На следующий день наступила Страстная Пятница. С самого утра Гуго вместе с

другими обитателями Труа слушал мессу в соборе. Затем перекусил в маленькой

дешевой харчевне. Ближе к полудню де Пейн вспомнил о предстоящем собрании и

поспешил ко дворцу графа Шампанского, куда, впрочем, прибыл вовремя.

Шагах в десяти перед воротами, у деревянного ограждения, стояла

дополнительная охрана — дюжина рядовых латников, трое молодых оруженосцев и

один пожилой рыцарь в синем плаще, наброшенном поверх длинной кольчуги. У

рыцаря в руках был свиток пергамента с именами приглашенных, и, прежде, чем

пропустить человека, он проверял по этому списку его имя. А чуть дальше, шагах в

пятнадцати, при входе в сами ворота, находился второй кордон. Там стояли еще двое

оруженосцев, несколько _______сержантов и с ними еще один рыцарь, который спрашивал у

пришедших пароль. Имени Гуго де Пейна в списке не оказалось, да и пароль он не

знал, но, когда Гуго назвал себя и предъявил отрезок пергамента, выданный ему

аббатом Мори, его пропустили без лишних вопросов.

Собрание как раз начиналось. Уже знакомый де Пейну мальчик лет тринадцати,

один из пажей графа Шампанского, проводил рыцаря внутрь просторного зала с очень

узкими высокими окнами и со множеством массивных арок, поддерживающих

сводчатый потолок. Здесь собралось весьма разнородное общество, но Гуго уже

понимал, что на самом деле все присутствующие люди были объединены чем-то

важным, хотя и не мог пока уяснить, чем именно. Среди собравшихся в зале де Пейн

узнал многих постояльцев гостиницы, добрая половина из них носила мечи и золотые

шпоры, почти всю другую половину составляли священнослужители различных

церковных званий, присутствовали и несколько купцов в богатых одеждах, на их фоне

своей вопиющей бедностью контрастно выделялись десятка полтора босых

пилигримов, одетых в грязные лохмотья. Это само по себе уже становилось

интересным: какие общие интересы могут быть у столь разнородной публики? Какими

могут быть цели и задачи такого странного сообщества? Гуго де Пейн был

заинтригован, он еще не знал ответов на эти вопросы, но надеялся в скором времени

их получить.

Гуго сразу обратил внимание, что в зале отсутствовали верхние и нижние столы

для рассаживания гостей по старшинству их общественного положения, как это в ту

пору было принято повсеместно. Через весь зал протянулся один очень длинный стол,

состоящий из обычных досок, уложенных на козлы и накрытых простыми белыми

скатертями. Такой стол, по-видимому, призван был подчеркнуть равенство всех

сидящих за ним.

Некоторое время в зале ощущалась суета. Дворцовые слуги развешивали по

стенам драпировки и разжигали пламя в каминах. Народ рассаживался. Пажи и

оруженосцы графа указывали гостям места, определенные заранее для каждого

приглашенного. Рассевшись, многие приглашенные тихо беседовали между собой.

Де Пейн искал взглядом аббата Мори, но его нигде не было. Хотя, по-видимому,

ждали еще и других участников предстоящего собрания: не случайно же четвертая

часть мест во главе стола до сих пор оставалась пустой. Наконец, приглашенные

постепенно затихли, все разговоры среди них прекратились, а все взгляды обратились

в дальний конец зала, куда уходила арочная колоннада. Там происходило какое-то

движение.

Все почтительно встали, когда с дальнего конца арочной анфилады показалась

процессия. Неторопливо, в окружении придворных, в зал входили властители: граф

Шампанский Гуго де Блуа, его брат граф Стефан и герцог Нижней Лотарингии

Готфрид Бульонский с сопровождающими их баронами, знатными рыцарями и

высокопоставленными представителями духовенства. Шелестели парча и бархат,

сверкали самоцветы и золото. И среди этого блестящего окружения государей

скромностью одежды выделялся аббат Мори в своей простой серой сутане и с

серебряным крестом на груди.

Во главе стола сел законный хозяин Труа — владетельный граф Стефан. По

правую руку от него расположился самый знатный гость, герцог Готфрид Бульонский

со своими приближенными. По левую –– его младший сводный брат юный граф Гуго

Шампанский, а следующим — посол Фландрии барон Адальберт Лоранский. Далее

вдоль стола разместились духовные лица: архиепископ Шартрский, епископ

Лютехский, епископ Труаский, аббат Мори. Дальше сидели: коннетабль Шампани,

сенешаль и за ними — капитан стражи города Труа Андре де Монбар, а рядом с ним

расположились трое каких-то неизвестных рыцарей.

Эти трое сразу привлекли внимание де Пейна. Они были весьма странно одеты и,

скорее, походили на сарацин, чем на христианских рыцарей: на плечи их были

наброшены белые плащи, и под плащами одежды их тоже были белыми. Сходство с

сарацинами усиливалось еще и тем, что лица их покрывал сильный южный загар, а

головы были обриты наголо. О том, что это все-таки _______рыцари, а не простые воины,

говорили добротные сапоги с золотыми шпорами и пояса, прошитые одной

единственной золотой нитью, к которым были подвешены одинаковые мечи в

простых ножнах без всяких украшений.

Один из этих незнакомцев оказался на длинной скамье рядом с де Пейном. Гуго

вежливо представился. Рыцарь в белом тоже.

— Аршамба де Сент-Иньян, — назвался тот и тут же замолчал. По виду его

нельзя было сказать, насколько этот человек старше де Пейна, хотя в том, что тот

старше, Гуго не сомневался. Широкое загорелое лицо де Сент-Иньяна покрывали

шрамы, и сразу было понятно, что человек этот — опытный боец, закаленный во

многих битвах. Голова его была обрита налысо, что по моде того времени выглядело

довольно диковинно, хотя монахи и брили себе макушки. Но самыми странными

казались, пожалуй, желтые глаза рыцаря, постоянно прищуренные в узкие щели. Вряд

ли этот рыцарь родился в местечке Сент-Эньян — к народу франков он, во всяком

случае, отношения не имел. Гуго не знал, что и думать. Может, расспросить этого

Аршамбу откуда он родом? Но что-то останавливало. То ли странный взгляд желтых

глаз рыцаря, то ли его неподвижность и неразговорчивость, но Гуго почему-то не

решался спросить, а просто молча сидел с ним рядом.

Гуго рассматривал присутствующих. Первое впечатление не было обманчивым:

вокруг него сидело множество совершенно незнакомых людей, и народ действительно

был самый разнообразный. В зале собрались представители разных уголков Франции

и других стран Европы. Одни были роскошно одеты, на их одеждах поблескивало

золото и драгоценные камни, а лица выдавали благородство происхождения и

привычку к власти, другие, напротив, выглядели более чем скромно, почти как нищие

с рыночной площади. Всего в зале собралось около ста человек. Гуго обратил

внимание, что среди собравшихся нет ни одной женщины, будто все происходящее

здесь — военный или церковный совет.

Какое-то время с разных концов длинного стола слышны были перешептывания.

Наконец, улучив момент, когда все затихли, архиепископ Шартрский, как самый

старший из присутствующих по возрасту и положению в духовной иерархии, встал,

произнес благословляющую молитву, и начал речь:

— Мы собрали вас, братья, в эту Страстную Пятницу во Имя Иисуса Христа.

И я рад приветствовать тех, кто смог прибыть, ибо всех нас объединяет Свет Господа

и праведное дело. Сегодня среди нас впервые, кроме лиц духовного звания,

присутствуют владетельные сеньоры: графы славного рода Блуа; наш

благороднейший гость, могущественный правитель Нижней Лотарингии герцог

Готфрид Бульонский; посол графа Фландрии Роберта барон Адальберт Лоранский.

Впервые присутствуют на нашем собрании и влиятельные люди купеческого

сословия, представители торговых домов Генуи, Венеции, Флоренции, Милана,

Тулузы, Барселоны и Парижа. Поэтому, думаю, излишне напоминать о том, что

решения, которые мы здесь примем, могут повлиять на расклад сил во всей Европе. —

По залу прокатился гул голосов, но, впрочем, почти сразу же голоса стихли, и

архиепископ продолжал:

— Итак, мы собрались в этом зале, чтобы обсудить то, что давно волнует

любого из нас. Плохие вести идут с Востока, из мест поистине бесценных для каждого

христианина, из Святой Земли. После разгрома Византийских армий при Монцикерте,

полчища неверных захватили не только все сухопутные, но и все морские пути в

Святую землю. Уже не пройти паломникам к Гробу Господню. Уже не приблизиться к

Вифлеему, не подойти к Назарету. И уже сам император Византии Алексей Комнин

взывает о помощи ко всем нам, к христианам Запада. Посол графа Фландрского, барон

Адальберт Лоранский привез письмо императора Алексея. Прошу вас, мессир

Адальберт, зачитайте письмо присутствующим.

Поднялся человек высокого роста в красном плаще, достал пергаментный свиток

и, откашлявшись, начал.

— Вот послушайте, любезные сеньоры, что пишет византийский правитель

нашему славному графу Роберту Фландрскому. — Барон развернул свиток тонкого

дорогого пергамента и стал читать громко, так, чтобы слышали все:

«Правители и сеньоры Европы, жители Запада, я, милостью Божьею,

император Восточной Римской Империи Алексей Комнин обращаюсь к вам с

просьбой о помощи.

Величайшая держава христиан восточных, славная наша Византия, наследница

великой славы старого Рима находится в немалой опасности. Турки, сарацины и

другие варвары угрожают нам со всех сторон, разграбляют страну и захватывают

большие христианские области. Неверные перекрыли все сухопутные и морские пути

в Святую Землю. Страшные орды кочевников заняли многие города на суше, а на

море огромный сарацинский флот не дает нашим кораблям прохода. Константинополь

уже почти окружен врагами. Из последних сил сражаемся мы, но не можем

положиться даже на солдат наших, ибо страх начинает проникать в сердца их, когда

до них все чаще доходят известия о зверствах кровожадных завоевателей, о

разрушении церквей и уничтожении святынь христианских. Мы не перестаем

молиться Господу, и с Его благословения, быть может, сдержим этот натиск, но нет у

нас возможности отбить то, что мы уже потеряли. Посему я обращаюсь к вам, как к

братьям во Христе: не медлите! Собирайте войска ваши и идите на выручку наших

святынь христианских, ибо сам Святой Гроб оказался в страшной опасности, в любую

минуту неверные могут уничтожить его, как могут они разрушить и священные

города, колыбели веры нашей Иерусалим, Вифлеем и Назарет. Так помешайте же им

сотворить непоправимое, ударьте со всей силой своих армий, обрушитесь со всей

мощью оружия вашего, освободите землю священную от поругания. Мы же всеми

своими силами и средствами поможем вам в нелегкой борьбе, дадим продовольствие и

золото вашим солдатам и военачальникам, и пусть ожидает вас не призрение

потомков, а великая слава земная и блаженство рая небесного»..

Зачитав письмо императора, фландрский посол грузно опустился обратно на свое

место, а архиепископ снова поднялся и окинул взглядом присутствующих, словно

ожидая их реакции. Возгласы негодования наполнили воздух, когда они стихли,

архиепископ Шартрский вновь взял слово:

— Я знаю, что все описанное в этом письме соответствует истине. Наши братья в

тех землях сообщают то же самое. Бесчинства неверных не знают пределов. Недавно

мусульмане разрушили наш последний опорный пункт в Иерусалиме и предали

страшной смерти братьев древнейшего монастыря на горе Сион. Только нескольким

монахам чудом удалось спастись. Но об этом лучше расскажет сам настоятель

Сионской общины.

И аббат Мори встал и заговорил:

—Все вы знаете, что с некоторых пор христианских паломников перестали

пускать в Святой город. Более того. За последние годы те последователи пророка

Мухамеда, за которыми стоит тайная власть Сатаны, превратили почти все храмы

христовы в мечети, а в самое последнее время изгнали из города даже

милосерднейших братьев госпиталя Святого Иоанна. Наше аббатство на горе Сион

долгое время оставалось единственным островком сил света в море тьмы,

захлестнувшем землю Израилеву. И мы знали, какая участь, в конце концов, ожидает

и нас, и мы были в готовности. Мы почувствовали волну наступающего мрака заранее.

Но противостоять атаке сатанинского воинства мы, будучи в одиночестве, не смогли.

На нас напали ночью. Фанатики из мечети Аль-Акса, подстрекаемые магами из

Магриба, с согласия и при попустительстве местных властей окружили аббатство и

прорвались за стены. Мы защищались до последней возможности, но нас было

слишком мало. И ужасной была смерть товарищей наших. Их, даже поверженных,

неверные продолжали остервенело рубить до тех пор, пока тела не превращались в

кровавые лоскуты. Только я и несколько братьев сумели пробиться к подземному ходу

и спастись благодаря милости Божьей. Остальные погибли. Помещения общины, а

среди них имелась и священная комната, в которой когда-то собрались на тайную

вечерю Апостолы и Христос, были захвачены и осквернены, а все содержимое их

подверглось разграблению и огню. Утрачены безвозвратно древнейшие реликвии,

рукописи и архивы нашего братства. Пропали труды многих веков. Сгорели летописи

и бесценные документы первой христианской общины. Темный огонь поглотил все. И

теперь нет больше у христиан оплота в Иерусалиме.

Скорбная тишина повисла в зале. Кто-то даже заплакал. Но аббат Мори

продолжал:

—Зло наступает, братья. Новая волна мрака катится с Востока. Еще одно

подтверждение этому вы все получили только что из письма императора Византии. И

если мы будем и дальше бездействовать здесь, спокойно сидя в Европе, то скоро силы

тьмы, используя исламскую религию, турок, сарацин и магов Магриба, стоящих за

ними, уничтожат единственный поток, идущий от Великого Источника. Тот самый

поток Тончайшего Огня, когда-то почти закрытый уже Сатаной, но открытый вновь

Иисусом Христом, Тайный Ручей, который проходит через Иерусалим и берет

начало свое в Кладезе Света Божественного, питающем добром души людские. А если

тьма добьется своего в этот раз и перекроет русло Свету, наш мир погибнет.

Когда аббат закончил свою речь, на минуту снова воцарилось молчание, а потом

со всех сторон, с разных концов длинного стола, послышались реплики:

—Хватит ждать, братья! Сколько времени мы можем терпеть осквернение

святынь наших? Пора действовать! Настало время переходить от слов к делу! Нужно

собирать войска и идти на Иерусалим! — Кричали одни.

—Но у нас не хватит сил для большой войны с турками и сарацинами! Мы и

мавров-то в Испании до сих пор победить не можем! — Кричали другие.

—Истинные Христиане должны сражаться духовно, но не силой оружия! ––

Кричали третьи.

Но председательствующий, громко постучав по столу ладонью, прервал их.

—Все мы, кто собрались здесь, желаем одного и того же: освобождения святынь

наших из рук неверных. Церковь думает об этом со времен папы Григория-седьмого,

представители рыцарства — с битвы при Залакке, люди торговли — с момента

схизмы, когда рынки Византии оказались почти что потерянными для Запада. Для

того мы и пригласили всех вас сегодня, чтобы окончательно объединить наши усилия.

Любой, из вас, находящихся сейчас в этом зале, как нам известно, поддерживает идею

борьбы за освобождение Святого Гроба. А посему, предлагаю уладить разногласия,

выработать план действий и именоваться отныне братством Воинов Христовых.

В ответ зал одобрительно загудел.

—Ну, что скажет духовенство? — Спросил председатель.

Тут же какой-то незнакомый де Пейну священник поднялся со своего места,

представился дьяконом собора в Клермоне, и произнес:

—Нужно поднимать на борьбу народы, а для этого необходимо задействовать

всю силу проповеди и использовать весь авторитет церкви. Но лишь именем

понтифика можно сейчас объединить христиан стран Европы, чтобы поднять их на

битву. А дальше следует попытаться добиться объединения и с византийским

христианством. Только тогда мы станем сильны и сможем победить.

—Объединение с греками невозможно! Они — схизматики, раскольники и

предатели. — Послышались несколько голосов с разных сторон, но сразу затихли,

когда над столом поднялась могучая фигура в герцогской короне.

—Я полностью поддерживаю предложение объединяться. Объединение христиан

необходимо. — Неожиданно для всех сказал Готфрид Бульонский, герцог Нижней

Лотарингии, больше всего известный до недавнего времени нетерпимостью к Святой

церкви, своим военным союзом с императором Священной Римской империи

Генрихом Четвертым против папы Римского, взятием Рима и походами на монастыри.

Говорили, что его люди разгромили множество христианских общин Германии и

Италии и перевешали сотни монахов. И вдруг такое неожиданное заявление об

объединении христиан!

Все взгляды устремились на герцога, и Годфрид Бульонский продолжал:

—Мы живем в великое время, сеньоры. Мир меняется. Прошлое отступает. Мы

не можем больше проводить свою жизнь в распрях с соседями и родственниками из-за

власти и наследства. Мы должны поумнеть, разорвать порочный круг глупой

повседневной суеты, и обратить, наконец, свои взоры на наши святыни. Я сам долгое

время был слеп сердцем и разумом, сражался за власть, воевал против церкви. Но я

прозрел. Я просил прощения у папы, тайно отправился я в Святую Землю и много

недель провел в молитвах в Иерусалиме у Святого Гроба. И я говорю вам, если мы не

сплотимся сейчас перед лицом угрозы с Востока, которую я узрел своими

собственными глазами, завтра может быть слишком поздно. Посмотрите вокруг.

Испания под властью мавров. По Средиземному морю невозможно плавать без риска

погибнуть или попасть в рабство — настолько оно кишит сарацинскими пиратами.

Более того, они уже давно открыто нападают и на южные побережья Италии и

Франции. В Святую Землю пути закрыты. Я, с помощью Господней, совсем недавно

вернулся из Иерусалима, и знаю, какие бесчинства творятся там неверными. Они

силой насаждают повсюду свою религию, убивают христиан, рушат древние святыни.

Но я был бессилен помешать им. И никто не сможет противостоять полчищам тьмы в

одиночку. А что будет дальше? Мавры, сарацины и турки захватили уже весь Восток,

скоро все они объединятся под знаменем ислама и тогда непременно двинутся на

христианские страны. Сначала они покончат с Византией, которая день ото дня

слабеет, а потом, окрепнув окончательно, дойдут и до нас. Они улучат момент, когда

мы будем разобщены и заняты обычной бессмысленной грызней между собой. Мы

даже не заметим, как их кривые сабли отрубят наши беспечные головы. А посему, нам

следует немедленно начинать объединение всех христиан на борьбу с общим врагом.

Сеньоры, призываю вас: внемлите голосу разума, прекратите споры, объединитесь

хоть на время, во имя Господа и во благо наших детей, и выступайте в поход. Врагов

нужно упредить хорошим ударом, а то завтра может быть уже слишком поздно, и тьма

поглотит мир.

После такой неожиданной речи, которую мало кто ожидал услышать от этого

сурового герцога, опять воцарилась тишина, которую нарушил

председательствующий.

— Кто еще желает высказаться?

Встал какой-то человек неопределенного возраста с бритой макушкой и в

дырявом шерстяном плаще, по виду странствующий монах. Он назвался Петром из

Амьена и произнес целую речь:

— Братья мои! То, что мы только что слышали — ужасно. Опасность

небывалая нависла над всем христианским миром. Быть может, не все из нас еще

осознали ее полностью, но медлить и вправду нельзя. Я тоже бывал в Святой земле, в

Иерусалиме. Я тоже молился у Святого Гроба и видел все ужасы, творимые там

сарацинами. И, уверяю вас, эти варвары не имеют ни крупицы доброты в сердцах

своих, ибо они дети Антихриста. А сам Антихрист уже давно пришел в мир очень

далеко на востоке, но прямая власть тьмы пока не распространяется дальше границ

владений пресвитера Иоанна, ибо он с войсками своими сдерживает легионы

Антихриста там, где тянется через пустыни на тысячи лиг огромная каменная стена, и

где великие неприступные горы превращены в крепости духа. Не будь его воинства,

тьма поглотила бы давно уже и Византию, и Европу. Но гнусные орды огибают

владения пресвитера Иоанна с севера и наносят постоянный урон Византии, которая

уже много лет подвергается нашествиям турок. А само распространение

магометанства тоже есть дело рук Антихриста, сделанное им через своих посыльных.

И если Европа станет и дальше бездействовать, Антихрист победит и воцарится

повсюду. Мы, простые странствующие монахи уже давно проповедуем поход в

Святую Землю среди бедных людей. На них можно опереться в битве с неверными,

ибо осталась еще в их душах чистая вера, которой, увы, не в обиду присутствующим

будет сказано, нет ныне у многих сильных мира сего. Я уже больше трех лет подряд

открыто призываю христиан Европы к походу против неверных, к великому походу во

славу Господа. Потому что еще папа Григорий седьмой призывал к этому. И наш долг

выполнить его завет. Я, и сподвижники мои, неустанно творим об этом проповедь

нашу и вас всех призываем к тому же самому. И я уверен, что многие уже понимают

опасность, и стоит только папе сказать хоть слово о походе, простой народ с радостью

пойдет к Иерусалиму, потому, что беднякам терять нечего. Стоит им показать цель,

пообещать новые наделы, и они двинутся в Святую землю великим человеческим

потоком. И никакое войско сарацинское не сможет остановить их.

— А что скажут рыцари? — Спросил председательствующий.

С дальнего конца стола поднялся богато одетый воин. Рыцарь назвался бароном

Санчо Альвадересом из Кастилии. Гуго никогда не видел этого человека раньше, но

слышал о его мужестве. Соратник великого Сида Кампеадора, во время крестового

похода 1089-го года Санчо Альвадерес командовал сильным отрядом рыцарей. И не

один раз этот отряд приходил на помощь осажденным христианским крепостям.

Говорили, что в 1087-м году, в страшной битве при Залакке, когда христианская армия

была разгромлена маврами, этот рыцарь снискал себе великую славу тем, что в

одиночку сразил четырнадцать мавританских витязей и, таким образом, сумел спасти

королевское знамя. Барон не был еще старым, но седина уже покрывала большую

часть его головы. Он не был высоким, но выглядел широкоплечим и сильным, а

говорил твердым голосом человека, привыкшего командовать на поле боя.

— В том, что нужно проповедовать поход против неверных, я согласен, но нужно

опираться не на простолюдинов, и не на монахов, а на обученных воинов. Ибо все эти

неверные мавры, турки и сарацины великолепно владеют оружием, в бою они словно

демоны и любого, кто не умеет постоять за себя, при встрече с ними ждет либо

неминуемая смерть, либо вечное рабство. Говорю это потому, что сам я не первый уже

год воюю против неверных в Испании. И посему, речистые братья наши монахи пусть

проповедуют наперво среди знатных сеньоров, рыцарей и воинов. Только люди

военные обладают необходимым боевым опытом и средствами для столь дальнего

похода. Конечно, нужно построить временные лагеря и обучать искусству боя тех

простолюдинов, кто захочет идти в поход, но, уверяю вас, и все рыцари это знают,

чтобы хорошо владеть оружием и боевым конем, нужно обучаться с детства. Поэтому

из бедняков мы сможем подготовить только пехотинцев. А если они пойдут в Святую

Землю раньше рыцарей, то все неминуемо погибнут или попадут в рабство.

В таком же духе высказались еще многие из присутствующих. И все, как один,

поддерживали идею военного похода в Святую Землю и призывали немедленно

начинать подготовку к нему. Спорили только о том, кто должен идти в этот поход.

Одни, как проповедник Петр из Амьена, призывали опереться на простое

христианское население, другие, как барон Санчо Альвадерес — на знатную часть

общества. Наконец, возобладало мнение призывать к походу в первую очередь людей

военных.

В конце концов, собравшиеся приняли решение именоваться отныне братством

воинов Христовых, выработать единый план военного похода и искать поддержки у

папы римского, для чего к понтифику посылались делегаты. После последней

благословляющей молитвы архиепископа Шартрского, графы и герцог удалились, а в

зал подали легкий постный обед.

На собрании Гуго де Пейн чувствовал себя лишним и не знал, о чем следует

говорить с этими странными людьми, готовящимися к великому походу. Сама по себе

идея подготовки экспедиции для освобождения Святой Земли ему нравилась. Но такая

идея не была для де Пейна новостью. Он хорошо помнил, как еще покойный граф

80

Тибо около десяти лет назад говорил о том же. Да и от многих рыцарей не однажды

слышал он подобные разговоры. Но с какими невероятными трудностями должны

столкнуться войска в таком походе!

Гуго знал на своем опыте, насколько опасными противниками могут быть мавры

и сарацины. Путь в Испанию труден и не близок, а уж в Святую землю большой

армии дойти почти невозможно: сколько же понадобится запасных лошадей и

припасов на столь долгий путь? И где же взять эти припасы для большой армии на все

время похода? Ведь, если двигаться по суше, то потребуются долгие месяцы. Нет,

лучше об этом не думать, тем более, что пока, как он понимал, дальше благих

намерений дело не шло. А если уж и в самом деле дойдет до похода, то сильные и

умные вожди, вроде архиепископа Шартрского, герцога Бульонского и аббата Мори,

обо всем позаботятся.

Утолив голод за общим столом, Гуго вышел в сад.

День неумолимо подходил к концу, но до заката было еще далеко, и, после

недавно прошедшего дождя, лужи блестели под послеобеденным весенним

солнышком. Внезапно его окликнул какой-то незнакомый человек из свиты герцога

Нижнелотарингского.

— Здравствуйте. Мессир Гуго де Пейн, не так ли?

Шампанский рыцарь кивнул, и незнакомец продолжал:

— Я Рене де Ленжент, один из оруженосцев герцога Нижнелотарингского. Я

послан сказать, что вас ждут, сударь. — Сказал молодой оруженосец.

— Но какое может быть дело до меня могущественному герцогу? — Спросил

де Пейн.

— За вами послал не сам герцог, а его виночерпий, рыцарь Гуго де Сент-Омер.

— Ах, вот оно что! Так это же мой родственник, которого я не видел с

малолетства. Я слышал, что он служит где-то в Лотарингии, но никак не подозревал,

что он прибыл в Труа вместе с герцогом. Что ж, ведите меня к нему. — Сказал Гуго де

Пейн и послушно последовал за оруженосцем к противоположному крылу дворца, в

котором разместились лотарингские гости.

Самого Готфрида Бульонского граф шампанский устроил в просторных залах

второго этажа, а на первом этаже в залах поменьше разместились люди из свиты

герцога. Везде были расставлены часовые в синих плащах с белым лебедем, но, кроме

них, в коридорах этой части дворца не было никого. Большинство гостей все еще

обедало. И вот Гуго де Пейн оказался перед дверью в покои одного из лотарингцев.

Его провожатый постучал, и их впустили. Дверь им открыл широкоплечий немецкий

воин почти в полном вооружении, только без шлема и щита. Впрочем, и щит и шлем

лежали совсем рядом на грубо сколоченном табурете.

— Это Ганс, оруженосец мессира де Сент-Омера, — сказал Рене де Ленжент, а

затем на немецком представил Гансу де Пейна.

— Очень, очень быть рад! Хозяин есть уже ждать вас. — Улыбнувшись,

произнес Ганс, нещадно коверкая слова родного для Гуго норманно-французского

языка.

Они прошли через дверь, и взору Гуго предстала небольшая, но все же довольно

просторная зала, правда, обставленная без особой роскоши, но все необходимое здесь

имелось. Камин, хотя и не слишком большой, зато и почти не дымящий, давал

достаточно тепла. Факелы на стенах немного коптили, но освещали помещение

вполне сносно. Бородатый пожилой слуга в кожаной куртке, сидя на большом,

окованном железными полосами, сундуке, длинной кочергой ворошил угли в камине,

время от времени подбрасывая в огонь новые поленья. Каменный пол, за отсутствием

драгоценных в ту пору ковров, был застелен свежим тростником. Посередине

находился широкий дубовый стол, а вокруг него стояли два тяжелых деревянных

кресла и две длинные скамьи. В углу, на соломенном тюфяке, положенном поверх

дощатого ложа, сидели две моложавые служанки в длинных шерстяных платьях и что-

то терпеливо вышивали, а, напротив, у узкого высокого окна, возились еще двое слуг,

к вечеру закрывая тяжелые ставни, чтобы не допустить внутрь помещения холод.

Оконных стекол в Европе тогда еще делать не научились, а привозимые из Византии

небольшие кусочки стекла стоили настолько дорого, что хозяин замка должен был

выбирать между застеклением одного единственного окна или содержанием десятка

рыцарей из своего гарнизона за целый месяц. Естественно, в те опасные времена

многие предпочитали последнее. И даже во дворце графа Шампанского только

некоторые окна были застеклены маленькими кусочками стекол в свинцовых

переплетах.

— Эй, Мадлен, позови-ка сюда хозяина. Скажи, что его племянник уже здесь.

— Сказал Рене де Ленжент одной из женщин. Та тотчас отложила свое шитье и без

лишних слов скрылась за тяжелыми огромными гобеленами, отгораживающими

половину залы. Сам же Рене распрощался с Гуго и удалился.

Через пару мгновений драпировки приоткрылись, и из-за них вышел мужчина

средних лет. Но старость еще не коснулась этого человека. На его лице Гуго увидел

два небольших шрама и всего несколько морщин, а в длинных русых волосах, которые

завивались и лежали на плечах волнами, седина почти не замечалась. Роста и

сложения он был примерно такого же среднего, как и сам Гуго. На богатой черной

одежде вошедшего горделиво плыли вышитые белые лебеди герцога

Нижнелотарингского. Но Гуго сразу узнал этого человека, поскольку нижней частью

лица он сильно напомнил ему отца. Только взгляд был совсем другим. Большие серые

глаза смотрели внимательно и лучились теплом.

Перед рыцарем стоял его двоюродный дядя Гуго де Сент-Омер, пожалуй,

единственный близкий родственник де Пейна. Все остальные либо пали в сражениях,

либо умерли естественной смертью. Молодой рыцарь уже видел этого человека в

свите приехавшего герцога, но тогда де Пейн еще вовсе не был уверен, что один из

блестящих рыцарей из ближайшего окружения Готфрида Бульонского, и есть его дядя.

— Рад встрече, племянник! — Приятным голосом произнес де Сент-Омер,

обнимая Гуго де Пейна. — Я случайно узнал, что ты в Труа и вот послал за тобой. Но,

сколько же лет прошло! Я помню тебя еще совсем маленьким мальчиком. А сейчас ты

сам давно уже рыцарь.

— Я тоже очень рад, дядя!

— Ну, давай же я представлю тебя семье. — И дядя увлек племянника за

гобелены, во вторую часть зала, которая оказалась меньше первой, но тоже была

достаточно просторной.

Здесь также горел огонь в еще одном камине, и висели коптящие факелы на

стенах, но на пол, вместо тростника был постелен довольно большой, хотя и местами

обтрепанный, ковер. В просторной нише, на высокой кровати под бархатным темно-

бордовым балдахином, на постели, застеленной сафьяновым покрывалом, сидели две

миловидные особы. Судя по их нарядам, это были весьма знатные дамы. Старшая,

голубоглазая брюнетка лет тридцати пяти с легкой проседью в волосах, но все еще

стройная и свежая лицом, и младшая, лет шестнадцати, сероглазая шатенка с

волнистыми волосами, пухленькими розовыми щечками и маленьким, чуть

вздернутым, носиком. Обе были одеты в невероятно дорогие по тем временам

длинные шелковые платья блио, а в прическах их, на шеях и пальцах, переливаясь в

свете факелов, сверкали драгоценные камни в золотых оправах. Обе дамы при

появлении Гуго поднялись и грациозно двинулись в сторону гостя, учтиво кланяясь

ему.

— Это моя жена Маргарита и дочка Розалинда, — представил их дядя.

— Они великолепны, словно принцессы! — Не смог скрыть своего

восхищения молодой рыцарь, кланяясь в ответ и целуя ручки благородным дамам.

— Ты не далек от истины. В жилах моей достойной супруги течет кровь

потомков Карла Великого. Она приходится дальней родственницей нашему герцогу.

— Гордо заявил де Сент-Омер и представил дамам де Пейна. А затем провел гостя в

противоположную часть комнаты, где недалеко от камина уже был накрыт стол, на

котором стояли постные, по случаю Страстной Пятницы, угощения. Прочитали

молитву, затем все четверо расположились вокруг стола, и за скромной трапезой

потекла обычная беседа давно не видевшихся родственников. Вдруг, прервав всех на

полуслове, в комнату вбежал светловолосый сероглазый мальчик лет десяти.

— Где ты пропадал, сорванец? — Спросил мальчика де Сент-Омер.

— Мы играли во дворе, папа.

— Разве ты не помнишь, что я сказал тебе с наступлением темноты идти

домой?

— Слышал, но мы с пажами графа Шампанского играли в разбойников.

— Так почему же ты не бросил игру?

Мальчик молчал, опустив глаза.

— Вот этот сорванец мой сын Жофруа. Недавно я пристроил его пажом к герцогу.

— Представил дядя де Пейну своего младшего отпрыска.

Наконец, суета, вызванная появлением мальчика, улеглась, и прерванная беседа

потекла дальше. Конечно, первым делом, дамы начали расспрашивать Гуго де Пейна о

его путешествиях, об Испании и о маврах. Не скрывал своего интереса и де Сент-

Омер. Затем разговор зашел о родителях де Пейна. Оказалось, что тогда, когда еще

пятилетним ребенком Гуго де Пейн впервые увидел дядю, тот приезжал в Пейн,

будучи в очень затруднительном положении. Накануне в стычке с соседом погиб его

отец, а мать умерла еще раньше. К тому же, все тот же злобный сосед выиграл тяжбу в

графском суде и отобрал почти все земли. И дядя, тогда еще неопытный

восемнадцатилетний оруженосец, искал поддержки от своего двоюродного брата, но,

так и не найдя ее у де Пейна-старшего, был вынужден оставить родные края и искать

удачу на стороне. Ему повезло. После череды несчастий он устроился на службу к

молодому маркграфу антверпенскому, тому самому, который впоследствии сделался

нижнелотарингским герцогом. И вместе с этим герцогом он прошел трудный

жизненный путь воина и, во многом, политика, потому что, как понял из разговора

Гуго де Пейн, его двоюродный дядя, занимая должность виночерпия при герцогском

дворе, на самом деле являлся чуть ли не главным герцогским советником. После

рассказа де Сент-Омера о себе, дамы заговорили о предстоящем рыцарском турнире.

— А вы, мессир де Пейн, будете участвовать? — Спросила супруга дяди.

— Да, я буду драться до победы. — Сказал Гуго, опустив глаза. Про себя же,

вспомнив предстоящий поединок с Бертраном де Бовуар, он грустно добавил: «а,

скорее, до моей смерти».

— А вы выберете меня дамой своего сердца на турнире? — С детской

непосредственностью сказала его троюродная сестра Розалинда.

Он хотел ответить, что сердце его навек отдано одной бедной погибшей девушке,

но, посмотрев в лучащиеся восторгом большие светло-серые глаза Розалинды, не смог

отказать, и пробормотал: «да, конечно».

— А я подарю вам свой самый большой вышитый платок! — Воскликнула, не

скрывая своей радости, девушка, не обращая никакого внимания на сдвинутые брови

отца.

Незаметно за разговорами пролетело время. Соборный колокол уже давно

прозвонил к вечере, когда Гуго начал прощаться. Дамы остались за драпировками, а

дядя вышел его проводить.