стёпке показалось сначала, что их очень много, но присмотревшись, насчитал десятка полтора воинов. У каждого было по два коня, каждый был вооружён с ног до головы, мечи все держали обнажёнными, видимо, всерьёз готовились рубиться с врагами, да вот беда — не осталось для них тут врагов. Им бы и вправду пораньше подоспеть, на часок хотя бы. Обнаружив, что рубить некого, всадники с сожалением убирали оружие, неторопливо спешивались, привязывали коней. На хуторе сразу стало шумно и тесно.

Смакла забрался в повозку. Стёпка просто отошёл в сторонку. У сердитых весичей и кони были свирепые, того и гляди стопчут или лягнут.

Немолодой и очень полный дружинник с растрёпанной бородой грузно спрыгнул с серого в яблоках коня и сразу бросился к боярину. Обнял, ощупал, убедился, что Всемир цел и почти невредим, и лишь после этого снял шлем и вытер взопревший лоб. Всемир, посмеиваясь, рассказывал о своих мытарствах. Толстяк хмурился, яростно дёргал длинный седой ус. Видно было, что ничего весёлого в приключении боярина он не видит. Лицо у него было крупное, шишковатое, всё в шрамах, как будто его на мясорубке прокрутили. Страшноватый дядя, настоящий ветеран. Арфелий стоял рядом, косился порой недобро в Стёпкину сторону.

Прочие дружинники на мальчишек внимания пока не обращали, тролля уважительно обходили стороной. Дядько Неусвистайло же их словно и не замечал. Ходил вокруг повозки, не то подправлял что-то, не то просто для виду по осям обухом топора постукивал.

Весичи вели себя уверенно, ворота прикрыли, осмотрели сараи, амбары, заглянули в избу, один даже на крышу зачем-то взобрался.

В общем, ничего интересного не происходило. Обычная походная суета. Картина Репина «Дружина на привале». То, что весичи всё-таки его настигли, Стёпку нисколько не пугало. Во-первых, у него был меч, во-вторых, у него был страж, а в-третьих, неужели и так не понятно, что он весичам не враг!

Но пока никому не было до него дела. Даже сердитый Арфелий отвернулся. И Стёпка тихонечко отошёл за повозку, сел на бревно у амбарной стены и положил меч на колени. Ему захотелось обстоятельно и без спешки рассмотреть трофей. Всё-таки это был первый в его жизни настоящий меч, не говоря уже о том, что это был первый в его жизни меч, честно добытый в настоящем смертельном бою. Ванес от зависти позеленеет, честное слово.

Меч был классный. Чудо что за меч. Стёпка его только сейчас по-настоящему увидел. Потому что раньше ему просто не до того было. А теперь увидел и восхитился, и душа его преисполнилась восторгом. И захотелось закричать, как тот нетопырь: «мой! мой! мой!». Он в холодном оружии совсем не разбирался, но всё равно сразу сообразил, что в руках у него не простая железяка. Оно и не удивительно — оркимаг происхождения был явно насквозь благородного и уж, конечно, имел возможность приобрести себе достойное оружие. Не исключено даже, что меч этот был сделан для него на заказ.

Обоюдоострый светлый клинок шириной пальца в два и длиной на глаз чуть больше метра, был упруг и звонок. Стёпка не сомневался, что если воткнуть его между брёвен и навалиться всем весом, то он согнётся, но не сломается. Правда, пробовать ему не хотелось. Потому что — а вдруг всё же сломается. Всю жизнь потом себя клясть будешь.

Выточенная из чего-то прочного и слегка шершавого рукоять лежала в ладони так удобно и привычно, словно её нарочно для Стёпки подгоняли. В навершии, там, где она расходилась резным трилистником, в неё был вставлен чёрный огранённый камень величиной с ноготь большого пальца. Что за камень, Стёпка, естественно, определить не мог, но заподозрил, что это не обычное украшение, а нечто вроде магического талисмана для придания оружию необычных свойств. Так сказать, чёрное сердце вражеского меча. Красивый камень. Однако же против стража оказался слабоват.

Крестовина меча, простая, без излишних завитушек, слегка выгибалась вперёд и была сделана так, чтобы надёжно защищать руку. Чтобы как бы ни скользнул меч врага, по пальцам в любом случае не попал.

Стёпка двумя руками поднял меч, вытянул его перед собой и посмотрел, прищурясь, вдоль клинка. Солнечный блик отразился от зеркальной поверхности, сверкнул на острие пронзительной искоркой и растёкся по лезвию расплавленным золотом, ещё раз поразив демона в самое сердце. Кр-р-расота!

А ведь этим самым мечом мне могли отрубить голову, подумалось Степану, и ему сделалось слегка не по себе, и шею неуютно так захолодило как раз там, где могло оказаться место гибельного разреза. Как хорошо жить с неотрубленной головой! Оркимаг сейчас тоже, наверное, радуется тому, что остался в живых. А меч? Что меч? У него таких мечей по стенам замка, небось, несколько десятков развешано. Не обеднеет.

Осталось провести ещё одну проверку, последнюю. Стёпка вытащил из кармана увеличительный кристалл и посмотрел сквозь него на меч, ожидая увидеть… да что угодно! Меч-то был отобран не абы у кого, у колдуна вражеского, имя с фамилией, жаль, узнать не довелось.

Меч был как меч, что Стёпку весьма обрадовало. А то мало ли — вон ятаганы во что превратились… Он спрятал кристалл, поводил мечом из стороны в сторону. Тяжеловатый, но тяжесть не чрезмерная, приятная, делающая удар весомым и неотразимым. Конечно, просто так, играючи, как во время боя получилось, уже не помашешь и никаких особо хитрых приёмов не изобразишь, но ведь было, было! — а значит и повторить при случае можно, если, скажем, опять враги какие-нибудь нарисуются. Рубануть бы что-нибудь, размахнуться бы от души — и х-хэк! Только не сейчас, а попозже, когда народу чужого вокруг поменьше будет. Эх, а ещё и того, между прочим, жаль, что оркимаг, испаряясь, ножны оставить не догадался! Убить его за это мало, честное слово!..

— А подай-ко ты, отроче, этот меч мне!

Стёпка отвлёкся от мечтаний, поднял голову. Перед ним стоял осанистый дружинник, немолодой уже, с широким загорелым лицом и густой бородой с проседью. Он требовательно тянул руку в кольчужной полурукавице, не сомневаясь, очевидно, что несмышлёный отрок без промедления отдаст явно не ему принадлежащий меч.

— Негоже мальцам с оружием играться. Того и гляди пальцы посечёшь.

— Это мой меч, — сказал Стёпка, опуская клинок. Ну вот, так и знал, что кто-нибудь на его трофей позарится! Ишь, как уставился, оценил что за чудо у отрока в руках.

— Это оркландский меч, — поправил его дружинник. — И цены немалой. Нут-кось…

Но Стёпка отодвинулся, и протянутая рука схватила пустоту.

— Не озоруй, отроче! — рассердился и без того не слишком весёлый весич. — Этакий меч боярину впору. Не голодранцу таёжному им сучья обрубать. Добром отдай. Воевода тебя за него кедриком одарит.

«Я тому богатырю двух лягушек подарю и еловую шишку пожалую», — очень к месту вспомнилось Стёпке строчка из далёкого детства. Он засмеялся, глядя на хмурое неприятное лицо дружинника.

— Этот меч, дядя, больше кедрика стоит. Да только я его даже боярину вашему не продам. Он мне и самому пригодится.

— Да кто тебя, волчонка, уговаривать будет! — замахнулся дружинник, осерчав не на шутку. Его широкое лицо побагровело от гнева. — Смелые вы здесь чересчур. Попрятались по чащобам…

— У вас не спросили, — огрызнулся Стёпка. — Где хотим, там и прячемся. А коли не нравится — поезжайте в свою Весь, там и хозяйничайте!

Дружинник, всхрапнув, протянул к нему уже обе руки. Хорошо хоть за меч свой не схватился.

— Отойди! — страшно прошипел Смакла, поднимаясь над бортом повозки. Он направил на весича самострел и повторил:

— Отойди, кому говорю! Сей меч Стеслав в бою добыл, и не тебе к нему руки тянуть!

Дружинник отшатнулся было, но увидев, кто ему угрожает, злобно ощерился:

— А вонючий гобль чево тут делает? Да ты, неумыта, смогёшь ли стрелу в живую душу послать?

— В оркимага послал и в тебя, красномордый, сумею, — решительно заявил младший слуга. — Не подходи! Стрельну!

— Пошто шум и свара? — громко спросил, подходя, тот толстый весич, что обнимал Всемира. — Кто позволил гоблю с самострелом играться? Свията, обезоружь мальцов сей же миг, да гляди, руки им не сломи. Боярин хочет потолковать с ними. Похоже, они его от смерти спасли, ежели не брешут.

— Вишь, Склад, какое дело, — пожаловался, ёрничая, весич. — Один застрелить грозится, другой — меч не отдаёт. Боюсь, всей дружиной с ними не совладаем.

Он решительно шагнул к Стёпке.

— Стрельну! — не менее решительно осадил его Смакла. Шутить он был явно не намерен, и Стёпка испугался, что он и вправду всадит стрелу в весича, как недавно всадил в оркимага. Только последствия, понятно, другие будут.

— А и стрельни, — растянул губы в невесёлой улыбке Свията, ещё и хлопнул себя по кольчужной груди. — Тебя мои детишки опосля оченно хвалить будут. Четверо их у меня.

Смакла дрогнул, зыркнул чёрными глазами по сторонам, но самострела не опустил. Стёпка поймал себя на том, что крепко сжимает меч и уже как бы и к бою готов… Он осторожно разжал левую руку, а правую с мечом убрал за спину, от греха подальше. Стрелять в весичей и сражаться с ними нельзя, дураку понятно. Однако и отдавать меч вот так за здорово живёшь он был не намерен. Пусть попробуют отобрать, посмотрим, как у них это получится… А Всемир — неужели не заступится за спасителя?

И вдруг всё на хуторе разом смешалось. У колодца кто-то вскрикнул, шумно плеснула вода, земля как живая дёрнулась и ощутимо ударила по пяткам. В стойлах испуганно заржали лошади, с крыши посыпалась труха.

Склад и Свията оглянулись, с привычной готовностью хватаясь за мечи. Смакла опустил самострел; Стёпка вытянул шею, левая рука опять легла на рукоять, словно он с малых лет с мечом не расставался и много раз попадал в такие передряги, когда защитить тебя может лишь верный клинок.

Дружинники разбегались от колодца так, как будто он вот-вот должен был взорваться. Один споткнулся о брошенную бадейку, упал, но тотчас вскочил и ещё резвее припустил прочь. Лица у всех были испуганные.

Ещё раз тяжело плеснуло, и из колодца рывком высунулось нечто невообразимое. Какая-то бугристая чёрно-зелёная морда с большими жабьими глазами. Почти точь-в-точь такая привиделась Стёпке, когда он заглядывал в колодец перед схваткой с оркимагом. Правильно, выходит, привиделась.

Морда остро зыркнула по сторонам, распахнула широкую зубастую пасть и отвратительно завыла на нестерпимо высокой ноте. С неё ручьями стекала вода, из пасти тянулась длинными нитями пузырчатая слизь. Навес над колодцем не выдержал, затрещал и повалился на землю. Стёпка подумал, что попав под прямые солнечные лучи, морда испугается, съёжится, почернеет и живенько уползёт обратно в своё подземелье. Но морда не испугалась и не уползла. Солнце её нисколько не беспокоило.

С содроганием разглядывая жуткую тварь — ну и мерзость! — Стёпка вспомнил дракончика: неспроста тот от колодца шарахнулся, почуял, видно, что за чудо-юдо в глубине таится. Неужели оно всё время там сидело?

Все уже попрятались. Всемир с Арфелием укрылись за амбаром, пригнулись Склад со Свиятой, упал на дно повозки Смакла, дружинники в основном отступили на задний двор. Стёпка сам не заметил, как очутился рядом с троллем. Дядько Неусвистайло разглядывал чудовище без особой опаски, и Стёпке даже показалось сначала, что тролль сейчас подойдёт к колодцу и ударом кулака запросто загонит морду туда, откуда они вылезла. Но тролль успокаивающе поглаживал гнедого весского коня по вздрагивающей шее и к колодцу не спешил. Наверное, даже для него эта тварь была слишком большой.

— Раскудрит твоё корыто, — вполголоса пробормотал Склад, — Чуяло сердце беду, да дурная голова верить не хотела… Свията, кликни Усмаря, куды он запропал? Извести гада следует, покудова он не выполз.

— Да куды ему супротив такого змея, он ить токмо медовуху хлебать горазд.

— Покличь, говорю!

— Усмарь! — гаркнул Свията. — Отзовись, чародейная твоя сыть!

— Чево глотку надрывашь? — спросил кто-то вполголоса совсем рядом, за сараем. — Аспида привадить хочешь, жисть опостылела?

— Десятник тебя кличет. Изводи змея, да поспешай. Как бы не припоздать.

— Уже изрядно припоздали, — проворчал невидимый Усмарь, — Колонтырься с ним таперича, когда он эвон до каких пор наружу вызверился.

— А ты не хоронись, а службу справляй! — рявкнул Склад. — Ну и мы, оно конечно, подмогнём. Не впервой, поди.

Змей приподнял голову над срубом колодца, мотнул ею из стороны в сторону, и его водянистый взгляд скользнул по Стёпке. Взгляд был омерзительно ощутим. Словно слизью этой тягучей по лицу мазнуло. Бр-р-р!

Усмарь наконец выбрался из-за сарая, встал рядом со Стёпкой и, уставившись на змея, зашевелил губами. Стёпка смотрел сбоку на его бледное горбоносое лицо, на нервно поддёргивающуюся бородку и ему ну никак не верилось, что у этого дружинного чародея получится извести змея. Возможно, воином он был не последним, вон и кольчуга на нём, и шлем, и меч на поясе, но настоящей магической силы, такой, как у Серафиана или, на худой конец, у Стурра, в нём не чувствовалось. Уж слишком Усмарь змея боялся. Не прикрикни десятник, так и сидел бы за сараем, беду пережидая.

Змей моментально учуял угрозу. Он задёргался, завертел головой и плюнул вдруг в Усмаря, издав горлом противный чавкающий звук. Не пригнись чародей с похвальным проворством, смачный плевок угодил бы ему как раз в лицо. Чёрная слизь расплескалась по стене, вспузырилась и окаменела безобразным наростом. Мало удовольствия — получить такой плевок в физиономию. Отдирай потом с волосами и кожей. Да и запах не самый приятный…

Усмарь присел рядом с десятником, отёр широкой ладонью испарину со лба:

— Силён аспид. Взор бы ему отвести.

Склад оглянулся на Свияту:

— Ну-кось, друже, шуруй разом за избу. Пятихвата возьми либо Войка. Покричите там, али как…

Свията хмуро кивнул и побежал, пригибаясь, вдоль сарая к амбару и дальше. Змей плюнул ему вслед, но, кажется, не попал.

Смакла взгромоздил самострел на борт, неторопливо прицелился и спустил тетиву. Стрела попала чудовищу в лоб — и отскочила, как от камня. Змей удара даже не заметил. Даже плюнуть в ответ не почесался. Смакла тихонько ругнулся по гоблински и больше заряжать самострел не стал.

— Дядько Склад, — неожиданно для себя спросил Стёпка. — А что будет, когда змей из колодца выползет?

Десятник покосился на него, пошевелил усами, потом с неохотой выдавил:

— Пожрёт тады нас всех утроба эта ненасытная. И даже оркимагов меч тебя не убережёт.

Вот оно что. Вот, оказывается, чего ради эта морда на белый свет выбирается. Оголодала, под землёй сидючи. И Стёпку сразу неудержимо потянуло на подвиги. В прямом смысле слова потянуло — за шею. Страж заставил его проползти под повозкой, и встать и пойти себе тихонечко мимо ворот и вдоль забора. На него никто не смотрел, его даже, вроде бы, никто и не видел: ни тролль, ни весичи, ни сам змей. А Стёпка ведь не таился, не прятался, на виду у всех шёл. И оставался при этом вроде как невидимым. Это ему страж такое устроил, вот он на какие чудеса способен был. Только ведь Стёпка его сейчас об этом не просил. Подумал просто, что со змеем надо что-то делать. Других-то демонов с оберегами поблизости не наблюдалось, а на Усмаря надежды мало… И ещё он подумал, что не плохо было бы ему победить чудовище на виду у всех, чтобы весичи сразу поняли, какой он сильный и смелый, и не пытались отбирать у него оркимагов меч и даже думать забыли о том, что он может быть вражеским шпионом, подсылом оркландским.

Он спокойно дошёл до колодца и остановился за спиной змея, буквально в двух шагах от него. И змей на такую наглость никак не отреагировал. Его чешуйчатое влажное тело с шипастым хребтом и отвратительной чёрной бахромой по бокам подёргивалось и ёрзало. Змею тесно было в колодце и он выползал наружу, расшатывая брёвна сруба. Глядя на его голову и шею, легко было представить всё остальное. Такой выползет — не только дружину, во всей округе ничего живого не оставит.

Вообще-то на змею это чудище было не очень похоже. Голова, как у зубастой жабы, тело, как у чешуйчатого червя, шипы, как у динозавра. Редкостная мерзость. Понятно почему весичи так резво попрятались, странно, что вообще не разбежались. Вон выглядывают отовсюду, ждут чего-то, а Степана никто и не видит. Ну, будет им сейчас нежданный сюрприз и полное удивление.

Он осторожно шагнул к колодцу, подождал, шагнул ещё. Змей не оглядывался. От него резко пахло болотом и тухлой рыбой — впору нос зажимать! Стёпка смотрел, примериваясь, на бородавчатые ушные пластины, на толстую затылочную кость, на покрытую плесенью чешую. Каждая чешуина была размером с его ладонь. Разрубит ли оркимагов меч такую броню? Пока не попробуешь, не узнаешь.

Он отвёл руку с мечом назад — и замешкался. У этого аспида на спине не было ни одного уязвимого места, сплошная чешуя и шипы. По башке, что ли, звездануть, туда, где кости сходятся… Но рука не поднималась. Живое ведь всё-таки существо, хоть и змей. Больно ему будет, кровь потечёт. А он, если честно, Степану ещё ничего не сделал. Подумаешь, в Усмаря плюнул. А его сразу мечом. Нехорошо получается.

Змея яростно задёргался, взвыл — уай-ыуууз! — чешуя заскрипела, пошла волнами от головы вниз, и огромное тело стало выдавливаться из колодца, как паста из тюбика. Чёрт! Этак он вскоре целиком выползет!

Стёпка задвинул сомнения в самый дальний уголок и хватанул мечом — не слишком умело — прямо по затылку. Меч скользнул по крепкой кости и отскочил вбок, едва не вывернувшись из рук. Слабенький удар получился, даже царапины не осталось. Потому что без азарта ударил, без злости, почти понарошку. Но змей всё равно взвизгнул и стремительно извернулся, намереваясь покончить с подкравшимся врагом.

Стёпка отпрыгнул, упёрся спиной в забор, меч перед собой выставил, и к битве смертельной приготовился, как Иван-крестьянский сын на Калиновом мосту… Змей, однако, нападать не стал. Зашипел обиженно, щёлкнул зубами — и отвернулся.

Стёпка даже слегка опешил. Этот чешуйчатый гад, кажется, принимал его за своего! Стёпке такой поворот не понравился. Он же всё-таки сражаться сюда пришёл, победить чудовище, а не переглядываться с ним. Но что же он мог поделать? Стоял дурак дураком за спиной змея и не знал, каким образом его обратно в колодец загнать. Красивого подвига не получалось. Хорошо хоть весичи его пока не видели.

Они, кстати, тоже не отсиживались и, пока Стёпка мялся, не умея нанести решающий удар, успели подготовиться к отвлекающему манёвру. Кто-то оглушительно свистнул, и два дружинника выскочили из-за избы и бросились к колодцу, громко крича и потрясая копьями.

Змей раскрыл пасть и хищно пригнулся; шипы на хребте встали дыбом, словно шерсть на загривке у собаки.

Стёпка на всякий случай тоже приготовился ударить мечом. Если не сумеют отвлечь весичи, отвлечёт он. Лишь бы только Усмарь не сплоховал.

Чародей был уже наготове. Он вышел из-за повозки и торопливо сотворил руками нечто магическое. Ослепительно-синяя молния с сухим треском вырвалась из его ладоней и, зигзагом распоров воздух, вонзилась прямо в распахнутую пасть.

Дружинники встали, как вкопанные. Усмарь замер с театрально вытянутыми руками. Все смотрели на змея. А тот проглотил молнию и — вот же гад! — даже не поперхнулся для приличия. Ему даже, вроде бы, понравилось! Более того, он после разряда заметно увеличился в размерах. Крупнее стала голова, вытянулись шипы, чешуя утолщилась и приобрела отчётливый металлический блеск. Кошмарное чудовище питалось магией!

Но дошло это, похоже, лишь до Стёпки. Дружинники с ещё большим азартом принялись размахивать копьями — особенно надрывался Свията, — а Усмарь начал плести руками ещё одну молнию.

Что он делает? Неужели не видит, что так змея не одолеть?

«Конхобулл, — сурово произнёс Стёпка вслух, но так, чтобы не услышали весичи. — Я приказываю тебе!»

Он покрепче сжал рукоятку меча, готовясь к жестокой сече… «Размахнулся Иван и отрубил Горынычу его поганую голову».

И не размахнулся. И не отрубил. Потому что всё пошло совсем не так. Сражаться со змеем не пришлось. Мизинец левой руки сам нащупал чёрный камень в навершии и надавил на его грань. Камень с лёгким щелчком повернулся вокруг оси — словно выключатель, — и змей в мгновение ока обрушился в зев колодца. Как будто кто-то под землёй дёрнул его со всей дури за хвост.

Из колодца толчком выплеснуло чёрную воду, потом в глубине тяжко содрогнулось, и колодезный сруб с треском и хрустом обвалился, ломая сам себя. Злая сила схватила брёвна и утянула их внутрь, вслед за змеем. Был колодец, и нету колодца. Остался в земле только безобразный полузасыпанный провал с бурлящей на дне водой.