Я повернул ключ в замке, открыл дверь своей квартиры и прислушался. На кухне хозяйничал папа. Он мыл посуду и насвистывал увертюру. Увертюра – это маленький музыкальный кусочек, который в опере идет вначале, перед тем как начинают петь.

«Тогда это только вопрос времени, когда папа прямо там у мойки завопит что-нибудь этакое», – подумал я и тихонько вздохнул.

До чего же неловко, когда приводишь друга в первый раз к себе домой, а твой собственный отец от души горланит на кухне оперные арии. Хотя хуже всего было то, что он занимался этим именно на кухне. Из-за больших размеров банки с печеньем нам придется почти ползком передвигаться с этим мешком для мусора, чтобы папа ничего не заметил.

– Я должен выманить папу с кухни. Постой пока здесь, – прошептал я Бие и запихнул мешок с печеньем под плащ в прихожей.

И вовремя – из кухни выглянул папа.

– Привет, старик, – начал он. Но тут заметил Бие: – О, а кто это у нас тут?

Папа вышел из кухни и, вытерев руки полотенцем, протянул для приветствия руку Бие. Девочка сняла свою синюю шапочку и поздоровалась.

– Меня зовут Бие, – представилась она. – Мы с семьей только что переехали в этот район. После Рождества я буду ходить в ту же школу, что и Оскар.

Папа улыбнулся и сказал, что ему очень приятно с ней познакомиться, но тут он наморщил лоб:

– Мне кажется, я тебя уже знаю.

– Да, – кивнула Бие, – вы на днях были в нашем ресторане. Вы еще танцевали.

– A-а! Точно, точно. Очень приятно, очень.

У папы есть привычка повторять слова по два раза. Особенно когда сказать нечего.

– Здорово, просто здорово, – твердил он. – Добро пожаловать, добро пожаловать…

– Э-э, папа? – обратился я к нему.

– Что?

– У вас ведь с мамой в гардеробе есть ящик с разными вещицами для Рождества? Игрушки там…

– Ты не полезешь в гардероб, – строго перебил меня папа и с таинственным видом поднял указательный палец.

«Отлично», – подумал я и не смог скрыть улыбку. Папа, конечно, подумал, что я догадался, где спрятаны подарки к Рождеству, и теперь радуюсь. Само собой, я был этому рад, но еще больше я радовался тому, что придумал, как заставить отца уйти с кухни.

– Ладно, но только в том ящике лежит диск с рождественскими песнями. Вы убрали его туда, когда я был маленький, помнишь? Тот самый, с песней Стефана.

– Ага, – протянул папа. – А зачем тебе?

– Мне нужно порепетировать, – объяснил я. – Я буду Стефаном.

– Будешь петь соло? – просиял папа.

– Может быть, – уклончиво ответил я.

И прежде, чем я закончил фразу, папа бросился со всех ног в их с мамой спальню и закрыл за собой дверь.

– Не заходи сюда, – проорал он.

Я быстренько вытащил из укрытия мешок для мусора и помчался с ним через кухню в свою комнату. Банка с печеньем затрещала, когда я запихивал ее под кровать. Следом влетела Бие.

Я прижал палец к губам, и Бие улыбнулась в ответ.

– Как у тебя уютно! – восхитилась она, осматриваясь по сторонам.

– Спасибо, – улыбнулся я.

Девочка присела на зеленый ковер и провела по его ворсистой поверхности обеими руками.

– Совсем как настоящая трава, – прошептала она.

Папа просунул голову в мою комнату и помахал старым CD-диском.

– Держи, – сказал он. – Будете вместе репетировать?

– Нет, я потом порепетирую. – Я взял у папы диск. – Мы сейчас чем-нибудь другим займемся.

– Ну ладно, ладно. Не буду вам мешать. – И папа скрылся за дверью.

– Вот и чудно, – пробормотал я.

Мы дождались, пока папа не включил на кухне кран и начал, насвистывая, мыть посуду, и принялись вскрывать золотистые пакетики.

И хотя я провел полдня, поедая имбирное печенье, мне опять захотелось есть, и я запихивал себе в рот одно печенье за другим. Пол постепенно усеялся золотистыми обрывками. Бие тоже жевала и показывала мне свои записки. Дружба, терпение, мечты, правда… И так далее и тому подобное. И ничего похожего на те слова. «Произнеси свое самое сокровенное желание, и оно исполнится». Ни намека…

Вскоре я почувствовал, что уже объелся печеньем, и вдруг без всякого предупреждения в моем животе раздалось громкое урчание.

Бие, вздрогнув от неожиданности, уставилась на меня, а потом рассмеялась. Но я ничуточки не обиделся. У нее был очень добрый смех. Такой воркующий, как у маленькой птички, счастливый смех без тени издевательства. А еще он был очень заразительный. Я тоже начал смеяться. Вдруг у меня снова заурчало. Бие так захохотала, что свалилась на пол.

– Оскар, – держась за живот, визжала она. – Ой не могу, Оскар! Ха-ха-ха!

И тут уже заурчало у нее!

У меня от смеха изо рта полетели крошки от печенья. Скоро мы уже оба катались по полу и хохотали как сумасшедшие.

Вели мы себя точь-в-точь, как парочка пятилетних несмышленышей, но нам совсем не было стыдно. Только очень весело.

В разгар нашего безумия кто-то постучался, и, прежде чем я успел что-то сказать, дверь открыла мама. Она еще не успела снять пальто и стояла на пороге, открыв рот. Ее можно было понять. Два подростка катаются по полу, усыпанном золотистыми бумажками, и ржут как ненормальные.

– Ой, весело тут у вас, – только и смогла сказать мама.

И я тут же выдал:

– Ага, хочешь с нами?

Бие простонала от смеха, и у нас начался новый приступ хохота. Мама только улыбнулась и, покачав головой, закрыла за собой дверь. Через некоторое время мы успокоились, и я вытер слезы, выступившие от смеха. Бие перевела дух и села, прислонившись к углу кровати.

– Бедный мой живот, – сказала она.

– Что, «печенье счастья»? – подколол я ее.

Бие покачала головой и сжала губы, чтобы снова не рассмеяться. В глазах у нее по-прежнему плясали смешинки.

– Хотя это грустно, – произнесла Бие.

– Что? – хихикнул я.

– Мы так и не нашли нужной записки, – вздохнула девочка.

– Знаю, – расплылся я в улыбке. – Это очень грустно.

Я говорил так, потому что чувствовал себя счастливым. Полностью измотанным, но жутко счастливым. Хотя печенье закончилось, а мы так и не нашли того, что искали.

– Мне нужно идти домой, – улыбнулась Бие.

Она поднялась с пола и отряхнула крошки с кофты. Я проводил девочку до прихожей и подождал, пока она обуется и наденет куртку.

– Кажется, у нас дома больше нет «печенья счастья», – усмехнулась Бие. – Скорее всего, мы закажем новые только через неделю.

– Понятно, – кивнул я.

– Но мы все равно еще встретимся? – спросила Бие.

– Обязательно, – улыбнулся я.