Дядя Боря – Борис Тимофеевич (муж старшей сестры моей матери) вечером после ужина спросил меня, не раздумал ли я поехать с ним на рыбалку.
Да разве я мог раздумать, каждый раз, когда дядя Боря собирался на рыбалку или на охоту, я канючил, что бы он взял мня с собой. Но, по причине моего малолетства, мне разрешалось только помогать ему в сборах и приготовлении снастей для рыбалки, или снаряжении для охоты. Конечно же, я с радостью был согласен и готов помогать делать всё, что нужно для сборов.
Кроме нас двоих в доме жили тётя Нина, жена дяди Бори и моя бабушка, баба Муся, так мы её внучата звали маму тети Нины.
У бабы Муси – Марии Михайловны, было три дочери, старшая тетя Нина, средняя тётя Шура, сын Виктор и младшая Зинаида моя мама.
Дом бревенчатый с тёсаными внутри стенами, пол из толстых плах не крашенный, бабушка мыла его голиком с речным песком, и он всегда был чистый, тёплый и очень красивый. Дом, дощатой стенкой разделён почти пополам, на кухню приходилось помещение поменьше, посередине русская печь с плитой, большой стол и справа прямо у входной двери большой курятник, для зимнего содержания кур. Ещё одна важная деталь кухни – это рядом с курятником дверь в тёмную кладовку, но об этом позже.
Жили мы в деревне с названием Онохой, в переводе с бурятского, значит собака.
Онохой стоит на берегу не большой, но быстрой реки Уда в переводе на русский – Река.
В деревне одна длинная улица по обе стороны, которой стояли с довольно большими дворами дома, как правило, из лиственных брёвен. Все дома имели высокие завалинки и окна со ставнями. Зимы здесь суровые с большим снегом. В иные годы покров снега достигает роста человека.
Наш дом стоял на задах, как говорили на отшибе, и огорожен плетёным забором.
Во дворе находились все необходимые для хозяйства постройки. В хозяйстве содержались корова, свиньи, куры и кролики, ещё жила у нас, немецкая овчарка по кличке Рагдай умный и преданный пёс, третий участник нашей рыбалки.
В первую очередь нужно привести в порядок рыболовные снасти. Проверяли и обновляли леску, в те далекие годы её изготавливали сами рыбаки, В основном она плелась из конского волоса, который выдёргивали из самых длинных хостов лошадей, и непременно что бы волос был, как можно тоньше. Такие лески были очень прочными и применялись для ловли крупной хищной рыбы, в основном ленка и тайменя. Такая леска была далеко не каждому рыбаку по карману, а искусством плетения обладали умудрённые опытом мастера, и у каждого был свой секрет.
Ещё применяли лески из суровых, ниток их плели, из льняного волокна. Плетение это кропотливая и утомительная работа. На коленку укладывается два, а то и три волоконца льна, одной рукой удерживаются все концы вместе, а другой рукой, слегка прижимая их к голени ноги, ладонью ведут вдоль ноги так, что бы волоконца скручивались, образуя одну нить. По мере удлинения нити в неё вплетаются следующие волокна и так до тех пор, пока не достигается, нужная длинна. В мои обязанности входило обновлять, при необходимости лески, этому мня, дядя Боря научил, и я не плохо, освоил это ремесло. Так же нужно проверить состояние крючков, проверить остриё если тупые, наточить, это я тоже уже умел. Нужно так же проверить состояние спиннингов, после чего уложить их в чехлы.
Вместе приступаем к подготовке ружья и всего что к нему необходимо. Ружьё у дяди Бори отличное («Зауэр» три кольца), что это значит, я не знаю, ему его подарили на юбилей и все говорили, что с таким ружьем вся дичь будет его.
Когда дядя Боря готовился к охоте, я всегда был рядом и внимательно наблюдал за его действиями. Иногда он разрешал мне помогать ему, я меркой отмерял дробь и всыпал её в гильзы, подавал ему пыжи, которые он вставлял в гильзы.
С порохом он занимался всегда сам. Как я понял разные мерки для пороха и дроби нужны, что бы правильно подобрать количество пороха и дроби. Кроме этих мерок у него было много ещё всяких приборов и приспособлений, для приготовления зарядов разного назначения, на разного зверя и на разную пернатую дичь.
Теперь мы собирались на рыбалку.
Всё, что было необходимо, для неё укладывалось в рюкзаки, так же укладывали кой какой провиант. Зачем охотничьи принадлежности на рыбалке, я понять не мог, а спрашивать не решался, почему не знаю.
Все сборы проходили в молчаливом, неторопливом темпе изредка дядя Боря подсказывал мне, что и как нужно сделать.
Когда все рыболовные снасти были уложены, дядя Боря сказал, что мне пора идти ложиться спать, так как утром вставать очень рано. Засыпая меня, не покидал вопрос: «Зачем ружьё?» Заснул быстро.
Проснулся от прикосновения к плечу, первое, что пришло в голову: «Проспал». Открыл глаза и в полумраке увидел дядю Борю, рукой он показал, что пора вставать, приложил палец к своим губам, дав знать, что все спят. На столе горела свеча, и слегка парил самовар. Быстро умылся. Позавтракали и вышли во двор. Лошадь запряжена и на телеге аккуратно уложено всё необходимое.
Рагдай сидит рядом с телегой, готов к походу. Садимся в телегу, неожиданно для себя задаю вопрос: «А ружьё зачем». Дядя Боря взял в руки вожжи слегка дёрнул ими: «Но-но!» Голос его был не громким, лошадь, не спеша, переставляя свои копыта, тронулась, телега, не громко издавая, присущие только ей звуки поехала, теперь я получил ответ: «Увидишь сам». Лошадка не торопилась, очевидно, ещё не проснулась. После лёгкого шлепка вожжами по крупу лошадка засеменила рысцой.
Раннее утро, всё вокруг насторожилось в ожидании рождения нового дня. Появления солнца ещё не наметилось, но темнота уже не властвовала, из-за горизонта медленно наступало посветление, отодвигая ночь. Угадывалась лёгкая дымка тумана, которая поднималась над лугом и более густая и низкая над Удой.
Одолевала дрёма.
Но завораживающая тишина и рождение нового дня с равномерными звуками, которые сопровождали наше передвижение, не громкое пофыркивание лошади мягкий ход копыт по грунтовой дороге, поросшей травой, и почти беззвучный перекат колёс поскрипывание телеги всё это гармонично сочеталось с общим восприятием окружающего мира.
Желание участия во всём этом, пусть и пассивное, брало верх над дрёмой.
Наш путь пролегал вдоль берега Уды. Берег её обозначался небольшим обрывом и узкой полоской галечника, извилистое русло реки постепенно освобождалось от утреннего тумана, поднимаясь, он таял, освобождая взору живописные просторы.
Мы ехали вверх по течению по правому берегу.
Слева всё четче обозначались горы, поросшие Забайкальской тайгой.
С приближением появления солнца, окружающая картина становилась разнообразнее и завораживающей.
И вот первые лучи солнца брызнули по восточной границе горизонта, и всё небо окрасилось заревом живых красок.
Чем выше всходил, багровый диск солнца тем, всё красочнее становилось зарево. Ярило, торжественно всходило на небосвод, освещая землю своим вечным светом неся миру новый день.
Чем выше поднималось солнышко, само оно и зарево бледнели и принимали свои естественные окрасы.
Тени заметно бледнели и уменьшались. А окружающая нас природа приобретала свои, привычные взору очертания и краски.
Ехали молча.
Рагдай бежал рядом с телегой, иногда отставал, по каким-то важным собачим делам. Гонял по лугу каких то зверьков.
Дядя Боря подструнил лошадь, она как будто проснулась, резко рванув, прибавила скорости. Дядя Боря произнёс:
– Поздновато выехали ужо, на месте должны быть.
– А чо, далеко ещё? – спросил я и стал внимательно просматривать реку, соображая какие такие приметы могут подсказать нужное место. Но особых примет не обнаруживал.
– Да вот за поворотом и остановимся, – ответил дядя Боря.
Очередной поворот реки вправо и нашему взору открылся шумный перекат реки, огромная заводь с омутом, водоворотами и чётко обозначенной стремниной посередине.
С нашей стороны довольно широкая полоса галечника поросшего у самой воды мелким рогозом. Противоположный берег более высокий с густо растущим ивняком.
Останавливаемся. Дядя Боря, соскакивает с телеги, несколько раз приседает, быстро достаёт из чехлов два спиннинга, замечаю на обеих по два тройника и по приманке – искусственные мышки разных размеров. На ходу говорит:
– Распрягай лошадь, стренож её пусть пасётся, костёр приготовь и принеси мне ружьё, осторожно с ним оно заряжено.
Он спускается к воде.
Беру лошадь под уздцы, отвожу немного в сторону, распрягаю, отпустив супонь с трудом снимаю хомут, тяжёлый, не хочет ни как с головы слезать. Лошадка стоит смирно, терпеливо ожидает, когда распрягу, только хвостом отгоняет слепней да оводов досаждающих своими укусами. Но победа одержана, хомут, крепко пахнущий лошадиным потом, укладываю на телегу здесь же укладываю остальную сбрую.
Стреноживаю коня и отпускаю пастись на сочное разнотравье бесконечного луга.
С рассветом, невесть откуда налетела всякая кровососущая тварь, особенно досаждает мошка, от которой просто спасения нет. Правда, внизу у воды дует легкий ветерок и там её почти нет.
У берега нахожу сухие сучья, деревянные обломки всё, что годится для костра, тороплюсь, хочется скорее присутствовать при непосредственной рыбной ловле.
Бегом вниз к воде к месту основных действий.
Забыл ружьё. Бегу за ним, несу вместе с чехлом, чехол снимаю на ходу, вспоминаю, что оно заряжено.
– Держи его в руках, как скажу, взведёшь правый курок, понял?
– Да, понял, – ответил я и стал наблюдать за действиями рыболова.
Тем временем он медленно подматывал на катушку леску, на конце которой находилась мышка, двигаясь по поверхности воды, она создавала полную иллюзию живой.
Мышка, удерживаемая леской, которой искусно управлял при помощи удилища спиннинга дядя Боря, было полное впечатление, что зверёк живой и изо всех сил старается переплыть эту водную преграду. Попадая в водоворот, стремнину, омут приманка отчаянно борется со стихией, попадая в зону заводи быстро плывёт к берегу.
Леска полностью намотана на катушку.
Следует очередной заброс, приманка с крючками описывает довольно высокую траекторию, тем не менее, мягко опускается почти у кромки противоположного берега. И мышка в который уже раз начинает побеждать водную стихию, проплывает спокойную полосу прибрежного течения, затем борется с водоворотами, достигает стремнины, одолевает её с трудом переплывает бурлящий омут, наконец, выплывает в заводь. Дядя говорит видать надо бы поменьше взять приманку.
Но что это? Сильный всплеск в бурлении воды мелькает тёмный, пятнистый хвост. От места «битвы» расходятся водяные круги, мышка исчезла. Катушка спиннинга раскручивается всё быстрее, не смотря на старания дяди Бори тормозить её.
Это таймень сожрал нашего бедного мышонка. И таймень не маленький.
Дядя Боря изо всех сил старается измотать, обессилить эту рыбину.
В момент, когда таймень ослабляет своё сопротивление, рыболов быстро подматывает леску, натягивая её, заставляет рыбину сопротивляться, тратя на это силы.
И снова рыбина, уходят, в глубину преодолевая усилие натянутой лески.
Эта утомительная борьба человека и сильной рыбы длится более двух часов.
Человеку, нужно точно знать и чувствовать в какой момент подматывать леску, заставляя хищника повелеваться усилию рыболова, и в то же время уловить момент, когда нужно отпустить леску, сохраняя необходимое её натяжение, не давая тем самым выплюнуть снасть. А это таймени умеют делать очень даже хорошо.
Дядя Боря, в резиновых высоких сапогах передвигается по берегу мало, больше улавливая движение хищника, водит удилищем то влево то, вправо, то вниз то, вверх, заходит в воду, подтягивая тайменя к берегу, выходит из воды.
Я, следуя за ним, нахожусь рядом, держа ружьё в руках, готов в любой момент взвести курок и подать его ему.
Теперь мне стало понятно зачем, на рыбалке может понадобиться ружьё.
От волнения всё сильнее сжимаю ружьё. Руки немеют.
Шёл уже третий час изнуряющей борьбы. Было видно, дядя стал уставать. В то же время, всё чаще и ближе к берегу стали появляться буруны и всплески. Всё ленивее становятся сопротивление рыбы. Мощный, тёмно-красный пятнистый хвост с меньшей слой шлёпает по воде. Дважды на поверхности воды появлялась огромная голова. От её вида становилось не по себе.
И вот хрипловатым напряжённым голосом дядя Боря сказал: «готовь ружьё», и тут же: «взводи!»
Я с трудом взвёл правый курок и держал ружьё на вытянутых руках готовый в любой момент подать его.
И этот момент настал, дядя, подматывая медленно, с усилием леску попятился, и совсем у поверхности воды, в двух метрах показалась огромная голова, и обозначилось большое изгибающееся тело рыбины, ещё момент и она изо всей силы рванет хвостом. «Ружьё» – прохрипел дядя, оторвав правую руку от спиннинга, я сунул ему ружьё и практически в тот же миг раздался выстрел.
В воде у головы тайменя появилось бледное красноватое, уплывающее по течению пятно.
Дядя Боря скорее упал, нежели сел на галечник, положил рядом с собой ружьё и спиннинг.
Медленно достал из внутреннего кармана кист и сложенную книжкой газету, руки заметно дрожали, из кисета достал, щепоть самосада, насыпал в оторванный листок газеты, с трудом свернул цыгарку, из карманчика кисета достал огниво, приложив фитиль к кремнию, дважды ударил об него небольшим обработанным кусочком напильника. Высеченные искры попали на фитиль, несколько помахиваней фитилём разжигают, зародившийся от искр огонёк, дядя прикуривает от него цигарку, с удовольствием затягивается, по-своему ароматным, дымом, откидывается на спину.
Я сел рядом, почему-то, тоже слегка уставший, созерцаю эту немую сцену. Думаю – жаль, нет киньщика, а то бы снял кино.
Смотрю на рыбину, какой же он большой этот таймень. Не просто большой, огромный.
Рагдай всё это время лежал на краю обрыва, положив голову, на передние лапы, повизгивал, иногда привставал и снова ложился.
Когда дядя сел, Рагдай вскочил и стал топтаться на месте, но как только дядя Боря достал кисет пёс тут же спрыгнул с обрыва, подбежав к дяде, лег у его ног и положил голову на его колени, глядя на него преданными глазами и помахивая из стороны в сторону хвостом, как будто хотел что то сказать.
Дядя не спеша, докуривает, не до конца цигарку тушит её о камень и тут же прячет её под него.
– Ну, дружок, неси вожжи, будем трофей доставать, – обратился он ко мне.
В это время раздался лай Рагдая. Лаял он в сторону реки, как будто о чём-то предупреждал.
Оглянувшись, мы увидели – наш трофей подавал признаки жизни. Таймень медленно поводил хвостом из стороны в сторону.
Я побежал за вожжами.
Когда я поднялся к телеге, то увидел, что сверху к нам приближается подвода. Кто-то ехал с пристяжной.
– Дядя Боря кто-то едет, – сказал я. Рогдай тут же подбежал ко мне и, залаяв, бросился навстречу приближающейся подводе. Но вскоре успокоился и виляя хвостом, пошёл назад.
– Кто-то из своих, – махнув рукой, сказал дядя Боря. – Давай вожжи.
Взяв вожжи с телеги, спустился с ними вниз. Дядя сделал петлю на одном конце, зайдя в воду надел её на голову тайменя, заведя петлю за жабры.
Подтянул рыбу к берегу.
В этот момент подъехала встречная подвода.
– Здорово, Тимофеич! – осипшим голосом поздоровался, подъехавший с дядей. Одновременно, останавливая лошадей, натянув вожжи, бросая их на круп лошади, и соскакивая с телеги.
– И тебе не чихать малой, – обратился он ко мне. Это был отец многодетной Онохойской семьи, одноглазый, ладно сложенный высокого роста врождённый сибиряк по фамилии Двоеглазов. Глаз он потерял на Финской войне.
– Вот это рыбёшка! – последовала тирада отборных русских слов восторга, которые в своей речи я не употреблял по причине не цензурного их происхождения, да и воспитания тоже.
От дяди Бори я их ни когда не слышал.
– Здравствуй, Валентин Егорович! – приветствовал дядя, подъехавшего. – Гляжу тоже не на прогулке был? Во время подъехал, помощь требуется, да и компания чаи погонять.
– Вижу, хорош, однако, прямо зверь, – громко выражал своё восхищение Валентин Егорович. – Пади давно его выслеживал-то?
– Да было дело, подозрение, что он здесь охотится, возникло давно, а как-то не давно сидел на крутизне, курил, да за омутом то наблюдал, а хозяин и выдал себя, за лягушкой позарился, – не громко рассказывал дядя, здороваясь с приехавшим за руку. – Вот и заязило меня взять его, во что бы то, не стало.
Берег хоть и не очень высокий, но довольно крутой, и такую рыбину, длиной в рост человека, на руках было не донести, а вот за вожжи другое дело, да, и подъехавший, с удовольствием принял участие в доставке добычи к телеге и погрузке её. Тайменя положили прямо на солому, соломой же и прикрыли, а сверху в два слоя мешковиной, – чтоб солнышко не нагревало.
– Так! – потирая руки, произнёс дядя. – Теперь самое время и перекусить, да и трофей обмыть, чтобы не болел.
Доставая охотничий нож из ножен, обращаясь ко мне, сказал:
– Давай, племяш, ставь треногу, клади дрова и в котелок воды набери, сам взял сухую деревяшку и стал строгать щепу для розжига костра.
Валентин Егорович взял с телеги треног и сказал мне:
– Бери котелок и дуй по воду, я костёр сворганю.
Все оказались при деле, каждый вносил своё участие в подготовке чаепития – традиции, после завершения охоты или рыбалки обмывать трофеи содержимым во фляжках, ну, и, конечно же, ароматным пахнущим дымком чаем.
Костёр, потрескивая пылающими дровами и сжигая их жаркими языками пламени, быстро вскипятил воду в котелке. Дядя Боря всыпал в котелок всё необходимое и сдвинул его в сторонку от огня.
На расстеленной, плащёвке разложена не мудрёная снедь: картошка в мундире, солёное сало, шмот отварного мяса, варёные вкрутую яйца, соль и пшеничные свежеиспечённые калачи, зелёный лук.
Уселись вокруг импровизированного стола кому, как было удобно, но все лицом к костру, было интересно наблюдать за тем, как постепенно уменьшаются языки пламени и исчезают. А угли играют своё жаркое произведение, не прерывно меняя цвета, форму и изменяя всю картину своего изображения.
Дядя отстегнул, висевшую у нег на ремне солдатскую, фляжку, (она у него сохранилась ещё с финской войны). Налил, в две кружки прозрачную жидкость Я из котелка налил себе золотистого чая, размешал в нём две ложки мёда, все трое чёкнулись кружками. Дядя сказал:
– Ну, чтоб не последний.
– Да уж это точно, – поддержал Валентин Егорович, и они дружно одним залпом выпили содержимое своих кружек, крякнув, помотав головами и понюхали хлеб.
Я же стал осторожно отхлебывать горячий чай, откусывая, по очереди мясо и хлеб. Пока я с аппетитом уплетал еду, взрослые наливали чёкались снова, наливали, дядя наливая по третей, сказал:
– Бог любит троицу, так не будем его гневить.
Выпили, закусили.
– Тимофеич, а ты как бы в бога то не верущий, али как? – лукаво глядя на дядю, спросил Валентин Егорович.
– А, но вроде ты и прав, но ведь с какого боку посмотреть, ты член партии, тоже вроде в бога не должен верить, а у тебя в избе в уголочке иконка-то висит, к чему бы это? – прищурившись, спросил дядя.
– Да это всё бабы мои, – смутившись, махнул рукой Двое-глазов. – Ну их, сладу сними, нетуть.
Закусывали и разговаривали о жизни.
А мне интересно, как, два взрослых мужика, под хмельком, настойчиво спорили друг с другом, а то старались убедить один другого, в различных житейских вопросах.
– Ты вот, к примеру, объясни, мене без толковому, пошто на тваёй опытнай этой станции дела деются вродя, как надабные, всяки то новыя сорта, значит выращивают, на выставках бумаги пащрительны, даже вон за пшиницу медаль дали, чёж это в колхозе то у нас нетуть ни чаво етова, вот как ты мне это разъяснишь то? С задором вопрошал Двоеглазов.
– Да чего же тебе, Валентин Егорыч, разъяснять-то? Вот, к примеру, что бы посеять вам на корма скоту люцерну, а она за одно, и медонос хороший, сколько лет, председатель ваш, ты и я обивали пороги министерства и райкома партии, не забыл?
– Тако не забыватся, – помотал головой Егорыч. – Вот тебе первый и основной ответ. А вспомни, где сейчас ваш агроном – молодой специалист, которая всей душой за дела колхозные болела. Всё за колхоз душой болела, старалась всё новое в агротехнике в своём колхозе применять. Многое осуществляла наперекор высокому начальству, а председатель за то, что потакал ей по партийной линии, сколько раз получал выговора, а напоследок и строгача влепили, – задумавшись, замолчал и продолжил. – Вот видишь, партийного, выговорами одаривают, а бес партийного за решётку, как, вредителя, и врага Советской власти. Жалко девушку, умная, хороший агроном, хоть и молодая. Планов у нас с ней было много, да вот видишь, чем всё кончилось. А это и мне своего рода предупреждение.
На некоторое время воцарилась тишина.
Каждый из них, очевидно, вспоминал и переживал события не давних лет.
– Я же своим умом многое не мог понять, как это, человека, если он делает хорошие и правильные дела, можно наказывать, да ещё в тюрьму сажать? Если человек партийный, то выговор, а если нет то, что же стрелять что ли?
– А какого человека расстреляли, помнишь главного инженера с глушилки, и только за то, что сказал, глушилки это не правильно, человек имеет право слушать то, что хочет. А ему в ответ на это пулю в лоб, – помолчав дядя добавил. – Вообще-то, на эти темы, в наше время говорить опасно, не просто опасно, а даже очень опасно.
Обращаясь ко мне, сказал:
– Ты Вечик, вот что. Что слышал здесь, забудь и ни когда и нигде не вспоминай, понял меня?
– Да, чёй-то мы не по той теме пошли при мальце-то, чего добрыва проговорится, тоды ой!
– Не а, дядь Валя, я уже почти забыл, сяду на телегу дак и вовсе забуду, а чо забывать та, я и так ни чего не понял.
Все дружно засмеялись.
– Подъём! – скомандовал дядя Боря и стал собирать всё в рюкзак.
Встали, затушили костёр.
Дядя Валя пошёл к своим лошадям, не выпряженные из телеги они паслись неподалёку.
Я побежал по высокому, разноцветью за своей гнедой, она хоть и стреножена, а упрыгала метров за двести.
Подойдя к лошади, надел ей на голову узду сразу же вложил ей в зубы удела, снял с ног путы и повёл её к телеге.
Пока дядя Боря укладывал поклажу на телегу, я запряг лошадь, вот только как следует затянуть супонь не получалось, силёнок не хватало. Помог дядя Валя, он со своей подводой стоял рядом.
Напоследок осмотрелись, не забыли ли чего.
Уселись по телегам, Дядя Валя махнул кнутовищем и громко сказал нам: «Яжайтя передом».
Дядя Боря ударил лошадку вожжами по, раздутым бокам, результат хорошего аппетита. «Ну, пошла!» – крикнул, и лошадка бодро дёрнула и с места пошла рысью. Следом не отставал, и наш попутчик. Настроение у всех было отличное. Я с дядей знали, нас встретят с радостью, и что бабушка Муся испечёт вкуснейшие пироги из тайменя, вкус у них превосходный, особенно запеченная в тесте кожа жирная и ароматная. Такой вкус не забывается. А уж печь пироги бабушка умеет. На стол поставят большой самовар, который что-то, по, своему разговаривает и из отверстия в крышке струится пар. Сверху на него поставят заварной чайник, из которого распространится запах разноцветья, чая из собранных луговых цветов и трав с добавлением листа чёрной смородины.