Ниссо с террасы видела все, что происходило внизу: люди бежали вдоль канала, крошечные их фигурки усеяли пустырь; потом взвился красный флаг там, где острое зрение Ниссо различало среди других фигурок — наверно, совсем не думавшего о ней в ту минуту — Шо-Пира. Кто-то, вероятно Бахтиор, стоял на камне под красным пятнышком флага и размахивал руками; ветер порой доносил гул голосов. Потом все кинулись к Шо-Пиру. Ниссо сначала даже испугалась, но, всматриваясь зорче, различила: ущельцы, тесно его обступив, поочередно протягивали руки к чему-то черному, что Шо-Пир держал перед собой. Толпа разомкнулась, и несколько человек разбежались по пустырю, вдоль канавок; толпа поредела, от нее отделились люди; размахивая руками, суетясь, снова собрались вокруг Шо-Пира…

Ниссо захотелось есть. Она пошла в кладовку, набрала из деревянной чашки полную горсть тутовых ягод. Снова стала смотреть. И почему-то теперь Ниссо не слишком тревожилась о себе, — то ли крошечные фигурки людей, наблюдаемые так издалека, сверху, казались ей безобидными, то ли просто ей надело тревожиться… Зрелище занимало, развлекало ее.

Но вот на тропинке показался человек в белом халате. Человек поднимался, приближался к Ниссо. Она узнала в нем Бахтиора.

Бахтиор, конечно, идет за ней, ей сейчас придется спуститься туда, к этим людям! Маленькие фигурки внизу сразу стали чужими, жестокими людьми, они будут говорить о ней, судить ее, как виноватую, желать ей зла!… А Шо-Пир станет кричать на них и бороться с ними, и вообще станет страшно, и уже сейчас страшно!… Бахтиор приближается, — что скажет ей Бахтиор? Скажет: беги, тебя решили отдать… Или скажет другое? Что будет?

Зябко передернув плечами, Ниссо беспокойно оглядела свое новое, полученное от Кендыри платье, медный браслет на левой руке, — на нем ослепительно сверкнул солнечный луч, — ждала, перебирая красную кисть косы дрожащими пальцами…

Бахтиор подошел к террасе.

Чувствуя, что щеки ее горят, Ниссо провела по ним ладонями, хотела улыбнуться Бахтиору, но улыбка не получилась.

— Ты пришел, Бахтиор?

— Пришел, Ниссо, — просто ответил Бахтиор, — идем вниз, о тебе разговор теперь. Скользнув по ее фигуре мгновенным, будто проверяющим взглядом, добавил: — В чужом платье пойдешь?

Разговор о платье уже был утром, Шо-Пир сказал: «Пусть в этом пойдет, не в рубашке же Гюльриз ей быть перед всеми?» — и Бахтиор согласился. А сейчас вот опять начинает, к чему это?

— Что было внизу? — спросила Ниссо, и Бахтиор торопливо заговорил.

— Понимаешь, глупые у нас люди! — Бахтиор засмеялся. — Участки делили. Шо-Пир тебе рассказывал, как будем делить? Вот так делили: он шапку держал, все по очереди из нее вынимали камни… Карашир участок Рыбы очень хотел, Исоф тоже очень хотел участок Рыбы. А камень, на котором мы рыбу нарисовали, достался Худододу. Он пошел смотреть свой участок, а Карашир и Исоф побежали за ним. Побили его, потом между собой подрались! Карашир дергал бороду Исофа, Исоф с Карашира овчину стянул. Шо-Пир закричал — знаешь, от такого крика деревья перестают расти, — побежал, разнял дерущихся, ругать их начал… Пойдем, разговаривать некогда. Ждут тебя…

Ниссо, однако, еще не собралась с силами, ей хотелось затянуть разговор.

— А скажи, Бахтиор, тебе дали участок?

— Дали! Ничего, тоже хороший участок. Весной пшеницу сеять поможешь мне? Скажи мне, Ниссо, поможешь? Вот хорошо мы стали бы вместе работать!

И Бахтиор так взглянул на Ниссо, что она впервые потупилась перед ним, но сразу вскинула голову и — скорей, только бы он не заметил смущения, заговорила:

— Что будешь сеять? Еще скажи, о зерне разговор был? Как решили?

— Спорили очень долго. Одни кричат: «Соскучились животы у нас! Год ждали хлеба!» Рыбья Кость кричит: «У меня восемь детей!» Еще кричат: «Не хотим каравана ждать! Есть хотим, лучше через год голод, чем сейчас голод!» А Шо-Пир, знаешь, что им сказал?

— Наверное, хорошо сказал им Шо-Пир!

— Шо-Пир сказал: «Сейчас не голод! Есть места, где траву едят, вы траву не едите еще! Лучше двадцать дней на одном туте сидеть, чем голодать всю зиму и еще целый год. Если начнете есть собранное зерно, на сколько дней его хватит? Что будете сеять на будущий год?» Вот так Шо-Пир сказал, и один факир ответил ему: «Это правильно, осел траву под собой ест, на навоз ложится; мы люди, а не ослы, не надо трогать зерно, не надо его молоть…» Так сказал, все спорить устали, Мирзо-Хур начал говорить, ему не дали…

— Значит, не будут трогать?

— Не будут. Сказали. Идем теперь, беспокоюсь я, нана не пришла…

Ниссо не хотелось идти.

— Идем, Ниссо, слышишь? — громко, но неуверенно повторил Бахтиор.

— Что будет со мной, Бахтиор? Скажи, Бахтиор?

В словах Ниссо он услышал мольбу и помрачнел.

— Идем… Сам не знаю…

Подавив вздох, Ниссо встала и молча сошла со ступенек террасы. Бахтиор, забыв об обычае, который требовал, чтоб женщина всегда шла позади мужчины, пропустил Ниссо и двинулся за ней следом. Ниссо шла по тропе, прикрывая рот и нос широким рукавом. Ее лицо было тревожным и бледным. Она не скрывала от Бахтиора своего страха, а он не научился еще находить слова, какими можно ободрить женщину. И тоже шел молча. «Вот, — думал он, — решат отдать Азиз-хону… Что будет тогда? Шо-Пир не отдаст. Шо-Пир скроет ее, уведет в Волость, так сказал он вчера. Что я буду делать? Я тоже пойду… Шо-Пир в Сиатанг вернется, я не вернусь. Там останусь. Рядом с ней буду жить!»

Красные привязанные косы Ниссо падали ей на грудь, красные кисти их при каждом шаге ударялись об ее колени и тяжело раскачивались; Бахтиор следил за пальцами босых ног Ниссо, — как осторожно касались они острых граней камней!

Ниссо шла по тропе покорно, как овечка, которую ведут на заклание. Мысли ее были о Шо-Пире: хватит ли у него могущества, чтоб не дать ее в обиду? Приближаясь к пустырю, всматриваясь в толпу сиатангцев, она выискивала в ней Шо-Пира. И, увидев его, глубоко вздохнула. Над каменной плитой трепетал флаг. Ниссо пристально вглядывалась в красную волну флага, подумала, что в неизбежной опасности он ей поможет, и пошла уверенней, а глаза ее стали дерзкими.