Пока профессор упражнялся в философствовании, мы с Козеттой продолжали стоять возле эбеновой части (или, точнее будет сказать: пасти) плоскости, походящей на воронку, или вход. Я еще прислушивался к речам нашего пленителя, как вдруг услышал:

— Хвостик, — сказала Козетта, — ты знаешь, о чем я подумала, ведь если мы с тобой как и все тут другое — линии, то естественно Вирусу необходимо охранять эту дыру. Всякая линия заканчивается точкой, и мы не только сможем проникнуть туда, в эту воронку, но и сделаем выводы об этом новом для нас измерении, поскольку там уж точно никто из представителей мыслящей плоти не был.

Я сделал маленький эксперимент. Снял с себя ошейник, более похожий на стек, чем на мой родной кожаный предмет туалета, и бросил его в эбеновую пасть. Ошейник исчез, как будто бы распался на атомы.

Мы переглянулись с Козеттой и, взявшись за лапы, немедленно бросились туда же. Зачем нам это было надо? Ведь из неизвестности уже понятной мы могли очутиться в неизвестности неведомой, и тогда уже нас не смог бы найти даже ЧК.

Впрочем, как всякие наивные существа мы были уверены, что Вирус нас найдет где угодно. Он в нашем представлении пока еще был носителем тех сил, (если не зла), то, по крайней мере, сил непонятных, а непонятные силы, как известно, вездесущи.

Как бы то ни было, пролетев несколько, как нам показалось, мгновений, мы вдруг очутились, не поверите, в свободном пространстве космоса, где силой мысли (почти мгновенно мы это ощутили) могли двигаться в любом направлении и с любой скоростью.

Звезды были расположены здесь как точечки домино, в строгом порядке. Я посмотрел на свои лапы, хвост, все было на месте и… я уже было обрадовался, что вновь обрел формы, как вдруг что-то показалось мне странным в Козетте. Она была красивой и пылала как факел. Пылал и я.

Представляете, в черноте космоса, среди чужих, никогда не виденных ни собачьим, ни человечьим глазом созвездий, холодным космическим огнем пылали две собаки.

Но что это?

Как будто бы в космосе светает. И вот мы уже видим непостижимое.

На абсолютно белом небе сияют черные звезды.

Это уже за гранью.

Однако, это было так.

А дальше? А дальше мы плыли к одной из них, и у нас было ощущение, что мы плывем над пустыней льда, и чем ближе мы подплывали к черной звезде, тем ясней представляли, что вокруг звезды имеется кольцо. При ближайшем рассмотрении кольцо оказалось ободом гигантской воронки. И так было со всеми звездами.

Каждая звезда была входом и одновременно выходом из воронки, такой же, в которую прыгнули и мы.

И хотя все внешне казалось оптимистичным, особой радости мы, земные собаки, не испытали, потому что вдруг поняли, что, как бы фантастично и красиво все кругом не было — мы не в нашей Вселенной.

Как долго мы размышляли над тем, что с нами произошло, не могу сказать, ведь где-то наверняка прошло мгновение, а где-то тысячелетие.

Но вдруг пространство стало складываться, как книга, причем происходило это бесшумно. Черные звезды смывались какой-то гигантской волной, несущейся по складывающемуся небу.

Увиденный нами было Сатурн несколько раз перевернулся, с него сокочило кольцо, и я с озорством дворняги обнаружил, что это никакое не кольцо, а мой собачий ошейник.

— Это наше спасение, — закричала вдруг Козетта, — то, как нам показалось, складывается космос — на самом деле сброс программы, в которой мы находимся, на дискету, к тому же Мама Дока — Лисанька наверняка подключила антивирусные силы, и то, как смываются, якобы, звезды, есть, на самом деле, очищение компьютера от вирусов.

Козетта был права как всегда, но в этот момент раздались хрустальные голоса.

Перед нами простиралась прямая, усеянная множеством прямолинейных существ — длинных и коротких. Все они двигались в одну и другую стороны своего одномерного пространства.

Покинуть прямую они, разумеется, не могли. Они были привязаны к своему ограниченному, однако бесконечному пространству, хотя оно и состояло из единственной прямой на плоскости.

— Кто вы, — спросили они нас.

— Жители Трехмерии, — ответили мы.

Воцарилось молчание.

— Чепуха, — возразили нам, — двухмерие уже из области фантазии, а трехмерием не галлюцинируют даже в сумасшедшем доме…

Я огорчился: представьте себе, что и в этом, закосмическом, чудесном обществе… и тоже не верят чужеземцам. Что поделать, в конце концов трагедия Мюнхгаузена, Гондлы, Дон Кихота, Врунгеля была не только в том, что им не верили, и от этого человечество только потеряло, а еще в том, что все они были женаты неудачно.

И тут же снова поцеловал Козетту в ее прелестный одномерный носик. Мне такая беда, как этим героям, не грозит.

После того как умолкли мои оппоненты, захотелось все бросить, но я понимал, что все происходящее только начало нового интеллектуального испытания.

Звездное пространство, по которому мы пльти, завершилось ничем.

И мы с Козеттой со скоростью, на которую способны только собаки, излучающие свет, приблизились к окраине Вселенной, где обнаружили громадный Черный Квадрат. Быть может, это был наш пленитель…

От Квадрата в этот миг отделился еще один. И, стоя рядом, как истина и тень, они производили впечатление гигантского непостижимого сознанию объема.