Он приехал без предупреждения. Хотя, возможно, это Эмма его попросила. Я подошел к двери и услышал его голос. Я был в мастерской, где обычно надеваю наушники, и уж тогда ни машин не слышу, ни голосов, ни даже если Эмма меня зовет.

Голос взрослого мужчины. Сперва до меня не дошло, кто это. А потом я понял, что это он. Это его голос.

Я рванул к дому. Приехал! Видать, Эмма рассказала ему о нашей напасти. Они небось постоянно болтали, и вот он приехал помочь! С ним мне будет намного проще. С ним мне все по плечу. Я как окопаюсь в мастерской, так и буду сидеть там по двадцать часов в сутки. Буду работать столько, сколько отродясь не работал.

А потом я услышал, о чем он говорит. О том, как подрабатывал летом. Рассказывал с таким жаром. Я остановился возле двери — все не решался зайти.

— Про помидоры написал, — говорил он. — Любая тема интересная, когда больше узнаешь. Я таких здоровенных помидоров никогда раньше и не видел. И фотограф то же самое сказал. А фермер, который победил, — он такой гордый был! И ты представляешь, мой материал прямо на первой странице напечатали! Первая статья — и уже на первой полосе!

Я положил ладонь на ручку двери.

Эмма смеялась и хвалила его, как будто ему было пять лет и он только что научился кататься на велосипеде.

Я нажал на ручку и открыл дверь. Они умолкли.

— Привет, — сказал я. — Не знал, что ты приедешь.

— А вот и ты. — Эмма тревожно смотрела на меня.

— Хотел сделать маме сюрприз, — ответил Том.

— Столько в автобусе трясся, а ведь ему в воскресенье уже назад, — улыбнулась Эмма.

— Ну и что толку? — спросил я.

— Так ведь у мамы день рождения, — сказал Том.

Это напрочь вылетело у меня из головы. Я быстро прикинул и чуть успокоился: день рождения у нее ожидался только завтра.

— И еще я хотел посмотреть, как вы тут, — тихо добавил он.

— Ну и как, посмотрел?

— Джордж! — одернула меня Эмма.

— У нас все в порядке, — сказал я. — Но что ты на день рождения приехал — это хорошо.

* * *

На следующий день Эмма приготовила рыбу. Мы рыбы с его прошлого приезда не ели. Том рассказывал про газету, в которой работал. Напрямую он не хвастался, но, как я понял, редактор его хвалит. Говорит, что Том, мол, «видит суть», что бы это ни значило. Эмма все время смеялась, а ведь я-то почти забыл, как звучит ее смех.

Я успел смотаться в город и купил ей в подарок дорогие чулки и крем для рук.

— Ох, да зачем. В этом году можно было бы и без подарка обойтись, — сказала она, разворачивая сверток.

— Брось, с какой это стати? — возразил я. — К тому же это вещи полезные, без дела пылиться не будут.

Она кивнула и пробормотала «спасибо», но я-то видел, что она вглядывается в наполовину содранный ценник и прикидывает, сколько я потратил денег, с которыми у нас туго.

Том подарил ей толстую книжку, на обложке которой был нарисован деревенский дом, окутанный туманом. Эмма любит, когда книжку можно долго читать.

— Купил на первую зарплату, — улыбнулся он.

Она расплылась в улыбке и рассыпалась в благодарностях. А потом стало вдруг тихо. Том отправил в рот кусочек рыбы и принялся неторопливо жевать. Я поймал на себе его взгляд.

— Папа, расскажи, — внезапно выпалил он.

Это что же, он пчелами заинтересовался? Решил, значит, вежливость проявить.

— Ну слушай. В некотором царстве, в некотором государстве… — начал я.

— Джордж! — перебила меня Эмма.

Том смотрел на меня, широко раскрыв глаза.

— Мы с мамой уже кое-что обсудили, но она говорит, что знаток тут ты и объяснить толком никто, кроме тебя, не сможет.

Он говорил как взрослый. Словно был единственным из нас взрослым. Я заерзал на стуле. Спина затекла, а деревянное сиденье больно давило на задницу.

— Чего это ты вдруг заинтересовался? — спросил я.

Том отложил нож с вилкой и аккуратно вытер салфеткой губы.

— Я довольно много прочел про Синдром разрушения пчелиных семей, но многие гипотезы совершенно безосновательны. И я думал, что так как ты каждый день наблюдаешь за пчелами, возможно, у тебя есть свои соображения, почему…

— Ага, так это к нам журналист пожаловал. Ясненько. Статью хочешь написать, да?

Он заморгал, лицо перекосилось. Я попал в точку.

— Нет, папа. Нет. Я не поэтому спрашиваю.

Том умолк.

Запах рыбы вдруг сделался совсем невыносимым, в носу от него засвербело, невидимой пленкой он оседал на волосах и одежде. Я вскочил:

— У нас еще еда осталась?

— Да, есть еще рыба. — И Эмма положила на стол книгу, которую до сих пор держала в руках.

Не глядя на них, я шагнул к холодильнику.

— А кроме рыбы?

— Скоро будет десерт, — ласково ответила она.

— Десертом особо не наешься. — Я развернулся и перевел взгляд с нее на Тома.

Они смотрели на меня. Сидели за столом и просто смотрели на меня, вроде как по-доброму, но на самом-то деле наверняка считали меня идиотом.

Том повернулся к Эмме:

— Зря ты только ради меня рыбу приготовила. Это же твой день рождения. Сделала бы лучше какое-нибудь свое любимое блюдо.

— Но я очень люблю рыбу. — Она произнесла это громко и внятно, словно книгу вслух читала.

— Завтра приготовь на ужин то, что обычно едите, ладно? — продолжал Том. По-прежнему вежливо, аж до отвращения. Господи, да они что, издеваются?

— А ты разве завтра не уезжаешь? — спросил я.

— Уезжаю, — тихо ответил Том.

— Но если пополдничаем пораньше, то и он успеет с нами поесть, — встряла Эмма. — Верно, Том?

— Да.

— Пораньше — это во сколько? — поинтересовался я. — Мне перед едой еще поработать надо. — По сравнению с их воркованием голос мой звучал грубо и резко.

— В два — мы ведь так с тобой решили? — спросила Эмма у Тома.

— Может, я чуть попозже уеду, — сказал Том.

Я пропустил его слова мимо ушей.

— В два? Это разве полдник? Это ж обед! — Я смотрел на Эмму.

— Ты из-за меня не суетись, — сказал Том.

— Да о чем речь, просто сядем и поедим все вместе, — не унималась Эмма.

— Как ты, возможно, понял, работы тут невпроворот, — сказал я. Пусть хоть один из нас будет честным.

— Хочешь, помогу, пока я здесь? — тут же предложил Том.

— То, что у меня в мастерской будет полдня околачиваться задохлик, который до этого только книжки читал, особо погоды не сделает.

Не удостоив меня ответом, Эмма просюсюкала:

— Помоги папе, сынок.

— Ладно! — рявкнул я.

Никто из них не ответил. Оно и к лучшему. Засюсюкай она опять — и меня бы вывернуло.

Том снова взялся за приборы и вилкой сдвинул к краю тарелки рыбьи кости и блестящую сероватую кожицу.

— Жаль, что я не могу подольше тут побыть.

«Жаль»… Словно этого уже не изменить. Словно не ему самому решать.

— Может, позвонишь и предупредишь, что приедешь попозже? — предложила Эмма.

— Мама, меня выбрали из тридцати восьми соискателей, — тихо проговорил Том.

Я двинулся к двери. От его оправданий меня тошнило.

Он нагнал меня уже во дворе:

— Папа… подожди!

Не поворачиваясь, я шагал к мастерской:

— Мне работать надо.

— Можно мне с тобой?

— Там объяснять долго. А у тебя времени нет.

— Но мне хочется. Правда.

Ты глянь-ка. Прежде я за ним такой настойчивости не замечал. Своей цели он добился — к горлу у меня подкатил комок. Неужели Том всерьез? Я обернулся и посмотрел на него.

— Глупости, — сказал я.

— Папа. Это не потому что я в газете работаю. Это потому… потому что я переживаю. Честно. — Он глядел на меня, и обмана в его глазах не было. — Это же и моя пасека тоже.

Он замолчал, явно не собираясь больше ничего говорить. Молча дожидаясь, когда я сдамся. Его взгляд давил на меня. Красивые у него глаза. Сынок мой. Такой взрослый и такой еще ребенок.

Значит, честно.

— Ладно. — Горло снова перехватило, и я кивнул: — Хорошо. — Я прокашлялся, но вроде как все уже сказал, поэтому мы просто зашагали к мастерской.