Позднее время, трепетное пламя керосиновой лампы и тишина создавали условия для раздумий.

За стенами лесничей сторожки стояла на удивление тёплая и безветренная погода. Золотая осень в своём расцвете.

Вековая тайга, её дремучесть создавали чувство покоя и одновременно легкой тревоги.

Ночь прошла в глубоком сне. Еще было темно, когда Прокофич, ставя самовар проворчал:

– Хватит барствовать то, ужо солнышко засветит.

Обжигающая лицо и руки родниковая вода быстро прогнала сон.

Тимофей Прокофьевич, в народе его звали просто Прокофич, ещё с раннего утра был готов, на своей гнедой, объезжать лесные угодья.

В его хозяйство состояло из пяти лаек и двух козочек, одна из которых доилась, другая ещё молоденькая.

Прокофич подошёл к собакам, те сбились в кучку и стали ластица к нему. Он присел на корточки, лайки успокоились, сели и выжидающе, смотрят на него, он стал, гладить двух из них и что-то, не громко говорить, потрепал их за загривок и встал. Лайки, которых он гладил, побежали к лошади, около неё улеглись в ожидании своего хозяина. Остальные собачки топтались около него, заглядывая ему в глаза, ждали команды.

Прокофич взял за ошейник самую шуструю и сказал Петру, что бы он её позвал, кличка у её «Пушок», Петр, похлопывая себя по ноге позвал лайку, и она стремглав бросился к нему и стал прыгать и ласково тереться о его ноги.

– А эти две, «Коренной» и «Куцая», будут хозяйствовать, значит-то сторожить, пояснил, Прокофич.

Перед отъездом предупредил, что может задержаться дня на два, а то и три.

– В тайге всяко быват, – сказал он на прощание, грузно влез в седло с пенька и не спеша, скрылся в дымке леса.

Шёл ему девятый десяток лет.

Возвращаясь в дом, подумалось: «Не один десяток лет Прокофич лесничествует, последние пять лет, как умерла его жена Пелагея, хозяйствует один, большее время года, он тайга да зверьё. В округе на десятки километров ни единой живой души. И другой жизни он себе не желает».

Поразмышляв о леснике, Пётр взял мелкашку, надел на плечи горбовик, поправил толстый офицерский ремень с охотничьим ножом, перекрестился в угол, где висела старая потемневшая от времени икона, и вышел, из дома.

Не спеша, направился, углубляясь в чащу по направлению кедрача.

Здесь он уже бывал и не раз. Добирался, как правило, верхом. Лошадь, монгольской породы брал в улусе «Тарбай» у бурят. Они охотно давали лошадь и седло, с треногой, не требуя ничего взамен.

В кедраче Петр надеялся на богатую добычу белки.

Год выдался урожайный на таёжные дары, в том числе и пушного зверя. «Однако нужно убедиться созрел ли мех у белки, придётся отстрелять несколько штук выборочно, тогда и, будет понятно, во время ли пришёл сюда», – размышлял на ходу он.

До кедрача пришлось добираться гораздо дольше, чем полагал за три года со времени его последней охоты в этих местах, многое изменилось.

Рододентрон редко попадавшийся в те времена, теперь разросся между вековыми соснами, лиственницами, пихтами и елями так густо, что приходилось с трудом пробираться по его зарослям, иногда даже с помощью ножа. Его жёсткие ветки, переплелись между собой на уровне колен и чуть выше образовали сплошной ковёр, через который было невозможно идти без приложения огромных усилий.

Приходилось останавливаться и высматривать места, где Рододентдрон рос менее густо и из-за этого менять направление движения, а, сменив его через какое то, время останавливаться вновь, что бы сориентироваться. Пушок бежал следом, иногда, неожиданно куда то исчезал и так же неожиданно появлялся.

Когда же начались заросли Рододендрона, пушок исчез на долго, очевидно побежал искать свою дорогу, ведь через Рододендрон ему было бы, точно не пробраться и собака это понимала.

Как только, заросли закончились, через считанные минуты появился Пушок и снова побежал следом.

Всему приходит конец, на смену Рододендрона, пошли заросли Папоротника, трудности для движения он создавал на много меньше, но сырой мох под ногами тоже был не подарок.

Вместо двух часов, на которые рассчитывал Пётр, на дорогу ушло более трёх. Нужна передышка, да и желудок, требовал до заправки.

Желание промышлять белку, а сознание говорило если начать охоту, то не получится с отдыхом и едой. Начав охоту не остановиться до изнеможения сил. На обратный путь сил потребуется не мало, так что нужен привал.

Выбрав удобное место, охотник расстелил плащ накидку, достал из горбовика не мудреную снедь туесок обернутый мхом, с горячим чаем. Трапеза заняла не более получаса. Отрезав вяленого мяса, Пётр позвал Пушка, который мирно лежал поодаль под елью. Лайка быстро подбежала и аккуратно взяла протянутый ей кусок.

– Умные всё же, эти собаки, лайки, – подумал Пётр.

Горбовик надет на плечи, Немецкая, мелкокалиберная винтовка заряжена, теперь всё внимание на поиски белки.

Пётр, глядя на собаку, почесал в затылке, произнёс, не громко:

– Что же делать, так она и будет вертеться около меня? Что, Прокофич дал её мне, что бы я её натаскивал? Ну, что же посмотрим, что получится.

И немного погодя, подумав, как поступить, вытянул руку и скомандовал: «Искать!»

Было похоже, что Пушок, только этого и ждал, он рванул с места, так, что из под задних лап мох полетел.

Охотник сдвинул шапку на лоб, ещё раз почесал затылок, покачал головой и подумал: «Так кто же из нас… Вот так тебе, наука». В это время в лесу раздался звонкий, весёлый лай Пушка. У Петра, запела от радости душа.

Началось, то настоящее о чём мечтал, он быстрым шагом, почти бегом, направился в сторону, откуда раздавался лай.

Белка, зверёк осторожный, быстро передвигается по веткам, перепрыгивает с дерева на дерево. Не опытному охотнику не просто обнаружить беку. В то же время если прислушаться, то становится слышно, как белка шелушит шишки, а скорлупки падая на землю и стукаясь о ветки дерева, издают своеобразный шум, и под самим кедром находится много, как скорлупок, так и очищенных от орехов шишек. Белки в кедраче в это время года много, бить её сложнее, чем в сосняке, ветки у кедра растут намного гуще и беспорядочно, что и затрудняет её выслеживание и выцеливание. У сосен же ветки реже и просветы между ними больше и это облегчает добычу белки.

Но на кедровых орехах белка более упитанная и мех, пушистее и прочнее.

Как бы, то ни было, но охота начата.

Пётр подошёл к дереву, на которое, Пушок опёрся передними лапами и, задрав морду вверх повизгивал, лаял, крутил хвостом и подпрыгивал, всем своим видом показывая, я нашёл её, с подходом Петра он оживился ещё больше.

Кедр был старый и сильно обросший ветвями, особенно в верхней его части, всматриваясь в ветви, увешенные спелыми шишками. Он ни как не мог обнаружить белку, наконец, Петр заметил, почти у самого ствола, пушистый беличий хвост, белка сидела к нему спиной, нужно было увидеть её головку. Обойдя дерево, с другой стороны, белки увидеть не смог из-за хвои и шишек, уж больно много было их, в этом году.

Взяв собачку за ошейник, он перетащил её на другую сторону ствола, и белка тут же перевернулась на сучке, и стала разглядывать происходящее в низу, в основном этого осторожного зверька подводит любопытство, вот и этот случай был не исключением. Охотник быстро вскинул винтовку, прицелился и выстрелил. Падая, белка задела несколько нижних веток и упала, но не успела долететь до земли, пушок перехватил её на лету и, виляя хвостом торжественно, отдал жертву своему хозяину.

Добыв пять белок, наши охотники вернулись в сторожку, где их, ещё на подходе, встретили весёлым лаем, хвостатые сторожа и проводили до самого дома. Собаки затеяли свои игры: бегали, повизгивали, валяли друг друга в осенней листве и наверно, по-своему, по-собачьи обменивались новостями.

Сняв с белок шкурки, тушки Пётр отдал лайкам и те с благодарностью приняли, заслуженное угощение. Съели не спеша, но быстро, потом подходили друг к другу и обнюхивали место трапезы. Не осталось ли чего?

В следующие дни охотник добывал от трёх до десяти белок, в день, уходя каждый раз всё дальше от сторожки. Несколько ночей, из-за дальнего расстояния ночевал в лесу у костра.

Для ночёвки подбирал сухое место защищённое, хотя бы с одной стороны густыми зарослями или у большого камня. У камня всегда теплее ночевать, расположишь поближе к нему. От костра, нагреется не только земля под ним, но и камень, костёр на ночь отодвигается, на безопасное расстояние, а на его место настилается лапник елей да побольше вот и получается отличный ночлег. Костёр устроен по-особому так, чтобы всю ночь горел. На само кострище концами укладываются два, лучше три, не очень сухих ствола деревьев, по толщине такие, чтоб смог дотащить. Вот они всю ночь, горят и греют, а как прогорели, встал, подвинул стволы, сколько надо и снова спи.

Петр отохотился десять дней.

В последний день собрался возвращаться, перед дорогой напился чая. Пушка, угостил тушёнкой. Понимает псина, что домой дорога предстоит, вот и мечется кругами, подбежит к Петру прыг лапами на грудь, норовит лизнуть его в лицо, Пётр то парень высокий вот ему и не достать, хвост вертится и всем своим видом показывает, мол, давай быстрее собирайся.

Вдруг лайка остановилась как вкопанная, голову вытянула, ушами поводит, оскалившись, зарычала, да как прыгнет вперёд и тут же скрылась в чаще. Через минуту в глубине леса раздался её звонкий и воинствующий лай.

Стало понятно, облаивает крупного зверя.

Вот и на тебе, а я-то подумал, глупая ещё.

Пётр стал свистеть и звать собаку к себе.

Оружия на медведя у него не было, да и не охотился на него ни когда, а в одиночку да впервые, занятие это очень опасное.

Вскоре всё, стихло, и довольный своей отвагой Пушок, сидел перед Петром глядя, на него то, левым то правым глазом поворачивая сбоку на бок голову, высунув язык, тяжело дышал и как бы спрашивал ну что?

Охотник погладил собаку, накинул гробовик на плечи и они пошли к сторожке.

Дорогой Пётр вспоминал эпизоды из своей удачной охоты, улыбался и качал головой, удивляясь проворности и чуткости Пушка.

Вспомнил эпизод с медведем, подумал: «Как это я не сообразил, что в кедраче, в это время медведи не редкость».

Сколько времени предстоит им идти до места он не знал, за белкой, шёл постепенно удаляясь всё дальше и дальше, из сторожки последний раз ушёл три дня назад, шёл, конечно, не по прямой, а как Пушок белку выследит туда и шёл. Плюс две ночёвки, так что направление, куда идти не очень было ясно, он интуитивно ориентировался, в тайге, хорошо и поэтому не волновался.

Пушок как прежде то убегал, то появлялся, вот и теперь вернувшись очередной раз то подбегал к охотнику, то отбегал в одну и ту же сторону, явно звал последовать за ним. Что то, он там нашёл, понял человек и не спеша пошёл за собакой. Петр, обратил внимание на то, как она осторожно передвигалась с остановками. Остановится, прислушается и снова вперёд.

Так прошли несколько десятков метров, Пушок остановился в очередной раз, потом прилёг, поводил ушами, оглянулся на охотника, тот тоже присел на корточки, Собака ни с места, смотрит в одном направлении, уши не подвижны, Пётр опустился на колени и стал всматриваться в ельник в том же направлении, куда смотрел Пушок.

Вскоре он увидел на ветке одной из елей глухаря, сидел он к ним спиной, по этому, и подпустил так близко.

Метров пятьдесят будет, а то и меньше.

Осторожно, что бы не выдать себя, выставил прицельную планку, прицеливаясь подумал, если пуля не заденет ветку, не промахнусь, затаил дыхание и осторожно нажал на курок мелкашки.

В тот же момент услышал глухой шлепок, мысль сработала, – есть!

В следующий момент птица растопырив крылья, падала, а лайка неслась к добыче.

Поднимая глухаря, Петр почувствовал радость за себя и благодарность к своему помощнику.

Привязав трофей ремешком горбовику, оба весело и легко пошли, к сторожке.

Пушок больше далеко не убега, определив направление, куда нужно идти, возвращался, какое то, время бежал рядом, потом снова убегал вперёд.

До ночи к сторожке не вышли. Переночевали у костра.

Ночь была безветренная и не холодная.

Проснулся рано, только начинало, светать, раздул костёр.

Наскоро позавтракал, покормил Пушка и в дорогу.

Время было уже к вечеру, когда Пушок убежал вовсе, весёлым лаем охотника встретила вся ватага лаек.

При подходе к избе, на встречу вышел, в накинутом на плечи полушубке Прокофич, он стоял у крыльца и ждал когда вся эта шумная ватага подойдёт к нему. Поздоровались, пожав руки.

– Вижу, не зря время терял, с удачной тя охотой, давай заходи, рассказывай, что да, как? Ух, ты глухака то каова взял, ну да ладно, ладно, – скороговоркой проговорил Прокофич.

За самоваром повечёряли, поговорили про дела охотничьи да житейские.

Пётр рассказал про медведя, посетовав на отсутствие карабина. Прокофич сказал:

– Дык оно дело не хитрое, кедровый орех для медведя не про-сто лакомство, а серьёзная заправка на зиму. Его тута хватат.

Легли спать. Прокофич на русской печи, Петр на полатях.

Утром после завтрака сборы были не долгими.

Шестьдесят шкурок высушенных на чердаке, связал в пучки по десять, уложил в вещмешок и Прокофич повёз Петра на железнодорожную станцию, Путь не близкий. Провожала их вся свора лаек.

Дольше всех за подводой бежал Пушок, когда он остановился, то тявкнул несколько раз, повернулся и не весело побежал вслед за остальными собаками.