Обожаю утро субботы. Можно сколько хочешь валяться в постели. И никто не торопит тебя идти к столу и завтракать, во всяком случае не сразу. В ожидании, пока мама с папой встанут, можно посмотреть фильм или поиграть. Мама частенько работает по субботам, потому что она парикмахер, а вот папа любит спать допоздна, и потом мы вместе завтракаем. Короче говоря, я люблю утро субботы.

В то утро я проснулся от шума на кухне и решил, что это мама уже встала и теперь собирается на работу. Я повернулся на другой бок и натянул одеяло на голову, собираясь еще немного вздремнуть. Я уже почти заснул, когда вдруг донесшиеся до моего слуха слова заставили меня приподнять голову.

– Нужно ехать, – сказал папа.

– Ты разбудишь Оскара? – спросила мама.

Но я уже сам выпрыгнул из постели и приоткрыл дверь на кухню. Мама сидела за столом, уронив голову на руки. Она была совершенно бледной. Всклокоченный папа допивал кофе из своей чашки. Родители были уже полностью одеты, хотя время было лишь восемь часов утра. Дождь стучал по стеклам окна на кухне.

– Уже проснулся, старик? – спросила мама, поднимая голову.

Она чуть-чуть улыбнулась, но было видно, что ей совсем не до улыбок. Мама выглядела такой бледной, что ее лицо казалось белым как простыня.

– Что случилось? – спросил я.

Папа поставил кофейную чашку на кухонную стойку и, подойдя ко мне вплотную, взял меня за плечи. Я знаю, что, когда он так делает, значит, хочет сообщить мне что-то очень важное. Папа заглянул мне в глаза и сказал:

– Мы должны поехать и удостовериться, что малыш чувствует себя хорошо.

– А что с ним? – не понял я.

Мама оперлась о край стола и медленно, с усилием встала. Было видно, что она испытывает сильную боль. Я вздрогнул, словно мне за шиворот плеснули ледяной воды, и понял, что мама соврала, когда сказала:

– Ничего страшного, старик. Мы просто должны убедиться, что все идет как надо. У меня немного болит живот, вот и все.

Мама говорила неправду. У нее очень сильно болел живот. И это было страшно.

– Мы поедем в больницу на осмотр, – ненатурально бодрым голосом сообщил папа.

Я тоже нацепил на лицо маску и притворился, что все в порядке, хотя внутри меня все заледенело. Родители что-то говорили мне. Что-то о том, что они ненадолго, и что если мне будет одиноко, то я могу пойти к бабушке, и чтобы я звонил, если что, и что в холодильнике есть пицца, только ее нужно разогреть. Я лишь молча кивал в ответ, провожая родителей до прихожей. На прощанье мама поцеловала меня в лоб, и они с папой ушли. С тихим щелчком закрылась входная дверь, и я остался один в пустой квартире. Один-одинешенек.

Я сделал круг по гостиной, вернулся на кухню и прислушался. Было тихо. Я доел остававшиеся с вечера чипсы и задумался, что делать дальше. В моей комнате бедная рыбка по-прежнему накручивала круги в аквариуме. Безрадостное зрелище. При виде рыбки я почувствовал себя еще более одиноким. Но я ее не винил. Рыбка же не виновата, что она не собака.

Я ощущал странное беспокойство и просто не мог усидеть на месте. Да, пойду-ка я лучше к бабушке или еще к кому-нибудь. Приняв такое решение, я открыл комод, чтобы достать свитер, и увидел спрятанный среди носков поводок.

– И в дождь, и в снег, – пробормотал я и выглянул в окно.

Дождевые капли сбегали по оконным стеклам, прокладывая длинные неровные дорожки. Почему-то вид серых туч меня взбодрил. Словно мне представился замечательный случай доказать, что я действительно очень ответственный и готов выгуливать свою собаку в любую погоду.

Я быстро оделся, прихватил поводок и вышел в прихожую. Там я разыскал резиновые сапоги с дождевиком и, заперев за собой дверь квартиры, отправился гулять.

На улицах было пустынно. Обернув поводок вокруг запястья, я решительным шагом направился к парку. По дороге я прошел мимо кондитерской, но она стояла закрытой, и никакого Гарри я рядом с ней не увидел. Если бы он был здесь, я бы взял его с собой на прогулку в парк, но, должно быть, Гарри сейчас лежал где-нибудь на полу в квартире, положив на лапы свою большую голову. Я вздохнул. С Гарри было здорово.

– Видишь ли, я немного волнуюсь, – прошептал я невидимому псу, который шагал рядом со мной и был ужасно похож на Гарри. – Я переживаю за малыша.

Приблизившись к парку, я увидел неподалеку двух собак, которых выгуливали хозяева. На игровой площадке резвились несколько детишек, все в разноцветных дождевиках. Они кричали и качались на качелях. Дождь усилился, и я укрылся под деревом. Мимо прошла какая-то тетя с кокер-спаниелем. Я было решил, что это Амелия, но это оказались совсем другая тетенька и совсем другой кокер-спаниель. Я вздохнул и вдруг понял, что мой невидимый пес выглядит точь-в-точь как Амелия. С мокрой от дождя шерстью, она смотрела на меня черными любопытными глазками.

– Этот малыш… – тихонько сказал я воображаемой Амелии. – Все же это немного неожиданно, что я стану старшим братом. И если сейчас что-нибудь случится…

Я проверил свой мобильник, но звонков от папы не было. От тревоги у меня засосало под ложечкой.

– Честно говоря, мне бы очень хотелось иметь братика или сестричку. Тогда бы я…

И вдруг я застыл как вкопанный. Образы воображаемых Амелии и Гарри поблекли и растаяли. Я запихнул поводок в карман куртки и побежал. Но не в парк, а обратно домой. Я мчался, шлепая по лужам, так что вода попадала мне в сапоги, но я не обращал на это внимания. Набрав на домофоне код, я распахнул дверь подъезда и, не дожидаясь лифта, взлетел вверх по лестнице. От быстрого бега у меня горело в груди и тряслись руки, пока я искал ключи и открывал дверь. Влетев в квартиру, я скинул сапоги и помчался в свою комнату. Там я достал шкатулку и поставил ее на ковер. Глубоко вздохнув, я отпер крышку, поднял верхнее отделение и, выложив купюры, достал то, что искал, – записку из печенья счастья: «Произнеси свое самое сокровенное желание, и оно исполнится!»