– Хочешь чаю? – спросила женщина.

– Нет, – ответил Уилл.

Он лежал в своей каюте, сухие руки с набухшими венами вытянулись поверх голубого одеяла, – руки, сжатые в кулаки. Лицо его – загорелое и бледное одновременно, – было неподвижно, как лицо сфинкса. Нижняя челюсть, обросшая седой щетиной, странно выпятилась.

Норма Хемптон сидела возле койки Уилла и вглядывалась в его неподвижное лицо.

– Я бы хотела что-нибудь сделать для тебя.

– Набей мне трубку.

– Нет, Уилл, только не это. Курить нельзя.

Он промолчал.

– Теперь тебе не так больно?

– Теперь не так.

– Три года назад ты никогда не жаловался на сердце. Ты изнуряешь себя работой. Ты забираешься в самые гиблые места. За три года ты и трех месяцев не провел в Англии.

Уилл молчал.

– Почему ты не спросишь, как я очутилась в Японии?

– Как ты очутилась в Японии? – спросил он бесстрастно.

– О, Уилл!.. – Она прерывисто вздохнула и подалась вперед. – Не думай, пожалуйста, что мне хорошо жилось эти три года. Он оказался… Ну, в общем, в июне, когда освободилось место корреспондента в Токио, я попросилась туда. Я ушла от него.

– Ты всегда уходишь, – сказал Уилл ровным голосом.

– Да. – Она невесело засмеялась. – Такая у меня манера… Но вот что я скажу тебе, Уилл: мне очень хочется вернуться.

Он долго молчал. Потом скосил глаза, посмотрел на нее.

– Ушам не больно? – спросил он.

– Ушам?

– Да. Слишком тяжелые подвески.

Норма невольно тронула пальцами серьги – большие зеленые треугольники с узором.

– Я узнала из газет, что ты здесь, на плоту, и поняла, что это мой последний шанс. Я телеграфировала в редакцию и отплыла на «Фукуоке».

– Уйди, – сказал он. – Я хочу спать.

– Ты не хочешь спать. Мы уже не молоды, Уилл. – Голос женщины звучал надтреснуто. – Я бы набивала тебе трубку и сажала розы и петунии в цветнике перед домом. Хватит нам бродить по свету. Мы бы проводили вместе все вечера. Все вечера, Уилл… Все оставшиеся вечера…

– Послушай, Норма…

– Да, милый.

– Говард пишет тебе?

– Редко. Когда ему нужны деньги. Он уже не очень-то нуждается в нас.

– Во мне – во всяком случае.

– Все-таки, он наш сын. И ты бы мог, Уилл…

– Нет, – сказал он. – Довольно. Довольно, черт побери.

– Хорошо. – Она провела ладонью по одеялу – погладила его ногу. – Ты только не волнуйся. Может, налить тебе чаю?

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал Уилл.

Вошел Кравцов, всклокоченный, в широко распахнутой на груди белой тенниске и помятых брюках.

– Ну, как вы тут? – начал он с порога и осекся. – Простите, не помешал?

– Нет. Норма, это инженер Кравцов из России. Кравцов, это Норма Хемптон, корреспондентка.

Норма тряхнула золотистой гривой и, улыбаясь, протянула Кравцову руку.

– Очень рада. О вас писали во всем мире, мистер Кравцов. Читатели «Дейли телеграф» будут рады прочесть несколько слов, которые вы пожелаете для них…

– Подожди, Норма, это потом, – сказал Уилл. – Вы давно вернулись с плота?

– Только что. Как вы себя чувствуете?

– Врач, кажется, уложил меня надолго. Ну, рассказывайте.

Кравцов, торопясь и волнуясь, рассказал о том, как Черный столб притянул и унес тележку с контейнером.

– Вот как! Что же это – магнитное явление или, может, гравитационное?

– Не знаю, Уилл. Странная аномалия.

– А Морозов что говорит?

– Морозов помалкивает. Сказал только, что горизонтальная сила притяжения растет по мере приближения к столбу не прямо пропорционально, а в возрастающей степени.

– Что же будет дальше?

– Дальше? Новые измерения. Ведь сегодня были грубые, первичные. Теперь на плоту установят дистанционные приборы постоянного действия. Они будут передавать все данные оттуда на «Фукуока-мару». Ну, Уилл, я рад, что вам лучше. Пойду.

– Мистер Кравцов, – сказала Норма Хемптон. – Вы должны рассказать мне подробнее о столбе.

Кравцов посмотрел на нее.

«Сколько ей лет? – подумал он. – Лицо молодое, и фигура… А руки – старые. Тридцать? Пятьдесят?»

– Вы что-нибудь ели сегодня? – спросил Уилл.

– Нет.

– Вы сумасшедший. Сейчас же идите. Норма, оставь мистера Кравцова в покое.

– В восемь часов будет пресс-конференция, миссис Хемптон, – сказал Кравцов.

– Почему в восемь? Назначена на шесть.

– Перенесли на восемь.

Кравцов кивнул и пошел к двери. Он распахнул дверь и столкнулся с Али-Овсадом.

– Осторожно, эй! – сказал старый мастер; он держал в руках заварной чайник в розовых цветочках. – Я так и знал, что ты здесь. Иди, кушай, – проговорил он строго. – Голодный ходишь-бродишь, совсем кушать забыл.

– Иду, иду. – Кравцов, улыбаясь, зашагал по коридору. От голода его слегка поташнивало.

Али-Овсад вошел в каюту Уилла, искоса глянул на Норму, поставил чайник на стол.

– Пей чай, инглиз, – сказал он. – Я сам заварил, хороший чай, азербайджанский. Такого нигде нет.