Прежде чем обратиться собственно к истории создания вице-королевства Рио-де-Ла-Плата и показать историческое значение этого события, стоит обратить внимание на некоторые процессы, происходившие в середине XVIII в. и кажущиеся нам интересными.

За время, прошедшее с момента, на котором мы прервали наше повествование в конце прошлой главы (в начале XVIII в., когда в Испании умер Карл II, произошла война за наследство [24]Имеется в виду Война за испанское наследство (1701 — 1714).
, а затем коронация первого монарха из династии Бурбонов — Филиппа V), и в последующие годы получили развитие некоторые тенденции, которые хотя и возникли в прошлом веке, но именно в эти годы приобрели большое значение.

 

Эстансии

Буэнос-Айрес начал меняться, — возможно, не столько сам город, сколько прилегавшие к нему территории. Выше было сказано, что вначале обитатели Буэнос-Айреса жили, как люди, потерпевшие кораблекрушение, между двух огромных морей, одним из которых была пампа, а другим Рио-де-Ла-Плата. В середине XVIII в. индейские народы (они пришли, вероятно, из Чили), в то время уже умевшие управлять лошадьми, заняли пустынные пространства пампы и стали гораздо более опасными для христиан.

Поэтому жители Буэнос-Айреса попытались защитить немногочисленные поселения, прилегавшие к городу, и построили опорные пункты, ненадежно защищенные небольшими сооружениями из глины или частоколом, в Мерседесе, Сан-Мигель-дель-Монте, Часкомусе, Долоресе. Так возникла система небольших фортов, которая доходила до Мелинкуэ; за ней смотрели сами жители, из которых собирали что-то вроде ополчения. Несмотря на то что ополченцам мало платили и они были плохо вооружены, именно к ним обращались в случае атаки индейцев.

Целью этой небольшой группы фортов была защита от атак индейцев первых эстансии, которые возникли в окрестностях Буэнос-Айреса. До этого сельскохозяйственное богатство, которым был главным образом крупный рогатый скот, добывалось непосредственно во время вакерий. Но так как в начале XVIII в. дикий скот начал исчезать, некоторые предприимчивые и смелые жители Буэнос-Айреса обустроили места, где можно было одомашнить скот, приучить его жить на ограниченных территориях. Таким образом, когда приходило время забивать скот, он был под рукой и не было нужды в многодневных экспедициях в пампу.

В этих новых местах наиболее распространенным способом одомашнивания скота был раскадеро — жердь больших размеров, поставленная посреди пампы, к которой животные приходили чесаться (это «место, куда приходят чесаться» упомянуто в поэме «Мартин Фьерро»). Туда они могли прийти попить воды, и иногда им оставляли немного подсоленного хлеба, чтобы сделать более сбалансированным их питание, состоявшее только из травы. Рядом с раскадеро строили ранчо хозяина (иногда его представителя или управляющего), который, естественно, вел очень уединенную и дикую жизнь. Он находился во многих днях пути от Буэнос-Айреса, где можно было приобрести столь необходимые для жизни вещи. В том, что касалось отношений с окружающим миром и работы, которую он выполнял, его жизнь мало отличалась от жизни индейцев.

Несмотря на нехватку многих вещей, это было начало зарождавшихся эстансии Буэнос-Айреса. В эстансиях, как и во время вакерий, главной целью было получение шкур, однако теперь это происходило более рационально. Предпринимались попытки выделывать кожи на месте и отправлять их с определенной периодичностью. Иногда использовались некоторые второстепенные продукты, например рога и копыта.

Историкам и читателям исторических книг трудно представить себе, какой была повседневная жизнь пятьдесят, сто или двести лет назад. Поэтому надо приложить усилия, чтобы понять, какое огромное значение имела кожа в жизни европейцев и американцев. В середине XVIII в. из нее делали много вещей повседневного пользования, которые в наши дни исчезли или производятся другим способом.

Среди прочего из кожи делали обшивку осей каретных колес, упряжь для лошадей, амуницию для мундиров, причем не только пояса и патронташи, но и обувь, сапоги; кожей часто обшивали мебель и кареты важных лиц, и среди многих других полезных вещей кожа использовалась в производстве предметов личной гигиены.

Кожа была товаром, спрос на который в Европе все время возрастал, особенно в военное время, когда в ней нуждались для изготовления чехлов и других элементов артиллерийского снаряжения. Поэтому эстансии, которые начинали появляться рядом с Буэнос-Айресом и были защищены от индейцев полосой фортов, откликались на спрос, приобретавший все большее значение для экономики Рио-де-Ла-Платы.

Так постепенно менялся облик Буэнос-Айреса, описанного в предыдущей главе, того Буэнос-Айреса, чьи обитатели жили только за счет контрабанды, ждали регистровый корабль, приходивший раз в год или раз в два года, и были забыты Господом Богом. В новом Буэнос-Айресе середины XVIII в., напротив, уже существовало нечто вроде местного производства, основанного главным образом на использовании кожи.

С другой стороны, в последние десятилетия XVIII столетия в Буэнос-Айресе все более интенсивно формировалось общество, в котором людей оценивали по их личным качествам и богатству. Социальный статус давала не фамилия, не принадлежность к аристократии (старой или новой), а успех, которого добивались в жизни.

Тем временем дифференциация шла и в провинции, что проявилось в появлении определенного своеобразия, местного колорита в таких городах, как Кордоба, Мендоса (которая все еще принадлежала генерал-капитанству Чили), Ла-Риоха, Сан-Мигель-де-Тукуман.  Каждый из них начинал заниматься определенным типом производства, отличавшим его от других и в определенной степени объединявшим его жителей. Был, например, особый стиль у карет, построенных в Тукумане, и совсем другой у карет, сделанных в Мендосе.

 

Иезуиты

Политико-философской концепцией династии Бурбонов был абсолютизм, утверждавший среди прочего, что ничто из того, что находилось в рамках государства, не могло противостоять этому государству или его представителям. В середине XVIII столетия в той части Америки, о которой идет речь, эта идеология проявилась в двух событиях. Одним из них является изгнание иезуитов в 1767 г.

Орден иезуитов сумел создать внутри испанской империи очень любопытный и достойный анализа анклав, занимавший часть современной территории Парагвая, часть Корриентеса и побережье Бразилии и Уругвая. Он состоял приблизительно из семидесяти деревень, чьими жителями были индейцы гуарани, оставившие кочевую жизнь и управлявшиеся отцами-иезуитами, которые, в свою очередь, проходили очень серьезное обучение в ордене, чтобы стать администраторами каждой из этих деревень.

Я думаю, что мы должны отдать должное намерениям этих священников, — они были героями. Они настолько сроднились с гуарани, что даже переняли их язык, спасли их от судьбы кочевников, воспитали, обучили ремеслам, унифицировали их язык и превратили гуарани в авторов огромного количества культурных феноменов, которые до сих пор остаются важными, прекрасными и полезными.

Иногда я думаю, что, возможно, в середине XVII в. иезуиты сказали: «В Европе нам больше нечего делать; эта цивилизация испорчена наживой, жадностью, жестокостью. Давайте искать место, где можно попробовать создать абсолютно другую цивилизацию, где не будет духа наживы, где люди будут работать сообща, где ни у кого не будет денег, потому что они будут не нужны, где люди будут жить, как братья». С определенной точки зрения можно сказать, что строй иезуитских деревень был социалистическим экономическим строем. Ни у кого не было собственности, за исключением вещей домашнего обихода, и все потребности удовлетворялись общиной: «От каждого по способностям, каждому по потребностям».

Присутствие иезуитов на аргентинской земле имело, кроме того, и политическое значение. Они защитили испанскую территорию от бандейрантес и выступили против обмена семи деревень гуарани на Колониа-дель-Сакраменто; потребовалось много усилий, чтобы убедить иезуитов покинуть деревни и оставить их португальцам.

Одной из проблем, которую иезуиты создавали испанской короне, было их политическое влияние. В деревнях жили многие тысячи индейцев (некоторые из них прошли военную подготовку), которые могли составить довольно существенную силу. Поэтому в 1767 г. король Карл II послал секретный приказ властям всех испанских колоний, приказав им в заранее определенный день взять под стражу всех иезуитов, находившихся в их юрисдикции, и провести инвентаризацию имущества ордена.

И действительно, в середине 1767 г. на территории будущей Аргентины — с интервалом в месяц от получения приказа до его исполнения — группы вооруженных людей постучали в двери домов иезуитов (которые были не только в провинции Мисионес, но и почти во всех городах на территории современной Аргентины), задержали священников и конфисковали их имущество. Начиная с этого момента и почти на сто лет орден иезуитов исчез с территории современной Аргентины.

Этот событие имело множество последствий. Резко прервалась культурная деятельность, развернутая иезуитами не только в миссиях, но и на остальной аргентинской территории. Другие религиозные ордены попытались занять освободившееся место. Церковное имущество, оставленное орденом иезуитов, было распродано, часто по дешевке, что вызвало появление нового класса собственников — людей из провинции, которые благодаря этому получили более высокий статус. Примером этого является великолепная эстансия Санта-Каталина в Кордобе, рядом с эстансией Хесус Мария, купленная кордобским жителем по фамилии Диас и ставшая одним из самых важных скотоводческих предприятий того времени.

Организация иезуитов в испанских колониях не могла существовать долго, помимо других причин, еще и потому, что ее процветание порождало алчность некоторых испанских чиновников, полагавших, что индейские селения должны находиться в руках короны. Возможно, ошибкой иезуитов было то, что они не обучили своих воспитанников самоуправлению. Доказательством того, что они не были господствующим классом в общинах, стал развал миссий, происшедший после изгнания иезуитов. Несмотря на то что отцы из ордена францисканцев взяли на себя заботу об индейцах и сделали все, что смогли, культурное достояние иезуитов было растрачено очень быстро. От того, что было очагом трудолюбия, за пятнадцать лет практически не осталось ничего.

В любом случае то, чего удалось достичь за сто пятьдесят лет эксперимента иезуитов, действительно достойно восхищения. Свидетельство этого — многие часовни и церкви, которые все еще можно увидеть: церковь ордена в Кордобе, эстансии Хесус Мария и Санта-Каталина, часовня Кандонга. Кроме того, иезуиты сумели создать посреди сельвы типографию и издавали книги, которые и сейчас продолжают удивлять великолепным качеством печати. Позднее типография была перенесена сначала в Кордобу и уже оттуда, после изгнания иезуитов, в типографию детей-сирот в Буэнос-Айресе, которой мы обязаны столькими изданиями.

Существовали и другие факторы, способствовавшие изгнанию ордена: масоны в правительствах Испании и Португалии, теории энциклопедистов, либеральные идеи, которые уже распространялись в Европе, а также некоторые финансовые скандалы, которые дискредитировали и ослабили орден иезуитов во Франции. Достаточно почитать, например, «Кандида» Вольтера, чтобы понять, до какой степени орден в то время был объектом клеветы, а иногда и обоснованной критики. Власть иезуитов была слишком велика и поэтому вызвала подозрение.

После изгнания иезуитов из Испании и Америки некоторые европейские государства (Россия и Польша) предложили им свое гостеприимство. Часть иезуитов отправилась в Италию. Многие из них поселились в Фаэнце и написали очень красивые строки о своем опыте в Америке. Другие приветствовали установление независимости Латинской Америки; может быть, потому, что ненавидели власть Испании, изгнавшую их, а может быть, из любви к Америке, в которой они провели многие годы. Некоторые, как, например, Вильяфанье, уроженец Ла-Риохи, даже вернулись в Рио-де-Ла-Плату после Войны за независимость. В большинстве случаев жизнь иезуитов не была счастливой после роспуска ордена. Они привыкли быть частью солидарного сообщества, а их разбросали по миру; они жили в нищете и обычно находили приют в каком-нибудь итальянском княжестве, герцогстве или графстве. Орден был восстановлен лишь в 1814 г.

 

Перемены

Другой важной переменой, связанной с абсолютизмом Бурбонов, стало помимо изгнания иезуитов ужесточение налогового режима, встретившее сильное сопротивление в колониях. С точки зрения короны, было необходимо провести реформы для улучшения управления и большего контроля над делами, что привело к усилению колониального режима; были даже отданы приказы срубить оливковые деревья и уничтожить посевы табака, создававшие конкуренцию испанскому маслу и табаку.

Ранее, во время правления династии Габсбургов, единственным важным налогом, который платила Америка испанской короне, было королевское кинто (20% всей добычи металлов); остальное оставалось в руках частных лиц. Начиная с Бурбонов был установлен более рациональный налоговый режим. Кроме того, изменилась сама идея о богатстве народов. Вместо того чтобы полагать, как это было ранее, что богатство заключалось лишь в золоте и серебре, теперь богатством стали считать собственность, а также экономическую деятельность. Отсюда важность кожевенного производства. Вследствие этого приобрела ценность Рио-де-Ла-Плата, которая не обладала золотом и серебром, но имела другие богатства.

Колониальный режим не достиг своего расцвета, так как его развитие прервало движение за независимость. Во время английских нашествий проявилась военная неспособность Испании защищать свои американские колонии, но еще раньше стала очевидной ее экономическая неспособность обеспечить колонии необходимыми товарами, из-за того что она не обладала достаточным флотом. Карл III и его наследники приложили усилия, относительно успешные, для того чтобы восстановить как военный, так и торговый флот. Меркантилистская экономика требовала этого.

Другим важным событием стало продолжавшееся продвижение португальцев в Рио-де-Ла-Плату. Мы уже рассказывали о том, как Буэнос-Айрес сумел собрать нечто вроде национального ополчения, которое изгнало португальцев из Колониа-дель-Сакрамен-то, что привело к ряду дипломатических и военных маневров. В конце концов, был подписан Договор об обмене, по которому Испания уступила семь деревень из иезуитских миссий в обмен на Колониа-дель-Сакраменто. В 1776 г. дон Педро де Севальос прибыл во главе огромного отряда, самого большого, который видела Америка, для окончательного захвата Колониа-дель-Сакраменто и закрепления границы между Испанией и Португалией. К северу от места, где сейчас находится граница между Уругваем и Бразилией, он основал крепость Санта-Тереса.

 

Вице-королевство

В 1776 г. было создано вице-королевство Рио-де-Ла-Плата. До этого Буэнос-Айрес являлся губернаторством, так же как и Тукуман, и формально они подчинялись вице-королевству Перу. Начиная с 1776 г. вся эта территория стала частью вице-королевства Рио-де-Ла-Плата, вместе с Парагваем и районом Куйо, который подчинялся генерал-капитанству Чили. Вице-королевство, со всеми вошедшими в его состав территориями, представляло собой эскиз возможного грандиозного государства. Большое значение имел и выбор города на роль его столицы.

С организационной точки зрения самым важным событием стало назначение королевской грамотой дона Педро де Севальоса вице-королем Рио-де-Ла-Платы, что давало ему власть над территорией, включавшей Верхнее Перу, а также прежние губернаторства Тукуман и Парагвай. Здесь были города, которые могли претендовать на роль столицы нового вице-королевства. Прежде всего Кордоба, в которой с 1615 г. находился самый престижный университет этой части Америки; легендарное Потоси, чьи несметные богатства питали казну испанского государства в течение нескольких веков. Претендовал на роль столицы и Асунсьон в Парагвае — первое испанское поселение в этой части Америки.

Тем не менее испанский королевский двор выбрал Буэнос-Айрес, потому что, несмотря на его периферийное положение, он находился в идеальном месте для отражения возможной атаки португальцев и, кроме того, отсюда было легче попасть в Испанию на кораблях через Атлантику. Наверняка сильное лобби Буэнос-Айреса в Мадриде также способствовало тому, что город был объявлен столицей последнего вице-королевства в Америке. Оно охватывало территории современных Аргентины, Боливии, Парагвая и Уругвая.

Хотя Буэнос-Айрес и был столицей, другие города обладали собственной юрисдикцией. Их муниципальные правительства, или кабильдос, были коммунальными и занимались во имя общего блага многими делами, выходившими за рамки муниципальных функций; к 1810 г. уже была накоплена довольно важная политическая практика. В основном кабильдос состояли из креолов уже не в одном поколении.

В дальнейшем муниципальные юрисдикции устанавливали де-факто приблизительные границы каждой из нынешних провинций и стран на основе принципа uti posidetis — одного из наследий испанской цивилизации. Это принцип американского международного права, перевод которого с латыни: «Поскольку владеете, продолжайте владеть». Когда возникает спорный вопрос о границах между американскими странами, в первую очередь обращаются к испанским архивам, чтобы посмотреть, какова была испанская юрисдикция, и, если она четко определена, ее берут в качестве границы. Так, например, часть границы между Боливией и Перу проходит по реке Десагуадеро, потому что именно она отделяла вице-королевства Рио-де-Ла-Плата и Перу.

Вице-королевство Рио-де-Ла-Плата имело выход к Тихому океану (в районе Пуно, где сейчас находится чилийско-боливийская граница) и к Атлантическому океану. Его протяженность была огромной. Оно располагало двумя большими реками, Параной и Уругваем, и широчайшими равнинами, на которых можно было развивать любую сельскохозяйственную деятельность. Что касается его экономических возможностей, то можно добавить, что в районе, включавшем север Буэнос-Айреса, юг Кордобы, юг Санта-Фе и доходившем до Энтре-Риос, выращивали сорок тысяч мулов, которых каждый год отвозили в Сальту для продажи на рудники Перу и Верхнего Перу. В Мисионесе, Парагвае, на севере Корриентеса и Тукумана были великолепные джунгли, которые делали возможным занятия любым видом производства древесины, и это в эпоху, когда дерево было очень ценным строительным материалом. Имелись месторождения полезных ископаемых в районе Верхнего Перу и в районе Мендосы, где также было серебро и другие полезные ископаемые.

Новое вице-королевство было достаточно большим, чтобы обеспечивать свои нужды, и просуществовало около тридцати лет. Но оно вобрало в себя слишком разные регионы и насильно связывало политическими узами территории, жители которых сильно отличались друг от друга, имели разное этническое происхождение и противоположные интересы. Например, Верхнее Перу, которое в течение веков имело социальные, торговые и политические связи с Лимой, в административном отношении было подчинено Буэнос-Айресу. Похожая ситуация сложилась с регионом Куйо, который традиционно тяготел к Сантьяго-де-Чили, но оказался в зависимости от столицы, находившейся от него на расстоянии более тысячи километров. Не легче было и положение Монтевидео, основанного за тридцать лет до создания вице-королевства и рассчитывавшего стать единственным портом в этой части Америки.

Тем не менее замысел был грандиозен. Вице-королевство Рио-де-Ла-Плата было сравнимо со страной масштаба США. Выходы к Атлантическому и Тихому океанам давали ему возможность установить связи со всем миром. Патагония и Мальвинские острова входили в его юрисдикцию, что открывало перспективы для использования морских ресурсов, рыболовства, добычи тюленьего и китового жира и других многообещающих продуктов того времени. Однако вице-королевству было необходимо больше времени, для того чтобы полностью сформироваться. Его составные части были такими разными и непохожими, что, когда после 1810 г. наступил конец зависимости от Испании, помимо Республики Аргентины, в безудержном параде суверенных государств приняли участие Боливия, Парагвай и Уругвай.

 

Процветание

С 1776 г. начался период процветания для Буэнос-Айреса и в некоторой степени для его окрестностей, включая бывшее губернаторство Тукуман, которое извлекло выгоду из Акта о свободном интернировании и Регламента о свободе торговли (1777 и 1778 гг. соответственно). Действительно, сразу после создания вице-королевства Рио-де-Ла-Плата стала возможной гораздо более свободная, гибкая и либеральная торговля, чем это было в прошлом.

Регламент о свободе торговли позволил порту Буэнос-Айреса иметь прямые связи, без необходимости запрашивать предварительное разрешение, с портами Испании и почти всей Америки. Кроме того, стало можно ввозить товары не только в бывшее губернаторство Тукуман, которое на тот момент входило в состав вице-королевства Рио-де-Ла-Плата, но и также в Верхнее Перу. Так была окончательно разорвана зависимость, которая связывала эту территорию с Лимой, что вызвало серьезные протесты не только жителей Лимы, но и самих вице-королей Перу, обратившихся с просьбой к испанской короне отменить создание вице-королевства Рио-де-Ла-Плата.

Благодаря новому регламенту увеличился ввоз товаров через порт Буэнос-Айреса, и в период между 1780 и 1800 гг. город испытал настоящий бум (похожий на тот, который наступит сто лет спустя, между 1880 и 1910 гг.; этот период расцвета до сих пор сохраняется в коллективной памяти аргентинцев). Многие иммигранты, в основном испанцы, но также итальянцы, французы и представители других наций, обосновались в Буэнос-Айресе. Порт принимал североамериканские корабли, китобойные судна и корабли, привозившие пшеницу; начался довольно активный обмен; возникли и укрепились торговые дома, которые затем стали отличительной чертой Буэнос-Айреса и дали жизнь настоящей буржуазии, достигшей политического влияния десятилетия спустя.

Было много случаев, когда молодые люди, почти подростки, присланные из Испании, оказывались прикрепленными к какому-нибудь торговому дому Буэнос-Айреса: например, Мартин де Альсага, который не говорил по-испански, когда приехал в Буэнос-Айрес (он говорил на языке басков), или основатели таких традиционных семей, как Лесика, семья Анчорена и др. Все они приехали в Буэнос-Айрес и были прикреплены к какому-нибудь торговому дому, они работали продавцами в течение нескольких лет, женились, как правило, на дочери хозяина, приобретали статус, их избирали в кабильдо, в какой-то момент они получали почести и богатства. Их дети становились офицерами национальной армии, их внуки были арендаторами общественных земель при Ривадавии и друзьями Росаса, их правнуки жили очень хорошо при Роке. И так как в Аргентине семейные богатства не сохраняются дольше двух поколений, начиная с Роки и позднее, все состояния такого рода оказались промотаны наследниками.

Но вернемся к последним годам XVIII столетия. В Буэнос-Айресе, как мы сказали, сконцентрировалось большое число торговцев и учеников торговых домов. Возможно, стоит вспомнить первую главу «Века Просвещения» Алехо Карпентьера, где описывается прибытие героев в Гавану; они входят в отцовский магазин и чувствуют запахи сушеной рыбы, трески и других товаров... Наверняка они не почувствовали запаха мате, потому что на Кубе его, в отличие от Буэнос-Айреса, не знали. Мы можем представить, таким образом, каким был соседний с пристанями район Буэнос-Айреса рядом с Майской площадью. Там находились склады, и там же происходил обмен товарами, которые затем в фургонах развозились в Кордобу, Мендосу, Сальту и т.д.

В то же время, или как следствие этого, в Буэнос-Айресе сложилось общество, у которого, может, и были аристократические порывы, но по сути оно было плебейским; это было общество торговцев и отчасти владельцев эстансий, которые богатели постепенно и даже если были состоятельными, то продолжали вести в своих эстансиях очень тяжелую, изнурительную и примитивную жизнь, такую же, как и сорок лет назад, когда только начиналось строительство фортов.

В любом случае общество Буэнос-Айреса сформировалось без аристократических предрассудков в отличие от, например, общества Кордобы, в котором не было исключений из строгих правил, свойственных испанскому колониальному обществу той эпохи. Конколоркорво (чернокожий метис), которому поручили проехать по маршруту Буэнос-Айрес —Лима и определить места для устройства почтовых станций, отметил это различие в своей книге «Поводырь слепых путников».

В своих записках он отметил, что в Буэнос-Айресе не существовало кастовых предрассудков, которые можно наблюдать в провинциальных городах. Так, в Кордобе мулатка, нарядившаяся несообразно своему социальному статусу, подверглась нападению местных дам, заставивших ее раздеться прямо на улице. В Буэнос-Айресе, напротив, было возможно, чтобы иммигрант, вроде отца Мануэля Бельграно, прибывший из Генуи и составивший состояние собственным трудом, мог отправить сына учиться в Испанию и занять достойное социальное положение. Это отличало Буэнос-Айрес от провинции, где все еще обращали внимание на род и его древность, где креолы — потомки конкистадоров — продолжали сохранять эстансии, где использовали устаревшие порядки, а рентабельность была низка.

Существовали также и другие различия. Буэнос-Айрес оказался в выигрышном положении благодаря административной структуре вице-королевства, в силу его огромной территории, требовавшей размещения в некоторых городах представителей вице-короля, чтобы удаленный центр мог управлять эффективно. Таким образом были созданы так называемые интендант-губернаторства в Кордобе и Сальте, а также еще четыре на территории Верхнего Перу и в Асунсьоне в Парагвае.

Эти интендант-губернаторства, управляемые чиновниками (о некоторых из них вспоминают с большой теплотой из-за их успешной политики, например, о маркизе Собремонте в Кордобе), имели, в свою очередь, подчиненные города, которые зависели от них, что вызвало ряд последствий. Города Сан-Хуан, Мендоса, Ла-Риоха и Катамарка, подчинявшиеся Кордобе, или Тукуман, зависевший от Сальты, чувствовали себя ущемленными в правах и пытались «перепрыгнуть» города, которые были интендант-губернаторствами. Тогда они напрямую обращались к Буэнос-Айресу, который превратился на деле в некоего защитника маленьких городов и в соперника, например, Кордобы и Сальты.

В определенной мере это объясняет, почему революционные события 1810 г. вызвали в Кордобе противодействие и почему Сальта довольно долго медлила с присоединением к Майской хунте — прообразу независимого от Испании правительства. Между Буэнос-Айресом и внутренними провинциями существовали не только политические, но и торговые противоречия. Буэнос-Айрес наконец достиг цели, ради которой он был основан, — быть стражем ворот, ведущих внутрь континента.

Свой контроль Буэнос-Айрес осуществлял в ущерб провинциям. Когда импорт был слишком велик, мелкое производство провинций (ткачество в Катамарке или Кордобе, производство текстиля, вин и алкоголя в Мендосе или Катамарке) страдало от иностранной конкуренции. Ущерб станет очевиден годы спустя, но очень быстро негативное воздействие импорта ощутили в Верхнем Перу, которое было важным производителем грубых и толстых шерстяных тканей.

 

Креолы

В любом случае самым важным событием общественной жизни того времени стало появление группы людей, которая с каждым днем приобретала все большее значение и отличалась изрядным честолюбием — креолов. Так называли потомков испанцев, не метисов (поскольку они не имели, по крайней мере внешне, признаков смешения крови) и насчитывавших в своем роду три, четыре, а то и пять поколений предков, живших на американской земле.

В то время такие провинции, как Ла-Риоха или Катамарка, в действительности управлялись креолами через кабильдо. Проведенные исследования о составе кабильдо в провинциях показывают, что, за исключением очень немногочисленных испанцев, почти всегда торговцев, интегрированных в местное общество, кабильдо управлялись потомками конкистадоров или выходцами из старых семей в каждой провинции. Это заставляет нас думать, что политика, проводимая в стране после 1810 г., такая тонкая, такая сложная, имела предысторию в кабильдо, где креолы и испанцы боролись между собой за власть приобретая при этом политический опыт.

Само положение креолов делало их особой группой людей: они были активными, с подозрением относились к испанцам, которых высмеивали и чью значимость пытались преуменьшить. Они, безусловно, любили землю, где были рождены. В Сантьяго-дель-Эстеро находится интересный капитулярный акт, составленный в 1770-е годы, в котором повествуется, — естественно, канцелярским языком, поскольку так пишутся все акты, — об острой борьбе по вопросу церемониального характера: о превосходстве одной должности в кабильдо между неким испанцем и креолом по фамилии Браво. Спор закончилось большой сварой. В самом акте говорится, что этот креол, Браво (который должен был быть довольно смелым человеком), в итоге сказал испанцу: «Шла бы ваша милость к черту». Это показывает, до такой степени остроты доходили ссоры и соперничество.

 

Английские вторжения

Существование креолов было новым фактом, который также означал наличие определенного лобби внутри вице-королевства, внутри Буэнос-Айреса, который, тем временем, постепенно хорошел. Если посмотреть на него глазами современного человека, то прежний город покажется незначительным, но для того времени он был довольно важным. В нем были театр, типография, бульвар Аламеда, двор вице-короля, который, хотя и был плебейским, маленьким и бедным, но мог сравниться с двором Лимы или Новой Испании.

Между Буэнос-Айресом и провинцией были, как мы уже сказали, пассивные противоречия без заметных проявлений враждебности, за исключением нескольких ярких случаев. За короткий срок Буэнос-Айрес добился большого превосходства над остальными городами Испанской Америки. Богатство, которое обрел его новый социальный класс, наряду с другими факторами стало причиной того, что случилось в 1810 г.

Необходимо отметить и другое событие, связанное с созданием вице-королевства, событие, которое способствовало развитию этой взрывоопасной ситуации: английские вторжения. Они произошли в 1806 и 1807 гг., хотя в действительности это было одно вторжение. Англичане обосновались на Восточном берегу Рио-де-Ла-Платы, оттуда вторглись в Буэнос-Айрес, заняли его, затем были изгнаны, но удержались на Восточном берегу, получили подкрепление, атаковали снова и были разгромлены во время операции «Реконкиста». Все это более или менее известные факты, и мы не будем описывать их подробно. Вопрос состоит в том, каковы были прямые последствия английских вторжений для растущего могущества Буэнос-Айреса, для противоречий города с провинциями и для возникновения нового самосознания, которое мы не можем назвать национальным, но которое постепенно воплощалось в новой касте креолов.

Эти последствия очень важны по нескольким причинам. В первую очередь, усилилась административная власть Буэнос-Айреса, которая объединяла все территории вице-королевства. Хотя город и попал под власть англичан, но сумел восстановиться, отстоять себя, его административные структуры не пострадали, и города провинции продолжили выполнять его распоряжения.

Во-вторых, Буэнос-Айрес приобрел новую силу — военную, которой до этого не обладал. До 1806 г. Испания держала постоянный полк в Буэнос-Айресе, обычно пополнявшийся из Ла-Коруньи (Галисия). Через год службы солдаты и офицеры полка обычно исчезали — либо из-за того, что начинали заниматься торговлей, или из-за браков с местными женщинами, или просто дезертировали. Таким образом, постоянный полк фактически не был боеспособным, и во время английских вторжений Испания убедилась, что у нее нет сил отразить атаку. И напротив, стала очевидной военная сила самого Буэнос-Айреса, достаточная для сопротивления, отвоевания города и защиты от захватчиков, которые были лучшими солдатами в мире и сражались до этого с Наполеоном. Победа была достигнута благодаря воодушевлению жителей города и смелости их предводителя Сантьяго де Линье, а также из-за ошибок, совершенных англичанами.

Уже во время первого вторжения и для отражения второго были сформированы отряды, которые быстро вооружились, облачились в военную форму и избрали командиров согласно старому испанскому военному закону, разрешавшему солдатам при создании новых военных формирований самим назначать командиров. Так, Корнелио Сааведра был избран главой патрисиев в соперничестве с Мануэлем Бельграно. Отряды формировались в зависимости от региона, из которого происходили их члены: аррибеньос (уроженцы верхних провинций), патрисии, а также галисийцы, баски, каталонцы, мулаты, негры и пр.

Случилось так, что отряды, сформированные из испанцев, состояли в основном из обеспеченных людей, занимавших хорошее положение в обществе; в большинстве своем они были торговыми служащими, которые, когда надо было явиться в казарму и заниматься военной подготовкой и стрельбой, совершать марши и маневры, не только очень скучали, но и должны были оставлять работу. Поскольку это их не устраивало, то с каждым разом они все хуже выполняли свои воинские обязанности. Креолы, по преимуществу бедные люди, напротив, с большим воодушевлением восприняли новую солдатскую службы и были рады деньгам, которые им платили. Эти креольские отряды постепенно приобретали воинское мастерство, а также становились самостоятельной военной силой, которая зависела от собственных ресурсов, а не от испанской короны.

И наконец, после английских вторжений Буэнос-Айрес приобрел огромный престиж во всей Америке, не только потому, что отразил нападение захватчика, но и потому, что смог стать главным действующим лицом в беспрецедентном событии в испанской империи — свержении представителя короля. Действительно, вице-король Рафаэло де Собремонте предстал в глазах портеньос нерешительным человеком из-за слепого следования инструкциям, которые датировались эпохой первого вице-короля Рио-де-Ла-Платы Педро де Севальоса и согласно которым в случае внешнего нападения первой обязанностью вице-короля было обеспечение сохранности королевских капиталов и денег частных лиц; ему предписывалось уйти от опасности и поместить их в надежном месте. Собремонте так и поступил и остался трусом перед лицом истории.

Народ после отвоевания Буэнос-Айреса во весь голос требовал его свержения, и аудиенсия перед лицом такого недовольства утвердила народное решение и отстранила вице-короля Собремонте, несмотря на его протесты, назначив вице-королем Сантьяго де Линье. Хоть он так и не был утвержден испанской короной, де-факто Линье являлся временным вице-королем, назначенным народом. Это стало главным прецедентом: народ Буэнос-Айреса сверг вице-короля — нечто невиданное в испанской империи.

Но кроме этого стоит повторить, что подвиг изгнания и пленения британцев — самых храбрых солдат в мире — дал Буэнос-Айресу огромный престиж во всей Америке, и, конечно, в городах, входивших в вице-королевство Рио-де-Ла-Плата. Он придал ему статус старшего брата по отношению к остальным городам, что имело огромное значение, как мы увидим в следующей главе.

Резюмируем вышесказанное: вице-королевство, созданное в 1776 г., объединило огромную территорию, что в конечном итоге было выгодно в основном Буэнос-Айресу. Это принесло ему процветание и административную власть,  которые возросли спустя несколько лет, когда после английских вторжений город не только укрепил свое лидирующее положение благодаря верности маленьких провинциальных городов и успехов в соперничестве с Кордобой, Сальтой и Монтевидео, но также приобрел грозную военную мощь и огромный моральный престиж. Таково было состояние дел в этой части Америки накануне Майской революции.