Замок Крайтон, Мидлотиан 4 января 1562 года

– Здесь так холодно, – проговорила королева. – Как же здесь холодно!

Она дрожала и ежилась от холода, сидя на табурете перед огнем, со вчерашнего дня, когда мы все приехали в замок Крайтон. Я не знала, что делать. Через несколько часов единокровный брат королевы лорд Джон Стюарт должен был сочетаться браком с сестрой графа Босуэла Джин Хепберн, и двор явился в замок Крайтон как раз для того, чтобы королева Мария почтила свадьбу своим присутствием. То, что вместо этого она сидела перед камином в своей опочивальне, закутанная в два подбитых мехом плаща и старый шерстяной плед, едва ли могло понравиться Босуэлу или ее брату.

– Такой холод – это la morte для такого хрупкого и прекрасного цветка, как вы, мадам. – Пьер де Шастеляр стоял на коленях подле королевы, прижимая ее руку к своей щеке – неслыханная наглость для жалкого, второсортного поэтишки, чьи стихи были всего лишь претенциозным подражанием поэзии Ронсара. – Давайте сбежим обратно, в долину Луары, где настоящие католики по-настоящему празднуют Рождество.

Мне хотелось треснуть его по голове серебряным позолоченным ночным горшком королевы, который я только что опорожнила, вымыла в корыте для водопоя на конюшне и начистила до блеска. После ужасного конфуза, случившегося при моем первом появлении при дворе на маскарадном представлении с участием Аполлона и муз, мне поручали только самые низкие, наименее публичные задания. Королева явно не собиралась позволить мне еще раз отвлечь всеобщее внимание от нее самой во время какого-нибудь многолюдного приема, вечера или зрелища.

– Мадам, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко и почтительно, – свадьба вашего брата должна состояться в четыре часа пополудни, то есть уже через два часа, а за нею последуют большой пир и увеселения. Вам надо надеть платье и позволить уложить ваши волосы. Разрешите мне, по крайней мере, позвать Флеминг и Ситон, чтобы они занялись вашим туалетом.

– Мадам, разрешите мне вышвырнуть эти часы за окно, в этот ужасный снег, – своим нежным, как перышко, голосом прошептал месье де Шателяр, произнося шотландские слова с сильным французским акцентом.

Королева подняла голову. От тепла пламени ее щеки порозовели, а глаза вдруг сверкнули от негодования. Впервые после нашего приезда в Крайтон ее лицо оживилось.

– Не говорите глупостей, Пьер, – сказала она. – Эти часы подарил мне мой свекор, король Франции, и они слишком красивы и ценны, чтобы выбрасывать их в окно.

Она встала, и пестрый грубошерстный плед, в который она куталась, упал к ее ногам; она была высока и так стройна, что казалась не женщиной из плоти и крови, а неким неземным видением. Ее распущенные блестящие волосы, точно такого же цвета, как и огонь в камине, красиво ниспадали с высокого бело-розового лба. Я уже научилась не удивляться внезапным переменам ее настроения, но я никогда не пойму, как ей удавалось за время одного вздоха переходить от света к мраку и обратно от мрака к свету.

– Вы можете идти, Пьер, – надменно проговорила она. – Мне надо одеться.

– Я буду вашим камердинером, – отвечал поэт. – Я расцелую ваши изящные ступни и со сладостным восторгом надену чулки на ваши восхитительно длинные ноги.

– Я позову своего брата и попрошу его заколоть вас à l’Ecossais, – холодно произнесла королева. – Он проткнет вас кинжалом насквозь тысячу раз, как велит шотландский обычай. Вы слишком много стали себе позволять, месье де Шателяр.

Бедный поэт выглядел смущенным и обиженным; как видно, улавливать молниеносную смену настроений королевы Марии ему удавалось еще хуже, чем мне. Но я не была от нее без ума, он же, как толковали, был влюблен в королеву по уши.

– Прошу извинить меня, мадам, – подчеркнуто официально произнес он. – Позвольте мне удалиться.

– Ступайте. – Она уже утратила к нему всякий интерес. Приблизившись к столу у окна – самому стылому месту в опочивальне, хотя она, по-видимому, совершенно не ощущала холода – она положила руку на часы. – Я помню тот день, когда король Генрих подарил мне эти часы в день моей помолвки в великолепном новом «Salle des Caryatedes» в Лувре. А потом мы танцевали – о, как мы танцевали!

Поэт незаметно ретировался.

– Сегодня тоже будут танцы, мадам, – промолвила я. – Граф Босуэл не пожалел расходов ни на освещение, ни на дрова, так что в зале будет тепло и светло. Там будет играть музыка, и будут подавать самые изысканные яства и напитки – в конце концов, не каждый день сестра графа выходит замуж за сына короля.

– Только посмотрите на них, – продолжила королева, как будто я ничего не говорила. – «Красивые часы, отбивающие время» – так король Генрих назвал их, когда дарил их мне. Видите, как они стоят на своей серебряной позолоченной подставке, украшенной чеканными цветами, и аквамаринами, и жемчугом? Горный хрусталь на их циферблате так же прозрачен, как самое лучшее стекло. В Шотландии я не видела ничего подобного.

– У нас тоже есть часовых дел мастера, – сказала я. – Правда, сама я их не встречала, но ведь должен быть в Шотландии хотя бы один.

– О да, наверняка и здесь есть часовщики, но я уверена, что тут не сыщутся такие же мастера своего дела, какие изготовили мои horologe fleurie. Она опять задрожала, возвратившись из грез о далекой Франции в холодную юго-западную башню замка Крайтон. – Здесь все другое. Здесь так холодно. Иногда я жалею, что вернулась в Шотландию.

– Не говорите так, мадам. Вы королева Шотландии. Вы здесь родились. Ваше место здесь.

– Нынче вечером я не хочу быть королевой. Пойдите скажите графу Босуэлу, чтобы праздновал свадьбу своей сестры без меня. Я чувствую себя нездоровой и останусь здесь.

Она снова закуталась в плед, плюхнулась на табурет перед камином и угрюмо уставилась на огонь.

– Вспомните пожар в Стерлинге, – сказала я. Надо было опять изменить ее настроение, а я знала, как сильно история в Стерлинге подействовала на нее. – Вспомните древнее пророчество. Вы – королева Шотландии, появление которой было предсказано тысячу лет тому назад.

Она немного выпрямилась и посмотрела на меня сквозь паутину своих блестящих волос.

– Пророчества, – проговорила она. – В серебряном ларце моей матушки тоже хранятся записи пророчеств, во всяком случае, так сказал мне Джеймс. Ваш муж прислал ему письмо с предложением продать ларец.

– Я не знала, что делает Александр, мадам. Мне не следовало показывать ему ларец – теперь я это знаю.

– Но сейчас ларец хранится в надежном месте?

– О да.

– Джеймс говорит, там содержатся секреты. То, что знала моя мать и больше никто. Уверена, там есть и зловещие тайны самого Джеймса, и если ларец окажется у него, он первым делом уничтожит документы, повествующие о них.

– Я не знаю, мадам. Я не заглядывала внутрь.

– Я вам не верю. У вас был и ларец, и ключ от него. Кто бы удержался от искушения? Не лгите мне, Марианетта.

Мгновение я поколебалась. Затем, чувствуя себя так, словно слепо бросаю игральные кости в яму, сказала:

– Хорошо, мадам, я действительно открывала ларец. Но все записи вашей матушки были сделаны шифром. Я не смогла бы их прочитать, и я уверена, что Александр тоже не смог. Так что, какие бы там ни содержались секреты…

– У меня есть все шифры моей матери.

– Неудивительно, ведь записи предназначались для вас.

– Марианетта. – Она вдруг встала, все еще закутанная в плед, в свете пламени ее роскошные волосы блестели, словно у феи. Я почувствовала, как она опутывает меня своими чарами, точно золотой сетью. – Отдай мне ларец сейчас. Клянусь, я исполню все, о чем ты просишь – передам в руки правосудия убийцу твоего мужа, подпишу хартию, подтверждающую, что ты владеешь своими поместьями как вассал короны, никому не позволю выдать тебя замуж против твоей воли. Отдай мне ларец, чтобы я смогла узнать секреты моей матери и навсегда поставить Джеймса на место. Чтобы я смогла держать лордов Конгрегации в узде. Чтобы я имела настоящую власть, как хотела моя матушка, а не была всего лишь марионеткой, которую мой братец Джеймс дергает за веревочки.

Если бы в ту минуту ларец был у меня в руках, я бы отдала его ей.

Но, к счастью, его у меня не было.

– И пророчества. – Она наклонилась ко мне, голос ее ласково уговаривал. – Твой муж написал, что они перевязаны алыми шнурками и запечатаны собственными печатями месье де Нострадама. Les quatre maris – это написано снаружи. Четыре мужа. В конце концов, мне придется выбрать себе супруга, и, имея пророчества, я смогу сделать правильный выбор. Это все меняет!

Она вцепилась в мое запястье и вонзила в него свои длинные острые ногти. От неожиданной боли я с шумом вдохнула в себя воздух.

– Отдай мне ларец сейчас, – повторила она. Голос ее вдруг переменился, стал резким, как внезапный удар клинка. – Кто ты такая, чтобы не отдавать мне то, что по праву принадлежит мне?

Эта перемена в ней поразила меня. Она была похожа на Протея, древнее морское существо, способное принимать любой облик. И, подобно Протею, она не сдержит ни одного из своих сладких обещаний, если ее не заставить.

– У нас с вами уговор, мадам, – твердо сказала я. – Я исполню свою часть сделки после того, как вы выполните свою.

Она отшвырнула мое запястье и сбросила с себя плед.

– Посмотрим, – бросила она. – Позовите ко мне Флеминг и Ситон. Я буду готовиться к свадьбе моего брата.

Бракосочетание состоялось в большом пиршественном зале замка Крайтон в соответствии с протестантским обрядом. Теперь никто уже не мог с уверенностью сказать, какую религию тот или иной человек будет исповедовать завтра. Номинально граф Босуэл был протестантом, однако он поддерживал старую королеву Марию де Гиз, которая была католичкой, и пользовался большой благосклонностью у молодой королевы, ее дочери. Власть – вот чему поклонялся Босуэл – мысленным взором я всегда видела его в венке из листьев окопника, похожим на Зеленого Человека древних пиктов. Какие только странные слухи не ходили о вере Босуэла – или его неверии, – а иные и вовсе утверждали, что он занимается колдовством.

Зал освещала тысяча свечей, и к подбалочникам высокой крыши подымался сладкий медовый аромат пчелиного воска. Огонь в огромном камине на противоположном конце зала ярко пылал и громко потрескивал. Я чувствовала примешивающиеся к дыму ароматы розмарина и майорана – растений, олицетворяющих любовь и брак. Королева сидела у огня в удобном кресле под балдахином; у ее ног стояли металлические грелки с горячими углями, а в широкие рукава были положены подогретые камни. Она была закутана в сверкающую мантию из серебряной парчи, украшенную вышивкой серебряной же нитью и подбитую белым мехом. Я стояла на другом конце зала, ничем не блестя, в платье и плаще, который – увы – не был подбит мехом, и мои руки закоченели от холода. После того как в декабре исполнился год со смерти мужа королевы, французского короля, все придворные сняли траур, снова нарядившись в яркие цвета, и королева приказала и мне отказаться от моего законного годичного траура и носить цветную одежду. Она сказала, что не желает видеть вокруг себя черных ворон. И нынче вечером на мне было платье светло-зеленого цвета, такого же, как молодые весенние листья. Как мне хотелось, чтобы наступила весна! Прошлой весною я была с тобою, мой Александр, мой сад у моря был весь в цвету, а Майри все еще спокойно лежала у меня под сердцем.

Глаза мои обожгли слезы, и я отчаянно заморгала.

Мастер Уиллок все твердил и твердил в своей проповеди о грехе идолопоклонства. Интересно, о чем думает сейчас королева? После всего, что ей пришлось выстрадать из-за ее католической мессы за те пять месяцев, что она провела в Шотландии – унизительные демонстрации на улицах, словесные схватки с мастером Ноксом, который нередко заставлял ее плакать, дохлые кошки с бритыми макушками и разграбленные католические часовни. Было странно видеть, как она улыбается и, судя по всему, внимательно слушает протестантскую проповедь. Лорд Джеймс стоял по ее правую руку и выглядел донельзя довольным собой. Может быть, она просто пытается снискать расположение своего брата и остальных лордов Конгрегации? Или же она серьезно подумывает о том, чтобы…

– Поглядите на Рэндольфа. Он явно гадает, как бы она смотрелась на месте Елизаветы Тюдор, и королева Мария об этом знает.

Мне не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто это сказал – веселый, насмешливый голос и горьковато-сладкий аромат паслена и мирриса могли принадлежать только одному человеку. Он был прав. Томас Рэндольф, агент королевы Англии, в самом деле, смотрел на нашу королеву так, словно оценивал ее. Я ответила:

– Месье де Клерак, насколько мне известно, место Елизаветы Тюдор пока что занято ею самой.

– Место королевы в Англии – штука ненадежная, во всяком случае, с тех пор, как мать Елизаветы впервые увидела ее отца.

Он подошел ко мне вплотную, длинноногий, угловатый павлин, одетый в синий с золотом камзол из дамаста, в шляпе, расшитой жемчужинами размером с соловьиное яйцо. Но почему же, несмотря на всю пышность его наряда, в золотое и серебряное шитье всегда вплетена темная нить? И дело было вовсе не в грубом насилии или жестокости, как, например, у Рэннока Хэмилтона – хотя я чувствовала, что месье де Клерак тоже при желании может быть весьма опасен – а в тени аскетизма, которую не могли скрыть ни золото, ни кружева.

– Я вижу, мастер Уэдерел тоже здесь, вместе с остальными членами английской делегации, – заметил он. – Он ваш знакомец, не так ли?

Сначала я удивилась, но затем вспомнила, что он стоял сзади меня, когда я разговаривала с Блезом Лорентеном во время представления с участием Аполлона и муз. Лорентен говорил о моей встрече с Ричардом Уэдерелом. Стало быть, месье де Клерак, вдобавок к своему павлиньему наряду и жемчугам, обладает еще и длинными ушами.

– Я бы не назвала его своим знакомцем. Я говорила с ним всего лишь раз.

Минуту он помолчал. Мастер Уиллок тем временем читал отрывок из Священного Писания о женщине по имени Мааха, которая была лишена звания царицы за то, что поклонялась истукану в роще.

– Если вы хотите, чтобы я помогал вам в ваших розысках, – сказал, наконец, месье де Клерак, – то вам придется рассказывать мне то, что становится известно вам. Я, со своей стороны, обещаю вам делать то же самое.

Разумеется, он был прав. Я по-прежнему не доверяла ему и была более или менее уверена, что он желает помочь мне, лишь исходя из собственных, не известных мне побуждений, но если он намеревался использовать меня, я могла точно так же использовать его. Я сказала:

– Вы, конечно, уже знаете, что Александр разослал письма, в которых предлагал серебряный ларец на продажу.

– Да, знаю.

– Одно из них достигло английского двора – и, возможно, было прочитано самой королевой Англии. Мастер Уэдерел утверждал, что дважды встречался с Александром в Эбердине и заключил с ним сделку.

– Если это правда, то вашего мужа мог убить один из других возможных покупателей, чтобы эта сделка не состоялась. Пытался ли мастер Уэдерел заключить новую сделку – на этот раз с вами?

– Да, пытался. – Внезапно я поняла, на что он намекает. – Вы полагаете, что убийца Александра может попытаться убить и меня.

– Вполне возможно. Все зависит от того, желает ли он – или она – заполучить ларец сам, или же всего лишь старается, чтобы он не попал в чужие руки.

– Одно из писем было послано и к французскому двору. Именно об этом Блез Лорентен говорил мне во время представления с Аполлоном и музами.

– И еще ваш муж послал письмо лорду Джеймсу, который, разумеется, поделился его содержимым со своей матерью, леди Маргарет. Англичане, французы и лорды Протестантской Конгрегации – кому, по-вашему, ваш муж мог написать еще?

– Вы задаете слишком много вопросов, месье де Клерак, а сами пока что ни на один не ответили. Скажите, вы узнали какие-нибудь полезные сведения?

– Только одно, – отвечал он. – Когда вы нашли рубин, в церкви кто-то был, и то не был призрак монаха-августинца.

Я ощутила смутный страх.

– Откуда вы знаете?

– Проводив вас в ваши покои, я вернулся и тщательно осмотрел церковь. Клирос не используется с тех пор, как храм стал приходской протестантской церковью Кэнонгейта. И тем не менее на слое скопившейся там пыли я обнаружил следы ног.

– Стало быть, кто-то знает про рубин.

– Кто-то знает.

Сказал ли он правду, я не знала.

– И больше вам ничего не стало известно?

– Пока что нет. Мне надо быть очень осторожным, когда я задаю вопросы.

– Мы оба должны быть осторожны.

– Тогда давайте поговорим о свадьбе. – В его глазах зажглись шутливые огоньки. – Давайте пропитаемся духом празднества и поговорим о женихе и невесте.

Как же он сладкоречив! Я бы с радостью удалилась, но в зале было полно народа, и мне не хотелось устраивать сцену на людях. Нехотя я начала:

– Невеста очень хороша. Для взрослой девушки у нее необычайно светлые волосы.

– Ее отца прозвали белокурым графом за удивительно светлый цвет волос. Но вы, конечно же, знали его – он поклялся, и не единожды, а дважды, что Мария де Гиз обещала выйти за него замуж.

– Я слышала о нем. Он оставил свою безупречно верную жену якобы для того, чтобы ухаживать за старой королевой. Даже сегодня леди Босуэл заперта в башне в Морланде и не присутствует на свадьбе своей собственной дочери.

– Стало быть, вы знали и леди Босуэл?

– Нет, я с нею не встречалась, только слышала, как о ней рассказывают другие дамы. Когда я жила при дворе старой королевы, та старалась держать меня отдельно от остальных придворных.

– Я помню. Вы жили, как чистая дева в некоем тайном приюте, не тронутая грешным миром. – Он улыбнулся. Когда он так улыбался, все мои колючки смягчались. – А вот невесту на этой свадьбе грешный мир и затронул, и потискал. Мастер Рэндольф слыхал эту скандальную сплетню и называет ее веселой историей, которую стоит пересказать.

– Я не желаю ее слушать, – сказала я. – Во всяком случае, в день ее свадьбы.

– У вас доброе сердце, ma mie.

– Не называйте меня так – я не ваша дорогая.

Он снова улыбнулся, но ничего более не сказал. Мастер Уиллок наконец завершил свою проповедь, жених и невеста обменялись кольцами и были провозглашены мужем и женой. Я подумала об Александре и тут же постаралась отбросить непрошеную мысль.

Королева встала. Ее дамы сгрудились вокруг нее с корзинками, полными засушенных цветов, сухих лепестков роз и высушенных незабудок, и все они принялись, смеясь, бросать их в новобрачных. Озаренные пламенем свечей, прекрасные распущенные белокурые волосы Джин Босуэл с вплетенными в них изумрудами и янтарем сверкали зелеными и золотыми искрами. Весело заиграли волынщики, и толпа хлынула к дверям, по всей вероятности, для того чтобы облегчиться. Вошедшие в зал слуги принялись расставлять установленные на козлах столы для свадебного пира.

– Как вы думаете, они будут счастливы? – спросил Никола де Клерак, на этот раз совершенно серьезно. – Они плохо знают друг друга – их брак заключен лишь для того, чтобы привязать Босуэла к интересам королевы, его сестру к ее брату.

– Или же для того, чтобы привязать королеву к Босуэлу.

– Согласен, это дело другое. Он бы женился на ней сам, если бы мог. Она могла бы сделать и худший выбор, если пожелает остаться в Шотландии.

Я задумчиво поглядела на королеву. Она вся сияла в своей серебряной парче, отражающей свет тысячи свечей и пламя в камине; под звуки волынок спонтанно начались танцы, и она пошла танцевать с Босуэлом, а ее брат – с сестрой Босуэла. Одетый в темно-красный бархат граф был на полголовы ниже королевы; она была так изящна, стройна и воздушна, а он так широк в плечах и закован в такую толстую броню из мышц, что они, казалось, принадлежат к двум совершенно разным мирам. Хрупкий, с длинным стеблем пион и волосистый окопник, с черным корнем, с цветками, похожими на ухватистые пальцы – я не видела ничего, что могло бы их соединить.

– К счастью, она не хочет оставаться в Шотландии, – сказала я. – Полагаю, не пройдет и года, как она станет женой наследника испанского престола.

– Возможно, – сказал Никола де Клерак. – Я знаю, она на это надеется, но она уже была замужем за одним хворым королем-мальчиком, а о доне Карлосе толкуют, что он не только слаб здоровьем, но и безумен. Не очень-то привлекательный жених.

– Вы говорите так, словно считаете, что королева должна быть счастлива в браке, как обыкновенная женщина.

Он улыбнулся.

– Большая слабость для придворного, я знаю. Кстати, Ринетт, если она действительно покинет Шотландию, вы должны будете отдать ей серебряный ларец независимо от того, будут к тому времени исполнены ваши условия или нет. Она потребует, чтобы его содержимое было в безопасности, то есть у нее.

К этой минуте я начала чувствовать к нему… нет, конечно же, не дружеское расположение, и, разумеется, не симпатию, но, пожалуй, какую-то близость. Но после того как он заговорил о ларце, это чувство исчезло. Я жестко спросила:

– А что известно о содержимом ларца вам, месье?

Он довольно долго молчал. Играли волынки и ребеки, пары танцевали, мешая снующим тут и там замученным слугам, старающимся накрыть длинные пиршественные столы, состоящие из поставленных на козлы столешниц. Наконец, Никола де Клерак снова заговорил, уже без всякой серьезности в голосе:

– О, мадемуазель, я знаю лишь то, о чем толкуют сплетники. По слухам, там хранятся волшебные амулеты, талисманы и святые мощи. Секретные бумаги. И целая груда драгоценностей.

И снова я не могла понять, лжет он или нет.

Я знала. В сердце своем я уже тогда знала. Но не хотела этому верить и поэтому притворилась, что озаренный светом тысячи свечей большой зал Крайтона вдруг потемнел лишь из-за моей неприязни к Никола де Клераку.