Среди черных скал образовалась небольшая круглая площадка. Находясь в самой середине сиатангской долины, но отгороженная от нее громадой остроугольных, расколотых страшными ударами гранитных глыб, эта площадка казалась местом диким и неприветливым. Однако ущельцы утрамбовали ее глиной, принесенной от головы оросительного канала, приспособили для молотьбы хлебов.

Несколько хозяйств, объединясь, приводили сюда двух или трех быков и, рассыпав на площадке ровным слоем колосья, гоняли животных по кругу. Копыта кружащихся, мнущих колосья быков медленно выбивали зерно. Иного способа молотьбы в Сиатанге не знали.

Каждое утро ущельцы стаскивали к площадке снопы, рассаживались вокруг по скалам и, дожидаясь своей очереди, вели бесконечные разговоры.

В тот день, когда Шо-Пир отправился на поле проверить свои подсчеты урожая, а Ниссо в сопровождении Кендыри побывала у купца, к ущельцам, сидящим вокруг площадки, спустился Исоф. Снопы за его спиной высились огромною грудой. Это был весь урожай с крошечного клочка его земли.

Сбросив снопы, Исоф молча присел на камень, тяжело дыша и не вытирая пота, который крупными каплями катился по оспинам его худого лица. Хотя Исофу было только тридцать четыре года, он казался стариком.

Здесь же с самого утра сидел Карашир: Худодод обещал ему привести быка от одного из соседей.

Карашир кивнул на сброшенные Исофом снопы.

— Все, Исоф?

— Все. Весь урожай за год! — мрачно вымолвил Исоф.

— У меня и то в три раза больше будет!

— Не хвались! — слизывая с губ пот, произнес Исоф. — У тебя такой же голод, как и у меня, будет… Для всего селения покровитель приготовил голод. А может быть, и еще какую-нибудь беду.

— Почему думаешь так, Исоф?

— Грех на селении нашем.

Ущельцы, сидящие на скалах, переглянулись. Карашир спросил:

— О каком грехе говоришь?

— Что буду тебе отвечать? Установленным пренебрегаешь!

Карашир, сунув руку за овчину, почесал волосатую грудь. Помедлил, подумал — обидеться ему или нет? Но что все-таки хочет сказать Исоф?

— Все мы теперь забываем об Установленном, — медленно проговорил Исоф. — Слишком много Шо-Пира слушаемся. Бахтиор стал мудрейшим у нас.

За Бахтиора Карашир обычно вступался, Исоф правильно рассчитал; Карашир провел пальцами по впалым щекам и сердито буркнул:

— Не вся мудрость в твоем Бобо-Калоне.

— Не вся! Старый судья Науруз-бек тоже человек мудрый. Я сегодня слушал Науруз-бека. В таком большом деле всем не мешало бы послушать его совета.

Два тощих быка, шурша колосьями, неторопливо ходили по кругу. Шуршание их копыт мешало ущельцам прислушиваться к словам Исофа. А он, наверное, хочет сказать что-то важное! Ущельцы, сидевшие на скалах, спустились к площадке и молча расположились вокруг Исофа. Убежденный, что все теперь будут слушать его со вниманием, Исоф, свесив с колен коричневые руки и смотря мимо людей на быков, произнес:

— Кендыри из Яхбара вернулся.

Умолк. Все ждали, что скажет он дальше. Но Исоф не торопился. Что же тут важного? Кендыри много раз ходил в Яхбар и много раз возвращался. Может быть, в Высоких Горах началась война? Или, может быть, исмаилитский живой бог требует непредусмотренной подати от миллионов пасомых? Если так, это действительно важно; кто из жителей Сиатанга не должен платить подати Ага-хону? А вот с тех пор как нет в Сиатанге пира, никто за податью не приходил. Что, если Кендыри принес весть о приближении халифа, который потребует с сиатангцев все долги сразу?

— Говори, Исоф! — не вытерпел ущелец с седой, будто истлевшей, бородой, владелец одного из кружащихся по площадке быков.

— Скажу, — поднял голову Исоф, освобождаясь от глубокого раздумья. Кендыри вернулся, сказал на ухо купцу, купец рассказал Науруз-беку… Знаете Азиз-хона?

— Кто не слышал о нем! — вымолвил владелец быка. — Большим ханом был.

— Он и сейчас большой хан, — важно промолвил Исоф. — Весь Яхбар покорен ему. Тропа в большие города проходит мимо селений его. Захочет — закроет тропу. Захочет — товары Мирзо-Хура мимо него не пройдут. Человек власти!

Исоф замолчал опять. Когда простой факир, подобный Исофу, начинает говорить с важностью, надо прислушиваться: наверное, сила появилась за спиною его. Все ждут, что скажет он дальше.

— Весной молодую жену захотел купить Азиз-хон. Красивую жену взял он себе в наших горах. Сорок монет заплатил за нее. Любит ее. Хорошо у него жила. Зовут ее — слышали это имя? — Ниссо.

— Какая Ниссо? — быстро вымолвил Карашир. — Не та ли…

— Я говорю, Карашир! — повысил голос Исоф. — может быть, ты говорить теперь будешь?

Ущельцы переглянулись. Карашир умолк.

— Та! — хлопнул себя по колену Исоф. — Та самая! Негодная тварь убежала от Азиз-хона, а мы, дураки, пустили ее в наше селение. Живет у мужчин, а мы молчим! Гнев Азиз-хона на нас!

Последние слова Исофа прозвучали угрозой. Молчаливые ущельцы почувствовали ее. Нехорошо, когда большой человек гневается на маленьких… Каждый из сидящих вокруг Исофа размышлял по-своему, но каждый из них понимал, что такое дело — совсем не простое дело. Если бы не новая власть в Сиатанге, следовало бы прогнать женщину, отдать ее Азиз-хону; сказать ему: не знали мы, кто она. Но женщина сейчас у Шо-Пира и Бахтиора! Все может кончиться не так просто…

Понял это и Карашир и сказал:

— Может быть, теперь уже не захочет взять ее к себе Азиз-хон? Наверно, проклял такую жену!

— Проклял? Все равно, сначала захочет вернуть. Что сделает он с неверной женой потом — какое нам дело? Мы должны вернуть ее мужу.

— Шо-Пир не позволит! — убежденно вымолвил Карашир. — время теперь другое.

— Плевать на Шо-Пира нам! Чужих слушаем.

— Не чужой он. О нас заботится.

— О себе он заботится! Руки длинные! — раздраженно перебил Исоф.

— Неверно это! — выкрикнул молодой ущелец.

— Неверно это, и я говорю! — вскочил с камня другой.

Карашир осмелел, тоже вскочил с камня и, придерживая овчину, подступил к Исофу:

— Стыдно тебе так говорить, Исоф! Когда ты был служкой у пира, тебя ногой били в живот, когда я сеидам навоз собирал, камнями били меня… Кто бьет нас теперь? Кто помог нам, если не наш Шо-Пир? Три года он здесь живет, что сделал себе? Быков завел, коров, лошадей, сады? Ничего нет у него! Гороховую похлебку, как и мы, ест! Бахтиор, скажешь, дом имеет, корову имеет, сад у него? Плохо это? Неправда, хорошо это: всех нас беднее был Бахтиор! У тебя, Исоф, больше ничего нет — ты работать не любишь. У меня больше нет ничего, потому что… знаете все: грех на душе моей, больной валяюсь, двужизненный дым голову мою кружит, а все-таки сквозь дым вижу я: вода на пустырь пойдет — для нас. По слову Шо-Пира пойдет, — понимаем мы! Теперь Шо-Пир женщину себе взял? Хорошо, пусть взял, не у нас отнял ее, сама прибежала! Почему ему жены не иметь? Или Бахтиор не мужчина разве? Настоящий мужчина не поделит жены с другим. Живут, как друзья, в одном доме, не ссорятся, не убивают друг друга, значит, позора в их доме нет, значит, о свадьбе скоро услышим!

Распаленный Карашир уже размахивал руками перед Исофом, а тот, мрачный, стоя перед ним с искаженным лицом, напрасно старался его перебить.

— Слушай ты меня, нечестивец! — толкнув в грудь Карашира, прокричал, наконец, Исоф. — Установленное собаке кидаешь? Об этом не буду с тобой говорить, о другом слушай! Мирзо-Хур сказал: Азиз-хон закроет тропу, не позволит ему покупать товары, голод придет, что будем делать тогда? Твоего зерна, пока солнце до колена дойдет, не хватит. Моего зерна — до лодыжки не хватит. Как без купца проживешь? Камни будешь варить? Колючей травой восемь детей прокормишь?

Упоминание о голоде сразу подействовало на Карашира. Гнев его улетучился. Отступив на шаг, он неуверенно произнес:

— Караван придет…

— Веришь? — язвительно протянул Исоф. — Я не верю. А еще скажу: злоба Азиз-хона — нехорошая злоба. Из-за проклятой распутницы не надо ее вызывать! Не я это говорю. Мудрость словами судьи Науруз-бека так говорит. Бога гневим, Азиз-хона гневим, Бобо-Калона и купца гневим, из-за чего? Из-за дряни чужой? На нее глядя, наши женщины повернутся спиною к мужьям. В глаза нам станут плевать. Отдать ее Азиз-хону — делу конец, беды нам не будет.

— Правильно! Отдать! — послышались голоса сгрудившихся вокруг Исофа ущельцев. — Истину говорит!

Карашир беспомощно оглянулся:

— Кричите! Сельсовет не допустит этого!

— Сельсовет? — усмехнулся Исоф. — Что нам твой сельсовет? Что такое сельсовет? Твой Шо-Пир говорит: сельсовет делает, как народ решает! Слышишь, что решает народ?

— Не народ здесь, двадцати человек не будет.

— Двадцати? Хорошо. Пусть весь народ соберется! Весь Сиатанг! Большое собрание устроим. Увидишь, что скажет народ.

Крики спорящих уже разнеслись далеко. Не понимая, что происходит, перепрыгивая со скалы на скалу, к площадке сходились другие ущельцы и вступали в спор.

Люди, которых Ниссо никогда не видела, о существовании которых даже не знала, здесь, среди черных, беспорядочно нагроможденных скал, решали ее судьбу. Словно тучи сгущались над головой девушки, не ведающей о приближении беды. Эта беда была страшнее пасти Аштар-и-Калона.

В узком проходе между иззубренными каменными громадинами показался Шо-Пир. Увидев его, спорящие разом притихли.

— Что за шум, друзья? — спросил Шо-Пир, подойдя к площадке и оглядывая взволнованных ущельцев.

Все молчали.

— Может быть, не хотите сказать мне, о чем был спор? Я не стану и спрашивать.

— Собрание надо, — наклонившись над своими снопами и перебирая их, угрюмо буркнул Исоф.

— Собрание? Зачем?

— Дела всякие есть.

— Какие? — сказал Шо-Пир так тихо, что его могли бы и не услышать. Но все услышали и молчали.

— Какие дела, Исоф? — так же тихо повторил Шо-Пир.

Глядя сбоку на пыльные сапоги русского, Исоф проворчал:

— Разные есть.

— Скажи ты, Карашир.

— Я скажу! Твоя Ниссо, Шо-Пир, — жена Азиз-хона. Требует ее Азиз-хон назад… Вот о собрании разговор — не знаем мы, как народ решит…

Губы Шо-Пира сжались. Ущельцы сумрачно следили за выражением его лица. Шо-Пир сдержался.

— Что же… Давайте устроим собрание… Только сейчас, пока молотьба не кончена, некогда собираться. Вот в праздничный день, когда будем канал открывать, — заодно тогда.

Резко повернулся, пошел прочь от площадки. Худшее из того, что он мог предвидеть, случилось.

Но, поднимаясь к своему дому, сосредоточенный, злой, Шо-Пир ни на миг не усомнился в том, что он победит. Будет большая борьба, и надо продумать все как можно тщательнее. Хорошо уж и то, что ему удалось выиграть время. Во всяком случае, ни при каких обстоятельствах, никогда, Ниссо не будет отдана Азиз-хону! Ибо в Сиатанге есть и будет всегда советская власть! А откуда идет злоречье, ему, кажется, было ясно.