В госпитале кончили разносить обед. Когда санитары еще громыхали грязной посудой, складывая ее на подносы, к Зберовскому подошел старший врач.
- Пообедали, прапорщик, уже? А как себя чувствуете? - начал он и сразу озабоченно объявил: - К вам приехал посетитель. Из министерства торговли и промышленности, профессор Сапогов.
- Георгий Евгеньевич? - изумился Зберовский. - Где он? Да просите же его сюда скорее!
Врач оглядел палату - слегка поморщился: белье не первой свежести, на тумбочках хлебные крошки.
- Профессор сейчас в моем кабинете. Быть может, вам удобнее туда пройти, там с ним побеседовать…
Георгий Евгеньевич Сапогов поднялся навстречу бывшему ученику. По-отечески обнял его:
- Вот он, вояка! Ну, здравствуйте, здравствуйте, мой дорогой!
Тут же, объясняя свой визит, он сказал, что в Москве он по делу на два дня и - в качестве живого ответа на письмо - сам явился в госпиталь.
Они уселись один против другого. Минутное смущение Зберовского прошло. А Сапогов улыбался ему еще теплее, чем раньше, - мудрой и ласковой стариковской улыбкой. Проговорил как-то по-домашнему:
- Рассказывайте же о себе, дружок! Давайте по порядку все.
Пришлось слегка коснуться Яропольска и гимназии. Сапогов сочувственно кивал. Потом Зберовский спохватился, вспомнив:
- Георгий Евгеньевич, а про Лисицына-то что-нибудь вы слышали?
- Про Лисицына? Какого? А-а, да-да, ну еще бы! Так что же про него?
- Да он жив был, а мы его погибшим считали! Понимаете, его видел в Сибири один мой товарищ-студент, революционер… Понимаете, Лисицын с каторги бежал. Мой товарищ помог ему побег устроить…
- Да что вы говорите! А когда? Недавно?
- Нет, давно… Узнал я позже, - а побег был летом, так, пожалуй, девятьсот двенадцатого года.
- Помилуйте! Где же он сейчас? Как с синтезом его успехи?
Зберовский пожал плечами:
- Вот этого не могу сказать… не знаю.
И перечислил все ему известные подробности. Назвал такие факты: под чужой фамилией - фамилия была Поярков - Лисицын поездом уехал в Петербург. Но в Петербург почему-то не приехал. По крайней мере, те его друзья, с которыми Лисицын должен был увидеться тотчас по приезде, с тех пор вообще ничего не слышали о нем.
- А синтез? - воскликнул Георгий Евгеньевич. - Хоть какие-нибудь намеки о химии процесса не прояснились? Вашему товарищу Лисицын дал что-либо понять, быть может?
Зберовский отрицательно покачал головой.
Сапогов достал из кармана блокнот:
- Вы сказали, под фамилией Поярков? - и записал себе: «Поярков».
Он считает дело чрезвычайным. Он примет меры, чтобы разыскать Лисицына распоряжением правительства. Все может статься: был в тюрьме, теперь освободили, но человек беспомощен и болен, например. Ах, только эта ужасная разруха… До чего же трудно, и какое множество правительственных актов тонет где-то в безднах без последствий! Правительство постановляет - страна бездействует, если не противодействует. Люди будто потеряли чувство долга…
- Доверительно вам говорю: Россия в страшном положении! - Понизив голос, профессор перешел на шепот. - Промышленность, цивилизация, культура - все под угрозой… Эти левые, особенно большевики, толкают государство к краху.
Он заметил настороженный взгляд Зберовского, но истолковал его настороженность как вполне законную тревогу. Григорий же Иванович, путаясь в противоречиях, твердо сознавал одно: ему неприятно слышать от профессора именно те самые слова, что говорит Хозарцев.
- А момент требует действий! - продолжал Сапогов. - Идет война, которую необходимо завершить победой. А воевать - это вам не митинг. Короче говоря, что я вам расписываю, - сами знаете!
Чуть покраснев, Григорий Иванович потупился. Деликатно, удобно ли будет затеять с профессором спор? Однако и молчать кажется нечестным.
Не поднимая глаз, он тихо произнес:
- О войне я по-другому думаю. Она - тяжелый крест. Здесь у меня точка зрения вполне определенная!..
- В вас я не сомневаюсь, дружок… - сказал с благожелательностью Сапогов. Достал золотые часы, мельком взглянул на них, снова сунул в карман. - Так, значит, пойдем дальше, обсудим ваше письмецо. Оно меня порадовало очень! В Германии теперь гидролиз древесины стал немаловажной отраслью промышленности. Вы это слыхали, вероятно. Полученную из дерева глюкозу они сбраживают и перегоняют в спирт, в горючее для автомобилей, авиации. Для нас бы в нынешней разрухе, если наладить на заводах хоть что-нибудь подобное…
Между тем, Зберовский то облокотится о стол, то снимет локти. Несколько раз порывался перебить профессора.
А Сапогов предложил ему срочно взяться за устройство двух - на первый случай - маленьких гидролизных заводов возле Петрограда. Бензин из Баку привозить становится труднее с каждым днем. Теперешнее производство спирта сокращено и дальше сокращается из-за нехватки хлеба и картофеля. Однако надобность в горючем для моторов велика. Оно нужно для фронта, а в еще большей степени и внутри страны. Временное правительство («Только об этом никому - ни звука, это вам можно доверить: вы - фронтовой офицер»), - Временное правительство в недалеком будущем должно всерьез сосредоточить силы для борьбы с большевистскими Советами. Броневики, аэропланы… А специалистов по гидролизу в России немного.
- Лабораторию в университете вам дадим. Почетное дело. Начало блестящей карьеры для химика!
Будто превозмогая боль, Зберовский медленно поднялся на ноги. Это же черт знает что он слышит! От кого? Взять такую мирную вещь, как получение глюкозы из дерева, и ухитриться поставить ее в арсенал истребительных средств!
В первую минуту, точно растерявшись, он часто-часто заморгал, а потом воскликнул:
- Нет, не берусь я, Георгий Евгеньевич. Тут я не могу быть вам полезным!..
Весь его вид выражал возмущение. И странно, что Сапогов не понял либо не заметил этого. Профессор сидел, перелистывая свой блокнот.
- Скромничаете? Пустяки! - проговорил он ободряющим тоном. - Вначале вам придется наскоро проделать цикл лабораторных опытов…
А Зберовского как бы лихорадило. Лаборатория в университете… Цикл опытов… Представится ли в жизни еще подобная возможность? Все это - вот-вот, стоит руку протянуть!
Он с неприязнью смотрел на Сапогова. Его мысли стремительно бежали кривым, иезуитским ходом, вообще не свойственным ему. Если Сапогов потерял в его глазах прежний ореол прогрессивного ученого, то отсюда еще ничего не следует. Вступать с ним в пререкания излишне. А отказываться от своей мечты смешно. Можно согласиться - принять лабораторию; сознательно замедлить заводское производство спирта, а опыты в лаборатории вести в том направлении, как хочется, - работать над превращением древесины в крахмал.
Сделать так? Или это будет скверно выглядеть?
Нельзя! Любой обман - всегда пятно на совести…
- Хорошо, - вдруг сказал Зберовский. - Хорошо, я согласен!
Сапогов закрыл блокнот. Снова одарил Зберовского ласковой улыбкой:
- И отлично, мой дружок! И колебаться было нечего.
Тут же, взяв шляпу, он встал. Извинился, что больше не располагает временем. Пожелал здоровья, попрощался:
- Ну, до скорой встречи в Петрограде! Не надо провожать меня, бог с вами, что вы…
«Для борьбы с большевистскими Советами…»
Когда остался один, Зберовский схватился за голову. Ужаснулся тому, что случилось. С кем рядом он себя поставил? Хуже всякого корниловского мятежа: обдуманная подготовка кровавой полицейской акции - броневики, аэропланы против своих же, русских людей! Объективный факт: согласился, зная цель, - и здесь не оправдаешься перед собой малыми успехами со спиртом и крупными благими побуждениями! Как после этого людям взглянешь в глаза? Что скажешь хотя бы Осадчему?…
Ненавидя себя, он кинулся по коридору вдогонку за профессором. Хромая и подпрыгивая, стуча палкой по паркету, выбежал на лестницу. Перегнулся через перила - где-то внизу еще мелькнула серая шляпа Сапогова.
- Георгий Евгеньевич! - закричал Зберовский сверху - крик гулким эхом отдался в лестничной клетке. - Георгий Евгеньевич, я отказываюсь! И близко быть не хочу! Я не участник в вашем замысле! Не желаю я! Георгий Евгеньевич…
Но Сапогов вряд ли его услышал. Дверь внизу уже давно захлопнулась. На улице зарокотал автомобиль.