Профком, представлявший различные технические службы Театра, состоял из четырех человек: троих мужчин и одной женщины. О том, что Маэстро согласился принять их, они узнали в ту минуту, когда, сидя в баре под сценой, смотрели по телевизору повтор давнишнего теннисного матча, комментируемого последней Мисс Италия.

— Он сильно разозлился? — спросила Мария Д’Априле (отдел связей с предприятиями), как всегда в широченной цыганской юбке и просторных жилетках, скрывающих ее избыточные формы.

— Не больше, чем обычно, — ответил принесший это известие. — Он сказал, что примет вас у Адольфо.

— Как это у Адольфо?! — изумился посыльный Эрнесто Паницца, худой коротышка в синем выходном костюме в белую полоску и белой рубашке, из огромного воротника которой торчала тонкая шея. — Почему не в театре? Почему не в его кабинете?

— Потому что у него нет времени: в восемь у него самолет…

— А если в семь придет почта?! — взорвался Паницца, настроенный воинственнее и непримиримее других: — Нет, я туда не пойду! Это неуважение к нам! Директор — это директор, и наши законные требования он должен выслушивать в своем кабинете, где принимает своих подруг в шикарных шубах и своих гребаных друзей-политиков!..

Однако верх взяло мнение, что необходимо смирить гордыню.

— Хотя, конечно, — признал вахтер Дольяни, тощий дылда с хриплым прокуренным голосом, — это не дело — принимать представителей профкома в парикмахерской, когда тебе делают маникюр, а Адольфо красит волосы. Но Мария права: главное — это поговорить с ним, а где — у парикмахера или в сортире — не имеет особого значения.

Договорились, что Мария представит директору членов профкома; телефонист Карлетто Валли как наиболее толковый и к тому же чаще других имеющий дело с дирекцией, сформулирует их требование; Дольяни вступит, когда потребуется поддержка; Паницца откроет рот, только если его о чем-нибудь спросят.

Решительно поднявшись, они двинулись по узкой лестнице, ведущей из бара наверх, и перешли через улицу. Витрину парикмахерской Адольфо целиком занимала гигантская фотография Маэстро, снятого во время репетиции: правая рука вытянута вперед, рот разинут в крике, львиная грива слегка растрепана.

Четверка цепочкой прошествовала мимо портрета, Дольяни, Валли и Мария, не сговариваясь, уважительно склонили перед ним головы.

— Хорошенькое начало! — презрительно буркнул Паницца.

В специальном зальчике для самых уважаемых клиентов Маэстро чувствовал себя как дома. Облаченный в элегантную накидку из натурального льна, Маэстро сидел в массивном кресле, словно на троне. Огромные зеркала на стенах возвращали многократно его образ во всех ракурсах, что доставляло ему явное удовольствие. Сидящая на скамеечке у его ног ангелоподобная блондинка-маникюрша держала его руку, своим смиренным видом напоминая Магдалену, отдающую всю себя Христу. В этой замкнутой Вселенной Маэстро преображался, наконец-то обретя космический покой, являясь единственным объектом всеобщего внимания и забот. На ближайшие пару часов никаких внешних раздражителей: никакого Театра, никаких критиков, актеров, политиков… все забыто, все вне его, все далеко-далеко отсюда…

Стоя за спиной Маэстро, Адольфо демонстрировал ему в зеркало какие-то пузырьки и баночки, поясняя то, что собирается с ними делать. Маэстро было приятно наблюдать, как Адольфо с ненавязчивым достоинством подает себя в качестве царствующей здесь особы, как режиссирует собственное физическое пребывание в предлагаемых обстоятельствах. Не то что в Театре, где всеми постановочными деталями приходится заниматься ему, только ему одному, потому что никто ни хера не понимает, и если ему требуется добиться нужного светового эффекта, то он должен бежать наверх, в будку осветителя, и собственноручно выставлять прожекторы, как надо! А здесь он в конце концов обретал все понимающую, почти равновеликую ему фигуру, Адольфо, которому достаточно лишь объяснить «идею голубого сюда, на виски», чтобы он нашел этому адекватное решение, всегда с большим вкусом, новое, необычное и очень дорогое…

На пороге парикмахерской нарисовались представители профсоюза.

— Проходите, дорогие, проходите, — подбодрил их Маэстро. — Проходите, располагайтесь, чувствуйте себя здесь как дома. Что, некуда сесть? Ладно, неважно, тогда постойте, тем более что мы сейчас быстренько решим все ваши проблемы.

— Добрый день, Маэстро, как поживаете? — вступила Мария.

— Сама не видишь? — ответил печально Маэстро. — Я вынужден работать, даже когда мне моют голову. Вот такая моя жизнь…

Он обвел глазами вошедших и понял, кого они ему напоминают: комический квартет из шекспировского «Сна в летнюю ночь». Господи, и на таких людей он должен тратить свое драгоценное время!

И, верный своей тактике в подобных случаях, ринулся в атаку:

— Нинки сказала, что вы хотели видеть меня. Вот он я, вы меня видите. Не знаю, с чем вы пришли, давайте послушаем. Вдруг ваше дело не такое срочное, а? Вдруг оно может подождать, пока этот несчастный старик, воспользовавшись, как и все, законной неделей отпуска, вернется из Киберона. У вас есть отпуск? А вот у меня его нет. Но это неважно. Главное — другое: до тех пор, пока я жив, пока вы все меня не угробили, я с вами и, как всегда, в вашем полном распоряжении. Только не подумайте, что я жалуюсь. Я сам так захотел! Театр — это дом для всех, кто в нем работает, и самый последний из засранцев должен иметь возможность пообщаться со своим директором. И директор примет последнего из засранцев. У вас есть, что мне сказать? Говорите, я слушаю.

— В общем так, Маэстро… — откашлявшись, начал Валли.

— Джорджо! Пожалуйста, зови меня Джорджо! Мы среди товарищей, это ведь профсоюзное собрание… В театре, понятно, при посторонних мы еще можем поиграть в субординацию, раз уж так необходимо. Там вы можете обращаться ко мне «маэстро» или «сенатор», это будет как раз то что надо. Но здесь, среди соратников, товарищей по работе, вы можете обращаться ко мне на «ты» и звать по имени. Итак?..

— Итак… Джорджо… Мы позволили себе побеспокоить тебя…

Повисла долгая пауза, потому что в этот момент Адольфо попросил Маэстро наклонить голову над раковиной для первого ополаскивания волос. Лившаяся вода явно помешала бы Маэстро слышать, и Валли посчитал правильным прерваться.

— Ну так все-таки можно узнать, чего вы хотите? — спросил Маэстро, выпрямляясь.

Но прежде чем Валли вновь открыл рот, голова Маэстро исчезла под огромным пушистым полотенцем, которым Адольфо принялся энергично вытирать его шевелюру.

Спустя некоторое время голова появилась вновь.

— А, вы еще здесь? — воскликнул приветливо Маэстро. — Так что дальше?.. Я слушаю! Говори, говори!

— Итак, Маэстро… Мы позволили себе потревожить вас… поскольку… по просьбе нескольких технических работников театра…

— Понял, только… извини, что перебиваю тебя, давай ближе к делу, ладно? Я согласился принять и выслушать вас, но и вы будьте милосердны! Если вам наплевать на человека, который через три часа должен быть в Риме, а завтра уже в Париже, то, по крайней мере, проявите хоть немного уважения к вашему директору!..

— Хорошо, Маэстро… Короче, группа рабочих театра хотела бы создать…