Туман такой густой - домов на другой стороне улицы не видно. Позднее утро, но, словно в сумерки, темно.
До прихода Зоиного поезда осталось сорок пять минут.
Зберовскому хотелось бы приехать на вокзал на паре лошадей, в хорошем экипаже. Однако все попытки наспех где-нибудь нанять их оказались бесполезными. Не удалось найти даже обыкновенной извозчичьей пролетки.
А времени уже - в обрез. И вот он пробирается по городу пешком. Торопится. Под ногами слякоть. Ни мостовых, ни тротуаров в Яропольске нет. Надо то прыгать через лужи, то описывать зигзаги по едва протоптанным среди вязкого месива тропинкам.
Чем ближе миг приезда Зои, тем томительнее нарастает на душе волнение.
Из молочной мглы, окутывающей город, проглядывают отдельные дома, заборы, крыши. Слева выступило двухэтажное здание гимназии. Зберовский прошел мимо. Вскользь мелькнула мысль об инспекторе. Но теперь это не было даже неприятно: это казалось чем-то посторонним, будто вовсе и не относящимся к нему.
Главную улицу города пересекает река - небольшая речонка, единственная, к слову говоря, на весь здешний уезд. И название как бы соответствует ее масштабу. Речку называют: Малахайка. Через Малахайку ведет достаточно ветхий уже бревенчатый мост.
На мосту Зберовскому пришлось посторониться. Навстречу ехала телега, и жидкая грязь, покрывавшая середину моста, брызгала из-под копыт при каждом шаге лошади.
Он шел, почти прижимаясь к перилам. За перилами внизу - серое зеркало воды.
Именно сейчас его остро охватило чувство счастья. Вспомнился Аничков мост в Петербурге. Та Зоя, с которой они стояли под дождем, недосягаемая, милая, бесконечно дорогая, будет тут, с ним рядом, вопреки всему!
Теперь он кинулся вперед еще быстрее. За мостом через квартал - направо в переулок. Отсюда на версту до станции тянется пустырь.
Вокруг точно белая вата. Чернеет лишь дорога с глубоко вдавленными колеями, да и она где-то близко тонет в облачной мгле.
Из тумана донеслось: у вокзала ударили в колокол. Раздался один гулкий удар, потом частая, тихая, будто шепотом, дробь.
Выход поезда с соседнего разъезда! Поезд вот-вот появится на станции!
Зберовский побежал. Пробежав половину пустыря, увидел наконец вокзальные постройки, обогнул их. Тяжело дыша, остановился на мокром дощатом перроне.
Однако долго еще надо было ждать - ходить туда-обратно по перрону, всматриваться в туман за семафором.
А когда поезд пришел, Зберовский уже не выглядел сияющим от счастья. Скорей он был осунувшимся от волнения.
Зою он заметил как-то вдруг. Она уже спустилась с подножки вагона. Она - в распахнутом модном пальто шоколадного цвета, без шляпы, с открытой головой. Волосы ее собраны в пышную прическу. Стоит, вся прежняя и в то же время совершенно новая. Красивая как никогда. Непонятно улыбается. Смотрит в его сторону.
Поцеловать ли ее сразу или это будет слишком дерзко?
Страшась своего душевного движения и изнемогая от него, Зберовский очутился возле Зои. А она протянула руку:
- Ну, здравствуйте же, Гриша!
Он схватил ее руку в обе свои.
Зоя сказала:
- Вы не сердитесь на меня за телеграмму? Я подумала: уж если проезжаю мимо, мы можем повидаться. Поезд стоит здесь целых четверть часа.
- Зоечка, так вы… не в Яропольск?
- Нет, зачем. Я - в Казань.
Зберовский словно стал пониже ростом. Вмиг потускнел. Кивнул - будто соглашается:
- Конечно, я так именно и понял с самого начала. - И голос его дрогнул: - Конечно, что вам делать в Яропольске!..
Она глядела на него внимательно.
- Ну, я прошу вас, Гриша: не надо! - сказала она, немного помолчав, с какой-то особенной сердечностью. - От меня не укроетесь же… я насквозь вас вижу. Только зря это. Напрасно. Честное слово, прошу, очень прошу! Хороший мой, ну - оставьте!
Он продолжал стоять - не то страдающий, не то кажущийся совсем бесчувственным. Зоя взяла его под локоть. Повела вдоль линии вагонов. Говорила:
- Лучше вы послушайте, о чем я буду вам рассказывать. Ради этого я, собственно, и послала вам телеграмму. На Юридических курсах у меня есть близкая подруга Аннушка Благовещенская. Отец ее - профессор в Казани. Может, знаете такого?
Зберовский буркнул:
- Читал его труды. Известный химик.
Зоя объяснила, что Аннушку еще летом постигла беда - сломала себе ногу. Все обошлось благополучно. Аннушка выздоравливает. Живет пока у родителей.
Несколько дней тому назад Зоя получила от нее большое письмо. Теперь она едет к ней погостить в Казань, а затем они вместе вернутся в Петербург. А в письме Аннушки речь шла и о нем, о Грише.
Громко прозвучал удар в колокол: поезду - первый звонок.
- Слушайте же, Гриша, - сказала Зоя. - Мы с Аннушкой давно озабочены вашими делами. Теперь при кафедре ее отца вакантна должность ассистента. По Аннушкиной просьбе профессор Благовещенский согласен взять на эту должность вас. К работе по гидролизу он в принципе доброжелательно относится. Только ждать не может. Если вы - как крайний срок - через неделю не приедете к нему, он будет вынужден пригласить кого-то другого… А Сапогов обещания не сдержит. И Аннушка в этом тоже уверена!
Зберовский шел с низко опущенной головой. Потом вскинул на Зою какой-то странный взгляд. Порозовел, чуть оживившись. Слегка прищурился. На его лбу обозначилась резкая складочка.
Тут и обида, и любовная тоска, и гордость, которая ему не позволяет взять подачку из оттолкнувших его рук.
На тебе и отступись! Нет, не то: она его все же не считает чужим. По-настоящему хочет добра. Или просто жалеет его? Через приятельницу, по знакомству… Как тяжело на душе!..
- Когда вы сможете отсюда выехать? - спросила Зоя.
- Не знаю… - протянул Зберовский.
- Что задерживает вас - гимназия?
- Ну, гимназия-то - черт с ней, предположим!
- Работа с Благовещенским вас не устраивает?
- Наоборот. Очень даже устраивает.
- Так когда вас ждать в Казани?
- Не знаю…
Зоя покосилась на него:
- Вам не хочется там встретиться со мной?
Вот это было главное, что сейчас могло решить колебания Зберовского. Зоя зовет ехать следом за ней! Ничто еще не потеряно!
Мысль о том, будто место ассистента он получит как подачку, по протекции и, может быть, из жалости, у него теперь сама собой отошла на задний план.
Да, он бросит Яропольск и поедет к Благовещенскому! Завтра же сделает это. Университет в Казани - великолепная химическая школа!
Беспокойным движением он зачем-то сунул руки в карманы. Наткнулся на смятый конверт. Не сжег записку. Нужно было сжечь…
«Я на тебя твердо полагаюсь, Гриша…»
А поезду ударили второй звонок.
Они остановились у ее вагона. Зберовский упорно молчал. Зоя почувствовала: он смотрит на нее грустными-грустными глазами.
- Не капризничайте, милый. Поезжайте! - тихо сказала она.
Голова его медленно качнулась: нет.
- Ну почему?
- Я не могу пока покинуть Яропольск, - прошептал он. - Это было бы ужасно с моей стороны!
- Гриша, почему - ужасно?
- Получится, будто я испугался, скрылся… Мерзко получится. Да просто подведу. Нельзя. Вы не знаете, Зоечка…
Он закусил губу и отвернулся.
Она легонько толкнула его:
- Гриша! О чем вы говорите?
Он - глядя себе под ноги:
- Вопрос чести. Дело политическое, нелегальное…
- Вы разве связаны с политикой?…
Снова бьют в колокол: раз, два и три. Уже третий звонок!
Разговор оборвался. Она вздохнула.
Зберовский, весь подавшись к ней, умоляющим голосом воскликнул:
- Зоечка!..
Свисток кондуктора. С чайником в руке к вагонам пробежал последний пассажир. Впереди загудел паровоз.
Взгляд Зои ясно ответил: опять вы за свое! Ведь я просила вас - оставьте, не касайтесь этого, пожалуйста.
Один уже, он понуро стоял возле самого поезда.
Зоя свесилась с вагонной подножки и поцеловала его в лоб.
А вагон вместе с ней уже тронулся с места - скрипя, поворачиваются под ним стальные колеса. Быстрее, еще быстрее. Перед Зберовским прошел ее вагон, прошел другой вагон…
И тут он ринулся за поездом вдогонку. Надо крикнуть ей, как ему одиноко без нее, до чего холодно на сердце и что он понять не может, какая страшная ошибка мешает ей увидеть всю глубину его любви.
Но поезд обогнал его.
Промелькнула и последняя площадка с традиционным красным огоньком.
Огонек уплыл куда-то вдаль и уже растворился в сизом тумане.