Однажды вечером я сидел за письменным столом и работал. Было то позднее время, когда дети — мой хозяин Витя Витухин и его братик Костя — уже спали, а мы, взрослые: Мама-Маша, Пал Палыч и я, обсудив некоторые семейные проблемы, разошлись по своим комнатам. Я отправился в кабинет, где, пробыв недолго и не намереваясь продолжать сегодня свои записки, увлёкся логарифмической линейкой. Скажу вам честно: терпеть её не могу, но мне уж лучше микрокалькулятор, на котором не то что я, а полевая мышь и та запросто сосчитает, что надо.

Но калькулятор лежал у Вити в портфеле, портфель был застегнут и лежал довольно далеко, а я, честно говоря, пригрелся на стуле: надо было решить ещё полторы задачи, но соскакивать, а потом снова вскакивать на стул не хотелось. Вечером как-то сил меньше. Поэтому искать калькулятор я не стал. Прислушался. Из кухни доносился умиротворительный и довольно тихий разговор мамы Маши и Пал Палыча. Я не стал прислушиваться, о чём это они говорят, тем более что хотел побыстрее разделить косинус на котангенс. Но интуиция подсказала мне, что я должен принять участие в разговоре, и это будет тем более разумно, что издевательство над тригонометрическими функциями мне уже наскучило. И хотя я знал, что дома все в порядке, все же на всякий случай (а вдруг говорят о чём-то, мне интересном) соскочил со стула, вытянул своё тело, упёршись задними лапами о стену, потянулся как следует, чтобы быть в форме (на кухне моя хозяйка, и я счёл бы неприличным показаться ей в помятом виде), и побежал на кухню. По дороге думал: мало ли, может быть, там без меня не решается какая-то серьёзная проблема: таракан ли выполз из — под плинтуса, и надо его срочно съесть, или перегорел предохранитель в телевизоре, и надо его заменить, или, может быть, Мама-Маша обсуждает с Пал Палычем фасон своего нового платья, что, как известно, бесполезно, он в этом не сечёт или притворяется, что не сечёт. Вполне возможно, что ей необходим мой совет.

Словом, я появился на пороге кухни как раз вовремя и тотчас же был замечен моими хозяевами.

— Вот и псуля пришёл, здравствуй, псуленька, — произнесла заботливая Мама-Маша, — а ты разве не спишь?

Я приветливо завилял обрубком хвоста, показывая, что я не только сплю, но оторвался ради неё от весьма важного дела. Я бы мог ей об этом сказать прямо, потому что в последнее время напрактиковался и разговаривать, когда, конечно, никого нет в квартире. Однако по правилам игры и молчаливого сговора членов всей семьи, вслух ничего не произнёс: ещё бы! Пишущая — ещё куда ни шло, но говорящая собака — это уже слишком, а выразить своё отношение к хозяевам, даже не прибегая к словам, совсем не трудно.

В знак особого расположения к маме Маше и того, что мы-то с ней понимаем друг друга без слов, я пошёл и ткнулся ей чуть ниже колена. Это, по общепринятым собачьим нормам, — высшая форма приветствия.

Кстати, такого рода «добрый вечер» дал мне возможность заметить, что на щиколотке левой ноги мамы Маши, вернее на чулке, был прикреплён серебряный, похожий на дождь с новогодней ёлки, браслетик — мечта всех современных женщин. Я от души мысленно поздравил свою хозяйку с удачным приобретением и посмотрел на неё так, что мы сразу друг друга поняли: конечно, Пал Палыч ничего ещё не заметил. Куда ему, он ведь занят более глобальными проблемами, например своей диссертацией. Меня он, однако, заметил и, пробурчав по обыкновению: «Привет, флибустьер», продолжал с мамой Машей о чём-то говорить, а я в знак приветствия почтительно наклонив голову и шаркнул лапами.