Окончательно придя в сознание, Шо-Пир, вместе со Швецовым, постарался понять все, что произошло в Сиатанге за последние дни, уяснить размеры бедствия и решить, что делать дальше.

Банда была разгромлена. Пятьдесят шесть басмачей взяты в плен и находились в крепости под надежной охраной красноармейцев; Азиз-хон, Зогар, халифа, несколько сеидов и миров, заключенные в старую башню, могли в будущем дать подробные сведения о причинах налета на Сиатанг. Без Шо-Пира допрашивать их было бессмысленно — только он один знал их язык, почти не отличающийся от сиатангского. Но пока состояние Шо-Пира было еще слишком тяжелым, врач Максимов запретил ему вести какие бы то ни было серьезные разговоры и присутствовал даже при беседах его со Швецовым и Худододом. Сломанная рука Шо-Пира не тревожила Максимова, но ранение оказалось опасным: пройдя под ключицей навылет, пуля, по-видимому, пробила плевру, и это могло привести к осложнениям. Шо-Пир потерял много крови, был очень слаб и часто лишался сознания. Максимов велел перетащить из дома в здание школы кровать и изолировать Шо-Пира во второй, маленькой комнате.

Максимов, однако, не мог запретить Шо-Пиру рассуждать и интересоваться всем окружающим. Шо-Пир волновался и нервничал, когда что-либо решалось без него. И, вопреки желанию врача, получалось так, что лежащий в постели Шо-Пир оставался средоточием жизни селения. Он хотел знать все, от него ничего не скрывали.

Убитых сиатангцев, не считая Мариам и Бахтиора, оказалось шестнадцать человек. В их числе, кроме утонувшего в реке ребенка, было трое детей: одного мальчика задавили лошадью; другого придушил басмач; третья — девочка, племянница Исофа, была подобрана с разбитой о камень головой и со следами насилия. Шесть увезенных в Яхбар женщин пропали без вести. Их судьбу разделила и Нафиз, учившаяся в школе вместе с Ниссо, дочь Али-Мамата.

По ущелью и в самом селении было найдено тридцать девять убитых в бою басмачей, — среди них был и риссалядар. Но сколько еще их погибло в реке, кто мог бы узнать? Швецов и Шо-Пир полагали, что из всей банды спаслись бегством не больше пятнадцати — двадцати человек. Брошенных басмаческих винтовок набралось сорок три. Сколько их было в банде всего, Шо-Пир и Швецов могли определить только после допроса.

Красноармейцев погибло двое, и двое были ранены, один из них — тяжело.

Почти все посевное зерно было уничтожено басмачами или сожжено купцом за полчаса до того, как его убил Кендыри. Большая часть товаров, доставленных караваном, уцелела — правда, многое оказалось переломанным, разбитым, испорченным.

Карашир возглавил добровольный отряд факирской милиции, разыскивал эти товары в долине и по всему ущелью и складывал найденное в пристройку.

Каменные жилища селения пострадали мало, но почти весь запасенный с осени клевер и вся солома были сожжены. Старый канал разрушен. Половина скота уничтожена… Сеять было нечего. Селению грозил голод.

На второй же день после ликвидации банды Швецов отправил в Волость Тарана и четырех красноармейцев с просьбой к партийной организации немедленно наладить доставку в Сиатанг посевного зерна, продовольствия, фуража.

В своем донесении начальнику гарнизона Швецов указывал на необходимость создать в Сиатанге постоянный красноармейский пост и просил вызвать с Восточных постов десятка полтора красноармейцев для сопровождения пленных басмачей туда, куда начальник гарнизона найдет нужным отправить их. Кроме того, Швецов написал записку секретарю волостного партбюро с просьбой выехать в Сиатанг.

Таран уехал.

Дни и ночи в Сиатанге слышался плач. Вопли, стоны, проклятья басмачам, горькие жалобы на обиду раздавались с утра до вечера в каждом доме, и прежние приверженцы Установленного твердили теперь только о мести заключенным в крепость басмачам. Ущельцы, не слушая никаких увещеваний, варили для красноармейцев пловы и жирные супы, несли им свои маленькие подарки — кто пестрые чулки, кто тюбетейку, кто просто полевой цветок или веточку зацветающего абрикоса… Но Швецов решительно запретил кому бы то ни было резать скот и велел ущельцам готовить для пахоты сельскохозяйственный инвентарь. Свободные от дежурств красноармейцы ходили по домам, помогая ущельцам ремонтировать плуги. Каждого красноармейца неизменно сопровождала ватага детей, и какой-нибудь быстроглазый мальчуган обязательно оказывался на плечах здоровенного русского парня.

Всем в селении деятельно руководил Худодод, по нескольку раз в день советовавшийся с Шо-Пиром.

На третий день после разгрома банды в селении состоялись похороны Бахтиора, Мариам, Дейкина, двух красноармейцев и всех убитых ущельцев.

Швецов, со свободными от нарядов красноармейцами, все население Сиатанга, Гюльриз, Ниссо участвовали в этих торжественных похоронах. Над вырытой посередине пустыря большой братской могилой был воздвигнут высокий курган. Красноармейцы увенчали его выкрашенной красной деревянной пирамидой. На одной ее плоскости надпись по-русски сделал Швецов, на другой такую же надпись по тексту, составленному Шо-Пиром, вывел Худодод… Ночью Гюльриз втихомолку пробралась к могиле и заложила под пирамиду кулек с сахаром, чтобы душе Бахтиора, если она не успела еще воплотиться в барса, было сладко жить.

Старое, но крепкое сердце Гюльриз выдержало страшное испытание. Женщины селения с утра до вечера стояли у порога ее дома. Зуайда переселилась к ней в дом и вместе с Ниссо ночевала на той же наре, на которой старуха стлала свою постель.

Гюльриз почти не спала по ночам, часто стонала, Ниссо припадала к ней, с нежностью гладила ее руки и плечи и не сводила с нее внимательных, широко раскрытых глаз. Слов участия Ниссо произносить не умела, но старуха неизменно чувствовала ласку девушки.