– Доброе утро, Дорис.

Медсестра склоняется над кроватью и улыбается.

– Где я? Я умерла?

– Вы живы. Вы в отделении интенсивной терапии. Вчера у вас были небольшие проблемы с сердцем, сердечный приступ.

– Я думала, что умерла.

– Нет, нет, вы не умерли. Ваше сердце снова стабильно работает. Доктору удалось убрать тромб. Вы помните это? Как вас повезли на операцию?

Дорис слабо и неуверенно кивает.

– Как себя чувствуете?

– Пить хочется.

– Хотите воды?

Дорис удается изобразить улыбку на бледном лице:

– Апельсиновый сок, если есть.

– Сейчас принесу вам. Постарайтесь отдохнуть, вы скоро почувствуете себя лучше.

Медсестра направляется к выходу.

– Все не так уж радужно для старой карги.

Она оборачивается:

– Что вы сказали?

– Не так уж радужно для старой карги.

Медсестра взрывается смехом, но замолкает, когда видит серьезное лицо Дорис.

– Может, сейчас вы чувствуете себя не лучшим образом, но у вас все будет хорошо. Это всего лишь небольшой сердечный приступ, вам повезло.

– Мне уже за девяносто шесть. И запас везения ограничен.

– Вот, точно, вам еще нужно дожить до ста лет!

Медсестра подмигивает и сжимает руку Дорис.

– Смерть, смерть, смерть, – тихо бормочет она, оставшись одна в палате.

У изголовья кровати стоит какой-то аппарат, она поворачивается и с интересом рассматривает цифры и линии. Пульс, прыгающий вверх-вниз у отметки в восемьдесят, зигзагообразная линия электрокардиограммы, уровень кислорода.

А. А льм , А гнес МЕРТВА

Мой мир рушился. Прямо там, на улице у модельного агентства. Работы нет. Жить негде. Друзей нет. Лишь замужняя сестра в нескольких кварталах отсюда. Помню, как стояла там некоторое время и смотрела на бесконечный поток машин. Я не могла решить, куда пойти, но, Дженни, мне не нужно говорить, куда я хотела пойти. Йёста однажды заставил меня пообещать, что я буду честна с собой и не позволю жизненным обстоятельствам решать за меня. Временами я нарушала это обещание. У сейчас у меня не было выбора. И я побрела обратно к дому, из которого недавно ушла.

Карл еще не вернулся с работы. Агнес шила, сидя рядом с Кристиной. Они обе подняли головы, когда я вошла. Агнес вскочила:

– Ты вернулась! Я это знала!

Она крепко меня обняла.

– Но я не останусь здесь надолго, – пробормотала я.

– Нет, ты останешься. Вы с Кристиной можете занять кровати наверху. – Она кивнула на лестницу. – Мы с Карлом будем спать здесь, на раскладном диване.

Я покачала головой в знак протеста.

– Мы уже это обсудили. Надеялись, что ты вернешься. Здесь для тебя достаточно места. Можешь помогать мне с работой по дому.

Она снова меня обняла, и я почувствовала, как ее живот прижался к моему.

– Ты нужна мне.

Она взяла меня за руки и положила их на свой живот. Я выгнула бровь и открыла рот, внезапно поняв смысл ее слов.

– Ты в положении? Почему раньше мне не сказала? У тебя будет ребенок!

Она радостно кивнула. Ее губы растянулись в улыбке, она захихикала и всплеснула руками.

– Разве это не здорово! – закричала она. – В доме появится ребенок!

Она развернула свое шитье. Это было светло-желтое детское одеяло. Я почувствовала укол в сердце при мысли обо всех детях, о которых мы с Алланом когда-то говорили, но отмахнулась от нее. Это был ребенок Агнес, жизнь Агнес. Я широко улыбнулась.

Я не могла не оставаться надолго. И с нетерпением ждала этого рождения. Все мы, Карл и Агнес, Кристина и я. Странная семья с нетерпением ожидала рождения новой жизни. Элизы, твоей мамы.

Агнес каждое утро вставала в профиль напротив зеркала на кухне и гладила живот. И каждое утро он становился все больше. Это было настоящее чудо, и она разрешала мне сколько угодно прикасаться к ее животу и гладить его. Внутри нее рос ребенок, и к концу срока я, кажется, видела очертания ножки, когда ребенок пинался. Я пыталась ухватить ее, но Агнес сбрасывала мою руку и кричала, что ей щекотно.

Теперь, когда я чувствовала себя нужной, дни проходили быстро. Я помогала Агнес ходить за покупками и готовить, убиралась и мыла. Ей стало тяжело передвигаться, малыш рос, но лицо похудело. Ее живот казался воздушным шариком в сравнении с щуплым телом. Я снова и снова спрашивала, хорошо ли она себя чувствует, но она отмахивалась и говорила, что просто устала. Она же беременна.

– Все будет хорошо, когда родится ребенок и я снова стану собой, – довольно часто вздыхала она.

Однажды, когда я спустилась со второго этажа, она безжизненно сидела на диване в кухне, ее губы посинели. Кожа была в пятнах. Глаза широко раскрыты, дыхание затруднено. Об этом моменте я предпочла бы забыть. Как и тот день, когда я увидела нашего бледного и окровавленного отца во дворе дома. Я закричала, как тогда кричала мама.

Им удалось достать маленькую Элизу до того, как твоя бабушка умерла. При родах, как говорили в то время. Беременность ослабила ее тело и стала причиной отказа внутренних органов. Она умирала день ото дня. Мы остались с крошечным свертком, который не прекращал плакать. Будто малышка знала, что ее лишили матери.

Я каждый день держала на руках твою маму, почти постоянно. Успокаивала ее и пыталась любить. Мы кормили ее обычным коровьим молоком, нагретым до температуры тела, но из-за него у нее так болел живот, что она все время кричала. Помню, как, положив руку на ее животик, я почувствовала в нем бурление, словно внутри тоже кто-то жил. Кристина иногда сменяла меня, пыталась утешить нас обеих, но она была слишком стара и слаба.

Карл не мог терпеть этот истошный плач и горе от потери жены. Он начал реже бывать дома. Только когда ему удалось найти кормилицу, женщину с ребенком, которая была готова поделиться молоком с другим ребенком, в этот маленький дом вернулось подобие спокойствия.

Жизнь медленно начала налаживаться. Элиза росла и подарила нам первый булькающий смех. Я очень сильно скучала по Агнес, но пыталась держаться ради этой девочки.

Однажды я вышла из дома. Планировала прогуляться, купить мясо и овощи. Но ноги понесли меня в почтовое отделение, где я давно не бывала. Мне вдруг стало любопытно, не написал ли мне Йёста. Не написал, но меня ожидало другое письмо, до востребования. Из Франции.

Дорис!

Как сильно я скучаю по тебе, не описать словами. Война ужасна. Ужаснее, чем ты могла бы представить. Я каждый день молюсь, чтобы выжить. Чтобы снова увидеть тебя. У меня есть твоя фотография. Лежит в кармане. Ты та же прекрасная роза, которую я встретил в Париже. Я храню твою фотографию около сердца и надеюсь, ты сможешь почувствовать мою любовь через океан.

Навечно твой, Аллан.

Я была здесь, в Нью-Йорке, где должен был быть и он. Где мы бы наконец-то могли быть вместе. Но он был во Франции. Следующие недели я провела в тумане, думая только о нем. О нас.

Каждый вечер, когда я укладывала Элизу спать и видела, как она засыпает, я оставляла мысли бежать из этой страны. Она была такой беспомощной, такой маленькой и милой. Она нуждалась во мне. Но я все равно начала откладывать деньги, которые Карл давал мне на еду.

Я больше не могла ждать. В один из дней собрала вещи и просто ушла. Не попрощалась с Кристиной, хотя она видела, как я ухожу. Я не оставила Карлу записку. Не поцеловала Элизу – просто не смогла. Закрыв за собой дверь, я на несколько секунд зажмурилась, а потом отправилась на пристань. Хватит с меня Америки. Я собиралась вернуться в Европу. Мне нужно быть там, где Аллан. Там, где моя любовь.