В обшарпанной парадной висят мертвые почтовые ящики, что разоренные ульи. Чернеют в ящиках узкие прорези. Давно не журжат здесь узорчатыми крылышками газеты, давно не благоухают письма счастливыми вестями. Зато время от времени залетают в узкие прорези всякие счета за коммунальную площадь жизни, за сумрачный свет бытия.

«Мерзавцы! — очкообразный нонконформист Эш вынимает из почтового ящика очередную бумажку. — Вот мерзавцы!» На бумажке крупными буквами было начертано: «Время жить в Петербурге». И нарисована была некая схема, которая сопровождалась следующим комментарием:

Комментарий к схеме объезда Санкт-Петербурга

В связи с проведением праздничных юбилейных мероприятий движение автотранспорта по городу ограничено. Объезд Петербурга организован по автодороге А-120 «Магистральная», которая на своем протяжении пересекает автодороги: М10 «Россия», М11 «Нарва», М18 «Кола», М20 «Псков», а также автодороги А-121 «Санкт-Петербург — 1 мая», А-128 «Санкт-Петербург — Морье», А129 «Санкт-Петербург — Сортавала» и другие территориальные автодороги Ленинградской области.

Государственная инспекция

безопасности дорожного движения

«Вы посмотрите, что эти мерзавцы мне предлагают! — обращается нонконформист Эш к черной штормовке, вошедшей в парадную следом. — Они предлагают мне, коренному петербуржцу, покинуть родину в исторический момент — момент незабываемых торжеств. Когда на родине бедствие — они никуда не разрешают выехать. Когда на родине праздник — они пытаются непременно выпихнуть отсюда. К тому же эти мерзавцы не называют ни одного приличного направления — направляют куда-то на Псков, на Сортавалу, на Колу. Хорошо, что не на Колыму. А главное, что за направление здесь указано — Первое Мая? Где это находится? Я знаю только одно Первое мая — безумный час сатанинского разгула и полета на старых метлах. В общем, намек понятен: они посылают меня к черту! К черту на кулички!»

«Какой же марки, извините, ваша колымага, чтобы добраться до куличек? — черная штормовка неспешно ставит на пол мусорное ведро. — «Тойота», «Мерседес», «Крайслер»?»

«Не морочьте мне голову! — нонконформист Эш подпрыгивает от возмущения. — Никакой колымаги у меня нет! И никогда в жизни не было! Я — почетный газовщик Ленинграда, у меня есть грамота имени Ивана Ивановича Газа!»

«Тогда зачем беспокоиться? — черная штормовка пожимает плечами, подцепляет ведерную дужку и поднимается по вековым ступеням, затоптанным подошвами мира. — Сидите дома, пейте чай, слушайте кукушку».

«Откуда он знает про кукушку?» — холодеет нонконформист Эш. Долгое время он действительно коллекционировал предметы à la russe — цветастые гармошки, суровые лапти из лыка, грустные стихи Рубцова. Даже приобрел по случаю часы с кукушкой, которая выскакивала из резных ставней каждые полчаса. И только недавно почуял, что à la russe — это дурной вкус, этнография нищих и убогих, не имеющая никакой рыночной будущности. Он оптом продал гармошки, лапти и стихи, и только кукушка продолжала выскакивать из резных ставней и куковать, обещая нонконформисту бессмертие. Наконец, на днях он в сердцах расколошматил докучную птицу вместе с дурацким бессмертием. И теперь подумал с содроганием: «Откуда он знает про кукушку? Не иначе — вор и убийца!»

«Извините, уважаемый, вы в какую квартиру направляетесь? — очки нонконформиста отсвечивают глянцем подозрительности, если не страшной догадки. — Часом, не в двенадцатую?»

«В квартиру номер двенадцать плюс один, — гремит где-то наверху мусорное ведро. — К вашей соседке — Софье Казимировне».