В просторной избе Норгов царил страшный беспорядок. Перевернутые

деревянные скамьи, разбросанная домашняя утварь и разбитая глиняная посуда

устилали пол комнаты. Старый кузнец, его младший сын Эндрю и служанка Аглая

были жестоко избиты и заперты в чулане, откуда и раздавались их крики, а дочка

Стефания в непотребной позе была прикручена веревками к ножкам стола. Гуго с

братом Мори быстро освободили этих несчастных, плачущих людей в изодранных

одеждах.

—Этот изверг забрал все мое добро и изнасиловал мою дочь! Я убью его! — Едва

освободившись, возопил старый Норг и, увидев связанного Бертрана де Бовуар,

схватился за толстую ржавую кочергу, прислоненную к притолоке.

Но его, уже занесенную для удара, руку вовремя перехватил, оказавшийся рядом,

монах Мори.

—Успокойтесь, любезный, не берите грех на душу! Ваше добро не успело уйти

далеко. Оно смиренно покоится в тюках, которые мы с благородным сеньором де

Пейном только что отобрали у разбойников. А что касается этого преступника, то

божья кара настигнет его очень скоро, вот увидите. Его будет судить сам граф

Шампанский, а он справедливый правитель. — Успокоил кузнеца странствующий

монах.

Тем временем Гуго пытался как-то утешить дочку Норга, худенькую

светловолосую девочку лет пятнадцати, которая теперь сидела на грязной ступеньке

крыльца, кутаясь в лохмотья, и громко рыдала, захлебываясь слезами. Ему было до

глубины души жалко невинно пострадавшего ребенка. Глядя на нее, Гуго вспомнил

совсем другую, хотя благородную и знатную, но такую же худенькую и

светловолосую девочку с большими голубыми глазами, встреченную им однажды в

юности. То была Кристина де Селери, первая любовь де Пейна. Да, когда-то сердце

юного рыцаря пылало от любви...

Но то время безвозвратно прошло. Несколько лет назад ему сообщили, что

Кристина вместе со всеми своими родственниками погибла во время осады одним из

могущественных соседей, маркизом Идрабаньо, замка ее отца, славного, но

небогатого рыцаря Ангерана де Селери, трубадура из Лангедока.

По дороге домой Гуго побывал на развалинах того небольшого деревянного

замка. Среди выжженных руин он нашел только маленькую иконку Девы Марии,

обгоревшую по краям, и берег ее теперь, как единственную память о погибшей любви.

Он хотел отомстить маркизу, хотел вызвать его на поединок, но, к тому времени,

когда Гуго получил страшное известие о гибели любимой, маркиз Идрабаньо уже

вместе с женой и детьми пал жертвой чумы, и мстить стало некому.

Расчувствовавшись и поддавшись порыву жалости, Гуго вытащил из кошелька,

присланного графом Шампанским, и протянул дочке кузнеца несколько золотых

монет. Увидев блеск золота, она удивилась щедрости своего господина и даже сразу

перестала плакать.

— Сюда, кажется, едет кто-то еще. — Голос брата Мори неожиданно раздался

возле самого уха Гуго де Пейна.

Рыцарь взглянул на дорогу. По ней быстро приближалась к Пейну новая группа

конных. На этот раз это был довольно большой отряд.

Четыре десятка всадников на свежих ухоженных лошадях были хорошо

вооружены. Их кольчуги сверкали недавно начищенной сталью. На раздвоенных

флажках, которые развивались над кавалеристами на концах поднятых копий, четко

выделялся герб Шампани: косая лазурная полоса на синем фоне. Вне всяких

сомнений, это были ратники сеньора всех окрестных земель графа Шампанского из

могущественной династии Блуа. Воины быстро подъехали к кузнице и окружили ее со

всех сторон вместе с де Пейном, с семейством старого Норга и с тремя пленниками. А

монах Мори куда-то исчез, словно провалился сквозь землю.

— Я Андре де Монбар, капитан стражи Труа, — не слезая с лошади, подняв

правую руку, представился человек с волосами цвета зрелой пшеницы, еще молодой,

но, судя по манере держаться, уже бывалый суровый воин, командир отряда. — По

повелению графа Шампанского мы преследуем этих людей, которых вам, доблестный

рыцарь, вижу, удалось задержать. Мне поручено доставить этих разбойников на суд

графа. Люди Бертрана де Бовуар бесчинствуют в землях Шампани и наводят ужас на

крестьян уже второй год. Что еще они натворили здесь? И нет ли, случайно, среди

ваших пленников самого Бертрана де Бовуар, младшего сына ныне покойного барона

Робера де Бовуар? Простите, с кем имею честь говорить?

— Вон тот рыжий громила и есть тот самый Бертран. Но я победил его в

честном бою, и он теперь мой пленник. А говоришь ты с шателеном Гуго де Пейном,

хозяином Пейна. Так что к вашим услугам. — Сказал Гуго и повернулся лицом к

командиру отряда.

Он давно знал Андре де Монбара. Баронство Монбар располагалось довольно

близко, в двадцати пяти милях южнее Пейна. Хотя и считалось, что Монбар находится

уже за пределами Шампани, на землях герцогства Бургундского, но издавна владетели

Монбара присягали на верность только графам Шампанским, поэтому Монбар

представлял собою как бы маленький шампанский анклав на земле соседней

Бургундии и не был подвластен Бургундскому герцогу.

Родители Гуго очень мало общались с соседями, но отец Гуго де Пейна изредка

наведывался в гости к хозяину Монбара, с которым их связывали общие

воспоминания о военных походах. Иногда старый рыцарь брал единственного своего

сына с собой. Таким образом, маленький Гуго просто не мог не познакомиться с

сыновьями барона де Монбара, владельца феода гораздо большего, чем Пейн.

Старшие братья, конечно, мало общались с маленьким Гуго, но Андре де Монбар был

старше наследника Пейна всего на полтора года, и они с Гуго довольно часто играли

вместе.

Потом, уже при дворе графа Шампанского, де Монбар не раз помогал юному Гуго

избегать многих неприятностей, связанных с его плохим знанием придворных

порядков. Ведь наставник Гуго, старый монах Аквиор, совсем не учил мальчика

поведению при дворах сильных мира сего, а Андре, напротив, обучали, в основном,

именно этому. В играх и боевых занятиях Андре всегда был сообразительнее, сильнее

и быстрее Гуго, наверное, поэтому теперь Андре сделался военачальником —

капитаном городской стражи столицы Шампани.

— Да неужели же это ты, славный Гугон! Дай же я посмотрю на тебя,

дружище! Сколько лет прошло! Прости, что не узнал тебя сразу, но с этим испанским

загаром и бородой ты, ей богу, больше похож на мавра, чем на шампанского рыцаря!

— Капитан соскочил с лошади и заключил де Пейна в свои объятия, как в железные

тиски.

— Думаю, мне представляться не нужно. — Скромно сказал де Монбару брат

Мори, неожиданно возникнув из тени кузницы старика Норга, причем, де Пейну

показалось, что монах появился даже не из самой тени, а вышел из затененной стены

кузни, хотя никакой двери в той стене никогда не было.

— Рад встрече, аббат! Не ожидал увидеть вас здесь! — Узнав монаха, воскликнул

капитан, тут же отпустил Гуго и улыбнулся брату Мори, как старому доброму

знакомому, обнажив белые крепкие зубы. Они вдвоем отошли в сторону, за угол

кузни, и некоторое время о чем-то говорили там с глазу на глаз. Затем Мори подошел

к молодому хозяину Пейна и сказал:

—Любезный Гуго, мне придется покинуть тебя. Срочные дела торопят в дорогу.

—Простите меня, ваше высокопреосвященство, я и не подозревал, что вы аббат и

обращался с вами как с простым монахом. — Сказал смущенный де Пейн.

—Нет причин оправдываться, сын мой. Я доволен твоим гостеприимством,

славный рыцарь, и, надеюсь, что скоро наши пути вновь пересекутся. Ибо ты найдешь

меня в Труа, при дворе графа Шампанского. А сейчас тебе необходимо позаботиться

об этих бедных людях. — Движением руки аббат Мори указал на уже собравшихся

вокруг кузницы немногочисленных жителей деревни и продолжал:

—Пока опасность открытого нападения тьмы миновала. Какое-то время Пейн

будет в безопасности. К тому же, капитан оставит здесь нескольких ратников для

охраны. А в самое ближайшее время я пришлю сюда из Труа обоз с продовольствием

и толкового управляющего.

—Вы очень добры, но сколько же я буду должен за такие услуги? — Спросил де

Пейн и полез в кошелек. Но аббат остановил его порыв, сказав громко и твердо:

—Ты ничего не должен мне, добрый рыцарь. Ибо мы — братья во Христе, а

помогать голодающим людям — обязанность святой церкви. Прошу лишь об одном

одолжении. Приезжай в Труа за пару дней до Пасхи. Ты узнаешь много интересного.

К тому же, граф Шампанский был бы рад видеть тебя.

—В таком случае, передайте мою огромную благодарность графу Шампанскому

и скажите, что я обязательно прибуду в Труа перед праздником.

Они попрощались, и аббат отошел к своему прекрасному белому жеребцу.

Тем временем, ратники еще раз обыскали плененных грабителей, а затем подняли

их с земли. Главаря разбойников, поскольку он был знатного происхождения, со

связанными руками посадили на коня, а его людей привязали к седлам на длинных

веревках, так, чтобы они имели возможность самостоятельно следовать пешком за

лошадьми. Наконец, воины Шампани вновь заняли свои места на спинах коней, и

напоследок Андре де Монбар еще раз обратился к Гуго де Пейну:

—За эти годы я почти ничего не слышал о тебе, но я всегда с радостью

вспоминаю те времена, когда мы были детьми, посему не пропадай. Бог даст, мы

скоро встретимся в Труа, и ты расскажешь старому другу о своих подвигах. Я

квартирую в Сторожевом замке. Буду ждать тебя, приезжай.

—Я уже пообещал аббату быть в Труа до Пасхи и обязательно приеду, — сказал

Гуго.

—Вот и славно. Надеюсь, ты навестишь меня сразу же по приезде? А пока от

имени графа Шампанского я благодарю за поимку преступников и оставляю тебе для

охраны феода четырех человек. И до встречи. — Произнес капитан перед тем, как

лошади ратников тронулись медленным шагом, уводя за собой на привязи грабителей.

По приказу капитана четверо всадников отделились от отряда и, спешившись,

подошли к де Пейну, чтобы представиться.

Гуго вместе со всеми своими немногочисленными поданными вышел на дорогу,

чтобы посмотреть, как уезжают ратники де Монбара. Окруженный четырьмя

оставленными капитаном воинами и дюжиной полуголодных оборванных крестьян,

молодой хозяин Пейна стоял и смотрел на удаляющийся отряд дружинников графа.

Через некоторое время всадники и их лошади сделались уже совсем маленькими,

серым пятнышком приближаясь к горизонту. И на фоне этого пятнышка еще долго

четко выделялся белый конь аббата Мори, пока и он окончательно не растворился в

дали на границе леса. «Кто же этот таинственный странник, проповедующий учение о

добре и зле, словно катар, но оказавшийся даже не просто странствующим монахом, а

аббатом и доверенным лицом самого графа Шампанского? Откуда он? Почему этот

аббат, да и сам граф так прониклись заботой о никому не известном, небогатом и не

очень знатном рыцаре, каким, в сущности, являлся он, Гуго?» — задавал себе вопросы

де Пейн и не находил ответов ни на один из них.

Сразу же после отъезда отряда де Монбара на Гуго де Пейна навалились все

хозяйственные заботы. Набег разбойников действительно причинил его и без того

обнищалому поместью серьезный ущерб. Замок окончательно разрушен. Теперь,

чтобы проникнуть во двор, нужно каждый раз перелезать через высокий завал, из-под

которого уже доносится трупный запах. Вдобавок ко всему, в деревне разбойниками

почти полностью уничтожены и весьма скромные продовольственные запасы, а

малочисленное население запугано.

Молодой рыцарь заночевал в доме пастуха Лустиньяна, ветхая хижина которого

находилась на самом краю деревни. Жилище оказалось совсем убогим. Старые бревна

прогнили, в соломенной кровле зияли дыры. На грязном земляном полу стояла грубо

сработанная простая мебель: две лавки, старый сундук и стол. Тут же бегали куры,

жили две козы и тощая корова — все, что осталось от некогда большого деревенского

стада. К тому же, весьма дурно пахло. Но неудобства не смущали Гуго. За время

военных походов он научился спать и не в таких условиях. Конечно, с большим

удовольствием он разместился бы у Норга или у Симоны с Аделией, но там место уже

было занято, поскольку де Пейну пришлось расквартировать в деревне четырех

ратников, оставленных капитаном стражи Труа для охраны Пейна.

К радости Гуго, уже на следующий день после обеда под охраной еще из пяти

воинов из столицы Шампани прибыл, обещанный аббатом Мори, продовольственный

обоз. В нем оказалось столько всякой снеди, что теперь голод не грозил обитателям

Пейна, по крайней мере, до следующего урожая. Силами вооруженной охраны,

которой Гуго заплатил золотом, припасы были сгружены с телег и временно сложены

в два больших старых сарая. Вместе с обозом приехал и новый управляющий,

пожилой человек по имени Жером Дюбуа. Он передал де Пейну записку от графа

Шампанского о своем назначении и привет от капитана Андре де Монбара, и

повторил приглашение приехать в Труа. Де Пейну стало приятно: он ощутил, что

здесь, на родине, несмотря на его семилетнее отсутствие, несмотря на смерти близких

и плачевное состояние поместья, у него есть друзья, и друзья весьма влиятельные.

Несколько дней Гуго сам раздавал припасы крестьянам и только убедившись, что

никто не обделен, в начале новой недели он поручил все дела поместья новому

управляющему, Симоне и кузнецу Норгу, которого крестьяне избрали деревенским

старостой, оставил замок под охраной четырех дружинников де Монбара, собрался в

дорогу и выехал в Труа.

Начинался ясный день. По лазурному небу, подгоняемые легким ветерком, плыли

редкие облачка, красивые и белые, Гуго поднял голову и взглянул на них. И на какой-

то миг ему показалось, что его жизнь по-настоящему еще и не началась, что все

светлое и хорошее ждет впереди.

Весеннее солнце уже слегка припекало, когда молодой всадник на пегой лошади

подъехал к Труа. За время его отсутствия старый деревянный частокол вокруг города

был частично заменен каменной стеной с башенками. Конечно, эта не очень высокая

стена не шла ни в какое сравнение с другими городскими стенами, виденными Гуго де

Пейном в путешествиях: с могучими, сложенными из огромных блоков, стенами

Альгамбры, с двойными стенами Барселоны, с тройными стенами Толедо, с мощными

укреплениями Каркассона и Тулузы или даже с высокими, заново отстроенными,

стенами столицы Арагона Хаки. Но для столицы Шампани и эти не слишком прочные

стены с невысокими башенками являлись вполне достаточной защитой: мало кто

сейчас решится пойти войной против могущественного графского дома Блуа. Правда,

в прошлом осталось и то время, когда дом Блуа сам осмеливался открыто воевать с

королями, как делал это дед нынешнего графа, Эд-второй де Блуа, когда-то

бросивший вызов сразу двум могущественнейшим монархам Европы: королю

Франции Роберту Благочестивому и императору Германии Конраду. Теперь же

времена изменились, после череды неурожаев и гибельных эпидемий центральная

Франция, а вместе с ней и Шампань не обладала уже былой силой, и дом Блуа давно

не искал ссор с королями. С другой стороны, за прошедшие десятилетия и

королевская власть ослабла настолько, что королю Филиппу не было никакого смысла

ссориться со своими ближайшими соседями-вассалами, обладающими, к тому же,

значительно большей военной силой.

Молодой рыцарь не захотел сразу въезжать в город через главные ворота. Вместо

этого Гуго направился в Сторожевой замок, примыкающий к углу городской стены, и

серой четырехбашенной громадой возвышающийся на берегу реки Сены, которая

возле столицы Шампани не отличалась полноводностью. Сторожевой замок исполнял

роль местной тюрьмы и здесь же размещался городской гарнизон, который и теперь, в

голодное, но относительно мирное время, представлял собой достаточно грозную

силу. Как помнил Гуго де Пейн, наемные солдаты и однощитные безземельные

рыцари всегда имелись под рукой у графов Шампанских в достаточном количестве. А

жалование воякам в Труа всегда платили исправно.

Подъемный мост через ров был опущен, ворота открыты, но у дозорной башенки

барбакана перед самым мостом стояли неулыбчивые стражи.

Толстый сержант алебардой преградил дорогу пегой лошади Гуго.

— Кто таков? Куда едешь? — Рявкнул он.

— Я шателен Гуго де Пейн и прибыл в Труа, чтобы присягнуть на верность

моему сюзерену, графу Шампанскому, по его приглашению, а также по приглашению

аббата Мори и капитана городской стражи Андре де Монбара.

Когда де Пейн назвал себя и цель своего приезда, сержант сразу же пропустил

его, убрав алебарду и даже учтиво поклонившись. Во дворе замка Гуго слез с лошади

и сдал ее на конюшню, попросив одного из стражников доложить капитану о его

приезде. В ожидании друга детства, де Пейн осматривал замковый двор. Когда-то в

юности, будучи оруженосцем старого графа Тибо, он постоянно бывал здесь, но с тех

пор в замке многое изменилось. Конюшню расширили, к казарме пристроили второй

этаж, стену над воротами увеличили в высоту на целый человеческий рост, а над

смотровыми площадками башен появились островерхие шатровые навесы из сшитых

вместе кож для защиты несущих службу людей от непогоды.

Во дворе Сторожевого замка царило заметное оживление. Гуго даже удивился

тому, что в относительно спокойное для Шампани время, объявленное церковью

«миром Божиим», здесь, накануне Пасхи, явно готовились к какому-то военному

предприятию. Грохоча тяжелыми молотами и изрыгая дым, в разных углах двора

работали три кузни, из которых прислуга то и дело выносила исправленное или вновь

изготовленное оружие. Конюшня была заполнена почти полностью, и около дюжины

конюших чистили лошадей и задавали им корм. В дальнем конце двора с десяток

лучников упражнялись в стрельбе, подвесив на стену, в качестве мишени, большой

деревянный щит красного цвета.

Гуго де Пейн тоже захватил с собой щит. Тот самый, который раньше

принадлежал покойному испанскому рыцарю с лесной дороги. Трофейный щит

оказался довольно новым и не слишком тяжелым. Он был изготовлен из прочного

дерева, с наклепанными по всему краю стальными полосами. В ожидание друга,

порасспросив солдат, Гуго тут же во дворе замка отдал этот щит в мастерскую

красильщика. Он не собирался носить на щите цвета своего поверженного врага. Рано

или поздно на его пути мог попасться кто-то, кому эти цвета были бы слишком

хорошо знакомы, например, родственник или друг убитого, жаждущий отомстить, и

тогда не избежать нового кровопролития.

Сделав необходимые распоряжения о покраске щита и, заплатив вперед половину

оговоренной суммы, Гуго вышел из красильни. Постояв еще пару минут в замковом

дворе, он увидел, наконец, де Монбара, спускающегося со стены. Когда капитану

стражи доложили о приезде друга детства, он как раз проверял посты и потому

появился не сразу.

По внешней лестнице Андре де Монбар спускался во двор, и у Гуго была

возможность хорошо рассмотреть своего друга детства. Андре здорово изменился и

возмужал, что не удивительно: больше семи лет прошло со дня их прощания в день,

когда де Пейн навсегда, как ему казалось тогда, покидал родную Шампань,

отправляясь в интересное, но очень опасное путешествие на юг, в загадочную

Испанию. И теперь, в новеньком синем плаще из тонкого сукна, наброшенном поверх

блестящей короткой кольчуги дорогой итальянской работы и скрепленном золотой

фибулой на груди, в черных обтягивающих штанах из телячьей кожи, заправленных

в мягкие сапоги-шоссы, и с длинным мечом в обшитых синим бархатом ножнах на

боку, де Монбар выглядел очень внушительно. Этот бравый боевой командир сейчас

мало чем напоминал прежнего нескладного русоволосого юношу, которого помнил

Гуго.

После медвежьих объятий и похлопывания друг друга по плечам, рыцари

поднялись на стену и по верху ее, по дозорному пути, прошли в самую большую

башню, где на третьем из четырех уровней находилось помещение начальника

городской стражи.

— Присаживайся, дружище! — Предлагая де Пейну сесть, Андре подвинул к

столу перед камином тяжелое дубовое кресло с высокой спинкой, а сам уселся

напротив в точно такое же.

— Гот, две кружки сюда, кувшин красного вина и угощение! — Крикнул капитан

кому-то в темную глубину башни. Тотчас откуда-то снизу послышались быстрые

шаги, скрип открываемой двери и еще какая-то возня — кто-то со всех ног бросился

исполнять приказание. Через короткое время, благодаря стараниям оруженосца Андре

де Монбара, широкоплечего светловолосого парня по имени Гот, на столе появились

головка сыра, тушеная капуста в большой миске, теплый хлеб, вяленая рыба и

большой глиняный кувшин с вином.

— Наш стол, как видишь, не богат. Но, сам знаешь, сейчас Великий Пост. —

Немного смущенно произнес де Монбар.

— С каких это пор здешние дружинники сделались такими набожными? —

Спросил Гуго.

— На самом деле, Пост здесь даже и не при чем. Просто теперь это обычная

трапеза шампанского воина. Народ во многих деревнях и вовсе голодает. Так что

прости меня, дружище, что в вверенном мне замке даже не могу как следует тебя

угостить. — Сказал Андре, разливая вино в глиняные чарки, и начал рассказывать, как

нелегко пришлось родному краю в эти последние распроклятые «тощие годы».

Затем Андре де Монбар попросил Гуго рассказать о странствиях. Капитан

внимательно слушал друга детства. Больше часа Гуго кратко описывал нравы

испанцев, путешествия с купцами вглубь мусульманских земель, красоты Альгамбры

и Кордовы, трудности войны против испанских мавров и свою службу при дворе в

Арагоне. Закончив рассказ, де Пейн, в свою очередь, не удержался от любопытства и

все же спросил, как Андре удалось так быстро дослужиться до должности капитана

городской стражи.

— Ничего особенного. — Ответил де Монбар. Просто в чуму прежний капитан

умер, и граф Гуго Шампанский вместе со своим коннетаблем Жозе де Баром и с

сенешалем Атольдом де Шаторенаром долго не могли решить, кого же назначить,

пока аббат Мори не порекомендовал назначить меня.

— Почему же именно тебя? Наверное, ты уж чем-то да отличился.

— Да не особо. Ну, участвовал в четырех военных походах, победил в двух

небольших турнирах, но и другие парни сложа руки не сидели. Помнишь, Франсуа де

Пелье? Он был таким же, как я или ты оруженосцем старого графа Тибо. Так вот, он

сейчас при дворе в Париже. Служит маршалом у графа Гуго де Вермандуа, родного

брата самого короля Филиппа! Просто, наверное, у нас была хорошая школа.

— Да, жаль, что старый граф Тибо умер. — Проговорил Гуго.

— Жаль, конечно, достойнейший был старик, — согласился Андре и добавил:

— А знаешь, он ведь очень справедливо разделил свои земли между

сыновьями. Никого из них не обделил даже после смерти, как обычно это делают

владетельные отцы, оставляя все только старшему сыну. А Тибо оставил старшему,

Стефану, графство Блуа, Гуго — Шартр, а Эду — Шампань. Самому младшему,

Филиппу, досталось баронство Шалон.

— Так почему же сейчас Гуго правит Шампанью? Куда же подевался Эд? ––

Поинтересовался де Пейн.

— Эда унесла чахотка через год, как он принял графство. Согласно завещанию

Тибо, в случае смерти Эда, Гуго должен был унаследовать Шампань, а Стефану де

Блуа — отойти Шартр. Как видишь, мудрый родитель предусмотрел очень многое,

поскольку знал, что Эд всегда был болезненным ребенком. Но Стефан не был бы

Стефаном, если бы не попытался оспорить завещание. И он, конечно, после смерти

Эда все же пытался, опираясь на свое старшинство, прибрать к рукам и Шампань, но

тут молодой Гугон неожиданно проявил твердость и не отдал. И не думаю, что лишь

из-за того, что доходы Шампани больше. Мне кажется, причина в том, что Гуго Блуа

единственный из детей, кто был по-настоящему привязан к отцу, а здесь, в Труа, очень

многое до сих пор напоминает о старике.

— И все равно, без Тибо прежней Шампани нет больше. — Проговорил де

Пейн. Друзья помолчали и осушили по чарке вина за упокой души славного графа.

— Может, все-таки расскажешь, почему аббат указал графу на тебя? — После

следующего тоста продолжил Гуго свои расспросы.

— А вот именно так просто и указал. Я служил в замке начальником стражи

ворот. Помнится, в тот день я проверял вооружение своих солдат. Ну, все как обычно

— построил их во дворе, кому-то из-за нечищеной кольчуги разнос учинил, а тут

вдруг вышли граф Шампанский с аббатом. Остановились чуть поодаль, и я видел, как

Мори что-то сказал нашему Гугону и указал в мою сторону. На следующий день граф

вызвал меня к себе и в присутствии коннетабля и сенешаля пожаловал должность

капитана городской стражи. Вот и вся история.

— А что, аббат Мори имеет такое большое влияние на нового графа

Шампанского?

— Огромное влияние. Во-первых, наш граф еще слишком молод: ребенком

его, конечно, уже не назовешь, но он часто ведет себя как ребенок и нуждается в

наставниках и советчиках. Во-вторых, в отличие от своего достойного родителя, Гуго

де Блуа человек, хотя, наверное, и не менее умный, но слишком уж нерешительный и,

порой, суетливый в делах. Во всяком случае, граф перестал принимать

скоропалительные решения и сильно переменился с тех пор, как Мори появился при

его дворе.

— И давно аббат прибыл в Труа?

— Скоро год.

— Это не слишком большой срок. Почему же слова этого человека весят так

много?

— Вообще-то, между нами, наш нынешний граф слишком еще молод для

управления Шампанью, он неопытен, и, наверное, поэтому подвержен влиянию

других людей. Особенно тех из них, кого он считает гораздо умнее себя. А уж аббат

для него просто воплощение мудрости. Аббат Мори прибыл в Европу из Святой

Земли. Про него говорят, что сам великий папа Григорий-седьмой был его другом, и

что он также близок и к нынешнему папе римскому Урбану, и, более того,

поговаривают, что папа ему сильно обязан. Я слышал, что это именно Мори остановил

войну между императором Священной империи Генрихом и святым престолом.

— Каким же образом?

— Ходят слухи, что этот аббат каким-то чудом обратил в истинную веру

закоренелого богохульника и гонителя церковников Готфрида, герцога Нижней

Лотарингии, который опустошил Рим огнем и мечом, убил во имя императора его

главного противника Рудольфа, «короля патеров», и выгнал папу из священного

города, заслужив этим от Генриха бесконечные похвалы. Так вот, как я слышал, аббат

Мори заставил этого кровавого Готфрида каяться и идти в Иерусалим замаливать

грехи у Гроба Господня! И, если бы не это, воинственный герцог мог бы уже давно

стереть папу в порошок. А, лишившись такого мощного союзника, как герцог Нижней

Лотарингии, император Генрих притих и пошел на попятную, и война на несколько

лет прекратилась.

— Надо же, вот так аббат! — Изумился Гуго.

— Да, аббат человек не простой, он мудрец и политик, он духовный наставник

нашего юного графа и назначен капелланом при графском дворе. А ты то чего им так

интересуешься? — В свою очередь спросил Андре де Монбар.

— Он мне жизнь спас два раза. –– Прямо ответил де Пейн.

И Гуго рассказал другу детства о неожиданной помощи от аббата в горах

Испании и в недавнем столкновении с разбойниками барона Бертрана де Бовуар.

— Пресвятая Дева! Да, этот аббат творит чудеса не хуже самих апостолов! —

Воскликнул молодой капитан, потрясенный рассказом Гуго де Пейна.

— Воистину. Кстати, когда же этого барона Бертрана будут судить? — Гуго

перевел разговор на другую, впрочем, не менее интересующую его, тему.

— Этого самозванного барона, который не имеет никакого права даже на

титул, поскольку он не вступал в права наследства.

— Я слышал, что ему помешал в этом родной брат.

— Ну да. Ведь титул покойного родителя, как и все его имущество, по закону

майората может наследовать только старший из братьев, если другое не завещано, и

если, конечно, отец еще при своей жизни не решил по-другому. И уж потом старший

брат вправе решать, что из наследства выделить младшим братьям или другим

родственникам. Но он вправе и совсем не выделять ничего, чем старший брат

Бертрана и воспользовался. — Объяснил де Пейну Андре де Монбар.

— Но, где же в этом обычае справедливость? По-моему, такой закон лишь

порождает неприязнь между братьями. –– Сказал Гуго.

— Да уж, какая там справедливость? Ты вот единственный сын у отца, и

потому не испытал на себе всего этого и даже не задумывался об этом. А я третий

ребенок и в полной мере вкусил все прелести такого кутюма. Когда в чуму наш отец

умер, мне ничего, кроме коня и оружия, не досталось. Но я не такой человек, чтобы

из-за этого пойти войной на родных братьев. Бог им судья.

— Извини, я не знал.

— Оставим. Что до Бертрана, то, думаю, его осудят теперь только после

Пасхи. Пока что граф Шампанский слишком занят другими делами.

— Я видел во дворе какие-то приготовления. Уж, не на войну ли граф

собирается?

— Нет, не на войну. Сейчас на северо-востоке Франции действует «Божий

мир», а в пределах Шампани мятежников не замечено. Да и на границах все тихо.

— А как же этот рыжий разбойник Бертран? Или такие как он не в счет?

— Почти что не в счет, потому что у таких как он нет возможностей для

вооружения сколько-нибудь серьезной армии. Это, скорее, обычный грабитель, только

хорошо обученный военному делу и благородного происхождения. С такими мы

беспощадно боремся, хотя с ними совсем не просто справляться. Подобные

грабительские отряды пусть и малочисленны, но способны быстро передвигаться,

ловко прятаться и устраивать засады в самых неожиданных местах. Они нападают на

проезжих, грабят слабо защищенные замки и опустошают деревни. Долго я гонялся за

этим вот Бертраном и его людьми. Спасибо, что задержал этого поганца, дружище!

— Благодарить не за что. Ведь он пришел пакостить на моих землях. Лучше

скажи, в какой поход вы теперь собрались? Может, и моему мечу найдется

подходящее дело в рядах шампанцев?

— Нет, дорогой Гугон, в поход мы пока не идем. Тем более, какой же поход

накануне Пасхи? Просто готовимся достойно отпраздновать, принять гостей.

— Что еще за гости в такое унылое и голодное время?

— Как, разве ты не видел лагерь блуасцев у Северных ворот?

— Нет, я еще в город не въезжал, а направился с Восточной дороги прямо к

тебе. А что там за блуасцы?

— Там охрана и прислуга графа Блуа лагерь разбили. Ведь приехал старший

брат нашего графа Стефан. Говорят, он всегда оставляет свой дворец в Блуа и едет к

брату, когда в очередной раз поссорится с женой.

— Бедняга, видно, жена у него строгая. И часто она его прогоняет?

— Раза два за год, это точно. Но он вовсе не бедняга. В Труа он хорошо

развлекается. Здесь живет его любовница, вдовствующая баронесса Алисия де Шоне,

недавно Стефан построил ей новый манор на другом берегу реки, чтобы было, где

уединяться. К тому же, граф Блуа старается контролировать дела своего младшего

брата, то есть нашего графа Гугона. В этот раз Стефан прибыл не один. С ним вместе

в Труа пожаловали архиепископ Шартрский и посол графа Фландрии. Но это еще не

все, сегодня ожидаются новые знатные гости из Лотарингии. Сюда направляется тот

самый герцог Готфрид Бульонский, о котором мы с тобой уже говорили. Думаю,

скоро ты сам всех их увидишь, наверное, лотарингцы прибудут в Труа еще до обеда.

— У вас тут, я смотрю, на эту Пасху намечается особенно пышное

празднование.

— Да нет, вроде. Просто будет рыцарский турнир, в котором, кстати, можешь

поучаствовать и ты, если захочешь, и, кроме того, в Труа намечается еще одно важное

собрание.

— Какое такое собрание?

— Ишь, ты, какой любопытный! Я что же, за раз должен выложить тебе все

государственные секреты? Я и так уже с тобой совсем заболтался, а меня, между

прочим, ждут двести человек городской стражи. Кстати, тебе следует немедленно

навестить аббата Мори. Вчера вечером я видел его у графа. Аббат вспомнил о тебе в

разговоре и попросил, чтобы, как только ты сегодня появишься, тебя сразу проводили

к нему.

Оруженосец де Монбара провел Гуго к большому, недавно построенному,

длинному каменному двухэтажному зданию, расположенному на площади, рядом с

городским собором. Оказалось, что здание это представляет собой гостиницу. В

просторном помещении первого этажа, которое служило одновременно и харчевней и

гостиничным холлом, собралось множество самых разных людей. Здесь были и

бенедиктинские монахи в черных рясах, и странствующие проповедники в серых

плащах из грубой шерсти, и купцы в дорогих разноцветных одеждах со своей

прислугой, и даже опоясанные рыцари с оруженосцами из разных европейских стран.

Весь этот пестрый народ собрался вокруг большого обеденного стола, забравшись на

который, какой-то человек духовного звания, с крестом поверх одежды, что-то с

пылом опытного оратора вещал этой разнородной толпе. Подойдя ближе, Гуго с

удивлением обнаружил, что это аббат Мори. По-видимому, он уже заканчивал свою

проповедь.

— …Да, я еще раз говорю и утверждаю, что нам нужно сейчас привлекать

всех, кому не безразлична судьба церкви Христовой. И мы поддержим папу в его

стремлении избавиться от продажных епископов, от симонии и от разврата внутри

церковного организма. И все те, которые призывают церковь к очищению, к

возвращению к истокам христианства и к возрождению, есть наши соратники, и вы

обязаны признать их, независимо от того, как они называются, и протянуть им руку!

Ибо говорил Иисус: «по плодам их судите»! И да будет так, братья! — Аббат

проворно слез со стола и сквозь толпу, не обращая внимания на задаваемые ему

вопросы слушателей, направился прямо к де Пейну. Посреди удивленной толпы они

поздоровались.

— Ваше высокопреосвященство, я получил продовольственный обоз и

невероятно признателен за заботу и помощь, — сказал Гуго, кланяясь.

— Не стоит благодарности, сын мой, ибо все это сделано во имя Господа

нашего, во славу которого мы, люди, должны помогать ближним своим. Я ждал тебя,

Гуго. Пойдем. — Аббат повернулся к толпе и сказал:

— Мне необходимо уйти, но на все ваши вопросы, ответит брат Адамус.

Мори взял рыцаря за локоть и повел его к выходу прямо сквозь ряды своих

недавних слушателей, с любопытством взирающих на де Пейна, но почтительно

расступающихся перед аббатом, а какой-то седой человек в серой рясе уже занял его

ораторское место на столе.

Оказавшись снаружи, священник и мирянин направились в сторону,

противоположную от гостиницы. Там, на другом краю городской площади,

заполненной народом в этот ясный весенний день, находился дворец графа

Шампанского, представляющий собой массивное четырехугольное здание с

остроконечной, покрытой свинцовыми пластинами, крышей и узкими окнами, очень

похожими на обычные крепостные бойницы. Сходство с крепостью усиливала и

высокая четырехгранная башня донжона посередине и мощная каменная ограда

вокруг уютного сада. Обнесенный широким рвом с водой, соединенным с рекой, и,

поэтому, расположенный как бы на островке, этот дворец был надежно отделен от

остального города и более всего походил на крепость в крепости, чем, в сущности, он

и являлся.

— Я не знал, что вы проповедуете, ваше высокопреосвященство, — сказал

аббату де Пейн по дороге.

— Это не проповедь в обычном смысле, друг мой, там были только свои, и

меня попросили разъяснить некоторые вопросы, касающиеся предстоящего собрания.

— Какого собрания? — Поинтересовался Гуго.

— Ах, да, ты же не знаешь. Дело в том, что в эти дни в Труа съезжаются

заинтересованные люди со всех концов Европы, и здесь должно состояться большое

собрание представителей нашего братства. Оно состоится в полдень в Страстную

Пятницу во дворце графа Шампанского. И тебя там тоже ждут.

— Кто ждет?

— Хотя бы я.

— Спасибо, ваше высокопреосвященство, сочту за честь. И меня

действительно пустят? Ведь я лицо не духовное.

— Среди наших братьев далеко не все имеют отношение к клиру. Очень много

у нас и мирян.

— И что же это у вас за братство такое?

— Христианское братство. Увидишь, когда придешь. Обещаю, что на

собрании тебе будет интересно.

— Я приду, но, вообще-то, ваше высокопреосвященство, я собирался сначала

повидать графа Шампанского. Я хотел поблагодарить его за щедрость и присягнуть на

верность, как моему законному сюзерену.

— Боюсь, мой добрый рыцарь, он вряд ли скоро выберет время, чтобы принять

тебя. Уже два дня у графа гостит его старший брат Стефан, владетель Блуа и Шартра,

и, вместе с ним посол графа Фландрии Роберта. К тому же, сегодня в гости к графу

Шампанскому приезжают и другие весьма важные особы. Посему, думаю, граф Гуго

де Блуа будет очень занят и всю предстоящую неделю. Впрочем, кто знает? Может,

пара минут у графа для тебя все же найдется, ибо я напомню ему о тебе. Иди в

гостиницу, назови хозяину пароль «меч и крест», и тебе бесплатно дадут комнату.

Оставайся там, наберись терпения и жди. Я же переговорю с графом, и, надеюсь,

вскоре он пришлет за тобой. А сейчас прости, мне тоже надо подготовиться к приему

гостей. — И, оставив рыцаря на площади, аббат быстро подошел к воротам

невысокого барбакана перед дворцовым мостом, перекинулся парой слов со

стражниками и исчез внутри за глухими, оббитыми полосами железа створками. А

Гуго пересек площадь в обратном направлении и вернулся в гостиницу, где, назвав

пароль «меч и крест» пожилому грузному хозяину, получил крошечную комнатку на

втором этаже, единственное узкое окно которой выходило прямо на площадь.

На площади дружинники разгоняли народ, освобождая место, чтобы по всему

периметру расставлять копья с вымпелами Шампани, Блуа и Шартра. Несколько слуг

большими метлами подметали мощенную булыжником главную городскую улицу.

Другие, забравшись на лестницы, вешали на деревянную ограду собора разноцветные

драпировки. Через некоторое время со всех сторон послышались восторженные крики

городской детворы: «гости едут с востока!», «скорей на стены!».

Гуго спустился из комнаты и вышел на площадь. Многие горожане спешили к

стенам, но стражники не пускали их, создавая тем самым изрядную давку, когда

задние напирали на передних. Гуго решил наблюдать въезд гостей в город с башни,

находящейся справа от восточных ворот. Тем более что к этой башне еще можно было

пройти между домов, по узкому переулку, не опасаясь попасть в центр давки. Но двое

стражников в переулке не желали пропускать его. И только когда Гуго дал каждому из

них серебряный су, солдаты молча отошли в сторону.

Поднявшись на смотровую площадку, де Пейн застал там троих лучников в

полном вооружении. У каждого был короткий меч в ножнах и длинный лук на плече.

Но стрелять они сегодня, похоже, не собирались. Их тяжелые, полные стрел колчаны

лежали на полу, сваленные в кучу, возле зубчатого каменного ограждения площадки.

Выглядели лучники празднично: на каждого поверх кольчуги был надет новенький

синий сюрко с нашитой на груди косой лазурной полосой — цвета герба Шампани.

Каждый из воинов держал в руках большой рог. Выглядывая из-за защитных

каменных зубцов площадки, лучники внимательно смотрели вниз, где явно

происходило что-то интересное, и они были, по-видимому, полностью захвачены этим

зрелищем. Если бы Гуго де Пейн был вражеским лазутчиком, то без труда перебил

всех троих, даже не вынимая меча из ножен, одним только кинжалом, и те не успели

бы дотянуться до своих коротких мечей, а уж тем более натянуть тетивы луков.

Стражи башни заметили рыцаря только тогда, когда он тоже подошел к краю

площадки, и, опершись об один из зубцов, заглянул вниз. День выдался безветренный,

небо — ясным, а воздух — прозрачным, поэтому с башни можно было без труда

наблюдать, как с северо-востока, со стороны леса, приближалась к городу длинная

вереница всадников.

— А это кто еще тут? — Заметив, наконец, присутствие постороннего на

смотровой площадке, спросил один из лучников у другого. Их командир, седой

сухощавый человек высокого роста подошел к Гуго, внимательно оглядел его, особое

внимание уделив рыцарским шпорам и золотому поясу, и не слишком дружелюбно

проговорил:

— Мессир, я сержант Готье Ронвальд и отвечаю перед графом Шампанским за

охрану этой башни. Посторонних на башню без распоряжения начальника караула я

не могу допустить. Поэтому прошу вас немедленно спуститься вниз.

— Я шателен Гуго де Пейн и прибыл в Труа по приглашению графа

Шампанского и капитана городской стражи Андре де Монбара. Вряд ли кто-то из них

станет возражать против моего присутствия здесь.

— Но, господин рыцарь! У меня все равно будут из-за вас неприятности, если

я позволю вам здесь находиться, поскольку мне никто не приказывал пускать вас, а

мой долг никого не пускать на башню без приказа.

— Думаю, это можно уладить, если, конечно, ваши товарищи не доносчики. —

Гуго вынул из кошелька серебро и протянул по монетке двум лучникам и три монетки

дал их начальнику.

— Что ж, смотрите, господин рыцарь, коли на то пошло, но предупреждаю,

что в обед караул на башне меняется. — Сказал сержант Готье, запихивая серебро в

маленький кармашек своих кожаных штанов. После чего сержант отошел обратно к

краю площадки, предоставив Гуго полную свободу наблюдать приезд гостей.

Богатые горожане, из тех, до кого раньше других дошли слухи о приближении к

городу гостевого кортежа из Нижней Лотарингии, заранее заняли лучшие места на

стенах и башнях, заплатив за это стражникам хороший куш. Вокруг пестрели одежды

купцов, зажиточных ремесленников и их женщин. Кое-где Гуго замечал и детей. На

двух соседних башнях стояли какие-то праздные рыцари и их дамы. Знать из

окружения графа Шампанского расположилась, в основном, на дозорной площадке

над самими воротами, потому что именно там, напротив ворот, должна была начаться

церемония встречи.

Гуго с интересом наблюдал, как гостевой кортеж подъезжает к городу. Впереди,

на украшенных попонами лошадях, ехали знаменосцы, трубачи и герольды, что прямо

указывало на большую знатность подъезжающих. Знаменосцы высоко держали флаги

герцогства Нижнелотарингского и хоругви епископа Лютехского, а в руках у трубачей

были, начищенные до блеска, длинные медные трубы с широкими раструбами на

концах, что тогда еще представлялось диковинной редкостью: трубили, по большей

части, в рога. Тут же по бокам на небольших лошадках ехали нарядные молоденькие

пажи. Позади знамен, хоругвей и труб на белой лошади восседал сам епископ,

пожилой немец с большим посохом в правой руке, а рядом с ним, на высоком черном

коне ехал маркграф антверпенский, герцог Нижней Лотарингии Готфрид Бульонский.

Он же потомок королевского рода Каролингов по матери и грозных викингов по отцу;

сын графа Евстафия-второго Бульонского и Иды Лотарингской, дочери герцога

Верхней и Нижней Лотарингии Готфрида Бородатого; родной племянник Готфрида

Горбатого, герцога Нижней Лотарингии и Сполето, от которого он, с соизволения

императора Священной Римской Империи Генриха-четвертого, унаследовал

герцогскую корону Нижней Лотарингии. В марте того года, когда нижнелотарингский

герцог, проделав неблизкий путь от своего неприступного замка в Арденах, въезжал в

столицу Шампани, ему исполнилось уже тридцать пять лет от рождения.

Епископ, сопровождающий герцога в поездке, этот располневший, тяжелый на

подъем человек, привыкший к покоям своей резиденции, сидел в седле сгорбившись,

и, казалось, дремал. Было видно, что дорога очень утомила и измучила его и только

весьма важное дело могло подтолкнуть этого человека оставить уют епископских

хором и пуститься в столь дальний путь. Герцог, напротив, с гордым видом, сверкая

на солнце алмазами своей герцогской короны, озирался по сторонам, возвышаясь в

седле над всеми сопровождающими не только из-за своего высокого роста, но также

благодаря приподнятому рыцарскому седлу и могучему коню древней немецкой

породы.

Герцога сопровождали несколько рыцарей, по-видимому, очень знатных, в

сверкающих позолотой шлемах. За этими важными особами следовала

многочисленная и хорошо вооруженная охрана, состоящая из рыцарей, оруженосцев и

стрелков, вооруженных арбалетами, сзади ехали длинный обоз и запасные лошади, а

замыкал колонну арьергард из легких кавалеристов-кнехтов. На лошадиных попонах,

на узких флажках, трепещущих на поднятых копьях, и на десятках щитов красовался

белый лебедь на синем фоне — родовой герб герцога Бульонского. Также, на одеждах,

на щитах и знаменах присутствовало множество белых орлов на красном фоне,

символизирующих Нижнюю Лотарингию. Белых орлов и лебедей было так много, что

несколько красных епископских флажков с золотыми овцами совершенно терялись в

этой белой стае.

Зажиточные зрители на городских стенах, и простолюдины из городских

предместий, издали завидевшие приближение кавалькады и высыпавшие к дороге из

своих убогих домишек, замерли, раскрыв рты. Ведь перед ними проезжал не

обыкновенный человек, и даже не обыкновенный герцог, а самый знаменитый после

императора Генриха противник римского папы, самый неистовый разоритель

монастырей и епископств, самый кровавый палач священников и монахов, про

которого еще совсем недавно говорили, что он и есть сам дьявол во плоти,

помогающий великому грешнику Генриху-четвертому воевать против святой римской

католической церкви. Ведь это именно он, кровавый Готфрид, своими руками

отправил на тот свет короля Рудольфа, главного, после папы, врага императора

Генриха! Но, говорили и о том, что в последнее время этот герцог, с младых ногтей

запятнавший себя монашеской кровью, сильно переменился. Странные вещи

рассказывали. Говорили, что какой-то святой странствующий монах изгнал из

Готфрида дьявола. Что, мол, сразу после этого Готфрид, уподобившись своему

сюзерену в Каноссе, приполз на коленях к папе и, рыдая, три дня подряд молил

понтифика о прощении, а затем один, без охраны, в рубище отправился инкогнито в

опасное паломничество в Иерусалим, где, распластавшись перед Святым Гробом,

целый год вымаливал прощение у Господа. Правда ли все это или нет, никто из

горожан не знал точно. Но зато все знали, что герцог прекратил войну против папы, и,

более того, принял его сторону. Из яростного гонителя, он неожиданно превратился в

поборника власти понтифика. Хотя против императора герцог все-таки открыто не

выступал, но свое участие в военных походах против церкви прекратил навсегда.

Никаких средств сообщения, кроме гонца на быстрой лошади на суше, да

посыльного суденышка с веслами и парусом, называемого галерой, на море, в ту пору

еще не существовало. Но, странное дело, слухи все равно доходили быстрее любых

официальных посланий, хотя порой, впрочем, как и по сию пору, слухи искажали

действительность до неузнаваемости, и, поэтому, все то, что говорили горожане Труа

о герцоге, не представлялось возможным проверить, кроме как расспросив его самого.

Но известно, что герцоги разговаривают лишь с равными себе, а, значит, горожанам

оставалось только гадать, где в историях про Готфрида Бульонского правда, а где

вымысел.