Мы уже восьмой день на заставе, а положение не изменилось: банда не разложилась, сидит неподалеку, действовать боится, но и не сдается, несмотря на обещание неприкосновенности сложившим оружие… Правда, Закирбай вернул взятые у нас маузеры, сломанную берданку и отличную двустволку, вероятно, взятую у мургабцев, вернул и часть нашего имущества… Но это только Закирбай, чья тактика нам известна. Банда существует. Трупы мургабцев не возвращены. Ими владеет Боабек. Труп лекпома не разыскан. Разграбленные товары склада Совсинторга не возвращены также. Мы на заставе нервничаем. Топорашев и другие снова горячатся: надо выступать, надо действовать оружием, ждать больше невыносимо. Закирбай, Суфи-бек, мулла Таш на заставу больше не приезжают.

— Вчера был последний срок? Ты так сказал?-калится Топорашев, расхаживая по комнате.

— Сказал, — спокойно отвечает Черноусов.

— Значит, выступаем?

— Нет.

— Почему?

— Я им сказал, а не тебе. Басмачам. И я ничем не угрожал им.

Опять идет жаркий спор. Опять и опять. Как может Черноусов сохранять такое спокойствие? Разложатся. Перейдут. Сдадутся. Сами.

Но ведь это же не по нотам разыгрывается! А что, если не разложатся, не перейдут, не сдадутся?

— А если из твоей политики ничего не выйдет?- в сотый раз горячится Топорашев,-Ну, ты представь себе на минуту: не выйдет?

— Выйдет!-Черноусов хладнокровно расчесывает усы.

Но, кажется мне, и Черноусов начинает терять уверенность. Все чаще он мельком поглядывает в окно: не едут ли? Все меньше рассказывает нам о казаках и о воздушном флоте, все чаще висит на телефоне.

Но вот приходит девятый день. В дневнике моем запись:

«…Сообщение из Гульчи: сдалось с оружием четыре басмача из банды Ады-Ходжа».

Десятый день, и в дневнике запись:

«…Сдались еще двое с оружием. Хороший признак: банда начинает раскалываться. Такое наше «невнимание» к банде действует на нее разлагающе».

…Еще день, и еще запись:

«…Приезжал «случайный путник», сообщает, что все басмаческие кочевки стали на места и хотят мириться, но кочевка Куртагата сдаваться не хочет и просит у других кочевок три дня на размышления.

Другие кочевки говорят куртагатинцам: «Сдайте оружие. Если нет, мы поднимемся на вас- двести человек, пусть вы убьете десять из нас, мы заставим вас…»

Черноусов добродушно улыбается. Топорашев курит меньше. Солнечный день. Облака отходят и от сердца. Застава оживлена.

А мы уезжаем. Пора. Мы пробыли здесь ровно столько, чтобы сделать все, что от нас требовалось, больше того, что мы сделали сейчас, сделать нельзя. Теперь- в Ош, снаряжать экспедицию заново и снова выезжать на Памир.