Едем в Гаарлем.

Гаарлем давно уже является великой столицей истинной живописи. В нем, как нигде, сияет один из великих мастеров искусства форм и красок — Франс Гальс. Здесь он жил всю свою долгую, почти восьмидесятилетнюю жизнь. Писать картины он начал мальчиком и писал их еще на краю могилы. Здесь учились у него Остаде, Броуеры, Вуверманы, Стены. Сюда приезжал к нему побеседовать о тайнах портретного искусства утонченный Ван–Дейк, здесь безгранично восхищался уже стареющий великий художник талантом молодого Рембрандта.

Франс Гальс — великий импрессионист в классическом веке, могучий человек, способный воспроизводить жизнь так, чтобы на полотне она горела больше, чем в действительности.

Гаарлем не дает всего Гальса, но зато только здесь представлен во всей полноте самый главный и основной Гальс'— групповой портретист.

Тут вы увидите и его превосходных предшественников, его великих соперников, его все еще сочных и мужественных наследников.

Тут вы поймете, что голландская живопись — это целый лес прекрасных, высоких и густых деревьев, что групповой портрет–целая роща в этом лесу и что Гальс только самое высокое дерево в нем. Тут, как, может быть, нигде, вы увидите, что художник не родился случайно и больше обязан своим величием историческому моменту, чем даже своей гениальной природе.

Коллективный портрет с его виртуозным разнообразием жизни, живописными костюмами или строгим убором, даже с его, в сущности, простыми, незатейливыми, но полными уверенности и решимости, полными спокойного самодовольства лицами создан не Гальсом — он создан голландской буржуазией того времени, ее победами, ростом ее богатства, ее потребностью сознавать свою силу как союза, как крепкого сцепления личностей, создающих стойкую традицию.

На портретах офицеров гражданской гвардии, расцвеченных, усатых, оперенных и вооруженных, фигурирует и сам Гальс. Но этот король живописи фигурирует скромно. Всю жизнь он не мог добиться звания офицера и в гражданской гвардии Гаарлема числился унтером.

Дорога из Гаарлема в Амстердам идет частью по дюнам. Это довольно широкая равнина, заполненная однообразными волнами или гребнями твердого песка. Наверху каждого такого вала растет трава, вереск, изредка низкорослый можжевельник.

Вид, однако, не унылый. В этом желтом и зеленом разнообразии, в этом странном ковре дюн и желтоватом море вдали есть свой живописный ритм.

Общее впечатление от Амстердама, от старых кварталов и старых каналов этой северной Венеции — большая, солидная зажиточность.

Тут буржуазия имеет такой длинный корень, столько мореходных и боевых приключений в прошлом, что редко какая дворянская фамилия может померяться исторической знатностью с древними амстердамскими фирмами.

В гости к одной из знатнейших таких фамилий мы и попали: нас привезли в дом патрицианской семьи Сиксов.

Нынешний молодой представитель семьи с отменной любезностью водил нас по полутора десяткам парадных комнат, превратившихся давно в превосходный музей. Музей этот малодоступен, хотя молодой Сикс в ответ на благодарность руководившего нашим приемом профессора Коленбрендера сказал: «Мы всегда рады показать наше художественное достояние понимающим и интересующимся лицам».

Говорить о всей художественной коллекции Сиксов было бы неуместно. Конечно, за несколько сот лет они накопили некоторое количество любопытных предметов — мебели, люстр, зеркал, чучел, безделушек, стекла, бронзы и т. д. Но молодой Сикс даже не удостаивал останавливать на всем этом внимание посетителей. Огромный интерес дома Сиксов заключается в картинах, а это вовсе не коллекция: три четверти полотен, украшающих стены, — фамильные портреты, обнимающие как раз великое столетие, приблизительно от тридцатых годов XVII века до тридцатых годов XVIII века.

Богатейшие негоцианты Сиксы, дававшие Голландии в течение сотен лет государственных людей, притом в наиболее счастливую для голландской культуры, и в частности для голландской живописи, эпоху, породнились с семьей высшей голландской ученой интеллигенции — семьей профессора ван Тульпа. Обе семьи страстно любили живопись.

Одним из вершинных произведений голландской и вместе с тем мировой живописи является «Урок анатомии», который мы видели в Гааге, в тамошнем небольшом, но превосходном музее— в МаурициусТуйзе. Там изображен профессор ван Тульп над трупом, окруженный своими учениками. Здесь, в доме Сиксов, вы найдете портреты того же великого врача от молодых лет до глубокой старости кисти автора «Урока» — Рембрандта ван Рейна, Франса Гальса и современных им мастеров. Все многочисленные члены обоих семейств по нисходящей линии представлены сочными, сильными, поистине первоклассными портретами, очень разнообразными в смысле рисунка, колорита и психологии. Но эта серия портретов венчается второй вершиной голландской, а вместе с тем и мировой живописи — великим гениальным портретом бургомистра Сикса, писанным Рембрандтом в самый расцвет его глубокого дарования.

От современных знатоков искусства вы услышите, что теперь никто уже не может написать такого портрета. И это правда.

Конечно, Рембрандтов больше нет, но нет больше у буржуазии и прежних Сиксов.