Мы отправились в Эдинбург на рассвете. Сквозь окутавшую озеро невысокую пелену весеннего тумана мы плыли с острова, на котором стоял замок Лохлевен, на берег, разместившись в двух лодках: в одной – королева, граф Морэй, Мэри Флеминг и я, в другой – граф Роутс, Рэннок Хэмилтон и два церемониймейстера королевы. Леди Маргарет Эрскин осталась на острове со своим законнорожденным сыном Уильямом Дугласом и его женой, а Никола де Клерак велел передать через одного из слуг замка, что ему нездоровится и что он последует за нами через день-два. Я не могла поверить, что он и впрямь захворал – я просто не могла представить себе Нико хворающим, во всяком случае, вчера вечером он был совершенно здоров. Быть может, это леди Маргарет как-то заставила его остаться в замке или Морэй с Роутсом измыслили какую-то хитрую уловку, чтобы разлучить его с королевой? А может статься, он просто-напросто не нашел в себе сил взглянуть мне в лицо после того, как вчера вечером оставил меня ради королевы? Я раздувала в душе свою обиду на него, потому что это был единственный способ не признаваться себе самой, что без него я чувствую себя испуганной, потерянной и одинокой.

На востоке, за нашими спинами вставало солнце, золотом и лазурью вырисовывая силуэт замка Лохлевен и на наших глазах выпивая весь туман. Наши лошади стояли в конюшнях сэра Уильяма Дугласа в деревне Лохлевен; Уот Кэрни находился там же, вместе с Лилид. Он сразу же понял, что со мною что-то не так, но Морэй и Роутс неотрывно следили за мной – неужели они воображали, что я могу сбежать? И куда же, по их мнению, я могла скрыться? – так что у меня не было никакой возможности объяснить ему, как обстоят дела. Хотела бы я знать, что он подумает о моей капитуляции, когда узнает? И скажу ли я им когда-нибудь: Уоту, Дженет, тетушке Мар – что я сдалась отчасти ради того, чтобы спасти их от тюрьмы или даже чего-нибудь похуже?

Мы ехали строго на юг, непрестанно подгоняя лошадей, и к полудню добрались до Куинзферри. Оттуда мы переправились через залив и двинулись прямиком в Холируд, где королева поужинала и переоделась в чистое платье. Что до меня, то я не могла съесть ни крошки, у меня тряслись руки, и меня буквально тошнило от того, что я собиралась сделать. Морэй и Роутс удалились в западную башню, где королева держала свою библиотеку, дабы составить договор, который мы все были должны подписать, перед тем как я отведу королеву и остальных в потайной подвал под часовней Святой Маргариты, к серебряному ларцу. Я стояла за стулом королевы, с настроением узника, приговоренного к смерти, в то время как она с аппетитом уплетала свой ужин.

Мы все смотрели, как королева подписывает оба экземпляра документа, ставя на каждом экземпляре имя MARIE, причем все буквы были отделены друг от друга и имели одинаковую высоту. Морэй и Роутс тоже поставили на договоре свои подписи и печати, затем подписалась и я сама. Королева посыпала оба экземпляра договора мелким песком из своей песочницы, затем протянула один из них мне.

– Вот, – сказала она, довольная собою, точно ребенок, выигравший в игре в «поймай мою руку». – Возьмите его, Марианетта, и храните в надежном месте. А второй экземпляр будет храниться у меня. Теперь дело за вами.

– Да, мадам. – Меня все еще мутило. Я крепко сжимала в руке договор, говоря себе: – Это моя свобода, это свобода Майри, и Tante Mar, и Дженет, и Уота, и всех остальных. Это Грэнмьюар. Прости меня, Александр. Ты меня предал, и теперь я тоже тебя предаю.

Я сложила бумагу, стараясь не повредить печати, и положила ее в рукав.

– Тогда едем, – сказал Морэй и вместе с Роутсом направился к двери. Уж не думает ли он, что королева поделится с ним содержимым ларца? Может, Роутс тоже полагает, что кое-что перепадет и ему? Как бы то ни было, я надеялась, что королева ни с кем не станет делиться секретами ларца.

Мы ехали по Хай-стрит, две пары всадников: королева с Морэем впереди, а я с Роутсом – сзади. Подковы наших лошадей медленно и глухо цокали по камням мостовой; люди по обеим сторонам улицы бросали свои дела, чтобы поглазеть на нас, и у меня было такое чувство, словно я еду на собственную казнь. Может быть, в каком-то смысле так оно и было – только мне предстояло казнить себя самой, казнить юную и страстную Ринетт Лесли, которой я когда-то была, Ринетт, которая верила, что может поставить мат самой королеве и призвать убийцу к ответу ради своего ненаглядного, которого она любила и потеряла.

Мы проехали через ворота в нижний двор замка, где и оставили своих лошадей. Роутс и угрожал, и просил, но в конце концов по длинной лестнице, ведущей в верхний двор, поднялись только королева, граф Морэй и я. Королевских слуг в замке отправили за фонарями, а затем услали прочь, так что в большом зале остались только мы трое.

– Итак, – сказала королева, – покажите нам ваш тайный вход.

Я сделала глубокий вдох. Я думала о Майри, о Грэнмьюаре и о моих близких. Думаю, в тот миг я и распрощалась с Александром – распрощалась навсегда.

– Здесь. – Я подошла к камину. Мои пальцы сразу же нащупали маленький андреевский крестик; на этот раз мне даже не пришлось отмерять пяди ни вверх, ни в сторону. Я нажала на крестик, и деревянная панель повернулась. Королева вскрикнула от восторга; граф Морэй выругался.

– Сколько раз я был в этом зале и ничего не знал, – сказал он. Потом взял с пола фонарь, а другой подал мне. – Ведите нас, мистрис Ринетт.

Я проскользнула в отверстие – легко, так легко. Ну, разумеется, я все еще была очень худа после горячки, к тому же на этот раз я не носила под сердцем ребенка. Ступеньки винтовой лестницы уходили вниз, как и в ту ночь, когда убили Александра. В древней пыли я видела следы своей юбки и следы мужских ног – ног Александра, кого же еще? Два года – недостаточный срок, чтобы их засыпала новая пыль.

Я смотрела на эти следы – некоторые из них были четкими, другие уже покрыл тонкий слой пыли – и внезапно поняла, что мне уже не больно. Быть может, прежде боль была слишком сильна, и она выжгла мои чувства, как раскаленное железо, которым прижигают свежую рану. Какова бы ни была причина, больше моя душа не болела. И моя рука, державшая фонарь, нисколько не дрожала.

– Надо сойти вниз по лестнице, – сказала я. – Осторожно, мадам, здесь нет перил.

 Я начала спускаться. Королева следовала за мною, то и дело изумленно восклицая. Сзади шел граф Морэй. Я могла только гадать, какие чувства он сейчас испытывает – стоит королеве оступиться, и она полетит вниз. Если королева погибнет, а ларец окажется в его руках, сможет ли он, даже будучи бастардом, сам претендовать на корону Шотландии?

Меня это не волновало. Не все ли мне равно?

– Тут на стенах есть кресты, – сказала я. – Ими отмечены повороты в лабиринте.

– Но кто сотворил этот лабиринт? – спросила королева. – Кресты как будто христианские, но сами подземные ходы кажутся такими древними.

– Они явно старше, чем большой зал наверху, – заметил Морэй. – Намного старше. Всегда ходили толки, что сам замок построен над сетью древних подвалов и подземных ходов. Возможно, они существовали задолго до того, как кто-то выбил на камне кресты.

– Леди Маргарет сказала, что это секрет королевской семьи. – Королева провела по выбитому в камне кресту кончиком красивого, тонкого пальца. – Мне должны были об этом рассказать.

Мы шли все дальше. Я касалась рукою каждого креста на каждом очередном повороте. Я ожидала, что почувствую присутствие ларца, когда подойду к нему близко или, по крайней мере, присутствие цветов, которые я оставила в нише, чтобы они охраняли его. Сейчас они уже давно завяли и скоро сами превратятся в пыль, и все же я должна была их почувствовать.

Но я не чувствовала ничего.

Наконец мы вошли в подвал под часовней Святой Маргариты.

– Да он похож на пузырь! – воскликнула королева. – Как необычно! А посмотрите на камень, что у нас под ногами – он точь-в-точь как растрескавшееся стекло в старом окне или как разбитое зеркало.

– Дальше подземных ходов нет, мистрис Ринетт, – сказал граф Морэй. Голос его был холоден. – Это конец лабиринта. Где же серебряный ларец?

– Он вон там, – ответила я. – В нише, что в противоположной стене.

Он поднял свой фонарь, я подняла свой. Мы все трое посмотрели на нишу.

Она была пуста.

Цветы исчезли.

Ларец тоже исчез.

Я почти не помню, как мы вышли из лабиринта подвалов и вернулись в большой зал замка. Граф Морэй всю дорогу ругался и кричал на меня, обвиняя меня в том, что у меня есть сообщники, которые перепрятали ларец, или, что я сама его перепрятала и весь поход в подземный лабиринт был всего лишь уловкой, суть которой – убедить его и королеву в том, что ларца у меня все-таки нет. Королева по своему обыкновению плакала от злости и разочарования и кричала, что моими сообщниками были демоны, которых я вызвала, и что я перепрятала ларец с помощью колдовства. Я, потрясенная, спотыкаясь, брела между ними, тщетно уверяя их снова и снова, что я оставила ларец в нише в потайном подвале и не знаю, куда он подевался. Чудо, что я не упала с древней винтовой лестницы без перил. Один из моих рукавов оторвался от корсажа, когда Морэй пропихнул меня в узкий проход между деревянной панелью и стеной.

– Сей же час позовите ко мне моих фрейлин, брат, – приказала королева, стряхивая с юбок пыль. – И велите подать вина. И кликните стражу – я желаю, чтобы Марианетту сейчас же водворили в городскую тюрьму и предъявили ей обвинение в колдовстве. Ее охотничий щенок и белая кобыла – конфискуйте их. Они – демоны, которых она использует в своих колдовских обрядах, и мы сожжем их вместе с нею.

– Нет! – в панике закричала я. – Только не Сейли! Только не Лилид!

– Будем делать все по порядку, сестра, – сказал граф Морэй. Он держал меня за предплечье, сжимая его так крепко, что наверняка останутся синяки. – Эй, дамы! Скорее к королеве!

Мэри Битон, Маргарет Битон и Маргарет Карвуд влетели в зал со всех ног. Надо полагать, они все это время ждали под дверью и подслушивали.

– Счистите пыль с моих юбок, – приказала королева. На меня она даже не взглянула. – Карвуд, принесите мне вина и стул. Говорю вам, брат, это доказывает, что Марианетта – ведьма. Она сделала так, что ларец, мой ларец, мои пророчества исчезли – и это после того, как мы затратили столько усилий, чтобы составить и подписать договор, дабы она получила то, чего желает! Она должна быть наказана согласно закону о колдовстве, и эти существа, служащие ей демоны, тоже. Это закон самого мастера Нокса, и вы обязаны его исполнить.

– Женщина, принеси два стула, – сказал Морэй. Когда стулья и вино принесли, королева плюхнулась на более широкий стул и схватила позолоченный кубок. Морэй отпустил мою руку и спокойно уселся на второй стул – я заметила, что при этом он не испросил у королевы разрешения сесть, впрочем, она была настолько вне себя, что вряд ли обратила на это внимание. Я стояла, потирая предплечье, нетвердо стоя на ногах, чувствуя себя озябшей и больной. Как же ларец мог исчезнуть из своего тайника? Кто еще мог знать о секрете деревянной панели, о крестах и о таинственном пузыре в скале под часовней Святой Маргариты?

Было ли это волшебством – но не доброй белой магией чтения по цветам, которой владела я, и не проявлением древней силы самой скалы, силы, оставшейся от древних?

Нет, это невозможно. Кто-то еще знал о тайном подземном лабиринте. Некоторые из следов в пыли были четкими и чистыми – слишком четкими и чистыми.

Но кто это был?

Мне ничего не приходило в голову.

– Итак, – промолвил граф Морэй, пригубив вино. – Какое объяснение всему этому есть у вас, мистрис Ринетт?

– Я не знаю, – ответила я. Мой голос дрожал, глаза мои жгли слезы, но я не стану плакать при них, не доставлю им такого удовольствия. – Я оставила его в подвале под часовней Святой Маргариты в тот день, когда королева возвратилась из Франции в Эдинбург. Мадам, ваша матушка рассказала мне о потайном лабиринте и крестах, как будто это был величайший секрет, и единственным, кто спускался туда вместе со мной, был Александр, а Александр… он… он…

На этих словах я споткнулась. Александр знал. Он написал письма нескольким людям, в которых описал содержимое ларца и спрашивал, что они могут предложить ему за него – сколько золота, сколько земель, какие титулы. Может быть, в этих письмах он выдал также и секрет подвала под часовней Святой Маргариты и крестов, указывающих к нему путь в лабиринте подземных ходов?

Нет. Не такой он был глупец. Он хотел продать ларец, стало быть, он ни за что не стал бы указывать место, где тот был спрятан.

– Даже ваши собственные слова говорят, что вы виновны, – сказала королева. – Никто не знал о секрете подземного лабиринта, кроме вас и вашего мужа, а ваш муж мертв. Вы перепрятали ларец с помощью заклинаний? Или сделали его невидимым? Я знаю, как действует колдовство – как-никак я выросла, будучи belle fille Екатерины де Медичи, а она – мастерица в искусстве магии.

– Тут дело не в магии, – отвечала я. – И не в колдовстве. Я не перепрятывала ларец и не делала его невидимым. Кто-то взял его. И унес.

– Сестра. – Граф Морэй развалился на своем стуле, потягивая вино и, судя по всему, наслаждаясь проявлением необузданной ярости королевы. – Тут действительно нет никакой магии, а есть только лживая девчонка, которая с самого начала потчевала нас баснями. Ларца в том подвале вообще никогда не было, не так ли, мистрис Ринетт?

– Да нет же, он там был.

– А я думаю, что не был. Думаю, вы попались в ловушку, созданную вашими же кознями, и придумали весь этот замысловатый фарс, чтобы убедить нас, что ларца у вас больше нет. Наверное, вы полагали, что мы бросимся ловить этого мифического вора, который, видите ли, откуда-то знал тайны Марии де Гиз? Может быть, вы воображали, что мы вознаградим вас за будто бы явленную вами честность и спокойно отошлем вас домой, в ваш замок у моря?

– Нет! – в отчаянии вымолвила я. – Нет и еще раз нет. Все это неправда. Ларец в самом деле был в том подвале под часовней Святой Маргариты. Там еще были цветы. Кто-то все это унес.

– Ларца никогда там не было.

– Там в пыли были следы ног. Это доказывает, что мы с Александром там были.

– Это доказывает лишь то, что какое-то время назад там кто-то побывал. Возможно, это была сама королева-регентша – она ходила туда, чтобы забрать ларец из тайника. Она открыла вам секрет лабиринта и поручила поставить ларец обратно в нишу в потайном подвале, но вы этого не сделали – вы увезли ларец в Грэнмьюар. Вы утверждаете, будто поставили ларец в подвал под часовней Святой Маргариты, только после того как королева вернулась в Шотландию. Но ведь вы так и не привезли его в Эдинбург, верно?

– Я его привезла.

– А когда вы оказались в ловушке, вы вспомнили тайну, которую доверила вам королева-регентша, и попытались воспользоваться ею, чтобы обмануть нас. Вы даже принудили королеву, принудили обманом, подписать известный вам договор. Это можно истолковать как государственную измену, мистрис Ринетт. И уж, конечно, как оскорбление величества. Вспомните, что сделали с месье де Шастеляром за подобное прегрешение.

Я глядела на него, онемев от ужаса. Я чувствовала сложенный договор в моем рукаве, плотную бумагу, прижатую к коже моего предплечья. Я думала, он спасет меня. Неужто теперь он станет моим смертным приговором?

– Я верну его, – сказала я. – Я…

– Нет, – оборвала меня королева. Она допила свое вино и протянула кубок, чтобы ей налили еще. С так свойственной ей крутой переменой настроения она вдруг сказала: – Брат, я не выдержу еще одного суда и еще одной казни, к тому же, если ее казнить, мы никогда не отыщем ларец. Я хочу получить эти пророчества и получить их быстро.

– Верно. – Морэй едва заметно усмехнулся, как будто знал, что она скажет дальше.

– Давайте вернемся к нашему первоначальному плану – выдадим ее замуж за родича Роутса. Вид у него самый зверский, и он без всяких угрызений совести выбьет из нее правду – то ли она скрыла от нас ларец с помощью колдовских чар, то ли спрятала в каком-то тайном месте. Я пообещаю посвятить его в рыцари и отдать ему Грэнмьюар в ленное владение от короны, если он доставит нам ларец.

– Отличный план, сестра, – сказал Морэй, расплывшись в самодовольной улыбке. Он явно хотел, чтобы она получила пророчества о quatre maris. Он желал, чтобы она поскорее вышла замуж за безумного сына испанского короля или за какого-нибудь другого чужеземца и наконец уехала из Шотландии – ведь регентом она тогда наверняка назначит его самого. – Это намного лучше, чем сжечь ее как ведьму или отрубить ей голову за государственную измену.

– Уж лучше быть сожженной, – сказала я. – Уж лучше пусть мне отрубят голову. Я никогда не выйду замуж за Рэннока Хэмилтона, и он никогда, никогда не получит Грэнмьюар.

Морэй допил свое вино, отдал пустой кубок служанке и встал.

– Я позабочусь о том, чтобы вы вышли замуж, – сказал он. – Сестра, давайте вернемся в Холируд. А мистрис Ринетт может провести ночь в городской тюрьме, где у нее будет время поразмыслить о сожжении и обезглавливании и о том, что может случиться с ее дочерью и ее домочадцами, если она будет упорствовать и дальше.

Королева допила остаток своего вина.

– Мне хочется музыки, – сказала она. Она вела себя так, словно меня там не было. – И танцев. И легкий ужин. Велите графу Роутсу договориться о бракосочетании в церкви Святого Джайлса завтра утром.