— Страшно мне Всемил, — Лада крепче ухватилась за руку приятеля.
— Тише, спугнешь, — шикнул мальчишка.
— Ой, Всемилушка, — пискнула Лада, заметив среди деревьев крохотные приближающиеся огоньки. — Ой, сбереги матушка Земля.
Всемил сглотнул, казаться трусом ему совсем не хотелось, но он уже в который раз за ночь пожалел что пришел к озеру, посмотреть как русалки танцуют. И мало того что сам пришел, Ладу с собой взял. А она хоть и не такая трусиха как другие девчонки, но все же не мальчишка. А уж если его самого от страха едва не колотит, то что ж о Ладе говорить.
— А почему они из леса идут? — шепотом спросила девочка, прижавшись к другу. — Из озера же должны.
— Не знаю, — так же шепотом отозвался Всемил. — Смотри, — вдруг ахнул он, указывая на берег, — русалки.
Из озера действительно стали появляться нежити: мужчины и женщины, простоволосые, в одних рубахах, а кто‑то и вовсе нагишом. Они смеялись, толкались, а выйдя на берег, начали в догонялки играть, хороводы водить. А огоньки со стороны леса меж тем приближались. Дети, не дыша, присели под прикрытие куста, за которым прятались. Очень скоро стало ясно что огоньки это факелы в руках шести молодых мужчин. Всемил узнал их, когда те прошли совсем близко. Это были их парни, городские. Лада пришельцев тоже опознала и дрожать стала меньше. А парни шли к озеру, завидев их русалки радостно загалдели и ту же приняли в свой хоровод.
— И не боятся, — восторженно прошептал Всемил, высунув голову из кустов.
— С ума сошли, — одновременно с ним осуждающе выдохнула Лада. — К русалкам, на русалочьей неделе придти.
— Мы же с тобой тоже тут, — усмехнулся Всемил, который сейчас ужасно завидовал старшим товарищам. — Вот вырасту, тоже стану сюда приходить, с русалками танцевать, — пообещал он.
— Спятил, — ахнула Лада. — Русалки же.
— И что? Смотри, ничего им твои русалки не делают.
— Это сейчас не делают, — возразила Лада. — А вот смотри, Мирон, — кивнула она на отделившуюся от остальных парочку.
— Так это он ее уводит, а не она его, — усмехнулся Всемил. — Интересно, что они делать будут? Пошли посмотрим.
— Не хочу я на них смотреть, — возмущенно зашептала Лада, но руки друга не выпустила и на полусогнутых ногах пошла за ним в ту сторону где Мирон с русалкой уединился.
— И на что тут смотреть? — Лада отвела глаза.
— Не нравится, не смотри, — хмыкнул Всемил, сам он с большим интересом наблюдал за тем как Мирон стягивает с русалки рубаху, как гладит ее по белоснежной коже, сверху от покатых плечей, опуская руки все ниже и как руки эти становятся все бесстыднее и настойчивее.
— Срам какой, — фыркнула Лада и закрыла лицо руками, но потом все же пальцы немного раздвинула, чтобы хоть что‑то видно было.
Дети сидели долго не шевелясь даже после того как Мирон и его русалочка покончив с любовными утехами, на берег вернулись.
— Мирон отчаянный, — наконец сказал Всемил.
— Угу, — нехотя согласилась Лада. — И сильный. А русалка красивая.
— Я тоже так буду, когда мне как ему годов станет.
— А я красивая? — Лада перекинула косу, с руку толщиной на другое плечо и слегка склонила голову, ожидая ответа приятеля.
— Красивая, — кивнул Всемил.
— Как она?
— Ну, — мальчишка почесал затылок. — Нет, — сказал он, критически осмотрев подружку. — Ты еще не такая красивая как она. Но вырастешь, даже лучше будешь, уверен.
— Конечно лучше, — довольно кивнула Лада. — Я же не нежить.
— Точно, — согласился мальчишка.
— Пошли на русалочий хоровод посмотрим, и домой, — решила Лада, направляясь к озеру. — А то вдруг хватятся.
— Да кто тебя хватится? Ты обманку в кровать положила?
— Конечно положила, — кивнула девочка. — Я…
— Лада, — Всемил вдруг резко дернул подругу за руку, увлекая ее под большую ель.
— Ты чего? — возмутилась девочка. — Ой, — она зажала себе рот ладонью, мимо их елки прошлепали две пары босых ног, одни совсем голые — женские, другие в портах, закатанных до колена — мужские.
— Колется, — Всемил попытался согнуться так чтобы еловые лапы не касались загривка, но сложить больше чем сейчас уже не получалось и ель сильно колола плечи и шею.
— Тише, услышат, — прошептала Лада, а босые ноги остановились совсем недалеко. Она натянула рукав рубахи на кулак и положила руку Всемилу на спину, чтобы прикрыть его от колющих веток, мальчишка благодарно кивнул, пусть не совсем, но это помогло и ему стало полегче.
— Долго они чего‑то любятся, — забурчал он вскоре.
— Они ж не кролики, чтобы по–быстрому, — насмешливо фыркнула Лада. — Слышишь, как она стонет?
— Да весь лес, поди, слышит, — усмехнулся Всемил. — О, закончили, — констатировал он, потому что раздался мужской не то стон, не то рык и ноги, которые только и видны были детям из‑под елки, слегка отдалились друг от друга, а потом, женские ножки резво побежали к озеру, а мужские остались.
— Чего это он? — озабоченно спросил Всемил. — Смотри, упал.
— Ох, Матушка Земля, — прошептала Лада. — Она у него все силы вытянула, я слышала бабы про то говорили. Подойдем?
— Спятила, а если он просто отдохнуть прилег? По шее получим, а потом еще и от родителей достанется.
— А мы близко подходить не будем, коли живой, домой побежим, — Лада решительно полезла наружу.
— А как ты узнать собралась живой он или мертвый? — бухтел Всемил, уворачиваясь от еловых лап, которые, как на зло, от Лады отлетали прямо в него.
— По дыханию, — как дитю неразумному, пояснила девочка. Она поднялась на ноги и тут же спряталась за ближайшее дерево, чтобы ее не заметили, Всемил через мгновение спрятался рядом.
— Вроде дышит, — наконец сказал мальчик.
— Угу, просто выдохся, — согласно кивнула Лада. — Пошли отсюда, а то правда увидит и наподдаст.
— Ха, — хмыкнул Всемил. — Наподдаст он. Пусть попробует. Я ему сам треснуть могу.
— Ой, хвастун, — беззлобно покачала головой девчонка. — Треснет он.
— Так его же русалка сил лишила, да и того, он …выдохся, вон как долго они… ну… Того.
— Тоже верно, — согласилась Лада. — Но все равно, пошли домой уже.
— Пошли, — Всемил сорвал травинку и залихватски сунул его в рот. — Смотри луна какая, — он поднял голову к небу. Они шли по лесу не спеша, взявшись за руки. Как всегда. Всемил и Лада почти всегда ходили вместе. Мальчик был старше Лады на три года, но как‑то так получилось что опекать малышку Ладу он начал едва той год исполнился. Сначала Всемил отгонял от девочки особо нахальных гусей и индюшек, потом чересчур зарвавшихся мальчишек. Подрастая, девочка тоже взялась заботиться о приятеле. С прошлого года, когда в очередных родах умерла мать Всемила, Лада частенько брала на себя починку одежды друга, таскала его к себе в дом обедать или ужинать и вообще как могла опекала. Родители Лады воспринимали мальчика как своего. Отец Всемила давно шутил что через пару лет зашлет к Ладе сватов, потому что невесту себе его сын нашел себе с измальства.
Узкая тропинка постепенно стала шире, а потом и вовсе перешла в хорошо протоптанную дорожку, луна светила ярко, дети шли не торопясь, и ничего не опасаясь. У городских стен тоже ходили хороводы, то там, то тут была слышна гармонь и разномастное пение.
— Смотри, княжна, — кивнула Лада на одну из девушек.
— И чего? — хмыкнул Всемил. — Там вон и Верейка — воеводы дочка, да там целый хоровод боярских девок.
— Платье у нее красивое, — Лада вздохнула. — Дорогое, наверное.
— Само собой дорогое, княжна же. Да ладно тебе, не грусти, тебе отец не хуже купит, когда время придет. Даже лучше.
— Куда уж лучше, — Лада тяжело вздохнула.
— Конечно лучше, — уверенно заявил Всемил. — Вырастешь и будешь самой видной невестой.
Мальчика знал что у Лады ее красота — больное место. Лада была младшей дочерью в семье княжеского ювелира. Старшая ее сестра была писанной красавицей, вторая — обычной, как большинство девок в городе, а вот третья дочь Никиты Яснокаменого внешностью пошла в отца, имевшего крупные, грубоватые черты лица. Лада очень боялась, что ежели закономерность сохранится, то она станет совсем дурнушкой и замуж ее никто не возьмет.
— Так уж и лучшей, — кокетливо бросила Лада, но удовлетворенно улыбнулась и пошла к воротам.
Всемил покровительственно усмехнулся, ему, с высоты его тринадцати лет уже было понятно что Ладе просто нужно подтверждение того что она хорошенькая и он охотно заверял лучшую подружку что она раскрасавица. И при этом почти не кривил душой.
В городе шума гулянок было почти не слышно, дети неспешно шли к центру, где располагались их дома. Они планировали завтрашний поход по ягоды.
— Ой, смотри, — Всемил дернул Ладу за руку, в тень ближайшего дома. — У тебя не спят.
— И у тебя тоже, — кивнула Лада на соседний дом. — Ой, чует мое сердце, попадет нам.
— Не бойся, все будет нормально. Сейчас через забор перелезем, в окошко тебя подсажу и скажешь что спала спокойно.
— А ты?
— И я через окно.
— Вот я вам сейчас дам через окно, — раздалось у детей над головой.
— Ой–ой–ой, — заверещала Лада. — Дядька Слав, ухо оторвешь. Ухо. Больно же, дядька Слав.
— Ах вы засранцы, волчата неблагодарные, это где же вас посреди ночи носило?
— Гуляли мы, — Всемил пытался повиснуть на руке у отца, потому что он хоть и не верещал как Лада, но ощущение что ухо, за которое его держали, оторвется, действительно было.
— Дядька Слав, это я виновата, это я Всемила гулять потащила, — затараторила Лада. — Мне хотелось посмотреть как молодежь гуляет.
— Не верю, — усмехнулся Слав. — Сама бы ты не решилась. Никита, — крикнул он, подходя к воротам Ладиного дома. — Держи пропажу свою.
— Где же ты их нашел? — из дома выбежала мать Лады.
— Да тут недалеко, домой вертались. Гуляли они.
— Тетя Лебедь, это я виноват, это я Ладушку увел, — поспешно сообщил Всемил. — Она не хотела.
— Не правда, — Лада ткнула приятеля в бок кулаком, сердито заиграв бровями. — Дядька Слав, да отпусти же, я не хочу лопоухой остаться.
Мужчина выпустил уши детей, но тут же перехватил сына за руку и очень своевременно, потому что Всемил едва его отпустили тут же попытался удрать.
— И где же это вас носило? — поинтересовался вышедший из дома Никита Яснокаменый.
— За стены ходили, хороводы смотреть, — не моргнув, соврала Лада. — Парни там красивые.
— И девки тоже ничего, — поддержал версию Всемил.
— Что‑то я тебя у хороводов не видела, — к воротам вышла старшая сестра Лады. — Проньку Травникову видела, Дару кузнецову видела, а вас нет.
— А ты сама что на гулянке делала? — возмутилась Лада. — Замужним женщинам там быть не положено. Вот муж‑то твой обрадуется, когда приедет.
— А ее там не было, брешет она, — заявил Всемил.
— Вот я тебе сейчас дам, брешет, — рассердилась девушка и попыталась даль мальчишке по губам, но помешала Лада, загородившая собой друга.
— А откуда у тебя в волосах иглы еловые? — вдруг спросила мать Лады.
— Да… ээээ, — девочка никак не могла придумать что бы соврать.
— В лесу были, — всплеснула руками женщина.
— Ели же ближе к озеру растут, — хмурясь, произнес отец Всемила. — Вы что к озеру ходили? — вдруг догадался он. Свободной рукой Слав снял ремень.
— Дядька Слав не надо, — закричала Лада, но остановить порку уже не могла, а потом ее мать схватив хворостину, принялась стегать девочку.
Ладу не держали, поэтому она бросилась в дом, спасаясь от разозленных родителей. Ее конечно все равно догнали, вытащили из под кровати, и выпороли. Мать девочки кричала, плакала скорее от страха за то что произойти могло, и била до тех пор, пока за Ладу не вступился отец.
— Будет тебе, — он мягко но уверенно взял жену за плечи и вывел из комнаты дочери. — Все, успокаивайся. Воды принесите, — велел он старшим дочерям.
— Там же русалки, — плакала Лебедь Яснокаменая, — А если бы уволокли, а волки? А если бы человек злой.
— Никто их не уволок, никто не обидел, — гладил жену по волосам Никита. — Ты достаточно ее наказала.
— А тебе жалко? — Лебедь оттолкнула мужа. — Это все ты. Это ты ее балуешь. А она девка, ее в строгости держать надо. А ты ей во всем потакаешь, все ей позволяешь.
— Ну дети же, — вздохнул Никита. — Ну вспомни себя в ее возрасте.
— Я в ее возрасте дома сидела, и ночью носа из дома высунуть даже не думала. А Лада мало того что ночью ушла, так еще и в лес, к озеру, — женщина снова сорвалась на крик.
— Она больше не пойдет, — старшая из дочерей Лебеди подала матери воды. — Ты ее хорошо проучила, надолго запомнит.
— Это все Всемил, это он ее подстрекает, — всхлипнула женщина.
— Я давно говорю, запретить им видеться надо, — заявила старшая из дочерей ювелира. — Не доведет до добра эта дружба.
— Хватит, — оборвал Никита. — Всемил хороший парнишка. Все, идите‑ка спать, я Ладой я сам поговорю.
Лада сидела в самом дальнем углу и плакала. У нее все болело, мать била от души, не особо выбирая куда хворостину приложить, поэтому теперь на руках, плечах и спине набухали широкие красные полосы.
— И как же вас угораздило‑то в русалочью неделю на озеро пойти? — спросил Никита, тяжело садясь на стул около кровати дочери.
— Это я виновата, это я Всемила уговорила, — пролепетала Лада. — Дядьке Славу скажи что я, он же Всемила до смерти изобьет. Я русалок посмотреть хотела.
— Посмотрела? — мужчина вздохнул.
Девочка кивнула в ответ.
— И было ради чего рисковать?
— А мы не рисковали, русалки на русалочьей неделе никого не топят. И близко мы не подходили, издалека смотрели.
— Дались тебе эти русалки.
— Они красивые.
— И что? Нежить ведь. И красота у них мертвая, фальшивая. Красота у них для приманки, видимость это. Это как стеклышко против бриллианта, понимаешь?
— А все равно красивые, — тихо отозвалась Лада, вытирая кулаком нос. — И парни там были.
— Парни, — усмехнувшись, покачал головой Никита. — Не рано тебе еще на парней‑то заглядываться? И потом тоже ведь нежить.
— Нет, там обычные парни были, Мирон был и другие. Они любиться с русалками приходили, — доверчивым шепотом сообщила она.
— Вот ведь, — сплюнул Никита и замолчал, вспомнив, как когда‑то давно и его друзья бегали к озеру на русалочьей неделе. И его звали, да он струхнул. Потом слушал рассказы друзей, жалел очень, но сам пойти так никогда и не решился.
— Ты к дядьке Славу сходи, — попросила девочка. — Скажи что это моя идея была. Всемил не хотел идти.
— Так что же не отговорил, — Никита поднялся.
— Я упросила, — Лада с трудом поднялась. — Пожалуйста, сходи. Дядька Слав когда злится, бьет сильно, а Всемил не виноват.
— Схожу, — пообещал мужчина. — А ты слово мне дай что русалок на картинках смотреть будешь.
— Обещаю, — закивала Лада. — Только ты прямо сейчас сходи, а то он до утра Всемила совсем до смерти забьет.
— Схожу, — Никита подошел к дверям, еще раз обернулся на дочь и вышел.
Убедившись что с женой все хорошо и старшие дочери все еще с ней, ювелир решил пройтись до дома соседа. Но только вышел за ворота, как тут же столкнулся со Славом.
— Никита, не спишь еще, — обрадовался Слав. — А я к тебе. Ты того, дочь сильно‑то не наказывай. Это мой оболтус ее русалок смотреть потащил, она отговаривала.
— Вот как? — Никита усмехнулся.
— Да, ну ты же сам понимаешь, парень. Это у тебя четыре девки, они спокойные, а у меня мальчишки.
— Спокойные, — Никита снова усмехнулся. — Лада вот просила к тебе сходить, сказать что это ее идея была к озеру пойти.
— Эка как, — крякнул Слав. — Покрывают друг дружку, значит. Ну да вряд ли это Лада. Я Всемила так выпорол, что он теперь долго гулять не сможет.
— Лебедь Ладушке тоже всыпала не мало, — Никита вздохнул. — Ох, дети, все‑то им неймется.
— Да, — задумчиво кивнул Слав. — Ну да ладно, пойду я, мне еще старших своих дождаться, как бы и они к озеру не пошли, а то ведь с них станется.
Никита улыбнулся, глядя в след соседу. Станется, конечно, дети‑то в отца пошли, а сам Слав до девок ой как охоч был по молодости. И ни один год русалочья неделя без него не обходилась. Может потому и волнуется, знает как опасны могут быть эти развлечения, потому как его самого не раз товарищи с озера обессиленного на руках приносили. Русалки они же не простые девки, а за экзотику платить надо. Может оно и к лучшему что у него четыре девки, — подумал ювелир. — И даже если никто из зятьев его дела не унаследует, тоже ничего, не факт ведь что сын ювелиром бы стал. Сам‑то он вон по отцовским стопам не пошел, за что из родного дома и был изгнан. А с девчонками спокойнее. Вот еще трех замуж выдаст и будет совсем хорошо. А там, глядишь, уже и внуки пойдут, может кого из внучат его ювелирное дело заинтересует. Точно, вот внукам все свои секреты и передаст, — Никита улыбнулся и пошел в дом.
Утром Лада сидела за столом насупившись. Сидеть было больно, да и вообще любое движение доставляло массу неприятных ощущений, но мать потребовала чтобы она вышла к завтраку и девочка ослушаться не посмела. У Лебеди Яснокаменой норов был крутой, и негласным хозяином в доме была она. Более мягкий по характеру Никита не противился, благо жена у него ко всему прочему была еще и умной, и на людях мужа никогда в неловкое положение не ставила. Ну а в кругу семьи ювелир охотно передал бразды правления ей, сам большую часть времени занимаясь работой, которую любил не меньше чем жену и дочек.
— Лада, сегодня Лете помогаешь, — приказала Лебедь, вставая из‑за стола следом за мужем. — Сегодня же Воркуша должна была на кухне помогать, — возмутилась девочка, — я вчера там весь день была.
— И сегодня будешь и завтра, — не терпящим возражений тоном, заявила Лебедь. — А еще хоть слово услышу, неделю из дома не выйдешь.
Девочка надулась, а потом кинула ложкой в не скрывающую радости Воркушу, за что тут же получила подзатыльник от старшей сестры.
— Еще раз ударишь, руку отгрызу, — пообещала Лада сестре, и принялась собирать грязную посуду.
— Мам, пап, вы это слышали? — возмутилась Перва, старшая дочь Лебедь и Никиты Яснокаменых.
— Слышали, — кивнул Никита.
— И что? Ей никто ничего не скажет?
— Тебе скажу, — Лебедь вздохнула. — Не нарывайся, а то ведь и вправду отгрызет.
— А сама не справится, Всемила на помощь позовет, — хохотнула третья сестра Лады — Дарена. Перва замахнулась чтобы шлепнуть и ее, но девочка увернулась и показала старшей сестре язык.
— Мама, — воскликнула Перва.
— Ты уж определись ты мужняя баба или как, — насмешливо сказала вторая дочь Никиты Воркуша. — Коли мужняя, нечего чужих детей воспитывать и мамкать.
— Что значит чужих? — возмутилась Перва. — Или что раз я замуж вышла я вам теперь чужая? Пап, скажи им.
— Конечно не чужая, — мягко сказал Никита. — Девочки, не ссорьтесь пожалуйста и Ладу не задирайте.
— Ну конечно, Ладу нельзя а меня пожалуйста, — забурчала Перва, но на нее никто уже внимания не обращал.
— Воркуша, ты далеко намылилась? — поинтересовалась Лебедь.
— Так у меня же свободный день, на кухне же помогать не надо. Я хотела погулять сходить.
— А мне кто помогать будет? Вечером гулять будешь, а сейчас бери корзину, на рынок пойдем.
— Вот интересно, наказали Ладу, а делать все за нее должна я, — бурчала Воркуша.
— Да ладно тебе, — добродушно отозвалась Дарена. — Все лучше чем Ладе на кухне второй день.
— А нечего было ночью из дома удирать.
— От зависти только желчью не захлебнись, — Дарена тоже встала из‑за стола, у нее, как и остальных ее сестер, тоже было полно дел.
— Ой вы посмотрите на нее, умная какая сыскалась, — Воркуша уперла кулаки в бока. — Уродина, — крикнула она и тут же получила подзатыльник от вернувшейся матери.
— Еще раз услышу, выпорю, — пообещала Лебедь и, кинув дочери корзину, пошла к выходу.
Дарена, самая некрасивая в семье, слова сестры услышала, часто заморгала, но не расплакалась, а лишь прикусила губу и пошла помогать отцу.
Лада провозилась на кухне до ужина, но поев и убрав посуду, собрала остатки еды и тихонько выскользнула из дома. Кухарка Лета ее не останавливала, она видела как девочка весь день за дружка своего волновалась, как места себе не находила, поэтому и отпустила прикрыть, ежели мать хватится, пообещала.
— Дядька Слав, а Всемил где? — Лада вошла в дом Слава Перелеска без стука.
— И тебе, здравствуй, Лада, — насмешливо сказал старший брат Всемила Любомир, ему было восемнадцать, его совсем недавно взяли из мальцов в дружину и он был очень горд этим фактом.
— Здравствуйте, — поморщившись, сказала Лада. — А где Всемил?
— Наказан твой Всемил, — заявил Слав. — Нельзя к нему.
— Дядька Слав, — умоляюще попросила Лада. — Я только покушать ему дам и все, я быстренько.
— Нет, я сказал, — мужчина поднялся. — Любомир, а старшего остаешься, а я в дозор. Лада, иди домой, Всемил наказан, — Слав вздохнул и пошел к княжескому терему.
— Ты куда собралась? — поинтересовался Любомир, облизывая ложку. — Тебе же сказали нельзя к Всемилу.
— Любомир, — Лада вздохнула. — Ну я мигом.
— Нет, Лада, — парень улыбнулся.
— Ну Любомирушка.
— Эка ты запела. Нет.
— Ну пожалуйста. Всемил там один, ему плохо поди.
— Нет.
— Любомир, — Лада нахмурила брови, совсем как ее мать.
— Нет.
— А у меня котлетка свеженькая есть, — решила поторговаться Лада. — Ты с отцом всяко себе таких сделать не можешь.
— Нет, — покачал головой Любомир, хотя котлетку вдруг ужасно захотелось.
— Ну Любомир, — Лада поставила корзинку с едой на стол и умоляюще сложила ладошки. — Ну отвернись, а я проскочу. Ты не виноват будешь, просто не усмотрел.
— Нет, — упрямо стоял на своем парень, хотя готов уже был не то что отвернуться, вообще из дома уйти. Брата ему было жалко, отцу вчера уж очень сурово с ним обошелся, а подружка братца так и вовсе умиляла.
— Ну Любомир, — продолжала умолять Лада. — Ну позволь.
— Лада, я не могу, ты же сама слышала, отец не велел. Ежели он узнает что я тебя пустил он же и меня выпороть может. Ко мне‑то ты бегать не будешь.
— Я буду, — тут же пообещала девочка. — Ну да только он не прознает. Ну хочешь я тебя поцелую?
Любомир захохотал и, махнув рукой, все еще смеясь, вышел во двор. Лада тут же прошмыгнула на второй этаж.
Всемил лежал у себя на кровати на животе, на спину было не повернуться.
— Батюшка Небо, — ахнула Лада, увидев что рубаха к спине прилипла.
— Лада, — Мальчишка попытался встать.
— Лежи, — велела девочка. — Да что это дядька Слав так? — запричитала она. — Да на тебе же места живого нет.
— Сам виноват, — Всемил вздохнул. — Надо было внимательнее смотреть, когда возвращались. Я бате сказал что я тебя на озеро пойти подговорил, так что тебя сильно наказать не должны были.
— Всемил, — Лада вздохнула. — А я говорила что это я, чтобы тебя сильно не наказывали.
— Ну Лада, — Всемил все же сел и ту же сморщился от боли.
— Очень болит? — тихо спросила девочка.
— Да совсем почти не болит, соврал Всемил. — Просто сел неудачно.
— Я тебе покушать принесла, — Лада принялась доставать из корзинки еду.
— Спасибо, — Всемил, не сходивший вниз целый день был дико голоден. Лада сбегала на кухню, принесла ему молока. Мальчик ел очень осторожно, стараясь двигаться как можно меньше. Спина болела невероятно и даже смена положения ситуацию не меняла.
— Всемил, дай‑ка я тебя посмотрю, — хмурясь, попросила Лада. — Рубаху задери.
— Лада, да не надо.
— Не спорь со мной, — подражая матери, велела девочка. — Рубаху снимай и ложись. Матушка Земля, — ту же ахнула девочка.
— Чего там? — Всемил повернулся, пытаясь хоть что‑то разглядеть.
— Да дядька Слав вообще ума лишился, — продолжала пораженно Лада. — Ты лежи, не вставай, а я сейчас, — девочка бросилась к себе домой.
— Мама, мамочка, — завопила она, ворвавшись.
— Ты где была? — нахмурилась Лебедь. — Разве я не запретила тебе из дома выходить.
— Мамочка, это потом, а сейчас пойдем со мной, Всемилу помочь надо, а я сама не знаю как. Ну пожалуйста, давай ты потом на меня ругаться будешь, а сейчас пойдем, мама.
Девочка была в таком отчаянии что Лебедь даже испугалась.
— А что со Всемилом?
— Там… Там… отец его высек, да так, …, — Лада задыхалась от переполняющих ее эмоций. — Ему спину надо обработать чем‑то, там воспаляться все начало, до мяса там все.
— Ох ты ж святые боги, — нахмурился Никита.
— На кухне горшок с травами возьми, — приказала Лебеди и накинула на голову платок. — Я быстро, Никитушка.
— Может мне с вами? — поднялся мужчина.
— Не надо, — деловито сказала вернувшаяся с кухни Лада. — Дядька Слав в дозор ушел, а Любомир с мамой спорить не станет.
— Пошли, — Лебедь забрала у дочери слишком большой для нее горшок, где они травы хранили и пропустила девочку вперед.
Увидав вернувшуюся Ладу, Любомир хотел было не пустить девочку, но шедшая за ней Лебедь его озадачила. Он растерялся и не сказал ни слова, когда гостьи вошли в дом и поднялись в комнату Всемила.
— Батюшка Небо, — покачал головой Лебедь. — Любомир, воды поставь, Лада, бегом за лекарем, сами мы тут не справимся.
— Ох, — воскликнула девочка, но тут же убежала звать врача, старший брат Всемила тоже поспешил вниз, выполнять данное ему поручение.
Лада вернулась одна, лекарь обещал придти как только навестит кого‑то из своих пациентов, но раньше доктора вернулся Слав.
— Это что такое? — спросил он, войдя в дом, где девочка помогала Любомиру заваривать травы, отобранные матерью. — Лада, я тебе что велел? Вот сейчас не посмотрю на то что ты не моя дочь и выпорю.
— Не выпорешь, — Лада повернулась и уперла руки в бока. — Ты дядька Слав вообще совесть потерял, — заявила она. У Слава открылся рот от удивления, никогда его еще таким тоном не отчитывала десятилетняя соплюха. — У тебя что сыновей много? — продолжала Лада. — Всемил лишний? Ты с чего это его до полусмерти запорол? Ну наказал бы, но так‑то зачем?
— Ты меня еще учить будешь? — пораженно спросил Слав. — Вот я тебя сейчас…
— Батя, не трогай ее, — вступился за девочку Любомир. — Перестарался ты вчера со Всемилом, плохо ему совсем, тетка Лебедь велела лекаря позвать.
— Лебедь? — Слав нахмурился. — Она там? — он стремительно пошел наверх.
— Отчаянная ты, — Любомир снял котелок с водой с огня. — Сейчас бы сама под раздачу попала. Лежали бы с Всемилом рядышком, попами кверху.
— Ой как страшно, — фыркнула Лада, хотя понимала что Любомир прав, дядька Слав и ее вполне мог ремнем отходить, но девочка была так зла, что пока не жалела ни об одном сказанном слове.
— Тебе поцелуй сейчас отдать или потом? — спросила она, чтобы сменить тему. — Ну что ты ржешь? Любомир, прекрати.
— Потом отдашь, — все еще смеялся парень. — Вот подрастешь немного и отдашь.
— Просто я не люблю в долгу оставаться, — Лада отвернулась, задрав носик.
— А я целоваться со взрослыми девками предпочитаю, — возразил Любомир. — Вот повзрослеешь, я с тебя должок и потребую.
— Если не забудешь, — хмыкнула девочка. — Я напоминать не стану.
— Я не забуду, — улыбнулся Любомир. — Вроде заварилась трава, давай сливать.
Пока отвар переливали да остужали, пришел лекарь. Всемила измазали мазями, напоили отварами, а Славу в очередной раз вычитали за жестокость.
— Лебедь, ну что ж вы все из меня деспота делаете. Ну перестарался малость. Ну так и он не тарелку разбил и не курицу соседскую раздавил. Ты вон Ладу тоже выпорола.
Лада опустила закатанный рукав рубашки, прикрывая след от хворостины на руке.
— Меру все же знать надо, — тихо сказала женщина, уводя Слава за локоть из комнаты. — Ты же не хочешь чтобы мальчишка из дому сбежал?
— Конечно не хочу.
— Жениться тебе надо, дядька Слав, — заявила Лада, спускавшаяся вслед за взрослыми.
— Тебя не спросили, — Лебедь усмехнулась. — Пойди дружку своему воды принеси, пусть у кровати стоит, проснется, пить захочет.
— Угу, — Лада перепрыгнула через оставшиеся ступеньки и по–хозяйски принялась выбирать кувшин, а потом и вовсе отправила Любомира за водой, тот, как ни странно, подчинился не споря.
Когда Лебедь и Лада ушли, Слав сходил проведать младшего сына. Тот тревожно спал, постанывая во сне.
— Хорошо что Лада настырная такая, — тихо сказал он, спустившись вниз. — Что она тебе пообещала за то чтобы ты ее наверх пустил?
— Да много чего, под конец поцеловать пообещала, — Любомир улыбнулся.
— О, против этого даже я бы не устоял, — Слав тоже слабо улыбнулся, впервые за вечер. — И как?
— Что как?
— Поцелуй получил?
— Нет, конечно, она же еще ребенок. Я ей возврат долга отсрочил.
— Тоже дело, только смотри, потом и Всемил тоже вырастет, вряд ли ему понравится что его подругу другой целует. Хорошая девка будет, лучшей жены Всемилу и не пожелаешь. Ищи себе такую же.
— Десятилетнюю? — насмешливо уточнил Любомир.
— Такую же боевую, которая за тебя горой встанет, ежели что. Через шесть лет зашлю к Никите сватов, поженим их, и будет у меня наконец‑то дочка.
— Может мы с Ратибором раньше женимся. Или ты нас уже вообще со счетов списал?
— Ратибора списал, — Слав вздохнул. — Ему уж третий десяток, а девки у него на последнем месте.
— Зато дружинник он отменный, — возразил Любомир. — Гордиться таким сыном надо.
— А я и горжусь, но все должно быть поровну. На службе — служи, а вне службы — жизнь свою не прожигай, а строй как положено. А у него одна служба на уме. Как мать умерла, так вообще из дружинной избы не вылезает. Ты таким не будь, Любомир, — попросил он сына, и было в голосе Слава столько отчаяния, что Любомиру стало жаль отца.
Тут сверху что‑то упало и раздался крик Всемила. Слав бросился в комнату сына. Оказалось что во сне Всемил упал с кровати и теперь сидел на полу и плакал от боли, а еще больше от стыда.
— Ну что ты, Всемилушка, — Слав аккуратно поднял сына и уложил в кровать.
— Как дите малое, — Всемил отчаянно тер глаза, надеясь что ни отец, ни брат слез его не заметили.
— И взрослые бывает падают, — утешал его отец, гладя по непослушным золотистым волосам. — Дружинники знаешь иногда как с полатей летают? Уууу, особливо когда устанут сильно или болеют. Ты прости меня, Всемилушка, — тихо попросил он. — Просто испугался я за тебя. Опасные они русалки.
— Ничего они не опасные, — буркнул мальчишка. — Вон парни наши к ним ходили и не просто посмотреть, между прочим.
— Глупый ты еще, — вздохнул Слав. — Русалки они силу жизненную тянут. Вот не приди к озеру эти идиоты, они вас бы наши и что тогда? Русалки и так людей чуют, а уж в русалочью неделю… Послушай своего старика, Всемил, живые девки куда лучше русалок.
— Ты сам к русалкам ходил? — догадался мальчишка.
— Когда‑то ходил, — вздохнув, признался мужчина. — Утром меня на руках друзья приносили, и я потом несколько недель встать не мог, пока силы не вернулись. Не стоит то удовольствие таких жертв. Не повторяй моих ошибок. Были случаи когда от озера мужики не возвращались, до смерти их залюбливали русалки.
Всемил хотел было возразить что Мирон довольно резво от русалки уходил, но потом вспомнил второго парня, который после любви с лоскотухой лежать под елкой остался.
— И Ладу ведь за собой потащил, — продолжал Слав. — Случись что, погибли бы оба. Ты ее защищал бы, она бы без тебя убегать не стала. А тебе Ладу беречь надо, она же девочка, — он потрепал сына по волосам.
— А я и берегу, — буркнул Всемил.
Слав горько усмехнулся, поправил мальчику подушку, подставил стул к кровати, чтобы Всемил снова упасть не мог и пошел вниз. Он сидел и смотрел в темное окно, а потом понял что ему ужасно хочется самому сейчас пойти к озеру. Слав даже встал, но у двери тряхнул головой, отгоняя наваждение. Нет, ему нельзя. Отгулял он свое. Сейчас у него сыновья и его долг вырастить их достойными людьми. Мужчина с тоской посмотрел на темную улицу, закрыл дверь и пошел спать. Боги были добры к нему, за недополученное удовольствие они наградили Слава прекрасными снами, где русалки были краше некуда, вода теплой, ласки нежнейшими, а любовь русалочья совершенно безобидной, сил не отнимающей.
День шел за днем, месяц за месяцем, год за годом. Дети росли, их родители старели. Когда Всемилу исполнилось шестнадцать, его взяли мальцом в дружину. Лада искренне радовалась за друга и, наплевав на насмешки подруг, продолжала бегать к нему домой или в дружинную избу. Всемил на смешки товарищей тоже внимания не обращал, а того кто Ладу оскорблять пытался — бил себя не жалея, не взирая на возраст и положение обидчика. Очень скоро дружинники привыкли к девочке и стали, как и остальные, воспринимать ее как невесту Всемила, пусть еще и маленькую. Все свободное время Лада и Всемил проводили вместе. Иногда в компании друзей мальчишки, иногда просто вдвоем. Не смотря на все запреты и наказания они еще несколько раз бегали к озеру на русалочьей неделе, в последний день осени, пробирались на кладбище, чтобы посмотреть как покойники из земли вылезают. Правда так ни разу ничего и не увидели, то ли ночь была выбрана не та, то ли место не подходило, но ребятам ни разу не повезло, и никто из могил при них не вылезал.
— Враки это все, — заявил тогда Всемил. — Сказки для детишек малых.
— А вот и не скажи, — возражала Лада. — Просто нам не повезло. Может они не каждый раз вылезают. А может у нас жрец такой хороший что хоронит как надо и они упокаиваются навеки.
— Сказки, — возразил Всемил.
Лада спорить не стала, но и мнения своего не поменяла. И вообще‑то она была очень рада что ни один покойник своего места покинуть не решился, пусть уж лучше спят в земле спокойно.
Лада с Всемилом часто не сходились во мнениях, но никогда из‑за этого не ругались. Всемил бывало подшучивал над подругой из‑за чего‑нибудь, но девочка не обижалась. Она утешала себя тем что мужчинам надо чувствовать себя правыми, а женщина должна быть мудрой и лишний раз промолчать. И Лада очень старалась быть мудрой и не спорила.
— Лада, — Всемил ворвался в дом ювелира Яснокаменого без стука. — Здрасте, тетя Лебедь, здрасте, дядя Никита, — выпалил он. — Ладушка, меня в отряд что в Быстроград едет берут.
— Да ты что? — ахнула Лада. — И ты поедешь? — с надеждой что Всемил скажет нет, спросила она.
— Конечно, поеду. Быстроград же, — восторженно сказал мальчишка, даже не заметив что Лада расстроилась. — Там же кентавры и дриады и говорят даже драконы.
— Не знала что мальцов в эту поездку берут, — Лебедь бросила быстрый взгляд на дочку, она‑то в отличие от Всемила, все прекрасно видела и понимала.
— А меня в дружину переводят, — расцвел Всемил. — Раньше всех. Воевода сказал я способный. К тому же Любомир тоже едет, так что решили что мне тоже можно. Дядя Никита, я Ладу заберу, ладно? К полуночи верну, обещаю.
— Уж верни, — усмехнулся Никита.
— Глупостей не наделай, — тихо сказала дочери Лебедь. — Он через годик вернется, тогда и успеется, а сейчас не спеши.
Лада только вздохнула и пошла переодеваться.
Ладе было уже пятнадцать, она ощущала себя взрослой девушкой, только вот почему‑то родители считали иначе. Некоторые подружки ее уже с девичеством простились, а у них со Всемилом все как‑то до этого не доходило. Но Лада и сама не особо рвалась с невинностью распроститься, а Всемил ее берег и опыта предпочитал набираться с другими не столь ему дорогими девицами.
Через месяц полсотни дружинников и Всемил в их числе, уехали в далекий город Быстроград, в знак дружбы между князьями и для установления крепких дружеских отношений.
Лада тосковала, потом от Всемила пришло письмо и девочка перечитывала его каждый вечер. Потом пришло второе письмо, потом третье. Всемил писал часто и подробно, он описывал все что было по дороге к Быстрограду, потом сам город и его чудеса. Одно из писем парня почти полностью было посвящено кентаврам, Всемил был от них в таком восторге, что просто не мог не поделиться им с лучшей подругой. Лада читала, радовалась или печалилась вместе с Всемилом и тут же садилась писать ответ. Она писала ему о последних городских новостях и сплетнях, об отце, потому что дядька Слав сам писем писать не любил. Но потом письма стали приходить все реже, не до того стало Всемилу. А после стало ясно что через год дружинники не вернутся. Лада совсем затосковала. Так прошел еще год.