На всех подоконниках горели свечи, но, несмотря на их старания, Рождеством в городе даже и не пахло. В воздухе царила та самая атмосфера тоски и уныния, какая бывает дождливыми осенними вечерами. Я перепрыгнул через лужу на пешеходном переходе и зашагал дальше. В коробке гремело имбирное печенье.

Внезапно прямо передо мной появилась она. Бие. Я остановился.

– Ждешь автобус? – спросил я. – Или только что приехала?

– Нет. – Бие пристально посмотрела на меня. – Я жду тебя.

– Меня? – глупо переспросил я.

– Ага, – кивнула девочка.

– А как ты узнала, что я должен здесь пройти? – Я был в растерянности.

– Я видела тебя, – ответила Бие и рассмеялась.

– Понятно, – пробормотал я, хотя мне ничего не было понятно.

– Я вышла зажечь его и тут заметила у пешеходного перехода тебя, – сказала Бие и потрясла перед моим носом коробком со спичками.

Тут я заметил, что девочка стояла рядом с большим фонарем, который теплым уютным светом освещал пространство перед рестораном. Бие скрестила руки на груди и ждала, что я скажу. В голове у меня было пусто. Тут я сообразил, что держу в руках коробку со свежеиспеченным имбирным печеньем.

– Хочешь печенье? – Я протянул Бие коробку.

– А какое?

– Сейчас увидишь.

Ситуация была странной. Казалось, мы вернулись в прошлое. Я открыл крышку. Бие наклонилась к коробке и повела носом:

– Мм… имбирное печенье… – И, ухватив фигурку ангела, она откусила ему голову.

Бие принялась с хрустом пережевывать печенье. Я, конечно, был уже сыт им по горло, но за компанию тоже взял одну штучку. Это оказалось сердечко, и я осторожно укусил его за краешек.

Воздух был сырой и промозглый, и, хотя я был в толстой зимней куртке, меня сильно трясло, разве что зубы не стучали. Думаю, это было нервное. В общем-то, ничего удивительного, ведь мне снова выпал шанс получить «печенье счастья». К тому же Бие, кажется, не сильно забивает голову моими странными выходками, так что попытаться стоило.

– Кстати, насчет печенья, – начал я.

– А что? – удивилась Бие.

– Помнишь то «печенье счастья»?

Я колебался. Бие смотрела на меня. Щеки у нее раскраснелись от мороза, а когда она жевала, то над носом появлялась маленькая смешная складочка в том же самом месте, как если бы она улыбалась. Вдруг я обратил внимание, что на ней не было никакой верхней одежды, только тонкая зеленая кофта. Бие запихнула в рот последнего ангела и смахнула с губ крошки.

– Ты не замерзла? – спросил я.

– Ну не до такой степени, – улыбнулась девочка.

Наверное, по мне было видно, как меня бьет дрожь.

– Хочешь зайти ненадолго? – спросила Бие.

Я кивнул.

– Так что там насчет «печенья счастья»? – спросила Бие, открывая дверь.

– Это довольно сложно объяснить… – начал я.

Мы вошли в ресторан. Под потолком висели красные фонари с кистями, а по стенам были развешены картины с волнистыми силуэтами гор и облаками над ними. Журчала вода в аквариуме. Оранжевая рыбка уставилась на меня бессмысленным взглядом.

– Перестань пялиться, – шепнул я ей тихо, проходя мимо.

Но, наверное, получилось недостаточно тихо.

– Это ты мне? – переспросила Бие и обернулась.

– Да нет. Это вот ей. – Я ткнул пальцем в золотую рыбку за стеклом.

Бие рассмеялась:

– Смешной ты.

За одним из столиков в зале сидела какая-то семья, остальные места пустовали.

– Это потому, что время ужина еще не пришло, – объяснила Бие и предложила: – Пойдем к нам.

Я пошел за ней на кухню. Там был незнакомый мне старик, который мешал что-то в котелке в то время, как папа Бие раскладывал еду по двум тарелкам. Он приветливо кивнул мне, и я кивнул в ответ. Позади него стояла большая банка с «печеньем счастья» в блестящих пакетиках, которые в ярком свете ламп на потолке красиво отбрасывали золотые блики. Надо же, так близко и одновременно так далеко.

Из кухни мы поднялись по маленькой лесенке на второй этаж и оказались перед матовой стеклянной дверью с разноцветным орнаментом.

– Там сейчас мама возится с вещами, – сказала Бие. – Мы же только что переехали.

Из-за двери доносилась музыка. Это была не опера и даже не поп-музыка, скорее какая-то джазовая композиция. Да, я даже узнал композицию. Это все благодаря моему папе. Он у меня большой меломан.

Перед тем как войти, Бие разулась и оставила обувь на пороге. Я сделал то же самое, и вовремя, потому что мои сырые ботинки оставляли за собой повсюду грязные следы.

Когда Бие открыла дверь, труба как раз заиграла свою сольную партию.

– Ага, – произнес я. – Чет Бакер.

– Что? – не поняла Бие.

– Так зовут того, кто сейчас играет на трубе, – пояснил я. – Ну, вообще-то, произносится как Хетт Бейкер, хотя пишется Ч-е-т.

Бие, уставившись на меня, захлопала глазами, как будто ей было интересно, что я там болтаю. И почему я заговорил о Чете Бакере?

– Мама без ума от подобной музыки, – немного подумав, сказала девочка. – А я не понимаю в ней ровным счетом ничего.

– Я тоже ничего не понимаю, – быстро произнес я. – По крайней мере, она мне не нравится. И опера тоже. Абсолютно не люблю оперу.

– А кто говорит про оперу? – удивилась Бие.

– Не я, – махнул я рукой.

– Нет, ты и говоришь, – хихикнула Бие.

Это был вполне дружелюбный смех, но все же… Бие прошла вперед меня в прихожую, и я увидел ее спину в зеленой кофте, подрагивавшую от беззвучного смеха. Ой-ой-ой, не очень удачное начало у меня получается. И почему я так странно разговариваю с этой девчонкой?

Мама Бие стояла на стуле в гостиной со складным метром в руке и мерила расстояние до потолка.

– Познакомься, мама, это Оскар, – представила меня Бие.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

Женщина слезла со стула и убрала складной метр в коробку. Чет Бакер сыграл на трубе последний долгий аккорд, и зазвучала следующая мелодия.

– Тот самый Оскар, о котором ты мне рассказывала? – спросила мама Бие.

Бие кивнула. Ее мама пожала мне руку и задала несколько вопросов про школу. Я слушал и отвечал почти автоматически. В моей голове крутилась мысль: что на самом деле говорила про меня Бие? Что Оскар – это тот парень, который поет и танцует на тротуарах? Или Оскар – это парень, который не может отличить шоколадное мороженое от клубничного? А может, Оскар – это такой парень, который шепчется с рыбками?

После короткого допроса мама Бие опять залезла на стул, а Бие потащила меня дальше показывать их квартиру. Мы прошли через кухню и оказались в маленькой комнате. Оказалось, что Бие являлась такой же счастливой обладательницей «комнатки прислуги», как и я. Одна стена была так же скошена, как у нас в доме, но в остальном комната не была такой уютной как моя. На полу лежал матрас, а у стены рядом с окном возвышалась целая башня из коробок, достававшая до потолка.

– Это моя новая постель, – сказала Бие и уселась на матрас, скрестив ноги. – Так что там насчет печенья?

Я топтался между матрасом и башней из коробок и чувствовал себя круглым дураком. Здесь все было совсем не так, как дома у Хьюго. Там я запросто мог растянуться у него на кровати и перелистывать брошенный на пол журнал для мальчишек. А здесь я никогда прежде не был и чувствовал себя ужасно неловко. И все-таки я должен рассказать Бие о моей проблеме. Это я-то, который делится своим самым сокровенным только с бабулей, да и то лишь при условии, что на ней нет слухового аппарата.

– Это может прозвучать немного странно… – робко начал я.

Бие, не отрываясь, смотрела на меня своими черными глазами. Вид у нее был жутко заинтригованный. Я совсем растерялся.

– Так вот. То «печенье счастья», которое я получил от тебя, оно было… вкусное, – пробормотал я.

– Ясно… – разочарованно протянула Бие.

Понятно, что она ждала что-то поинтереснее.

Конечно же, расскажи я ей правду о «печенье счастья», это было бы жутко интересно. Но о таких вещах как-то стыдно говорить вслух.

– Хочешь еще одно? – спросила Бие вдруг.

Должно быть, я рефлекторно дернулся вперед, потому что Бие рассмеялась.

– Вижу, оно тебе действительно понравилось, – сказала она и отправилась на кухню.

Я пошел следом.

Бие открыла кухонный шкафчик и принялась в нем рыться, пока не выудила два золотистых пакетика с печеньем. Один она дала мне, а другой принялась разворачивать сама. Я стремительно сорвал обертку, и на моей ладони оказалось уже знакомое мне печенье в форме полумесяца. Я откусил уголок и достал изнутри бумажку. «Свершилось», – пронеслось вихрем в моей голове, и я развернул записку.

«Настоящий друг тот, кто умеет тебя выслушать».

И только?! Но это же никуда не годится!

– А что написано на твоей? – спросил я Бие.

– «Повезет тому, чьим другом ты станешь», – прочитала она и помахала бумажкой. – Это же классика, – добавила она.

– Вот как, – выдавил я.

– По правде говоря, твое имбирное печенье куда как вкуснее, – сказала Бие и кивнула на бабушкину жестяную коробку, которую я поставил на кухонный стол.

Я, все еще ошарашенный новым открытием о «печенье счастья», машинально открыл коробку и протянул печенье Бие. Она взяла его и достала мне тоже. Так мы и стояли на кухне, угощая друг друга печеньем. Немного глупо как-то.

Бие сунула в зубы имбирное сердце и улыбнулась, а в моей голове прозвучал бабушкин голос: «Неизвестно, что хуже: почувствовать себя глупцом, когда тебя отвергли или когда ты так и не осмелился признаться?»

Все верно. Правда, сейчас речь шла не о любви, а о том, осмелюсь ли я наконец-то рассказать Бие про это злосчастное «печенье счастья». Я понял, что просто вынужден это сделать.

– Если хочешь, возьми еще одно имбирное печенье, – предложил я Бие, – и выслушай меня. Мне надо рассказать тебе одну очень важную вещь.