1

Небесное тело потому и назвали Кремлёвским метеоритом, что рухнуло оно прямёхонько на Кремль. Шлёп! — и Кремль стал симпатичным кратером диаметром около километра и глубиной метров двести, который немедленно заполнился грунтовыми водами.

И как тут реагировать? Ведь глупо — упал камень, срыл к едрене фене крепость, которую без малого сто лет боялся весь мир. И главное — виноватых нет. Сумятица и разброд умов и лёгкая дрожь в коленках: ну как и на нас кирпич нечаянно упадёт?

В народе, между тем, всеобщее ликование образовалось. Это и понятно: кто у нас Москву любит? А правительство кто уважает? Короче, похороны были — три гармони порвали на радостях. Единственное, что омрачало всеобщее ликование, — президент в это время за границей был. Вернулся на следующий день, по телевизору выступил. Буду краток, сказал, нам всем сильно досталось, но мы не свернём. И, кстати, насчёт пресловутого третьего срока: не дождётесь.

Поди, догадайся, кому он «не дождётесь» сказал. Но прозвучало многообещающе.

Потом самое весёлое началось. Приходит американский консул в наш МИД и — ноту протеста: по какому это полному праву нас оставили без связи с Вашингтоном? Наши говорят: это, видимо, неполадки вообще, потому что мы тоже не можем связаться с нашим посольством в Соединённых Штатах. И, кстати, с Южной Америкой тоже никакой связи.

Начали разбираться. Но как-то всё вообще не заладилось, потому что спутники вдруг попадали все на Землю-матушку, тоже кое-где шуму понаделав, и МКС треклятая тоже на связь не выходила.

И тут приходит весть с Сахалина. Типа, в море выросла до неба хрустальная стена, и ни конца ей не видно, ни края. Потом Камчатка рапортует: кердык, большей половины полуострова нет, скрыта хрустальной стеной, связь с материком отсутствует, Чукотка не отвечает… Магадан тревогу объявил: большая часть Колымского нагорья пропала. Опять же и с Запада тревожная информация поступать стала: дескать, куда-то делось больше половины Исландии, и непонятная стеклоподобная хрень образовалась вдоль Тихого океана…

Знающие люди прикинули так и эдак, и оказалось, что остались мы в восточном полушарии одни-одинёшеньки, потому как западное полушарие исчезло. То есть не то, чтобы совсем исчезло, но будто сплющилась Земля, как блин, и наше полушарие здесь оказалось, а ихнее — там, на реверсе. И заодно оттяпало у нас Чукотку и почти всю Камчатку.

Президент сказал, что мы этого так не оставим, будем бороться за выдачу наших исконных территорий, за воссоединение семей и вообще — за географию. Остальной мир не то чтобы поддержал, но и возражать не стал — вся взрывоопасная мусульманская братия тут осталась, с нами, а Европе не очень-то хотелось, чтобы моджахеды себе других врагов искали.

Вообще, всплыло столько геополитических проблем, что все мигом забыли и про астероид, и про другое полушарие. Как говорится — не до жиру. А тут ещё Антарктида таять стала… И Китай что-то заговорил о проблеме перенаселения… И тайга, оказывается, сильно поредела и перестаёт быть «лёгкими» планеты… И проблема пресной воды остро встала… Верные симптомы того, что по-латыни называется konecus svetus…

Словом, началось.

 

2

Из толчка Опарыш вышел со всеми признаками напряжённой мыслительной деятельности: испарина, блуждающий взгляд и расстёгнутая ширинка. Митя спросил:

— Чего, Андрюха, ветер встречный был?

Время было десять часов, вся бригада собралась на кухне попить чайку и поотгадывать кроссворд.

Чай в ремонтно-механических мастерских пили много и часто, весело переругиваясь и перемывая кости всем — от присутствующих работяг до президента страны. Нынче повезло — Митя привёз с исторической родины газету двадцатилетней давности, а в газете оказался неразгаданный кроссворд. Коллектив очень любил вставлять в клеточки разные буквы, и радовались, как дети, если ответы сходились. Когда буквы не совпадали, Лёха, в прошлом филолог-недоучка, выискивал ошибки. Ошибки были такими идиотскими, что Игорю, сварщику, вписывать ответы больше не разрешали. Лёха прочитал:

— Римский военный и политический деятель, участвовавший в подавлении восстания Спартака.

— Андрюха знает, — Митя опять обратился к Андрею: — Андрюха, кто Спартака одолел?

Опарыш затравленно посмотрел на Волокотина.

— Куль его знает. Может, «Торпедо»?

Если шутка про ветер в толчке просто всех рассмешила, то сейчас бригада со стульев упала.

— Ты с дуба рухнул, малахольный? — послышался чей-то голос. — Это Марк Лициний Красе! В качестве претора в семьдесят первом году до нашей эры он подавил восстание Спартака. За несметные сокровища имел прозвище Богатый…

Все посмотрели на Андрюху. Андрюха смотрел на ширинку. Ширинка продолжала вещать, будто с листа читала.

В кухню вошёл Гардин, недовольным взглядом окинул присутствующих, налил воды и стал медленно пить. Никто не шелохнулся, а непонятный голос всё болтал про Красса, Каталину и Помпея, про стяжательство Марка Лициния и первый триумвират.

— Радио, что ли, слушаете? — спросил мастер. Никто не ответил.

— Развели тут ликбез, — проворчал Гардин и вышел. Мастера Гардина за глаза звали жуйлом мохнорылым. Ну, жуйло и жуйло, как ещё называть? Порой, конечно, вариации случались, Игорь в основном придумывал: то куйланом, то пархатиком назовёт. А все и рады, потому что одинаково обзывать даже самого неприятного человека надоедает.

Неприятным он был по нескольким причинам. Во-первых, заставлял работать. То есть не то чтобы заставлял — на то разнарядка есть, когда сварщику говорят, что варить, кузнецу — что ковать, токарю — что точить, а слесарю — по какому адресу идти. Просто труд в мастерских был поставлен как-то нерационально и от балды: где прорыв — туда и работать надо. А вследствие этого дёргали рабочих с места на место, а это не способствует уважительному отношению. И, главное, даст Гардин работу, а сам стоит над тобой, контролирует. Будто без него не ясно, как шов варить, как фланец точить, как буксу заменить. Гардина понять можно было — недогляд способствовал расхищению мелкой фурнитуры, которая за забором уходила по сходной цене. Это была ревность — сам Гардин на стороне шабашить не мог, ибо квалификация у него была мелкая: слесарем он был третьего разряда, а сварщиком — вообще второго.

Оклад у мохнорылого был вдвое больше бугра (который пахал по шестому плюс надбавки), но шабашки, то есть нелегальный производственный бизнес, тоже уважал. И делал. Придёт, скажем, к токарю, и говорит:

— Надо выточить то-то и то-то, просверлить здесь… Вот, короче, чертёж, сам разберёшься.

Попробуй не выточи. Запалит потом на мелочи, премии лишит, а на голом тарифе месяц и одному не прожить, чего уж про семью говорить? Короче, не любили Гардина.

Вернёмся на кухню.

Мужики очухались. Сварщик потребовал ответа:

— Это кто здесь такой умный, клёпаная тётя?!

— Куль знает… — Опарыш не знал, куда деваться.

— Сам ты куль! — обиделся кто-то в штанах. — Ширинку застегни, сквозит!

— Мобильник купил? — спросил Вовка. Опарыш испуганно замотал головой.

— Эм-пэ-три плеер?

— Да это он! — Андрюха кивнул вниз.

— Кто?

— Ну… этот… Бен…

И Андрюха рассказал, что пошёл отлить и как-то чересчур энергично встряхнул своего дружка. Тот возьми и скажи:

— Ссы, не ссы, а последняя капля всё равно в трусы.

— Чего? — не понял Андрюха.

— Не тряси, говорят, голова кружится. Вот и познакомились…

— Ты что, свой куль Беном называешь? — удивлению Игоря, казалось, нет предела. — Типа, разговариваешь с ним?

— От куля слышу, — ответил Бен. — Сам, поди, тоже разговариваешь со своим.

— А ты вообще замолчи! — обиделся Игорь. — Не хватало мне ещё с кулями разговаривать.

Сварщик задумался.

— Тем более — с чужими… — добавил он. Однако спора не получилось — прибежал бугор.

— Вы тут чего, блидло, расселись? Гардин, сука, меня за вас клепать будет?

Бугру исполнилось шестьдесят, и любого другого пенсионера давно бы уже попросили освободить место, но уж больно специалистом был хорошим Сан Палыч. Он работал с восемнадцати лет, прекрасно знал ремонтно-механическое производство, имел широкое представление практически обо всех технологических процессах, и, если разобраться, Гардин в мастерских был человеком лишним — бугор его заменял. Другое дело, что мохнорылый работал на предприятии с семьдесят мохнатого года, кто ж его погонит?

Палыч был абсолютно уверен, что в случае его смерти или увольнения жизнь в РММ остановится. Так и говорил: «Что без меня делать будете? Кто работать станет?» Впахивать, как папе Карло, и впрямь никому особенно не хотелось, и все работы производились бригадой как-то с ленцой, будто во сне. Но ведь производились же! А бугор летал, как электровеник, взваливал на себя какие-то тяжести, ругал остальных, что не делают, как он, и всё пытался выяснить, как бы эти работнички выполняли план при Советском Союзе? Однажды Лёха рискнул заметить, что внеплановое хозяйство подрывает экономику. У бугра чуть приступ не случился. Он заорал, что на кулю видал всю эту экономику с Чубайсом и президентом, и посмотрел бы, как они поднимали бы на горбу чугунные ванны на пятый этаж. Стоит заметить, что Палыч очень гордился падением с сороковой отметки, когда сломал себе руку и нос. Перелом носа практически всегда сопровождается повреждением основания черепа, а сие влечёт за собой если не обязательные психические отклонения, то по крайней мере резкую смену настроения. Зная об этом, Лёха решил не усугублять: кто его знает, бугра? Возьмёт да и ломом огреет в самый неподходящий момент…

Словом, спорить с бугром никто не хотел и не любил — крику много, а удовольствия ноль. Все встали и отправились по рабочим местам: Игорь с Волокотиным тянули отопление в депо, Лёха ковал какую-то поибень китайскую, Оскар точил сгоны перед отпуском, а Вовка с Опарышем и бугром варили регистры: все переезды «Промжелдортранса» за лето собирались перевести на электроотопление. Через минуту всё уже вертелось, сверкало, стучало и скрежетало, и все забыли, что куль у Андрюхи носит английское имя. Почти все. Андрюха то и дело вздрагивал, слушая бормотание Бена, что надо спецовку не на голую задницу напяливать, а хотя бы трусы поддевать…

 

3

У Лёхи было странное хобби — он сочинял истории. Коллеги смотрели на это снисходительно — ну, мается человек дурью, вместо чтобы водку пить. Однако когда кузнецу вручили литературную премию, Игорь сказал:

— Ты, Лёха, не волнуйся, мы с Опарышем тебя теперь крышевать начнём. Сюжеты подбрасывать станем, только пиши. А гонорары вместе пропивать будем.

Кузнец только отшучивался и грозил, мол, если не перестанешь подкалывать, напишу книгу про бригаду и положительного героя оставлю только одного — себя. Нет: ещё Лена будет положительная, и Оскар. А остальные все быдлищами предстанут, а сварщик с мохнорылым — ещё и пархатиками!

Игорь заржал:

— Ах ты, ишак хорезмский! Хрень всякую про нас пишет, а бабки себе гребёт.

На это Лёха назвал Игоря куйланом нестандартным, и все были довольны: коллеги — что Лёха вовсе не такой культурный, какими должны быть писатели, а кузнец — что коллектив считает его не писателем, а своим парнем.

Однажды ему позвонили. Голосом лауреата более крутой литературной премии кузнеца пригласили в составе делегации молодых и перспективных авторов навестить Сами-Знаете-Кого.

— У меня ребёнок маленький, — пытался отбрыкаться Лёха.

— У меня тоже, — ответствовал более крутой лауреат. — Был когда-то маленький. Это временно. А Сами-Знаете-Кто — навсегда.

— Не понял? — растерялся кузнец.

— Память, говорю, навсегда останется. Алексей, не валяйте дурака — билеты на самолёт оплачены в обе стороны, номер забронирован. Привет супруге.

Пришла по факсу бумага на имя генерала, мол, так и так, уважаемый генеральный директор «Промжелдортранса», на вашем предприятии работает простым кузнецом светоч отечественной и мировой словесности, которого кровь из носу хочет видеть Президент Всея Великия и Федеративный Руси Владимир свет Владимирович, Красно Солнышко и податель благ. Нижайше бьём челом: отпустите холопа своего Олешку пред светлы очи Гаранта Конституции, не то… и далее неразборчиво. Вызвал генерал кузнеца и говорит:

— Ты почто боярыню обидел? То есть как смеешь отказываться от чести быть расстрелянным за баней в самом Ново-Огарёве?! Воротись, поклонися рыбке… то есть лауреату более крутой премии… А Владимиру Владимировичу скажешь: Ваше Президентское Величество, холоп я нерадивый с Урала, работаю на «Промжелдортрансе». «Промжелдортранс»: по шпалам в горний мир!

Мужики оборжались:

— Тепловоз, тепловоз новый проси! Генерал тебя лично на нём катать будет до дому!

— И путя проложит!

— А мохнорылый будет у тебя на посылках!

Лёха обиделся:

— Вам бы лишь бы помудить.

— Не ссы в карман, с получки тазик купим! Ты там Вовке-Большому привет передавай от РММ, скажи: цалуем в уста сахарные! — сказал Опарыш. Нахватается вечно где-то.

Андрюху тут же заклеймили как гомосека и погнали прочь. А кузнецу велели погладить собачку и сильно президента не бить, а так только — для проформы. Чтобы знал, кто его гребёт и кормит.

Ночью, видимо, от переживаний, Лёхе приснился президент:

— Давайте, молодой человек, не будем сопли жевать. Говорите — чего вам нужно?

Лёха сказал:

— Дайте миллион! — потом подумал и добавил: — Десять.

— Чего? — Владимир Владимирович искренне удивился. Лёха понял, что продешевил.

— Ещё хочу издательский дом «Амфора», — поторопился добавить он. Видя, что президент записывает, сказал уже медленнее: — И «Эксмо», и «ACT» — для друзей. И два локомотива. И новые коньки.

— Недурно. А как насчёт: «Никогда и ничего не просите»?

— Но вы же иначе не догадаетесь, — развёл кузнец руками. И проснулся.

Наяву же всё вышло совсем не так. Сначала молодые литераторы — и Лёха особенно — жаловались на нерадивых читателей, мол, не читают, подлецы. Уставший от внешней политики Владимир Владимирович обещал наказать виновных. Воодушевлённые, молодые писатели тут же предложили свои услуги в рамках госзаказа: о контрразведчиках писать, о светлом будущем, о трудной работе правительства и законодательного собрания… Они забыли, что тут же в углу сиротливо жались журналисты, которые лизоблюдства терпеть не могут. Увидев себя вечером в новостях, Лёха понял, что влип. Теперь никто ему уже не поверит: ни братья-писатели, ни сволочи-читатели. Продался режиму за бочку варенья и корзину печенья! И все это видели!

Утешало одно: памятуя о странном ночном видении, кузнец успел отловить президента во время прощального рукопожатия.

— Владимир Владимирович, у меня к вам просьба.

— Слушаю вас.

— Мне бы… кхм… Короче, мне нужно десять миллионов. Если президент и удивился, то виду не подал.

— В каких купюрах? — поинтересовался он. По спине кузнеца потекла холодная капля.

— В тысячных, — выдавил Лёха.

— В какой гостинице живёте? Когда возвращаетесь домой? Поездом, самолётом?..

Кузнец отвечал чётко, почти односложно. Он не особо верил в успех авантюры, но шаг уже сделан, нужно было идти до конца.

— С вами свяжутся, — закончил Владимир Владимирович. — Прощайте.

— Ага, — Лёха почесал затылок, а потом вспомнил и крикнул: — Привет вам от РММ.

Утром в номер постучали. На пороге стояли два агента Смита.

— Ой, — ноги кузнеца подогнулись.

— Это вам, — в руки Лёхе перекочевали два красивых больших кейса. — Вот конверт. Внутри код от замка. Счастливого пути, — и агенты испарились, оставив кузнеца недоумевать с конвертом в зубах.

Денег оказалось даже больше, чем рассчитывал Лёха. Но при этом они ничего не стоили.

 

4

— И какого-такого ты долларами взял? — отчитывал Игорь Лёху. На работу кузнец явился с этими двумя кейсами, каждый в пуд весом, и обо всём поведал радостно гогочущей бригаде. — Не мог еврами?

— Так откуда ж я знал, что он в баксах даст?

— Яснее надо формулировать, быдла.

— Да, наклепали тебя, — вставил Митя.

— А ты вообще молчи, клёпаный папуас. Иди вон, сынка своего, Опарыша воспитывай. Но президент наш и впрямь жлоб.

Сколько там, говоришь? — сварщик, несмотря на такой облом, был в прекрасном расположении духа. Наверное, по той причине, что наклепали не его.

— Десять миллионов американских долларов, тысячными купюрами.

— Клепать мой нюх, не мог он вас до метеорита этого кипучего пригласить?

Да, было обидно. Что называется: видит око, да зуб неймёт. Стоило Америке исчезнуть с лица земли, и тут же выяснилось, что цена ей — доллар, простая бумажка. И хоть настриги ты этих долларов вагон, стоить они не будут ничего.

— Хоть подкоп рой, — глубокомысленно изрёк Оскар.

Игорёк с Лёхой посмотрели на токаря. Взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Когда до Оскара дошло, о чём подумали эти двое, он озабоченно спросил:

— Вы что, мужики, йобу дались?

 

5

Ставок сварщика в мастерских числилось две, и одну из них уже десять лет занимал Игорь. Трудно найти на карте место, где бы не побывал Игорёк: и в Томске, и в Кзыл-Орде, и в Пржевальске, и в Кожевниково, и в Колпашево, и в Евпатории, и в Питере, и даже один раз в Чебаркуле. И везде с ним что-то случалось, одних армейских приключений хватило бы на тысячу и одну ночь. Однако, при всём своём хвастовстве и браваде, Игорь был действительно классный специалист и шабашил круглый год.

Место же второго сварщика было проклято. Как-то за год сменилось три человека, пока не пришёл Вовка, но и он испортился буквально за тот же год.

Первый, по фамилии Пахмелкин, был высокомерным. Ходил в отутюженной робе, часто умывался, а уж прямые свои обязанности выполнял с таким видом, будто его смертельно оскорбили. Гордяк его гребёт, говорил Игорь. Кроме того, Пахмелкину не хватило дедовщины в армии, и он захотел ввести её в цехе, а первой жертвой ошибочно выбрал кузнеца. Кузнец с виду был увалень, слова худого не услышишь, свирепостью характера тоже не отличался, вот и решил Пахмелкин взять его в оборот. А Лёха взял да и послал его. Сварщик попробовал силовое давление, но, опять же, не учёл разницу в весовой категории, был аккуратно, но сильно бит, обиделся и через месяц подал на расчёт.

Пока искали замену, в сварщики пошёл слесарь Мишка. Варил он, вроде, сносно, работы не боялся (даже пословица после него осталась: «Куль не лезет — не зазор»), но несколько раз спалился по пьяной лавочке, и ему тоже пришлось уволиться.

Пахмелкин привёл Жеку. Этот деятель оказался наркоманом, но узнали об этом поздно. Жека занял денег у всех, загнал налево метров сорок сварочного кабеля, на пару с Опарышем как будто потерял складную дюралевую лестницу, практически новую, и склепался в неизвестном направлении. А потом Гардин пригласил Вовку — тот приходился каким-то троюродным родственником его зятю.

Вовка дело знал отлично, варил все стыки, в любых положениях и в любую погоду. А что нудноват был — так не замуж брали, на работу. У него была иная проблема — ему ничего не шло впрок.

Деньги спускал мигом, причём на всякую ерунду, и большую часть времени жил чуть ли не впроголодь. Получит зарплату, начнёт всех пивом угощать, дисков напокупает, монитор у компьютера поменяет, мобильник крутой купит. А где предыдущий? Проклепал где-то…

Однажды зашёл в душ и стал мужиков снимать на встроенную цифровую камеру, да ещё и с выходом в Интернет. От Волокотина, что ли, заразился? Ведь в другом месте убили бы за такие выходки. Попробовали объяснить, что в мужском коллективе так шутить не годится. Полез в бутылку — почему? Попробуй, объясни человеку элементарные вещи. Нигде ведь не записано, что снимать голых мужиков на цифровое видео — аморально. А намедни вообще общагу на уши поставил: караоке в три часа ночи запел — куда это годится? Не впрок ему этические ценности, накопленные человечеством за всю его шарообразную историю. И как следствие — никаких сдерживающих факторов.

Короче, Вовка идею подкопа не мог осознать и потому воспринял в штыки:

— Я ничего копать не буду.

— Значит, не в доле, — сказал Игорь.

— А ты в доле? — удивился Вовка.

— Я всегда в доле, — уточнил старший сварщик.

— А почему?

— Потому что понты не колочу и впрягаюсь!

А идея была простая — прокопать Землю насквозь, вылезти в Америке, затариться на все десять мультов, вернуться, всё продать и навариться раз в тридцать.

— Каждому почти по тридцатке мультов нашими! — подзадоривал Игорь.

— Но бабки-то Лёхины… — возражал Вовка.

— Ты чего дурочку включаешь? — Игорь уже еле сдерживался.

— Вова, заткнись, пожалуйста, — сказала Лена. Она получала меньше всех и была остро заинтересована в успехе предприятия.

Деньги, конечно, принадлежали Лёхе, но с другой стороны — на кой они ему, если их потратить нельзя? Редким артефактом доллары станут не меньше чем за тысячу лет, когда Соединённые Штаты станут мифической страной, в которой жили гигантские обезьяны, киборги и люди, летающие верхом на ветре, так что продавать доллары сейчас по курсу двадцать четыре к одному смысла не имеет — не купит никто. А подкоп — хоть какой-то шанс выйти на пенсию не по инвалидности, а по богатству.

 

6

На военном совете присутствовали Оскар, Игорь с Вовкой, Лена, Лёха и Опарыш с Волокотиным. Бугра отправили на подённые работы к главному бухгалтеру, так что о грядущем калыме он пока не подозревал.

Что касается подёнщины, то мастерские с подачи Гардина давно батрачили на управление. Кран потечёт или решётка на окно требуется, полностью поменять санфаянс, сварить гараж — этим занимались славные труженики тыла. Причём батракам, как правило, если и перепадало что-то, то не более сотняги на рыло. Видимо, предполагалось, что это производственная необходимость или жест доброй воли слесарей, сварщиков и прочих специалистов. Специалисты матюкались и шли на подёнщину, потому что в «Промжелдортрансе» всё-таки было чуть получше, чем на остальных предприятиях, и терять это место как-то не хотелось.

Когда-то начальники вполне мило уживались с подчинёнными, потому что сами бок о бок с ними работали, с низов начинали. И Гардин, и главный инженер, и даже генерал. Как им откажешь? Делаешь, надеешься, что отплатят добром (или деньгами, на худой конец). Но они, едва приподнявшись, зазнались, начали качать права, и выяснилось, что вся любовь и взаимное доверие — мираж.

Но обидно было даже не то, что начальство забыло, с кем начинало трудовой путь. Бог с ними, не очень-то и хотелось. Больше всего напрягало, что они хозяевами себя считали. Звери алчные, пиявицы ненасытные… Ладно, если они казённый материал на себя расходовали, топливом подотчётным личный транспорт заправляли, но ведь они и рабочих использовали, будто те их собственность. А мохнорылый ещё и глумится: не хотите, мол, как хотите, за воротами желающих полно.

Разумеется, чтобы как-то компенсировать моральные страдания, рабочие потихоньку тащили с предприятия всё, что можно тащить с пользой и, по возможности, без палева. Ведь всякому требуется либо печку на участок сварить, либо оградку на кладбище. Можно было, конечно, и официально: написать заяву на имя генерала, мол, отец родной, позволь сани изготовить из списанного материала. Генерал подпишет, мастер подсчитает, сколько обрезков труб и прочего материала ты набрал на эти сани, сколько времени на изготовление потратил, электричества сколько сгорело, а также электродов, потом экономист обсчитает, и получится, что проще было купить эти сани в магазине — геморрою меньше. Или тырить, что экономически выгоднее (если не поймают). А если попадёшься — тут уж десять лет расстрела через повешение. В смысле, лишат премии, и получишь ты голый тариф, то есть в три раза меньше, чем со всеми надбавками. Выбирай, как говорится, но осторожно, но выбирай. Риск — благородное дело.

Давно бы уже все свалили отсюда: и Игорь, и Лена, и даже кузнец, которому, в принципе, всё было нормально — его, как писателя, холили и лелеяли. Но некуда было. Где ещё такие дешёвые путёвки в санаторий? Где оплачивают билеты на поезд? Где на протезирование зубов полторы тысячи выдают? Где, в конце концов, так легко можно тырить краны, электроды, стекло и металл? И вот теперь, с десятью миллионами, можно было послать всех на куль и уехать жить на Французскую Ривьеру…

— Не люблю я французов, — сказал Игорь. — Самая поганая нация.

— Почему? — удивились все.

— Да вообще ублюдки они и пархатики, и не поеду я во Францию.

— Он Кзыл-Орду купит, — предположил кузнец.

— Не, лучше Колпашево, — захихикал Волокотин.

— Вот позорище-то, — Лена с неодобрением посмотрела на сварщика. — Ты хоть одного француза видел?

Игорь, разумеется, не видел ни одного, но у него был аргумент убойной силы:

— Они Пушкина убили!

Всем разу вспомнилось лермонтовское «На смерть поэта», особенно строки про Дантеса: «…и слышно было до рассвета, как ликовал француз».

— Ладно, с недвижимостью потом определимся, — отрезал Оскар. — Вы решайте, где копать будем.

Сначала все предложили: в кузнице, но Лёха вполне аргументированно доказал, что сие глупо и недальновидно. Во-первых, кузня не запирается, а во-вторых, молот вибрирует, и туннель обрушится к едрене фене. Зато сварочный пост идеально подходит — под разметочным столом плиты керамические выломать аккуратно, и под ними копать. Вовка сначала выёживался, мол, не дам, но Игорь так на него посмотрел… Чтобы не откладывать дела в долгий ящик, тут же эти плиты выломали.

— Теперь надо установить очерёдность, — предложил Лёха.

— Какая очерёдность? — Игорёк навис над Волокотиным. — Сынок, вам с Андрюхой калым: прокопаете сто метров — и можете домой идти.

— А на хрена мне это надо? — обиделся Митя. — Вы придумали — вы и копайте.

— А чего это ты такой дерзкий стал, дяденьку не уважаешь?

— Не буду я копать, Игорёчек, чего ты пристал.

Стали выяснять, кто всё же подписывается на авантюру. Оказалось, народу немного: Игорь, Лёха, Оскар и Лена. Опарыш тоже был не прочь, но его злокозненный уд заявил:

— Ничего у вас не выйдет.

— Как это?

— Даже если вам повезёт и вас не засыплет землёй — а вас засыплет, потому что вы не знаете, как грунт укрепить, — так вот, даже если вам повезёт, и вы будете в день выкапывать по пять метров, в чём лично я тоже сомневаюсь, потому что грунт неоднороден, и вы запросто можете угодить в карстовую воронку, или в шахту калийную провалиться, или даже в подземное озеро, за год вы прокопаете тоннель глубиной не более полутора километров…

Все замолчали.

— Сейчас как дам под яйца, — сказал Игорь.

— А чего я сказал-то? — испугался уд. — Хотите — копайте, я ж не против.

 

7

С тех пор, как Бен обрёл голос, Андрей как-то заробел, начал избегать компании, даже в домино резаться перестал. Бен категорически воспротивился подобному образу жизни. Он так и заявил:

— Житие такое свинское есть!

Не то чтобы куль стал исполняющим обязанности ума, чести и совести, но окаянный отросток слова в простоте не давал сказать: всё ему здравствуйте-простите да пожалуйста-мерси, а уж о рукоблудии и вовсе речи быть не могло — запалит, гад! Андрюшка даже прыщами пошёл от острой сексуальной недостаточности.

Ещё уд придумал какую-то сублимацию, благодаря которой, оказывается, все мысли о гребле можно трансформировать (как у Бена только язык поворачивался такие слова выговаривать?!) в полезную энергию.

— Как это? — спросил Андрей.

Оказалось, что сублимация — это как пар. Можно его просто выпустить, а можно с пользой, то есть всякий раз, когда Андрюхе хотелось кому-нибудь присунуть, Бен велел ему заняться делом: например, крестом вышивать или лобзиком выпиливать.

— А может, лучше с пользой? — взмолился Опарыш, когда в очередной раз был приведён буквально за куль в музей для духовного роста.

— Андрюшенька, это и есть польза. Ты же столько энергии вхолостую тратил!

— Так это что — мне теперь только самостоятельно?

— Я говорю — сублимация, а не другое слово.

— А если я жениться захочу?

— Су! Бли! Ма! Ци! Я! Рано тебе ещё жениться.

Всё, в общем, оказалось не так страшно, и даже полезно: Бен вымуштровал Опарыша настолько, что тот вполне сносно мог шить, варить, вязать, крутить гайки и ревизировать кран-буксы. Оказывается, руки сами знают, что делать… эй-эй, СУБЛИМАЦИЯ, вам говорят!

Впрочем, дальше мелкой моторики дело не шло. На выставках Андрей надолго застывал перед обнажённой натурой, в библиотеках брал почему-то «Playboy» и прочую специализированную литературу по данной тематике, самый серьёзный фильм, который он посмотрел, был «Калигула» итальянского режиссёра Тинто Брасса. А уж во сне… Что Опарыш видел во сне, говорить мы не будем, но по утрам Бен выглядел не самым лучшим образом и обиженно молчал до самого завтрака.

Разумеется, лучше лопатой работать, чем сублимацией заниматься. И обо всяком меньше думаешь, и Бен молчит в тряпочку.

Коллеги на Андрюху не особенно обращали внимание. Чёрствость их душевная проистекала вовсе не из-за презрения к говорящему уду, нет! Андрей бы здорово удивился, если бы узнал, что бригада втихомолку гордится Беном. Просто работы по рытью тоннеля шли немного не так, как планировали «бурильщики». Прямо скажем — куль Андрюхин как в воду смотрел: земля постоянно осыпалась, так что Игорю с Лёхой пришлось выдумывать специальный бандаж для укрепления стенок. На это уходила масса времени и материала, а так как металл тибрили казённый, требовалась осторожность и чувство меры, чтобы не спалиться раньше времени. Да ещё и копать приходилось.

То есть, конечно, копал Андрюха, но лучше бы «бурильщики» сами это делали. Опарыш без устали колупал землю, однако неловко и очень медленно. Ведро грунта в десять минут — это очень плохо даже для слесаря. Игорь изматерился на Андрюху аж до хрипоты: и кампучийцем клёпанным его называл, и сидором лохмоногим, и даже волокотинское ругательство вспомнил — туибень, с ударением на «у».

Дошло до того, что сварщик с психу едва не уволил Опарыша без выходного пособия, но смертоубийство удалось предотвратить силами кузнеца и прачки.

— Кто копать будет, клепать ту Люсю? — спросили они у Игоря.

— Да лучше вообще не копать, чем вот так вот!

— Так ты и не копаешь, — сказала Лена. — Америка глубоко.

— Да мне вообще насрать на вашу Америку!

— Жопа устанет, на Америку-то срать, — улыбнулся кузнец.

— Ну и любитесь, как хотите! — Игорь плюнул и ушёл пить чай.

Конечно, бурение продвигалось медленно, и напряжённость в коллективе от этого возрастала, тем более что Волокотин и Бен каждый день так или иначе упоминали о бесплотных надеждах попасть в Америку сквозь землю.

— Если рассуждать логически, — глубокомысленно заметил окаянный отросток, — если вы начали копать, то подобная мысль наверняка пришла в голову и там, наверху…

Все посмотрели на Андрюху.

— Я не его имел в виду, — сказал Бен и продолжил: — С наибольшей долей вероятности можно утверждать, что руководство нашей страны поручило уже шахтёрам и нефтяникам задание пробиться на ту сторону земного шара… то есть диска.

Самое обидное — он, скорей всего, был прав. Но заговорщики уповали на то, что нигде о попытках воссоединиться с западным полушарием не говорилось. В основном все пытались просверлить небесную твердь, по счастью — безуспешно.

В общем, казалось, вся идея пошла прахом. И в этот тяжёлый час всю бригаду, кроме Оскара и Лёхи, отправили в командировку.

 

8

Самое противное — это когда нет работы. Вроде как зазря хлеб ешь. Умом, конечно, понимаешь: копейки платят, за эти деньги только и можно, что ни куля не делать, но уж больно советское прошлое в нас глубоко засело. Нам солнца не надо — нам партия светит, нам хлеба не надо — работать давай!

Лёха, конечно, не был трудолюбивым. Если можно клепать вола, почему бы и нет? Но сидеть целыми днями без дела и перебирать домино надоедает быстрей, чем самая муторная и однообразная работа.

Можно, конечно, и с Леной на кухне посидеть, в шашки поиграть, с Оскаром покурить… но у Оскара и Лены работа есть постоянно, а у кузнеца — нет. И в последнее время какая-то дурацкая: кашпо всякие делать в управление. Вот когда Лёха в депо работал, занятие всегда находилось: и башмаки править привозили, и втулки закаливать, и трос рубить… промышленная ковка нравилась ему гораздо больше художественной. Чувствовалось, что ты нужен кому-то, что без тебя дело может остановиться, жизнь вообще острее казалась. А все эти загибулины и выгибоны для декорирования интерьера — это с жиру беситься.

Наконец, когда Лёху совсем задрало перебирать домино и гонять чаи, он решил сам лезть в туннель. Но не тут-то было. Заглянув в колодец, кузнец присвистнул и позвал Оскара. Вместе они опустили в недра лампу-переноску, насколько хватило кабеля, но дна не обнаружили. Конечно, переноска была короткая, шесть метров, и света от неё было шиш да маленько, но мужики заподозрили неладное и позвонили на рудник, Игорю.

Тот послал всех на куль.

— Мы тут клад нашли, не отвлекайте! — сказал он.

— Какой клад, у нас туннель провалился! — заорал Лёха.

— Куль с ним. Не до вас сейчас! — Игорёк отключился.

— Клад? — Оскар закурил. — Цветмет, что ли?

Недалеко от эстакады, по которой бригада тянула трубопровод, рудниковские бульдозеры производили планировку местности. Захламленный пустырь возле солеотвалов разровняли, и по этой площадке Игорек попёрся в раздевалку, за сигаретами. Правда, до сигарет он так и не дошёл — споткнулся и упал, едва не пропахав носом землю. Поминая клепаную тётю и всех ишаков Хорезма, Игорь обернулся, дабы разглядеть, обо что чуть не упал, и увидел изогнутую буквой зю железяку. Игорёк бы и плюнул на этот хлам, если бы не подозрительный зеленоватый налёт на металле. Он пригляделся, колупнул землю сапогом, и обнаружил ещё три жилы толстенного медного кабеля в свинцовой оплётке.

— Э, братва! — махнул он коллегам. — Ну-ка, быстрей сюда!

Не надо быть кладоискателем, чтобы внезапно обогатиться, достаточно знать, как блестит медь. Цветмета с годами становилось всё меньше, а цены на него — всё выше. Мужики в своё время расхреначили кучу электродвижков и генераторов, люминтий шёл вообще мешками, вместе с десятками кило нержавейки. Правда, месторождения цветмета с каждым годом становились всё беднее, а вскоре и вовсе иссякли. Криминальной добычей никто из мужиков заниматься не хотел, так и закончился этот бизнес. Разумеется, все деньги шли «в общак», и в пятницу на столе появлялись выпивка и закусон. Волокотин, правда, являл обществу позорный индивидуализм: со всеми вместе пить не хотел, и за его высокомерие долю в денежном эквиваленте ему не выдавали. В конце концов Митя перестал участвовать в сдаче металлолома и вел добычу в одиночку.

— Ты куркуль! Жлобяра клёпаный! — корил Игорь Митю. — А чего это я должен с вами бухать? Вы бы хоть торт купили, а то лишь водку…

— Лёха тоже не бухает, и чего? Сидит же с нами.

— А что мне твой Лёха? — обижался Волокотин. — Мне по куль, что он не бухает. Что моё — то моё.

— Тебе что, посидеть с нами впадлу? — не унимался Игорь. Однако Митя обижался и уходил от дальнейших споров. Сейчас уходить резона не было. Обкопав совковой лопатой небольшой кусок кабеля, все поняли — это большие бабки. Сечение примерно девяносто миллиметров в квадрате, что при несложных подсчётах давало с метра не меньше семидесяти килограмм (вообще-то у Вовки при подсчётах выходило больше восьмидесяти кило, но ему не поверили). Цены на медь нынче были по сорок пять рублей за кило…

— Это ж три тыщи с лишним! — прикинул Вовка.

— А воровать нехорошо, — донеслось у Андрюхи из штанов.

— А по яйцам? — хором ответила бригада.

— Интересно, сколько тут метров? — задумался Игорёк.

Только Митя ничего не сказал. Он думал, как бы оторвать кусок, пока никто не видит.

Кое-как определив направление, по которому кабель уходил в грунт, мужики офлажковали десять метров вокруг и занялись раскопками. Рудниковские несколько раз подходили, интересовались, чего это здесь железнодорожники копают? Игорёк наплёл, будто они канализацию ищут, и ещё сорок бочек солёных арестантов, и, в общем, кое-как отбрехивался. Когда на объект отправлялся Гардин, Оскар с Лёхой предупреждали мужиков по мобиле. Кабель тут же накрывали куском рубероида и принимались варить трубопровод. Мастер какое-то время тёрся у эстакады, замерзал и уезжал обратно в цех, и мужики вновь принимались за раскопки.

Увы, карьерному промыслу не суждено было завершиться счастливо. Едва из земли показался третий метр кабеля, трубопровод был доварен, и мужикам предстояло вернуться в РММ. Бригада приняла решение — использовать самые радикальные методы для извлечения. Буквально в пяти метрах от раскопок пролегала железная дорога, по которой сновали туда-сюда локомотивы «Промжелдортранса». На кабеле был затянут строп, и тепловоз пять минут тщетно пытался вырвать из земли медь. Конечно, для локомотива не было места, чтобы разогнаться, а с места такой кабель выдернуть сложновато. Машинист связался с другим локомотивом, который шастал в этом маневровом районе, и кабель попытались выдернуть сплотком. В результате толстенный строп лопнул, а с кабеля только оплётка осыпалась. Делать нечего — пришлось резать медь кислородом, а остатки засыпать землёй. Не отдавать же такое богатство рудниковским.

В результате общак бригады пополнился на девять с половиной тысяч, а Волокотин получил в утешение маленький тортик, который, впрочем, мужики тут же помогли сожрать.

 

9

Осмотрев пустой колодец коллегиально, но так ничего и не разглядев, решено было спустить кого-нибудь вниз. Но тут оказалось, что все, участвующие в проекте «Глубокое бурение», — мужчины корпулентные, и только Игорь подходит на роль отважного шахтёра. Андрюха же глубины не боялся, а высоты — очень. Хрен знает, сколько там падать?

— Эй, осторожнее меня спускайте! — шёпотом крикнул сварщик, болтаясь в самодельной люльке над пропастью. Во лбу у него горел диодный фонарик.

— Только скажи что-нибудь про хорезмских ишаков, и я верёвку отпущу, — пообещал кузнец.

— И я, — согласился Оскар.

— Ах вы суки вербованные! — только и успел возмутиться Игорёк — в следующий миг он скрылся в туннеле.

Верёвку для спуска нашли самую длинную — тридцать метров. Андрей прокопал не глубже десяти метров, но для страховки увеличили глубину в два раза.

— Ну, чё там? — шепнула Лена в колодец.

— Не ори, — донеслось снизу. — Пусто тут, никого нету.

— А что есть?

— Дура! Ничего нету. Дыра в полу.

Мужики стравили ещё метров пять. Верёвка дёрнулась — всё, есть дно.

Ещё около часа мужики нервно пили чай, а Лена, волнуясь, ждала у туннеля. Едва верёвка дёрнулась один раз — тяните! — Лена заорала на весь цех:

— Тяните его!

Оскар с Лёхой опрокинули стаканы, прибежали на помощь и извлекли дайвера. Пушечным ядром Игорёк вылетел наружу и едва не стукнулся о сварочный стол. На лице Игоря был роман «Граф Монте-Кристо», издание пятое, дополненное, со скидкой на инфляцию.

— Нам невлюбенно повезло! — сказал он.

— Опять клад? — спросил Лёха.

— Снова кабель? — уточнил Оскар.

Но оказался штрек, а в нём — ничейный горный комбайн.

 

10

— Не понял, — сказал кузнец. — Эта махина что, на дизеле работает?

— Похоже на то, — согласился Игорь. — Только самодельный движок-то.

Видимо, какой-то умелец угнал комбайн ещё в советские времена, но чего-то не рассчитал, и штрек сзади начал обваливаться. Тела возле комбайна не нашли, так что, возможно, угонщик заметил проседание породы, успел выскочить из машины и добежать до той стороны завала… или не успел.

В подземелье дул лёгкий ветерок.

— Смотрите, — Игорь посветил в темноту.

За штреком была пещера. Огромная, сухая, и по ней гулял ветер. В эту темень уходил привязанный к комбайну капроновый шнур.

Похоже, неизвестный герой двинул дальше, а не погиб под завалом.

Сквозняк навевал мысль, что пещера имеет выход. Решили сначала проверить, куда ведёт путеводная нить, а потом продолжать копать комбайном.

Экспедицию предприняли в ближайшие выходные. Оскар попросил разрешения сходить в баню, Игорь с Лёхой присоединились, и в субботу опять полезли под землю. Заблудиться не боялись — шли вдоль шнура, путь был извилист и тернист, но, в общем, ничего страшного. Через час неспешной ходьбы кузнец с токарем остановились отлить, а Игорь ушёл чуть вперёд. Все трое уже несколько минут испытывали странную тошноту и головокружение, и кузнец предположил, что это выброс метана, но вернуться назад пока не предлагал — дышалось по-прежнему легко.

— Что-то у меня жопа кружится, — сказал Игорь и вдруг взлетел к потолку.

Пещера огласилась всеми известными русскими выражениями, которые когда-либо употреблял сварщик в экстремальные моменты своей жизни.

— Игорь, ты чего? — удивлённо воскликнул Оскар. Сварщик сидел на потолке вниз головой и продолжал материться, потом поглядел на коллег и замолчал.

Шнур тянулся от пола к потолку и далее убегал в темноту.

— Я думал, сейчас проверю, как он к потолку крепится, — сказал наконец Игорёк. — А сам как взлечу…

— Мы дошли, — воскликнул Лёха. — Мужики, мы дошли до центра Земли. Здесь вектор силы тяжести меняется. Америка рядом!

Стояла середина марта. Со дня падения Кремлёвского метеорита прошло ровно два месяца.

 

11

— Сколько их, Альварес?

— Двое, белые, при деньгах.

— В чём проблема?

— Синьор лейтенант, они в сомбреро и пончо!

— Вы уверены, что вам нужна помощь полиции, а не психиатрической клиники?

— У них оружие, синьор!

— Оружие?

— У того парня, что ниже, штаны оттопыриваются.

— Что оттопыривается?

— Штаны.

— Ждите.

Спустя секунду диспетчер связался с патрулём сержанта Диего Сапаты:

— Компьютерный клуб Риккардо Альвареса, вооружённое ограбление.

— Чего там грабить, они бедны, как церковные мыши.

— Сержант, не пререкайтесь. Принять меры к задержанию.

— Слушаюсь.

Сержант Диего Сапата был редким в этих краях честным полицейским. В скором времени он планировал закончить обучение в колледже и стать детективом, чтобы по-настоящему взяться за преступный мир родного города, а пока… пока осваивал профессию с самых низов, чтобы знать всё.

Грабить на его участке нечего: район настолько бедный, что у преступных группировок здесь никаких интересов не возникало. Если какой-нибудь заблудившийся наркокартель, возвращаясь с дружеской перестрелки, оказывался здесь, то расчувствовавшиеся бандиты сами приплачивали местному населению, лишь бы оно не выглядело таким жалким.

Клуб Риккардо Альвареса представлял собой жалкую комнатёнку с десятью маломощными машинками, на которых сутки напролёт рубились подростки из банды Хуана Мигеля. Банда тоже была жалкой — они специально бегали к единственному здесь регулируемому перекрёстку, чтобы перебежать улицу на красный сигнал светофора и показать средний палец камере слежения. Это у них называлось «нарушать закон». Разумеется, каждый из них мечтал приподняться до какой-нибудь центровой группировки и навеки порвать с трущобами, но шансов вырваться у них никаких. У большинства коллег сержанта Сапаты тоже не было шанса, поэтому они промышляли мелким вымогательством и подставами. Впрочем, никто на этом ещё не обогатился, если не считать богатством дурную славу.

Диего с напарником встали в тени пальм метрах в пятидесяти от входа в клуб.

— Не похоже на вооружённое нападение, — заметил Фред.

— Согласен, — кивнул Сапата.

Из распахнутых настежь дверей не доносилось никаких подозрительных звуков, видны были блестящие от пота спины подростков, сидящих перед мониторами. Никто не размахивал пистолетом, не выкрикивал угроз, и вообще могло показаться, что все умерли, если бы в дверном проёме не возникали время от времени голые по пояс мальчишки, торопливо дымящие дешевыми сигаретами.

Патрульные решили уже заходить, как мимо курящих тинэйджеров протиснулись двое и впрямь подозрительных типов. Бегающий взгляд, попытка казаться меньше, чем они есть, с головой выдавала в них неудачников. Но не бандитов. Оба низкорослые, полные; тот, что постарше, изо всех сил корчил надменную физиономию, но чувствовалось, что ему не по себе. Другой походил на плюшевого медвежонка — с большим пузом и виноватой физиономией. В любой другой ситуации эти двое не обратили бы на себя особого внимания, если бы не странное одеяние. То есть сомбреро и пончо, конечно, не были такой уж редкостью — всего в паре километров отсюда, на границе с Америкой, тихуанцы в подобном облачении впаривали туристам дешёвые сувениры. Но незнакомцы носили ненастоящие пончо и сомбреро. Похожие, но ненастоящие.

— Не понял, — Фред искренне удивился. — У них что — шляпы из картона склеены?

— Да, любопытно, — сержант достал из кармана мятные леденцы, один положил на язык, другой предложил напарнику. Но не успел Фред взять конфетку, как события ускорились.

Подростки стали задирать незнакомцев. Те улыбались, будто не понимали всех оскорблений, на которые так щедры пятнадцатилетние мальчишки. Но вдруг кто-то сказал:

— Идите на куль, засранцы.

И полицию, и шпану адрес назначения слегка озадачил. Это явно было оскорбление, причём обидное, но звучало как-то нездешне, будто ругательство перевели с другого языка. Пока все переваривали сказанное, незнакомцы шаг за шагом, спиной вперёд, удалялись от дверей. И тут на порог выскочил Риккардо Альварес. Безумным взглядом владелец клуба охватил улицу, заметил патрульных и закричал, указывая пальцем на странную парочку:

— Офицеры! Они только что пытались взломать разменный аппарат.

Диего с Фредом неторопливо, чтобы не вызывать паники, направились к месту преступления. Незнакомцы тоже не торопились, но чуть быстрее.

— Стоять, полиция! — крикнул Фред. Естественно, что банда Хуана Мигеля тут же застыла на месте, а типы в картонных сомбреро перешли на рысь.

Сержант Сапата превосходно бегал спринтерские дистанции, но вот стрелять на бегу не мог. Зато у Фреда со стрельбой проблем не было, единственная сложность — толпа недорослей, стоящая на линии огня. Поэтому Диего заорал:

— Лежать! Всем лежать!

Он на максимальной скорости преодолел полсотни метров до клуба Альвареса, миновал, чудом ни на кого не наступив, попадавшую, как кегли, банду Хуана Мигеля, ни на миг не выпуская из поля зрения беглецов. Только бы Фред всё понял, только бы начал стрелять! Вот толстые гринго ускорились, с них слетели бутафорские шляпы, вот они припустили во все лопатки… Есть! В паре метров от углового здания молодой громко заорал. Диего точно не разобрал, но ему показалось, что это был английский. «Blood!» Дальше толстяк ковылял уже не так резво и всё время кричал: «Blood! blood!». В голове сержанта кто-то ехидный комментировал происходящее: погоня! какой детективный сюжет обходится без неё? Один бежит, другой — догоняет… Вот незнакомцы завернули за угол. Десять секунд — и за угол завернул Диего.

Улица перед ним была абсолютно пустой.

 

12

Сначала Лёха предложил купить мексиканские причиндалы через Интернет, но когда упомянул, сколько это будет стоить, Ленка возмутилась:

— Глупости какие. Я сама эти шляпы склею, не хуже мексиканских будут.

И действительно, склеила.

Первая экспедиция на ту сторону прошла успешно. Мужики действительно вылезли в Америке. Это была Мексика, штат Нижняя Калифорния, город Тихуана.

Казалось бы — лучше не придумаешь. До границы со Штатами — рукой подать. Но только сейчас мужики осознали, насколько беспомощны они в этом неизвестном мире. Ни языка, ни местных денег, ни одежды…

— С чего вы взяли, что в Мексике все поголовно ходят в пончо и сомбреро? — спросил Бен, когда на кухне в очередной раз обсуждался план вторжения в приграничный город и его дальнейшая оккупация.

— Во всех фильмах показывают, как там ходят мексиканцы, — сказал Игорь.

— И ещё с гитарами, — добавила Ленка.

— Вы идиоты все, — заявил злокозненный уд.

— Сам шибко умный, — прачка была настроена поспорить, а с женщинами, как известно, спорить бесполезно. Странно, почему такой начитанный куль, как Бен, этого не знал. Андрюха в разговор не вмешивался, в данном вопросе он был гораздо опытнее.

— Да уж не глупее некоторых! — Бен в последнее время легко выходил из себя.

— Конечно, — согласилась Лена. — Ты ещё говорил, что ничего у нас не получится.

Крыть было нечем — действительно, говорил. Но, как ни странно, именно Бена отправили в разведку. Вместе с Андрюхой, разумеется. И, что совсем удивительно, в экспедицию напросился Волокотин:

— Когда я ещё Мексику увижу?

Игорь был против того, что в тыл врага отправляются самые отпетые ренегаты. Лена его поддерживала. Однако в пользу куля было знание языков — на английском и испанском Бен шпарил без запинки, а Митя, по утверждению Оскара, был такой хитрожопой сволочью, что даже Штирлиц отдыхает…

И Оскар оказался прав.

Основным заданием интервентов было найти пункт обмена валюты и разменять тысячу долларов на местные деньги. В детских одеялах на плечах и в картонных сомбреро Митя с Опарышем вышли на окраину Тихуаны.

— Вот интересно, — заметил Андрей, — у нас только утро, а здесь уже вечер.

— Ты уроки географии пропускал, что ли? — угрюмо заметил Бен.

У какого-то местного пацана узнали, что ближайший автомат по размену купюр — в забегаловке некоего Риккардо. Во время разговора юный мексиканец недоумённо смотрел на ширинку Андрея. Опарыш с отсутствующим видом разглядывал гигантские кактусы, растущие в живописном беспорядке вдоль дороги, а Бен всё уточнял, как пройти до очага финансовой культуры. Наконец Мите надоело ждать, и он оборвал Бена единственной иностранной фразой, которую знал:

— Цигель-цигель айлюлю!

Бен обиделся. Едва абориген скрылся с глаз, он заявил:

— Если ты такой полиглот, почему сам не разговариваешь?

— Я не переводчик, я мозг операции, — ответил Волокотин.

— А я кто? — спросил Андрюха. — Желудок?

У Опарыша и впрямь было здоровенное пузо, и Волокотин всё время норовил по этому пузу ударить кулаком. Не в полную, конечно, силу, а так, шутя. Митя вообще любил кого-нибудь ущипнуть, приобнять, ткнуть пальцем под рёбра, а то и хлопнуть тыльной стороной ладони в пах. Подобные замашки сурово порицались, но, в общем, до сих пор Волокотин по рыльцу не получал. Андрюху он зашугал совершенно, но Опарыш, помимо лени и общей недалёкости, обладал недюжинным чувством юмора и всегда первый смеялся над собой. За это ему многое прощалось.

— А ты — кулевладелец, — наделил Митя полномочиями Андрюху.

— Вы оба! — закричал Бен. — Я вас сейчас в полицию сдам за неуважение.

Слесари заржали, но далее подзуживать Бена остереглись. В результате куль довёл обоих до заведения, которое называлось «Клуб Риккардо Альвареса», на поверку оказавшееся банальным компьютерным залом, в котором подавались ещё и кофе в пончиками.

— Синьор, мне сказали, что у вас имеется аппарат для размена купюр, — обратился уд к запуганному мужику у кассы.

Мужик в ужасе посмотрел на Митю с Опарышем, потом уставился на ширинку Андрея.

— Там, — перевёл Бен вполголоса.

— Вообще-то он пальцем показал, можно было и не переводить, — сказал Андрюха.

Автомат стоял у задней стенки, уныло мигая индикатором.

— Ну, и куда тут совать? — Митя близоруко оглядел технику.

— Куда всегда — в щель, — глупо ухмыльнулся Опарыш.

— Ну хватит уже похабени вашей, — шёпотом заругался Бен. — Всё лишь об одном мысли…

Митя вытащил из кармана тысячедолларовую банкноту и начал, пыхтя, засовывать её в автомат. И ничего у него не получалось: Митя изрядно вспотел, сражаясь с иностранным агрегатом, матерился под нос, тайком подпинывал корпус, но купюра никак не лезла. Бог знает, как долго Волокотин бы возился, но тут Андрюха, как более зоркий, приметил ещё одну щёлочку.

— Не можешь срать — не мучай жопу, — сказал он, вырвал из рук старшего товарища деньги и с победным видом вставил в купюроприёмник. Автомат сглотнул.

— Во! — обрадовался Митя. — Не зря я тебя пять лет обучал!

Купюра вылезла обратно.

— Ах ты су-ука! — хором прошептали лазутчики и вновь засунули купюру. Потом ещё раз. И ещё десять раз.

— Может, он тысячные не принимает? — спросил Бен.

— Нет, написано: тысяча, пятьсот, сто и пятьдесят…

— Хм… — озадачился Бен.

— Песос, — закончил читать Андрюха.

— Чего?!

— Песос…

Впервые Митя с Опарышем слышали, как матерится окаянный отросток. Он загибал через три звезды колена, с большим чувством и мастерством. Правда, очень тихо.

— Тут местную валюту разменивают, клёп вашу мать! Митя присвистнул и забрал доллары у Андрюхи. Андрюха в задумчивости пробормотал: «За это стоить вклепать…» Более задерживаться в клубе не имело смысла, разведчики прошли к выходу, хором сказали «ауфидерзейн» и с нескрываемым облегчением вышли под стремительно темнеющее мексиканское небо.

На улице начала выёживаться местная шпана. Ребятки были молоденькие, школьники наверняка, но все на голову выше слесарей, поэтому ни Митя, ни Андрюха не стали огрызаться на иностранные матюки, которых всё равно не понимали. Они тихонько пятились в ту сторону, откуда появились, и почти вышли из окружения, как Бен сказал что-то на местном диалекте.

Стало тихо.

— По-моему, он их только что на куль послал, — шепнул Митя.

— На мой? — отвел Андрей.

Тут ещё выскочил мужик из клуба, да как заорёт…

— Атас, менты! — перевёл Бен.

Слесари поняли, что сейчас их будут арестовывать, и неторопливо почапали восвояси, будто совершенно здесь ни при делах. Кто-то окрикнул беглецов, и ноги разведчиков куда-то побежали, всё быстрее и быстрее…

— За углом дверь, — посоветовал женский голос, потом что-то просвистело, и Опарыш завыл:

— Бля-ать!

Ухватившись рукой за правую ягодицу, он очень сильно потерял в скорости.

— Быстрее! — сказала тётка.

— Бля-ать! Бля-ать! — продолжал орать Андрюха.

— Заткнись, — посоветовала тётка.

За углом оба едва не упали в канализационный люк. Тётка велела:

— Одеялки свои вниз бросайте.

Самодельные пончо были молниеносно сорваны и брошены в люк, а сами герои невидимого фронта едва успели заскочить в тёмный дверной проём, и даже дверь не закрыли. Всё тот же голос вежливо попросил:

— Вдохнуть и не дышать. Не дышите! Мужики послушно затаили дыхание.

На улице, буквально в двух метрах от двери, стоял и ругался на чём свет стоит полицейский. Скоро к нему присоединился другой полицейский, они долго светили фонариками в люк, потом ушли.

— Спасибо, — сказал Митя.

— Не за что, — в один голос ответили Андрюха с Беном.

— Это не вам, — сказала невидимая тётка.

— А кому? — спросил Андрюха и посмотрел на Волокотина.

— Никому, — ответил тот.

— Прокляну, — пообещал голос.

— Спасибо, Агафья Тихоновна.

— Кто это? — спросил Бен.

Митя молчал. Слава богу, в темноте никто не видел, что он покраснел.

Объясняться ему не пришлось. Агафья Тихоновна сама посчитала нужным представиться.

— Жопа, — сказала она.

— Чего? — не понял Бен.

— Кому? — уточнил Опарыш.

— Моя жопа, — процедил Митя, чья тайна была раскрыта.

— Для тебя — задний ум, — Агафья Тихоновна говорила с Волокотиным, как старая учительница с нашкодившим первоклассником. — А для остальных — жопа. Вы домой собираться будете?

Под покровом темноты, опираясь только на подсказки Агафьи Тихоновны, Андрюха с Митей вернулись на исходную позицию и через три часа уже были в цехе.

— Клепать ту Люсю! — ругался Игорь. — Я все шабашки забросил, в выходной сюда припёрся, как дурак, а эти пархатики даже деньги разменять не смогли. Ещё и запалились на всю Мексику!

— Вы, конечно, думайте, как хотите, а в шапочках ваших дурацких в этой Мексике делать нечего, — сказал стул, на котором сидел Волокотин. — И в одеялках жарко.

Коллектив нешутейно задумался.

— А кто это сказал? — спросил Оскар.

Все посмотрели на Митю. Волокотин попытался выйти.

— Сиди на жопе ровно! — сказала жопа, и Митя послушно сел.

— Это не заразно? — спросила Лена, и на всякий случай отодвинулась от Волокотина.

— Хитрожопость? — уточнила Агафья Тихоновна. — Нет, это врождённое.

Минут пять на кухне стоял идиотский ржач, но потом, когда смех перешёл на судорожные всхлипы, Игорь вдруг спохватился:

— Митя, ты больше в душ со всеми не ходи.

— С чего бы это? — вознегодовал Митя.

— Так ведь неприлично женщине с мужчинами мыться.

— А я отвернусь, — пообещала Агафья Тихоновна.

Митя сидел красный и не знал, куда глаза девать. И его можно было понять: такое предательство, и от кого — от собственной задницы. Так перед коллективом подставила! И ведь ещё надо как-то регламентировать отношения Агафьи Тихоновны и Бена. Они всю дорогу под землёй без умолку болтали — сошлись два одиночества! А неровен час влюбятся друг в друга?!

Надо было что-то решать.

 

13

В понедельник Митя не вышел на работу. Написал заявление на расчёт, оставил на столе в курилке и даже «до свидания» не сказал.

— Сдаст, потрох! — психовал Игорь. — Куль знает, что ему его жопа нашептала. Пойдёт в ментовку и сдаст.

Такая опасность существовала. Всё-таки Волокотин терпеть не мог, когда над ним смеются, гордец был страшный, хоть и с говорящей жопой. Мог и отомстить…

Но буквально на следующий день о Мите все позабыли, потому что из-под сварочного стола вылез незнакомый мужик и спросил:

— Это Россия?

Мужику на вид было лет пятьдесят, худощавый, очень загорелый и при этом вполне грамотно экипирован для одиночного подземного путешествия, хотя на спелеолога не походил. И говорил с лёгким акцентом.

— Ты кто? — спросил Вовка, покрепче сжимая в руках кузнечное зубило.

— Я Завидфолуши. Георгий Трофимович.

— Чего хотел, Георгий Трофимович? — Вовка заметно волновался: все мужики были на кухне, а вдруг этот чудик подземный не один пришёл, а с американским спецназом?

— Вернуться, — ответил пришелец.

— Так возвращайся.

— Вы не так меня поняли, — Завидфолуши снял каску и надел очки. — Я уже вернулся. Там, внизу, горный комбайн. Это я его угнал…

Вовка взял незваного гостя под стражу и препроводил на кухню.

— Шпиона поймал.

Мужики с интересом посмотрели на Завидфолуши.

— Сам пришёл? — спросил Игорь, который шпионов терпеть не мог, как французов и ментов. — Или куль тебя принёс?

Георгий Трофимович не смутился. Он уселся на свободный стул, внимательно оглядел присутствующих. Взгляд его задержался на Опарыше, который стоял у окна.

— Это, значит, тебе полицейский по заднице попал? — спросил Завидфолуши.

Мужики посмотрели на Андрюху. Он и впрямь по возвращении из Америки серьёзно припадал на правую ногу, но о том, что он рисковал жизнью и что в него стреляли — об этом умолчали все, включая Бена.

— Патрульный утром ходил, кровь искал, — сказал Георгий Трофимович.

— Какую кровь? — смутился Андрей.

— Какую кровь? — спросили все.

— Ну, когда тебе шариком стеклянным по заднице попали, ты что кричал?

Андрюха почесал редкие волосики на макушке…

— «Блядь» я кричал…

— А полицейский русского языка не знает, поэтому ему показалось, будто ты по-английски кричал.

— А что, в английском есть слово «блядь»? — удивился Игорь.

— Нет. Но есть слово «blood» — кровь по-нашему… Только я не по этому догадался, что вы русские. Просто эти двое, когда драпали, спрятались у меня в автомастерской, там дверь чёрного хода всегда открыта, вот они и влезли. А я утром подмести решил и окурок нашёл…

Георгий Трофимович показал бычок, над фильтром которого хорошо читалась надпись «Русский стиль».

— Да, Андрюха, спалился ты, — сказал кузнец.

— Я не курил! — обиделся Опарыш. — Я только «Тройку» курю!

— «Русский стиль» я курю, — сказал Оскар. — Видимо, у Андрюхи к ботинку прилипло.

Тут вмешался Вовка:

— Ты про комбайн, про комбайн расскажи! Вообще непонятно, откуда он взялся!

И Завидфолуши рассказал.

Тридцать пять лет назад из Канады в Советский Союз пришло письмо: мол, бабушка Ревекка преставилась и оставила в Калгари дом и круглую сумму единственному родственнику в далёком уральском городке. Приезжайте, мол, получите и распишитесь.

Путаницы случиться не могло — Завидфолуши имелся на тысячу вёрст кругом лишь один, и это был Георгий Трофимович. Бабушка Ревекка приходилась ему двоюродной тёткой, кузиной отца, которая пропала во время войны. А Георгий Трофимович с детства любил книгу «Граф Монте-Кристо». И когда в парткому ему наказали отказаться от наследства в пользу государства, он угнал горный комбайн. Прикинул по глобусу, куда копать надо, — и угнал.

— Только промахнулся… Никаких ведь приборов, по одному глобусу шёл. Вот и дорылся — в эту пещеру угодил.

— Наследство-то получил? — хором спросила бригада.

— Не сразу. Сначала в Мексике обжился, язык выучил, потом уже наследство.

Помолчали. Наконец, Оскар сказал:

— Вот что, Трофимыч. Мужик ты, сразу видно, свой. Поэтому мы должны с тобой поговорить начистоту.

— В смысле? — не понял сварщик. — О чём?

— Лёха, давай! — токарь кивнул кузнецу. И тот рассказал про шальные бабки и про мысль — на ненужные в России доллары обменять ненужные в Америке рубли.

— А если назад хочешь — нам не жалко: возвращайся сам, и хоть всю Тихуану сюда тащи. Но ты нам пока там нужен, — Лёха ткнул пальцем в пол. — Ты нам поможешь — и мы тебе поможем.

Завидфолуши кивнул:

— Когда начнём?

— В пятницу приходи. В пятницу всё обсудим.

На том и порешили. Так у мужиков в Америке появилась агентурная сеть.

 

14

— Синьор, уно моменто! Уно сантименто! Сакраменто! — доносилось из кутузки.

— Что, всю ночь орал? — спросил у дежурного офицера сержант Сапата.

— Не, с утра закукарекал, — ответил офицер и крикнул в коридор: — Кто-нибудь, заткните этого урода!

Через минуту послышались звуки ударов и вопли, а потом всё затихло, насколько может всё затихнуть в полицейском участке.

Срок задержания этого феерического мудака заканчивался, но до сих пор следствию не удалось выяснить ни его имени, ни места жительства, вообще ничего. Весь город обклеен фотографиями безымянного незнакомца, которого в участке уже зовут Облико Моралесом (впрочем, Облико скоро трансформировалось в Локо — «чокнутый»). И единственный, кто опознал Мора-леса, был Риккардо Альварес. Он заявил, что позавчера этот тип вместе с сообщником пытался взломать разменный автомат в его клубе. Но кто такой Моралес — яснее не стало.

Попался он на Авенида Революсьон при попытке ограбить банк. Грабить, конечно, он ничего не собирался, просто отчаянно жестикулировал перед окошком банковского служащего тысячедолларовой купюрой. Не разобрав тарабарщины посетителя, служащий вызвал охрану. Охранники положили незнакомца лицом на пол и вызвали полицию. Полицейские забрали незадавшегося грабителя в участок, где весьма жёстко допросили.

Из допроса выходило, что безымянный преступник не знает испанского совсем, за исключением дурацких идиом типа «Но пасаран», «Патриа о муэрте» и «Вива команданте Че». Такими талантами обладала только русская мафия, но она после инцидента с исчезновением восточного полушария перебралась в Штаты. Их можно было понять: накануне катаклизма русские провернули сделку по продаже крупной партии товара, но получилось, что товар и деньги остались там, в восточном полушарии. Заключённый, впрочем, и не скрывал, что он из России. Несколько раз он кричал:

— Но гринго! Но гринго! Руссо туристо! Облико морале! Цигель! Цигель айлюлю! Абырвалг!

Разумеется, всей этой галиматьи никто не понимал, но с появлением Моралеса в кутузке стало заметно веселее.

Диего привёл к Моралесу на свидание Анну, русскую проститутку. Девица по-испански знала только самые распространённые фразы (да и то лишь те, которые в приличном обществе произносить стесняются), но отказать не посмела. Минут десять заключённый и Анна разговаривали, и проститутка оказалась крайне взволнована встречей, но толком ничего сержанту объяснить не смогла, кроме того, что зовут Моралеса Митей и он действительно русский. Диего отпустил проститутку, но предупредил, что её вызовут в суд для дачи показаний.

Дня два он думал. Возможно, этот Митя-Моралес и впрямь был одичавшим русским туристом, который, как и русская мафия, потерял связь со своей страной. Правда, где он ошивался всё это время, где он так хорошо прятался, что его никто не видел? И где его приятель, который знает язык? Тот самый, с пистолетом в штанах? А может, этот Митя убил его, забрал деньги и пытался добраться до русского консульства? Туда многие русские туристы подались после катастрофы. Но, в таком случае, почему они с этими деньгами сразу не поехали в Мехико? Конечно, имея на руках такие большие купюры, трудно купить билет или взять на прокат машину…

И тут Салату осенило. Он понял, зачем русские заходили к Альваресу — они хотели разменять тысячу!

Чтобы подтвердить свою версию, Диего попытался вновь встретиться с Анной, но тут наткнулся на серьёзное препятствие: Анна бесследно исчезла. По словам сутенёра, ушла без документов и взяла двух подружек: одна тоже русская, Рита, а другая — из местных, Луиза. Сержант спросил, есть ли ещё русские проститутки в городе. Сутенёр созвонился с коллегами, и тут выяснилось, что ещё двенадцать русских девчонок исчезли в тот же день, что и Анна с Ритой. Больше русских в городе не было.

Диего не поленился, позвонил в российское консульство в Мехико, сообщил, что задержан русский и за ним необходимо приехать. В консульстве обещали прилететь в течение суток. Однако судьба Сапате не улыбалась. Едва русский дипломат прилетел и сержант доставил его в участок, оказалось, что буквально час назад приходил человек, внёс за Митю залог в тысячу долларов, и оба тут же покинули кутузку.

 

15

Митя хотел всех надуть: взял тысячу и, понадеявшись на Агафью Тихоновну, махнул в Мексику. Расчёт был прост: перейти границу, добраться до Лас-Вегаса и выиграть во всё.

Но ничего не вышло. Агафья Тихоновна ни разу не подсказала Волокотину, как поступить, и Митя попал в тихуанскую каталажку. Просидев на тюремной баланде пару дней, Волокотин готов был отвечать на все вопросы мексиканских ментов, но не знал языка. Те несколько испанских фраз, что он использовал помимо цитат из «Бриллиантовой руки», ему подсказала племянница, учительница младших классов. Мексиканцы, суки, попались необразованные, и Митю не понимали, а вместо этого жестоко били, едва он пытался начать разговор.

Но виниться перед жопой Митя не хотел. В конце концов, голова главнее. Всегда. Или почти всегда. Во всяком случае — иногда, в принципиальных вопросах.

И бог весть как бы долго продолжалась битва верхних и нижних полушарий, возможно, так и сгнил бы Митюша в мексиканских застенках, как какой-нибудь Луис Карнавал, если бы не представился случай помириться. Привели к Мите на свидание девку, а она русской оказалась.

— Меня Аня зовут, — сказала девка. — Вы тоже русский?

— Ну, блин, наконец-то, — обрадовался Волокотин. — Русский, дядя Митя меня зовут. Ты учишься здесь, что ли?

— Скорей, работаю, — Аня криво усмехнулась.

Митя внимательней пригляделся. Юбка у Ани выше аппендикса, раскраска как у индейцев…

— Бля-а… — вырвалось у слесаря.

— Сам такой, — обиделась гостья. — Думаешь, я по своей воле здесь?

Справедливости ради стоит заметить, что как раз Аня здесь была вполне добровольно, в отличие от прочих девиц. Но Мите этого знать было не дано, а даже если бы и Агафья Тихоновна подсказала — всё одно пожалел бы.

— Домой, поди, хочешь?

— Где он, дом? — спросила Аня. Ей и впрямь хотелось домой, но это желание давно притупилось: чего зря хотеть того, на что и надеяться нельзя?

— Слушай сюда…

Всё оставшееся время свидания Митя рисовал в воздухе дурацкий запутанный план, по которому Аня должна была добраться до пещеры, ведущей домой.

— И скажи там, пускай вытащат меня отсюда, — закончил узник. Девка испуганно кивнула и убежала прочь.

— Не поверила, курва, — выругался вслед Волокотин.

— Поверила, — ответила Агафья Тихоновна. — В её положении во всё поверишь.

У Мити сладко сжалось сердце — простила! Даже прощения не пришлось вымаливать. Вот бы сейчас подсказала, как до Лас-Вегаса добраться…

Но жопа опять замолчала.

Через несколько дней за Митей пришёл вертухай с незнакомым мужиком. Мужик сказал:

— Моя фамилия Завидфолуши. Вас отпускают под залог. Идите за мной и не задавайте вопросов.

Какие уж тут вопросы — ладно, из тюрьмы вытащили. На улице они сели в машину и поехали.

— Что бы ни происходило — не удивляйтесь и молчите, — велел освободитель. — Можете улыбаться, но ни в коем случае не открывайте рот.

Митя не любил, когда ему указывают, но жопой чувствовал — не надо сейчас выёживаться. И не зря, потому что буквально через полчаса они были на границе. Столько автомобилей за один раз Волокотин не видел давненько, но при этом вся эта толпа довольно быстро двигалась через пограничные посты. Очень скоро в их машину заглянул пограничник и, как догадался Митя, попросил документы, которые — кто бы мог подумать? — оказались в полном порядке.

«Хорошо», — только и успел подумать недавний узник. В следующую секунду к нему обратился офицер.

Завидфолуши попытался возразить, но пограничник что-то резко ему ответил, и освободитель сник. Офицер снова обратился к Мите.

«Нехорошо», — расстроился Волокотин. Однако делать нечего, пришлось вспомнить ещё кое-какие словечки, что он слышал от племянницы.

— Синьор, уно сервеза фрие, пор фавор! — сказал Митя и широко улыбнулся.

— What?! — обалдел пограничник и посмотрел на Завидфолуши.

— Не is my husband. He is a mathematician, he is crazy, — пожал плечами тот.

Митя понял, что идёт верным путём, и наизусть оттарабанил английский стишок, который слышал от кузнеца:

— Иф ю вонт ту фак фо фанни, фак ё сэлф энд сейв ё мани, иф ю вонт ту хэвэ сэкс, фак май дог, хиз нэйм из рэкс!

— Go! — махнул рукой внезапно позеленевший пограничник. — Fuck off!

И минуту спустя Завидфолуши с Митей мчали по штату Калифорния, славного своим кино и губернатором.

— А ты молодец, — рассмеялся Завидфолуши, — за словом в карман не лезешь. Долго язык учил?

— Я вообще языков не знаю. Освободитель заржал:

— Так ты даже не понял, что сказал этому янки?

— А что?

— Сначала ты попросил у него одно холодное пиво, а потом посоветовал заняться сексом сначала с собой, а потом — с твоей собакой.

Остатки Митиных кудрей едва не выпрямились.

— И он нас отпустил?

— Конечно. Ведь я ему сказал, что ты псих и мой муж.

— Останови! — заорал Волокотин. Завидфолуши послушно притормозил.

— Ты гомосек, что ли? — Митя опасливо прижался к двери.

— Нет, — ответил Завидфолуши.

— А зачем так сказал?

— Чтобы пропустили. Не любят тут пидарасов, но говорить об этом не рекомендуется — политкорректность.

— А что, они тут все — политики?

— Кто?

— Ну, пидарасы… Завидфолуши снова рассмеялся:

— Нет. Не все пидарасы — политики… Однако, подумав, добавил:

— Но все политики — пидарасы.

Тут Митя успокоился, уселся удобнее и велел:

— В Лас-Вегас!

Освободитель обалдело посмотрел на Митю:

— Откуда ты знаешь?

— Что я знаю?

— Про Вегас?

— Так я туда и собирался…

— С ума сойти, — Завидфолуши завёл машину. — Ну, тогда слушай…

 

16

…В пятницу, как и договаривались, Трофимыч пришёл в цех.

На повестке дня стоял один вопрос — как переправить деньги в Штаты и как потом обменять. Трофимыч объяснил, что перевезти два чемодана долларов через границу сложно. Американцы редко используют даже пятисотенные банкноты, самая крупная купюра в бумажнике среднего янки — с портретом Бенджамина Франклина. Велика вероятность, что у такого количества тысячных купюр будут смотреть номера и проверять по базе данных, тут и выяснится, что эти деньги в природе не могут существовать, так как и России тоже не существуют. Проще обезналичить доллары в Мексике, положить на счёт, произвести трансфер в штатовский банк, и тогда…

— Не получится положить на счёт. У нас документов нету, — сказал Оскар.

— Давайте на меня оформим, — предложил Георгий.

Тут коллектив на какое-то время скис Жаба душила всех — от кузнеца до Бена. Даже бугор, который тоже потихоньку стал примазываться к американской мечте, недовольно хмыкнул и ушёл с кухни.

— А если кинешь? — спросил Игорь.

— А как я тогда вернусь? — удивился Трофимыч.

— Да я с такими бабками и возвращаться бы не стал, — ответил сварщик.

Завидфолуши обиделся, но Оскар сказал:

— Трофимыч, не ссы, мы верим в тебя, — и с укоризной посмотрел на Игоря.

— А потом что? — спросил Вовка.

Потом нужно было получить гринкарту, американское гражданство. Ну, это довольно просто — через местное консульство. Делаешь вливание в американскую экономику, тысяч этак пять баксов, — и ты янки.

— Сделаем пятьдесят, чтоб наверняка, — сказал кузнец.

— Тогда уж вообще миллион, — рассердился Игорь. — Денег-то не мерено!

— Опять чужие деньги считаешь?! — заругалась прачка.

— Если тебе мало — выделю отдельно, поедешь в Лас-Вегас и выиграешь в десять раз больше. В буру, — пообещал Лёха.

— А почему бы и нет? — удивился Георгий. — Там скоро чемпионат по покеру…

— Мы только в домино можем, — вставил свои пять копеек Андрюха.

На какое-то время о Лас-Вегасе решили забыть и вернулись к проблеме обмена.

— В газету, что ли, объявление дадим? — спросил Оскар. — Купим русские деньги, по три доллара за килограмм?

— Чего так дёшево? Кому там макулатура нужна наша?

— Можно ещё и евро покупать, пусть даже и по курсу — всё равно много получится…

Открывающиеся перспективы пьянили, но Трофимыч прервал делёж неубитого медведя:

— Вам нужно не все деньги собрать, а сколько унесёте. Жадность фраера сгубила.

И он объяснил, что проще всего обменять деньги в Центробанке Соединённых Штатов. Гарантированно, что не подделка, и у них там наверняка остался ненужный уже запас мировых валют, в том числе рублей и евро.

— Составим договор и купим миллионов по двадцать того и другого.

Хороший получился план. Только Ленку он чем-то не устраивал, хотя пока она не понимала, чем именно.

Счёт открыли в тот же день — слава богу, разница во времени с Тихуаной была тринадцать часов. С Трофимычем отправились Игорь и Андрюха. Сидя в машине Георгия, Опарыш вовсю глазел по сторонам и первым увидел фотографию Мити.

— Волокотина даже здесь в розыск объявили.

— Где? — обалдел Игорь.

Остановились. Завидфолуши перевёл ориентировку:

— При попытке ограбить банк задержан белый мужчина, предположительно русский. Всем, кто может что-либо сообщить о личности задержанного, обращаться…

— Это ваш? — спросил Трофимыч.

— Сука волокотинская! Алдар Косе клёпаный! Ишак хорезмский! — закипел Игорь. — В Америку склепаться захотел! Попался, аяврик! — Тут сварщика осенило: — Погоди! А откуда у него деньги?

— А он, что ли, не отдал? — промямлил Опарыш.

— Клёптваймать, Андрюша! — возмутился Бен. — Тебе вклепать за это мало!

— Спокойно, — поднял руку Трофимыч. — Он сейчас в участке сидит, его личность выясняют…

— Ну и пускай выясняют, — сварщик был настроен решительно.

— Русские на войне своих не бросают, — донеслось из штанов.

— А по яйцам? — Игорь был непреклонен. — Мы сюда не затем пришли, чтобы всяких куйланов выручать. У нас почётная миссия — деньги на сохранение положить.

— Он сам виноват, — добавил Андрюха. — И кулем тебя всё время обзывает.

— Да-да, — пробормотал Бен чуть слышно. — И ещё червяком, земляным червяком…

И они уселись обратно в машину.

Операция по обезналичиванию десяти миллионов прошла без сучка, без задоринки, Завидфолуши засветло доставил мужиков до пещеры, и те, попивая местное пиво, не спеша отправились в Россию.

— Слышь, Андрюха, это от тебя пахнет? — вдруг повёл носом Игорь.

— Смотря чем.

— Духами.

Андрей тоже принюхался. В подземелье отчётливо пахло женской парфюмерией.

— Может, Ленка за нами пошла? — предположил он.

— Не, тут что-то нечисто, — забеспокоился Игорь. — Пошли быстрее.

Но как они ни торопились, а группу девиц нетяжёлого поведения они догнать так и не смогли.

— Вы кто такие? — спросил Игорь, когда вылез из-под стола и увидел полный цех народу.

— Нас Дмитрий Григорьевич прислал, — послышался девичий голос.

Андрюха включил свет, и мужики ахнули: девчонок было никак не меньше десятка, все довольно привлекательные, только одетые не по сезону — в короткие юбчонки и маечки выше пупа. Были они грязные, исцарапанные, замёрзшие, но абсолютно счастливые.

— Это проститутки, — шепнул Андрюха Игорю. — Помнишь, нам Трофимыч показывал?

— Совсем Митя оборзел, — так же шёпотом ответил Игорь. — Мало того, что на нарах парится, так он ещё за казённый счёт блядей выписывает… Что мы с ними делать будем? Клепать мексиканских шлюх чего-то настроения нет.

И, уже громко, спросил у делегации:

— Может, чаю? Или чего покрепче?

Час спустя, сидя в курилке, чтобы сторожам с улицы не был виден свет, Андрюха обзванивал кузнеца, токаря и Ленку.

Те сначала ругались: какой сидор лохмоногий звонит в три ночи? Но, узнав в чём дело, отвечали, что чего-нибудь придумают.

Подумать было над чем. Митя напоследок сделал сюрприз — рассекретил-таки лаз. Правда, не с этой, а с той стороны, и то — лишь проститутке, но она ведь с собой четырнадцать коллег притащила, причём одну — иностранку. А где гарантия, что эти дуры набитые, которые по глупости сексуальными рабынями стали, не растрезвонили на всю Тихуану, что есть, де, такой подземный лаз, ведёт прямиком в Россию-матушку?

Столь же остро стояла и другая проблема: куда сбагривать девиц? Оно, конечно, хорошо — выручили их из заграничного плена, а куда теперь девать? Три москвички, четыре хохлушки, с Сибири и Дальнего Востока аж пять дур набралось, ещё по одной из Витебска и Костромы, да ещё мексиканка Луиза, которой едва семнадцать исполнилось. За выходные их требовалось привести в порядок, одеть, обуть и без палева вывести в город, потому что Гардин вряд ли адекватно оценит ситуацию, увидев в понедельник на разнарядке пятнадцать очаровательных незнакомок. На дворе апрель только начался, и хотя снег уже стаял, — благотворное влияние всеобщей плоскости ландшафта, — ветерок до сих пор сифонит довольно зябкий, с крупой, одёжка нужна тёплая. Не для того девчонки из лап порномафии спаслись, чтобы на Родине от пневмонии увянуть во цвете лет.

Выход придумал Оскар. Всё-таки немецкое спокойствие, помноженное на русскую смекалку, даёт поразительные результаты.

— Мы одежду в Мексике купим, — сказал он. — Деньги уже там, Андрюха запишет размеры белья, обуви и одежды, уточнит цвет и фасон у девчонок, потом пойдёт в Тихуану, созвонится с Трофимычем, и они вместе закупят, что надо. А в понедельник мохнорылый в командировку склепаться должен. Вот он уедет, и девчонки по одной уйдут. Но дальше уже сами вертитесь, как хотите, ясно?

Всем было ясно. Девчонки написали, чего им надо купить, Андрюха, едва отоспавшись в раздевалке, вновь отправился в командировку. Завидфолуши, узнав о новой беде, долго смеялся, но и тут не подвёл: покатал Опарыша по бутикам, где не торгуясь накупил тряпок четыре чемодана, и столько же обуви, да ещё косметики взял гору, и не только довёз до пещеры, но даже помог дотащить до цеха. Упрели, конечно, оба, но зато девчонок упаковали по первому классу: пятьдесят тысяч баксов как с куста спустили.

— Убытки! Убытки терпим! — сокрушался Игорь, но и он не без удовольствия поглядывал на мексиканских пленниц, когда они отмылись и переоделись во всё новое.

— Накроют нас, накроют! — сварщик метался меж плитой и столом, как аяврик на цепи. — Долго с американцами насчёт бабок договариваться?

— Не знаю, — пожал плечами Завидфолуши. — Они насчёт денежных операций с непонятным смыслом очень подозрительны. Очень боятся, что их надуют.

Конечно, риск быть обнаруженными существовал, следовало поторопиться, но и сумма на кону была немалая. Решили выждать.

— А Митя? — вдруг опомнилась Лена. — Что, там и останется?

— Он, между прочим, ворюга, — заметил кузнец. — У товарищей деньги украл.

— Да у вас этих денег хоть жопой ешь, — справедливо заметила прачка. — А он, между прочим, девчонок спас.

— Мы тоже, — хором сказали мужчины.

Но Ленка упёрлась — выручайте Волокотина, и хоть бы что! Обещали тоже что-нибудь придумать.

— Да что тут думать? — рассердилась она вконец. — Выкупить его надо. Вон, Георгий Трофимович говорит, что в этой Тихуане все полицейские продажные, у них даже пистолеты отняли, с рогатками все ходят… Дать им на лапу, и выпустят. А деньги можно и в Мексике обменять…

— Чего? — округлили глаза мужики.

— А чего такого? Ну, может, поменьше в Мексике рублей и евров, но ведь тоже есть запас, наверное!

Вот и говори, что женщины хуже мужиков соображают. Такой вариант — самый простой, между прочим! — не пришёл в голову ни одному из участников самой трудоёмкой за всю историю мира финансовой операции.

В банке, куда пришли Лёха с Трофимычем, управляющий даже вспотел от неожиданного предложения.

— Это швейцарский миллионер, — представил Завидфолуши кузнеца. — Он очень тоскует по родине и поэтому купил маленький остров в Карибском бассейне, где хочет организовать маленькую Европу — со всеми деньгами, которые там были. Печатать новые деньги он не хочет, поэтому мы решили обратиться в мексиканский Центробанк с просьбой продать излишки евро, фунтов и рублей, всех, что есть в запасе.

— Э… — проблеял управляющий. — Сейчас я свяжусь…

Около часа Завидфолуши с Лёхой уламывали Центробанк избавиться от всех излишков по сходной цене. Сначала предлагали миллион долларов, потом два… и в конце концов спалили почти все деньги за три грузовика макулатуры. С рублями, правда, ничего не получилось. Не котировались рубли в Мексике. Зато, как бы компенсируя такое разочарование, евро оказалось полтора миллиарда. А заодно — фунтов и зачем-то йен на сто миллионов.

В день, когда деньги доставили, Завидфолуши отправился выкупать Волокотина. Перед этим он оформил на Митю визу в Штаты. Оскар напоследок сказал:

— Довезёшь его до Лас-Вегаса, дашь тысячу, и пускай играет. Он хитрожопый, не пропадёт. А потом возвращайся. Что-то мне подсказывает, что мы здесь долго не останемся…

 

17

— Вот быдлы предательские! — позавидовал Митя, глядя на калифорнийский пейзаж. — Ну ничего! Я тут весь игорный бизнес по ветру пущу, тогда и посмотрим, кто последний смеяться будет.

 

18

Накануне первомайской демонстрации кухня в РММ оглашалась хохотом того сорта, о котором говорят «запорожцы пишут письмо турецкому султану». Бригада готовилась к демонстрации, и коллектив ремонтно-механических мастерских собирался отметить праздник громко и с апломбом…

Деньги меняли весь апрель, но их по-прежнему было очень много. Бригада настолько обленилась, что забросила все шабашки. Гардин просто бесился, когда его посылали с очередным калымом, но поделать ничего не мог — свои обязанности мужики выполняли хорошо.

Мужики впервые в жизни на работу ходили с удовольствием. Их уже не волновал размер заработной платы, не боялись они, что профком надует с путёвками, по кулю были закидоны начальства. Они спокойно требовали чертежи, по которым выполнять работу, и спокойно не работали, если чертежей не давали. Жену бугра отправили в Баден-Баден, пройти курс реабилитации (у неё удалили опухоль), Игорю провели газ в деревню, Оскару купили квартиру, а кузнецу построили дом.

Конечно, пытались бригаду спалить на пьянке, но зачем пьянка, когда после работы можно культурно посидеть в баре ближайшего кинотеатра, не выкраивая мелочь на проезд.

Завидфолуши вернулся через две недели и рассказал, что в первый же день Волокотин сорвал джек-пот в зале игральных автоматов, а на исходе первой недели собирался подать в суд на казино «Голден пэлас»: Витю туда перестали пускать без объяснения причин. Трофимыч нашёл в Лос-Анджелесе русского паренька, приставил к Мите на довольствие в качестве переводчика и консультанта, а сам поспешил обратно.

Прожил Георгий в России недолго. Недели ему хватило понять, что ничего, по большому счёту, не изменилось, он махнул рукой, пригласил, если что, к себе в Тихуану, и вернулся на ту сторону…

Впрочем, вернёмся на кухню.

— Да ну вас, — усомнился Игорек. — Опарыш опять чего-нибудь напутает, свалится ещё, все кости переломает…

— Не ссы, всё рассчитано и проверено! — хлопнул его по плечу кузнец.

В это время дверь шумно распахнулась, и на пороге возник человек в перепачканной глиной одежде и с рогаткой в руке.

— No se muevan! — выкрикнул он.

— Ни с места, — перевёл Бен.

— Ни куля себе развороты! — присвистнул Оскар и тут же спохватился: — Переводить не надо!

— Эндрю, он, поди, пришёл твою Луизу отбивать? — спросил кузнец.

Андрюха набычился. Мексиканка была молодая и жила пока у его тётки, но Опарыш уже всерьёз собирался на ней жениться. Да и сама Луиза была не прочь…

— Синьор, текила?! — не растерялся Игорь.

Уже слегка подшофе, Диего рассказал, как он вычислил подземный ход. Камера безопасности в участке засняла Трофимыча. По фото сержант немедленно опознал дона Хорхе Фолуччи, автомеханика, чья мастерская соседствовала с клубом Альвареса. Ну, а выследить дона Хорхе было уже делом техники.

Диего с недоверием глядел на пасмурное уральское небо, на снежинки, на плюс пять по Цельсию.

А потом вообще заснул.

— Ну, и куда его? — спросил Игорь. — Ментов, вообще-то, мочить надо.

— Только тронь, — пригрозила Ленка.

— Чего ты? — сварщик даже оторопел.

— Ничего. У меня переночует. Вот завтра на демонстрацию сходит — и во всё поверит.

Сварщик хотел возмутиться, но Оскар с кузнецом так на него посмотрели, что Игорь даже такси вызвал, чтобы Лена кавалера мексиканского увезла.

 

19

Колонны с транспарантами, бумажными цветами и целыми гроздьями воздушных шаров двинулись к площади Ленина, на которой трудящихся приветствовали мэр, мэрская команда и руководители градообразующих предприятий.

— Опять нас в самом хвосте пустили! — ворчали рабочие «Промжелдортранса». — Не последнее, вроде, предприятие!

Но настроение всё равно было праздничное, несмотря на то, что железнодорожники шли замыкающими.

Бригада РММ знала, что именно их колонна запомнится всему городу.

Ничего в политике не изменилось: ни метеорит, ни плоская география её не исправили. Что поделаешь: низы не могут, а верхи не хотят жить по-новому. Остаётся только мириться или…

— На площадь выходит дружный коллектив акционерного общества «Промжелдортранс»… — завопила в матюгальник изрядно уже осипшая дикторша. Динамики стократ усилили её голос.

Но не успело грянуть «ура!», как Опарыш, притаившийся на чердаке хрущёвки, торцом выходящей на площадь и украшенной транспарантом: «МИР! ТРУД! МАЙ!», дёрнул за верёвочку, и поверх мира и мая полыхнуло красное полотнище с иным лозунгом:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

«Ура» уже гремело, но как-то неуверенно. Больше десяти тысяч глаз смотрели на похабный стишок и не верили глазам. А рядом разворачивался ещё один, тоже во всю стену:

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

Деморализованная дикторша на автомате выкрикнула:

— Привет вам, железнодорожники!

Бугор, Оскар, Игорь, Лена, Диего и Лёха, образовавшие ближнюю к трибуне шеренгу, протянули отцам города левые руки, сжатые в кулак, а правые положили на предплечье. Железнодорожники грянули в один голос:

— УУРРРААААА!!!!!!!

Колонна двинулась дальше. Кто-то робко захлопал. Потом ещё кто-то. Минуту спустя в небо с громом аплодисментов и криками «Молодцы!», «Ура!» и «Даёшь!» устремились гирлянды воздушных шаров.

Праздник удался.