— А как же твоя философия насчет смирительной рубашки? Тебе ведь раньше камеры хватало…

Он улыбнулся.

— Не хватило, как видишь…

Мы подходили к заводу, и уже замаячил впереди стеклянный кубик проходной, когда навстречу нам шагнул Васька Бехтерь с фирменными очками в руке.

— Почему у тебя рожа целая? — испуганным шепотом спросил он Гришу.

На меня он даже не смотрел.

— Два раза тебе повторять? — с угрозой осведомился я. — Кому было сказано, чтобы ты мне больше не попадался?

Похоже, Бехтерь не понял ни слова и среагировал только на голос.

— Минька! — в страхе проговорил он, тыча в Гришу очками. — Почему у него рожа целая?

— В чем дело, Бехтерь? — начиная злиться, процедил я.

— Минька, клянусь! — Бехтерь чуть не плача ударил себя очками в грудь. — Я же его вчера ночью встретил!.. Я же его вчера… Синяки же должны были остаться!

Но тут я так посмотрел на него, что Бехтерь попятился и пошел, пошел, то и дело оглядываясь и налетая на людей.

— Вот идиот! — сказал я. — И не пьяный вроде… Интересно, что это у него за работа такая? Полчетвертого уже, обед у всех давно кончился, а он гуляет…

Я повернулся к Грише и увидел, что смуглое лицо моего квартиранта бледно, а губы сложены в безнадежную грустную улыбку.

— Так, — сказал я. — С ним все ясно. А с тобой что?

— Знаешь, Минька… — через силу выговорил он. — Я, пожалуй, от тебя съеду…

— Съедешь с квартиры? — изумился я. — А чего это ты вдруг?

— Нашли меня, Минька, — с тоской сказал Гриша Прахов. — Ты не волнуйся — тебя не тронут… не имеют права… В общем… прости, если что не так.

— Да он что, заразный, что ли? — взорвался я, имея в виду Бехтеря. — Сначала он бредил, теперь — ты!..

Сгоряча я сказал что-то очень похожее на правду.

— Людмила! — ахнул Гриша. — У нее же отгулы! Ее же сегодня в цехе не будет!..

Он кинулся в сторону, противоположную проходной, и я еле успел поймать его за руку.

— Ты куда?

— К ней!

— Куда к ней? Хочешь, чтобы прогул тебе записали?

Скрутил я его, довел до стеклянного строения и силой затолкал в вертушку проходной. Оказавшись на территории завода, Гриша перестал буянить и притих.

— Да ведь она же к родственникам уехала! — вспомнил он вдруг. — Ну, тогда все…

Опустил голову и молча побрел к цеху. Ничего не понимаю. Только что был парень как парень — и вот на тебе! Того и гляди снова себя инопланетянином объявит!

И Сталевара в тот день с нами не было. Собирался в область Сталевар — к теще на блины, и заранее колдовал со сменами, переходя из одной в другую и набирая отгулы…

А Гриша продолжал меня удивлять. Мы и раньше знали, что парень он старательный, но в этот раз он самого себя перехлестнул. Уж до того отчаянно гонял листы, что даже рассердил Старого Петра.

— Ты что один корячишься? — заворчал на Гришу Старый Петр. — Видишь же, какую плиту режем! Ее вдвоем вести надо… Почему Васю не подождал? В последний раз, что ли, работаешь?..

Гриша растроганно поглядел на него и ничего не ответил. Передышки он себе в тот день не давал. Кончится пакет — хватает чайник и бежит на прокатный стан за газировкой. Если и случалось ему присесть на минутку — уставится и смотрит. На меня, на бригадира, на Старого Петра… Даже на пресс. И не шелохнется, пока не окликнешь его. Только в одну сторону он не взглянул ни разу — вверх, где вместо Люськи ездила в кабине мостового крана толстая тетка с кислым сердитым лицом.

— Ты не заболел, Гриня? Может, тебя у мастера отпросить? Иди домой, а утром врача вызовешь…

Гриша с признательностью глядел на Валерку и молча качал головой. Бехтерь, скотина!.. Чем же он его так достал, хотел бы я знать! «Почему у тебя рожа целая…» Угроза? В том-то и дело, что нет! Не угрожают с таким ошарашенным видом…

Стеклянные чердаки в полукруглой крыше засинели, потом стали черными. Смена кончилась.

Я даже не заметил, как и куда Гриша исчез. Когда выбрался из душевой, на шкафчике его уже висел замок. Поспрашивал ребят, и мне сказали, что Гриша оделся и ушел. Я хотел было на него обидеться (раз Люськи нет — думал, вместе домой пойдем), как вдруг увидел, что из замочка торчит ключ. И что-то сразу мне стало во по себе. Вот в чем дело: Гриша ничего никогда не забывает — недаром мне мать все уши прожужжала о его аккуратности. И если он оставил ключ нарочно…

Я отомкнул шкафчик, открыл дверцу и в непонятной тревоге уставился на образцовое Гришино хозяйство. Роба, двойные брезентовые рукавицы, ботинки, полотенце, мыльница, мочалка в целлофановом пакете… Все на месте, всему свой крючок, своя полочка… В уголке вчетверо сложенная влажная тряпка — уходя, Гриша тщательно протер шкафчик изнутри и снаружи.

Домой я возвращался почти бегом.

— Мать, Гриша пришел? — крикнул я с порога, но увидел ее лицо и осекся. — Что случилось, мать?

— Ой, не знаю, Минька… — еле проговорила она, кутаясь в шаль, как в ознобе. — Что-то Мухтар весь вечер не по-хорошему воет…

Тут, точно в подтверждение ее слов, пес завыл. Вой действительно был нехорош — такой же, каким Мухтар встретил Гришу три месяца назад.

Я сорвал с себя пиджак и, отшвырнув его, выбежал из дому.

— Осторожнее там, с Бехтерем! — умоляюще крикнула мне вслед мать, но я уже был на улице.

Обвел меня Бехтерь, обвел, как хотел! Испуганным прикинулся, голову заморочил, ерунды наплел… Значит, не ерунда это была! Значит, что-то они с Гришей знали такое, что я не знал! Ну, все, Бехтерь! Если ты его хоть пальцем сегодня тронешь — уезжай из города, Бехтерь! Уезжай от греха подальше!..

На полпути к заводу вспомнил, что пропуск у меня остался в кармане пиджака. А, черт! Тогда придется напрямик, через сквер… Вот будет номер, если дыру замуровали — собирались ведь замуровать…

Шел второй час ночи, и сквер был пуст. Вдалеке на моей скамейке с крупно вырезанным словом «НАТАША» кто-то спал. Гриша? Все может быть. На вокзале он уже ночевал — теперь вот в сквере… «Съеду с квартиры…» Чем же я его обидел, а?.. Впрочем, это был не Гриша. На моей скамейке под ослепительным, растворяющим темноту фонарем спал дядя Коля — сосед, тот, что когда-то сложил нам печку.

Я свернул с аллеи на тропинку, ведущую к заводской стене, и остановился. Кажется, я успел вовремя — Гришу еще ждали. За высоким кустом самочинно разросшейся смородины спиной ко мне стоял какой-то человек. Он явно следил за проломом. Караулишь, да? Ну, я тебе сейчас покараулю!

Но тут, услышав мои шаги, человек беспокойно шевельнулся, и я перестал понимать, что происходит. В кустах смородины, наблюдая за дырой в стене, стоял — кто бы вы думали? — Гриша Прахов.

— Ну и какого черта ты здесь делаешь? — подойдя, негромко спросил я.

Гриша Прахов оглянулся и посмотрел на меня с вежливым удивлением.

— Простите?..

Я обомлел. Серого, льющегося со стороны аллеи полусвета вполне хватало, чтобы высветить Гришино лицо и положить на него тени. Но передо мной стоял не Гриша. Этот человек не притворялся — он в самом деле видел меня впервые. И одет он был по-другому: строгий серый костюм, белая рубашка, галстук…

— Извиняюсь… — ошарашенно пробормотал я. — Обознался.

Двинувшись к пролому, я краем глаза зацепил второго, одетого точно так же. Этот лепился у стены, чуть поодаль. Возле самой дыры я нарочно споткнулся, выиграв таким образом пару секунд, и успел разглядеть, что левый глаз у него заплыл, бровь чем-то заклеена, а губа распухла. И тем не менее ошибки быть не могло, у этого, второго, тоже было Гришино лицо, только сильно побитое.

Видно, я крепко был ошеломлен, потому что опомнился, лишь налетев на смутно белеющую в темноте груду штакетника. Справа чернела громада строящегося пролета, впереди пылали желтоватым светом окна и открытые ворота листопрокатного.

В смятении я оглянулся на еле различимую в серой стене дыру. С кем я сейчас встретился? Что еще за оборотни к нам заявились? Кто они? Что им здесь нужно в два часа ночи?

И тут в памяти всплыли недавние Гришины слова, да так ясно, будто он вдруг оказался рядом и снова их произнес:

— Нашли меня, Минька…

Словно тоненький яркий лучик прорвался внезапно в мою бедную голову. Странная истерика в «Витязе», вечная Гришина боязнь лишний раз высунуть нос на улицу, осторожные расспросы о том, легко ли найти скрывающегося человека, — все теперь стремительно вязалось одно к одному, превращаясь в пугающую правду.

Вот он кого боялся — не Бехтеря, что ему Бехтерь! Понятно… Все понятно! Искали, нашли и приехали сводить какие-то старые счеты…

Но почему ж они так похожи-то?.. Родственники?.. А говорил, родственников у него нет… Или, может, национальность южная — все на одно лицо… Какая, к черту, национальность — Гришка ведь русский!..

Паспорт! Меня аж пошатнуло, когда я о нем вспомнил. Настоящий, не краденый!.. Неужели все-таки Гриша в чем-то замешан? Шалопай, ах, шалопай! Три месяца молчал, не мог подойти, объяснить по-человечески: так, мол, и так… Да за него бы вся бригада поручилась!..

А что ж это я стою? Гриша-то еще на территории, раз караулят его!

Эта мысль сорвала меня с моста и толкнула к цеху.

Господи, как я обрадовался, когда увидел, что на первом прессе за «хвостового» работает Сталевар!

— Ну-ка, потрудись, — оказал он, отдавая ключ размечающему. — Это опять ко мне…

Сталевар был сильно чем-то озабочен. Подойдя, вынул ив клешнеобразной рукавицы крепкую корявую пятерню и протянул для рукопожатия, которое мы почему-то не разрывали до самого конца нашего короткого разговора.

— С чего это Гриша уезжать надумал? — хмуро спросил Сталевар.

— Уезжать? Куда?

— Откуда ж я знаю? — с досадой сказал он. — Прибежал среди ночи, попрощался… Я так и понял, что уезжает.

И снова меня мороз продрал вдоль хребта, когда я услышал это «попрощался». Да кто же они такие? Что им от него надо? Может, охрану к дыре вызвать с первой проходной?

— А когда он здесь был? Давно?

— Да только что. Минут пять, не больше.

— А куда пошел? Не помнишь? Ну, хоть в какую сторону?

— Не заметил я, Минька, — виновато сказал Сталевар. — Но он где-то здесь, далеко от цеха уйти не мог…

Рукопожатие наше разомкнулось, и я, ничего не объясняя, устремился мимо участка отгрузки к открытым воротам. Оказавшись снаружи, приостановился, давая глазам снова привыкнуть к темноте.

Где же он околачивался вое это время? Хотя понятно… Увидел возле первой проходной родные лица и вернулся. Побежал ко второй проходной — там то же самое. Сунулся туда, сюда, а выходы все перекрыты…

Додумать я не успел, потому что увидел Гришу. Это был точно он — я узнал со спины его куртку: черную, с желтым клином — вместе покупали, с первой его получки… Опустив голову, Гриша брел к дыре.

— Гриша! — что было силы заорал я, но сзади мощно ворчал и погромыхивал цех. Кроме того, Гриша был слишком далеко — желтый клин маячил уже возле смутно белеющей груды штакетника, а потом и вовсе пропал за черной коробкой недостроенного пролета.

Я кинулся вдогонку, но тут же вынужден был перейти на быстрый шаг. Бегать ночью по территории завода да еще вблизи строящегося цеха — в два часа обезножишь.

Ничего, ребята, ничего… Кто вы такие, мы выясним потом. А Гришу я вам так просто не отдам, вы об этом и думать забудьте!..

Возле груды штакетника я задержался и вытянул из нее рейку. Ладно, если их всего двое. Только ведь там может быть и третий — в кустах, для страховки…

Я выбежал из-за недостроенного пролета и увидел, что опоздал: Гриша Прахов на моих глазах нагнул голову и шагнул в пролом.