Старухи уже спали, когда в передней раздался звонок.
Лисицын долго ждал, потом услышал голос Варвары. Однако Варвара не сразу открыла ему: от испуга все никак не могла управиться с дверными запорами.
Но вот наконец он вошел, а Варвара попятилась куда-то.
Такой знакомый с детства запах - мяты и ванили. Прежним звуком при его шагах заскрипели половицы. В гостиной те же фикусы. Диван. «Полтавская битва» в позолоченной раме…
- Вовочка! - простонала тетка, выглядывая из соседней комнаты.
Она была в ночном чепце и фланелевом капоте. Казалась маленькой совсем и дряхлой. Протягивала перед собой трясущиеся руки.
Варвара за ее спиной бормотала несуразное:
- Ах-те… Слава тебе… Барыня… Владимир Михайлович…
- Ну, вот я и приехал, - сказал Лисицын, стараясь держаться как можно бодрее.
Тетка обняла его, заплакав. Целовала, гладила. Вся вздрагивала от рыданий.
- За что?… Уж думала я, думала… О боже мой милостивый!.. Вовочка… Ну, как же ты? У Миши сын - преступник! Каторжник простой! Голубчик, Вовочка!.. О господи!..
Тоже вытирая слезы, Варвара подала барыне стакан воды. Жалостно посматривая на Лисицына, вдруг сказала ему:
- А мы вас ожидать уже устали. Ждем почитай два месяца…
Лисицын вскинул на нее пронзительный взгляд. А Капитолина Андреевна сразу же перебила Варвару:
- Да, милый, приходил этот… страх какой, представь: из жандармского. Говорил, что ты, скорей всего, поедешь за границу, только зря поедешь - на границе-то тебя приготовились поймать. А если ты заедешь в Петербург, то, наверно, к нам зайдешь…
Рука Лисицына непроизвольно поднялась, чтобы потрогать бороду. Повисла в воздухе: бороды нет.
- Да ты сядь, голубчик, сядь… Ты что, не ужинал?… - продолжала Капитолина Андреевна. - Говорил, - воскликнула она, - дурак он этакий! - чтобы мы на тебя донесли! На случай, если ты заглянешь в Петербург, чтобы мы - по секрету от тебя живехонько в полицию… На все лады запугивал. К дворянской чести обращался! Что он понимает в чести?! Ах, уж вот - по правде негодяй!..
Лисицын озабоченно смотрел на тетку. А она спустя минуту опять всхлипнула. Лишь теперь заметила его убогую грязноватую поддевку. Ее пальцы ощупывали заношенную ткань.
- Другого у тебя и нет, поди?… Дружочек милый ты, бедняжка мой!..
Затем обе старухи ушли, оставив Лисицына в гостиной.
Вон как все сложилось: жандармы разгадали, куда он устремится. И Глебова потерян след. И паспорт ненадежен. И задерживаться в Петербурге даже лишний час нельзя - его именно здесь подстерегают и ищут.
Откуда-то запахло табаком и нафталином. В гостиную всунулся ворох одежды, за ворохом появилась несшая его Варвара. Потом - тетя Капочка, со вторым ворохом, полегче. Обе принялись раскладывать то, что принесли, по креслам и на ломберном столике.
Эти вещи полвека тому назад принадлежали Евгению Ивановичу Татарцеву. Они составляют одну из драгоценных реликвий тети Капочки. Лисицын помнит, как она их свято бережет.
- Он ростом был с тебя, - сказала она сейчас, чихнув от нафталина. - Выбирай что тебе подходит. Примерь!
Лисицына это растрогало. Брать любой лишний груз ему было не нужно и вовсе некстати. А гардероб покойного Евгения ему казался уж совершенно неподходящим. Но он почувствовал: нельзя пренебречь ее жертвой - тетка будет насмерть обижена.
Среди мундиров и халатов с брандебурами он увидел скромный старомодный пиджачок, отложил его. Кроме того, взял немного пожелтевшего от времени белья да теплую куртку, подбитую мехом.
Когда он сел обратно на диван, Капитолину Андреевну осенило:
- Вовочка, живи у нас! Никуда не будешь выходить. Мы никому не скажем…
- Что вы! Нет, теперь мне в Петербурге - никак.
Уныло потускнев, она понимающе кивнула.
Спохватились, что он, наверно, голоден. Повели его в столовую.
Он неохотно ел, а тетка и Варвара глядели на него вздыхая.
Ударили часы - знакомым голосом, знакомые до каждого пятнышка на циферблате круглые стенные часы. На них уже половина второго.
- Ну, я поел, и надо в путь, - с налетом грусти проговорил Лисицын.
Старухи, обе сразу, заплакали навзрыд. Приговаривали, одна перебивая другую, что он мог бы у них побыть хоть три-четыре дня. Нельзя же так быстро: приехал, и сразу уезжать. Не к чужим пришел. Куда он ночью-то? На что глядя? В кои веки довелось повидаться…
Лисицын отрицательно качал головой.
- Ты что: так прямо - за границу? - спросила тетка.
- Да нет, - ответил он, - я в такое место заберусь, где меня с собаками не сыщешь. Только не тревожьтесь за меня. Все отлично будет!
Еще с мокрыми глазами Капитолина Андреевна принесла из своей спальни шкатулку.
- Возьми, дружок, - сказала она, - это твое. Кроме этого, у меня в банке счет. Останется тебе по завещанию.
В шкатулке были деньги - пачечка сторублевых ассигнаций.
Поблагодарив, он сказал, что здесь слишком много для него. Куда ему столько! И после ее настойчивых просьб согласился взять лишь половину:
- Мне вполне достаточно. Большое, тетя Капочка, спасибо!
Потом он заторопился. Наспех собрав ему чемодан, старухи проводили его до крыльца.
Светлая ночь перед утром стала розовой. Лисицын шел с чемоданом и почему-то ясно ощущал: больше им увидеться не суждено. Печально было на душе, тоскливо, неспокойно. По-настоящему, одна в мире у него родная - тетка. Он корил себя за то, что раньше был к ней невнимателен.
Забывал о ней - особенно в годы, которые он провел в своей лаборатории…
В своей лаборатории!.. Вчера, бродя по городу, он не решился даже и приблизиться к тому кварталу, где когда-то жил и работал. Его многие могли бы, встретив, узнать. А сейчас ему неудержимо захотелось все-таки пойти туда. Взглянуть на прежнее, что там теперь - хоть мельком.
Не взять ли извозчика? Нет, пешком лучше.
Мост с решетчатыми перилами. Как раз мост не разведен. Лисицын перешел через Неву и свернул за угол по знакомой дороге.
Городовой у перекрестка ощупал взглядом раннего прохожего, зевнул от скуки и принялся не спеша закуривать.
Шаги Лисицына все убыстрялись: его подстегивало нетерпение. Вот булочная; за булочной, наискосок, - облезлая вывеска кухмистерской. Все как будто и без перемен. А вот…
За поворотом перед ним открылся наконец тот самый, навсегда ему памятный дом.
Лисицын подбежал, опустил чемодан на тротуар.
В первую минуту ему стало неприятно: дом выглядит, словно здесь и не было пожара, - целехонький и новенький, а на фасаде появились каменные морды львов с кольцами в зубах. У ворот по-прежнему табличка: «Бердников». Бердникову и страховая премия, вероятно, послужила к выгоде.
Лаборатория была вон там, на третьем этаже… седьмое, восьмое и девятое окно от левого угла.
Чего здесь не пережито только! Бесчисленные опыты, бесчисленные месяцы напряжения всех душевных сил. Искания, заботы и тревоги. Муки неудач и радости находок. Мечты, надежды, вера в то, что он идет правильным путем. Горькое крушение надежд…
У Лисицына щемило сердце. Мысли громоздились, рвались на клочья, неслись. Незаметно для себя он начал шепотом разговаривать с собой. Возбужденный, он точно спорил с кем-то; помогал своему монологу жестами. Показывал куда-то вбок обеими руками.
Грохоча колесами, проехала телега: везли овощи в зеленную лавку. А Петербург пока не пробудился.
Всходило солнце. Красным светом озарились стены верхних этажей.
Человек в картузе и поддевке, одиноко стоявший посреди мостовой, опять посмотрел вверх, на окна высокого дома. И вдруг воскликнул:
- Ну нет, как мог ты думать - без разбора всем!.. Этого не будет!