Дядя Степа останавливает вращающийся круг звонкого голоса, отрезает ножницами кусочек случайного вскрика и склеивает концы звучащего четверостишия, придавая ему необходимую чистоту: «И чайки кричат под звездой Водолея».

Дом радио на Манежной площади — это лабиринт Минотавра. Как войти, так и выйти отсюда без путеводной нити невозможно. Прямо сидит задумчивым хомячком директор, направо шуршат магнитными записями архивные девушки, налево корреспонденты вьются проворными змейками. Через полчаса все меняется — прямо корреспонденты сидят задумчивыми хомячками, направо магнитные записи вьются проворными змейками, налево директор шуршит архивными девушками.

Но есть в Доме радио одна священная территория — студия дяди Степы. Посреди территории возносится алтарь — монтажный магнитофон эпохи блокадных стихотворений, перед которым молилась еще непокоренная Ольга Берггольц: «Никто не забыт, и ничто не забыто». Вот здесь и вращается тонкий круг победных речей, производственных интервью и душевных откровений.

Восходит к алтарю дяди Степы вездесущий летописец Тройкин, подносит подаяние — последнюю запись с последнего мероприятия, проходившего среди лесов и полей, на быстро развивающейся окраине Петербурга — в крематории печального образа.

Речь Яблочкова на открытии четвертой печи, записанная Тройкиным

Товарищи хм! В старой части города проживает миллион петербуржцев, прозябающих в ветхих и аварийных коммуналках. Эти люди сами не могут решить проблемы своего хм выселения из исторических памятников. Губернатор хм города ничего не делает для того, чтобы наши дорогие хм ветераны и блокадники получили к юбилею по заслугам. Между тем, оптимальное решение существует. Расчеты показывают, что половина городского бюджета тратится впустую. Если эти деньги получит каждая хм ветхая и аварийная семья, то, уверяю вас, она сумеет освободить исторические памятники и снять отдельную хм жилплощадь в лесопарковой зоне. Это будет настоящей хм заботой о здоровье ветеранов и блокадников.

«Нет! — отвергает подаяние дядя Степа. — Это не соответствует праздничному настроению юбилейного народа. Народ — не быдло. Народу хочется настоящих торжеств, с песнями о сверкающем пропеллере, с огнеметами ростральных колонн, с прыжками громового валуна. Послушай, какие дивные стихи сочиняют наши юные дарования в преддверии юбилея».

И снова запускает дядя Степа жизнерадостный круг чистого, звонкого голоса:

И так чист, так звонок этот голос, что немного стыдится Тройкин своего дотошного летописного дела, которое и понадобится-то неизвестно когда, неизвестно кому. А может случиться так, что в будущем потребуется не подлинное, а только светлое прошлое, и тогда все летописные старания пойдут насмарку.