1

Первый отлично умел скрывать эмоции. Неудача в Понпеях, предательство доверенного лица, исчезновение объекта из поля зрения не выбили его из седла. В любом случае, в его подчинении ресурсы не последнего в стране ведомства, и на него работают люди ГУАП, больше которых в России о предметах не знает никто. Никто не помешает ему двигаться наверх.

Требуется лишь немного дожать.

Он шел к этому моменту с тех самых пор, как узнал о реально существующих магических предметах. Узнал еще в молодости, работая особистом в закрытом НИИ, изучающем нацистские архивы. Досье «Дойче Ананербе» на артефакты набралось внушительное, свойства их обещали самые головокружительные перспективы. Но после тщательного изучения темы Первый пришел к выводу, что большинство артефактов абсолютно бесполезны в современном информационном обществе. Даже странно, что из-за таких безделушек, как орел или лев, рождались и гибли державы. Причем именно орел и лев больше всего отразились в геральдике великих государств современности и минувших веков. Обман и отвага, не подкрепленная здравым смыслом, — вот два краеугольных камня, на которых стоят США, Великобритания, Россия, Германия, Польша… Впрочем, изучать влияние артефактов исчезнувшей цивилизации на дела сегодняшние — не его дело. Требовалось срочно брать ситуацию под контроль.

Если верить докладу Свиридова, близнецы, а вместе с ними и хваленый профессионал, сейчас где-то в пределах Америки. Мезальянц переиграл Свиридова, умный оказался, но неужели он полагает, будто Контора не сумеет достать предателя и на том конце земного шара? Впрочем, наказание строптивого наемника не являлось приоритетной задачей. Первый абсолютно точно знал, что поиском артефактов занимаются не только в России, а эти подростки создают вокруг себя ненужную информационную волну.

По странному стечению обстоятельств у них оказались еще два артефакта. О сотрясателях земли, двух предметах, которые в совокупности могут управлять локальными тектоническими процессами, Первый тоже слышал, но они считались давно утерянными. Собственно, информацией о том, что с их помощью можно учинить неконтролируемое землетрясение, все знания об этой паре и исчерпывались, неизвестно было даже, как они действуют поодиночке. Судя по всему, толку от них немного. Требовалось не упустить хотя бы петуха, остальное — забавные игрушки. Хотя… зачем разбазаривать стратегические материалы? Все, что имеется, надо сохранить.

 

2

Акулу Боря с Глебом поймали на третий день, когда все смирились с мыслью о предстоящей трапезе из кожаного ремня Татарина. Но ремня не хотел никто, а рыбы — все.

Это была огромная, больше метра от головы до хвоста, рыбина. Самое смешное, что ни Боря, ни Глеб уже не пытались рыбачить. Якорем-кошкой Грузин пытался зацепить чей-то потерянный спасательный круг, что точно так же неприкаянно дрейфовал над Бездной Челленджера в районе Марианских островов, как и мы сами.

— На кой тебе этот мусор? — вяло препирался с капитаном Глеб. — Если выживем, я тебе сам такой сделаю.

— Окунись-ка в алебастр, — огрызался Боря, после очередного недоброса вытравливая линь с кошкой. — Импортная вещь, что ты понимаешь? Может, это с лайнера «Куин Элизабет».

— Да хоть с «Варяга», — не сдавался Глеб. — Мы завтра ласты завернем, на кой нам твоя «Куин»? Пойдем, попробуем еще раз сигнал послать.

— Не скажи, не скажи. — Боря склонился над бортом и вытащил орудие лова. — Мы выживем, потом вернемся, и я всем буду показывать этот круг как доказательство. И даже отмывать не буду. Посторонись!

Линь с кошкой несколько раз шумно разрезали тихоокеанский воздух и стрелой унеслись к спасательному средству.

Опять недолет.

Боря, не стесняясь в выражениях, отчитал океан, снасть, случайную находку, а заодно пассажиров, после чего опять начал вытравливать линь. Именно в этот момент мы с Юсей и вышли на палубу.

— О, — не то обрадовался, не то огорчился Татарин. — Переломался, родимый?

Я не то чтобы переломался, но мне стало значительно легче. Хотя все равно очень плохо. Поэтому я даже не ответил. Легкий ветерок немного приводил меня в порядок, на какое-то мгновения я даже поверил, что все закончится хорошо.

В тот момент линь в руке Грузина резко натянулся, едва не оторвав кисть. Из тех слов, что он произнес в тот момент, я понял только одно:

— Хватай! — заорал Боря и наступил на стремительно разматывающийся линь сандалией.

Глеб в прыжке накрыл моток и воткнул в него первое, что попалось ему под руку.

Собственно, это и была рука. Линь тут же захлестнул ее удавкой, и Глеб заблажил теми же словами, что и Боря.

— Хватай! — продолжал кричать Грузин, и мне, несмотря на общую слабость в теле, пришлось хватать линь.

Правда, сделал я это уже по уму — перемотав руку майкой. Но и это не помогло — веревка вонзилась в ладонь едва ли не до мяса, и я слово в слово повторил все то, что только что прокричали капитаны.

Нас прижало к фальшборту. Метрах в десяти на траверсе катера взрывалась яростными всплесками вода. Рыбина, которую зацепил кошкой Грузин, оказалась слишком большой, а мы были слишком неподготовленными. Теперь она либо оторвет нам руки линем, либо утащит в страшные глубины Бездны Челленджера, вслед за петухом и другими артефактами.

Вдруг натяжка ослабла. Мы, обессиленные, свалились там же, где и стояли, но Боря снова вскочил и начал лихорадочно наматывать линь на чугунный кнехт, торчащий из палубы. Как оказалось, не зря — рыба поменяла направление и решила подплыть под катером. Веревка вновь дернулась, да так, что катер закачался, а мы хором выругали рыбу страшными морскими ругательствами. Пока рыба металась на поводке, Глеб сбегал в рубку и принес несколько пар брезентовых рукавиц разной степени поношенности и загрязненности. На шум прибежали Мезальянц и Вика.

— Чего у вас?

— Еда хочет катер потопить, — прокряхтел Боря, пытаясь хоть на миллиметр подтянуть рыбу к себе. С тем же успехом он мог хлестать скалу газовым платком — рыба, скорей всего, была родом из бесконечности.

Рыба металась до вечера. Мы голодными взглядами следили за ее эволюциями, всякий раз успевая накинуть две-три петельки на тумбу кнехта.

— Что же ты пистолетик свой потерял? — укорял Грузин Мезальянца. — Мы бы эту собаку враз бы укокали.

Акула дергалась уже у ватерлинии, но в руки пока не давалась.

— Бесполезно, — рассудительно объяснял Иван Иванович. — Пули в воде свою убойную силу теряют. Только измучили бы и разозлили животное.

— Ну, ты гуманист, — восхитился Боря и пошел искать багор.

Багор руками капитанов превратился в гарпун. С первой попытки Татарин попал в жабры. Акула рванулась было, но именно того капитаны и хотели — багор слегка сместился в теле рыбы и получился зацеп. Глеб ухватился за черенок и подтянул к себе, на помощь ему пришел Мезальянц, мы с Грузином потянули за линь, и после пяти минут тяжелой борьбы и крепких высказываний рыбья туша плюхнулась на палубу.

— Ура! — завопили мы хором, и более сплоченной компании, чем наш экипаж, в этот момент в мире не существовало.

 

3

Тут надо рассказать, как мы дошли до жизни такой.

В детстве я думал, что Марианская впадина — это такая труба на дне океана, уходящая к самому центру планеты. Потому и желоб, что по нему скатываются вглубь батискафы и прочая морская ерунда. На самом же деле это огромная складка на теле планеты, здесь одна тектоническая платформа уходит под другую. Марианский желоб не весь глубокий, примером тому являются расположенные здесь Марианские острова, вполне обитаемые. Если кто не знает — это территория США, и мы крайне удивились, не встретив на своем пути ни одного корабля. А вот та ямина, про которую говорят, что она самая глубокая в мире, давным-давно найденная фрегатом «Челленджер», так и называется — Челленджерс Дип, Бездна Челленджера.

Капитаны сразу сказали, что на «Ярославце» несколько тысяч километров пройти по океану — утопия. От слова «утопиться».

— Горючего не хватит, — объяснил Глеб. — Да и штормов мы боимся. Может, лучше крейсер угоним? Или сухогруз? Тут, кстати, японский траулер рядом — на нем куда угодно…

Но связываться еще и с японцами мне было некогда. Я хотел как можно скорее добраться до впадины. К тому же их бы сразу хватились, а катерок — он частный, пока про него вспомнят, мы успеем обернуться туда и обратно. Как хоббиты.

Потому я и выбрал такой экстравагантный способ передвижения: на волнах цунами. Микротолчок — и в нашем распоряжении мощная волна, которая несет нас на юг. Упала скорость — новый микротолчок.

Мы думали обернуться за неделю. И к Бездне Челленджера шли действительно быстро, даже с опережением графика. А потом капитаны спросили:

— А назад нас кто толкать будет?

Вот об этом-то я и не подумал. И впрямь — кто?

— А у вас радиостанция есть? — спросил я.

— В наличии, — кивнул Глеб, который был не только механиком, но и радистом, и коком, и еще на швейной машинке умел.

— Подадим сигнал бедствия — и нас спасут, — предложил я.

— Так там же буржуи!

— А что, они не люди? Бросят пропадать?

— Не бросят, конечно, — согласился Татарин. — Но вопросы неудобные задавать будут.

— Отвечай правду — и простят, — пообещал я.

Глеб только плечами пожал, мол, как скажешь. Вообще, спокойствие и невозмутимость капитанов граничили с идиотизмом. Ведь я их и впрямь похитил, и деньги, которые обещал заплатить за путешествие, были для них таким же мифом, как и магические предметы. Правда, действие артефактов они увидели, но это ведь вовсе не обозначало, что я потом отдам деньги. Они были авантюристами почище меня. При этом никогда не унывали, непрерывно шутили меж собой и дразнили пассажиров. И, конечно, говорили о бесконечности.

Юся все осмысленнее воспринимал окружающий мир. Тут надо сказать спасибо Виксе, которой было скучно, и она, от нечего делать, занялась образованием Юси, а заодно и весь экипаж, включая Мезальянса, включила в этот процесс.

— Кто это? — спрашивала Викса у Юси.

— Этя? — Юся показывал пальцем на капитана.

— Да. Кто это?

— Оя! — гордо объявлял Юся.

— Не Боря, а Борис Владимирович! — отвечал Грузин.

— Ивич! — легко соглашался Юся.

— А это кто?

— Этя? Ямс!

— Хватит мою фамилию коверкать!

— Повторяй — Мезальянц! — Виксе не лень было ставить Юсе произношение.

— Ямс!

И смех, и грех. Меня Юся звал Иголом, Глеб у него был Хъеб. С названиями предметов у него было сложнее. Не то запомнить не мог, не то говорить ленился, но как Викса ни билась, а над каждым предметом Юся «зависал». Говорил со смесью восторга и удивления «этя…» — и созерцал. А уж когда познал глагол «дай», слово «этя» вовсе отпало как ненужное.

— Дай! — Палец показывает на еду.

— Дай! — тычет в журнал с голыми тетками, спрятанный в рубке.

— Дай! — просит барсука с моей шеи.

Так мы и мчались, перескакивая с волны на волну. Я почти не спал, чтобы не прерывать движения. Когда вас двое, усталость можно делить пополам. Только один раз я решил поспать, и то без меня Викса тут же начала перемывать нам кости, и пришлось посвящать капитанов во все перипетии нашего путешествия. Они оказались весьма любопытными и все время радовались: будет о чем клиентам рассказывать по возвращению.

Расстояние до Марианской впадины стремительно сокращалось. С каждой новой волной, когда наша скорость увеличивалась, Юся все сосредоточеннее смотрел вперед, все чаще хватался за петуха, висевшего на его шее, все меньше докучал мне своими «дай». Наконец, когда, судя по японскому навигатору, до Бездны оставались считанные мили, Юся вдруг сказал:

— Не надо.

И посмотрел на меня как равный на равного.

Вы не представляете, что значит услышать осмысленную речь от того, кто всю жизнь только жрал и пускал слюни. Я не поверил и переспросил:

— Что?

— Не надо, — повторил Юся.

Не показалось!

— Чего не надо?

Впрочем, можно было не спрашивать — и так все ясно. Юся не хотел, чтобы я избавлялся от предметов. Все его метаморфозы можно было объяснить только воздействием артефактов, какого-то одного или всех вместе. Извини, брат, не получится.

Юся не ответил. Он опять попытался захватить контроль над петухом и прочими артефактами, захотел подчинить меня своей воле. Я отвесил ему за это леща.

— Чего не надо? — повторил я вопрос.

Но Юся не ответил, а сразу полез в драку.

Совсем некстати началась качка. Из рубки выскочил Боря и заорал:

— Вы чего буяните? У меня катер на океанские шторма не рассчитан, это же не «Куин Элизабет», а «Ярославец», у него критический угол наклона — сорок пять!

— Мы здесь не при делах, — сдерживая Юсину агрессию, ответил я. — Это стихия.

— Быстро утихомиривай стихию, иначе все потонем!

Не понимаю, с чего Боря взял, что я сумею предотвратить шторм. Видимо, он так до конца и не понял, откуда берутся волны. Ну да ладно, я в любом случае не мог остановить надвигающийся шторм.

— Что там по навигатору? — крикнул я.

— Да почти на месте. Через час точно над этой дырой зависнем.

Юся понял мои намерения, и кроме того, что руками размахивал, стал еще и кусаться, и голосить:

— Не надо!

Не думайте, будто мне не было его жалко. Еще как. Он прикипел душой к предметам, получил то, чего у него никогда не было: сознание, волю, голос. А я собирался его лишить этих даров раз и навсегда. Но иначе никак — все большую власть обретали надо мной предметы, все меньше оставалось во мне меня самого.

— Не надо! — ревел Юся и отчаянно клацал зубами у самого моего лица. — Дай сюда!

— Отвали, придурок! — ругался я в ответ, едва успевая отклониться от его кулака и зубов.

Качка усилилась, нас несколько раз обдало брызгами от ударявших в борт волн. Но, видимо, шумели мы пока еще громче, чем приближавшаяся буря.

— Что случилось? — прибежала на шум Викса.

Мезальянц тоже терся неподалеку. Мне кажется, он так до конца и не верил, что я добровольно собираюсь расстаться с такими мощными артефактами, как будто все мои предыдущие поступки не говорили сами за себя. Хотя, если подумать, кое в чем он был прав: я три дня непрерывно использовал предметы в своих интересах, вкусил всех прелестей неограниченной силы. Разве можно от всего этого добровольно отказаться? Не учитывал Иван Иванович только одного: я не хотел повелевать стихиями. Мне хотелось только спокойной и неторопливой жизни у нас, в Понпеях, чтобы никто не звонил и не просил откопать из могилы, чтобы было с кем поговорить вечером на кухне, перемыть кости тетке из собеса, обсудить книгу или фильм, пожаловаться на нелегкую судьбу сиамского урода. Все!

— Чего у вас за семейные разборки? — это Мезальянц решил наконец вмешаться.

— Юся сожалеет, что вы никогда не получите предметы, — сказал я. — Мы почти прибыли.

— В смысле? — не поняла Викса.

— Наш предводитель собирается выбросить за борт артефакты, — объяснил Мезальянц. Он все еще не верил. Старался не верить.

— Все? — ахнула Викса. — Они же волшебные!

— Барсука тоже выбросишь? — уточнил Иван Иванович.

— А что не так с барсуком?

— Ну, ты же сам откопал покойную бабушку, чтобы его снять, и это лишь затем, чтобы выбросить его в океан?

— А вам-то это откуда известно? — спросил я.

— Откопал покойную? — Вика посмотрела на меня не то с ужасом, не то с восторгом. — Правда, что ли?

— Правда, — отмахнулся я. — Бабушке он уже не был нужен. Так откуда?

— Да так, догадался, — сказал Иван Иванович. — Если она тебе ничего не дарила, значит, ты сам взял. И вот так, просто?..

Странная у него логика, но ведь и впрямь угадал.

— Да, — кивнул я и шагнул к фальшборту.

— Погоди, погоди. — Мезальянц поднял руки кверху, все еще надеясь меня удержать. — Егор, не делай глупостей, с этой штукой можно не только все ломать, с ней можно и порядок навести.

— В отдельно взятой стране, — добавил Татарин.

Он, видимо, только выспался после ночной вахты, и был настроен пошутить.

— Не вмешивайся, — рассердился Мезальянц. — Вы что тут все, не понимаете? Это шанс, шанс сделать все так, как надо. Стоит приказать, стоит только ногой топнуть, и исчезнут воры, убийцы, предатели и лодыри.

Ишь, как заговорил. Он что, всерьез?

— И все строем ходить будут, и петь хором, и пятилетку в три года, — согласился Глеб. — И все пойдет по плану.

— Да закройтесь уже! — крикнул Юся.

Все и впрямь заткнулись. Все смотрели на него. Юся, будто задыхаясь, прошептал, сглатывая после каждого слова:

— Не надо… так… делать… иначе… умрем…

Тут у него из носа хлынула кровь, и Юся отключился. Он отяжелел настолько, что я едва удерживал нас в вертикальном положении. Между тем качка усиливалась, волны становились все круче, катер уже скатывался с одной и буквально впрыгивал на другую.

— Глеб, помоги, — позвал я.

Татарин подхватил Юсю, и вместе мы спустились в каюту.

— Я правильно понял, что экзекуция откладывается? — спросил Глеб, пока мы спускали Юсю.

Вслед за нами в каюту спустились Викса с Мезальянцем, поэтому отвечать мне не хотелось. Да и откуда я мог это теперь знать? Больше всего меня сейчас беспокоило самочувствие брата. Даже не столько его самочувствие, сколько мое. Сами понимаете, такого рода привязанность, как у нас с Юсей, подразумевает только один исход — «… и умерли в один день».

Меня даже не особенно поразили его слова, хотя это уже целые фразы были. Я не понимал, почему он потерял сознание. И меня, кстати, тоже начало мутить.

— Егор, качка сильней становится, — сказала Викса.

— И… что? — спросил я. — Не может меня так мутить от качки.

Викса недоуменно посмотрела на Глеба и Мезальянца. Те пожали плечами — тоже не поняли, о чем я.

— Боря говорит, если ты не прекратишь шторм, нам калямба.

Как же у меня болела и кружилась голова. Как я могу остановить шторм? Ветер, атмосферные фронты — это от землетрясений не зависит.

Но зато, осенило меня, я могу сделать так, чтобы волны сделались меньше. Небольшая встряска — и колебания одних волн погасят колебания других.

Нужно лишь потянуть и отпустить несколько светящихся линий. Вот только успокоится голова… Может, Мезальянц нас чем-нибудь траванул? Надо потянуть и отпустить…

Я не додумал. Я даже не уверен был, что потянул и отпустил: у меня тоже потекло из носа, и я уплыл куда-то далеко-далеко.

 

4

Два дня мы с Юсей пролежали в каюте, то мучаясь от боли, то забываясь в каком-то бреду, в котором нас окружали странные люди — неплотные, полупрозрачные. В основном призраки толпились вокруг меня, словно девять королей вокруг Фродо, на Юсю они внимания почти не обращали. Вид у «королей» был, как мне показалось, немного растерянный: вроде как пришли за Кольцом Всевластья, а его — тю-тю. Извините, ребята, вам здесь точно не обломится. Они укоризненно качали головами, грозили прозрачными пальцами и все время о чем-то между собой спорили.

Не уверен, что я дословно понимал, о чем именно они говорят, но, судя по всему, мы с Юсей слишком долго использовали предметы. То, что наркоманы называют передозом. Видимо, суперсилой тоже можно обожраться. Тогда понятно, что это за полупрозрачные мужики… Это ангелы. Все плохо, мы умираем.

Однако все было не так плохо. Из этого же подслушанного разговора стало ясно, что, выброси я после такого долгого марафона предметы, мы бы точно завернули ласты от абстиненции, или, выражаясь языком тех же наркоманов, от ломки. А так — поболеем немного и снова в норму придем.

И, надо сказать, нам с Юсей действительно повезло. Потому что, пока мы были в отключке, катер терпел бедствие.

Бедствие можно терпеть, вовсе не попадая в шторм. Достаточно попасть в открытое море и узнать, что у тебя нет ни воды, ни еды, ни связи.

Сначала экипаж «Ярославца» долго удивлялся, почему советский десантный катер в территориальных водах Соединенных штатов Америки до сих пор не запеленгован и не взят на абордаж. Это шло вразрез с общепринятыми сведениями об американских вооруженных силах, которые всегда начеку. Мезальянц был даже разочарован.

— Безобразие, — фыркал он. — Заходи кто хочешь, бери что хочешь. Как они вообще воюют?

Капитаны не расстраивались. Они даже рады были, потому что на катере, хоть он и десантный в далеком прошлом, не имелось ни вооружения, ни форсированных движков, чтобы в случае чего удрать от преследования. Время шло, а ни одного рыбацкого, военного или пассажирского судна им так и не встретилось, горизонт был чист.

Проблема была в том, что навигационное оборудование для установления точных координат на «Ярославце» вышло из строя. «Ярославец» последние тридцать лет курсировал только вдоль берега, лоцию оба капитана знали наизусть и могли с закрытыми глазами водить там хоть эскадру. Здесь же, куда ни глянь, раскинулось море широко и ни намека на землю. Без японского навигатора, который так нам помог в путешествии к Марианской впадине, ловить было нечего. Но он вдруг заглючил, засбоил, а потом и вовсе отключился. Оказывается, аккумулятор разрядился. Компас в рубке намекал, что катер по ошибке попал не в Тихий океан, а в Курскую магнитную аномалию, стрелка крутила фуэте покруче Майи Плисецкой. Радиостанция молчала во всех диапазонах, и Глеб всерьез начал опасаться, не угодили ли они в район проведения ядерных испытаний?

— Ночи дождемся — все светиться начнет, — пообещал Глеб и ушел на камбуз готовить ужин.

Не дожидаясь ночи, он решил проверить, как работает генератор. Генератор тоже не работал.

В довершение радостей все продукты были безнадежно испорчены океанской водой. Викса перед штормом недостаточно крепко задраила капитанскую каюту, она же — камбуз. Макароны, крупы, мука, хлеб, сухое молоко и бич-пакеты — все пропало. Соль и сахар попросту растворились, чай отсырел. Правда, у капитанов имелся еще НЗ из говяжей тушенки и сгущенного молока, но банки оказались просрочены на три года минимум. Глеб тщательно исследовал каждую банку на предмет годности в пищу, но все банки хлопали и начинали нещадно вонять.

— Что за вредительство?! — возмутился Татарин и позвал остальных.

Боря сначала пытался произвести дегустацию — авось, что-то и можно съесть, но ему хватило одного запаха от испорченной тушенки. Мезальянц вони не чувствовал — последствие ранения в Афганистане, но вкус у продуктов ничем не отличался от запаха, такое же дерьмо.

— За борт, — распорядился Боря.

— Нельзя. — Глеб развел руками. — Мы в чужих территориальных водах, никто в чужом доме не гадит.

— Ты в «зеленые» записался, что ли?

— Чуть что — сразу в «зеленые». Культура должна быть. Если уж вторглись в чужую страну без объявления войны, так хоть мусорить не надо.

— Жара стоит, вонять будет, — напомнил Боря.

— Тоже верно, — вздохнул Глеб и выбросил все в океан. В конце концов, тут глубоко.

Викса есть пока не просила — жила на конфетках. Но запас карамели стремительно таял, во всех смыслах. Вскоре и ей пришлось выбросить за борт слипшуюся в комок продукцию Нижнетагильской кондитерской фабрики.

Солнце начало садиться. Боря осмотрел горизонт, понюхал воздух и решил:

— Сейчас повернем в ту сторону, — и он махнул рукой в сторону кормы.

— Почему туда?

— Солнце на западе, значит, нам на северо-восток надо, там ближайшая суша. Карту мира помнишь?

— Так точно, северные Марианские острова. А мы не промахнемся? Тут же на тысячи километров пусто, если твоей карте верить.

— А у нас другой не было. Так что будем надеяться, что не промахнемся. Хотя соляры у нас точно на тысячу километров не хватит. Эй, Иваныч, ты по-иностранному шаришь?

— В пределах разумного, — с достоинством ответил Мезальянц. — А почему вы говорите километры, а не мили?

— Потому что не графье, не на смотре.

— А есть что будем?

— Рыбки наловим, — пожал плечами Грузин. — Не пропадем, не бойся. Заводи движок.

Боря был спокоен и оптимистичен, его будто и не смутила гибель припасов, рассчитанных на пять дней автономного плавания. Как истинный капитан, Грузин не паниковал, а пытался найти выход из положения. Однако судьба посылала его «Ярославцу» все новые и новые испытания.

Двигатель, пару раз чихнув и выпустив из трубы облачко копоти, так и не завелся. Глеб, чертыхнувшись, вышел из рубки и направился в машинное отделение. Тут же оттуда раздались проклятья и тяжелый запах дизельного топлива.

Мезальянц и Грузин подбежали к двери.

— Чего там? — крикнул в пахнущую соляркой темноту Боря.

— Топливный насос накрылся, — донеслось снизу. — Совсем.

— А вот это уже плохо. — Грузин почесал бородку. — Ладно, сейчас делать ничего не будем, давай попробуем рыбки наловить.

Снасти на катере имелись в ассортименте, проблема была лишь в наживке. Решили обойтись спиннингами, на блесну наживка не нужна. Но солнце почти уже село, смысла в такой рыбалке никакого. Боря вспомнил, что у него имеется в запасе сто метров китайской сети, уже перебранной и готовой к использованию. Закинули сеть с кормы, привязали конец к фальшборту и отправились отдыхать.

Проснулись все четверо на рассвете от голода. Проверили, как там близнецы (близнецы оставались в том же бесчувственном состоянии, только я отмахивался от кого-то, как в бреду). Решили оставить нас в покое — все равно помочь они ничем не могли. Только Виксу рядом оставили, чтобы, если что, позвала остальных. Надо было позаботиться о себе, иначе о детях потом заботиться некому будет. Мужчины пошли проверить сеть.

Глеб потянул за капроновый шнур, и тот неожиданно легко вышел из воды, обнаружив только рваные куски сетки.

— По-моему, это саботаж, — сказал Боря.

— А кто саботирует?

— Ну не могу же я сказать, что мы трое — полные идиоты и поставили на морскую рыбу сеть под корюшку. Тут же всякие марлины да тунцы плавают, а им наши сетки — тьфу.

— Мне кажется, самое время подавать сигнал бедствия, — сказал Мезальянц.

— Как? — Глеб не то чтобы сердился или боялся, но был явно взволнован. — Мэйдэй объявить не можем — радио не работает. Новэмбер Чарли подымать?

— У нас нету, — предупредил Боря.

— Вот, видишь — у нас нету, — сослался на командира Татарин. — К тому же, — Глеб широко повел ладонью сначала влево, потом вправо, — тут на тысячи миль вокруг никого, кто этот флаг заметит?

— Давайте тогда огонь зажжем, — предложил Иван Иванович.

— Хм, — задумался Боря.

— Соображает контрик, — обрадовался Глеб.

— Не называй меня контриком, нос сломаю, — пообещал Мезальянц.

— Разве можно живому человеку нос ломать? — укорил Ивана Ивановича Боря. Тем не менее он строго посмотрел на Глеба, и тот мгновенно скрылся в машинном отделении, откуда извлек на свет божий двадцатилитровое ведро, до краев наполненное ветошью и залитое соляркой.

— Куда поставим?

— Куда хочешь, только чтобы ветер дым сносил.

— Иваныч, огоньку не найдется?

Но Мезальянц не курил. Не курил никто из экипажа. На борту имелось несколько коробков спичек, но все они отсырели, так что пришлось высыпать их на палубу для просушки. Это было неправильным решением, потому что тотчас подул сильный ветер, и все спички сдуло.

— Окунись-ка ты в алебастр, точно саботаж! — воскликнул Боря. — Природа саботирует попытки человека выжить!

— Мы можем, наверное, бинокль разобрать, чтобы увеличительным стеклом дерево поджечь, — предложил Иван Иванович.

— Отставить разбирать бинокль! — Боря резко повернулся и чуть не сбил Мезальянца пузом с ног. — Вы разберете, и тогда или дождь начнется, или затмение. Это мертвый штиль, не везет во всем.

Однако Глеб начал шарить по всему катеру и нашел-таки какую-то старую зажигалку, и даже умудрился с ее помощью поджечь пропитанную соляркой ветошь. Тряпки горели неохотно, сильно чадили, черный дым никак не хотел подниматься вверх, а норовил растечься по палубе, так что срочно пришлось гасить огонь.

— Давление низкое, это к дождю. Пойду-ка я лучше спиннинг покидаю, — сказал Глеб и отправился на нос рыбачить.

Вскоре к нему присоединились Грузин и Мезальянц. До самой ночи они закидывали блесны в океан, но ни тунец, ни марлин на блесну не кидались. Может, тут и впрямь ядерные испытания проводятся?

— А у меня ремень кожаный, — вдруг вспомнил Татарин. — Если совсем уж невмоготу станет — сварим его.

— Ага, чтобы примус взорвался, — покачал головой Грузин. — Нет, надо мертвый штиль переждать.

— У нас, кстати, воды тоже нет, — подлил масла в огонь Мезальянц. — Мы можем загнуться от обезвоживания, а не от голода.

Так они и стояли до самой темноты. Когда солнце совсем уже скрылось за горизонтом, Боря задумчиво пробормотал:

— Да… бесконечность…

На третий день всеми овладела апатия. Викса слегла: от голода у нее кружилась голова и ходить она не могла. Есть хотелось больше всего на свете, да и жажда уже замучила. Проблему пресной воды решили за счет огромного рулона полиэтилена, который мужчины растянули утром над палубой и собрали чуть больше полулитра росы. Каждый выпил по сто грамм; детям, которые до сих пор не пришли в себя, смочили губы. После этого мужчины разбрелись кто куда и старались друг другу на глаза не показываться — от голода все начинало нервировать.

И тут Боря увидел спасательный круг, и его ловля обернулась счастливой поимкой рыбы.

 

5

Мир будто вновь ожил. В машинном отделении на полке обнаружился целый коробок спичек, который Глеб сначала не заметил. Тряпки с дизельным топливом вспыхнули с первого чирка, и в небо унесся огромный жирный столб дыма. Генератор затарахтел, появилось электричество, заработала радиостанция, и Глеб с Мезальянцем, дождавшись периода радиомолчания, тут же передали в эфир позывные «мэйдэй».

Ну, или SOS, если вам так удобнее.

SOS, между прочим, никак не расшифровывается, это не аббревиатура. Просто придумал умный человек, что три точки — три тире — три точки очень хорошо запоминаются, и предложил сделать этот радиосигнал международным сигналом бедствия.

На этот сигнал нам ответили американцы. Мезальянц передал им, что мы русские, судно гражданское, что терпим бедствие, три дня без еды, на борту дети. У американцев тут же нашелся человек, говорящий по-русски, уточнил, сколько именно детей, как мы оказались в водах Соединенных штатов, есть ли у нас визы.

— Вот люди, — восхитился Глеб. — Мы тут бедствие терпим, а им визы подавай. Да у меня даже страховки медицинской нет!

— А жизнь-то налаживается! — потирая руки, хихикал Боря. — Сейчас мы эту тушу разделаем… Эй, кто знает, что у акул едят?

— Плавники, — отозвался из рубки Глеб. — Китайцы очень любят суп из акульих плавников.

— Я вам не китаец, — сказала Вика.

— Я тоже, — согласился Боря. — Но плавник, похоже, мясистый. Ладно, разделаю всю, как обычную рыбу, авось чего и съедим.

Мезальянц велел Боре разделывать осторожнее — у некоторых акул хватательные рефлексы долго после смерти остаются.

— Плавали, знаем, — сказал Грузин и ушел за топором.

Шкура у акул очень прочная, и чешуя своеобразная: если провести рукой от головы до хвоста, то кажется гладкой, а вот наоборот — настоящий крупный наждак. Некоторые акулью шкуру в качестве абразива и применяют. Столовым ножом такую шкуру вряд ли разделаешь.

Я думал, Вика не станет смотреть. Однако она лупила во все глаза: и как Грузин отрубал рыбе голову, и как вскрывал брюхо, и как оттуда вывалилась разная, не переварившаяся пока еще дрянь. А вот Юсе было неприятно. Он мотал головой, хныкал и тянул меня прочь.

— Егор, лови багор, — пошутил Глеб, вручая мне заслуженный гарпун. — Не в службу, а в дружбу: сполосни инструмент.

Хоть какое-то занятие. Мы ушли на корму и сели у самого края. Сил у меня почти не было, а рыбья кровь уже успела подсохнуть, так что я просто окунул багор в воду и держал его за черенок. Отмокнет — тогда и отмою.

 

6

Сигнал бедствия с русского катера получил Даглас Эйприл, младший радист. Сначала он не поверил глазам, потом отправил ответный запрос. Передатчик радостно отозвался приемом.

— Сержант, сэр, — связался Даглас с командиром смены, — тут русские передают «мэйдэй». Прямо по курсу, триста миль.

— Хулиганье это, а не русские, — ответил сержант Буллит. — Этот квадрат свободен для проведения учений.

— Видит бог, сэр, это русские, я запеленговал источник сигнала. Гражданское судно, сержант, сэр!

— Как они здесь оказались? — угрюмо спросил сержант Буллит.

— Не могу знать, сержант, сэр!

— Клянусь печенью мамы, почему в мою смену?! — выругался Буллит и отправился докладывать дежурному офицеру.

— Капитан, сэр, — позвонил командиру авианосца «Левиафан» дежурный офицер Хорс. — Прямо по курсу терпит бедствие русское гражданское судно, пятьдесят миль. На борту дети, сэр.

— Откуда они свалились? Они что, предупреждения не слышали?

— Не понимаю, сэр. Радары засекли их только сейчас, маленькое судно, сэр.

— Эти русские, — проворчал капитан. — Зачем убрали железный занавес, они теперь везде, куда ни плюнь… Говорят, что это китайцев много. Глупости — много русских, а китайцы — те милые ребята.

— Сэр, нам придется доложить флагману.

Капитан задумался. Это последние учения адмирала, он хотел уйти на подъеме. Зачем ему эти неприятности с заблудившимися — видно, с перепою — русскими туристами? Адмирал был своим парнем, не было во флоте моряка, который сказал бы о нем худое слово.

— Не будем торопиться, Хорс. Может, это ложная тревога.

 

7

Мне было почти хорошо. Я на какой-то момент забыл, что мы — беглецы. Нас скоро спасут, вернут домой. Все пойдет по-старому. И вот тогда я смогу выбросить предметы.

Кто-то зашел со спины. Я знал, что это Мезальянц, но оборачиваться не стал.

— Ты в порядке? — спросил Иван Иванович.

— Спасибо, — равнодушно ответил я.

— Спасибо, — эхом отозвался Юся.

Я медленно, словно боялся спугнуть, обернулся на брата. А он обернулся ко мне. Чувство было такое, будто в зеркало посмотрел. Раньше я воспринимал Юсю как маленького мальчика, даже черты лица у него были мягче, чем у меня. Расслабленное лицо, на котором и тени мысли никогда не лежало.

Обида в глазах. Я и не думал, что смотрю на мир с обидой, настолько привык к своей физиономии. А чужой человек увидит — и плюнет в сердцах.

— Ты… вернулся? — спросил я.

— Вернулся, — ответил Юся. — Ты.

Все ясно. Перезагрузка жесткого диска. Юся попугайничает. А я думал, что отключка стала для него каким-то качественным рывком.

— Это ничего, девочки, что я к вам спиной стою? — спросил Мезальянц.

— Ну, чего вам еще?

— Послушай меня, и не надо изображать институтку, которой в подворотне объяснили, откуда дети берутся. Сюда идет американское судно. Если оно большое, на нем есть служба собственной безопасности. Они будут задавать вопросы, и мы не сможем вразумительно ответить даже на самый простой из них — как мы проникли в территориальные воды США.

— И что с того? Зато нам жизнь спасут.

— Нас отправят в ближайшее отделение ФБР и начнут потрошить. Это не деликатные интервью, это могут быть вопросы с пристрастием. И если к тебе как к несовершеннолетнему они могут отнестись милосерднее, то ко мне — вряд ли. И я расскажу, почему мы здесь, потому что боль терпеть невозможно. У тебя отберут предметы. И ладно, если просто отберут, а не придушат. Ты понимаешь, о чем я?

Я слушал его, а сам смотрел на Юсю. Юся ни мускулом не выражал никаких эмоций, будто опять впал в идиотию.

— Чего вы хотите? — спросил я.

— Ты уже несколько раз использовал предметы, почему сейчас не хочешь?

— Выхода раньше не было.

— Выход всегда есть. Ты мог отказаться, отдать эти предметы, не мне, так кому-то другому. Но нет, ты один у нас высокоморальный парень, который не даст попасть опасному оружию в чужие руки. Оружие, Егор, это такая штука — им нельзя не пользоваться. Оно создано именно для поражения цели. Ты все равно уже стреляешь, даже если стреляешь исключительно по тарелочкам.

— Но я же собирался выбросить эти штуки, вы видели!

— Но не выбросил.

— Я не виноват в том, что Юся…

— Не виноват. Но отвечать все равно тебе. У тебя не получится все время бегать, ни у кого это не получается. Либо ты отдашь предметы, либо сам будешь использовать. Ты не доверяешь мне. Что ж, это правильно, на твоем месте я бы тоже не доверял. Но почему ты себе не доверяешь?

— Потому что это как наркотик. Наркоман живет не сам по себе, а от дозы к дозе. А вы мне предлагаете на иглу сесть.

Мезальянц задумался.

— Да, ты прав, — и собрался уходить.

— Это все? — спросил я. — Все, что вы хотели сказать?

— Все, что я мог тебе сказать. Ты решил действовать сам, и такое решение не может не вызывать уважения. Но дело в том, что свобода выбора — это очень суровая вещь. Пока ты выбираешь — ты действительно свободен, однако, приняв решение, тебе приходится отвечать за него. Я выступил против Конторы — и Контора меня за это накажет. А ты и дальше будешь принимать самостоятельные решения, и отвечать за них. Думай.

Мы с Юсей остались одни.

— Блин, все настроение испортил, — сплюнул я.

— Испортил, — тяжело вздохнул Юся. Но смотрел при этом на меня.

Не прошло и часа упорных трудов по разделке рыбы и утилизации отходов (грубо говоря, Боря с Глебом все за борт выбросили, кроме огромного плавника), как на горизонте появился огромный корабль. Огромный настолько, что наш «Ярославец» мог спрятаться в его кильватерной струе.

— Военные, — догадался Боря. — Сигнал о бедствии приняли.

Теперь нам предстояло решить — либо сдаваться, либо бежать. Радиостанция в рубке надрывалась, спасатели требовали подтверждения, что мы — это мы, а не радиохулиганы.

— Глеб, дуй к рации, подтверждай «мэйдэй», — распорядился Боря. Потом он обратился к нам: — Вот что, дорогие. Делайте что хотите, а Иваныч нам сейчас отец родной, и мать родной, и вообще главный толмач. Он, хочешь не хочешь, единственный из нас в международных отношениях подкованный. Мы как одна команда…

— Разве ж мы команда? — спросила Викса.

Боря истово закивал:

— А я разве не сказал? Я зачислил близнецов и тебя юнгами, а Иваныча — старпомом. Хочешь, журнал бортовой покажу?

— Ты лучше Глебу скажи, что он повышения не получил, — съязвил я.

Боря, конечно, врал. Но у него не было иного выхода: катер ни к черту, пассажиры дрянь, еды хрен, и если облажаться сейчас — пропал калабуховский дом. Меньше, чем за неделю, Грузин получил приключений столько, сколько за всю жизнь, наверное, не пережил. Мы ему надоели, я прекрасно это понимал. Говоря о команде, Боря, скорей всего, ругал нас последними словами, проклинал свою судьбу и обещал самые жестокие кары самозваным пассажирам «Ярославца», как только мы вернемся домой. Но, будучи человеком, рассуждающим за чаем о бесконечности, он не мог позволить себе подобных эмоций и слов.

— Сдаваться нельзя, — жестко сказал Мезальянц.

— Иваныч, ну ты чего? — возмутился Грузин. — Я тебя как дипломата просил, выпускника МГИМО, а ты…

Авианосец уже прекрасно был виден невооруженным глазом. Сейчас они спустят на воду шлюпки, или что у них там есть, нас снимут с катера, увезут на эту громадину, и у нас не будет шансов скрыться.

— Мы уезжаем, — сказал я. — Нам нельзя попадаться, иначе будут копать и узнают про артефакты.

— У нас жрать нечего! — Боре, похоже, мои доводы не показались убедительными. — И пить тоже.

— Будем выпаривать морскую воду, — сказал я. — Горючего у нас хватит.

Как-то я нехорошо это сказал, с вызовом.

— Твою же мать, Егор! — Боря, мгновенно обессилев, упал задницей на ступеньку. — Ты какой головой думаешь, левой или правой? Мы несколько дней не жрамши!

— А плавник?

— Что плавник? Молиться на него? Сейчас сварим, а потом что делать?

— А потом моя проблема…

— Окунись-ка ты в алебастр, твоя это проблема, — внезапно разъярился Грузин. — Ты здесь кто? Капитан? Если это твоя проблема, то не надо было мой катер тащить через весь океан. Это с тебя спросят потом, почему у тебя пассажиры голодные помирали?! Это с тебя спросят, почему судно без надлежащего осмотра и документов границу пересекло и болталось, как говно в проруби, в чужих территориальных водах?! Мне вообще по рулю твои волшебные штучки-дрючки, люлей наваляю по пятое число и в трюм посажу, вот тогда у тебя проблемы будут!

Глеб молчал, но видно было, что он поддерживает Борю.

— Скоро будет земля, — сказал я как можно тише, чтобы самому не сорваться. — Скорей всего, какой-нибудь микронезийский остров. Там мы заправимся, починимся и наедимся.

— У тебя карта есть?!

— У меня есть то, что лучше всякой карты. И не надо на меня орать, я не ел ровно столько же, сколько и вы.

Боря открыл было рот, но тут на палубу выскочила Викса, и все ругательства, которые капитан был готов обрушить на мою голову, застряли у него в горле.

— Вы чего кричите? — спросила Викса.

— Ничего, это наш Змей Горыныч устраивает бунт на корабле, — резко охолонул Грузин. Все-таки Виксе он благоволил и старался при ней не обострять.

— Правда? — Викса посмотрела на меня.

— Нет. Поймите, с военными нам связываться нельзя. Обещаю — через день мы найдем какой-нибудь остров или встретим гражданское судно. Я даже откажусь от своей порции рыбы.

Боря тяжело вздохнул и ушел в рубку, чтобы через несколько секунд выйти оттуда с ведром.

— Достать все свободные емкости, — распорядился он. — Будем воду выпаривать.

Забегали все, даже Мезальянц.

— Отставить, — сказал Боря. — Ты и ты, — он ткнул пальцем в меня и Юсю, — будете гнать волну, а Глеб будет править. И смотрите у меня, чтобы не позже завтрашнего вечера найти помощь!

По всему выходило, что волну надо было гнать на запад, и я готов был уже претворить свое решение в жизнь, как вмешался Юся.

— Понпеи, — сказал он.

Все-таки я еще не мог привыкнуть к репликам моего брата. Невозможно было поверить, что в его голове сместились нейроны с синапсами, или что там еще обитает, и полный идиот заговорил.

— Что? — переспросил я.

— Понпеи, — повторил брат.

Перст его указывал на восток.

— Нет, Юся, Понпеи на северо-западе.

— Туда, — прикрикнул Юся, продолжая тыкать пальцем в сторону Америки.

И что с ним делать? Пусть он научился говорить, и даже порой слова, имеющие смысл, но это не делает Юсю семи пядей во лбу. Как можно довериться идиоту?

Юся посмотрел на меня с укором. Не то мысли прочитал, не то догадался, что доверия к его словам нет.

— Понпеи. Там, — сказал он.

Может, если мы повернем на восток, это поможет нам скорее вернуться домой, в Понпеи? В конце концов, петух ведь на Юсе висит. Я кивнул, велел Глебу развернуться кормой на запад, и довольно мощным толчком поднял для нас внушительную волну. «Ярославец» побежал вперед, раскачиваясь на гребне из стороны в сторону, как пьяный.

Встречной волной американский авианосец был отправлен восвояси. Извините, ребята, ложный вызов.

 

8

Небольшой, менее сорока километров в поперечнике, остров, один из четырех микронезийских штатов, так и назывался — Понпеи.

Мы достигли его в рекордно короткое время — менее чем за двенадцать часов, да и то по той лишь причине, что мне пришлось утихомиривать волну, чтобы не пугать местное население, и часа два ждать, пока случайный рыбак не возьмет нас на буксир.

Заниматься нашим присутствием здесь было некому. Жизнь на острове с населением около тридцати тысяч человек не способствует суете и шуму, власти местные не обращали на нас никакого внимания — мало ли по океану шляется любителей экстремального отдыха? Единственной проблемой, с которой мы столкнулись, — это полное отсутствие денег. У нас даже рублей не было, не то что долларов.

Мы остановились в рыбацкой деревушке Кули, которая гордо именовала себя городом. Пришел полисмен, спросил на ломаном английском, кто мы такие и как здесь оказались.

Мезальянц, как единственный из нас, кто говорил по-английски, почти не врал. Он сказал, что катер класса «река-море» принадлежит команде, которая состоит из капитана и моториста (выйдите, олухи, представьтесь и не забывайте виновато улыбаться). Мы — то есть Иван Иванович, девочка и два мальчика — пассажиры (молодцы все, особенно Вика — хорошо урчишь животом). Мы русские, плыли в Японию с Курил. Как здесь очутились — не помним, потому что около недели болтаемся в открытом море, ничего почти не ели, с водой была напряженка, дети вообще измождены. Какие сигналы? Посмотрите на наше корыто — здесь вообще ничего не работает, мы благодарим бога, что помог нам выжить. О, да, мистер полисмен, вы нас очень обяжете (идем быстрее, он нас кормить ведет).

Изможденный вид был не только у детей, но и у взрослых. Толстый в момент нашего знакомства Боря изрядно сбросил, и без того худой Глеб напоминал скелет птицы из учебника зоологии. Мезальянц вроде и не изменился, только черные круги вокруг глаз да небритые щеки ввалились, и щетина у него оказалась седой. Пошатываясь от слабости, мы шли за полисменом, и деревенские жители глазели на нас и что-то говорили на местном наречии. Не то жалели, не то осуждали.

Не ел ничего вкуснее хот-дога. Подумать только: пересек полмира, чтобы в микронезийской деревушке оказаться в обычной забегаловке, где продают сосиски в булочках, политые кетчупом или горчицей, такие же резиновые, как у нас. Но вкуснее той «горячей собачки», которая досталась мне после нескольких дней голодовки, я, наверное, никогда уже ничего не съем.

Полисмен спросил нашего разрешения осмотреть катер, и Грузин, все еще сердитый на меня за самоуправство, но уже счастливый тем, что все обошлось, показал блюстителю микронезийской законности все, что тот захотел увидеть. Не обнаружив контрабанды — да и какая у нас могла быть контрабанда? — полисмен извинился, что не может пока заниматься нами, и предложил какое-то время пожить в деревне, то есть в городе, пока не представится оказия съездить в столицу и решить вопрос об экстрадиции. Столица находилась километрах в десяти от деревни, но все на острове двигалось медленно и плавно. К чему спешка, все и так рядом. Да и нам, говоря по-уральски, было неторопно. В смысле — нам с Юсей.

— А чего? — говорил Боря, полеживая в гамаке и отхлебывая пиво из банки. — Всегда тепло, на одежду тратиться не надо. Катер у нас есть, не рыбалкой, так извозом промышлять станем. И люди здесь хорошие, полиции и властям не стучат. Вон, помогают чем могут… Давай-ка, Глеб, выпишем сюда родственников и поселимся навеки?

Чумазый Глеб, который возился в машинном отделении вместе с механиком-кустарем по прозвищу Змей, выглянул наружу и сказал в сердцах:

— Окунись-ка ты в алебастр!

Едва опасность погибнуть от голода и жажды отступила, Грузин расслабился и получал от жизни максимум удовольствия. Боря был легкий человек, он сразу забывал все плохое, живя текущим моментом. Даже странно, что такой человек может думать о бесконечности. А вот Глеб день ото дня становился мрачнее и мрачнее. Все радости беззаботного пребывания на Чунгачанге, как он называл остров, оставляли Татарина равнодушным. Он целыми днями копался в двигателе, меняя то одну запчасть, то другую, будто собирался возвращаться тем же путем.

Со Змеем, которого на самом деле звали Антонио, Глеба познакомил Сорри, тот самый рыбак, который дотащил «Ярославец» до берега. Сорри принадлежал к аборигенам, понапе. Он, как и мы, ни бельмеса не знал на английском, кроме «извините», потому и награжден был забавным прозвищем: и взрослые, и дети называли его именно так. Рыбак отбуксировал катер к мастерской «Антонио энд Лэйла» и позвал хозяина. Хозяином оказался волосатый коротышка абсолютно итальянского вида.

— Бонасейра, — сказал он и для страховки пожелал доброго вечера на английском.

Мы тоже нестройно поздоровались, но предупредили, что английский знает только Мезальянц. Иван Иванович по очереди представил нас механику, механик всем крепко пожал руки, отрекомендовался Змеем, потом отозвал Сорри на пару слов, кое-что ему объяснил и отправил за полисменом. Сорри с уважением посмотрел на нашу команду и утарахтел за представителем власти.

На причал вышла женщина в замасленном комбинезоне поверх купальника, с сигарой в уголке ярко накрашенного рта и небольшим автомобильным ключом-трещоткой в руках. Выход ее сопровождался экспрессивной тирадой на итальянском сквозь неплотно сжатые губы. Змей делал ей всевозможные знаки, но женщина не замолкла до тех пор, пока не подошла совсем близко и не увидела Виксу. Тогда она хорошо поставленным жестом вынула сигару изо рта и глубоким красивым голосом выдохнула «пердонаре…», окутав нас дымом и этим окончательно очаровав.

Змей представил нам супругу, затем пригнул ее голову к себе и поцеловал. Они извинились, что не могут предложить нам ничего поесть — готовить они не любят, а перекусить ходят в местную забегаловку, потому что до столичных ресторанов полчаса на машине, а ради пафосной жрачки отмываться и переодеваться как-то лениво.

Змей и Лэйла работали в столице, в какой-то конторе, а мастерскую держали для отдохновения — им, кажется, нравилось возиться с разной техникой. Что-то они чинили, что-то окончательно доламывали, и денег им мастерская не приносила. Зато здесь постоянно околачивались всевозможные чудаки, будто нарочно сосланные на остров со всего света. Все эти люди тоже работали в Паликире, столице Микронезии, и объявлялись в мастерской ближе к десяти вечера. Тогда все пили вино, играли в странные игры, слушали непонятную музыку и были абсолютно счастливы. Именно поэтому странный экипаж «Ярославца» был воспринят без удивления, и даже наоборот — казалось, все недоумевали, где мы шлялись до сих пор.

Особенно всем понравился Юся. Не знаю, чем уж он так купил здешнее пестрое общество, но по вечерам его — и меня за компанию — часто приглашали на «ассамблеи». И Виксу тоже звали, потому что она уже начинала тосковать по дому, и Боря просил взять над ней шефство. Чудаки не были против, им, похоже, все было в кайф, хоть им детский сад на шею вешайте, хоть паноптикум уродов, они из всего сделают праздник.

В основном забавляла гостей способность Юси угадывать, куда они спрятали ту или иную безделушку. То и дело слышались возгласы «бьютифул», «вандерфул», «интуишн», гости строили рожи и многозначительно подмигивали друг другу.

Юся виновато улыбался, оглядываясь на меня, и продолжал угадывать. Викса поначалу ревновала, а потом втянулась и сама стала играть. Ей тоже перепадало и внимания, и подарков. Я не был против таких невинных забав — в конце концов, Юся только ребенок, хотя и стремительно развивающийся. Ему не повредит немного человеческого тепла. И меня ничуть не раздражало, что он общается с чужими людьми.

С тех пор, как Юся начал разговаривать, мы практически не спали. Мы только и делали, что говорили, говорили, будто сейчас придет кто-то и отберет у нас эту волшебную штуку, которая наделила моего брата самым дорогим, что могло у него появиться, — разумом. И мы уже не скажем друг другу ничего, и Юся станет прежним бессмысленным куском мяса.

Представьте, что у вас вдруг брат вернулся оттуда, откуда не возвращаются. У меня до сих пор и не было брата, если подумать. Целыми днями я молчал, только покрикивая на никчемный отросток, который только интонации понимал — угрозу да изредка ласку. А теперь у меня появился персональный собеседник.

Говорить Юся начинал постепенно. Сначала отдельные слова: существительные, или местоимения, или вообще междометиями обходился. Но я решил, что лиха беда начала, и сам начал с ним разговаривать, как с маленьким. И Викса мне помогала.

Увидел Юся бабочку — рассказываем про бабочку, сидим за столом — объясняем, что и как едят. По несколько раз повторяли одно и то же: и как цвета называются, и какие запахи, и вкусы. Схватывал Юся на лету, и хотя в этом практически не было никакой моей заслуги, я втайне гордился собой.

Я рассказывал все стихи и сказки, которые знал, пел песни — от «Маленькой елочки» да «Колхозного панка» — и заставлял петь со мною хором. Успехи Юси были феноменальны, и меня все время глодала мысль: а останется ли все это, если исчезнет петух? Юся берег птицу, носил ее на цепочке и продолжал, чуть что, прятать за щекой, как леденец. Доходило до того, что и на ночь не снимал, будто боялся, что даже мгновение без петуха превратит его обратно в идиота. Мне тоже не хотелось проверять.

И поэтому мы говорили ночи напролет, вернее, говорил в основном я, а Юся только вопросы задавал. Беседы наши касались самых разных тем, но неминуемо все возвращалось к родителям.

— А фотография мамина дома есть? — спрашивал Юся.

— Есть. И папина тоже.

— Ты думаешь, она не вернется?

— Нет, Юся. Никогда. Она ничего не знает о нас, она даже бабушке не писала, так что лучше не думать о ней.

— Тогда получается, что мы одни?

— Мы не одни, нас двое. Это когда тебя не было, я был один, а теперь нас точно из собеса не попрут, мы этой клуше покажем.

Юся часто плакал после таких разговоров. Все-таки в эмоциональном плане он был еще совсем ребенком. Узнал, что потерялся, и заревел. Хотя я его очень хорошо понимал, я ведь и сам едва не плакал от обиды, зная, что где-то на свете живет моя мама, но я ей совсем не нужен, потому что родился неудачно. У меня нервная система оказалась сильная, я очень быстро это чувство переборол, тем более что дедушка и бабушка меня любили. В смысле — нас. Но Юся, он ведь этого тогда не понимал, для него не существовало ни дедушки, ни бабушки, ни папы. А вот теперь он будто среди ночи открыл глаза и спросонья зовет кого-нибудь.

А вместо кого-нибудь у него я, озлобленный и желчный.

— Ну не плачь, — сердито говорил я. — Мы же вместе.

— Ага, — согласился Юся, шмыгая носом. — В болезни и здравии, и только смерть разлучит нас.

Шуточки у него, конечно…

 

9

Боря, Глеб и Мезальянц ночевали на катере, так им было как-то спокойнее, хотя Змей уверял, что места в доме хватит на всех. Это он, конечно, лишка хватил, но Виксе и нам с Юсей по комнате выделили. Лэйла гоняла нас, заставляла помогать по хозяйству, требовала поддерживать чистоту в комнатах, запрещала смотреть телевизор и вообще спуску не давала, но за этой строгостью чувствовалось, что ей нравилось с нами общаться.

Общались мы сначала при помощи двух-трех английских фраз, типа «доброе утро», «я голоден» и «спокойной ночи», и жестов. Постепенно наш словарный запас увеличивался, да и Лэйла со Змеем выучили кое-что на русском, особенно Лэйла, которая вытянула из Бори несколько крепких словечек и теперь в приступе ярости или восторга орала: «Окунись-ка в алебастр!» В довершение всего Юся, как и любой осваивающий язык ребенок, оказался гениальным лингвистом и в дополнение к русскому как-то мимоходом выучил и английский. Вскоре он лопотал не хуже Мезальянца и частенько исполнял функции переводчика.

На исходе второй недели нашего пребывания на острове, после очередной «ассамблеи», когда все разошлись, а мы отправились спать, Лэйла зашла в нашу комнату пожелать спокойной ночи.

— А что они все здесь делают? — спросил я у нее.

— Кто?

— Ну, вся ваша компания…

— Нан-Мадол, — ответила Лэйла.

— Чего? — не поняли мы с Юсей.

— Древний город, сложенный из базальтовых блоков. Он на другом конце острова, несколько часов добираться надо.

— Они любят древности?

— Нет, — рассмеялась Лэйла. — Они любят сокровища. Это общество расхитителей гробниц.

— Нифига себе, — восхитились мы по-русски.

— Нифига? — удивилась хозяйка.

— Это такое русское выражение, не для приличного общества, — поспешил объяснить я.

— О! Надо запомнить! — Лэйла подняла палец к потолку. — Все, спокойной ночи!

Она выключила свет, а потом вдруг поцеловала Юсю и меня в лоб. Это у нее получилось так естественно и легко, что мы даже сказать ничего не могли, кроме «спокойной ночи».

— Она нас любит? — шепотом спросил Юся в темноте.

— Не знаю, — ответил я, глотая комок в горле.

К проявлениям нежности я не привык. Мне уже пятнадцать лет, я телячьих нежностей вообще терпеть не могу, но сейчас за этот поцелуй готов был смириться с окружающей действительностью и собственным уродством. Мне дали понять, что никакого уродства на самом деле нет, что я сам по себе могу вызвать симпатию.

А потом в дверь постучались, и к нам пришла Викса, вся в слезах.

— Я домой хочу, — сказала она. — Мне здесь надоело.

— Ты чего? — испугался я, что сейчас на шум прибежит Лэйла и обнаружит у нас Виксу. — До утра потерпеть не могла?

— Я домой хочу, к маме, — и тихонько завыла.

Я хотел спросить, зачем она тогда вообще из дома сбежала, но решил, что такой вопрос вряд ли ее успокоит.

— Полисмен же сказал, что скоро он займется нашим вопросом. Потерпи немного.

Успокаивать кого-то, если сам не веришь, что все будет в порядке, — довольно утомительное и тоскливое занятие. Чувствуешь себя одновременно дураком и вруном.

— Мне надоело терпеть. Я к маме хочу. И к папе. Они меня совсем потеряли, наверное. И забыли. Че я дура такая была? Надо было во Владике оставаться! — ревела Викса, тем не менее тихо, боясь побеспокоить Лэйлу.

— А ты им позвони.

— Чего? — Викса даже плакать перестала.

— Домой, говорю, позвони, скажи, что застряла немного, но скоро вернешься, — сказал я. — Ты ведь у бабушки целый месяц без родителей жила?

— Жила.

— Ну, вот и представь, что ты у бабушки.

Викса соскочила с нашей кровати, на краю которой сидела, и побежала к двери.

— Куда? — шепотом заорал я.

— Звонить!

— Половина первого ночи! Все спят! — соврал я. В уральских Понпеях сейчас была половина шестого вечера, но Виксе не обязательно об этом знать.

— Все равно! — сказала Викса, и с криком «Тетя Ляля, тетя Ляля!» выскочила из нашей комнаты.

Правда, позвонить ей не удалось. Понпеи славен тем, что здесь дождь льет триста дней в году, а вдобавок громы и молнии, так что связь порой весьма нестабильна. Как ни старалась Лэйла набрать номер далекого уральского городка, так у нее ничего и не вышло. Викса разревелась окончательно и грозилась снова убежать, но потом, получив стакан сока и крекер, успокоилась и пошла спать, взяв твердое обещание, что с утра они точно позвонят маме.

 

10

Паспорта молодого человека приятной наружности могли поразить разнообразием, если бы кто-то смог увидеть эти паспорта все разом. Их было не менее сотни, тринадцати разных государств, все абсолютно настоящие, но на разные имена, от Ивана Семенова до Джона Смита.

Молодой человек вышел из здания аэропорта, поймал такси, доехал до окраины города и там пересел в метро. В метро он вел себя странно — менял станции и вагоны, исчезал и появлялся в совершенно неожиданных местах, вышел на другом конце города, прошел мимо камер наблюдения и исчез. Спустя десять минут мимо тех же камер прошла вызывающе одетая девица в мини и пирсингом на пупке, села в вагон и доехала до центра, где тут же убежала в дамскую комнату. Через пять минут из туалета вышла деловая женщина в строгом брючном костюме и быстро исчезла в толпе.

Не прошло и часа, как по самой оживленной улице большого азиатского города начал колесить белый автофургон с надписью «Окорока». Внутри, вопреки распространяемому наружу запаху, находилось отнюдь не мясо, а очень даже высокотехнологичная начинка, созданная исключительно для того, чтобы затруднить прослушивание другой высокотехнологичной аппаратурой.

Деловая женщина стянула парик и начала раздеваться, превращаясь в того самого молодого человека приятной наружности, что так внезапно исчез с экранов видеонаблюдения.

Рудольф, судя по всему, тоже не было настоящим именем молодого человека, хотя именно как Рудольф Филипп Кассатикетс он и числился в базе данных Моссада. Числился как лучший сотрудник, между прочим.

— Я нашел ее, шеф. В Вене.

У того, кого Рудольф Кассатикетс называл шефом, не было ни лица, ни тела, один лишь динамик. И Рудольф, и его шеф сидели в разных фургонах, городах и странах, не видя лиц, не слыша настоящих голосов — аппаратура связи искажала звуки до механически-дребезжащих.

— Рассказывайте.

Церковь Святого Рупрехта — покровителя солеторговцев — является старейшей церковью Вены. В названиях улиц, кафе и питейных заведений, плотно окружающих маленькую церковь, всюду проступает соль. Зальтштрассе, Зальтбар, кафе «Зальт» — это только то, что бросается в глаза при выходе из Рупрехтскирхе, а если побродить по этому морю кабаков дольше, то соли найдется еще больше.

Этот район некогда назывался «Бермудским треугольником». В переплетении узких улиц и переулков, лестниц и подворотен даже трезвому человеку без карты города немудрено заблудиться, что уж говорить о человеке подвыпившем, кочующем из одного увеселительного заведения в другое. Австрийцы, мадьяры, немцы, евреи, русские, чехи, американцы и прочие гости города исчезали тут на несколько недель и даже месяцев, чтобы потом всплыть без гроша в кармане, а иногда и, что греха таить, вообще без штанов.

Тем не менее народу здесь — не протолкнуться. Все хотят увидеть знаменитый Штефансдом — храм, в котором Моцарт венчался с Констанц, посмотреть на дом, где Моцарт жил, съесть самый большой в Вене шницель у «Фигльмюллера». К тому же времена «Бермудского треугольника» закончились в начале двадцатого века, и теперь здесь потеряться может только полный топографический кретин, недуг которого усугубляется полным отсутствием навыков общения.

Ресторан кошерной кухни «Алеф Алеф» на Юденштрассе, возле которого всегда дежурят двое полицейских, был пуст, если не считать мужчины и женщины, сидящих за первым столиком от входа. Насколько они были приверженцами кошерной кухни, судить трудно, поскольку разговор шел исключительно на русском.

— Это фото сделано на острове Понпеи, это недалеко от Марианских островов, — сказал мужчина, выглядевший как типичный европеец, прибывший в Вену отдохнуть: с огромной фотокамерой, фривольно одетый, уже успевший частично загореть, в очках типа «лектор», блондин.

Молодая, слегка за тридцать, начавшая уже полнеть красивая женщина взяла фотографию осторожно, будто пробирку с сильнейшей кислотой. Среди размытых, видимо, быстро двигавшихся в момент съемки фигур отчетливо выделялись два чернявых молодых человека, вплотную прижавшихся друг к другу и укрытых одним на двоих красным клетчатым одеялом. Лица их красотой не отличались, скорее — добродушно-щекастые, счастливые лица спасенных людей.

Женщина посмотрела на юношей и вернула фотографию.

— Я даже не знаю, кто из них кто.

— Вот этот, зеленоглазый, — Юрий, а этот — Егор.

— Вы не поняли. Меня вообще не интересует, как их зовут и почему они находятся в Микронезии, — несколько раздраженно пояснила собеседница блондину. — Они мне даже не снятся.

— Отчего же? — удивился блондин. — Чем они вам не угодили?

— Они уроды.

— И вы говорите об этом здесь, в Европе?

— Я где угодно об этом скажу.

— И все же… У Егора очень высокий коэффициент интеллекта, видимо, ваши гены…

— Не надо говорить со мной о генетике, я профессор, и вы ничего мне нового в этой сфере поведать не сможете. Давайте короче — что вам нужно. Вы из Конторы, правильно?

— Смотря что вы называете конторой, — уклончиво парировал блондин. — Контор много.

— Вы из госбезопасности русской, так?

— Нет, не так.

— Почему же мы говорим на русском? — спросила женщина на иврите.

— Потому что это ваш родной язык, — ответил блондин на немецком. И по-английски добавил: — Не важно, из какой я организации. Мы предлагаем возобновить отношения с вашими детьми.

— Если бы я этого хотела, восстановила бы уже давно. Но я хочу забыть эту историю. У меня муж и дети.

— Они будут ревновать?

— Да при чем тут ревность? Я не знаю, о чем мне говорить с этим… существом. Я даже с матерью всяческие контакты прекратила после того, как она начала писать о нем… о них… Я не понимаю, зачем вы вообще ко мне обратились.

Женщина волновалась, значит, она не была равнодушна. Если неравнодушна, то рано или поздно знак неравнодушия может поменяться. Лучше, конечно, рано, чем поздно.

— Во-первых, я обращаюсь к вам по той простой причине, что вы проводите отпуск одна, вдали от мужа и семьи. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять — если супруги отдыхают раздельно, значит, у них не все ладно. Во-вторых, вы так горячо отказываетесь от своих первенцев, что готов спорить — вам хочется их хотя бы увидеть. Ну и в-третьих, вы единственный человек, который сможет договориться с Егором.

— Что?

— Видите ли, Далила Иудовна… Вы разрешите обращаться к вам по имени-отчеству, как это делают русские? Так вот, ваши дети влипли в некрасивую и даже опасную историю. Они похитили секретный прибор. Прибор настолько мощный, что его разрушительная сила может отразиться на судьбе всего человечества.

— Похитили? — не поняла Далила. — Прибор? Вы не о барсуке с мышонком говорите?

— Э…

— Я знаю, что за свойства у этих предметов. Мама даже хотела подарить мне мышонка, когда я уезжала, но в последний момент передумала.

Блондин мысленно аплодировал себе — ай да везение, ай да Рудольф!

— Это очень важная информация для нас, спасибо. Я правильно понял, что вы согласны помочь нам?

— Значит, она согласилась?

— Как вы и говорили, шеф.

— Отлично. Можно приступать.

 

11

Наутро Лэйла и Викса сели на телефон и решили мучить его до тех пор, пока не свяжутся с родителями Виксы. Мы с Юсей не стали ждать, когда свершится это великое событие, и отправились на причал.

Грузин по-прежнему сибаритствовал, Глеб в машинном отделении о чем-то гулко переговаривался со Змеем, а Мезальянц изучал расписание рейсов местного международного аэропорта.

— Изучаете, куда бежать? — спросил я.

— От Конторы сбежать нельзя, можно только ненадолго отсрочить встречу, — мрачно ответил Иван Иванович. — Я смотрю, по каким дням ждать гостей.

— Сейчас погода нелетная, какие гости?

— Незваные. Вон, этих неудачников-кладоискателей никакие дожди не пугают, они как по часам сюда приезжают. А Контору даже цунами не остановит.

— А разве вы уже знаете, что мисс Тедди и мисс Козельски…

— И майор, и астроном, и вся эта цветная компания — все кладоискатели.

— Я бы съездил туда, в этот…

— Нан-Мадол, — подсказал Юся.

— Вы, как я погляжу, вполне вписались в местный бомонд, — хмыкнул Иван Иванович. — Глядите только, чтобы эти красавцы не стибрили у вас чего…

Что за человек, обязательно настроение испортить надо! Я решил обратиться за поддержкой к капитанам.

— А давайте в выходные в Нан-Мадол отправимся? — спросил я.

— Это что еще за хрень? — лениво спросил Боря.

— Это как раз по вашей части — окно в бесконечность.

— Не слушай его, — послышалось из машинного отделения. — Это груда камней, и никаких сокровищ там нет.

— Сокровищ? — оживился Грузин. — Каких сокровищ?

— Егор, я тебя убью, — пообещал Татарин, вынырнув наружу. — Чего человека баламутишь? Только-только приключаться закончили — и опять?

— Я не понял: почему вы говорите так, будто вас здесь только двое? — возмутился Грузин. — Почему вы меня не спрашиваете или вон Юрца?

Боря единственный из экипажа, кто называл Юсю Юрой и даже сам с ним разговаривал.

— А меня Егор спрашивал, — сказал Юся серьезно. — Он спросил: ты хочешь в Нан-Мадол?

— И что?

— А я сказал, что сокровищ там нет.

— Вот, слышал?! — обрадовался Глеб. — Я же говорил!

— Ты-то откуда знаешь? — обиделся Боря на Юсю.

— Я не знаю, — растерялся Юся. — Мне так кажется.

— Кажется ему, — проворчал Грузин. — Надо съездить и посмотреть на этот… как его там…

— Нан-Мадол, — напомнил я.

— Во-во. Глеб, у нас там чего с движком-то?

— Ничего, — пробурчал Глеб. — Некогда мне.

Татарин посмотрел на меня, постучал пальцем по лбу и скрылся в недрах катера. Мне этот жест показался мало того что непонятным, но даже и обидным. Чего я сделал-то? Поэтому я сразу спустился следом за Татариным.

— Чего ты дразнишься?

— «Це дразнисся-це дразнисся», — с кислой физиономией повторил Глеб. — Я, конечно, сам дурак, язык за зубами не сдержал. У Бори бзик — моментальное обогащение. Он раньше чемодан с долларами найти хотел, а еще раньше — государственную премию получить.

— За что?

— Да хоть за что, лишь бы много и сразу. Это мечта, она иррациональна. Он как-то узнал, что в Хабаровске старый дом есть, в котором клад. Так он его по бревну раскатал и на щепки изрубил, всю землю перекопал на два метра вглубь, весь отпуск извел, и хоть бы пятачок нашел. Вот не дай бог, загорится он этим вашим… тьфу, неважно… вот не дай бог. Он, чего доброго, катер на металлолом продаст. Ты этими своими штуковинами можешь клады искать?

— Не пробовал. Но, наверное, смог бы.

— Вот и походи там с ним на всякий пожарный. Ему бы горшочек золота найти — и успокоился бы. Наверное.

Видимо, глубина Бориного бзика и для Глеба еще не раскрылась во всей полноте.

— И что сейчас делать?

— Сейчас-то? — Глеб задумчиво поскреб подбородок. — Да ничего, наверное. Может, обойдется.

Но не обошлось. Боря уже развил бурную деятельность, задавшись целью во что бы то ни стало попасть в Нан-Мадол и посмотреть, что там за сокровища. Мезальянц посоветовал ему не заниматься ерундой. Глеб сердито сказал, что ему хабаровского рейда хватило. Он напомнил, что экипаж и без того живет в кредит, сугубо из доброго расположения хозяев, а оно может внезапно закончиться. Я попытался прибегнуть к доводам разума.

— Если там, — сказал я, — так давно занимаются поисками и до сих пор ничего не нашли, значит, там ничего нет.

— Это как раз понятно, — махнул рукой Боря. — Нашли сокровище, а говорить об этом никому не хотят, чтобы не делиться.

— Но там специальное снаряжение нужно, для подводных поисков.

— Не надо ничего, здесь дожди сплошняком, сплошная муть в воде, ничего не увидим все равно. Пошарим немного снаружи, не найдем ничего — и хрен с ним. Но чует мое сердце — не зря я сюда приехал, ох, не зря.

Мне тоже хотелось посмотреть этот таинственный Нан-Мадол. Не ради сокровищ, просто увидеть, чего в нем такого удивительного. Подумаешь, сокровища. Я точно знал, что под нами, на глубине примерно полутора тысяч метров, залегает обширный, хотя и неглубокий, пласт нефти, и если на месте причала поставить несколько буровых установок, то этой нефти хватит, чтобы Микронезия стала абсолютно независимой от США.

— А мы до мамы дозвонились! — послышалось издалека.

Вся команда «Ярославца» превратилась в слух. Из дома выскочила радостная Викса в одной ночнушке, она хохотала, скакала вдоль причала, и я всерьез опасался, что сейчас она поскользнется на мокрых досках и разобьет себе все, что можно разбить, а что нельзя — сломает.

— Хватит скакать, говори уже, — распорядился Грузин.

Связь работала отвратительно, однако Лэйле удалось поймать более или менее устойчивый канал. Сначала они позвонили домой к Виксе, но там никто не брал трубку. Я подумал, что немудрено — на Урале сейчас пять часов утра, выходной, все дрыхнут без задних ног. Но Виксу не проведешь, она стала набирать все известные номера и поймала маму на работе. Мама, конечно, чуть с ума не сошла от радости. Еще больше Виксина мама обалдела, узнав, откуда дочь звонит.

— Откуда?

— Понпеи, остров в Микронезии! — кричала Викса в трубку. — Мы здесь все: и Кругловы, и капитаны, и дядя Ваня.

— Кто?

— Дядя Ваня Мезальянц, он в конторе глубокого бурения работает! — радостно сообщила Викса. И тут же сменила пластинку: — Мама, я скучаю, я домой хочу!

— Чего ты ей сказала, повтори? — с напряженным лицом уточнил Мезальянц. Мне показалось, что он сейчас лопнет от злости.

— Не рычи на ребенка, — вступился за Виксу Боря.

Викса повторила то, что сказала маме.

Я понимал, чего Мезальянц так сердится. Наверняка Контора связала исчезновение его, наше с Юсей и Виксы и теперь отслеживает все контакты. А Викса легко и просто сдала наше местопребывание и даже прямым текстом сообщила, что мы заодно.

— А мама что говорит? — спросил Юся.

Вопросы материнской любви его очень интересовали.

Мама ничего не говорила, она только ревела в трубку да просила вернуться скорее. Викса обещала возвратиться, как только закончится сезон тайфунов, тоже немного поревела, но уже счастливая тем, что ее помнят и ни на кого не променяли.

— А ты чего ржешь? — посмотрела она на меня.

— Я-то? — переспросил я, пытаясь стереть с лица злорадную ухмылку. — Нет, ничего особенного.

— Тут сезон тайфунов длится с августа по декабрь, — выдал меня Глеб. — Надеюсь, мы свалим до его начала.

— Ну, мама же не знает, — растерялась Викса, которой, видимо, очень хотелось сказать маме что-то экзотичное.

Боря, конечно, сразу успокоил ее, что и сам не знал про такое безобразие, все не как у людей, и даже сезон тайфунов в совершенно неподходящее время.

 

12

Свиридов лукавил и с Первым, и с Мезальянцем. Старого сослуживца он представил директору как блестящего и эффективного профессионала, чуть ли не Джеймса Бонда, а перед Иваном выставил Первого эгоистичным самовлюбленным идиотом, который рвется к власти изо всех сил. Истина же была посередине, там, где находился сам Свиридов.

Первый, без сомнения, задержится наверху весьма надолго, такие кардиналы в отставку не уходят. Но пост в Совете Безопасности слишком мал для него, он пойдет дальше. А Свиридов — останется. И его задача была кормить Первого завтраками, создавая видимость работы. На самом деле Свиридов с большим трудом скрывал ликование, когда Первый обратился к нему неофициально и просил решить вопрос частным порядком. Раз неофициально — у Свиридова появился шанс столкнуть лбами двух упрямцев, а свою голову поберечь. Первый терпеть не может самоуправства, а Мезальянц — мелкопоместного барства. Иван обязательно взбрыкнет, в этом Свиридов не сомневался, равно как и в реакции Первого на предательство агента (хоть и работающего неофициально). Тем паче — четыре миллиона, которые агент попросил для дела, а сам свинтил.

Теперь Свиридов со спокойной душой пустил по следу своих людей, и они подтвердили информацию о предательстве и бегстве. Только преследовать за пределами своей страны отступника не могли (и слава богу).

Похвастать уже было чем, и Свиридов знал, что другой бы на его месте так много не успел. Беглецов локализовали, причем в месте, где уже несколько лет работал агент внешней разведки, поставляющий информацию не только военного, но и экономического характера. Этот козырь Свиридов приберег напоследок, если Первый начнет выказывать недовольство.

— Разрешите?

— Есть результаты?

— Так точно.

— Докладывайте.

Свиридов рассказал о внутреннем расследовании, об изысканиях Мезальянца. Проверили также всех родственников сбежавших близнецов. Выяснилось, что могила умершей накануне двоюродной бабки Кругловых оказалась пустой.

— В морге сообщили, что вскрытия не было, поскольку смерть Кравец не вызывала подозрений — она якобы болела раком, состояла на учете в онкодиспансере. Стали колоть онколога, он признался, что фальсифицировал историю болезни за взятку. Дамочка довольно удачно замела следы: если бы не переполох в Понпеях, никто бы ничего и не заподозрил.

— Еще что-то?

— Да. Прослушка дала результаты. Мы точно знаем, где находятся беглецы. Наш человек готов действовать, но…

— Но?

— Единственная загвоздка — как доставлять предметы. Сотрудник опытный, но не обладает дипломатической неприкосновенностью, а консульства у нас в Микронезии нет.

 

13

Не могу сказать, что Лэйла обрадовалась, узнав о нашем намерении посетить Нан-Мадол.

— Кто вас надоумил? — Она металась по комнате, и если бы у нее в руках было что-то тяжелое — расколотила бы вдребезги все бьющееся. — Кто?

— Вы, — робко ответил я.

— Что?

— Ну, вы же нам про этот Нан-Мадол рассказали. Мы только посмотреть, и все. Нас Змей туда отвезет.

— Вместе с расхитителями гробниц?

Мы виновато пожали плечами. Мы всей командой уговаривали Сорри, но рыбак, едва узнав, чего мы от него хотим, отказался отвезти нас в древний город.

— Понапе не любят Нан-Мадол, — перевел Змей. — Считают его плохим местом.

Мы попросили объяснить, чего в этом месте плохого. Рыбак говорил долго и горячо, крепко держась за распятие, которое он носил на груди. Давно на острове жили колдуны-унани. Они были настолько могущественны, что им подчинялась и вода, и камень. Унани расщепили гору базальта и сложили из нее город. Боги, увидев такое самоуправство, рассердились и сбросили с неба камень. Волна от его падения разрушила базальтовые строения, но не до конца, и души погибших колдунов до сих пор бродят в развалинах.

— Круто, — сказали мы хором.

Змей неодобрительно покачал головой и от себя добавил, что ничего там крутого нет, штабеля каменных блоков, разделенных каналами, и все это джунглями заросло.

Естественно, нам еще больше загорелось. И не знаю, каким уж образом об этом узнали кладоискатели. Самого опытного из них, майора, звали Томас Брайдер, и он шутил, что ему на роду написано было гробницы разворовывать. Он и предложил нам совершить экскурсию в Нан-Мадол заодно с компанией кладоискателей. Майор заверил, что нам это не будет стоить ни цента, акция разовая и благотворительная, потому что новичкам обычно везет.

— Ну, майор, — Лэйла сжала кулаки, — я тебе…

Столько нехороших слов, да еще и на разных языках, сколько мы с Юсей наслушались за последние дни, наверное, за всю предыдущую жизнь не слышали.

— Лэйла, мы все равно поедем, — как можно тверже сказал я.

— Да кто бы сомневался. Мы со Змеем будем вас сопровождать. А то знаю я этих благотворителей. Начнут совать карты под нос, чтобы вы крестик нарисовали.

Поэтому в Нан-Мадол собрались все, не считая Сорри. Тот остался в деревне, присматривать за хозяйством.

Яхта кладоискателей была в два раза больше «Ярославца», и капитаны смотрели на это чудо с нескрываемой завистью, хотя майор сказал, что это самое дешевое судно, которое их группа смогла приобрести вскладчину. Тем не менее двигатель здесь был не в пример мощнее нашего дизеля, несмотря на низкую посадку, яхта могла выдержать семибалльный шторм, и, если верить майору, однажды его команда целый месяц провела на этой посудине в автономном плавании.

Вообще-то можно было пересечь остров насквозь, посмотреть по дороге на базальтовую гору, которую местное население называет Большой Кучей Куриного Дерьма, и это отняло бы времени раза в два меньше, чем крюк вдоль побережья на яхте, но дороги из-за дождей размыло, так что мы решили совершить морскую прогулку.

Я думал, что те четыре часа, что мы добираемся до Нан-Мадола, все будут развлекаться и шутить, однако ошибся. Все расхитители гробниц были серьезны и собраны, проверяли и перепроверяли снаряжение, разговоры шли исключительно по делу. Мельком увидели мы и карту, с которой работала команда Тома Брайдера. Это была обычная карта, разделенная на квадраты, половину из которых уже перечеркивали красные кресты. Пусто.

— Там одно местечко есть, ужас! — рассказывала мисс Тедди. — Там стрелка компаса вертится!

— Вы не поверите, — ответил я, — в России тоже есть такие места. Про Курскую магнитную аномалию слышали?

Она сначала не могла понять: не то я всерьез, не то издеваюсь. Потом засмеялась:

— Шутник. Я почти поверила!

Я посмотрел на майора. Он оставался невозмутимым. Я тоже хладнокровно улыбнулся мисс Тедди, а она уже пересказывала мою «шутку» мисс Козельски. Обе весело смеялись, показывали мне большие пальцы, мол, отлично, парень, ты сделал наш день!

Мы обогнули Понпеи с южной стороны и вскоре попали в систему проток. Было пасмурно, тревожно шумели джунгли, и мы с Юсей вглядывались вперед, все ожидая, когда же наконец появятся развалины древнего города.

— Нравится? — спросила Лэйла, подойдя со спины.

— Пока не очень. Может, когда до развалин доберемся, интереснее будет.

— А это и есть развалины, — усмехнулась она.

Я присмотрелся к берегам и тут уже понял, что нагромождения камней, заросшие пальмами и лианами, на самом деле — стены, или даже не стены, а поленницы, сложенные из каменных брусков, иногда весьма длинных, а протоки вдруг обернулись каналами. Такое резкое преображение ландшафта произвело на нас сокрушающее впечатление. Капитаны, Викса, я, Юся — все тыкали пальцами куда попало, восхищаясь своей близорукостью и естественной маскировкой древних руин.

Расхитители гробниц цвели так, будто сами построили и замаскировали Нан-Мадол. Тут же нам организовали спонтанную экскурсию, и кладоискатели наперебой рассказывали все, что они знали об этой местности, и поняли мы в итоге едва ли половину.

Яхта причалила к одному из самых массивных строений, и все отправились осмотреться и руками прикоснуться к древним камням. На яхте остались только мы с Юсей. Прыгать по скользким от дождя базальтовым шпалам, наверное, увлекательно, но не в том случае, когда у вас одна пара ног на двоих. Юся, похоже, не особенно об этом жалел — он быстро потерял интерес к руинам и, похоже, скучал.

— Представляешь, — сказал я, пытаясь развлечь брата, — сейчас возьмут и найдут сокровище.

— Не найдут, — рассеянно ответил он.

— Почему? — Я даже немного обиделся.

— Потому что вовсе это и не город.

— А что?

— Это волнолом.

Вот так в жизни и бывает. Куча умных людей много лет ломает голову, чтобы понять назначение таинственных строений, и тут появляется Юся и с ходу заявляет, что ничего тут особенного, обычное древнее гидродинамическое сооружение, собранное без проекта, всего лишь на основе долгих наблюдений за океаном.

— Значит, майор со своей командой здесь ничего не найдут?

— Не знаю.

Мне стало не то грустно, не то обидно. Я уже знал, что петух пробуждает интуицию, обостряет ее сверх всяких пределов, но когда все ответы известны еще до постановки задачи — это уже слишком. Чудовищная скука, никаких сюрпризов от жизни. Кто знает, как такая смертная скука отражается на психике. Так станешь, чего доброго, как Мезальянц, и будешь вечно стоять в сторонке с кислой физиономией и портить всем настроение, и мне в первую очередь.

Кстати, а где Мезальянц?

Он вместе со всеми поднимался на борт, я это точно запомнил, потому что Иван Иванович галантно подал руку мисс Козельски, и та радостно щебетала по этому поводу. А вот в плавании его уже нигде не было видно. Или он где-то здесь, спрятался на яхте и дуется на весь мир, или, не дай бог, за борт выпал, а его никто не услышал, или он за какой-то надобностью всех надул и никуда не уплыл.

Я посмотрел на Юсю. Он спокойно выдержал мой встревоженный взгляд, а потом сказал:

— Нет, здесь его нет.

— Ты уже говорил, я вовсе не о сокровище спросить хотел.

— И я не о сокровище. Ивана Ивановича, говорю, здесь нет.

— Откуда ты…

— Я знаю, о чем ты думаешь.

Вот так, запросто.

— Тебе показалось. — Я улыбнулся. — Никто не может знать, что думает другой человек.

— Ты не другой, и я знаю, что ты думаешь, — серьезно ответил Юся.

И от этого серьезного тона у меня даже мурашки по коже побежали. Будто это и не брат мой со мной говорил, а какой-то демон из фильма ужасов. Я некстати вспомнил, что этот остров, на котором мы застряли, часто фигурировал в произведениях про морского бога Дагона.

— А почему я не знаю, о чем ты думаешь? — собрав в кулак всю волю, которая у меня имелась, спросил я.

— Потому что я не думаю, — ответил Юся так же душераздирающе просто и серьезно. — Я даю ответы, но мыслей у меня нет.

Твою мать, он меня пугает, догадался я. Этот засранец меня банально разыгрывает, потому что мы совсем одни, все ушли, и атмосфера вокруг мрачноватая, как в склепе.

Без замаха я врезал Юсе ладонью по носу. Удар получился сильным, я разбил брату не только нос, но и губы, а от неожиданности он даже язык прикусил, и кровь у него потекла одновременно изо рта и носа.

— Ой! — Юся прижал руку к лицу. — Ты чего?

— Нехрен чужие мысли читать, — сказал я.

— Я же пошутил! — захныкал Юся, размазывая юшку (вот теперь я шучу) по лицу. — Ты шуток не понимаешь, что ли?

— Понимаю. — Я достал из кармана платок и помог ему вытереть кровь. — Не вертись, а то размажу… Но осадок остался… Прижми платок к носу… Ведь ты как-то угадал мои мысли.

— У тебя привычка дурацкая — губами шевелить, когда думаешь о чем-то. — Юся задрал голову вверх, придерживая платок.

— Когда это ты выучился по губам читать?

— А чего учиться, ты почти шепчешь.

— Ладно, разберемся. Ты видел Мезальянца?

— Нет. Наверное, он в деревне остался.

— Наверное? А что твоя «интуишн» говорит?

— Ничего, — огрызнулся Юся. — Скорей всего, никуда он и не отплывал, прошел быстро через палубу и с другого борта спрыгнул, пока никто не видел.

— А зачем?

— Вот вернемся, и сам спросишь.

 

14

Сначала Мезальянц думал, что Сорри ошивается рядом с мастерской Змея исключительно из желания подработать. Деревня была не особенно богатой, и одной рыбной ловлей здесь вряд ли прокормишь семейство, особенно такое крикливое и многочисленное, как у рыбака. Змей рассказывал, что Сорри хоть и не знает языков, но зато лучший лоцман в округе, хоть и не кичится этим. Самые богатые и влиятельные гости из Соединенных штатов и Европы предпочитают бедного рыбака Сорри любому другому опытному моряку, говорящему по-английски. Потому и бот у рыбака такой отличный, потому и дом его имеет стены и черепичную кровлю, и дети одеты прилично, и жена не работает.

Сорри можно было только уважать. Единственное, что напрягало Мезальянца, — это нарочитое невежество рыбака. Несколько лет работать на иностранных туристов и не выучить ни одной фразы? Это очень подозрительно. Мужик этот куда как непрост, и надо было приглядеться к нему внимательнее.

Иван Иванович не думал, что Сорри работает на Контору. То есть, конечно, думал, но имел в виду конторы иных государств. Вообще, фигура рыбака для вербовки идеальна: ну кто будет подозревать полуграмотного крестьянина из Микронезии в шпионаже? А поднатаскать смышленого мужика в языках, проинструктировать, как грамотно установить «жучок» или сфотографировать секретный документ, как обнаружить слежку и грамотно от нее уйти, — это легко. Обучить хитростям ремесла запросто могут любые другие агенты, которые под видом туристов наведываются на остров. По крайней мере сам Мезальянц так бы и сделал.

Всеобщая экспедиция в Нан-Мадол стала хорошим поводом поговорить с рыбаком о том, на чью контору он работает. Сорри ведь не зря оставался в деревне — что-то ему нужно было в доме у Змея. Там его и можно будет прихватить.

Поэтому Иван Иванович шумно поднялся на борт яхты и незаметно спустился с нее прямо в воду, доплыл до деревянного пирса и не вылезал на берег, пока кладоискатели не скрылись за пеленой моросящего дождика. На пирс он решил не взбираться: все окна смотрели на него, и Сорри, если он уже внутри, обязательно заметит человека на пристани. Мезальянц вплавь добрался до берега, разделся до трусов, чтобы с одежды не капало, и вошел в дом с черного входа.

Рыбак точно находился в доме, слышно было, как он копается на втором этаже. Странно, чего ему там надо? Там только спальни… Иван Иванович, взяв из тумбочки в прихожей электрошокер, о котором он узнал от Виксы, осторожно поднялся по лестнице и увидел спину рыбака, который увлеченно копался в стенном шкафу мальчишек Кругловых. Вот что тебя интересует, дружок.

Все моментально встало на свои места. События развивались по закону Мерфи, то есть самым наихудшим образом. Надо же было угодить в такую передрягу: оказаться спасенными агентом Конторы. С одной стороны, Иван Иванович испытал гордость за неизвестного вербовщика, который нашел такого незаметного информатора. С другой — Мезальянц опять обругал Контору, отправившую ценного сотрудника выполнять черную работу. Чего стоило прислать группу ликвидации или хотя бы одного профессионала? Они бы и убрали, и подчистили, и Сорри вне подозрений. Сорри никогда не участвовал в силовых операциях, он трус, вся работа его состояла в том, чтобы только внимательно слушать, о чем говорят большие люди, возможно, копировать секретные документы, но все остальное вне его компетенции. Наверняка куратор напоминал, чтобы рыбак не изображал из себя крутого суперагента и сидел тише мыши.

Дураков учат. Иван Иванович осторожно подкрался к рыбаку. Раздался сухой треск, Сорри громко вскрикнул и упал навзничь. Запахло озоном. Ага, родной, получил. Ну, полежи, отдохни. Иван Иванович вошел в комнату, посмотрел в стенной шкаф. Очевидно, Сорри обшаривал все карманы близнецов, пытаясь отыскать предметы. Господи, какой бардак, ну разве так ведут тайный обыск? У Сорри явно недостаток образования, надо обучать дальше. Мезальянц взял из шкафа кожаный ремень и пояс от халата, после чего тщательно связал Сорри, корчившегося в судорогах на полу.

Связанного рыбака (тяжелый, черт) он посадил на кресло и прикрутил к спинке скотчем, которого на письменном столе лежало аж две бобины.

— Полагаю, английский ты знаешь, — сказал Мезальянц.

Сорри пока ответить не мог, потому что рот у него был заклеен. Иван Иванович не хотел рисковать и заранее собирался разъяснить рыбаку некоторые спорные моменты.

— Я не надеюсь, что ты умеешь говорить по-русски, хотя тебя могли обучить и этому. Будем говорить на английском. Заранее прошу не кричать и не сердить меня, потому что я обучен вести допросы с пристрастием, и некоторыми острыми предметами, например канцелярским резаком, могу управляться весьма виртуозно. Я не хочу пачкаться в твоей крови и фекалиях, и думаю, ты сам бы этого не хотел. Поэтому на вопросы отвечать честно и не изображать невинность. Небольшой тест. Если ты говоришь по-английски, кивни головой. Если ты не кивнешь, значит, я начну резать твое лицо и буду резать до тех пор, пока не дождусь правильного ответа. Так ты говоришь по-английски?

Сорри истово закивал. Покладистый парень, с такими одно удовольствие разговаривать.

— Отлично. Ты работаешь на русских?

Кивок.

— Кроме тебя агенты на острове есть? Да не мотай так головой, отвалится. Сейчас я аккуратно сниму скотч. Не кричать, на вопросы отвечать четко и по существу. Понял?

Кивок.

Мезальянц разлепил рот пленнику. Тот нервно облизал губы.

— Твои позывные?

— Клаус.

— Задание?

— Изъять предметы, передать курьеру.

— Курьер здесь?

— Будет через неделю.

— А относительно нас какие инструкции?

Сорри, зажмурившись как лягушка, проглотил слюну.

— Я слушаю, — сказал с нажимом Мезальянц.

— Убрать.

— Всех?

— Вас и близнецов.

— И как собирался?

— Яхта на обратном пути взорвется.

— Что?

— Таймер установлен на семь вечера.

Без малого два десятка человек, прикинул Мезальянц. Масштабная акция.

— А как объяснить взрыв?

— Японские мины. Их иногда прибивает к берегу.

Вот гаденыш, все предусмотрел.

— Там же дети.

Сорри не ответил. Скорей всего, он даже не подумал об этом. Что ж, хороший агент, исполнительный.

Что теперь с ним делать, с таким хорошим?

Иван Иванович подошел к столу, снял трубку с аппарата и набрал номер аэропорта, который уже знал наизусть.

— Здравствуйте, мисс. На рейс до Парижа есть свободные места? Только в бизнес-классе? Окей. Прошу забронировать одно место на имя Антонио Монтазио. Совершенно верно, синьорина, как сыр. Нет, я заплачу наличными. И вам того же.

До начала регистрации еще пять часов. Вполне хватит, чтобы подготовиться.

— Где Змей хранит деньги?

— В ящике с инструментами, там двойное дно, — торопливо ответил Сорри.

— А документы?

— Не знаю. Наверное, в спальне.

— Ладно, разберемся. Извини, рот я тебе опять заклею. Мы же не хотим неприятностей?

Рыбак позволил заклеить себе рот, после чего Иван Иванович надел ему на голову полиэтиленовый пакет и тоже плотно перемотал скотчем. Не дожидаясь, пока отчаянно мычащий Сорри умрет, Мезальянц вышел из комнаты и отправился на поиски денег.

Несмотря на то что мастерская не процветала, в потайном отделении ящика для инструментов хранилось два свертка по тысяче долларов «грантами» и «франклинами». В спальне, помимо международного паспорта Змея, обнаружилось еще полторы. А вот гардероб разочаровал — Змей носил одежду на пару размеров меньше, и Мезальянц выглядел в ней по меньшей мере странно, если не сказать — смешно. Ладно, хоть обувь подходила и носки.

А вот близнецы, кажется, были одного с ним размера. Иван Иванович вернулся в их комнату. Сорри лежал на полу, боком. Но избавиться от пут ему не удалось, равно как и от пакета. Сердце не билось, грудь не поднималась, пакет, запотевший изнутри добела, облепил голову и уже не раздувался от судорожного дыхания. В шкафу нашлись рубашки и джинсы, а также несколько пиджаков и галстуков. Все — ни разу не надеванное. Зачем Лэйла все это покупала для совершенно чужих уродов? Западная благотворительность умиляла. Что же, спасибо Лэйле и Змею за эту одежду и вообще за гостеприимство. Милые люди. Аж тошнит.

Стул с трупом рыбака Мезальянц убрал в шкаф. Наскоро сотворив иллюзию порядка, Иван Иванович уединился в будуаре Лэйлы, чтобы добиться хоть какого-то внешнего сходства с лицом в паспорте.

 

15

— Парни, вы что, дрались? — Лэйла не верила своим глазам.

Нос у Юси распух, да и губы продолжали кровоточить.

Мы отмахнулись от этого вопроса и сходу заявили, что Мезальянца на борту нет. Все стали вспоминать, когда видели его в последний раз, и по всему выходило, что с момента посадки Иван Иванович никому на глаза не попадался.

— Слился, подлец, — восхитился Боря.

— Зачем? — спросил Глеб.

— Ну, может, он решил Тоху грабануть.

— А куда ему с острова деваться?

— Окунись в алебастр. Мне-то откуда знать?

— А если не знаешь, чего городишь?

— Каким ты занудой стал, — обиделся Грузин. — Слова не скажи.

Татарин хотел возразить, но подумал и решил не обострять.

Викса, подергав меня за рукав, спросила:

— А Ивана Ивановича акула не съела?

— Подавится, — ответил я. — Скорей всего, он не поехал с нами. Пошутил.

Прямо убил бы этого шутника.

Однако никто, кроме экипажа «Ярославца», судьбой исчезнувшего пассажира не беспокоился. Даже Лэйла со Змеем увлеклись подготовкой к спуску аквалангистов. Ныряли астроном Алекс, мисс Тедди и Джон Солсбери, высокий такой красавец, как его представил Змей — «друг семьи», который постоянно говорил по телефону с компаньонами, заказчиками и поставщиками как минимум на трех языках, но при этом не терял нити разговора, идущего на палубе, и широко улыбался. Глядя на этих беспечных людей, мы и сами успокоились, тем более что Змей вовсю названивал на домашний телефон Сорри. Мы надеялись, что все решится с минуты на минуту.

Но время шло, расхитители гробниц совершали погружение за погружением, солнце стремительно двигалось по небосводу, а связи все не было, и Юся с каждой минутой все больше и больше нервничал. Он не мог объяснить причину беспокойства, но когда закончились несколько часов бесплодных поисков древнего клада и мы уже плыли обратно, в Юсю словно бес вселился.

— Нельзя! Нельзя! — кричал он.

— Чего нельзя? — пытался я успокоить брата, но он так дергался и метался, будто собирался наконец оторвать свою половину и упрыгать прочь на одной ноге.

Капитаны с Виксой, Змей с Лэйлой и расхитители гробниц носились по палубе, поднося то воду в стакане, то какие-то лекарства, то сласти, лишь бы вернуть Юсе прежнее расположение духа. Тщетно. Юся ревел, размазывал слезы по щекам, и просил идти пешком.

— Морская болезнь, может? — предположил Грузин.

— Еще скажи — медвежья, — ответил Глеб. — Мы почти неделю на катере провели, никакой болезни у него не было.

— Окунись-ка в алебастр, молод ты еще меня учить, — строго посмотрел на моториста Боря. — Он сначала дурачком был, а у них морской болезни не бывает.

Глеб поджал губы, закатил глаза и покачал головой — дескать, с какими людьми приходится иметь дело.

Змей уже оставил попытки дозвониться до Сорри, хотя, по возвращении на яхту узнав об исчезновении Мезальянца, каждые пять минут набирал номер друга. Увы, дома у рыбака никто трубку не снимал, но в этом как раз ничего удивительного не было — его семья отправилась в соседнюю деревню, к родичам. Оператор тоже не обрадовал, сообщив, что номер недоступен. Вид у Змея был совершенно отсутствующий. А вот Лэйла, обратно, пыталась помочь Юсе: гладила его по голове, старалась успокоить, обещала, что все будет хорошо, но он, захлебываясь рыданиями, говорил, что нельзя оставаться на яхте ни минуты.

— А что, тут есть дорога? — на всякий случай спросил я у Змея.

— Дорога есть, но там сейчас ни одной машины — видел сам, что дороги развезло.

— Я думал, что плохие дороги только в России.

— На острове строить дороги нерентабельно. Народу меньше ста тысяч, почти все владеют катерами или лодками и живут в основном на побережье. Только Паликир с Колонией связаны приличной бетонкой, да еще в аэропорт дорога из города неплохая, вот и все.

— А долго пешком до деревни?

— Часов пять, не меньше. Ты что, всерьез собираешься идти пешком? — недоверчиво и даже с опаской спросил Змей.

Я представил, как мы пять часов месим грязь, переваливаясь на наших культяпках. Интересно, далеко ли мы уйдем? Конечно, можно забиться с Юсей в трюм, запереться и даже заткнуть ему рот тряпкой, чтобы не раздражал общественность. Потакать капризам брата не хотелось: один раз уступишь, а потом всю жизнь уступать придется. Но и выносить эту истерику не было сил, проще выброситься за борт.

А ведь это мысль! Я не сомневался, что истерика Юси имеет под собой основание, хотя и не понимал пока, какое. Объяснять всем, что на яхте находиться опасно, — мартышкин труд. Юся, конечно, забавный зверек, но народ здесь был прагматичный, пешком топать до дома из-за мифической угрозы не согласятся, а уговаривать, похоже, времени совсем не оставалось.

— Ты готов искупаться? — спросил я у Юси.

— Купаться? — спросила Лэйла. — Зачем купаться?

— Потому что всех сейчас смоет, — объяснил я. — Боря, Глеб, Викса! Быстро все на правый борт.

Для всех прочих мощная волна, пришедшая, откуда ни возьмись, из темноты океана, оказалась полной неожиданностью. Она ударила в левый борт, развернула и понесла яхту прямо на берег.

Женщины подняли визг, мужчины заругались, но практически каждый бросился ближе к борту, чтобы, в случае чего, прыгнуть в воду и спастись.

На наше счастье, здесь было мелководье, и одной волны было достаточно, чтобы прочно посадить судно на мель, да еще и положить на бок. Все мы оказались в воде и, волей-неволей, вынуждены были плыть к берегу.

Мы с Юсей плавать не умели, поэтому нас тащил Глеб.

Решено, думал я. Доберемся до дома — отдам подлому Мезальянцу фигурки, пускай делает что хочет и проваливает на все четыре стороны. И пускай сам разбирается со своими начальниками.

Только петуха не отдадим. Потому что с нынешним Юсей было не в пример легче. Мы останемся здесь, в Микронезии, будем купаться в прибое, есть хот-доги и копаться в двигателях. С нашей интуицией мы все моторы починим…

В это время рвануло, да так, что яхта даже подпрыгнула. Падала она, уже развалившись на куски, пылающие оранжево-черным дизельным огнем. Женщины вновь закричали, и мужчины в очередной раз на всех языках помянули матерей. После яркой вспышки стало ужасно темно, и, пока глаза не привыкли, мы плыли практически вслепую. К черту, нафиг! Сдаю этот металлолом, причем не Мезальянцу, который наверняка знал, что яхта взорвется (не он ли ее заминировал?), а местному правительству. Пускай сами управляют стихиями и людьми, а я пас.

На сушу мы выползли, наверное, через полчаса после того, как убрались с обреченной яхты. Поливал дождь, бушевал океан, выталкивая нас из себя уже естественными волнами, а не той, которую я направил, чтобы перевернуть яхту.

На берегу нас уже ждали молчаливые члены корпорации расхитителей гробниц. Боря с Виксой старались не отсвечивать, а Змей с Лэйлой, наоборот, стояли впереди всех, по колено в прибое.

— Что это было, молодые люди? — спросила Лэйла.

— Что именно, мэм?

Лэйла поняла, что переборщила с официозом, и сбавила обороты.

— Парни, я серьезно. Почему взорвалась яхта?

— Мы не знаем. Мы только волну видели. Может, это баки с горючим взорвались?

— Не пытайтесь меня обмануть, мальчики. Я сама обманщица.

— Лэйла, я не могу объяснить. Это суперспособность такая.

Повисло тягостное молчание. Наверное, все думали, будто это мы взорвали яхту.

— Ладно, — сказала наконец Лэйла. — Вылезайте уже, дома поговорим.

Все пять часов, до самой полуночи, пока мы шли до деревни по грязной грунтовке (которая, кстати, была вовсе не такой плохой, как мы себе представляли), никто не проронил ни слова, и даже Викса ни разу не пожаловалась. Нетрудно было представить, о чем думали кладоискатели и Лэйла со Змеем. Дикие русские из странной прихоти взорвали яхту с дорогим оборудованием. И хотя судно наверняка было застраховано со всеми потрохами, осадок, как я уже говорил сегодня Юсе, наверняка остался. Как их убедить в обратном? Чем больше я об этом думал, тем отчетливее понимал, что все оправдания выглядят беспомощным враньем. Показывать им фокусы с ландшафтом? Да они разбегутся, кто куда, вызовут службу спасения и священника, чтобы изгнать из меня злого духа. Блин, Мезальянц, я тебя прибью, когда вернусь.

Наверное, капитаны тоже проклинали сейчас подлого контрика. Насчет Виксы не уверен, она жила сейчас только ожиданием встречи с мамой. Счастливая, есть куда возвращаться, и главное — к кому. А все мои надежды остаться в Микронезии рушились на глазах: Лэйла, поддерживаемая под локоть верным Змеем, держалась от нас на почтительном расстоянии и даже не смотрела в нашу сторону.

— Она нас не простит? — тихо спросил Юся.

— Мы ничего плохого не сделали, — ответил я. — Наоборот — мы всех спасли.

— А почему все злятся?

— Потому что приходится идти пешком. Потому что все мокрые, грязные, голодные. А если бы не было дороги вдоль берега, нас бы вообще съели.

— Но мы же им жизнь спасли.

— Иногда люди не понимают своего счастья сразу, они думают, что случилась беда. Потом все наладится, они забудут плохое, а хорошее останется. Главное, что все живы.

— Спина болит, — пожаловался Юся.

— Если тебя это успокоит, то у меня тоже.

Мы потеряли счет времени, только переставляли ноги — левая, правая, левая, правая — и поэтому, когда деревня вдруг появилась за очередным поворотом, даже не обрадовались. Вообще, за всю дорогу я успел себя накрутить до такой степени, что, не будь здесь Лэйлы со Змеем, наверняка показал бы всем этим искателям приключений кузькину мать, да такую, что они и о Нан-Мадоле, и о яхте своей, и о сокровищах позабыли бы навек. Кладоискатели направились прямиком в мотель, сухо попрощавшись с нашей компанией, и на приглашение в ресторан за счет Змея ответили отказом — все хотели спать. Типа, у нас яхта взорвалась, а вы нам какой-то ресторан предлагаете. Буржуи.

И тут Змей вспылил. Он сказал несколько итальянских слов, потом извинился и перешел на английский.

— Плевать! Плевать я хотел на всех! Я хочу жрать! Жареное мясо, вино, паста, морепродукты, овощи, фрукты, мороженое, и вообще все. Мы сейчас все принимаем душ, переодеваемся и едем в ресторан! А эти напыщенные дураки пускай спят голодными.

— Змей! — попыталась шикнуть на мужа Лэйла.

— Что? — негодующе посмотрел он на супругу.

Несколько секунд они ели друг друга глазами, потом Лэйла уточнила:

— Китайская кухня будет?

— От пуза.

— Я согласна.

И они весело посмотрели на нас. Лэйла сказала:

— Чего стоите? Кто последний — тот экзистенциальная вонючка.

Через секунду на улице стояли только мы с капитанами.

— Чего это? — не понял Боря.

— Они сказали, что кто прибежит последним — тот задница, — как можно мягче перевел я.

Капитаны тут же испарились.

— Это нечестно, — заметил Юся. — Я к тебе приклеен, иначе бы давно убежал.

— Не ты ко мне, а я к тебе, — поправил я брата. — Мы сделаем проще.

Дорога к пляжу и причалу шла под уклон, довольно крутой. Я влез в канаву, по которой вниз стекала дождевая вода, и уселся прямо в центре желоба, подстелив под задницу куртку.

— Поехали, — сказал я и оттолкнулся.

Если бы знал, что это будет настолько страшно, ни за что бы так не сделал. Как мы только не сели на какой-нибудь острый сук, или палку, или металлический штырь?! Нас пару раз развернуло вокруг своей оси, мы чуть не разбили головы о деревянные мостики, перекинутые через канаву, и со всего размаху врезались в огромную лужу, полную листьев, щепок, полиэтиленовых кульков, окурков и прочего мусора. Пирс, освещенный разноцветными фонариками, был в двух шагах. Сверху доносился радостный хохот Лэйлы и Виксы, а Боря громко рекомендовал кому-то окунуться в алебастр.

Кое-как выбравшись из вонючего болота, мы, смеясь, поковыляли к дому. Правда, на пирсе нас все же обогнала Викса, но экзистенциальными вонючками оказались не мы, а Лэйла со Змеем, которым вдруг приспичило целоваться прямо на финишной прямой. Капитаны деликатно обогнули их на цыпочках, а потом опять побежали наперегонки.

Потом мы минут пять ждали, пока хозяева нацелуются всласть, потому что дверь оказалась запертой, а ключа у нас не было. Поэтому Змею пришлось обойти дом сзади, чтобы отпереть изнутри. Все тут же разбрелись по душевым, которых в доме имелось три штуки. Капитаны решили, что помоются прямо на катере, потому что и вещички-то их тоже остались на «Ярославце». Договорились встретиться в час у двери.

Мы с Юсей тщательно отмывались от дерьма, в которое окунулись в луже, потом, кое-как вытершись, пошли одеваться.

В шкафу мы нашли Сорри с пакетом на голове.

 

16

— То есть вы точно не помните, когда исчез мистер Мезальянц? — спросил детектив Ноу, тот самый полисмен, который был слишком занят, чтобы разобраться с нашим присутствием в деревне Кули. В удостоверении было написано «Дэнни X. Ноу», но все звали его просто Дэнни, если разговор шел не в служебное время. Когда Дэнни был при исполнении, он просил обращаться к нему «детектив Ноу».

Все мы отвечали примерно в одном ключе — никто не заметил, как это произошло, и хватились его уже в Нан-Мадоле.

— Мистер Брайдер со своими коллегами уже дают показания в мотеле, — заверил детектив, едва мы начали роптать на повторяющиеся вопросы и попросили уточнить у майора, если нам не верят. — Мистер Монтазио, вы с женой все осмотрели? Что еще пропало, кроме документов?

— Деньги, — хмуро ответил Змей. — Три с половиной тысячи долларов. Еще мои туфли, кое-какая одежда и автомобиль Лэйлы.

Детектив тут же связался с кем-то по рации и попросил объявить в розыск серебристый «крайслер».

Часы показывали половину четвертого. Виксу уложили спать, накормив перед этим яичницей с беконом, остальные напились кофе и приготовились участвовать в следственных мероприятиях.

Криминалисты прибыли через час после вызова, осмотрели каждый миллиметр нашей комнаты, обшарили причал и двор (рядом с черным ходом нашли одежду Ивана Ивановича). Перерыли весь мусор в доме, нашли бритвенное лезвие со следами крови, окровавленные ватные тампоны, кучку состриженных волос. Чего уж там думали детективы, я не знал, но им сначала могло показаться, что некто проник в дом, убил Сорри, потом пытал и зачем-то стриг Мезальянца. Ерунда какая-то — если уж и пытать кого-то, так только Сорри, потому что он знал, где хранит деньги Змей. Что такого мог знать Иван Иванович, что ему не надели на голову пакет? И почему труп несчастного Сорри спрятали в нашей комнате?

— Что? — переспросил я.

— Вы же русские, ваш спутник не был гангстером?

— Нет, — ответил Юся. — Он работал на Контору.

— На контору?

Пришлось объяснять, что такое Контора. Детективу это объяснение не понравилось, но он сделал вид, что удовлетворен ответом.

— Значит, вы не знаете, кто мог все это сделать? Может, у вас есть предположения?

Зря он это спросил. Потому что Юся прямо ответил, что, скорей всего, убийство совершил Иван Иванович. По всей вероятности, Мезальянц в чем-то заподозрил рыбака и решил проследить за ним, для чего и сбежал с лодки. Чтобы не шуметь, Иван Иванович разделся до трусов и вошел в дом через черный ход. Увидел Сорри, напал, связал, узнал, где хранятся деньги, и убил.

Тут уж у Дэнни глаза на лоб полезли:

— Сынок, ты что, серьезно? А зачем ему документы Змея?

— Чтобы выдать себя за него в аэропорту. И машина Лэйлы, скорей всего, тоже там.

Как я ни пихал Юсю в бок, он продолжал: постригся Иван Иванович, чтобы походить на коротко стриженого Антонио, бритвой немного порезал лицо, чтобы наклеить пластырь на особенно характерные части лица. На паспортном контроле скажет, что неудачно побрился или попал в аварию, не станут же они свежий пластырь снимать.

В подтверждение этой теории зашипела рация, и детективу сообщили, что на бесплатной стоянке в аэропорту найден серебристый «крайслер», номера совпадают с угнанным транспортом.

Потом оказалось, что и прочие предположения Юси подтвердились с точностью до деталей: некто, весь в бинтах и пластырях, прибежал к стойке регистрации за минуту до окончания посадки, повинился, что попал в аварию, так спешил. Вел себя излишне нервозно, но это вполне естественно для человека, опаздывающего на рейс. Самолет улетел во Францию, днем.

— Свяжитесь с бортом, — сказал Дэнни коллегам, — сообщите, что пассажир Монтазио из бизнес-класса подозревается в совершении тяжкого преступления, пусть его встречает полиция.

Пока он разговаривал, капитаны и супруги Монтазио смотрели на нас. Капитаны смотрели так: «окунись-ка ты в алебастр». А Змей и Лэйла смотрели по-итальянски: мадонна, что несет этот подросток, кто напоил его и куда потом поставил бутылку?!

— Ну что же, парень, ты практически в одиночку раскрыл преступление. За это я прямо завтра… — Дэнни X. Ноу посмотрел на часы, — точней, уже сегодня займусь вашей проблемой. Надеюсь, вас отправят домой очень скоро, потому что у меня здесь трупов лет десять не было. Надеюсь, еще столько же и после не будет. Спокойной ночи всем.

Полицейские уехали, мы сидели внизу в полной тишине, у всех руки в краске — снимали отпечатки.

— Porca miseria, что здесь происходит? — спросила Лэйла через пять минут гробового молчания. — Что за фокусы, парни? Что за тайны?

— Лэйла, лучше тебе этого не знать, — сказал я.

— Егор, чего ей надо-то? — спросил Боря.

— Требует объяснений, — перевел я.

— Может, мы тогда в катер пойдем? А то я мертвецов не люблю.

— Лэйла, можно мужикам спать идти?

— Да пускай чешут куда хотят, я от вас ответов жду.

Капитаны извинились и ушли.

— У нас действительно есть суперспособности, — сказал я. — Мы их не хотели, так получилось.

С грехом пополам мы объяснили, что к чему. Семейство Монтазио не хотело верить, что такое возможно, но мы продемонстрировали артефакты и даже устроили небольшие показательные выступления на пирсе.

— Nifigasebe, — произнесла по-русски Лэйла. — Это невозможно. Так не бывает.

— Я тоже так думаю. Но спулить никому эту штуку не могу. Может, вы заберете? Вы-то нормальные люди.

— В каком смысле?

— Ну, вы же не стремитесь к власти, к большим деньгам, живете на маленьком островке…

Змей и Лэйла переглянулись. Потом Змей сбегал в спальню и принес глянцевый журнал «Пипл». На обложке были Лэйла в красивом вечернем платье и бриллиантовом колье и Змей в смокинге. Перемазанные в машинном масле, они копались в какой-то развалюхе, а фотограф как будто застал их за ремонтом. «Супруги Монтазио: мы не боимся грязной работы. Строительные магнаты оставили налаженный бизнес и открыли частную мастерскую по ремонту двигателей» — гласил заголовок.

— Мы не возьмем эту штуку парни, уж извините, — сказал Змей. — Мы — я и Лэйла — начали в четырнадцать лет с отделочных работ. За четверть века мы построили и отремонтировали тысячи зданий, мы стали чудовищно богатыми. И чудовищно отдалились друг от друга. Мы чуть не развелись, потому что каждый был занят бизнесом, мы мотались по всему миру и встречались только на Рождество и дни рождения, и потом вдруг оказалось, что мы с этой работой не успеваем завести детей. Мы стали выяснять, кто из нас виноват, почти подрались — мы все-таки горячие люди. А потом Лэйла спросила: если бы начали все с самого начала, с нуля, может, у нас бы все получилось? И мы решили попробовать с самого начала. Правда, с самого нуля не получилось — деньги-то у нас уже были. Мы отдали бизнес нашим коллегам, купили небольшой участок земли здесь, вложили деньги в местную экономику, чтобы нам дали гражданство, и начали все снова. Так что мы весьма богаты, хотя стараемся не пользоваться теми деньгами, что уже заработали. Мы хотим завести детей.

В эту минуту моя мечта рухнула. На самом деле я думал, что мы с Юсей так понравились Лэйле со Змеем, что они захотят нас усыновить. А если они хотят своих, зачем им какие-то сиамские уроды?

— Круто, — сказал я.

— Можно, мы спать пойдем? — спросил я.

— Наверное, мы на катере заночуем, а то в нашей комнате как-то не хочется, — попросил я.

— Спокойной ночи, — сказали мы, закрыли дверь и пошлепали по мокрым доскам пирса к «Ярославцу».

Наверное, Лэйла со Змеем подумали, что мы сильно устали и перенервничали, что боимся спать в комнате, где убили человека, да мало ли… Но это было не так. Мне просто не хотелось думать о том, что эта жизнь уже никогда не станет моей. Не то Юся и взаправду читал мои мысли, не то ему лень было упираться, словом, он ни капельки не мешал мне покинуть гостеприимный дом Монтазио.

Капитаны еще не спали, они стояли на палубе, смотрели на расчистившееся небо и рассуждали о бесконечности. Мы шли нешумно, поэтому прекрасно слышали их разговор — о столбы пирса не плескали волны, океан был спокоен настолько, будто его весь залили ворванью.

— А вот этого мужика с платком, наверное, заколебывает каждые сто лет приходить к скале и фигачить по ней платком, — сказал Глеб. — Я бы давно притащил динамит и взорвал все к едрене фене.

— Это потому что ты еще молодой. А ему, может, за это деньги платят. Нехилая зарплата, если на сто лет хватает, — лениво ответил Боря. — Я бы точно на такую подписался.

— Кто б сомневался, — по голосу слышно, что Глеб улыбается.

— Не надсмехаться над командованием!

Странно все-таки. Видимо, на нас за этот месяц столько всего свалилось, что мы устали удивляться. Один наш знакомый убил другого, а мы шутим, как ни в чем не бывало.

Ладно, плевать. Все равно я уже решил, как быть. Завтра… тьфу, конечно, уже не завтра, а сегодня… сегодня приедут люди, которые будут заниматься нашим делом. Я покажу им, на что способны предметы. Я распределю все здешние реки так, что они начнут равномерно орошать землю. Я направлю всю нефть, что скопилась под островом, в одно место, и Микронезия станет абсолютно независимой от всех. Я заслужу, чтобы нас оставили здесь, пусть не в семье Змея и Лэйлы, но рядом. Они будут нашими друзьями. А мы будем водить экскурсии по Нан-Мадолу и забудем всю эту суматоху с погонями и прочей ерундой. Мы даже, чего уж там, припрячем здесь какой-нибудь клад, лишь бы команда майора была счастлива. Они нас простят.

Мы останемся. Потому что нас тут воспринимают как нормальных, и им не надо наших суперспособностей. А капитаны с Виксой пускай возвращаются. Их, наверное, заждались уже.

— Эй, на линкоре, — окликнул я. — Мы все еще на довольствии?

 

17

Иван Иванович не надеялся, что ему удастся пройти паспортный контроль в аэропорту имени Шарля де Голля. Вся его эскапада с паспортом Змея была чистой воды авантюрой, которая неминуемо обернулась бы крахом в любом европейском государстве, которое хоть когда-то сталкивалось с проблемой мирового терроризма. Но Микронезия — малюсенькое государство-сателлит, здесь даже с преступностью проблем нет, потому что очень мало народу.

Какое-то время он чувствовал себя в безопасности. Появился небольшой запас времени, можно было придумать план. Иван Иванович успел выспаться, поесть, сходить в туалет, ознакомиться с прессой и разглядеть соседей по бизнес-классу. И только когда пролетели Африку и внизу раскинулось Средиземное море, Мезальянц понял, что ситуация в корне поменялась. На него слишком пристально смотрела стюардесса. Так присматривают за опасным соседом: за рецидивистом в камере предварительного заключения, за маньяком в психушке, за хищным зверем на расстоянии выстрела. Так на него могут смотреть только в одном случае: в доме Монтазио обнаружили труп. Что-то слишком быстро. А уж как быстро сообразили, что он на самолете… Нет, это возможно только в одном случае — близнецы выжили. С их чутьем… то есть, конечно, в них-то чутья на копейку, это все клятые предметы… Да, слишком быстро его вычислили. Ну что ж, тоже неплохо — значит, магическая хрень пока не попадет в руки Конторы, а Мезальянц может рассчитывать на вознаграждение. Пацанов точно кто-то ведет, слишком легко они выбираются из аховых ситуаций.

Значит, надо подумать о том, чтобы спастись самому.

План сформировался сам собой, едва в иллюминаторе показалась земля — судя по светящемуся табло, это были Апеннины. То что надо.

Иван Иванович пошел в туалет, но из кабинки прошел не в салон, а к стюардессе.

— Бутылку виски, пожалуйста, — попросил он.

— Вернитесь на свое место, мсье, — спокойно ответила стюардесса. — Мы принесем вам напиток.

Мезальянц улыбнулся и схватил женщину за горло.

— Бутылку виски, мадам, — сказал Иван Иванович, — зажигалку… и найдите способ, как проникнуть в кабину. У меня есть что сказать капитану.

 

18

Бывают такие люди: они берутся за дело, которому учились и в котором понимают побольше некоторых спецов, а вот не ладится, хоть плачь. Вроде, все предусматриваешь, все делаешь по правилам, но возникают обстоятельства непреодолимой силы, и все летит коту под хвост.

В это утро адвокату Пабло Эстебану в очередной раз не повезло.

Он вечно брался за такие дела, которые у него в конце концов или отбирали на дорасследование, или отправляли в верховный суд, для работы в котором у Эстебана не хватало квалификации, или… Вообще-то нынешнее дело было третьим в его карьере. Дело о сутенере. Сутенером оказался сам Пабло. Так уж вышло, что он снимал квартиру с девчонками из Марокко, которые прилетели в Мадрид учиться. Квартира была старая и огромная, Эстебан занимал там всего одну комнату, ему, как холостяку, больше и не требовалось. Он искал компаньона или двух, чтобы делить квартплату, а тут целых семь красоток заявились. И весело, и квартплата пропорционально уменьшается. Живи и радуйся, тем более что девчонки прибирали в его комнате и готовили ему ужин.

А потом соседи позвонили в полицию и заявили, что Пабло — сутенер. Это он, который с отличием закончил юридический факультет в Мадриде! Криминальная полиция долго копала под Эстебана, но он был чист. А вот девчонки повод для подозрений давали, и Пабло сам решил разобраться, в чем дело.

В деле оказались замешаны военные, «Чупа-чупс» и королевская семья. Эстебан предвкушал громкий процесс, в результате которого его возьмут партнером в ведущую юридическую контору Испании. Досье с прямыми уликами против злоумышленников, история которых длилась чуть ли не с того времени, как Франко пришел к власти, пухло, дело обрастало фигурантами, свидетелями и трупами.

Пабло здорово кому-то насолил, и ему объявили шах: или Эстебан отдает досье и забывает об этом деле, или его мать, отца и сестер будут находить в разобранном виде по всему миру. Глупо делать карьеру ради семьи, которую казнят из-за этой карьеры. Обидно, потому что Пабло уже вычислил самого главного злодея. Им оказался, как ни странно, дворецкий по фамилии Наварро, в прошлом — один из командиров Пятой колонны.

Адвокат согласился прекратить расследование. Но он поставил условие, что отдаст материалы лично в руки Наварро. Разумеется, за деньги. На самом деле Пабло решил, что с него хватит, забросит юриспруденцию и подастся в рестораторы, тем более что одна подружка предлагала ему долю в кафешке «Московские ночи».

Злодеи назначили встречу ранним утром, на шоссе за городом. Утро выдалось туманное, седое. Эстебан прибыл на место за полчаса до встречи и теперь наблюдал, как туман отрывается от земли и поднимается над дорогой. Через полчаса совсем просветлеет.

Автомобиль Наварро появился со стороны Толедо. Черный лимузин злодея даже не свернул на обочину, как остановился — так и стоял посреди проезжей части. Очевидно, люди Наварро перекрыли шоссе. Да, это был именно он, Пабло не ошибся.

— Молодой человек, вы так же глупы, как и смелы, — сказал старик Наварро. — Вы ведь не думали, что я стану платить за то, что смогу взять бесплатно?

— Конечно, не думал, — сказал Пабло. — Поэтому оригинал досье я оставил в банковской ячейке, и в моем завещании сказано, чтобы содержимое обнародовали через неделю после моей смерти либо исчезновения. Согласитесь, когда я буду мертв, мне станет все равно, что вы сделаете с моей семьей.

— Ты блефуешь, мальчик, — засмеялся Наварро.

— Вот и проверим. Вы можете выкупить копию, а можете забрать силой.

Дворецкий взял телефон и стал громко разговаривать. Он не опасался быть услышанным — вот уже минуту как в воздухе ревели турбины реактивного самолета, пролетающего в облаках. Туман весьма обманчив, определить, где именно летит самолет, трудно, потому что звук раздается отовсюду.

Наварро закрыл левое ухо и направился к лимузину.

Он меня даже не боится, с тоской подумал Пабло. Эстебан блефовал, чего ему, неудачнику, делать никак не следовало. Теперь он с ужасом ожидал самого худшего.

Далее все произошло так быстро, что Пабло даже охнуть не успел. Прямо над шоссе из тумана вынырнул реактивный самолет с выпущенными шасси. Наварро только обернулся на шум, и ему тут же снесло голову колесом, а тело от удара несколько раз перевернулось в воздухе, и пронеслось в нескольких сантиметрах от Пабло, он даже увидел землю на подошвах врага. Потом Эстебана обдало струей воздуха от промелькнувшей над ним машины, и он увидел, что самолет садится прямо на шоссе.

Теперь точно никаких денег, решил адвокат. Подонок оказался в ненужном месте в неподходящее время. Может, он в последнюю минуту насчет денег договаривался? Что же делать?

Оставалось одно — пропадать. Или убежать, спрятаться, залечь на дно, исчезнуть, потому что сейчас очухаются люди дворецкого, и они не дадут Пабло умереть так же легко и быстро, как их шеф.

Эстебан сел в машину и поехал туда, откуда прибыл на встречу дворецкий, — в сторону Толедо. Километров через пять мимо него по встречной полосе пронеслась серебристая «ауди». Пабло похолодел, но бандиты не развернулись и не стали его преследовать. Может, они хотели выяснить, что случилось с их шефом, или не знали, на какой именно машине приехал на встречу Эстебан.

Ну, теперь главное — не останавливаться, решил Пабло и утопил педаль акселератора в пол. На скорости сто пятьдесят километров в час незадачливый адвокат исчез за горизонтом.

А самолет-убийца, промчавшись по пустынному шоссе почти километр, затормозил, затем развернулся и поехал к месту преступления. Но вовсе не полюбоваться на дело колес своих. Террорист, захвативший воздушное судно, не хотел въезжать в Мадрид на угнанном самолете.

 

19

Едва начало светать, мне приснился странный сон. Будто те самые прозрачные мужики, которые навещали меня во время абстиненции, снова пришли по мою душу.

— Тебе зачем доверили предметы? — спросили они.

— Кто доверил? Вы, что ли? — нахамил я.

— Мы. Зачем мы тебе подарили барсука, и мышь, и петуха?

— Окунитесь-ка в алебастр. Я вас знать не знаю.

— Предметами надо пользоваться!

— А я что делаю?

— Ты не пользуешься, ты фокусы показываешь.

— А что мне еще делать?

— Менять.

— Чего менять?

— Землю.

Ага, разбежался.

— Ищите дурака. Валите отсюда, пока я добрый.

Прозрачные гости не на шутку рассердились.

— Не смей так с нами разговаривать.

— А то что?

Прозрачные немного растерялись.

— Иначе мы заберем у тебя предметы.

— Напугали. Я сам от них избавиться мечтаю.

— Тогда твой брат снова станет идиотом.

Вот это удар ниже пояса. Я уже привык, что с Юсей можно поговорить, а его мычание и «ай, нанэ», наоборот, моментально забылись. Юсины предчувствия и озарения всегда сбывались, но не это было главным. Раньше я прекрасно обходился минимумом — говорил сам с собой и лучше всякого прорицателя знал, что меня ожидает впереди (как правило — ничего хорошего). Но Юся из куска мяса превратился в родного человека, и обратного процесса для него я не желал. Да что там — для него. Если быть честным, я для себя этого не желал, потому что понял, насколько тоскливой была моя жизнь. Но что именно имеют в виду эти короли-призраки, когда говорят об изменении Земли?

— Все просто, — ответили призраки. — Нужно выпустить магму в нескольких точках земного шара.

— Всего-то? А сами чего, не умеете?

— Хватит дерзить!

— А то что?

— Иначе мы заберем у тебя предметы.

Повторяетесь, братцы, усмехнулся я.

— Забирайте, — пожал я плечами.

Так я и знал — блефуют. Гости помялись на месте, переглянулись, будто разговаривая между собой, потом сказали:

— Давай так: услуга за услугу. Ты сделаешь то, о чем мы тебя попросили, а потом мы выполним любую твою просьбу.

Сильно. Запугать не получилось, решили подкупить. И есть ли у меня сейчас какие-то желания, которые бы я не мог реализовать сам?

— Вы сначала объясните, зачем вам это. Я не оказываю услуги вслепую. Только, пожалуйста, не надо меня обманывать, я этого не люблю.

— Ты спасешь древнюю цивилизацию!

— У нас некоторые хотят клонировать динозавров, но мне эта идея не кажется хорошей.

— Не дерзи!

— Окунитесь-ка все в алебастр.

— Посмотри на себя.

— Чего?

— Посмотри на себя.

И тут я увидел себя. Будто у меня нет второго туловища, и стою я не боком, как всегда, а прямо, с гордо поднятой головой, и обе руки у меня нормальные, левая и правая, сильная и еще сильнее, и пальцы все, ловкие и цепкие, и рядом со мной красивая девушка стоит, и держит меня за руку.

— Мы можем так сделать, — сказали прозрачные.

И я запустил в них первым, что оказалось под рукой.

Барсуком.

 

20

Проснулся я оттого, что меня кто-то погладил по голове. Да вы чего, назгулы, такие нудные?

— Ничего я делать не буду, — пробормотал я.

— Гоша, — позвал женский голос с легким акцентом.

— Здесь такие не живут.

Я открыл глаза. И не поверил им.

— Вы кто? — спросил у незнакомки Юся. То есть для него эта женщина была незнакомкой, но я прекрасно ее знал по фотографиям.

Правда, за те почти шестнадцать лет, что мы с ней не встречались, она успела немного располнеть, перекрасить волосы и обзавестись очками. В остальном же ничего не изменилось.

— Это наша мама, — сказал я Юсе. — Знакомься.

— Ой, — сказал Юся. И заревел.

Наверное, она ожидала любой другой реакции, потому что вид у нее был растерянный. А может, ее смутил говорящий Юся… хотя откуда ей было знать, что Юся как человек появился месяц назад?

— Э… Юра? Гоша?

— Я вам не Гоша, я Егор. Зачем вы здесь? Кто вас сюда звал?

Эк меня сон перепахал: все то зло, что я там не израсходовал, выплеснул сейчас на родную мать. Хотя какая она мать?

Если бы она сейчас заплакала или стала извиняться — честное слово, даже и слушать бы не стал. Но вместо этого она достала носовой платок и вытерла Юсе сопли. Потом сложила платок и положила себе в карман.

— Я здесь, чтобы забрать вас домой. Тетя все мне рассказала.

— Кто?

— Барбара Теодоровна. Она до меня дозвонилась и все про вас рассказала. Она очень извинялась, просила не сердиться… Ну, Юра, перестань.

Вот старая клюшка! Зачем ей это было надо? Ведь просто свалить хотела, чтобы пожить в свое удовольствие. А она, оказывается, отправилась на поиски нашей маман. И нашла, что характерно.

— Уходите, — попросил я. — Мы никуда с вами не поедем.

— Почему?

Это они вдвоем спросили, Юся и мама. Я думал, Юся и так поймет, но чего уж там, объясню:

— Потому что так не бывает: посадил дерево, ушел, подождал, пока оно само вырастет, переболеет всеми болезнями, а потом пришел и снял плоды. Что вы сделали, чтобы мы с вами куда-то отправились?

— Я вас родила.

— Спасибо за это. Что еще?

— Но мне было всего восемнадцать.

— Вполне хватает, чтобы отвечать за свои поступки. Уходите.

Тут Юся разревелся еще сильнее, и я понял, что это он не из-за визита мамы, а из-за меня. Для брата это был шанс, он ведь, как разговаривать научился, сразу стал ждать чуда: вот придет мама — и все будет хорошо. Я и сам в детстве, едва начал соображать, тоже надеялся на то, что она одумается и вернется. Ведь мама не умерла, существует где-то далеко, ей просто надо вспомнить обо мне, и она спохватится, и вернется. Мой самый любимый мультик был — «Мама для мамонтенка». Вот у кого никаких шансов не было найти семью, а у меня-то — ого-го какая возможность.

Но время шло, она не появилась. И если лет до восьми я еще разглядывал мамины фото в семейном альбоме, то потом я чуть не вырезал их оттуда ножницами, после чего бабушка предусмотрительно вынула эти фотографии и спрятала.

И вот теперь детская мечта сбылась. Но — не моя. Я теперь мечтал о счастье вместе с братом, а не вместе с мамой. Не будь мы с Юсей одним целым, я отпустил бы их на все четыре стороны. Однако такой вариант сейчас не рассматривался, особенно если учесть дурацкий утренний сон про назгулов. Теперь я решаю, сделать несчастным себя или своего брата.

Впрочем, почему несчастным? Никто же не заставит меня быть милым с женщиной, которая когда-то меня предала, а теперь требует любви за один только факт своего существования.

— Подождите наверху, — как можно суше сказал я той, кого мой брат хочет называть мамой.

Она поняла. Кивнула и вышла из каюты.

— Ты что, действительно хочешь называть ее мамой? — спросил я Юсю. — Она же предала нас.

— Но она же вернулась!

— Она дождалась, когда с нами не будет проблем. Почему она не вернулась, когда умерла бабушка Агния? Потому что ты был тяжелым для совместной жизни человеком. А теперь ты умный взрослый парень, не будешь мычать и размахивать рукой, если чего-то захочешь.

Юся утер слезы.

— Ну, мы же можем попробовать.

Я кивнул. Действительно, можем. Мы теперь многое можем.

Далила Иудовна ждала нас в компании Грузина. Боря опять говорил о мужике с газовым платком («вот точно таким, который на вас»), который вынужден каждые сто лет пороть гранит, словно он не мужик, а персидский царь Ксеркс, высекший море. Когда мы вышли на палубу, они замолкли, но, судя по лицам, беседа была веселая.

— Егор, а вот твоя родительница утверждает, что вы евреи. Правда, что ли?

— Нет, только Юся, — мрачно пошутил я.

— А ты кто?

— А я цыган.

Вдоль пирса прогуливался красавец-мужчина, высокий такой блондин в дорогом костюме с галстуком-бабочкой и блестящих штиблетах. Смерть мухам. Если это муж родительницы, я сбегу вместе с Юсей, и ищите ветра в поле, не хочется мне такую самодовольную морду видеть изо дня в день.

Красавец постучал пальцами по тыльной стороне запястья — мол, время.

— Мальчики, нам надо торопиться, — виновато попросила родительница. — Самолет.

— Какой самолет? — возмутился Боря. — А Лэйла со Змеем? А Викуся? А Глеб?

— Где они? — спросил я.

— Так это… к жене Сорри поехали, немного поддержать, — развел руками Боря. — Глеб к таким вещам серьезно относится, он завсегда поддержать…

— Мы можем их подождать? — спросил Юся.

Далила (хоть убейте, не могу ее мамой называть) спросила у своего спутника. Тот огорченно помотал головой. Нехорошо вы, ребята, знакомство с нами начинаете. Мы вас впервые видим, а вы нам с друзьями попрощаться не даете.

— Ребята, честное слово, мне так жаль, — сказала Далила.

Она не врала, ей и впрямь было жалко. И красавец, видимо, тоже не преувеличивал, хотя расстройства в нем не было ни капли, он просто хотел скорее отвязаться. А мне не хотелось портить хорошее настроение Юсе.

— Боря, — попросил я. — Боря, передай всем…

Чего им передать? Куча слов застряла в горле, и ни туда, ни сюда. Всем вместе и каждому в отдельности. Мы вместе всего месяц, а такое чувство, что всю жизнь. Что сказать людям, с которыми ты всю жизнь вместе? Только одно:

— Передай им, чтобы в алебастр окунулись.

Уходить надо быстро, не оглядываясь.

 

21

Змей растолкал жену в девять утра.

— Змей, я тебя убью, — пообещала Лэйла. — Я спать хочу.

— Сорри, — сказал Змей.

Лэйла сразу открыла глаза и встала с постели.

Сегодня утром возвращались от родичей жена и дети рыбака. Они еще ничего не знают. Надо сказать ей первыми.

Викса выскочила из комнаты сразу, как только супруги Монтазио включили кофеварку.

— Я с вами, — сказала девочка, и никакие доводы разума не могли ее остановить.

Викса, конечно, не очень хотела ехать к тете Сорри, но ей совершенно не спалось с самого раннего утра. Дурацкий сон водил Виксу вокруг Нан-Мадола, который аукал маминым голосом и грозил голосом Мезальянца, что если она сейчас же не найдет клад, то станет унани с базальтовым поленом вместо туловища и будет лежать среди таких же унани до следующего цунами. Проснувшись, она вспомнила, что сама вчера придумала рифму: унани-цунами-к-маме, но сна уже не было. Узнав, что придется оставаться дома одной, Викса не выдержала и попросила Змея взять ее с собой.

На улице они встретили Глеба, который ползал по пирсу на четвереньках. Услышав о том, куда собрались Монтазио, он забросил поиски и сказал:

— Я с вами. Сорри вытащил нас из океана, я его должник.

На самом деле Татарин проснулся оттого, что ему снилось, будто кто-то шарит по его карманам. Он открыл глаза и вроде даже краем глаза уловил какое-то движение на трапике, ведущем на палубу. Приснится же, подумал Глеб, и машинально потянулся к карману со счастливой монетой.

Юбилейной монетки с годом его рождения не было.

Глеб открыл глаза и ощупал себя с ног до головы, будто магическая хрень, которая ему приснилась, могла утащить еще что-то, вроде руки, ноги или носа. Все было на месте. А вот юбилейной монеты с Лениным на аверсе — нет. Неужто такую вещь можно скоммуниздить или про… потерять? Глеб натянул шорты-бермуды и выскочил на улицу. Пирс был безлюден, океан дышал глубоко и спокойно, даже солнце светило. Никого.

Может, ночью обронил? Что это там на досках блестит? Глеб даже на четвереньки встал.

Кольцо от баночного пива. Наверняка Грузин намусорил. Впереди еще что-то блеснуло, и Татарин, не вставая, пополз на блеск.

Опять кольцо.

За этим занятием его и застали хозяева. Когда они сказали, куда собрались, Глеб плюнул на Ленина, сбегал предупредить капитана и тоже отправился отдать последний долг Сорри. Монетку он нашел прилипшей к подошве шлепанца.

То, что было в доме у рыбака, вспоминать не хотелось никому. Жена Сорри голосила, как обычная русская баба на похоронах, и не надо было знать языка понапе, чтобы понимать, о чем кричит женщина. Вдова вцепилась мертвой хваткой в Лэйлу и не отпускала до самого морга, куда ее привезли на опознание. Спасибо Виксе, что она вызвалась остаться и присмотреть за рыбацкими детьми.

Из города в Кули возвращались молча. Лэйла гладила вдову по голове, та лишь всхлипывала и смотрела в пустоту. По пути им встретился шикарный «мерседес», и Глебу на какое-то мгновение показалось, будто в кабине сидят близнецы Кругловы, но голову на отсечение он бы не дал.

И зря. Потому что, когда Монтазио и Глеб с Виксой, разбитые видом чужого горя, вернулись домой, их ждало новое разочарование — Егор и Юся уехали, не попрощавшись. Боря сказал, что за ними приехала мать с каким-то хмырем на «мерседесе», они опаздывали на самолет, вот и…

— Ты хоть документы у них спросил? — заорал Глеб на капитана. — Их же просто могли похитить! Этих типов даже Мезальянц отправить мог! Эх ты, бесконечность!

— Э… — Боря впал в ступор. — Нет, не спросил. Но Егор…

— Да что Егор, свои мозги иметь надо.

Лэйла, которая до сих пор держалась, как железная, услышав от Виксы, что произошло за время их отсутствия, вдруг залилась слезами и убежала в дом. Змей плюнул и сел на краю пирса, свесив ноги в пустоту.

— Ты утром чего на карачках-то ползал? — спросила Викса у нервно грызшего ногти Татарина. — День вчерашний потерял?

— Нет, — ответил он. — А ты чего не спала?

— Да так, снилось всякое…

Это «ж-ж-ж» неспроста, подумал Глеб.

 

22

В аэропорту выяснилось, что на нас есть документы и билеты, о которых я вспомнил, когда увидел, как мимо нас проезжает «додж» Змея. Я не стал говорить в машине, я подумал — приедем в аэропорт, а там выяснится, что нам с Юсей без документов не улететь. Но красавец оказался серьезным типом и достал все необходимое из внутреннего кармана своего умопомрачительного пиджака.

Я надеялся, что нас задержат на таможенном досмотре, но «лемурийский интерфейс» оказался невидим для детекторов металла. Таможенники улыбнулись, пожелали счастливого пути и тут же забыли о нашем существовании.

Надо было встряхнуть этот остров! Надо было направленными подземными толчками разрушить взлетную полосу, расколоть землю и взорвать здесь вулкан, чтобы пепел закрыл все небо до самой России и не давал летать самолетам, только бы вернуться к Лэйле и Змею и хотя бы попрощаться как следует…

Конечно, ничего этого я не сделал. После минутного порыва сделать хоть что-нибудь на меня навалилась такая апатия, что хоть в петлю.

Мне показалось, что на периферии зрения маячат назгулы.