С улицы доносится гудок. Это такси, которое вызвала Дженни. Ее одолевает непонятное волнение, кажется, что нужно ехать сразу в больницу и это не ждет до завтра. Она кладет стопку бумаг на стол и поглаживает ее рукой. Дорис так много написала. Дженни берет несколько верхних страниц, складывает их пополам и засовывает в сумку. Ей слишком любопытно, чтобы остановиться.

Она едет в такси к больнице с Тайрой на руках. На улице стемнело. Она зевает и нехотя делает звонок:

– Привет. Я в Швеции, все в порядке.

Дженни держит телефон на небольшом расстоянии от уха, готовясь к воплю с другой стороны Атлантического океана. Но вместо этого ее встречает тишина. Она слышит в трубке шорох, как будто ее передают из рук в руки. Первым говорит Джек:

– Как ты могла уехать, мам? Не сказав мне? Кто теперь будет готовить обед? Когда ты вернешься?

– Я нужна Дорис. У нее больше никого нет. Никто не должен умирать в одиночестве.

– А что насчет нас? Мы не важны? Нам тоже некому помочь.

Он громко кричит, выказывая свой непоколебимый подростковый эгоцентризм.

– Джек…

– Просто уехать, бросить нас! Как ты могла?

– Джек, послушай меня.

– Возвращайся, если хочешь со мной поговорить.

– Джек, а теперь послушай меня! – Она повышает голос, что делает лишь тогда, когда действительно злится. Встречается со взглядом таксиста в зеркале заднего вида. – Уверена, ты сам можешь несколько недель готовить себе сэндвичи. Речь о сэндвичах, это не вопрос жизни и смерти. Попытайся подумать о Дорис, а не о себе.

Он отдает телефон Вилли, не произнося ни слова.

– Как ты могла вот так уехать, оставив только записку в качестве объяснения? Я беспокоюсь, мальчики в истерике. Уезжая на несколько недель, нужно было все спланировать. Спланировать! Нам нужна няня. Как ты планировала разбираться с этим?

– Мы договорились, что я поеду. И я взяла с собой Тайру, как и обещала. Не нужно все усложнять, Вилли. Мальчики уже большие. Приготовь им утром пару сэндвичей, положи в коробки для ланча и убедись, что они возьмут их в школу. Это не запуск ракеты.

– А кто будет следить за ними, когда они придут домой из школы? Кто поможет с домашним заданием? Я работаю, и ты это знаешь. Господи, Дженни, это ребячество!

– Что ты называешь ребячеством? Мы обсуждали мой отъезд, и ты был не против. Дорис – тоже моя семья, как и вы! Она заботилась обо мне в детстве, а теперь умирает, и я хочу быть рядом с ней! Что именно тебе кажется ребячеством?

Он фыркает, что-то бормочет, прощаясь, и кладет трубку. Дженни натянуто улыбается Тайре, которая внимательно смотрит на нее.

– Это был папочка, – говорит она, придвигает девочку ближе и целует в маленькие круглые щечки.

Наконец они приезжают в больницу. Дженни следует по указателям от главного входа к лифтам и нажимает кнопку. Ожидание тревожит ее. Она переживает, что Дорис ее не вспомнит. Один из лифтов издает звуковой сигнал.

В отделении резко пахнет средствами дезинфекции, раздаются механические звуки медицинских приборов, вздохи пациентов. Медсестра останавливается, когда замечает ее:

– Вы кого-то ищете?

– Да, я ищу Дорис Альм. Она здесь?

– Дорис, да, она здесь. – Медсестра показывает на палату. – Но вы пропустили время для посещений, поэтому, боюсь, вы сейчас не сможете ее увидеть.

– Я только что прилетела из Сан-Франциско! Мы приземлились несколько часов назад. Пожалуйста, вы должны разрешить мне ее увидеть.

Медсестра быстро оглядывается по сторонам, но потом кивает и ведет ее в палату:

– Просто не шумите и не оставайтесь надолго. Пациентам нужно отдыхать.

Дженни кивает и подходит к кровати Дорис. Она стала худая и маленькая, совсем не такой ее помнит Дженни. Глаза закрыты. Дженни садится на стул для посетителей. Придвигает к себе коляску с Тайрой и достает из сумки страницы, взятые со стола Дорис. Все слова адресованы ей. Интересно, о чем она так много написала? Все начинается с истории о записной книжке, о папе Дорис и его мастерской.

Из одеял слышится стон. Дженни поднимается и склоняется над кроватью.

– Дорис, – шепчет она, гладя ее волосы. – Досси, я здесь.

Дорис открывает глаза, снова и снова моргает. Долгое время рассматривает посетительницу.

– Дженни, – наконец говорит она. – Ох, Дженни, это действительно ты?

– Да, это я. Я здесь. Я буду рядом с тобой.

П. Паркер, Майк

Майк Паркер. Он был тем, кто научил меня, не все дети рождаются в любви. Что любовь вообще не является обязательной. И что она не всегда красива.

Я встретила его одним дождливым днем, и в моей памяти он его образ до сих пор ассоциируется с непогодой.

В начале лета 1941 года никто не хотел ехать в Европу. Гражданские корабли давно перестали ходить в этом направлении; океанские просторы рассекали лишь грузовые суда, поставляющие ракеты и истребители. Я это знала. Но решила не покидать пристань, пока не окажусь на борту корабля. Если мне удастся добраться хотя бы до Англии или Испании, то я уже буду ближе к Аллану. И Йёсте.

Я прогуливалась по причалу и смотрела на пришвартованные лодки. Я босиком ступала между мусором и лужами, вскрикивая от боли, когда маленькие острые камни впивались в стопы. Туфли я убрала в сумку. Не хотела испортить последнюю хорошую пару. С собой я взяла лишь небольшой чемодан с минимумом одежды. Мой любимый медальон болтался на шее. Остальные вещи остались в сундуке на чердаке у Карла. Я надеялась, что когда-нибудь еще их заберу.

– Мисс! Мисс! Вы кого-то ищете?

Ко мне сзади подбежал мужчина, и я вздрогнула от неожиданности. Он был чуть ниже меня, но его тонкая белая куртка промокла и не скрывала сильных плеч и мускулистых рук. Одежда, лицо и руки незнакомца были испачканы машинным маслом. Он улыбнулся и в вежливом приветствии снял шапку. Затем потянулся к моему чемодану. Я схватила его обеими руками. Дождь усиливался.

– Давайте мне ваш чемодан. Вы потерялись? Сейчас отсюда не отправляются пассажирские корабли.

– Мне нужно в Европу. Я должна туда поехать. Это очень важно, – ответила я, отступив на шаг назад.

– В Европу? Зачем вам туда? Вы разве не знаете, что там война?

– Там мой дом. И люди, которые нуждаются во мне. В которых нуждаюсь я. Я не уйду, пока не окажусь на борту.

– Ну, единственный способ добраться туда сейчас – найти работу на одном из грузовых судов. Но вам придется сменить это платье. – Он кивнул на мою красную юбку. – У вас в чемодане есть брюки?

Я покачала головой. Я видела женщин в современных длинных брюках, но у меня таких не было.

Он улыбнулся:

– Ладно, это поправимо. Возможно, я смогу вам помочь. Я Майк. Майк Паркер. Завтра утром отсюда отправляется судно. На нем полно оружия для британской армии. Нам нужен повар – мужчина, который должен был плыть с нами, заболел. Вы умеете готовить, мисс?

Я кивнула. Опустила чемодан на причал.

– Работа тяжелая, вам нужно быть к этому готовой. И мне придется попросить вас обрезать волосы. Эта работа не для леди.

Я покачала головой, широко раскрыв глаза. Нет, только не мои волосы…

– Вы хотите в Европу или нет?

– Я должна.

– Они на за что не возьмут на корабль женщину. Вот почему вам нужно обрезать волосы и одеться как парень. Придется найти вам кое-какую одежду. Брюки и рубашку.

Я замешкалась. Но какой у меня был выбор, когда мне нужно покинуть эту страну? Я последовала за ним в небольшое помещение между бараками и надела одежду, которую он мне дал: коричневые брюки из какой-то плотной шерстяной ткани и светлую рубашку с засохшими пятнами пота под мышками. Все было слишком большим и ужасно пахло. Я закатала рукава и подвернула штанины. Майк неожиданно подкрался ко мне и срезал широкую прядь волос. Я закричала.

– Вы плывете или нет?

Он с улыбкой пощелкал ножницами.

Я прикусила губу, кивнула и зажмурилась. Мои красивые блестящие волосы рассыпались по деревянном полу.

– Все будет хорошо, – сказал он, улыбаясь.

Я не была в этом так уверена.

Он переложил содержимое моего чемодана в джутовый мешок и кинул его мне:

– Возвращайтесь завтра в семь. Мы поплывем к кораблю на лодке.

Он показал на одно из небольших гребных суденышек, подпрыгивающих на волнах у причала.

– Я могу остаться здесь? Мне некуда пойти.

– Без проблем.

Он пожал плечами и ушел, даже не попрощавшись со мной.

Ночью на пристани раздается очень много звуков. По полу бежит мышка, ветер играет дверьми и окнами, под доком шипит водосточная труба. Я лежала на мешке с вещами, укрывшись своим красным пальто, в котором была, когда мы с Агнес впервые ступили на американский берег. Тогда оно было новым, но теперь износилось в клочья. Если бы я тогда знала, как все обернется! В мешке под моей головой лежали скомканные остатки гламурной парижской жизни. Я думала о Йёсте – находился ли он в безопасности в своей кровати в Стокгольме? И об Алла-не – жив ли он? Воспоминание о нашей любви заставило меня на мгновение забыть про страх неизвестности. Вдали, покачиваясь на ветру, скрипела дверь. И я наконец заснула.

П. П аркер , М айк МЕРТВ

Когда рассвело, пристань погрузилась в густой туман. Розоватые солнечные блики плясали на серой поверхности воды, которую до белой пены рассекал корпус лодки. Майк энергично работал веслами. Я провожала взглядом Манхэттен, острый шпиль Эмпайр-стейт-билдинг, устремившийся в небо. Мы приближались к судну, на носу которого устало повис американский флаг. Майк вдруг перестал грести и посмотрел на меня:

– Опусти голову, когда будешь подниматься на борт. Никому не смотри в глаза. Я скажу им, что ты не говоришь на английском. Если они узнают, что ты женщина, тут же снимут.

Майк опустил весла, подошел ко мне и прижал руки к моей груди.

Я ахнула от неожиданности.

– Снимай рубашку. Нам нужно их спрятать.

Я начала расстегивать пуговицы, но он зашипел, что мы торопимся, и рванул рубашку, выставив напоказ мою грудь и живот. От прохладного утреннего воздуха тело покрылось мурашками. Майк порылся в аптечке и нашел перевязочный бинт. Крепко обмотал им мое тело поверх лифчика. Исчез последний признак моей женственности. Он натянул шапку на мои обрезанные волосы и направил нос лодки к судну:

– Помни, что я сказал. Смотри вниз. Все время. Ты ни слова не знаешь по-английски. Ни с кем не разговаривай.

Я кивнула, а когда мы поднялись на судно по веревочной лестнице, болтавшейся вдоль корпуса, попыталась ходить, как мужчина, расставив ноги. На спине висел мой мешок с одеждой, его ремень пересекал грудную клетку и болезненно натирал мою обвязанную грудь. Майк представил меня экипажу и сказал, что со мной бессмысленно говорить, я ничего не пойму. Затем показал мне кухню и оставил меня одну распаковывать коробки с едой.

В полной темноте первой ночи я узнала подлинные мотивы Майка. Он совсем не хотел мне помочь. Он обхватил мои запястья одной рукой, прижал их к изголовью кровати и прошептал мне на ухо:

– Одно слово, и ты за бортом. Клянусь тебе. Хоть раз пикнешь – и опустишься на дно моря, как камень.

Другой рукой он развел мои ноги. Мне пришлось прикусить губу, чтобы не закричать. Слезы боли, страха и унижения текли по моим щекам, а голова билась о край кровати одновременно с его грубыми рывками.

Это повторялось почти каждую ночь. Я лежала тихо, не двигаясь, чтобы как можно скорее с этим покончить. Пыталась привыкнуть к его учащенному дыханию в мое ухо, его рукам, бродившим по моему телу.

В течение дня я молча работала на кухне. Варила рис и нарезала консервированное мясо. Мыла посуду. Экипаж приходил и уходил. Я встречала их взгляды, но не осмеливалась заговорить с ними. Майк держал меня под контролем, и страх того, что может произойти, если я попытаюсь сбежать, был слишком сильным.

Однажды вечером, когда я мыла посуду, я услышала крик капитана на мостике. Мужчины забегали. Мы были в нескольких часах от земли. Над водой эхом разнеслись выстрелы. На судне было полно оружия и патронов, капитан в отчаянии закричал:

– Задний ход! Задний ход! Разворачиваемся! Немцы! Это немцы! Мы взлетим на воздух, если попадем под обстрел!

Двигатели дали задний ход, все вокруг затряслось. Я оставалась в безопасности камбуза, но знала, что нужно подняться ближе к палубе на случай взрыва в трюме. Попытавшись открыть дверь, я обнаружила, что она закрыта. Либо Майк запер меня, либо это произошло из-за резкой смены курса. Я должна была выбраться. Выстрелы приближались, громыхали, как фейерверки. В конце кухни находилось небольшое круглое окно в кают-компанию. Я сковородкой разбила стекло и пролезла через него ногами вперед. Осколки стекла раздирали мои ноги и предплечья. Судно все еще давало задний ход, и двигатели громко гудели. Я прокралась наверх на корму. На ощупь нашла сундук со спасательными жилетами. Натянула один и села ждать, прислонившись к холодной стене.

Немецкий корабль нагнал нас. Мужчины на палубе включили прожектора и энергично стреляли. Несколько пуль попало в металл прямо над моей головой, и я пригнулась, испугавшись рикошета. Я прижалась к полу, как вдруг меня схватила чья-то рука.

Он собрался перелезть через перила в дальнем углу палубы и жестом показал мне следовать за ним. Я подготовилась и пробежала несколько метров до места, где стоял он, прикрывая голову руками. Я не знала, куда он направлялся, но побежала за ним и быстро спустилась по веревочной лестнице. В конце моя нога за что-то зацепилась. Он схватил меня за лодыжку и потянул меня на дно небольшой спасательной шлюпки. Потом оттолкнул нас от судна, и мы медленно отплыли. Пули свистели над нашими головами, а волны относили нас ближе к вражескому кораблю.

Мы легли, засунув головы под лавки и прижав руки к ушам. Из-за воды, окружавшей шлюпку, рев выстрелов звучал по-другому. Как глухое курлыканье голубей. Я мысленно повторяла все молитвы, что когда-то учила в школе, но к которым ни разу не обращалась.

Минуты казались часами.

А потом на корабле, который мы только что покинули, вдруг раздался ужасный взрыв. Горячая взрывная волна перевернула нашу шлюпку, и мы оба упали в воду. Я слышала, как мой спаситель зовет на помощь, но волны относили его все дальше от меня, заглушали его голос, пока он совсем не смолк.

Я барахталась в ледяной воде, окруженная обгоревшими обломками. Смотрела, как огромное судно опрокинулось и медленно начало погружаться в воду, как пылающий факел. Мой спасательный жилет удерживал меня на плаву, и мне удалось вернуться к спасательной шлюпке. Она перевернулась, но я забралась на нее сверху и обхватила ее ногами. Немцы развернулись и уплыли, и море снова стало спокойным. Никаких выстрелов, никаких криков.

Когда рассвело, я была одна в окружении обугленных обломков. И тел. Одних застрелили, другие утонули. Я так и не узнала, кто из них спас мою жизнь.

Мимо проплыло тело Майка, я проводила его взглядом. Аккуратную бородку покрывал толстый слой темной крови. Его застрелили в голову.

Я почувствовала облегчение.