Репетиции шли, день премьеры приближался семимильными шагами.

Исчезновение Дамико, после того как стало ясно, что с ним ничего серьезного не приключилось, не сказалось на настроении коллектива «Доброго человека». Постановка была обречена быть показанной публике. Дамико успел объяснить актерам, когда и откуда им выходить, в чем актеры-любители, как правило, путаются больше всего, и в общих чертах наметил их перемещения по сцене по ходу спектакля. Все, от Грегорио Италия до Сюзанны Понкья, от Нуволари до Валли и Паниццы, чувствовали себя абсолютно готовыми, зная свой текст и свои действия, и даже полагали, что в отсутствие Дамико смогли обогатить образы своих героев теми маленькими индивидуальными придумками, которые не всегда ему нравились, и он решительно их отвергал, поскольку они нарушали общий рисунок роли. Благодаря сложившимся обстоятельствам — сирота (труппа «Доброго человека»), покинутая ее духовным отцом (Дамико), — в театре сам собой сложился дух солидарности: технические службы, давно маявшиеся без дела, поскольку начало репетиций «Фауста» неоднократно переносилось, принялись охотно сотрудничать с новым творческим коллективом. А так как технический штат Театра был представлен суперпрофессионалами, в течение многих лет и даже десятилетий привыкшими к сложным и четким требованиям Маэстро, «Добрый человек из Сезуана» в исполнении самодеятельных актеров оказался обеспечен высококачественным техническим сопровождением, характерным для лучших спектаклей Маэстро. Многие из служб в большей или меньшей степени прямо участвовали в работе над спектаклем, с невиданным усердием экспериментируя со светом, звуком, сценическими эффектами, наконец-то, на свой страх и риск, без указаний и понуканий Маэстро или его помощников.

Та же радостная атмосфера соучастия распространилась и на кабинеты Дирекции, где ее воспринимали с внешним безразличием и с «no comment» в качестве официальной формы поведения. Постоянно крутясь среди политиков, Грегорио Италия ни упускал случая упомянуть о приближающейся премьере как о событии «я бы сказал-м-м-м… в определенной степени-м-м-м… новом-м-м…» в славной истории театра и, раздавая налево-направо приглашения, выбил обещание мэра, членов городского совета и секретарей политических партий присутствовать на премьере. Тем же самым занималась и Понкья: тесно общаясь с театральным людом, она, как бы между прочим, сообщала о «небольшом сюрпризе, который может оказаться не таким уж и небольшим… всё-всё-всё, больше не скажу ни слова, приходите и увидите сами!», и, таким образом, заручилась обещанием чиновников Министерства культуры и почти всех руководителей итальянских театров посетить премьеру.

Первые звонки начали одолевать пресс-службу: критики, хроникеры, обозреватели, колумнисты требовали хоть какой-нибудь информации о спектакле, о котором уже вовсю идет молва, а нет еще никакого официального релиза… какое отношение имеет к нему Маэстро?.. есть ли linkage между этим спектаклем и постоянным откладыванием репетиций «Фауста»?.. Сотрудники службы — Джованни Солерци (Брадобрей в «Добром человеке») и Долорес Равелли (одна из лучших «шлюх») — отвечая, отделывались полунамеками, словно специально для того, чтобы еще больше распалить любопытство.

— Это спектакль, в котором занят состав… скажем так, набранный из сотрудников театра…

— Но пьеса — «Добрый человек из Сезуана»! Один из самых великих спектаклей Маэстро!

— Ну да! В этом и состоял смысл выбора!

— И Маэстро не возражал?

— Скажем… он согласен, что и такое имеет право на существование…

— А как соотносится спектакль… с эстетической и идеологической платформой Театра?

— Судите сами, все, кто занят в спектакле, актеры, технический персонал, все они прекрасно знают театр Маэстро, что естественно. Так что в этом смысле очевидно, что это спектакль Театра. И, тем не менее, он, скажем так… сам по себе… оригинальный…

— Маэстро следил за репетициями?

— Простите?..

— Я спросил, Маэстро следил за репетициями?

Пауза.

— Алло?..

— Да-да, я здесь… Я просто думаю, как ответить… Сказать, что Маэстро следил за репетициями, будет преувеличением. Посещал, да. И много о них говорил. С синьорой Нинки, со всеми…

— Но в итоге, это его спектакль или нет?

— Простите?

— Я спросил, можно ли сказать, что это спектакль Маэстро, по крайней мере официально, даже если его имя и не упомянуто?

— Нет-нет, ни в коем случае этого сказать нельзя! Не дай бог!

— Ничего не понимаю!..

— Вы придете на премьеру?

— Конечно! Не позволю лишить себя такого…

— Вам два места?

— А четыре можно?

— Хорошо. Четыре места на ваше имя. Я записал. Будем ждать.

Все, казалось, двигалось, как надо. Но с исчезновением Цюрихского Гнома остро встала проблема Госпожи Янг, матери летчика Суна. Роль большая, персонаж почти все время на сцене, ее Энрико Дамико, после вежливого, но твердого отказа Нинки, оставил за собой: маленькая особенность, по поводу которой с ехидством не замедлил пройтись Паницца, но она позволила бы Дамико не только расписаться под собственным спектаклем, как это делал Хичкок, но и наблюдать за его ходом изнутри. К слову говоря, Дамико был превосходный актер и уже с большим успехом играл Мадам Пернель в мольеровском «Тартюфе». Он, вне всяких сомнений, был бы прекрасной Госпожой Янг, хотя представить его матерью Грегорио Италиа никто из участников спектакля не мог, как ни старался. Так что однажды, в половине восьмого вечера, синьора Нинки увидела, как в ее кабинет входят Грегорио Италиа, Сюзанна Понкья и Этторе Паницца, последний в своем синем в белую полоску костюме с неизменными прищепками на отворотах брюк.

Троица явилась к ней по поручению всех остальных членов «Пикколи дель Пикколо» умолять ее согласиться сыграть роль Госпожи Янг. Все они говорили по очереди, каждый на свою тему.

Сюзанна Понкья заверяла ее, что веселая, проникнутая духом братства и взаимной любви атмосфера, в которой готовился спектакль, столь непохожая на ту, напряженную, драматическую обстановку, что царила на репетициях Маэстро, позволит ей отвлечься от занудства повседневной кабинетной работы и отдохнуть душой.

Паницца рассказал о ценности театрального эксперимента в свете классовых отношений: «в том смысле, что в театре человек играет определенного персонажа и учится понимать точку зрения других, скажем, как если бы Рокфеллер играл Водоноса, а его жена — шлюху, они поняли бы, что значит быть бедными и крутиться пропеллером, чтобы выжить, но такое может случиться только в театре, потому что в реальности ни один богач не играет водоноса, а если его жена и играет шлюху, то делает это не по нужде, а по призванию и бесплатно!..»

Последним выступил Грегорио Италиа. Он был конкретен. Осталось очень мало времени, поэтому ничего не поделаешь, на первых порах Госпожа Янг могла бы играть с текстом в руках… Его взгляд упал на томик «Доброго человека из Сезуана», чудесным образом оказавшийся на столе Нинки. Взяв книгу, он протянул ее Нинки, как бы подкрепляя этим жестом свою мысль. Но Старая Синьора решительно отодвинула его руку:

— Уберите. Я знаю роль назубок.