Эдинбург,8 февраля 1562 года

Когда же закончатся все эти свадьбы?

В воскресенье, в восьмой день февраля, лорд Джеймс, единокровный брат и ближайший советник королевы, лорд Джеймс, сочетался браком с леди Эгнес Кит в эдинбургской церкви святого Джайлса со всей возможной пышностью, которую только дозволял мастер Нокс. В этом году Пасха должна была наступить рано, поэтому Великий пост должен был тоже начаться рано – уже в среду, так что на празднества у двора оставалось лишь три дня. И чтобы напраздноваться всласть, мы начали веселиться уже вечером в воскресенье и сели пировать, расставив столы в длинной галерее замка Холируд.

Лорд Джеймс, только что получивший титул графа Мара – титул, который со времен Иакова II носили только члены королевской фамилии – сидел во главе стоявшего на возвышении стола; королева сидела по его правую руку, а его молодая жена – по левую. За этим же столом сидела мать лорда Джеймса, леди Маргарет Эрскин; сегодня она вся светилась от гордости, и теперь было нетрудно понять, чем она околдовала отца лорда Джеймса, покойного короля. Рядом с нею, к моему немалому удивлению, сидели граф и графиня Хантли. Хантли навлек на себя немилость королевы тем, что вел агитацию в интересах католиков Северного нагорья, однако его жена, Элизабет Кит, была любимой тетушкой молодой супруги лорда Джеймса – все в Шотландии состояли в каком-нибудь родстве: либо кровном, либо со стороны мужа или жены, либо и так и эдак – так что чета Хантли сидела за верхним столом вместе с людьми из ближнего круга королевы, угощаясь заливным мясом павлинов, пирогом с начинкой из вымоченного в вине инжира, кедровыми орешками и семгой, приправленной корицей, перцем и имбирем.

Я попросила королеву разрешить мне не присутствовать на пиршестве и остаться в моих собственных маленьких покоях с Майри и моими близкими. Лучше бы я попросила ее о месте на пиру, потому что тогда она бы наверняка мне отказала – после того, что случилось в Крайтоне, я была в еще большей немилости, чем прежде. Вот и вышло, что сейчас я стояла за креслом королевы в своем зашитом зеленом платье, подавая ей тазик с теплой, благоухающей благовониями водой и чистое полотенце всякий раз, когда она властно поднимала свою красивую белую руку.

Не привлекая ничьего внимания, я оставалась невидимой, такой же невидимой, как и слуги, и это давало мне отличную возможность наблюдать за графом Хантли. Сам он не мог быть убийцей – он был слишком стар и неповоротлив и оброс жиром, как медведь перед зимней спячкой. Но его сын, молодой сэр Джон – сэр Джон, унаследовавший от отца примесь королевской крови, – был необуздан и дерзок и метил высоко – поговаривали, что он хочет жениться на королеве и таким образом заполучить корону. Если Роутс был прав и Александр в самом деле предложил продать ларец графу Хантли, то есть главе своего собственного клана – неужели он мог пойти на такую наглость? – то сэр Джон наверняка бы об этом узнал. И как французы и англичане, лорды Протестантской Конгрегации и гугеноты, он мог пожелать, чтобы ларец не попал в руки врагов почти так же сильно, как чтобы он оказался в его собственных руках. Возможно, он желал этого даже больше, чем кто-либо из остальных – ибо если он помышлял жениться на королеве, ему, безусловно, не хотелось, чтобы она прочла пророчества месье де Нострадама о ее четырех мужьях.

Разве что в пророчествах говорилось, что он станет одним из них.

Наконец, подали десерт: фрукты, запеченные в миндальном молочке, маленькие, пахнущие розами свадебные пирожные и золоченые имбирные коврижки. Королева сполоснула и вытерла руки в последний раз и встала – за пиршеством должны были последовать танцы, а она всегда любила танцевать. Меж тем сэр Джон Гордон наклонился к своему отцу и шептал ему что-то на ухо – но пока он шептал, его взгляд неотступно следовал за королевой; а она отлично это видела и охорашивалась, точно чистящая свои перья лебедь. Я шагнула в сторону, чтобы видеть сэра Джона во всех деталях. Он был богато одет, на нем был позолоченный пояс, с которого свисал кинжал в расписных ножнах. Я могла разглядеть сверкающие на его эфесе и гарде драгоценные камни. Если бы я только могла подойти к нему поближе…

– Мистрис Ринетт.

Я вздрогнула и едва не расплескала воду из тазика. Само собой, я узнала этот голос. Мужская рука с длинными, унизанными перстнями пальцами поддержала меня и не дала мне пошатнуться.

– Месье де Клерак, – произнесла я, испытывая противоречивые чувства: неприязнь, страх, радость, гнев, настороженность.

Он взял из моих рук тазик с водой, осторожно поставил его на стол, потом подошел ко мне совсем близко.

– Королеве не следовало бы давать вам такие лакейские поручения, – сказал он. – Что вас так заинтересовало в сэре Джоне Гордоне? Если я заметил, что вы на него глазеете, то заметят и другие.

– Дело в том, что… – я осеклась. Если Нико де Клерак и в самом деле агент Гизов, то мне ни в коем случае не следует делиться с ним добытыми сведениями. Что еще могла я сказать о сэре Джоне? Как ни в чем не бывало я продолжила, как будто это меня ничуть не касалось, – …о сэре Джоне ходят самые возмутительные слухи: будто он женился на вдове Александра Огилви, и тем не менее он совершенно открыто ухаживает за королевой.

– Верно, ухаживает. – У Нико была удивительная способность – он мог разглядывать одного-единственного человека, хотя со стороны казалось, будто он обозревает всех присутствующих. На нем был вишневый бархатный камзол такого темного оттенка, что он мог бы показаться черным, если бы при движении не отливал темно-красным; рукава же были из алого, шитого золотом шелка, с модными разрезами и шнуровкой из лент. Его короткие штаны были сшиты из дорогого муарового шелка и бархата более темного оттенка алого цвета. Все эти темно-красные и алые тона должны были бы ужасно сочетаться с его золотисто-рыжими волосами, но, как ни странно, на нем они выглядели хорошо.

Его глаза были подведены сурьмой. На нем было куда больше косметики, чем на мне, много больше драгоценных украшений, от него намного сильнее пахло духами, как будто он нарочно старался выглядеть изнеженным и женоподобным.

Но во всяком случае, мне он таким не казался. Я помнила, как он стоял надо мною, размахивая шпагой.

– Думаю, все дело в его кинжале, – сказал он. – Вы хотите посмотреть, нет ли на его эфесе и гарде пустого гнезда от выпавшего рубина.

– Возможно.

Тем временем столы вынесли вон, и музыканты заиграли первый танец – гальярду. Королева пошла танцевать с лордом Джеймсом, а леди Эгнес – со своим отцом, графом Маршалом. Королева танцевала прекрасно, ее высокий рост и стройность придавали необычайное изящество всем ее па; рядом с нею лорд Джеймс казался скованным и неуклюжим. На мгновение наши с Нико взгляды задержались на сэре Джоне Гордоне: он стоял рядом с танцующими, ожидая случая пригласить королеву на следующий танец.

– Он вожделеет ее, – сказал, наконец, Нико. – И не только потому, что она королева.

– Его ждет разочарование.

– Надеюсь. Брак с католиком стал бы для нее катастрофой. Кстати, мистрис Ринетт, вы танцуете?

– Нет, – коротко ответила я. Сказать по правде, я любила танцевать, но мне никогда не давались сложные па придворных танцев: гальярду и павану – мои руки и ноги, казалось, были слишком длинны, к тому же я никак не могла управиться со своими пышными юбками. Я предпочитала сельские танцы, которым Дженет и Уот научили меня в деревеньке Грэнмьюар, и уж конечно не могла представить, как я в своем чиненом платье танцую с Никола де Клераком, одетым в роскошный наряд. Я, выросший на морском берегу анемон, и он, вьющийся паслен сладко-горький, темный и красивый, со сладкими и ядовитыми ягодами.

– Ну же, один-единственный танец! В честь новобрачных, чтобы показать, что мы желаем им счастья.

Гальярда закончилась, и музыканты наигрывали интерлюдию перед следующим танцем, пока дамы и кавалеры сговаривались. Лорд Джеймс и леди Эгнес, само собой, выбрали друг друга; сэр Джон Гордон и французский поэт Пьер де Шастеляр, похоже, спорили из-за того, кто будет сейчас танцевать с королевой. Сама она пила вино, поднесенное ей Мэри Ситон, и смеялась над своими двумя кавалерами.

Никола де Клерак взял меня за локоть.

– Потанцуйте со мной, – настойчиво сказал он. – Слышите музыку? – следующим танцем будет павана. Нет лучшего способа поговорить, не привлекая ничьего внимания и не опасаясь, что тебя подслушают через замочную скважину, чем такой вот медленный танец.

– Почему вы думаете, что мне захочется с вами поговорить?

Он пристально посмотрел на меня.

– Стало быть, мы больше не союзники в поисках убийцы вашего мужа?

Я уже жалела, что заговорила с ним так резко. Если он агент Гизов и у него есть какой-то скрытый мотив, чтобы притворяться, будто он хочет мне помочь, мне следует всячески улещать его и одновременно стараться выведать как можно больше, не раскрывая собственных тайн.

– Простите меня, – сказала я. – Тяжело быть в немилости у королевы. Конечно же, я с вами потанцую.

Он взял меня за руку. Его кожа коснулась моей, и я испытала потрясение – рука у него была теплой, а я почему-то ожидала, что она будет холодной. Конечно, он дотрагивался до меня и раньше – ведь именно он донес меня с Хай-стрит до Холируда в ту страшную ночь, когда убили Александра. Но то было совершенно другое дело. Сама я была другой. Сейчас он впервые коснулся меня такой, какой я была теперь, ладонь в ладонь, вьющийся паслен сладко-горький и анемон, и я ясно поняла – цветы не лгут, – что он сыграет в моей жизни какую-то важную роль.

Но какую?

Роль друга? Любовника? Предателя? Убийцы?

Мы заняли свои места в веренице пар. Группа музыкантов на мгновение замолкла, затем флейты и щипковые струнные инструменты, виолы и тамбурины заиграли мелодию паваны. Королева выбрала себе в партнеры сэра Джона Гордона, и они возглавили процессию танцующих пар.

Мы оба сделали шаг вперед. Как учили нас книги и учителя танцев, павану следовало танцевать чинно и со сдержанным достоинством. Я танцевала ее много раз под взыскательным взором Марии де Гиз, и видела, что Никола де Клерак так же, как и я, исполняет все па в такт музыке и с величавым благолепием.

– Мне пока нечего рассказать вам, – проговорила я под звуки виол и тамбуринов. – Я говорила с графом Роутсом и хитростью заставила его дать мне осмотреть его кинжал, но он не сообщил мне ничего, что могло бы нам помочь.

Ничего, кроме того, что Александр послал письма также графу Хантли и предводителю французских гугенотов адмиралу де Колиньи. Ничего, кроме подозрения, что ты, Никола де Клерак, являешься агентом Гизов.

Шажок. Шажок. Два шага.

– Понятно, – сказал он. – Стало быть, сам Роутс не убийца.

Его теплые пальцы крепко держали мою ладонь. Остальные танцоры, и впереди нас и сзади, не обращали на нас ни малейшего внимания.

– Он мог нанять убийцу, – сказала я, – или послать одного из своих вассалов. Это мог быть, например, Рэннок Хэмилтон, который явно готов совершить любое злодеяние.

– У простого наемного убийцы не могло быть кинжала, украшенного драгоценными камнями.

Это было верно, и я ничего не сказала.

Секунду помолчав, он спросил:

– А мастер Уэдерел к вам больше не заходил? Или месье Лорентен?

– Нет.

– Вы подозреваете сэра Джона Гордона – вы, точно гусыня, выгибали шею, чтобы посмотреть на рукоять его кинжала.

Шажок. Шажок. Два шага.

– Я подозреваю всех, – сказала я. – Даже вас.

Он долго молчал. Интересно, о чем он сейчас думает? Танцуя, мы добрались до конца галереи, перестроились и повернули обратно.

– Я был там, – проговорил он наконец, – потому что до меня дошли слухи, что серебряный ларец Марии де Гиз находится у некоего Александра Гордона и что он предлагает его на продажу, и мне захотелось увидеть этого безрассудного глупца собственными глазами. Когда во второй половине дня вы вышли из Холируда, я потерял вас из вида в толпе, поэтому я отправился к дому Хантли и стал ждать снаружи. Я был почти уверен, что вы туда, в конце концов, придете, и я не ошибся.

– А вы были в числе потенциальных покупателей?

– Не был. Мне просто было любопытно, только и всего.

Танец между тем подошел к концу, и в последней его фигуре, после того как музыка замолкала, кавалер должен был отвесить даме низкий поклон, а она – ответить ему столь же низким реверансом. Я попыталась сделать реверанс, но была так взволнована, что потеряла равновесие. Никола де Клерак не дал мне упасть и одновременно поклонился мне так низко, словно я была сама королева. По счастью, королева была слишком занята тем, что старалась очаровать сэра Джона Гордона и ничего не заметила.

Ладонь в ладонь, паслен сладко-горький и анемон.

Но ведь цветы иногда ошибались – или же я порой неверно истолковывала смысл того, что они хотели мне сказать. Возможно, я неправильно поняла их и сейчас.

– Есть еще кое-что, – сказал Никола де Клерак. – Это вас…

– Сьёр Нико! – Это был голос королевы. Сэр Джон и месье де Шастеляр следовали за нею по пятам, точно утята за уткой, но она смотрела только на Никола де Клерака. – Я желаю, чтобы вы были моим партнером в следующем танце. Это опять будет гальярда, и я хочу, чтобы вы исполнили со мною la volte.

Все дамы ахнули в притворном удивлении и негодовании. La volte считалась непристойной фигурой, так как при ее исполнении кавалер держал даму слишком близко, поднимал ее и даже на мгновение касался бедром ее бедер. Правда, праздновали свадьбу, и скоро начнется церемония укладывания новобрачных в постель – быть может, именно поэтому королеве пришла мысль включить в танец la volte.

– Я с удовольствием исполню ваше желание, мадам, – сказал Никола де Клерак. Что бы он ни намеревался сообщить мне, этому придется подождать. – Мистрис Ринетт, вы, разумеется, позволите мне…

– Разумеется.

Они отошли и вместе с остальными выстроились для танца. Я отступила в тень, отбрасываемую стеной, и медленно пробралась к западному концу галереи, откуда я могла незаметно выйти за дверь и возвратиться в мои собственные покои, где сейчас спит моя ненаглядная Майри, теплая и нежная, пахнущая молоком и мылом. Когда молодых будут укладывать в постель, королева обо мне и не вспомнит, не понадоблюсь я ей, и когда она сама решит отойти ко сну. И Никола де Клерак не станет больше приглашать меня на танец после того, как королева так мило попросила его станцевать с нею la volte.

Наконец я добралась до двери. Снова заиграла музыка. Никто меня не заметил.

Подобрав юбки, я бросилась бежать по лабиринту коридоров. Их темнота и холод были мне приятны после ярких огней и жары в галерее, после наполняющих ее запахов пота, духов и похоти. Узкие окна отбрасывали на каменный пол удлиненные пятна бледного лунного света. На полпути к моим покоям я наткнулась на какого-то пьяного, разлегшегося прямо поперек коридора. Я споткнулась и, едва не упав, схватилась за стену; на ней, над лежащим на полу мужчиной, было мокрое, липкое пятно.

Я посмотрела на свою руку – она была вымазана чем-то темным и блестящим. В тусклом серебряном свете луны она показалась мне черной, но я узнала запах – запах соли и ржавчины, который мне вовек не забыть.

Кровь.

Я упала на колени и ощупала лицо лежащего мужчины. Низкий лоб и зачесанные назад напомаженные волосы. И полное отсутствие шеи…

Я с криком отшатнулась. Хотя у мастера Ричарда Уэдерела практически не было шеи, у него на горле, под подбородком, зияла глубокая рана, от уха до уха.

Разумеется, в Холируд был тотчас призван английский агент Томас Рэндольф, и, следуя его указаниям, стражники королевы унесли тело мастера Ричарда. Слуги смыли пятна крови с пола и стены коридора. Мне принесли тазик с водой, чтобы я могла помыть руки. Участников свадебного пира предупредили, чтобы они проследовали по другому коридору, когда поведут новоиспеченного графа Мара и его молодую жену в опочивальню, отведенную для их первой брачной ночи. До моих ушей доносились далекие звуки музыки и смеха, словно где-то вдали веселилась процессия эльфов, направляющихся в свои чертоги под зеленым холмом.

Мастер Томас задал мне пару поверхностных вопросов – он явно не подозревал, что у меня могут быть какие-либо ценные сведения. Они у меня, разумеется, были, но мне хватило ума скрыть их, чтобы не впутываться в эту историю. Я уже видела подобную рану, глубокую, от уха до уха. На горле Александра.

Неужели это тот же самый убийца? Если да, то почему?

И кто будет следующей жертвой?

Один из стражников отвел меня в мои покои. К этому времени руки мои тряслись. Дженет, тетя Мар и Майри спокойно спали, и мне не хотелось их будить. Стало быть, мне не удастся запереть дверь. Я сидела на одном из стоящих в спальне стульев лицом к двери, глядя в темноту.

Ожидала ли я раздавшегося вскоре тихого царапания в дверь? Не знаю.

Никола де Клерак вошел в комнату и бесшумно затворил за собою дверь.

– Ринетт, – произнес он.

Он поднял меня со стула и обнял. Я не противилась – по правде сказать, я прижалась лицом к его плечу, чтобы заглушить рыдания, и всхлипнула один раз, другой, третий. Я была так потрясена и испугана, и отчего-то – я не могла понять, отчего – от его присутствия мне снова стало покойно, и я почувствовала себя в безопасности. Я вдыхала ароматы померанца и мирриса – и знала, что до конца жизни эти запахи будут навевать мне мысли о нем.

Но тут я опомнилась и высвободилась из его объятий. Он тотчас отступил назад. Мы посмотрели друг на друга. Не знаю, кто из нас был больше удивлен.

– Вы не ранены? – спросил он.

– Нет, не ранена. Только потрясена и огорчена смертью мастера Уэдерела.

– Расскажите мне.

Я снова опустилась на свой стул, а он сел на корточки рядом, но так, чтобы не касаться меня. В комнате было слишком темно, чтобы я могла разглядеть выражение его лица.

– Я мало что могу рассказать. Я шла – а вернее бежала. Мне не хотелось участвовать в церемонии укладывания новобрачных в постель. Я хотела поскорее оказаться здесь, с Майри. На бегу я споткнулась о него – он лежал в коридоре. Думаю, он стоял, когда… когда ему перерезали… когда на него напал убийца. Там на стене была кровь.

– Вы полагаете, убийца был тот же самый?

– Рана была точно такой же.

Он слегка откинулся назад.

– Это самый короткий путь, который ведет из галереи к вашим покоям, – сказал он. – Самый очевидный путь. Думаю, убийца предположил, что вы здесь непременно пройдете, и оставил в коридоре тело мастера Уэдерела, чтобы вы на него наткнулись.

– Но откуда он знал, что я присутствую на свадьбе? – Мне становилось все труднее шептать, когда хотелось кричать.

– Он знал, потому что тоже был там.

Я с трудом сглотнула и несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, прежде чем заговорить снова.

– Если он был там, значит, он имеет какое-то касательство к королевскому двору.

– На свадебный пир явилось множество народу, так что он мог просто пройти незамеченным. Однако он достаточно хорошо знаком с Холирудом, чтобы точно знать, по какому коридору вы пойдете, и он носит отделанный драгоценными камнями кинжал. Да, я тоже полагаю, что он имеет касательство ко двору, во всяком случае, к его периферии.

– Нико, – проговорила я. – Зачем? Зачем он убил бедного мастера Уэдерела и оставил его тело лежать там, где его должна была найти я?

Я услышала, как в соседней комнате кто-то зашевелился. Майри захныкала.

– Вряд ли он полагал, что убийство Уэдерела положит конец усилиям англичан заполучить ларец – Рэндольф сможет быстро найти Уэдерелу замену или же вступит в переговоры сам. Я думаю, что это убийство должно было послужить предостережением вам, Ринетт. Так он дает понять, что не желает, чтобы вы говорили о ларце с кем-либо еще.

– Благословенный святой Ниниан! Но Нико, ведь все только и делают, что говорят со мною о ларце. Не может же он убить их всех.

– Будем надеяться, что нет. – Он повернул голову, прислушиваясь к доносящемуся из соседней комнаты голосу тетушки Мар, старающейся успокоить Майри. – Я не могу долго оставаться здесь, Ринетт. Умоляю вас – будьте крайне осторожны – здесь затевается с десяток заговоров, и они все нацелены на вас. И еще – я как раз собирался сказать вам об этом, когда меня позвала королева: я должен ненадолго уехать во Францию. Не знаю, сколько времени я там пробуду. Но обещаю вам, что непременно вернусь.

– Вы уезжаете во Францию? – переспросила я. – Но зачем?

Я заметила, что один уголок его губ опустился. На его лице мелькнуло странное выражение – наполовину печальное, наполовину насмешливое.

– Семейные обстоятельства, – сказал он. – Я бы попросил вас ни во что больше не влезать, а просто поберечься, но думаю, это вас не остановит.

– Верно, – подтвердила я. – Не остановит.