Лохлевен,14 апреля 1563 года

– Я хорошо умаслила мастера Нокса, верно, брат? – сказала королева. Она была так довольна собой, что вся сияла и даже проделала в центре большого зала замка Лохлевен несколько танцевальных па. – Вчера мы с ним замечательно подискутировали, а сегодня в Кинроссе я попросила его помощи в улаживании скандала между Аргайлом и Джин, моей сестрой. О, как прелестно я его умоляла! А потом подарила ему карманные часы, вделанные в восьмигранный горный хрусталь – хоть он и громит в своих проповедях мирскую суету, подарок он взял тотчас же, не раздумывая.

– Сомневаюсь, что есть на свете нечто такое, что могло бы умаслить Нокса настолько, чтобы подобрел навсегда, – заметил на это Морэй. Разрезав засахаренный абрикос на четыре части своим королевским кинжалом, он, не торопясь, съел одну из четвертинок. – Но вы аргументированно отстаивали свою точку зрения, сестра, и проявили железную выдержку.

Пока королева танцевала по залу, упиваясь своей сообразительностью, я стояла на коленях у очага, точно служанка, и измельчала на терке сахар, чтобы смешать его с корицей, галанговым корнем и виноградовником и добавить всю эту смесь в вино, которое я подогревала на огне. Мы находились в Лохлевене уже неделю, в гостях у сэра Уильяма Дугласа и его жены, леди Эгнес Лесли – она была сестрою графа Роутса и, стало быть, приходилась мне дальней родственницей. Сэр Уильям был сыном леди Маргарет Эрскин от ее давным-давно почившего супруга сэра Роберта Дугласа и, значит, единоутробным братом Морэя.

Вдобавок к аудиенции, которой она почтила мастера Нокса, королева пела, танцевала и пировала каждый вечер, а днем охотилась с кречетом. Стояла отличная апрельская погода, свежая и солнечная, и в водах озера Лох-Ливен отражалось безоблачное голубое небо. Его болотистые берега были усеяны мать-и-мачехой, чистотелом, маргаритками и первоцветами, синими фиалками и множеством анемонов.

Морэй снова был в фаворе; казнь сэра Джона Гордона была прощена и забыта. Однако наибольшей благосклонностью королевы пользовался Нико де Клерак; ходили толки, что Морэй, Роутс и остальные члены Тайного совета недолюбливают его все больше и больше за его возросшее влияние и чужеземное происхождение.

Корме Морэя и Нико в большом зале находился граф Роутс в сопровождении своего мерзкого родича Рэннока Хэмилтона; я избегала пожирающего взгляда последнего и не переставала удивляться, что он делает среди веселых спутников королевы. Королеве прислуживали Мэри Флеминг и леди Эгнес. Я все еще пребывала в немилости, но, как выразилась Дженет, королева была переменчива, как луна, и никто не знал, в каком настроении она будет завтра. Посему я продолжала крепко держаться за место ее придворной дамы и не ослабляла своей решимости разоблачить убийцу Александра. Возможно, теперь, когда я знала, что он принадлежит к братству Летучего отряда, это могло показаться делом более трудным, но я отказывалась верить, что это невозможно.

– Что вы действительно могли бы сделать, дабы заслужить благосклонность мастера Джона Нокса, – сказала леди Маргарет Эрскин, – так это очистить ваш двор от колдовства. Он так и сказал, что в вашем придворном штате есть ведьмы.

– Я не обратила особого внимания на эту часть его речи, – ответила королева. – И в моем придворном штате нет ведьм.

– В нем состоит леди Этолл, а она занимается колдовством.

– Не говорите чепухи. Она – сестра Фламинии. – Королева поцеловала Мэри Флеминг в щеку и села подле нее.

– Тогда леди Рирес.

– Вздор! Она тетка Мэри Битон и к тому же слишком толста, чтобы быть ведьмой.

– Ну, тогда… – леди Маргарет повернула голову и устремила взгляд прямо на меня. От нее открыто исходила клокочущая злоба, и я неподвижно застыла с теркой в руках, чувствуя себя, словно пришпиленная к камину бабочка. – Прямо перед нами, в этом самом зале, находится мистрис Ринетт, которая держит при себе злого духа под личиной охотничьей собаки и читает будущее по цветам.

Они все повернулись и воззрились на меня: королева, и Морэй, и Никола де Клерак, Роутс и Рэннок Хэмилтон, леди Эгнес и Мэри Флеминг. Я почувствовала, как заливаюсь краской, жаркой, как огонь в очаге за моею спиной.

На лице королевы появилось странное выражение – казалось, она думает:

– Вот. Сейчас идеальный момент, чтобы захлопнуть ловушку.

Какую ловушку?

Голос Нико в булочной: «Теперь у нее есть какой-то новый план, как принудить вас все-таки отдать их ей. Будьте осторожны в ее присутствии».

– Сейли не злой дух, – сказала я. Мой голос дрожал от возмущения. – Он всего лишь мой любимый пес.

Леди Маргарет ухмыльнулась. Как она и ожидала, я бросилась защищать свою собаку, прежде чем саму себя.

– Ага, стало быть, вы не отрицаете, что читаете будущее по цветам.

– Это всего лишь развлечение, миледи, только и всего, – лениво произнес Никола де Клерак. – В чтении по цветам не больше колдовства, чем в составлении гороскопа.

– Астрология – это наука, – вмешался Морэй. – Сестра, моя мать права. Мистрис Ринетт надо либо заставить отказаться от чтения будущего по цветам, либо отослать ее прочь.

Отослать меня прочь?

Сейли, услышавший, как я назвала его имя, подошел и прислонился ко мне и сунул голову мне под мышку. Он дрожал – или это дрожала я?

– Я не стану отсылать ее прочь, – сказала королева. – Даже ради мастера Нокса. Она все еще не отдала мне серебряный ларец моей матушки, как обещала. Когда она отдаст его мне с пророчествами месье де Нострадама о quatre maris, она сможет отправиться на свою торчащую из моря скалу и там читать будущее по цветам, сколько ее душе угодно.

Это было так чудовищно нечестно и несправедливо, что я тут же опомнилась от шока.

– Не только я дала обещание, мадам, – сказала я. – Вы поклялись найти убийцу моего мужа и предать его королевскому правосудию, однако вы до сих пор его не нашли и не наказали.

– Я уже тогда сказала, что не могу ничего вам обещать. – Хорошего настроения королевы как не бывало. Она важно прошествовала к своему креслу под балдахином с вышитым на нем гербом Шотландии и села. – С тех пор, как убили вашего мужа, Марианетта, прошло уже почти два года, и кем бы ни был его убийца, теперь его уже не поймать.

– Я согласен, сестра, – изрек граф Морэй. – Я считаю, что мистрис Ринетт пора отказаться от поисков убийцы своего мужа, отдать ларец и удалиться, особенно теперь, когда ее присутствие при дворе дает мастеру Ноксу пищу для обличений.

– Я не откажусь от поисков! – промолвила я, чувствуя, как горло мне сжимает паника. Как же случилось, что мне вдруг предъявили этот ультиматум? В руке у меня все еще была зажата терка для сахара, на огне, лишь наполовину подслащенное, потихоньку кипело вино. – И не уеду, пока убийца моего мужа не заплатит за свое преступление!

Никола де Клерак подошел к креслу королевы и, встав на одно колено, наклонился к ней, однако не коснулся ее; она как-никак была королевой, и никто не имел права дотронуться до нее без ее прямого приглашения. Она улыбнулась ему, склонив голову набок в своей излюбленной кокетливой манере, потом положила руку на его рукав. Ее длинные тонкие пальцы были похожи на белые ленты на темно- зеленом бархате его камзола.

– А что скажете вы, сьёр Нико? Должна ли я получить серебряный ларец и пророчества месье де Нострадама?

– В конечном итоге они, разумеется, предназначены для вас, – серьезно проговорил он. – Однако мне жаль также и мистрис Ринетт, которая любила своего молодого мужа и которая жаждет правосудия.

– Невольно напрашивается вопрос, месье де Клерак, – сладко и вместе с тем ядовито проговорила леди Маргарет, – только ли бескорыстное сочувствие движет вами в вашем стремлении кинуться на защиту мистрис Ринетт?

Королева резко отдернула руку, лежавшую на рукаве Нико.

– Мною движет одно лишь сочувствие, – отвечал он, не шелохнувшись. – Сочувствие и сострадание ее горю.

– Тогда вам, наверное, будет приятно узнать, – промолвила королева, – что ей подыскали нового мужа.

Я выронила терку для сахара, и она со звоном упала на каменный пол. Все остальные внезапно замолчали.

– Нет, – вымолвила я.

– Ее мужем станет добрый протестант, – сказал граф Морэй, – который удовлетворит требования мастера Нокса, поскольку положит конец ее чтению будущего по цветам. И такой муж также… уговорит ее… отдать ларец и пророчества вам, мадам, что поможет вам правильно выбрать вашего собственного будущего мужа.

– Нет! – снова вымолвила я, чувствуя, как меня охватывает невыразимый ужас. О святой Ниниан, прошу тебя, пусть только Рэннок Хэмилтон находится здесь, в Лохлевене, не для этого! Зеленая Дама Грэнмьюара, защити меня…

– Это отличное решение вопроса, брат, – сказала королева. Она глядела прямо на меня, и в ее глазах я видела удовольствие, жестокое, как лезвие ножа. Это все было подстроено заранее, я видела это, я была в этом уверена. – И кого же вы выбрали?

– Милорд Роутс? – сказал Морэй. – Вы скажете нам его имя?

– Это мой родич и верный слуга, мадам, – отвечал Роутс. Он избегал смотреть на меня. – Он мой вассал, а значит, и вассал милорда Морэя. Мастер Хэмилтон – добрый протестант, и он не потерпит этих штучек с цветами. А еще он без памяти влюблен в мистрис Ринетт с тех самых пор, как впервые ее увидел.

С тех самых пор, как увидел меня в церкви в Грэнмьюаре.

С тех самых пор, как я пригрозила ему плетями жимолости Зеленой Дамы.

Влюблен – это, конечно же, не то слово, которое я бы употребила, чтобы описать те чувства, которые он ко мне испытывал.

– Нет, – произнесла я жестко, с сухими глазами. – Я скорее умру. Я не оставлю в Грэнмьюаре камня на камне и сброшу все камни в море и вместе с ними брошусь туда и сама.

– Как страстно, Марианетта, – сказала королева. – Однако практически неосуществимо. Вы будете не первой женщиной, которая выйдет за мужчину, которого выбрали для вас те, кто выше вас по положению, и не последней.

– Подождите.

Это произнес Никола де Клерак. Он встал в полный рост; одной из причин, по которым королева так любила танцевать с ним в паре, было как раз то, что он был одним из тех немногих придворных, которые были выше нее. Его золотисто-рыжие волосы блестели в мерцающем свете очага, глаза сузились, и плоские мышцы под ними натянулись. Сегодня на его лице не было макияжа, но в левом ухе сверкал квадратный изумруд.

– Брак – это святое таинство в глазах вашей церкви, мадам, – сказал он, – и священный договор в глазах вашей церкви, милорд Морэй. Сам мастер Нокс называет его благословенным установлением Господа. Неужели вы хотите осквернить это святое таинство, этот священный договор насилием?

Ответом ему было молчание.

Я вспомнила, что он сказал мне в саду Грэнмьюара – как его мать насильно выдали замуж, и как он сбежал от монахов-бенедиктинцев, единственной семьи, которую он знал, чтобы попытаться спасти ее.

И о том, как у него ничего не вышло.

Леди Маргарет Эрскин первой осмелилась нарушить молчание. Как любая волчица, она была не лишена мужества.

– Я снова спрашиваю вас, месье де Клерак, – сказала она. – В чем состоит ваш интерес, и почему вы выступаете против того, чтобы мистрис Ринетт вышла замуж за того, кого выбрал глава ее клана?

– Быть может, – предположил граф Морэй, – вы хотели бы жениться на ней сами?

Мое сердце остановилось. На мгновение остановилось и замерло все.

– Это смехотворно, нелепо! – Королева снова вскочила на ноги, пылая гневом, как пылает жаром горящий камин. – Что такое вам пришло в голову, брат?! Сьёр Нико говорит так из жалости, диктуемой ему его добрым сердцем, не так ли, сьёр Нико? Ваши слова продиктованы жалостью, верно?

Все в зале заговорили одновременно.

Единственный, кто молчал, был Никола де Клерак – единственный, если не считать меня самой. Он смотрел на меня, а я смотрела на него. На его лице застыло выражение беззащитности.

«Этот обет освящен узами крови и был дан над ракой с мощами святого Людовика. Он обязывает меня быть опорой королеве и поступать так, чтобы она была ко мне благосклонна… даже когда я с нею не согласен или не хочу ее поддерживать».

Нико наконец сдвинулся с места и повернулся к королеве.

Как же они были похожи – тот же высокий рост, то же стройное сложение, только золотисто-рыжие волосы у Нико были более рыжими, а у королевы – более золотистыми. Они были похожи, как брат и сестра – во всяком случае, куда больше, чем королева и Морэй. Морэй был ниже королевы, коренастый, темноглазый и темнобровый. Я удивилась, что не заметила этого сходства раньше.

– Я считаю, что никакую даму не следует выдавать замуж силой, – сказал он. Он снова заговорил своим тоном придворного – отработанным и гладким, полным чувства, которое могло быть как искренним, так и наигранным. – Ни мистрис Ринетт – ни даже вас, мадам. Даже королева должна иметь право следовать велениям своего сердца.

Он протянул ей руку. Мгновение поколебавшись, она вложила в нее свои красивые белые пальцы – и он медленно и нежно поднес их к губам.

– Даже королева, – повторил он.

Мне хотелось ударить его. Мне хотелось ударить ее. Я чувствовала панику и отчаяние, словно лань, окруженная лающими гончими.

– Я не хочу ни за кого выходить замуж, – сказала я, и мой голос прозвучал неестественно громко. – Ни за Рэннока Хэмилтона, ни за месье де Клерака, ни за кого-либо вообще. Даже если меня поволокут к алтарю в цепях, я откажусь.

– Вы нас неправильно поняли, мистрис Ринетт, – сказала леди Маргарет. – Никто не собирается тащить вас к алтарю силой, верно, мадам?

Королева высвободила пальцы из руки Нико и села в кресло под балдахином. Сев в него, она перестала быть женщиной и снова превратилась в королеву. Нико остался стоять, не шелохнувшись.

– Да, верно, – промолвила королева. – Если Марианетта не хочет выходить замуж, никто, разумеется, не станет ее заставлять.

– Вот и хорошо, – выдавила из себя я голосом, осипшим от слез, которые я никогда, никогда, никогда не пролью. – Я не желаю выходить за Рэннока Хэмилтона.

– Однако, – продолжила королева, – надо учесть интересы и вашей дочери, моей крестницы, Мэри.

– Ее зовут Майри, – сказала я. – И все это к ней совершенно не относится.

– Ну как же не относится? Если вы останетесь незамужней и будете и дальше заниматься колдовством, мою крестницу придется изъять из-под вашего пагубного влияния. Это будет совершенно законно – она станет подопечной короны и будет воспитываться вдалеке от двора, в одном из королевских замков. Возможно, даже здесь, в Лохлевене, и тогда ее опекуншей станет леди Маргарет.

– Нет! – вскричала я. – Она сейчас в Грэнмьюаре, в безопасности, под опекой моих близких, и там она и останется.

– Ваших близких, – раздумчиво произнес граф Морэй. – Надо будет их допросить. Возможно, они сами занимаются колдовством или же помогают колдовать вам.

– Это неслыханно! – Я повернулась к королеве. – Мадам, я прошу вас, положите этому конец.

Она повернула ко мне взгляд. Глаза ее, полуприкрытые тяжелыми веками, глядели томно, губы улыбались.

– Я ничем не могу вам помочь, – проговорила она, – разве что вы захотите отдать мне ларец. Ларец бы все изменил.

Я посмотрела на них всех и на каждого по отдельности. Королева мне не поможет, она желает получить пророчества, и, чтобы завладеть ими, она затеяла всю эту игру с участием своего брата и леди Маргарет. Никола де Клерак… он был связан своим непонятным обетом. Сейчас он был не похож на себя самого, его лицо выглядело, точно неподвижная маска из эмали. Леди Маргарет улыбалась. Граф Морэй тоже улыбался, такой же улыбкой, как и его мать – как же они были похожи, мать и сын. Костистое лицо графа Роутса со светлыми глазами и узкой полоскою усов выражало алчность, как будто он готовился сделать последний ход в азартной игре и заполучить крупный выигрыш. Рэннок Хэмилтон – нет, я не стану на него смотреть. Не стану, потому что не могу. Ни в его сердце, ни в его душе не было цветка, а была только черная пустота, и он заставит меня заплатить за то, что я сказала ему в церкви Святого Ниниана. Заставит платить, и платить, и платить.

А еще есть Майри. Майри и тетя Мар, и Дженет, и Уот и все мои домочадцы. Даже Сейли, обвиненный в том, что он – прислуживающий мне злой дух.

У меня не оставалось выбора. Мне уже никогда не удастся разоблачить убийцу Александра. Теперь мне надо было одно – уберечь мою дочь от когтей леди Маргарет Эрскин, а себя – от Рэннока Хэмилтона.

– Оставьте в покое Майри и моих близких, пусть они спокойно живут в Грэнмьюаре, – сказала я вслух. – Отпустите меня к ним – и я отдам вам серебряный ларец.

– Он при вас? – спросил граф Морэй. – Он здесь?

– Нет.

Я оцепенела. У меня было такое чувство, словно какую-то важную часть меня отсекли ножом.

– Он в Грэнмьюаре?

– Нет, в Эдинбурге.

Я повернулась к королеве.

– Мадам, этот ларец предназначен для вас, а не для графа Морэя, или графа Роутса, или кого-либо еще. Я отдам его только в ваши собственные руки. И я прошу вас дать мне ваше королевское слово, что мне будет позволено возвратиться домой и что никто не станет вмешиваться ни в жизнь моей дочери, ни в жизнь моих близких.

– Я даю вам слово, – сказала королева. Она была воодушевлена, как ребенок, которому пообещали подарок. – Мы напишем договор и все под ним подпишемся. Брат, не могли бы вы его составить?

Морэй и его мать переглянулись.

– Только когда она скажет нам точнее, где находится ларец. Просто сказать, что он в Эдинбурге – это все равно, что не сказать ничего.

Я кивнула. Он был прав. Уж кто-кто, а граф Морэй был в высшей мере расчетлив и практичен.

– Я скажу вам только одно – он спрятан в потайном подвале внутри скалы, на которой стоит Эдинбургский замок, под часовней Святой Маргариты. Я пока что не скажу вам, как найти этот подвал. Я покажу вам путь к нему, когда мы возвратимся в Эдинбург и когда договор будет у меня в руках.

– Я знаю, что под старым замком существует целый лабиринт подвалов, – сказал Морэй. – Вы можете нарисовать нам карту, мистрис Ринетт?

– Нет. Я знаю только, где находится вход в лабиринт и по каким знакам надо следовать, чтобы попасть в подвал под часовней Святой Маргариты.

Даже если бы я могла нарисовать им карту, я бы ни за что этого не сделала. Я покажу им вход только после того, как договор, подписанный королевой, будет у меня в руках.

– Ну что ж, тогда мы отправимся в Эдинбург завтра утром, – заключила королева. – И вы покажете нам вход в этот ваш подвал. А теперь я хочу вина и музыки, чтобы отпраздновать такое счастливое завершение этого дела. Сьёр Нико, я желаю танцевать. Марианетта, закончите, пожалуйста, подогревать вино с пряностями.

Никола де Клерак смотрел на меня с выражением, которое невозможно было описать – в нем смешались удивление, мука, замешательство, понимание, сожаление – все разом. Что же именно вдруг заставило треснуть его застывшую отполированную маску? Мне очень хотелось знать, желает ли он, как желаю я, вернуться к началу вечера и начать все сызнова? Жалеет ли он сейчас, что связан с королевой своим таинственным святым обетом, данным над мощами святого Людовика?

Королева потянула его за рукав, и он, отвернувшись от меня, перенес все свое внимание на нее.

Морэй и леди Маргарет чуть отошли от остальных и тихо перешептывались друг с другом. Граф Роутс танцевал с леди Морэй, Мэри Флеминг играла на лютне. Вечер снова стал похож на все прежние вечера в Лохлевене. А собственно, случилось ли что-нибудь вообще? Если я сейчас закрою глаза, получится ли у меня притвориться, что все идет, как шло, своим чередом?

Рэннок Хэмилтон не стал ни танцевать, ни петь, ни пить вино. Он молча вышел из большого зала замка, и, к моему великому облегчению, никто не позвал его обратно.